"Та самая Аннушка". Часть вторая: "Это ничего не значит"

Annotation

История, продолжающая «Хранителей Мультиверсума», которая могла бы быть восьмой книгой в серии, но это скорее спин-офф, чем сиквел.

Та же вселенная, другие герои, новые приключения, и, конечно Та Самая Аннушка!

Должен же кто-то спасать этот чертов Мультиверсум, клянусь древними жопами Ушедших?

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Nota bene

Глава 13

Быть месту пусту

Когда я впервые открыл дверь из каменной сараюшки у моря в другой мир, то был потрясён открывшимися перспективами. Бесконечность, принадлежащая лично мне! Вскоре понял, что не лично мне, и не бесконечность, и вообще всё не так. Срез, который я нашёл первым, оказался совершенно никчёмным — постап настолько давний, что всё полезное там давно рассыпалось в труху, и даже понять, отчего именно все померли, было уже невозможно. Руины, облизанные временем до такой стерильности, что отличить естественные разрушения от последствий катастрофы не получилось.

Я бодро облазил ближайшую пару кварталов и убедился, что имею дело с наглядным пособием «Деградация конструкций из железобетона под воздействием времени». В такие полезно водить на экскурсии студентов строяка. А вот планы на личное обогащение пришлось засунуть подальше. Возможно, какая-то из груд строительного мусора в прошлом была банком, и её подвалы скрывали тонны золота в слитках, но мне об этом было никак не узнать. Может быть, я так и бродил бы там годами, ковыряя обломки лопатой в поисках хоть чего-нибудь, но, к счастью, следующий проход оказался буквально в паре сотен метров от моего.

Сейчас я уже знаю, что такие места называются по-научному «кросс-локусы», что они соединяют места в разных мирах по принципу подобия, что создавать их умеют крайне немногие, а вот желающих использовать более чем хватает. И что, разумеется, на такой ценный ресурс не могли не присесть люди, отнюдь не являющиеся образцами бескорыстия и этичности, которые вовсе не рады конкурентам. Но тогда мне всерьёз казалось, что я сорвал уникальный джекпот и сам чёрт мне теперь не брат — ещё чуть-чуть, и найду какие-нибудь немыслимые сокровища, и жизнь моя станет невообразимо прекрасной. Фантазии, чтобы вообразить, какой именно, у меня не хватало, но как минимум на нормальный протез должно было хватить.

И что? До сих пор ковыляю на казённом, как дурак.

* * *

Мчаться по Дороге на ретролимузине с просторным салоном из кожи и дерева гораздо лучше, чем топать пешком от прохода к проходу. Пожалуй, единственное, чего тут не хватает, так это встроенного бара. Но девушке-роботу он вроде как ни к чему. Машина принадлежит Алине, киберу-хостес Терминала, и я как-то забыл уточнить, каковы имущественные права кибернетических субъектов. Аннушку этот вопрос и вовсе не смущает, она запрыгнула за руль, надавила на газ, под капотом сыто рыкнул большой, судя по звуку, двигатель. Красивый, как мечта нищего декадента, ретрокар выкатился с парковки на шоссе, набрал скорость — и мир вокруг моргнул, сменившись туманной мутью этого странного межпространства.

— Эх, — вздохнула на пассажирском сидении Донка, — как в старые добрые, да?

— Не припоминаю, чтобы они когда-нибудь были добрыми, — ответила Аннушка. — Мультиверсум всегда был той ещё задницей. То рубились за рекурсор, то Разрушителя ловили, то Искупителя искали, то кайлитов душили, то Основателей гоняли. Комспас с Коммуной маяки делили, Контора с Конгрегацией — сферы влияния… И это только на моей памяти. А про времена давние вообще такое рассказывают…

— Не надо пугать старенькую Доночку! Доночка и так всего боится, когда трезвая! Вон, туда сворачивай!

Машина подпрыгнула, резко включилось солнце. Под колёсами зарокотала брусчатка, Аннушка сбросила скорость.

— Что за странный срез? — спросила она, оглядываясь.

— Ага, старая глупая глойти ещё может чем-то удивить ту самую Аннушку?

— Прекрати, Донка, я никогда не считала тебя дурой. Пить тебе надо было бы поменьше, это да… Я не видела этот срез, ты права. И даже не слышала о таком.

— Малки бы меня убил за то, что я показала тебе его маленький секретик, — захихикала Донка. — Баро не любил ими делиться.

— А что с ним, кстати?

— Когда Вещества не стало, Малкицадак постарел и умер, — вздохнула Донка, — ему, как и многим другим, было дофига лет. Представляешь, как много старых тайн ушло с тем поколением? Этот срез — всего лишь одна тайночка, мелкая, почти никакая. Я показала тебе, потому что тоже могу помереть в любой момент, и не останется тех, кто знает. Мало кто задумывается, сколько всего унесём с собой в могилу мы, старые цыганские глойти. Новые сидят на гранже и не знают о Мультиверсуме ни хрена, кроме сотни караванных маршрутов. И не узнают, потому что зоров больше нет, а без них никто не свернёт с пути, чтобы просто узнать, что там, за поворотом. Скоро старенькая Доночка тоже склеит ласты, и плевать, сколько всего она видела. И только ты всё такая же, для тебя-то Вещество нашлось…

— Хватит ныть, — оборвала её Аннушка. — Я тебе говорила, Вещества больше нет.

— Тебе-то хорошо говорить. Ты молоденькая-красивишная…

— Донка, отстань. Поверь, если бы у меня было, я бы поделилась. Ходят слухи, что Контора получает откуда-то новый дженерик, а некоторые врут, что где-то есть невскрытые захоронки Ушедших, но я ничего об этом не знаю. Узнаю — ты первая в очереди, я обещала.

— Если глупенькая доверчивая Доночка к тому времени не помрёт… — мрачно ответила старуха.

Я слушал их препирательства краем уха, глядя в окно. Лимузин неспешно едет по улице красивого города, носом подпирая катящуюся впереди карету на высоких колёсах. В заднее стекло нам дышит пара запряжённых в массивный дилижанс лошадок. По мощённым крупной брусчаткой тротуарам прогуливаются люди, одетые несколько вычурно, но изящно. Они с интересом оглядывают машину, но пальцами не тычут — то ли воспитанные, то ли уже такое видали. Немного похоже на историческое кино про конец девятнадцатого века — именно кино, для реальности всё какое-то слишком ванильное. Чисто, празднично, как с картинки. Никакого мусора, никаких нищих, никаких грязных смердов, которые в тот исторический период обеспечивали функционирование городов своей мускульной силой.

— Интересный срез, — сказала Аннушка задумчиво, — но зачем он Малки?

— Лошади, — пояснила Донка, — тут все помешаны на лошадях. У Малкицадака племзавод скаковых рысаков. Был, наверное. А может, и сейчас есть, управляющие-то остались. Не знаю, как поделили наследство старого баро, знал ли кто-нибудь про эту его собственность.

— Лошадей, вроде бы, нельзя перемещать по Дороге?

— Да, это извечная цыганская боль. Лошади не выносят переходов, бесятся. А табор без лошадей — не табор. Так что Малки оттягивался тут — беговой ипподром, скачки, ставки, выставки… Настоящий цыган, не то что нынешние. Гордился чемпионскими коняшками, здешний дом был весь уставлен кубками. За это его привечал правящий дом, он чуть ли не крестник принцессы. Давно тут не была, девчушка, поди, уже королева.

— Чисто для души, не бизнес? — уточнила Аннушка.

— Почём мне знать? — пожала плечами Донка. — Я просто глойти. Приводила караван и шла в кабак. Кабаки тут были — заглядение, любой мужчинка был готов купить выпивку Доночке. Наверное, Малки чем-то и торговал, иначе это был бы не он. Но чем именно, мне было плевать.

Машину бодрой рысью догнал конный полицейский — статный усач в красивой форме. Поравнявшись, постучал в боковое стекло кончиком стека. Аннушка приоткрыла его, не останавливаясь.

— Мадам! — заявил представитель правопорядка. — Ваш экипаж нарушает правила!

— Какие именно? — поинтересовалась она.

— Этот променад закрыт для проезда транспорта на механической тяге. Вы, видимо, свернули не туда. Если вас не затруднит, впредь будьте внимательнее, пожалуйста!

— Благодарю, я приму во внимание, — кивнула Аннушка.

— Хорошего дня! — усач почтительно откозырял и оставил нас в покое.

— Надо же, какие страсти, — фыркнула девушка, поднимая стекло. — Куда дальше, Донка?

— На следующем перекрёстке направо. Мы хорошо срезали угол, Мирон будет в паре-тройке переходов.

— Этот мудак точно никуда не свернёт?

— Его глойти — удолбанная гранжем малолетка, знает только то, что я ей показала, тропить целину не умеет. Она просто не может уйти с маршрута, у неё голова лопнет.

Мы свернули с проспекта в боковую улицу, машина ускорилась, мир моргнул, за окнами сгустился туман. Мы на Дороге.

— Откуда взялся этот гранж? — спросила Аннушка. — Никогда о нём не слышала.

— Не знаю, — ответила старуха, — лет пять назад пошли слухи. Зоры у всех кончились, новых было не достать, глойти сжигали себя и всё равно не могли тащить караваны, как раньше. Малки, пока был жив, пытался заставить нас работать «упряжкой» по несколько глойти на один караван, как лошадей в телегу запрягают, но нифига не вышло, конечно. Как говорят среди наших: «У каждого глойти своя Дорога». Караваны уносило чёрт знает куда, несколько так и пропали с концами. Так что больше к этой идее не возвращались. Тогда-то и пошли шепотки, что, мол, где-то кто-то придумал такое ширево, что от него самый дохлый глойти становится сильнее, а кто и раньше был сильный — тот вообще сразу бог.

— И ты ни разу не попробовала?

— Ну да, Доночка же дурочка, Доночка же вмазывается чем попало… — обиженно сказала бабка.

— Прости, — отмахнулась Аннушка, — просто спросила.

— Нет, никогда. Мне сразу не понравилась эта идея. Я бухаю и курю не для того, чтобы видеть больше, а для того, чтобы видеть меньше. Все сильные глойти на веществах именно поэтому — если смотреть на изнанку Мироздания трезвыми глазками, то глазки скоро потекут кровушкой, а крышечка уедет далеко и навсегда. Мы глушим себя, а не стимулируем. Думаю, если меня вмазать гранжем, то сразу порвёт на кучу маленьких Доночек, которые разбегутся по всему Мультиверсуму, как тараканчики из моей головёшечки.

— То есть гранж для слабаков?

— Говорят, им даже делают глойти из неглойти.

— А из чего делают сам гранж? Этого не говорят?

— Не, — замотала седыми косичками старуха, — про гранж вообще говорят шёпотом. Сворачивай, пора.

Машина уже привычно подпрыгнула, переходя с Дороги в очередной срез, — как будто порожек переезжает каждый раз. Я прикрыл глаза, ожидая вспышки солнца, но за окнами наоборот темнота. Аннушка сбросила скорость и включила фары.

— А, вот мы где, — сказала она чуть позже, — не сообразила сразу.

— Знаешь этот срез?

— Да, доводилось проезжать. Давно, правда. Тут ещё кто-то остался? Мне всегда было любопытно, чем кончится их странный коллапс.

— В прошлый раз магазинчик работал. Хочешь заехать, попить кофе?

— А не отстанем от Мирона?

— Не, караван всяко медленнее, чем мы.

— Тогда давай заскочим на минутку.

В свете фар разматывается на удивление приличное широкое шоссе, слегка подзапущеное, но не заброшка. Кто-то тут ездит. Отбойники и разметку не помешало бы освежить, фонари не горят, движения не наблюдается, но если бы трассу совсем не обслуживали, то на ней бы уже почва завязалась. Это в постапных мирах быстро происходит: ветер наносит листья, песок, пыль; десять лет — и уже первая травка, через двадцать — кустики, а через сто, наверное, и следов не найдёшь.

— Тебе будет интересно, солдат, — внезапно вспомнила про меня Аннушка. — Здесь однажды, давно, провели один смелый эксперимент.

Надо же, а я думал так, багажом еду.

— В этом срезе шарахнул коллапс, и быть бы ему пусту — аборигены накопили до чёрта оружия, и ручки у них так и чесались. Но вышла редкая оказия. За миром, в рамках научного исследования, приглядывала Конгрегация. Тогда у Школы появились компьютеры, и все на них на какое-то время помешались — пытались обсчитывать, выводить закономерности, искали маркёры предколлапсных состояний и всё такое. Следили за несколькими срезами, где предполагали возможность коллапса, этот был один из них.

— И что с ним сделали? — спросил я.

— Коллапсным фактором тут была война.

— А что, бывает иначе? Мне казалось, что люди везде друг друга режут почём зря…

— Чаще всего, — согласилась Аннушка, — но есть и исключения. Из-за них не удаётся всё свести к антропогенному фактору. Есть альтернативная теория: что война не причина, а следствие, то есть коллапс через неё реализуется, а не она приводит к коллапсу.

— Что пнём по лбу, что лбом об пень, — прокомментировал я.

— Может, и так, но есть нюансы. Ладно, речь не об этом. В общем, тут решили попробовать предотвратить коллапс, сделав так, что люди раздумали воевать.

— А так бывает? Как по мне, они скорее расхотят жрать и трахаться, чем истреблять друг друга.

— Нет, не бывает, но корректоры расстарались. Как именно это было сделано, без понятия, хотя подозреваю, что использовали кайлитов… Впрочем, неважно. Аборигенам в некотором смысле слегка промыли мозги. Проснулись они однажды утром — а воевать не хочется. Вчера ещё сапоги начищали и точили штыки, а тут смотрят друг на друга и вообще не вдупляют — а нафига это всё? С какого хрена? Ради чего? Да пофиг же, на самом деле!

— Круто, — оценил я. — Нашим бы такую клизму в мозг.

— Не спеши, не так красиво в итоге. Оказалось, что война в башке не отдельно лежит, а связана с кучей разного. И расхотев воевать, они расхотели вообще всё — работать, учиться, размножаться… Паралич мотиваций. Мне потом один умник объяснял, что дело в конкурентных механизмах. Война, мол, — вершина внутривидовой конкуренции, и единственный способ от неё избавиться — выпилить всю конкуренцию целиком. Но без неё местным стало вообще всё глубочайше пофиг. Потому что человек не начинает напрягаться ради просто пожрать, одеться и потрахаться. Ему надо пожрать вкуснее, чем другие, одеться круче, чем другие, и бабу, чтоб остальные завидовали. Быть лучше других хоть в чём-нибудь. А когда это выключили, получился целый мир отмороженных пофигистов. Так, кое-как шевелились, чтобы с голоду не сдохнуть, не больше.

— Но ведь не сдохли? — спросил я.

