"Ищите и найдете"

LXX

Госпожа Драйпегова получила в Митаве известие о смерти отца с нарочным, который скакал без устали и без отдыха на почтовых и в двое с половиной суток добрался до Митавы.

Она сейчас же собралась и объявила доктору Герье, что они уезжают в Петербург.

Герье был очень рад этому. Он обещал графу Рене следить за Драйпеговой, явившейся в Митаву к французскому королю под видом преданной ему женщины, но на самом деле желавшей предать его, короля.

Такая задача оказалась очень трудною для доктора. Драйпегова ничего не говорила с ним о своих делах. Она была принята королем в аудиенции, но в чем состояла эта аудиенция и что говорилось на ней, доктор не знал. Сам же он ни выпытывать, ни разузнавать не был в состоянии, потому что чувствовал себя совсем не способным к этому. Отъезд из Митавы развязывал ему в таком случае руки и освобождал от принятой на себя обязанности.

Доктор Герье с удовольствием узнал о возвращении в Петербург, тем более что это давало ему надежду поскорее увидеть дочь графа Рене и, если нужно будет, помочь последнему вернуть ее.

Одно было не совсем по душе и не совсем приятно доктору: Драйпегова посадила его на обратный путь к себе в карету, рядом с собою, и это соседство очень стесняло доктора. Он с гораздо большим удовольствием поместился бы в следовавшем за каретой возке, где ехала прислуга.

В первый день пути было еще ничего. Драйпегова старалась занять доктора разговорами и надоедала лишь требованием мелких услуг, желая во что бы то ни стало заставить его ухаживать за собою. Она беспрестанно и обиняком, и прямо говорила о своем богатстве, которое теперь, после смерти отца, должно достаться ей, говорила, что с таким состоянием она может делать что угодно, что можно поехать за границу или жить на широкую барскую ногу в Петербурге.

Об отце Драйпегова вовсе не жалела. Видно было, что она давно ждала его смерти и давно мечтала о том, как получит от отца наследство и войдет полной хозяйкой в роскошный дом на Фонтанке.

Сначала доктор Герье думал, что его спутнице лестно говорить о своем богатстве только ради того, чтобы похвастать, но потом, по некоторым намекам, он должен был убедиться, что Драйпегова имела еще и другую цель, распространяясь о своих деньгах перед ним, молодым доктором. Было очень похоже на то, что она хочет произвести впечатление именно на него самого и ввести его в соблазн всеми способами, не пренебрегая даже расчетом на корысть.

Вечером второго дня их пути, когда сумерки начали спускаться и в карете воцарился таинственный, прозрачный полумрак, Драйпегова, долго молча смотревшая в окно на алевшее вдали небо, перерезанное темно-лиловыми облаками, за которыми пряталось солнце, вдруг обернулась к доктору и спросила:

— Вы любите, доктор, природу? Скажите откровенно…

Доктор Герье любил природу, и ему даже не требовалось особенной откровенности, чтобы сказать это.

— Конечно, люблю, — ответил он, тоже глядя на потухавшую зарю.

В эту минуту Герье своими мыслями был далеко от Драйпеговой.

— Я была в этом уверена, — продолжала та певучим голосом, — наслаждение красотами природы одно из высших, и для возвышенной, понимающей прелесть этого наслаждения натуры лучшего ничего не может быть. Одна любовь разве сравнится с этим наслаждением. А вы, доктор, любили когда-нибудь?

Доктор Герье поморщился. Но Драйпегова не могла заметить в полутьме кареты его гримасы.

— Что же вы молчите? — переспросила она. — Скажите мне, вы любили когда-нибудь?

— На такой вопрос трудно ответить, — уклончиво проговорил Герье.

— Отчего, отчего трудно? — подхватила Драйпегова. — Боже мой! Какое счастье испытывать любовь и даже говорить о ней! Вот вы хотели бы ехать так в карете, в сумерки, с любимым существом… ехать и ехать… и чтоб неизвестно куда, и чтоб все равно куда бы ни было, потому что везде счастье и всюду хорошо!..

Доктор Герье, конечно, хотел бы ехать так, только не с госпожою Драйпеговой. Он готов был бы, пожалуй, отдать всю остальную жизнь свою за то, чтобы хоть на несколько минут теперь рядом с ним в карете на месте Драйпеговой была дочь графа Рене. Но доктор не сказал этого своей спутнице…

А она не унималась:

— Вы, должно быть, были очень несчастны, доктор, в прошлой своей жизни, вы много перестрадали!

Герье промычал что-то неопределенное.

— Ну, скажите, пожалуйста, ведь вы одиноки, одиноки как перст!.. А между тем такой человек, как вы, если б захотел только… если б только захотел…

И она, будто случайно, будто размягченная своим поэтическим настроением и будто сама того не замечая, что делает, откинулась на спинку кареты, склонилась набок и прижалась к плечу доктора.