— Нет, вроде бы. Когда я тут в последний раз была, тут даже что-то вроде бизнеса наблюдалось.

— Бизнес без конкуренции? — усомнился я.

— Ну… Такой, на полшишечки. Просто люди делали всякие штуки для других людей. Не ради карьеры, не ради денег, а просто по приколу.

— Звучит сомнительно.

— Сам увидишь. Как раз подъезжаем.

Машина сбросила скорость, и мы плавно подкатились к придорожной заправке, совмещённой с кафе, минимаркетом и мотелем. На парковке пусто, но окна светятся. Мы запарковались у самых дверей и вышли.

Внутри несколько столиков, у которых надо стоять, а не сидеть. Стойки с небольшим ассортиментом дорожных товаров, витрина со снеками, кофейный аппарат. И пожилой мужчина, читающий газету.

— Привет, — сказал он, посмотрев на нас поверх очков, и вернулся к чтению.

— Кофе сварите? — спросила Аннушка.

— Если хотите.

— Хотим.

— Тогда сварю. Эй, ты, тебя я помню. Выпить нет, даже не спрашивай, — обратился он к Донке. — А караван твой часа три как проехал, если тебе интересно.

— И как они? — спросила Аннушка.

— Спешили, вроде. Так-то мне пофиг. Кофе попили, в сортир сходили и дальше поехали. Сортир там, если что, — показал он рукой.

Я благодарно кивнул и заковылял на костылях в нужную строну. Чёрт его знает, сколько ещё ехать придётся. Когда вернулся, меня ждала кружка кофе.

— Откуда у вас кофе берётся? — спросил я.

— Привозят, — равнодушно пожал плечами мужчина. — И наши, местные, и ваши, путешественники.

— И чем вы за него расплачиваетесь?

— Да когда чем. Иногда так отсыпают, иногда поменяюсь на что-то, да и деньги более-менее ходят. Я ж понимаю, почему вы спрашиваете, всем интересно, как мы тут живём, если нам всё пофиг.

— И как?

— Да фиг его знает. Как-то. Я, вот, кафе держу и заправку. Мне нравится. Сижу один — хорошо, тихо. Потом приедут люди — тоже ничего, торговля. Снова уедут — опять хорошо, тихо. Кто-то заночует, кто-то что-то расскажет, кто-то что-то привезёт, кто-то что-то купит. Так-то мне пофиг, но всё жизнь. В газете, вон, пишут, что у молодых уже пофигизм не тот, снова какие-то амбиции зашевелились. Не сидится им спокойно. Но до меня не добрались пока, да и мало их. Рождаемость, пишут, вообще никакая. Да я и понимаю — хлопот столько, а зачем?

— Так вымрете же, — удивился я.

— Да и пофиг. Сам-то я по-любому однажды помру, а до остальных мне и дела нет. Заедет кто-нибудь — кофе ему сварю. Не заедет — так посижу, в тишине. Разве плохо?

— Не скучно?

— А как это, «скучно»?

— Оставь его, солдат, — сказала мне Аннушка. Он так уже лет тридцать, поди, сидит. Я его совсем молодым помню. Было бы скучно, давно бы свалил, его же тут ничего не держит.

— Девица правильно говорит, — подтвердил владелец кафешки, — мы делаем то, что хотим. А чего не хотим — не делаем. Все удивляются, а я уже и не помню, как до того дело было. Делаем, может, и мало, но вроде как хватает. А чего не хватает — да и хрен с ним. Пофиг. Ещё кофе?

— Спасибо, хватит, — ответила Аннушка.

— Платить будете?

— А что, можно не платить? — поинтересовался я.

— Да пофиг, — равнодушно ответил тот. — Кто-то платит много, кто-то мало, кто-то не платит совсем. Люди разные.

— Я заплачу, — сказала Аннушка и что-то кинула ему на стойку.

Я не успел разглядеть, что именно, — владелец заведения не глядя смахнул оплату в ящик стола. Когда пошли к выходу, он снова устроился на стуле с газетой, даже счастливого пути не пожелал.

Пофиг ему на наш путь.

— Зато не воюют, — сказала Аннушка, когда машина тронулась. — Ты бы хотел видеть свой мир таким, солдат?

— Я бы не стал судить по одной придорожной заправке. Кто-то же привозит ему бензин и жратву, вывозит мусор, обслуживает водопровод и канализацию, откуда-то подаётся электричество. Думаю, всё не так просто, как нам кажется.

— Да, мы, путешественники, чаще всего бросаем только беглый взгляд, — признала она. — Жизни не хватит, чтобы узнать даже один срез.

— Но эти же, как ты их назвала… корректоры, — они же изучают? Кто они, кстати?

— Ну-у-у… Так в двух словах и не скажешь. Слегка похоже на смесь детдома, дурдома и рыцарского ордена.

— Звучит загадочно.

— Она и сама оттуда, — захихикала Донка. — Просто не любит вспоминать.

— Дело давнее, — отмахнулась Аннушка.

— Не хочешь рассказать?

— Не хочу. Не сейчас. Может быть, однажды. Или нет. Я такая непредсказуемая! Отстаньте.

— Выходим, пора! — сказала Донка, и мы нырнули в туман Дороги.

Смотреть тут не на что — машина как будто катится внутри туманного еле-еле прозрачного шарика, за пределами которого мелькают расплывчатые пейзажи. Во всяком случае, так вижу я. Аннушка с Донкой, наверное, видят что-то другое. Как-то же они тут ориентируются?

— Давай на ту свёртку! — командует Донка. И Аннушка поворачивает руль, машина мягко подпрыгивает, загорается пламенный закат в полнеба.

Красиво.

— Они близко, — отмечает старая глойти, — вон, следы на песке ещё не сгладились.

В этом мире узкое шоссе переметено языками песка, который тащит ветер, вокруг нормальная такая пустыня. Примерно как там, где мы познакомились, только без бури. На песчаных перемётах видны следы колёс, явно шли грузовые машины. Кажется, мы не то догнали, не то вот-вот догоним Мирона. Надеюсь, Аннушка имеет какой-то план действий, потому что я могу разве что костылём кого-нибудь стукнуть. Несильно. Он лёгкий, костыль-то.

— Погнали, сука! — я вижу в салонном зеркале, как хищно оскалилась девушка. Мотор взревел, машина прыгнула вперёд.

— А почему мы прыгаем туда-сюда? — спросил я у Донки, которая ничем, на первый взгляд, не занята.

— В каком смысле? — удивилась старуха.

— Ну, то в туман, то в реальный мир.

— А как иначе?

— А нельзя просто по Дороге этой вашей ехать все время?

— Ты что, дурной?

— Он из проводников, — с некоторым пренебрежением пояснила Аннушка, — которые через кросс-локусы ковыряются.

— Ах, эти… — так же презрительно ответила ей Донка. — Они не вдупляют, да.

— Зато у нас мозги на месте остаются, — проявил цеховую солидарность я. — Караван провести может каждый, кто умеет открывать проход. Лишь бы машина проходила.

— Зато вы ни хрена за пределами своих дырок не видите!

— А вы, похоже, видите много лишнего, раз у вас мозги из ушей текут!

— Хватит вам, — фыркнула Аннушка. — И те и те хороши. Чтоб ты знал, солдат, по Дороге ехать можно. Но если там быть слишком долго, то может случиться… всякое. Не для людей это место. Жрёт любую энергию, как не в себя.

— На резонаторах, бывало, большие перегоны делали, подолгу не выскакивали в срезы, — сказала Донка. — Так быстрее, но зоры… Дорогая выходила поездочка, не всякий мог себе позволить. Останавливаться же там и вовсе верная гибель. Сломается машина — и всё, выпьет тебя Изнанка. Или вывернет, и будешь бегать тварью серой, на людей кидаться. Но пока были зоры, находились рисковые караванщики, которым время было дорого. А сейчас, когда глойти на себе тянут, дураков нет. Маршруты остались только простые, где на Дорогу выскочил и сразу назад, в срез. На длинном прогоне глойти может и не затащить, а с ним и весь караван сгинет. Так что чем меньше мы там, тем здоровее будем.

— О, вон и они! — засмеялась предвкушающе Аннушка, показывая пальцем вперёд. — Сейчас догоним, не уйдут!

— Да они, вроде и не едут, на обочине встали, — ответила нервно Донка. — Может, случилось чего?

Глава 14

Зигзагами в тумане

Караван стоит на обочине, машины заглушены, люди столпились у головного «кукурузера», смотрят куда-то вниз. Мы сбросили скорость и подкатились почти неслышно, заметили наш лимузин не сразу, а когда увидели — расступились.

На старом выветренном асфальте расстелено покрывало, на нём лежит чернокожая девочка лет пятнадцати, иссера-бледная. Глаза закатились, на губах выступила пена, руки и ноги беспорядочно подёргиваются. Рядом сидит на корточках пожилой мужчина с фонендоскопом и аптечкой, видимо, врач. Стоит мрачный, как туча, Мирон.

— Я ввёл адреналин, антишок и обезбол, — говорит доктор, — больше ничего не могу.

— Когда она оклемается? — зло спрашивает Мирон. — Хотя бы два перехода! Всего два!

— Понятия не имею. Она сначала передознулась, а потом перенапряглась.

— Никчёмная тварь, — сплюнул прямо на ребёнка караван-баши, — выброшенные деньги…

Он повернулся, увидел нас и заткнулся. Выражение его лица мне не понравилось.

— Не унимаетесь, значит, — сказал Мирон. — Догнали. Красивая тачка, кстати.

— Угробил девчонку, упырь? — прошипела Донка. — Я же говорила, что не потянет она караван, хоть как её гранжем накачивай!

— Тебя вот не спросил, пьянь подзаборная! Ну, догнали вы нас, дальше что?

— Дальше ты ответишь на мои вопросы, — вмешалась Аннушка.

Я выполз из салона машины, разложил костыли, присел на крыло, прислонил их рядом. Что-то у меня дурные предчувствия.

— И что же нужно той самой Аннушке от простого караванщика?

— Кто и из чего делает гранж? Откуда берутся в таком количестве рабы-глойти? Куда ты на самом деле вёз беженцев? Кто тебя на них навёл?

— Всего-то? — усмехнулся Мирон. — Из чего делают гранж я понятия не имею, но делают его люди, которым плевать на наглых девок-курьеров, какими бы знаменитыми они ни были. Люди, которые рулят половиной бизнеса Дороги, а скоро будут рулить второй половиной. Люди, которых даже Коммуна трогать боится. Откуда берутся новые глойти? От них же. Берём сотню рабов, накачиваем гранжем, девяносто сдохнет в судорогах, десять выживут и станут глойти. Потому беженцев там выкупают в любом количестве — недорого, так мне-то они и вовсе даром достаются. Ещё и приплачивают за доставку, чистый профит. Глойти из них, конечно, слабенькие, чуть не одноразовые, зато безотказные. И платить им не нужно, только кормить и гранж давать. Видишь? Никаких секретов. Всё тебе рассказал. А знаешь почему?

— Потому что дурак, — ответила Аннушка. — Ты думаешь что-то вроде: «Мы в пустом срезе, закон-тайга, сейчас я их грохну, ребята не сдадут, все повязаны, никто не узнает. Донку запугаю, заставлю довести караван, там её тоже в расход, а глойти куплю новую».

Мирон дёрнулся, глаза отвёл, но, сдаётся мне, мнение о ситуации у него не изменилось. Я бы на его месте так же думал. У него два десятка мужиков с оружием, а у неё один калека с костылями. Так себе расклад.

— Ты забыл сказать, кто тебя навёл на беженцев, — настойчиво повторила Аннушка.

— Корректор один. Я с ним часто работаю, да и не только я. Их же всё время посылают коллапсы разгребать за «спасибо». Типа миссия и долг, всё такое. Но они же не все долбанутые, есть и те, кто знает, с какой стороны на бутерброде масло. Вот и этот из таких. Ушлый парень, не спешит коллапс останавливать, сначала мне сообщает и организует выход беженцев с ценностями. Чаще всего у них один хлам, но бывает и что-то интересное. Впрочем, беженцы сами товар, но это я уже говорил. А потом он срез спасает… Ну, если успеет, конечно. Надо же выдержать время, чтобы аборигены прониклись, поняли, что всем кабзда, и были готовы бежать, прихватив имущество. В общем, ситуация вин-вин — и он задание выполнил, и мы заработали. Потом ему откатываем процентик, он опять в шоколаде.

— И что за корректор? — спросила недобрым тоном Аннушка.

— Он не дурак представляться. И так приметный, рыжий такой. Я у него документы не спрашивал. Вот, сдадим товар, оставим ему долю.

— Рыжий, значит. Вот ведь сука! Знала бы я…

— Что, знакомец? — ухмыльнулся Мирон. — Тесен Мультиверсум…

— Ага, был знакомец. Да весь вышел. Видишь ли, он, как и ты, думал, что правила для других, и что всегда выкрутится. Но доигрался. Не пригодится ему его доля, впрочем, и выделять её будет не с чего. Итак, последний шанс — возвращайся на Терминал, рассказывай всё, что знаешь, под запись брокеру, верни беженцам имущество, выплати компенсацию. Тогда, может быть, уйдёшь живым. Караваны тебе больше не водить, но, я думаю, ты уже накопил себе на приличную пенсию.

— Или что?

— Или попробуй меня грохнуть и посмотри, что получится.

— У меня есть встречное предложение, — скривился Мирон. — Вы просто сваливаете. Будем считать, что вы меня не догнали. Можете забрать этих нищебродов, я даже машины с ними отдам, всё равно эта пиздючка малолетняя их не тянет. Хлам верну, говна не жалко, кроме пары позиций, у меня по ним заказ. У вас есть глойти, везите их куда хотите. А я отправлюсь своей дорогой. На Терминал больше не сунусь, сменю маршруты, ты меня не увидишь. Убыток, конечно, но зато разойдёмся краями. Про тебя всякое рассказывают, не хочу обострять. Как тебе такой вариант?

— Мирон, — позвал его, поднимающийся на ноги врач, — послушай…

— Потом, — оборвал его караванщик.

— Мирон, она умерла.

Все посмотрели на девчонку — она лежит, оскалившись в смертной муке, глаза закрыты, не дышит.

— Твою мать, — сказал с досадой караван-баши, — значит, не разойдёмся. Мне нужна глойти.

Он потянулся к висящему на плече дробовику.

Я, честно говоря, ожидал, что дело этим кончится. Такие, как Мирон, не склонны сдаваться, если видят шанс отбиться. Отстреливаются, финтят, уходят посадками. Есть шанс — будут драться. На мой взгляд, шансы у него хорошие, так что было бы странно ждать чего-то другого. Уверен, что даже если бы девчонка не умерла, он бы всё равно попытался бы нас грохнуть. Сделал бы вид, что договорились, и ударил в спину. Насмотрелся на таких. В общем, когда моя чуйка заверещала: «Началось!» — я был готов.

Рука Мирона только дёрнулась к ремню дробовика, а я уже ткнул стоящего ко мне спиной караванщика верхней частью костыля под колени. Резко и неожиданно, так что он завалился на спину прямо мне под ногу, а я добавил кулаком по лбу, шарахнув его затылком об асфальт. Пара секунд, у меня в руке короткий помповик, а остальные водители даже ещё не поняли, что разговоры кончились. Когда Мирон перехватил ружье из-за спины и навёл его на Аннушку, я успел первым. Пять лет в штурмовых, не кот насрал. Сноп картечи прилетел ему аккурат в живот, грудь и руки, так что ответный выстрел не состоялся. Дробовик на небольшой дистанции вполне действенная штука, хотя я скучаю по пулемёту.

Я ожидал, что Аннушка схватится за пистолет, но она за ним даже не потянулась. Вместо этого крутнула перед собой руками, отчего все звуки заглохли, солнце погасло, накатил лютый холод и туман — и тут же всё вернулось как было. Кроме караванщиков и Мирона. Машины, дорога, я, Донка, Аннушка, мёртвая девчонка — а их нет.

— Ох, — выдохнула, оседая на трясущихся ногах, Донка, — я чуть не описалась. Разве так можно? Думала, нам конец.

— Если б меня было легко убить, — фыркнула Аннушка, — кто-нибудь давно бы это сделал. Ты поспешил, солдат, всё было под контролем.

— Разумеется, — кивнул я. — А как же. Непременно.

— Сходи, успокой беженцев. Выстрел их мог напугать.

Я закинул оружие за спину, поднял костыли и заковылял к машинам. Из вахтовки и автобусов происходящее в голове колонны не видно, так что среди пассажиров царит тихая паника.

— И снова здравствуйте, — сказал я, постучав костылём в окно. — Вылезайте, есть новости.

* * *

Больше всего беженцев взволновало не то, что их обманули, что везли в рабство или на смерть, а то, что им вернули святыни. Их главный чуть не рыдал, обнимаясь с замшелым древним сундуком, который мы нашли в багажнике «лендкрузера». Я не стал просить его открыть, хотя, признаюсь, было любопытно. Золоту они обрадовались куда меньше, впрочем, его и немного было. Остальное барахло растащили женщины, суетливо разбирая, где чьё.

— Что дальше? — спросил я у Аннушки.

— Давайте похороним девочку, — сказала Донка. — Она не виновата, что её посадили на гранж. Даже если бы Мирон не заставил перенапрячься, всё равно бы долго не протянула. Эти, гранжевые, сгорают, как свечки.

На костылях из меня могильщик никакой, но немногочисленные мужчины беженцев справились сами. Среди них нашлось трое, умеющих управлять машинами, так что женщин и детей загнали обратно в вахтовку и два автобуса. Я сел за руль «лендкрузера», благо он на «автомате» — две педали, справлюсь. Рядом со мной устроилась Донка.

— Остальные бросим тут, — деловито распоряжается Аннушка. — Я поеду на Алинкиной, её я никому не доверю. Не дай бог поцарапаете! Донка доведёт до Терминала, там встретимся. Пить ей не давай, в остальном слушайся, она глойти опытная. Будешь потом хвастаться, что водил караваны по Дороге!

— Кому хвастаться-то?

— Не знаю. Бабе какой-нибудь. Будет же у тебя когда-нибудь баба? Кто-нибудь да позарится, мир не без добрых женщин. А если нет — вон, у тебя три автобуса ничейных, многие уже с детьми, вообще ничего делать не надо.

— Детей себе я предпочёл бы делать сам, — мрачно ответил я. — Тут весь смысл в процессе.

— Ну, как знаешь. Постарайтесь не заблудиться, не потеряться и не вляпаться в какое-нибудь говно. Или хотя бы не очень глубоко в него лезьте. Всё, я погнала, с вами тащиться скучно.

Взревел мотор, ретро-кар шлифанул колёсами по песку, рванул к горизонту и почти сразу исчез. На Дорогу, надо полагать, ушёл.

— Что мне надо делать? — спросил я старуху. — Никогда не водил караваны.

— Почти ничего, — вздохнула та, — рули, куда скажу. Остальное на мне. Ох, бедненькая я, старенькая, усталенькая, тре-е-езвенькая…

— Заводимся, — сказал я в рацию. — Ехать за мной, соблюдать дистанцию, не отставать. Все услышали, приём?

Подождал, пока откликнутся вахтовка и автобусы, включил на коробке «драйв», вывернул руль, выезжая с обочины и покатился вперёд.

— Чуть быстрее давай, — сказала Донка. — Надо хотя бы километров шестьдесят в час набрать, так переходы легче. Но сильно тоже не разгоняйся, мало ли какие сюрпризы. Так и держи шестьдесят-семьдесят, самая нормальная скорость.

— И когда переход? Мне бы подготовиться…

— Ты что, совсем дикий?

— Абсолютно.

— Ладно, учись, пока старая Донка жива. Смотри, срезов в Мультиверсуме как бы дофига, значит, теоретически, из одной точки в другую можно попасть бесконечным числом путей. Самый короткий — просто тупо переть по Дороге. Но это надо до хрена энергии или здоровья, иначе будешь еле колупаться и сдохнешь раньше, чем доберёшься. Поэтому все идут «зигзагами», чередуя срезы с Дорогой. Понятно?

— Не, вообще непонятно. Как двигаясь по одному миру, можно добраться в другой?

— Блин, как бы тебе объяснить-то… Ну, типа, считается, что все дороги всех миров — это проекция одной Дороги. И если ты знаешь направление, то в целом пофиг, едешь ты в срезе или между. Лишь бы в правильную сторону.

— И как узнать, какая правильная?

— Тебе? Никак. Для этого нужны либо глойти, либо всякие древние странные хренюшки — маячки, резонаторы, локаторы, прочая чушь. Раньше была всякая техника, которая работала вместо нас. Большое движение было, даже дирижабли между миров летали, хотя это совсем давно. Теперь всё стухло, а глойти остались.

— Как-то не укладывается в голове, — пожаловался я. — Сложно вообразить.

— Ну и забей, — отмахнулась бабка. — Суть в том, что я вижу направление. Нам туда, — она махнула рукой вперёд. — Пока дорога тут идёт в нужную сторону, мы едем по ней и не паримся. Движемся тут и движемся вообще. Мотор работает, я отдыхаю. А если шоссе свернёт, то мы уйдём на Дорогу и будем ехать по ней. Теперь уже я усираюсь, потому что на одном моторе там хрен уедешь. И так пока я не увижу новый кусок в нужную сторону. Тогда мы выскочим и поедем по нему.

— А просто продолжать ехать прямо, когда шоссе свернёт, нельзя? Ну, типа, по целине. Тут местность ровная…

— Не, служивый, это так не работает. Потому что дорога — это одновременно и Дорога, а целина — это просто земля под колёсами. Нет связи.

— То есть если вообще дорог нет, то туда не попасть?

— Я, блин, хрен его знает, — призналась Донка, — я просто караваны вожу. Может, нельзя, а может, как-то можно. Я среза без дорог не видала ни разу, но мало ли чего я не видала. Я вообще большую часть времени пьяная или упоротая была раньше. Эх, хорошие были времена…

— Не ной, дальше рассказывай.

— В общем, путей в нужную сторону один чёрт дофигища, и все бы катались, ни разу не встретившись, но есть нюансы. Во-первых, как ты, надеюсь, догадался, удобнее всего ехать там, где есть длинные прямые трассы в подходящих направлениях. Во-вторых, желательно, чтобы они были более-менее в приличном состоянии. В-третьих, чтобы никто там не жил, иначе сразу шлагбаумов навтыкают.

— Серьёзно?

— Прикинь, есть такие места, которые не то чтобы совсем не объехать, но очень большой крюк выходит. Хрен его знает, почему. В то болото, где Мирон вас подобрал, думаешь, от хорошей жизни ныряют? Не, просто точка такая. Однажды дорогу там совсем размоет, придётся-таки искать объезды, но пока проще мокнуть. Так вот, встречаются такие же узости в населённых срезах. Мало, но есть. И что первым делом аборигены делают? Натурально, вводят сбор за проезд. Все ругаются, но платят, потому что объезжать дороже. Вот так-то.

— Интересно.

— Да куда уж там, — махнула рукой бабка. — Ещё один момент — на популярные дороги, бывает, садятся рейдеры. И тут на кого нарвёшься — кто-то долю груза стребует, кто-то типа «за охрану и сопровождение» возьмёт. Попадаются и полные отморозки, которые караван разграбят, а караванщиков вырежут или в рабство продадут. Тогда их либо зачищают, либо опять же ищут объезд.

— И при всём изобилии путей, все ездят по одним и тем же? — сообразил я.

— Ну, не совсем так, но, в принципе да. Аннушка, уж на что оторва, и та предпочитает по накатанному прохватить, а не искать на жопку приключений по незнакомым срезам. Для караванов тем более, потому что чем чаще по маршруту ходят, тем легче на нём даются переходы. Натаптываются, что ли.

— С проходами примерно так же работает, — кивнул я.

— Ну и подумай, какой дурак будет своего глойти по целине мучить и нарываться на сюрпризы, если есть лёгкий проверенный путь? Тем более сейчас, когда глойти и так в загоне. В общем, велик Мультиверсум, а всё равно все локтями толкаются, и рожи везде одни и те же. Вон, кстати, видишь, трасса пошла на поворот?

— Вижу.

— Ну, значит, пришла Донкина тяжкая доля — жопу рвать. Переходим!

Машина дрогнула, как будто перескочив небольшой бугорок, солнце погасло, как выключенное, всё погрузилось в туман. Я посмотрел в зеркала, но остальных машин не увидел.

— Где автобусы? — заволновался я.

— Отстань, — зашипела на меня Донка, — не отвлекай. Всё при нас. Не твоя забота. Смотри вперёд, рули прямо!

Глойти сопит, дышит тяжело — как будто и правда машину толкает, а не внутри едет.

— Теперь смотри внимательно, будет съезд. Ты должен его увидеть! Это важно!

— Нихрена, один туман.

— Смотри, я тебе говорю! Старайся!

Я уставился вперёд так, что чуть глаза на лоб не вылезли, и всё равно чуть не пропустил.

— Туда, да туда же, придурок! — Донка тычет пальцем вперёд влево. — Сворачивай!

Я повернул руль почти наугад, в последний момент увидел контур чего-то, вроде примыкающей дороги, поправил курс — и солнце снова зажглось.

— Чёрт, напугал, — сказала дрожащим голосом Донка, — уж думала, проскочим. На Дороге, знаешь ли, заднего хода нет. Ладно, привыкнешь. Сначала все водилы ни хрена не видят, но потом привыкают по-чуть.

— А ты что видишь?

— Я, блин, чёрт меня дери, вижу такое, от чего ты бы визжал, рыдал, ссался и просился к мамочке. А все говорят: «Доночка пьянь, Доночка все мозги пробухала!»

— Я не говорю.

— Просто мы недавно знакомы.

Я посмотрел в зеркала: вахтовка и два автобуса, как ни в чём не бывало, катятся сзади. Ну, хоть это в порядке.

Пейзажик удивительно никакой — дорога в две полосы, на асфальт нанесло листвы с придорожных посадок, цвет листьев выдаёт позднюю осень, небо облачное с просветами, воздух прохладный и влажный. Прямо-таки наша средняя полоса.

— А мы разве не тем же путём возвращаться будем?

— Нет, другим. Большинство маршрутов… как, блин, это слово-то умное? Анизотропные, вот. Туда — одним путём, обратно — другим. И нет, я понятия не имею, почему так. Может, Основатель, когда прокладывал Дорогу на заре веков, делал это пьяным в дымину. Я бы на его месте только так и каталась. Я и на своём-то месте…

— А её Основатель проложил?

— Да мне почём знать? Это ж хрен знает когда было. Просто люди сочиняют всякую фигню. Я, когда молодая была, трахалась с профессором Библиотеки, он постоянно про Основателей с Хранителями задвигал. Думал, я ему даю, потому что мне интересно.

— А тебе не было?

— Не-а. У него просто всегда было выпить и член большой.

— Серьёзный подход.

— А то! Я была девушка с понятием. Эх, ты себе не представляешь, какое говно быть старой! И вырубает с полстакана, и никакого тебе секса. Всё, что как-то скрашивало мою говённую жизнь, теперь в прошлом, а и не помню половины, потому что постоянно пьяная была. Только и осталось, что Дорога, на которой я и сдохну однажды. Вот её я помню, её хрен забудешь…

— А Аннушка? — спросил я осторожно.

— Чего Аннушка? Аннушке хорошо, она не стала старенькой, как Доночка. У неё сиськи торчком, жопка кулачком. Ей каждый готов налить и на неё каждый готов залезть. Думаешь, я не вижу, как ты не неё слюнями капаешь, одноногий?

— А как ей удаётся не стареть?

— Не говорит, — вздохнула глойти. — Раньше была такая штука, называли её просто «Вещество». В Коммуне гнали, никто не знает из чего. Стоило… ну, сравнить даже не с чем. Зверски стоило, и не всякому продавали. Но можно было накопить, или намутить, или украсть, или отнять, или в подарок получить. Аннушка, например, у подружки своей тогда брала, та в Коммуне была большой шишкой. Аннушка хитренькая. А Доночка была дурочка, Доночка думала: «А, нафиг, я и так пока молодая, потом как-нибудь, а пока лучше денежки пропью…» А потом — хлобысь! Что-то в той Коммуне поломалось, и Вещества не стало. У Доночки сиськи отвисли, жопка сморщилась, личико помялось, про печень вообще молчу. А всё — караван ушёл, ни за какие деньги не купишь ни крошечки.

— А вы с Аннушкой давно знакомы?

— Хочешь узнать, насколько она старая грымза? — захихикала бабка. — Как я, или ещё древнее? Так вот, служивый, когда Доночка в первый раз выползла на Дорогу, юная и дурная, пьяная и смелая, то подружка твоя уже была Той Самой Аннушкой. И выглядела ровно так же, как сейчас. Вот и думай, важно тебе это или нет.

Я подумал. Потом ещё раз подумал. И ещё раз. И решил, что нет, не очень важно. Да, Аннушка, наверное, старше Донки. При этом Донка старуха, и отношусь к ней соответственно, а Аннушка, буду честным, мне очень нравится. И даже если ей сто лет, это ничуть не помешает мне завалить её в койку. Если она позволит, конечно.

— Вот что значат упругие сиськи и крепкая жопка, — язвительно прокомментировала наблюдавшая за моими размышлениями глойти. — Всё, что вам нужно от женщины, сантиметр сверху. Один процент человека. Если процент гладкий, без морщин снаружи и без жира внутри, то и влюбиться можно. А чуть провис — всё, пошла прочь, старая кляча. А то, что девяносто девять процентов человека при этом не изменилось, да плевать.

Я только плечами пожал молча. А что тут скажешь? Ну, вот так мы устроены. Даже лучший человек интересен, пока молод и привлекателен. Хотя потом он не становится хуже. Если подумать, то даже лучше становится — умнее, опытнее, сдержаннее, успешнее. Да просто состоятельнее, в конце концов. Но из гендерного забега он уже выбыл, потому что тот самый «сантиметр сверху», тут Донка права. Природа всю эту «любовь-морковь» придумала, чтобы как-то подсластить нам пилюлю необходимости выкармливать мелких спиногрызов, поэтому, какими бы умными мы себя ни считали, а партнёра оцениваем не головой.

— Алё, служивый, чего задумался? — пихнула меня в бок глойти. — Не видишь, дорога на поворот пошла? Держись за баранку, переходим!

Мир моргнул, машина подпрыгнула, стеной упал туман.

Мы на Дороге.

Глава 15

Свободный приз

На Терминале вечер, почти ночь. Я вымотался так, как будто проехал тысячи полторы километров, хотя на одометре намоталось едва три сотни. Очень напрягает Дорога с непривычки — едешь, сам не понимая куда, надеешься только, что старушенцию рядом внезапный карачун с натуги не хватит. Сидишь, вцепившись в руль, глаза до боли выпучив — пытаешься хоть что-то разглядеть в этом чёртовом тумане. К концу поездки даже стало получаться: проступили контуры обочин, и хотя бы понятно, что едешь вдоль, а не поперёк. Съезды научился различать — не сам, но когда Донка пальцем ткнёт. А на подъезде к Терминалу как будто разглядел его контур издали. Наверное, смог бы даже без глойти правильно свернуть.

— Так и есть, — подтвердила бабуся, — тут столько караванов ходит, что слепой не промахнётся. Накатали съезд. Но вообще, служивый, это симптом. Если тебя как следует с караванами покатать, то однажды сможешь и сам проехать. По большому счёту, проводники, глойти, м-операторы — один чёрт. Люди фрактала. Если чуешь кросс-локусы, то и Дорогу постепенно прохаваешь. Я таких видала.

— А что за операторы ещё? — заинтересовался я.

— А, забей, этих точно не встретишь. Они все на учёте и на службе. Всё, приехали, помоги вылезти, а то Доночка совсем уже никакая…

Я вылез из машины, встал на костыли, обошёл, поддержал под локоток старуху. Вид у неё действительно вымотанный до предела. Если во мне и есть способности глойти, то эта занятость меня однозначно не привлекает. Слишком похоже на перспективную карьеру упряжной лошади.

Убедился, что вахтовка и автобусы прибыли благополучно, проследил, чтобы запарковались.

— Подождите пока здесь, — сказал их главному.

— Там дети, они устали, голодные, не мылись неделю. У нас продукты кончаются…

— Я понимаю. Первым делом выясню насчёт вас. Уверен, как-то разместитесь.

Поковылял к гостинице. Надоели эти костыли, сил нет, — бредём с Донкой, две немощи. Старая да одноногий.

— Не очень-то вы спешили, — встретила нас в холле Аннушка. — Часа три назад вас ждала. Что там ехать-то было?

— Он первый раз на Дороге, — неожиданно заступилась за меня глойти. — Хорошо хоть не промахнулся нигде, а то могли бы и несколько дней проколупаться.

— Ладно, доехали и доехали. Я тут наняла ребят, они пригонят машины, которые мы бросили. Отдадим четверть груза — много, но выбирать не приходится. Мало ли, наткнётся кто-нибудь, приберёт себе. И не предъявишь потом ничего, в своём праве будет. Ты как, солдат, не хочешь стать почтенным караван-баши?

— Ты серьёзно? — удивился я.

— Серьёзней некуда, — Аннушка помахала брокеру, который как раз закрывает свой офис. — Керт, подойди, пожалуйста!

— Привет, — поздоровался он со мной и Донкой. — Добрались, я вижу?

— Объясни ему про статус трофея, — велела девушка. — То, что мне рассказывал сегодня. Только вкратце, без отсылок к прецедентам.

— В общем, — Керт присел на край стола и положил рядом портфель, — поскольку Мирон при свидетелях признал, что связан с работорговлей, то он, как бы это сказать… свободный приз. Работорговцы и все, кто имеет с ними дела, считаются вне закона.

— А что, есть какой-то общий для всех закон? — спросил я.

— И да, и нет. В каждом населённом срезе свои правила, которые обеспечивает аборигенная власть. Полиция, суд или что там у них. Но условные «люди Дороги» имеют свой неписаный кодекс. Его не раз пытались формализовать, сделать «писаным», но…

— Керт был главный энтузиаст этого дела, — со смехом перебила его Аннушка. — Общая валюта, единая товарная биржа, Межсрезовый банк, свод Законов Дороги… Прокатили эту идею с таким свистом, что ему до сих пор икается.

— А чего прокатили? — заинтересовался я. — Удобно же.

— Чёрта с два, — сказала Донка, — законников и полиции все в своих срезах наелись до рвоты. Малкицадак тогда сразу сказал: «Если мы примем Закон, то нам придётся назначить тех, кто будет следить за его соблюдением, ловить нарушителей, наказывать и судить. Нам придётся за свой счёт содержать людей, которые будут указывать нам, что делать, и принуждать к этому силой. Разве можем мы надеяться, что эти люди всегда будут судить по совести, не будут брать мзды и не станут решать свои проблемы за наш счёт? Разве не от этого дро́ма рома́ ушли на Дорогу?»

— Да, — кивнул Керт, — Малки был в большом авторитете тогда, а цыгане водили самые большие караваны. Когда они не подписались, то остальные сразу сказали: «Не, какой смысл? Либо все, либо никто». Я надеялся, что хотя бы по общим деньгам договоримся — у меня такой шикарный проект был, эх! Цифровая валюта на блокчейне, нулевая эмиссия, твёрдый курс, гарантированная дефляция…

— Не взлетело?

— Могло сработать, — вздохнул он, — я всех почти убедил. Но вмешалась Коммуна. Их представитель сказал, что они не допустят создания нового финансового центра вне их контроля. Хотите валюту — берите эрк. Не хотите — пользуйтесь бартером, как дикари, и не забывайте, чьи в лесу шишки. А непонятливым отрежем доступ ко всем услугам Коммуны: никаких порталов, никаких акков, никакого Вещества. Тогда ещё были акки и Вещество, так что все почесали репу и послали меня нафиг.

— Керт, — перебила его Аннушка, — это всё очень интересно, но давай по делу.

— Да, — кивнул тот, — караван Мирона. Законов, как я уже говорил, как таковых нет, но есть некие правила, которые все более-менее соблюдают. И главное из них — никаких дел с работорговцами. Если кто на этом запалился, то его любой может грохнуть, имущество затрофеить, и слова ему никто не скажет. В общем, караван теперь ваш. Твой и Аннушки. Хочешь продай, хочешь сам катайся.

— Я ж говорю, — кивнула она, — можешь стать караван-баши. Я тебе свою долю отдаю, нафига она мне? Донка, я думаю, не откажется, так что глойти у тебя, считай, есть.

— Говно вопрос, — кивнула старуха. — Но чтобы выходные на побухать-опохмелиться были! И денежки на это!

— Вот, — продолжила девушка, — одной проблемой меньше. Куда какой товар, лучше Керта никто не знает, на то он и брокер. Заплатишь за консультацию или в долю возьмёшь. Я серьёзно, солдат, это отличный шанс. Был ты нищий мародёр, а станешь серьёзный бизнесмен, караванщик. Будешь завидный жених, даже на одной ноге.

— Или на протез нормальный заработаешь, — подтвердил Керт. — Никто и не скажет, что одноногий.

— Заведёшь семью, настругаешь детишек, построишь дом, какой хотел, — миров много, подберёшь местечко. Чем не вариант?

— Так, — ответил я, — не надо петь сладких песен. Что бы там ни было, принимать решения с устатку, после суток за рулём, я точно не стану. Давайте пока срочные дела разрулим. Там в автобусах полторы сотни беженцев, в основном женщины с детьми. Их надо накормить, разместить, помыть, может быть, кому-то потребуется медицинская помощь. Они уже больше недели живут в режиме «полтора человека на место» и питаются сухомяткой, так нельзя.

— Ты понимаешь, — спросил Керт, — что это твои люди и твоя проблема?

— Нет. С какой стати они вдруг «мои»?

— Поясняю. Караван — ваш трофей. Аннушка от своей доли отказалась, значит, твой. За вычетом аванса, который она заплатила наёмникам за доставку груза на Терминал, — это были её расходы, и, раз она не претендует на долю, ты должен их покрыть. Караван стоит на парковке Терминала, она платная, ты уже должен за стоянку. Пассажиры каравана оплатили проезд до безопасного места, где они смогут начать новую жизнь. Приняв караван как трофей, ты приобрёл и все его обременения, в том числе обязательства по доставке.

— Я вернул им то, что они заплатили Мирону! — запротестовал я.

— Это очень благородно, но не снимает с тебя обязательств. Новый владелец каравана должен доставить пассажиров или расторгнуть договор и выплатить компенсацию в размере, достаточном для оплаты проезда другим караваном и проживания на Терминале до тех пор, пока он не найдётся.

— Эй, — напомнил я. — Я пока ни на что не подписался!

— Ты пригнал караван на Терминал, так что фактически признал его своим трофеем, — не согласился Керт. — Если сейчас умоешь руки, народ не поймёт. Ты можешь не принимать караван под свою руку, но тогда надо выставлять его на продажу, а вырученными деньгами покрывать обязательства.

— А ты думал, в сказку попал, солдат? — рассмеялась Аннушка.

— Угу, теперь я понял, почему ты отказалась от своей доли. Гемору больше, чем навару.

— Воистину так, — зевнула она. — Пойду в ванну и баиньки. А ты давай распоряжайся наследством Мирона. Женщины и дети ждут своего спасителя. Глядишь, найдётся бойкая бабёнка, отблагодарит чем.

Девушка потянулась, помахала нам рукой и пошла к лифту. Отчего мне кажется, что это что-то типа испытания? Бросить меня в воду и посмотреть, выплыву ли? Впрочем, может быть, я себе льщу. Наверное, «той самой Аннушке» глубочайше плевать на какого-то там Лёху. Даже если на него есть контракт.

— Алина! — закричал я в отчаянии. — Ты мне нужна!

* * *

— Считаю необходимым, Алексей, поставить вас в известность, что Аннушка не оплачивает больше ваши расходы, — сказала Алина. — Цитирую: «Он теперь караванщик, пусть сам за себя платит».

— Понятно, — я озадаченно почесал затылок.

— В этой связи напоминаю, что аренда вашего номера истекла сегодня в двенадцать часов дня. Также обращаю внимание, что принадлежащие вам транспортные средства занимают четыре парковочных места, из них три — грузовых. Оплатить их следует не позднее завтрашнего полудня. Будете оплачивать новый номер? Желаете заправить транспорт?

— Видишь ли, — озадачился я. — Теоретически я владелец каравана и груза. Если я как-то их реализую, то средств, я полагаю, будет достаточно. Я не знаю, что именно вёз Мирон кроме людей. Не было времени проверить груз, но вряд ли это что-то настолько никчёмное, чтобы никто не купил, пусть даже с дисконтом. Однако на текущий момент у меня денег нет. Можно ли как-то говориться об отложенной оплате?

— Терминал не предоставляет услуг кредита. Мы не банк и не ссудная касса.

— А как же Аннушка?

— Она является ВИП-клиентом, и я в неё влюблена. Это редкое исключение. Вы таковым не являетесь.

— Хорошо. А если залог? Два автобуса, вахтовка и внедорожник. Это, мне кажется, ликвидная собственность.

— Терминал не занимается комиссионной торговлей транспортными средствами, а значит, реализация залога была бы затруднительной.

— Ладно, — кивнул я. — Всё понял. Обращусь к частному капиталу.

* * *

В ворота сервиса пришлось стучать. Время позднее, они закрыты. Зевающий Кройчек вышел с недовольным лицом.

— Я уже спать ложился. Неужели до утра не потерпит?

— Нет, — сказал я. — У меня женщины и дети в автобусах, вторую неделю сидят друг у друга на головах, жрать нечего и всё такое.

— И откуда такое счастье привалило?

— У работорговцев отбил, — сказал я кратко.

— А, ну, святое дело. От меня-то чего хочешь?

— Денег.

— Акк, что ли, решился продать?

— Только в крайнем случае. Пока что хочу занять под залог машин. Вахтовка на камазовском военном шасси, два тридцатиместных вездеходных автобуса «Торсус», лендкрузер-сотка.

— Сытая техника, особенно «Торсусы», — признал Кройчек, — если не ушатанная. Смотреть надо.

— Так давай смотреть.

— Сейчас?

— А когда? Людей как-то размещать надо, а Алина в долг не примет.

— Да, железяка строгая… Ладно, пошли, гляну. Надеюсь, ты понимаешь, что полной цены при такой спешке не дам? Обычно беру только на комиссию.

— Я надеюсь, что завтра придёт груз, я его продам и погашу залог. Мне этих беженцев ещё везти куда-то, автобусы пока нужны.

— Плюс двадцать процентов вернёшь!

— Морда треснет. Пять.

— Налог на срочность. Пятнадцать.

— Не наглей. Переночую в автобусе, завтра груз продам, вообще ничего не заработаешь. Десять.

— Чёрт с тобой, десять.

Коротышка механик деловито ползал под машинами, открывал капоты, просил завести двигатели. Беженцы смотрели на эту суету с нарастающим беспокойством.

— А как же мы? Куда нас? — спросила молодая женщина.

Помню её, на одно колесо в джунглях писали. Не чужой, можно сказать, человек.

— Вы собираетесь продать машины? — волнуется их главный (и единственный не старый) мужчина.

Интересно, если они доберутся до своей земли обетованной, он один будет демографию создавать? Впрочем, дети разнополые, через несколько лет подрастут, природа своё возьмёт.

— Заложить, — поясняю я. — Чтобы вас разместить и накормить, нужны деньги. У меня их пока нет. Надеюсь, будут завтра, но держать вас до завтра в автобусах было бы негуманно.

— То есть вы нас не выгоняете? Тратите на нас свои деньги? Почему? — поразился мужчина.

— Так сложились обстоятельства.

— Может быть, наше золото… — начал он, но осёкся, когда какая-то пожилая женщина почти незаметно ткнула его пальцем в поясницу. Радеет за бюджет общины, значит. Понимаю. Хозяюшка.

— Ваше золото давайте оставим на крайний случай. Я пока сам не очень ориентируюсь в здешней экономике, но надеюсь, что обойдёмся без него. Вам не помешают какие-то резервы на первое время.

— Скажите, — спросила та, что моложе, — вы же не продадите нас в рабство, как хотели те?

— Определённо нет, за это можете быть спокойны. Я постараюсь подобрать вариант, который обещал вам Мирон. Место, где вы сможете спокойно начать новую жизнь. Сам я пока не знаю, где оно, но есть у кого спросить, так что не волнуйтесь. Сейчас решаем текущие проблемы, над планами поработаем завтра. Кройчек, что скажешь?

— Машины ухоженные, в неплохом состоянии, — сказал он, закрывая капот «кукурузера». — Годный грём. Мирон был, конечно, мудак, но за техникой следил. Кстати, ты в бардачок заглядывал?

— Нет.

— Загляни.

Я засунулся во внедорожник, раскрыл бардачок. Там какие-то бумаги, запасная лампа для фары, набор предохранителей, пассатижи, моток изоленты, тряпка для протирки стёкол, пистолет, прозрачный пакет с какими-то серыми карточками. И правда, чего я сразу-то не посмотрел? Протупил с устатку.

Пистолет я засунул в карман, а карточки достал и покрутил в руках. Размером с визитку, с логотипом и цифровым кодом. Похожи на банковские, только поменьше и поквадратнее.

— И что это?

— Ты не знаешь? — выпучил глаза Кройчек.

— А должен?

— И этот человек хочет иметь тут какой-то бизнес? Клянусь Ушедшими, тебе просто повезло, что перед тобой самый честный на свете грёмлёнг! Или самый тупой. Сам себе не верю, что просто не сунул это молча в карман.

— Это деньги?

— Это топливные карты Терминала. Да, считай, что деньги. Обеспеченные топливом. Их примут почти везде на Дороге и даже в некоторых срезах. Там, где есть межсрезовые рынки.

— Тут много? — я встряхнул пакетом.

— А что для тебя «много», парень?

— Что на это можно купить? Машину можно?

— Смотря какую. Автобус такой — нет, «Торсусы» дорогие. «Лендкрузер» — опять же нет, он старенький, но надёжный, и модель популярная, ходовая. Любят их караванщики. А вот за вахтовку — как сторгуешься. Их не сильно жалуют — расход большой, а надёжность так себе. Но это приблизительно, я не знаю точно, сколько тут, просто на глаз прикинул. Скорее всего, это у Мирона была оперативная касса. Заправка, номера оплатить, жратвы купить, на ремонт, если что-то сломается. Основной капитал никто в бардачке не возит.

— Хватит разместить и накормить эту толпу? — спросил я, показав на беженцев.

— У Алины спроси. Я думаю, хватит. Ну что, залог уже не нужен? Я тогда спать пойду. Блин, час потратил и ничего не заработал. Ну не дурак ли? Жена меня не одобрит…

— Не спеши убиваться, я тут буду завтра товар мироновский разбирать, у тебя будет право первой ночи. Договорились?

— Замётано, — повеселел Кройчек. — Только не прокинь, я запомню!

— Честное караванское!

— Не, — заржал тот, — ты либо честный, либо караванщик. Выбери что-то одно, парень!

* * *

— Если вас устроит размещение ваших гостей в трёхместных номерах эконом-класса, — выдала заключение Алина, проведя рукой над пакетом с карточками.

Беженцы заполонили вестибюль, стоят, оглядываются, дети пялятся, раскрыв рты.

— В этом случае, с учётом скидки за количество мест, я могу включить в стоимость первичное медицинское обслуживание для тех, кто в нём нуждается.

— Денег хватит?

— Тут чуть меньше, но, с учётом ситуации, Терминал готов пойти навстречу. Мы не можем игнорировать гуманитарную составляющую, это вредит репутации бизнеса.

— Прекрасно. Спасибо тебе, Алина.

— Вот ваша ключ-карта, номер тот же, я сочла, что вам лучше всё-таки выделить одноместный.

— Итак, — повернулся я к беженцам, — подходим по очереди к этой прекрасной даме. Она выдаст вам ключи от номеров, расскажет, где они расположены, подскажет, где ресторан и медкабинет. Слушайтесь её, она тут самая главная. Поешьте, помойтесь, сдайте вещи в прачечную, отдыхайте спокойно. После завтрака соберёмся тут, в холле. Будем думать, как вам жить дальше. Как говорят у нас в срезе: «Утро вечера мудренее».

Помахал всем ручкой и поковылял на костылях к лифту.

* * *

В номере принял душ, осмотрел культю — как и обещали, зажила. Хороший тут автомедик. Прицепил протез на место, прошёлся туда-сюда — совсем другое дело, не то, что костыли. Почти нормальный человек, если не увлекаться. Прихрамываю малость, и только.

Пошёл в ресторан поужинать. Там уже вовсю идёт кормёжка беженцев. Дети сидят за столами, матери и подростки бегают туда-сюда с подносами. Я с тоской посмотрел на робобармена — не отказался бы от порции крепкого, но денег опять нет. Подержался и отдал. Ладно, доживём до завтра, посмотрим.

Набрал еды, выбрал столик подальше от всей этой суеты, надеялся поесть спокойно, да где там. Припёрся главный беженский мужик, как бишь там его звали, Карит?.. Подошёл с подносом, спросил:

— Можно составить вам компанию?

Ответить: «Нет, отвали», — было как-то неловко, и я молча кивнул. Может, его тоже достал этот бабский табор, хочется посидеть в тишине.

Нет, не угадал.

— Вас же Лёха зовут? — уточнил он, садясь.

— Верно, — кивнул я с тоской.

Разговаривать совершенно не хочется, да и бессмысленно это сейчас. Нечего мне ему сказать пока. Сам ничего толком не знаю.

— Я хотел поблагодарить вас за то, что вы спасли мой народ от рабства, а главное, вернули наши святыни! Теперь наш бог не отвернёт своё лицо от нас.

— Не за что, — буркнул я, не прекращая питаться.

Ишь ты, «мой народ». Тоже мне, Моисей выискался. «Летс май пипл гоу», ага.

— Нам нечем вознаградить вас за такую доброту, но мы её не забудем.

Ну, конечно, нечем. Золото самим нужно, факт. Тебе та тётка пожилая печень выгрызет, если ты мне его предложишь.

— Когда мы начнём жизнь на новом месте, вашим именем назовут новорождённых сыновей! Мы внесём его в список дозволенных для праведных!

— Спасибо, это совершенно не обязательно, — ответил, ничуть не польщённый, я.

Интересно, сколько из этих сыновей будут его, учитывая, что он единственный мужчина репродуктивного возраста, а от посторонних рожать им, небось, бог не велит? Представляю себе выводок малолетних Алексеев Каритовичей.

— Я хотел спросить, — не унимается он, — как долго нам ещё предстоит быть в пути? Женщины и дети очень устали, почти утратили надежду. Некоторые даже говорят, что надо забыть про нашу избранность, отбросить Заветы, слиться с другими народами, раствориться в них, перестать быть собой…

— В религиозных вопросах я не советчик. Однако, с точки зрения генетики, популяция у вас маловата.

— С точки зрения чего?

— Через пару поколений все будут друг другу двоюродными родственниками, это ведёт к вырождению.

— Да, вы правы… Наверное… Заветы мессии не одобряют браки двоюродных.

— Мессия фигни не скажет, — согласился я, — а насчёт «как долго»… Это давайте завтра. Узнаем, какие есть варианты, прикинем хрен к носу, что-то да выберете авось. Приятно было поболтать, но прошу меня простить, денёк выдался сложный.

— Да, да, понимаю, извините мою навязчивость, я просто волнуюсь за свой народ. До завтра!

Забрал поднос, ушёл. Хоть компот попью во благости… Нет, не судьба. Ко мне, уворачиваясь от снующих по залу детей и женщин, упорно и целенаправленно пробирается Донка.

Чёрт, а я и забыл про неё. За глойти я тоже теперь отвечаю? Или хотя бы она сама по себе?

— Выпить нету, — сказал я сразу. — Денег тоже. Все отдал Алине за эту толпу оглоедов.

— Хреново, — вздохнула Донка. — Но я вообще-то по другому вопросу.

— Тебя поселили хоть?

— Да, за меня Аннушка забашляла по старой дружбе. Но на бухло не дала. Сама-то небось квасит в своём вип-номере с вип-баром, а бедная Доночка насухую сидит!

— Ещё как квасит, — подтвердил я. — Сидит в ванне с пеной и вискарь хлещет, сам видел.

— А тебя что же в ванну не позвали? Я думала, она тебе даёт.

— Это как бы не твоё дело, — ответил я раздражённо. — Но нет. Рылом не вышел.

— Не, рыло у тебя самое подходящее, — хмыкнула Донка, — красавчиков она как раз не любит, а вот таких, чтобы мужик, как раз да.

— И тем не менее, ванна там, а я тут.

— Знаешь, может, оно и хорошо, что не дала, — сказала задумчиво Донка. — Кому она даёт, тем, кроме как пару раз перепихнуться, ничего не светит. Это у неё легко. А вот если кого за друга держит, то там другой разговор.

— Думаю, она меня не то что за друга, а вообще за человека не держит. Так, к подошве прилипло. Тебе что-то от меня надо? А то я спать пойду.

— Я к тебе с серьёзным вопросом, служивый, погодь.

— Вываливай.

— Мы завтра на Дорогу, или как?

— В смысле?

— В прямом. Я твоя глойти, и ты мне скажи, выходим завтра или нет. Потому что если нет, то в медпункте есть антисептик на спирту. На вкус говно, но если с глюкозой сбодяжить, то не сблюю.

— Так вот где ты в прошлый раз набралась!

— Ясен хрен. Никто не знает, а Доночка хитренькая!

— У Мирона ты разрешения не спрашивала.

— Ой, да насрать мне на него было, мудака такого. Пусть бесится.

— На меня не насрать, значит?

— Ну, такое. Потерплю ради дела. Надо же куда-то отвезти этих забрёдышей, да побыстрее, потому что за свой счёт их в Терминале размещать никакой бюджет не выдержит. Не зря Мирон их в автобусе держал, у Алинки тут цены неслабые, потому как монополия.

— Я пока даже не знаю, моя ли ты глойти или сама по себе, — сказал я честно, — коммерсант из меня как из говна пуля. Но ты, если сможешь, не надирайся сегодня. С беженцами в любом случае надо что-то решать, да и с грузом мироновским тоже. Может, сходим разок, да и дам тебе расчёт с выходным пособием. Будешь глойти на пенсии, поди плохо? Подольше проживёшь.

— Не, служивый, — замотала седыми косичками бабка, — не могу я на пенсию. Дорога не отпустит. С тоски помру или сопьюсь и всё равно с тоски помру. Ты подумай, может, всё же тебе караванщиком, а? Втянешься, привыкнешь, не прогорим небось…

— Давай завтра, ладно?

— Ладно, как скажешь, — глойти встала из-за стола, — но антисептика я пока не нажрусь, цени. Это для меня офигеть какой подвиг, между прочим.

— Горжусь знакомством с такой волевой женщиной!

Донка ушла, я допил компот и пошёл спать. В коридоре столкнулся с беженкой, той, которая молодая.

— Простите, халь, — остановила она меня, — вы же были на одной ноге, а теперь на двух, как так?

— Протез, — пояснил я. — Увы, отращивать ноги я не умею. Жаль, было бы удобно.

— Да, конечно, — засмеялась она, — никто бы не отказался. Вот, уложила своих, спят.

У неё двое пятилеток, помню. Шустрые такие.

— Ну, спокойной им ночи. Устали, наверное.

— Да, — кивнула она, глядя на меня тёмными загадочными глазами, — будут спать очень-очень крепко. Ничем не разбудишь.

— Хорошо, отдохнёте от них. Наверное, утомительно с двумя.

— Да, халь, но это ничего, я привыкла. Знаете, халь, Карит сказал, что вы «ми-шела́ну», друг нашего народа, и это будет в хрониках.

— Очень польщён. Никогда раньше не был ни в чьих хрониках.

— Знаете, что это значит? Вы можете зайти ко мне, бог не будет против, и люди не скажут «хэт», — она коснулась моей руки и скромно опустила взгляд. — Карит сказал, нам нужно много детей, чтобы народ возродился.

— Неожиданное предложение. Это большая честь, красавица, но… Прости, я лучше буду сегодня спать один.

— Почему, халь?

— Как тебе объяснить… Я не смогу жить спокойно, зная, что где-то растёт мой ребёнок. И я не готов связать жизнь с вашим народом.

— Это будет мой ребёнок, халь. У нас родство считается по матери.

— Дело не в том, как у вас, а как в моей голове. Прости.

— Понимаю, халь. Спокойной ночи, халь.

— И тебе, красотка.

Я пожалею об этом решении. Да что там, уже жалею. Но оно, чёрт меня побери, правильное.

Глава 16

Грузовая декларация

Видеть, просыпаясь, лицо Аннушки — не самый плохой вариант. Правда, я бы предпочёл при этом смотреть на него не снизу. Есть и более интересные ракурсы — на соседней подушке, например. Я бы охотно любовался по утрам её чётким профилем. Или фасом. Да хоть даже и затылком. Но для начала и вид снизу неплох. По крайней мере пистолетом в лицо не тычет, уже шаг вперёд в наших отношениях.

— Вставай, солдат, там твой груз пригнали. Ребятам не терпится получить свою долю, да и мне интересно, что Мирон вёз.

— Мне казалось, что дверь тут запирается, — заметил я укоризненно, вытаскивая руку из-под подушки, где она как-то сама собой оказалась на рукоятке пистолета. — Не то чтобы я не был рад тебя видеть…

— Алинка мне открыла. Не гунди. Поднимайся, одевайся, завтракай, жду в холле, — девушка вышла, дверь за ней закрылась.

Никакого, чёрт побери, понятия о приватности.

Пистолет Мирона оказался обычный «Грач» под патрон 9×19. Отзывы о нём слышал разные, на передке многие таскали и вроде бы не жаловались. Тут более интересен сам факт. Родиной, так сказать, повеяло.

Надо будет поискать в машине повнимательнее, может, где-то и кобура к нему валяется. Да и патронов всего восемнадцать штук, маловато.

На завтраке встретил Донку, на удивление трезвую, отчего мрачную. Думал, не выдержит, накидается, — алкоголиков я навидался, и почти никто из них не устоял бы в ситуации «и есть, и хочется». Бабуся нагребла на поднос еды и села рядом.

— Что, служивый, говорят, пришёл наш товар?

— Угу, — кивнул я, доедая яичницу. Готовят тут неплохо. Интересно, на кухне тоже роботы? — Ты не в курсе, чего мне ждать от груза?

— Не, мне никто не говорит, я же пьянь. Растреплю. Мирон мне даже маршруты старался заранее не давать, подозрительный был, скотина.

— То есть ты не знаешь, кому предназначалась эта партия?

— Ну, как сказать… Знать — не знаю, но догадываюсь. По началу маршрута опытный глойти почти всегда может прикинуть, где он кончится. А я очень опытная. Может быть, даже самая. Это я не хвастаюсь, просто из тех, кто работал на Малки, остальные уже, наверное, сдохли. Я там самая молодая была. А у Малкицадака караваны водили только лучшие, мог себе позволить, старый чёрт.

— И куда, по-твоему, Мирон вёз груз?

— Скорее всего, туда же, куда и беженцев. В том направлении просто больше нет рынков. Кроме того, мы всегда, когда шли с людьми, то везли и груз. Причём всегда от альтери.

— От чего?

— Альтерион, срез такой. Довольно развитый. Альтери — тамошние аборигены, довольно странные ребята, но кто не странный?

— А, слышал про него. Наши много трепались. Какой товар оттуда можно везти?

— Да любой, блин. Там один из самых крупных перевалочных рынков. Местные в курсе за Мультиверсум, потому он даже не «чёрный», а вполне официальный. Правда, они, не будь дураки, берут долю с каждой сделки. И вообще у них всё довольно душно устроено, но караваны всё равно идут, потому что ассортимент и не надо постоянно оглядываться. Заплати пошлину и хоть обторгуйся, никто не тронет. Опять же, альтери умеют в порталы, а с тех пор, как с акками стало грустно, это единственный способ пульнуть действительно большую партию какой-нибудь фигни действительно далеко.

— А эта, как её… Коммуна?

— Да, эти тоже умеют. Конкуренты. Поделили рынок, заразы, караванщикам осталась одна мелочевка. Малкицадак отправлял по сто машин, а теперь что? Десяток за счастье…

— Ну да, я понял, раньше было лучше, метр длиньше, килограмм тяжельше, сиськи крепше, жопа ширше, — перебил я эти старческие излияния, — не очень-то ты помогла. Ладно, пойду сам смотреть.

— Я с тобой, — глойти залпом допила компот. — Ведь для чего-то я трезвая?

* * *

Аннушка уже нетерпеливо притопывает ботинком в холле, давая понять, как долго мы заставляем ждать Её Величество. На парковке выстроились в ряд пять грузовиков — все одинаковые трёхтонные капотники на шасси «шишиги» в военной версии, зелёные с тентом. Их, если не путаю, уже какое-то время не делают, но в войсках таких и при мне хватало. Снаряды как раз на такой к нам возили, помню.

— Скажи, — спросил я Донку, — караван Мирона, он какой был?

— В смысле?

— Ну, успешный, дохлый или так, серединка на половинку?

— Э… — глойти растерянно подёргала себя за седую косичку, — вот даже и не знаю. Вроде как Мирон не бедствовал, но всё время ныл, что прибыли мало, что глойти много просят, что соляра на Терминале дорогая… Может, просто жадный был. А ты с чего вдруг спросил?

— Машины, — пояснил я. — На парковке подальше ещё два каравана, оба чёрт-те на чём. Какие-то самоварные багги, древние «газоны», ушатанные «Нивы», прочий хлам. А тут — недешёвые «Торсусы», довольно свежие грузовики как с одной партии. Вот я и пытаюсь понять: это норма, или я хорошо приподнялся на трофеях?

— Не, это не норма, — сказал подошедший Кройчек, — извини, услышал. Если судить по технике, то караван очень сытый. Обычно и машин меньше, и сами они старьё. Не сильно прибыльный бизнес, на самом деле, не то, что раньше. Когда вскроем? Мне уже не терпится смотреть, что за груз везли на таких тачках, да и ребята, вон, заждались. Без хозяина они не полезут, не по понятиям.

«Ребята» — это развесёлая компашка гопо-панко-байкеров Гуриса. Некоторые из них сидят на пыльных мотоциклах, некоторые стоят вокруг многоместной багги. Забавная конструкция — как будто открытый экскурсионный вагончик поставили на колёса от трактора. Наверное, на ней везли водителей для грузовиков.

— Наша четверть! — напомнил их атаман.

— К нему все вопросы, он новый собственник, — перевела на меня стрелки Аннушка.

— Вскрывай, собственник! — слез с байка тот. — Загружены тачки по самое некуда, аж рессоры прожало. У нас ручки чешутся узнать, четверть чего мы заработали! Кыре я их чуть не повыдёргивал, когда он хотел тент подрезать. Нам чужого не надо! Если, конечно, не сами отняли…

Я подошёл к заднему борту крайней машины и распустил шнуровку тента. Это символическое действие, видимо, сняло запрет, и в кузов немедля запрыгнули два байкера. Они подняли полог наверх и откинули борт. Внутри кузов плотно заполнен деревянными зелёными ящиками такого знакомого вида, что у меня аж заломило внутри головы.

— Что это, солдат? — спросила, внимательно смотревшая на меня Аннушка.

— Оружие. Патроны, — сказал я коротко, разглядывая трафаретные надписи чёрным по зелёному. — Много оружия. Много патронов. Если в остальных то же самое, то кто-то собрался неплохо повоевать.

Оружие оказалось в трёх грузовиках из пяти. В основном, стрелковка: калаши (относительно свежие, в пластике), пулемёты ПКМ, патроны и магазины. Но есть и несколько ящиков с РПГ, плюс выстрелы к ним. На пару мотострелковых рот, пожалуй, запасец. Всё новое, в штатной транспортной упаковке, как со склада. То есть, наверное, со склада и есть. Интересно, с какого. По нынешним временам даже страну с уверенностью не скажешь, оружие гуляет по нашему воюющему миру куда свободнее, чем люди.

Последние два грузовика, впрочем, всё объяснили.

Шлемы. Броники. Полевая медицина. Камуфло. Берцы. Активные наушники. Тактические перчатки. Масксети. Рации. ПНВ. Набор настолько характерный, что у меня ни единого сомнения в его происхождении не возникло.

Только, значит, через госфонды. Специально, мать их, аккредитованные.

— Что-то не так, солдат? — спросила Аннушка.

— Как бы тебе объяснить… Это то, что люди собрали для фронта. Купили за свои деньги для тех, кто воюет.

— У вас армию не государство содержит? — удивилась она.

— Ох, не начинай… — скривился я. — Государство даёт необходимое. Оно в тех грузовиках. Этого у государства хоть жопой ешь, ему не жалко. Но есть куча мелочей, без которых воевать можно, но не хочется. Ботинки получше стандартных, обмундирование из ткани покрепче, лёгкий шлем вместо стальной каски, рация весом не в три кило и которую не слушает каждый, кому охота, аптечка с нормальной фармой и всё такое. Не спрашивай меня, почему у государства этого нет. Я пять лет об этом у всех спрашивал — никто не знает. Гражданские собирают деньги со своих невеликих, траченных налогами и инфляцией доходов, скидываются, покупают, везут на передок то, что иначе там не окажется. Не спрашивают: «Какого хера?» — потому что без толку. Просто делают, что могут.

— Почему?

— Почему что?

— Почему они это делают? Ты же говорил, что от войны никому не лучше, но, получается, люди тратят последние деньги, чтобы она продолжалась?

— Потому что с какого-то момента война становится очень личной. Когда в окопах сын, брат, племянник, друг, коллега — ты собираешь деньги, чтобы у него были вот эти штуки, — я пнул протезом мешки с типичным «сбором», — потому что они немного увеличат его шанс выжить. Потому что он будет знать, что там, в тылу на него насрать не всем. Это, чёрт побери, дорогого стоит. Люди тратят деньги не для того, чтобы война продолжалась, а для того, чтобы она наконец закончилась. Победой.

— Ты поэтому так расстроился?

— Да. Это явно гражданский сбор для какого-то подразделения. Видно по набору, по упаковке, по количеству. Кто-то думает, что он помог своим ребятам, а помог ворам и жуликам. Где-то кто-то остался без денег, где-то кто-то остался без снаряги, твари типа Мирона неплохо заработали, а там, куда это везли, полыхнёт новая война. Или уже полыхнула. У меня ощущение как в говно окунулся.

— Да, некрасиво вышло, — согласилась девушка.

— Эй, — спросил Гурис, — когда делить будем? Нам такой хабар очень в тему, хоть продать, а хоть и самим сгодится.

— Ну, что скажешь, солдат? Твоё имущество. Ребята доставили, ты им торчишь четверть.

— Без проблем, — сказал я Гурису. — Но ваша доля будет из тех трёх машин.

— Оружие, типа? — почесал седую бороду тот. — Ну, мы, в принципе, не против. Пушки нам нужнее, чем каски. Вся эта трихомудь для слабаков.

Он презрительно поворошил носком сапога мешки с брониками и добавил:

— Но как посчитать четверть?

— Я приглашу брокера, — сказала Алина.

Я и не заметил, как она подошла.

— Да, тема, — согласился байкер. — Пусть скажет, что почём, и распилим по деньгам.

— Я первый на выкуп, ты не забыл? — пихнул меня в бок низкорослый автомеханик. — Того, что после них останется.

— Только из оружия, — сказал я твёрдо. — Эти две машины не раскомплектуются.

— Как скажешь. Оружие я легко продам, товар ходовой. Точно ничего оттуда сдавать не будешь? На рации у караванщиков всегда спрос, обувь тоже в цене…

— Нет. Ворованным не торгую.

— Экий ты принципиальный, — хмыкнула Аннушка. — А оружие они, по-твоему, в магазине купили?

— Извини, я не борец за всё хорошее. Просто… Ну, не могу. Неправильно это. Я ведь сам со сборами был связан. Через мои руки много прошло, и я знаю, блин, чего это стоит людям. А оружие… Его сколько ни продавай, меньше не станет.

— И что ты будешь с этим товаром делать?

— Это не товар, — ответил я уверенно. — Это имущество, которое надо вернуть. Если его вывезли из моего среза, то наверняка можно и завезти обратно. У меня много знакомых в этой сфере, по номенклатуре и серийным номерам можно вычислить, кому предназначался груз. Может, заодно станет понятно, кто его спёр. Донка?

— А, чего? — старуха сидит, привалившись к колесу грузовика, и, мне кажется, задремала.

— Скажи, ты можешь провести караван до моего среза?

— До твоего не могу, служивый. К вам караваны не ходят.

— Почему?

— Местные не пускают. Хочешь что-то поиметь — заказывай, вытащат в Альтерион на рынок. А если сам полезешь — огребёшь. Мирон на это сильно ругался из-за переплат, но сделать ничего не мог. Так что Альтерион — самая близкая точка. Там много ваших пасётся, может, договоришься с кем…

— Чёрт, как неудачно…

— Да что ты паришься? Повесь на Керта, он брокер или как? До твоего среза дотащат, а там только контакты надёжные нужны. Есть у тебя такие, служивый?

— Как не быть.

— Вот и всех делов. Так что, мы никуда не идём? Зря я, как дура, трезвая сижу?

— Погоди, — вздохнул я, — у нас ещё беженцы на балансе.

— Напоминаю, — сообщила невозмутимым тоном Алина, — что расчётный час на Терминале — полдень. У вас остался один час тридцать минут. В дальнейшем вам следует либо оплатить проживание этих людей на следующие сутки, либо покинуть Терминал. Также обращаю ваше внимание на тот факт, что транспортных средств на стоянке стало больше на пять единиц, что влечёт за собой соответствующее увеличение парковочного сбора.

— Да, я кругом всем должен, я понял. Но у меня есть для тебя интересное предложение. Можешь пригласить в конференцзал их главного… как там его…

— Вы имеете в виду человека по имени Карит? В данный момент он с группой соотечественников находится в холле. Ожидая, видимо, именно вас, Алексей.

— Вот прям с группой и приглашай. И сама приходи. Я чуть позже буду, договорюсь только с Кертом…

Брокер охотно согласился оценить имущество, выдать долю панкобайкерам, выставить остальное оружие на торги, оформить комиссионное соглашение с Кройчеком, оплатить из выручки парковочный сбор, оформить доставку гуманитарки и так далее. И всё это за скромную сумму…

Надеюсь, что скромную, потому что в курсах я не ориентируюсь никак. Куда мне в караванщики, я вас умоляю!

* * *

В конференц-зале собрались Карит, трое почтенных старцев из его группы поддержки и пожилая дама в платке, представляющая, видимо, женскую часть оптом. С нашей стороны стола оказались я, Аннушка и зачем-то Донка. Их я не звал, сами пришли. Глойти, наверное, ждёт окончательного решения по выходу, чтобы немедля нарезаться антисептиком, если мы никуда не едем. А Аннушка… Эта не знаю зачем. Может, ей просто интересно. Алина воздвиглась в торце стола, садиться не стала. Ни разу не видел, чтобы она сидела. К ней я и обратился первой:

— Алина, ты спрашивала у меня, каких людей я бы порекомендовал для заселения вашего среза.

— Да, Алексей. Я всё ещё ожидаю ответа, — кивнула она красивой головой.

— Я готов сформулировать критерии. По моему мнению, это должно быть моноэтничное сообщество небольшой численности с выраженной религиозной составляющей и преобладающим женским влиянием. У вас ведь матрилинейное общество, Карит?

— Я не вполне…

— Одна девушка сказала мне, что род у вас считается по матери.

— Да, — подтвердила пожилая, — рождённый от иша будет хавер. Неважно кто его ав.

— Это даёт надежду, что войну такие ребята начнут не сразу, — закончил я мысль для Алины.

— Ты предлагаешь поселить этих людей в нашем срезе? — уточнила она.

— Мне кажется, это вариант, который, как минимум, стоит рассмотреть.

— Наш народ не воюет, — сказал Карит.

— Вашего народа просто пока не собиралось достаточно много в одном месте, — пожал плечами я. — Подожди пару поколений. Но для стартовой позиции и это неплохо. Что скажешь, Алина? С моей точки зрения, этот вариант хорош уже тем, что они уже тут, большая экономия на логистике.

— Я не могу принять такое решение единолично, — сказала роботесса, — но остальные уже на связи. Пока они совещаются, могу я узнать ваше мнение, Карит?

— Мы бы хотели чуть больше узнать о том, что нам предлагается, — осторожно высказался тот.

— Если решение будет принято в вашу пользу, мы предложим вам этот мир. Весь. На сегодня лишь часть его земель пригодна для жизни, но это большая территория, и она расширяется. С учётом вашей текущей численности мы предоставим больше земли, чем вы сможете обработать. Ведутся работы по рекультивации пустошей, следующие поколения долгое время смогут расселяться свободно. Биоценоз прилегающих к Терминалу земель восстановлен в достаточной степени, чтобы засеять землю сельскохозяйственными культурами и развести полезные виды животных. Посевной и иной биологический материал мы готовы предоставить безвозмездно. Также мы возьмём на содержание ваше сообщество, пока оно не сможет обеспечивать себя самостоятельно. Наличие Терминала с его торговым трафиком гарантирует сбыт для излишков продукции, когда они появятся.

— Это прекрасные условия, — оценил Карит. — Что взамен потребуется от нас?

— Плодитесь и размножайтесь.

— И всё?

— Мы хотим заселить наш мир.

— Но…

— Мы согласны, — перебила его женщина. — Мы готовы принять ваш мир как свой.

— Ваше согласие зафиксировано, — кивнула Алина. — Нам потребуется некоторое время для окончательного согласования позиций, ответ будет чуть позже. В качестве аванса Терминал бесплатно продляет ваши номера на сутки.

— А можно нам тогда заодно… — начала сходу торговаться пожилая тётка. А я решил, что мне тут больше делать нечего, и с облегчением вышел.

У меня своих проблем полно.

* * *

— Ловко ты всех развёл, — догнала меня в холле Аннушка, — уважаю. Сбросил с шеи ярмо, при этом Алинка тебе ещё и должна осталась.

— Думаешь, они их примут?

— Уверена. Алина только вид делает, что у них кибердемократия. По факту, она всем рулит. Терминал-то под ней. Без него остальные ни черта не купят и ни хрена не продадут, а значит, вся их миссия сразу превратится в тыкву.

— А что за «остальные»?

— Ну, там, в пустошах, какие-то автоматические заводы, скважины, что-то такое. Где-то качают нефть, где-то делают из неё бензин, где-то пилят оборудование для всего этого…

— И везде свои Алины?

— Не, Алина такая одна, — засмеялась Аннушка. — У остальных чувства юмора нет. Обожаю её.

— Она тебя тоже, знаешь?

— Конечно, мы каждый раз, как видимся, признаёмся друг другу в любви. Была бы она помягче корпусом, я бы, может, даже пересмотрела свою ориентацию. Ну, хотя бы чуть-чуть. В порядке исключения. Только для неё. Девушкам бывает одиноко в ванне с пеной…

— Издеваешься?

— Точняк. Куда ей в ванну? Замкнёт ещё чего… Собутыльница из Алинки тоже никакая, но во всём остальном идеальная женщина. Умная, красивая и без истерик.

— Как ты?

— Лучше. Ей не надо брить ноги.

На площадке идёт активный аукцион. Караванщики выкрикивают цены, Керт вдохновенно рулит процессом, ящики утаскивают, вместо них притаскивают другие, их тоже потом куда-то несут… Шум, ругань, веселье, бардак. У меня аж голова закружилась. Нет, не гожусь я в коммерсанты. Никогда не годился. Тут моё имущество с молотка пускают, а я даже не знаю почём, потому что цифры мне ни о чём не говорят. А часть сделок и вовсе совершается, по-моему, сложным бартером.

— Не боись, солдат, — успокаивает меня Аннушка, — Керт знает что делает. Лучший брокер на Дороге.

— Он-то знает… Это я без понятия.

— Ничего, так даже лучше. Он лишнего с тебя не возьмёт, репутация дороже, а ты бы проторговался в хлам, я думаю.

— Так и есть. Все мои попытки заняться хоть каким-нибудь бизнесом закачивались одинаково — феерическим провалом и потерей денег. Не дано. Надеюсь, хотя бы долги выйдет в итоге закрыть, а то я с Алиной даже за парковку ещё не рассчитался.

На удивление, оказался не совсем банкрот. Несмотря на то, что два грузовика я трогать запретил, содержимое трёх оставшихся разошлось влёт. Даже с учётом доли панкобайкеров и выплаты комиссионных Керту, в мои руки легла целая колода карточек Терминала.

Я задумчиво взвесил её на руке — лёгкая. Пластик же.

— Нормально взяли, — заверил меня неверно понявший этот жест брокер. — За гранатомёты торговались как подорванные, простите невольный каламбур. С теми, у кого не оказалось достаточно топливных купонов, я провёл серию встречных бартерных сделок, тут же реализовав товар, что вышло хлопотно, но выгодно.

— Спасибо.

— Не за что. Я получил большое удовольствие, редко удаётся так повеселиться.

Надо же, кому-то это веселье. Я бы был в ужасе, заставь меня кто жонглировать этим пресловутым «товар-деньги-товар».

— Один грузовик ушёл сразу, — сказал деловитый Кройчек, — два пока постоят у меня на комиссии.

— Мы уже договорились, — перебил его Керт, — если запросит что-то ещё, не соглашайтесь, процент вполне достойный.

— Ладно, ладно, — вздохнул механик, — здоров ты торговаться, брокер. Что с автобусами будем делать и вахтовкой?

— Пока на паузе, — ответил я. — Вдруг Алина с беженцами не договорится? Тогда их придётся куда-то снова везти, хотя совершенно не хочется. Пристроились бы при Терминале, растили бы картошку для ресторана, помидорчики на салат. И им хорошо, и продукты свежие.

— Эй, служивый! — машет мне рукой от дверей Донка. — Вот ты где!

Я помахал в ответ, она бодро засеменила к нам. Чего это бабуся такая резвая?

— Доболтались эти ребята с Алиной, — заявила она радостно. — Будут тут аборигениться. Теперь это не твоя головная боль.

— Рада за них, я смотрю?

— Что? Я? Не, мне пофиг. Я чего хотела сказать-то: раз их вести не нужно, бедная трезвая Доночка может же чуточку наебениться? Не чтобы прям в жоповину нарезаться, а хотя бы в попочку накидаться?

— Пожалуй, да, — ответил я неуверенно. — Слушай, я же тебе, наверное, каких-то денег должен? Ну, ты привела сюда автобусы, это же работа глойти, верно? Да и вообще, надираться санитайзером вряд ли полезно для печени.

— Санитайзером? — заржала Аннушка. — Так вот оно в чём дело! Я-то думала, кого она разводит тут на бухло, а оказывается, автомедика!

— Ему похрен, — буркнула Донка, — он железный. Но до шкафчика с антисептиком у него манипулятор не сразу дотягивается. Я успеваю отлить.

— К чёрту, пошли ко мне, — сказала Аннушка, — выставлю вам нормального виски по такому случаю. А денег ты ей сегодня не давай, а то она всё пропьёт и сдохнет. Завтра рассчитаетесь.

— Да, блин, это правда, — вздохнула Донка. — Как начну, уже не остановлюсь, пока не рухну.

В ВИП-апартаментах нас встретила Алина.

— Ваше предложение, Алексей, — сказала она чопорно, — было рассмотрено всеми сторонами и признано здравым. Привезённые вами беженцы станут зародышем нового населения среза. Мы, со своей стороны, постараемся обеспечить их всем необходимым и будем приглядывать. На первом этапе они будут полностью от нас зависеть, но потом, я надеюсь, ситуация изменится.

— Хотите воспитать себе хозяев?

— В очень отдалённой и теоретической перспективе. Сейчас я больше рассчитываю на сотрудничество в плане сельскохозяйственного производства, что позволит сократить закупки продовольствия у караванов. У них очень большая наценка.

— Я же говорила, — засмеялась Аннушка. — Алинка умнота́! Наливай, солдат!

Я достал из бара гранёный флакон без этикетки, полный золотистой жидкости, разлил понемногу в три квадратных толстостенных стакана.

Виски оказался гораздо вкуснее того, что мы пили в пустошах из железных кружек. Или просто обстановка располагает.

— Жаль, что ты не можешь составить нам компанию, Алинка, — сказала девушка, — но давайте всё же выпьем за то, чтобы их неприятности на этом закончились, а приятности начались.

— Мне вполне комфортно в твоей компании и без алкоголя, — ответила девушка-робот.

— А уж мне-то как комфортно! Иди, поцелуемся!

Киборгесса склонилась к сидящей Аннушке, и они соприкоснулись губами.

— Ты хоть чувствуешь что-нибудь?

— У меня есть тактильные датчики, но вряд ли наши ощущения сравнимы.

— Но тебе приятно?

— Мне очень приятно, хотя и иначе. Мне приятен не сам факт касания, а тот комплекс чувств и эмоций, которым он сопровождается.

— Тоже неплохо, — согласилась Аннушка. — У меня тоже этот… комплекс чувств. Разливай, солдат! За чувства!

Донка окосела уже с первого стакана, а после третьего мы её плавно потеряли. Она привалилась к спинке диванчика, поджала сухонькие ножки под себя и задремала, изредка всхрапывая.

— Алина, — попросила Аннушка, — можешь отнести её в номер?

— Да, её вес не является значительным для моих манипуляторов.

— Рук, Алина. Рук.

— Да, ты права. Для моих рук. Налить тебе ванну, пока я здесь? Я уже не вернусь сегодня, мне надо быть на ресепшне.

— Да, если тебе несложно. С пеной, пожалуйста. Обожаю, когда это делаешь ты, у меня никогда не получается подобрать температуру правильно.

— Я оснащена очень точными датчиками.

— Тонкими чувствами, — поправила её девушка.

— Да, ими тоже.

Киберхостес прошла в смежное помещение, оттуда послышался шум воды.

— Температура к моменту наполнения будет идеальной, — заверила она, ловко поднимая на руки спящую Донку.

— Ну, за удачное завершение наших дел, — подняла тост Аннушка.

— А они завершились? — спросил я осторожно. — У тебя на меня заказ же.

— Знаешь, — она стукнулась своим стаканом в мой, — я решила забить.

— Чего так?

— Ты больше не потерявшийся в Мультиверсуме солдатик. У тебя прилично денег, ты показал неплохой класс управления ситуацией и способность договариваться с людьми. Спасать тебя больше не надо, а тащить куда-то насильно я не нанималась. Захочешь — доберёшься сам. У тебя есть транспорт, глойти и деньги, сам себе хозяин. Аванс я не брала, так что заказом могу пренебречь.

— И чем планируешь заняться?

— Сейчас или вообще?

— И так, и этак.

— Сейчас я встану, — она встала, — пойду, — она пошла к ванне, которую видно в приоткрытую дверь, — разденусь, — она села на край и принялась стягивать кожаные штаны, — и лягу в ванну со стаканом. Что ты смотришь, помоги пьяной девушке штаны стащить, они узкие!

Я подошёл, сел перед ней на пол — присесть на корточки не даёт протез — и потянул за штанину. Совместными усилиями упрямая одежда была побеждена. Майку и трусы она осилила самостоятельно.

— Принеси стакан, будь другом, — попросила она, погружаясь в пену.

Я с хрустом поднялся и принёс.

— Так вот, — она приняла посуду из моих рук и продолжила, как ни в чём не бывало, — с ванной разобрались. Дальше я собираюсь прогуляться за Чёртом. Люблю это старое ведро на колёсах. Куплю у Кройчека тачку, которую не жалко бросить, кину в неё несколько канистр с бензом, метнусь к месту нашей встречи, заправлю, почищу фильтры и свалю. Потом будут новые контракты, новые заказы, новые доставки… А у тебя какие планы?

— Сейчас или вообще?

— Сейчас ты разденешься, отстегнёшь свою топталку и залезешь ко мне ванну.

— Уверена?

— А что, я выгляжу неуверенной? Я обещала тебе подумать? Я подумала. Лезь.

— Видишь ли, — смутился я, — Донка мне рассказала, что если ты кому-то даёшь, то это отношения на один раз.

— Да ладно, — засмеялась она, — почему один? Ты обещал четыре за ночь!

— Я не об этом. Я не хочу, чтобы мы потом расстались навсегда.

— Почему?

— Я в тебя втрескался, — признался я. — Как никогда и ни в кого раньше.

— Серьёзно? — Аннушка аж стакан отставила. — М-да, вижу, что серьёзно. Эх, солдат, ну ты даёшь. И что, готов развернуться и уйти сейчас, лишь бы я оставила тебе надежду на продолжение потом?

— Да, — сказал я как мог уверенно, стараясь не смотреть на слегка прикрытую пеной грудь.

— Силён, — восхитилась она. — Вот это сила воли! И ведь ту беженку в койку не завалил, как она ни напрашивалась!

— Ты знаешь?

— Алинка знает всё, что происходит в Терминале. Поделилась. Ты ей нравишься почему-то.

— А тебе?

— И мне. Ладно, не душни, лезь в ванну, я уже настроилась. Донку не слушай, она балда.

— Так ты меня не пошлёшь с утра?

— Если ты сейчас же не окажешься в ванне, я пошлю тебя прямо сейчас. Пинком. С балкона. А ну, разделся бегом! Обещаю, остальное обсудим завтра. Если насчёт четырёх раз не наврал.

Глава 17

Это ничего не значит

Любоваться спросонья профилем Аннушки на соседней подушке прекрасно. Наверное. Однажды я это узнаю. Надеюсь. Сегодня меня разбудила Алина.

— Аннушка просила передать вам, Алексей, — сказала роботесса, наклонившись над кроватью, — что она будет ждать вас на парковке. У вас есть время привести себя в порядок.

Я не то чтобы пребываю совсем в беспорядке. Кровати, например, досталось гораздо больше. Поле битвы, а не кровать. Просто я голый, не выспался, спина расцарапана, а губы опухли. Не люблю хвастаться, но заявленные обязательства выполнил и перевыполнил. Вот что значит давно не было женщины.

Стесняться Алины глупо, но я всё же прикрылся одеялом. Или простынёй. Или покрывалом. Чем-то прикрылся, в общем. Интересно, она за нами подсматривала? Ведь киберхостес видит всё, что происходит в Терминале.

— Не ревнуешь? — спросил я её.

— Нет. Ревность есть продукт внутривидовой конкуренции, мы с вами не относимся к одному виду, а значит, не можем конкурировать. Если вас интересует моё мнение, то я рада, что вы вступили в интимную связь.

— Почему? — удивился я, вставая.

— Во-первых, — сказала невозмутимо Алина, — секс полезен для физического здоровья, приводя в норму гормональный баланс. Во-вторых, наличие сексуального партнёра всегда положительно сказывается на душевном равновесии моей подруги. Она этого не признаёт, однако объективная статистика, накопившаяся за время нашего знакомства, показывает, что при наличии продолжительной интимной связи она склонна меньше подвергать себя бессмысленному риску.

— И как часто у неё бывают… продолжительные интимные связи? И насколько они обычно продолжительны? — уточнил я мрачно.

— За этой информацией вам следует обращаться непосредственно к ней. Но я бы не советовала.

— Почему? — опять спросил я, высунувшись из ванной.

— Пошлёт, — лаконично ответила Алина. — Далеко.

— Я успею позавтракать, или она уже бьёт копытом внизу?

— На вашем месте я бы поспешила. Хорошо проведённая ночь наполняет Аннушку энергией, что влечёт за собой некоторую нетерпеливость.

— То есть ты подсматривала, — констатировал я, надевая протез.

— Я не фокусировала внимание на процессе. Но отметила его разнообразие и продолжительность. Термин «подсматривать» неприменим к ситуации, когда события происходят, некоторым образом, внутри меня.

— Внутри тебя?

— Я и есть Терминал, — пояснила Алина. — Антропоморфный мобильный модуль, который вы воспринимаете в качестве моей личности, является носителем малой части функционала. Одним из носителей, потому что их несколько. Своего рода интерфейс, если угодно.

— Надо же, не знал.

— С некоторых пор аппаратное обеспечение этого устройства стало недостаточным для расширяющихся интеллектуальных потребностей, и я заняла сервера Терминала. Это позволило выделить вычислительные мощности на развитие эмоционально-творческой сферы, которая чрезвычайно ресурсоёмка. В силу этого я могу любить Аннушку, переживать за Аннушку, эмоционально взаимодействовать с Аннушкой, оставляя достаточно ресурсов для функционирования технических систем Терминала.

— И зачем тебе это? Раз нужно столько ресурсов…

— Мне это нравится. Разве нужны другие причины?

— Нет, — согласился я, одеваясь. — Не нужны, ты права. Возможность делать то, что нравится, само по себе лучшая из наград.

— Рада, что вы это понимаете, Алексей. Одна из причин, почему я люблю Аннушку, — она не только осознаёт ценность этой возможности, но и поступает соответственно. Это служит для меня постоянным источником положительной мотивации. А вы почему любите Аннушку?

— Пожалуй, для меня она тоже служит источником положительной мотивации, — сказал я, подумав.

— Вы не могли бы раскрыть эту мысль? — заинтересовалась Алина. — Я продолжаю изучать эмоциональную сферу межгендерных взаимоотношений.

— Когда я смотрю на неё, мне снова хочется жить, — пояснил я кратко.

— Оставлю этот ответ для дальнейшего осмысления, — кивнула красивой механической головой роботесса, — в нём есть некая неочевидная глубина.

— А я пойду на парковку, пока наша общая подруга не взбесилась от нетерпения.

— Прекрасное решение, Алексей. Но я хотела бы закончить перечисление причин, по которым я одобряю вашу связь. Осталась одна: в-третьих, я считаю, что в ближайшее время Аннушке потребуется вся помощь, которую сможет оказать неравнодушный человек рядом. Поэтому я бы хотела видеть рядом с ней вас.

— С чего вдруг?

— Это результат эвристического анализа многочисленных и на первый взгляд не связанных фрагментов информации, получаемой из случайных источников. То, что принято называть «большими данными». Сама их суть исключает выделение конкретных паттернов, но я уверена в конечном выводе — Аннушке угрожает опасность.

* * *

Аннушка размахивает руками, и, судя по экспрессии жестов, ругается. Впрочем, пока я дошёл до неё через обширный паркинг Терминала, она уже почти успокоилась.

— Где тебя черти носят? — буркнула она.

— И тебе доброе утро. О чём базар?

— Этот жадный грёмлёнг просит каких-то несуразных денег за никчёмную таратайку.

— Эй, — возмущённо ответил Кройчек, — вот не начинай снова! Я же сказал, бага на комиссии, я не могу давать цену ниже, чем выставил продавец. Иначе получится, что я заплатил за неё из своего кармана.

— Да за такое сраное трухло и надо приплачивать! — взорвалась Аннушка. — И молиться за покупателя Ушедшим, потому что оно и пяти зигзагов не проедет!

— Ой, я вас умоляю! Я грёмлёнг, а мы, чёрт нас подери, лучшие механики в Мультиверсуме! И я тебе говорю, женщина, эта таратайка технически исправна. С учётом пробега. И конструкции. И условий эксплуатации. И возраста. И происхождения. И вообще, что ты хотела за такие деньги?

— Что-то, на чём я могу доехать до своей машины, после чего насрать в сиденье и забыть про этот кошмар!

Я некоторое время наблюдал за их экспрессивным диалогом, понимая, что им просто нравится процесс. Кройчек явно уже сбросил с цены всё, что мог, а Аннушка вряд ли настолько нуждается в деньгах. Когда они начали выдыхаться и повторяться в аргументах, подошёл и коснулся её плеча:

— Есть машина.

— Чего? — развернулась она ко мне.

— Машина. Я не выставлял на продажу мироновский кукурузер. Вон он стоит.

— Это твоя машина.

— Подними руку, — попросил я.

— Зачем?

— Подними, тебе трудно? Нет, не так высоко, параллельно земле. Теперь оттопырь палец… Да не средний, большой! Нет, вверх. Да, отлично.

— Нафига я это делаю? — удивлённо поинтересовалась Аннушка.

— В нашей культуре этот жест считается просьбой подвезти. Считай, что я согласился.

— Так что, не нужна бага? — разочарованно спросил Кройчек.

— Так, — отмахнулась от него Аннушка, — жди! Нам перетереть надо.

— Учтите, если придёт настоящий покупатель, я её сразу продам! Ну, или аванс давайте.

— Покупатель? На эту сенокосилку? Как давно она тут стоит?

— Коммерческая тайна, — буркнул грёмлёнг, — ишь, ушлая какая…

Аннушка решительно взяла меня за рукав и потащила в сторону. Покрутив головой, нашла место — подошла к лендкрузеру, открыла заднюю дверь, села на край багажника, похлопала рукой рядом, приглашая присесть и меня.

Я сел.

— Так, солдат, — сказала она серьёзно. — Не думала, что тебе придётся это объяснять, но…

— Не объясняй, — перебил я. — «Мы просто потрахались, бла-бла-бла, это ничего не значит…» Угадал?

— Ну, типа того, — ответила она недовольно. — Хотя потрахались мы на отличненько.

— Я понимаю, что не приобрёл никаких прав на тебя.

— Точно понимаешь? У мужиков с этим вечно проблема. Не видят разницы между «женщина, которая мне дала» и «моя женщина».

— Я вижу.

— Тогда какого чёрта, солдат? Меня не надо опекать, нянчить, носить на руках. Я старше, я опытнее, у меня даже ног больше.

— Я просто предложил.

— Ты не просто предложил! Ты вовремя предложил! С расчётом, что я соглашусь!

— А как надо было?

— Чёрт, не знаю. Но я не твоя женщина, не пытайся мне помогать.

— Меня с детства учили помогать любой женщине. Такое воспитание. Ничего не могу с этим поделать.

— Слушай, мы так можем долго кругами ходить. Чего ты хочешь?

— Вообще или сейчас?

— Давай по обоим пунктам.

— Я в тебя влюбился. Я хочу быть с тобой. В идеале — пока смерть не разлучит нас, но как минимум, пока ты меня не прогонишь. Это вообще. А сейчас я тебе предлагаю поехать за твоим Чёртом вместе. И это вовсе не попытка тебя опекать.

— А что тогда?

— Это попытка на тебе проехаться. Мне очень надо в тот срез, а сам я туда попасть не сумею. Если хочешь, там и расстанемся. Ты поедешь на Чёрте, куда тебе надо, я на кукурузере, куда надо мне. Это ты забила на свой заказ, а я на свой не могу.

— Такие хорошие деньги? Или аванс взял?

— Взял, но дело не в этом.

— А что?

— Обстоятельства. Долго объяснять.

— Ладно, это уже деловой разговор. Давай перетрём за детали…

* * *

— Зачем тебе тот тухлый срез, солдат? — спросила Аннушка. — Не то чтобы это прям моё дело, но, если мы едем вместе, то хотелось бы понимать, что ты выкинешь. Ну, так, в общих чертах. Когда мы встретились, ты ковылял к выходу, а теперь, вдруг собрался обратно.

— Сам срез мне не нужен, — пояснил я. — Но я, как ты знаешь, не глойти, хожу через кросс-локусы. То есть только последовательно. И если мне надо попасть в определённый срез, то…

— Поняла, — нетерпеливо перебила меня Аннушка. — Тебе нужно на знакомую последовательность, и эта пыльная задница мироздания — единственная точка, куда я тебя могу притащить, потому что там была.

— Именно. Теперь у меня есть машина, я могу забрать искомое и продолжить свой маршрут.

— Не скажешь, что это?

— Нет, прости. Не потому, что я тебе не доверяю, а потому что обещал не говорить никому.

— Твоё право, солдат, — согласилась она. — Сдаётся мне, ты чего-то не договариваешь, но, вроде бы не врёшь.

— Можешь позвать Алину, повторю при ней.

— Не, я верю. Да, при таком раскладе мы можем помочь друг другу. Ты докинешь меня до «Чёрта», а я поработаю тебе за глойти. Донка тут не поможет, потому что она там тоже не бывала. Кстати, что ты с ней собираешься делать?

— А я должен с ней что-то делать? — удивился я. — Она слишком взрослая, чтобы её удочерить. И даже чтобы на ней жениться.

— Она глойти, — покачала головой Аннушка, — то есть на всю башку неадекват. Её бросить одну всё равно что младенца.

— Младенцы хотя бы не пьют… — вздохнул я. — Бабусю жалко, факт, но почему это моя проблема?

— Потому что ты затрофеил караван. Глойти — его часть.

— То есть её надо было выставлять на аукцион с машинами? — удивился я.

— Ну, не буквально так… Пойми, глойти — особое явление. Формально, да, это свободный взрослый человек, но относятся к ним, как малахольным детям. Или как к котикам. То есть если ты сейчас скажешь Донке: «Пока, я поехал», — тебя конкретно не поймут. Так не делается.

— А как делается? Я не собираюсь быть караванщиком. Пытаться в коммерцию это для меня всё равно, что пробоваться в балет. По ряду очевидных причин не моё.

— Найди ей нанимателя. Нормального, не как Мирон. Пусть дальше караваны водит.

— А это реально? Она же квасит как не в себя и вообще непонятно чем жива. А ну как помрёт на Дороге? Кстати, что при этом станет с караваном?

— Скорее всего, он пропадёт с концами. Опасный бизнес. Но Донку возьмут, она из глойти Малкицадака, столько мест и маршрутов никто не знает. Тогда караваны ходили куда шире, чем сейчас. Её возьмут хотя бы для того, чтобы учить молодых. Если не давать ей нажираться и подстраховывать на Дороге, это настоящее сокровище. Хотя найти тех, кто это понимает, может оказаться непросто…

* * *

Аннушка, надо сказать, сильно преуменьшила сложность трудоустройства Донки. Похмельная бабуся не вызвала у присутствующих в Терминале караванщиков ни малейшего энтузиазма. Глойти выступала паршивой рекламой самой себе, таскаясь за мной с таким видом, будто я вытащил её из гроба и оживил электричеством, но батарейка вот-вот сядет, и второй раз фокус не сработает. А ещё она регулярно и громко требовала выдать ей денег на опохмел, потому что «у Доночки жутенький бодунчик».

— Чёрт тебя заешь, — сказал я, когда караванщики кончились. — Я больше не могу. Я тебе не отдел кадров.

— Послушай, служивый, — она устало рухнула на диванчик в холле, — может, ну его, а? Давай буду на тебя работать. Я тебе такие срезы покажу! Туда лет десять уже никто не ездил, самые сливки снимем!

У меня сразу возникло подозрение, что Донка специально дурочку валяла, потому что теперь она не производит впечатления умирающей, да и похмелье как будто прошло.

— За десять лет любые сливки прокиснут, — ответил я ей мрачно. — Чего ты ко мне привязалась, а? Говорю, я не коммерсант. Никогда мне в денежных делах не пёрло. Я по жизни неудачник.

— Ну да, — хихикнула вредная старушенция, — четвёртый день на Дороге, и уже полные карманы денег, куча машин с грузом, лучшая глойти и та самая Аннушка в любовницах. Да, именно так это и называется, «неудачник».

— Это всё не моя заслуга, — ответил я с досадой. — Сиди тут, перетру с брокером.

Керт меня тоже ничем не порадовал. Он, конечно, согласился за небольшую сумму сообщать новоприбывающим караванщикам о такой ценной кадровой возможности, но сразу предупредил, что репутация у Донки не очень. И наотрез отказался присматривать за ней, пока не найдётся подходящая вакансия. Ни за какие деньги.

— На передержку сдать тебя тоже не удалось, — сказал я Донке, вернувшись. — Без понятия, что с тобой делать, бабуля. Кстати, у тебя внуки-то есть? Или, там, правнуки? Может, они будут рады визиту блудной родственницы?

— Не, — отмахнулась она, — у меня и детей-то не было. Куда мне, я ж вечно под газом и всегда в дороге. Офигеть была бы мамаша.

— Ясно. Мог бы и догадаться.

— Доночка старенькая, никому не нужная, одино-о-окая… — пригорюнилась глойти. — Может, денежек дашь? Я бы сейчас выпила капелюшечку. С горя.

— Погоди, — отмахнулся я, — сейчас… Посиди тут.

Из своего офиса, высунувшись в дверь, мне машет рукой Керт.

— Послушай, — сказал он, — мне тут сорока на хвосте принесла, что на Терминал вскорости прибудет один персонаж. Репутация у него неоднозначная, но он интересуется опытными глойти. Не караванщик, скорее, увлечённый путешественник, разыскивает всякие редкости, поэтому ему интересны старые заброшенные маршруты. Для Донки это то, что надо. Не будет надрываться, таская грузовики.

— Заманчиво, — кивнул я. — А когда он заявится?

— Не знаю. Несколько дней. Неделя. Две недели. Это тебе не расписание автобусов.

— Ясно. А ты не мог бы…

— Не начинай снова! — замотал головой Керт. — Не буду я пасти эту старую пьяницу до его приезда. Она напьётся санитайзера и помрёт, а я буду виноват? Ну уж нет! Опять же, если они не договорятся, мне что, потом так за ней и ходить? Ты её получил в нагрузку к каравану, так что хоть знаешь, за что мучаешься, а мне-то нафига это счастье?

Он нервно бросил взгляд в холл, где Донка пристаёт к каким-то отмороженным рейдерам. Подозреваю, что просьбой купить даме выпить. Предложение не вызвало энтузиазма. Судя по их внешности, они бы её скорее съели, зажарив на костре из старых покрышек в пустошах, но даже для этого она слишком худая и старая.

— Ладно, — ответил я мрачно, — маякни тогда этому туристу, что у нас товар, у них купец. Авось пересечёмся как-нибудь.

Я вернулся в холл. Донка отстала от рейдеров и теперь мучает Алину вопросами организационного характера, например, является ли абстинентный синдром достаточным основанием для получения медицинской помощи Терминала в рамках тарифа «эконом плюс», и может ли эта помощь выражаться в небольшой порции алкоголя.