Р.А.Ц.

20

Немного ранее.

На орбите было тесно — роились тысячи спутников, миллионы различных обломков и мусора, неспешно плыли в невесомости ажурные станций и заводов. В некотором месте орбиты теснота становилась совсем уж неприличной. В одной точке скапливались угловатые транспортные модули, тяжелые, выводимые одними только носителями 'Вулкан-МеВ', обычный МАКС тут помочь не мог. Они стартовали каждые двое суток, по космическим меркам — пулеметными очередями. Достигнув точки назначения, они раскрывались и автоматически стыковались через специальные переходники в некую быстро растущую конструкцию, похожую на исполинский крест со сдвоенными лучами. Сбоев не было, несмотря на беспрецедентный размах строительства. Все было десятки, сотни раз просчитано и прогнано на масштабных моделях, затем на натурных в гигантском аквариуме, да и все основные блоки были ранее хорошо отработаны при запусках обитаемых станций. Такова уж специфика космоса, он приемлет лишь планомерное поступательное движение, резкие скачки и задирание носа заканчиваются еще хуже, чем в море.

Специалист мог различить в кажущемся однообразии модулей десятки различных по назначению: жилые, энергетические, компьютерные, связи и так далее. Энергоблоков было довольно много, причем основную массу представляли собой пакеты, сцепленные бортами по четыре. Похоже, это была какая-то новая разработка, настолько мощная, и большая, что выводить ее приходилось по частям.

Двойной крест все рос и рос, и его стало бы уже возможно наблюдать с Земли невооруженным глазом, если бы не угольно-черное покрытие на нем. Покрытие это было легчайшей тканью-губкой из тончайших фрактально завивающихся углеродно-вольфрамовых ворсинок, изысканно-бархатистой на вид, отражающей не более пяти сотых процента падающего света.

Ранее люди не делали ничего подобного, масса самой тяжелой орбитальной станции 'Мир' не превышала трехсот тонн, здесь же было хорошо за тысячу, а модули все шли и шли. Каждый новый пристыковывающийся модуль тут же входил в общее информационное пространство станции, проводил самотестирование и тесты на совмещение с внешними системами. Наконец сборка была закончена. Последними подошли необычно маленькие контейнеры, закрепившиеся на концах креста. Они все разом выстрелили небольшими ботами, тянущими за собой тонкие тросики. Ботами управляли люди, автоматика такого сделать еще не могла. Мокрые от напряжения операторы в отдельном зале ЦУПа по миллиметру двигали джойстиками, осторожно подводя боты к соседним контейнерам. Боты, похожие на растопыривших лапки паучков, попыхивая огоньками двигателей ориентации быстро прицепились в специальные гнезда и защелкнули стопоры. Медленно-медленно приводы микролебедок потянули на себя тросики, выбирая слабину. Операторы на пару с компьютером постоянно контролировали показания динамометрических датчиков и измеряли параметры конфигурации станции. Но вот натяжение достигло расчетной величины, все тросики были отрегулированы, и станция приобрела с помощью этих тонких, изготовленных из специального материала растяжек, каждая из которых могла выдержать вес всей станции, монолитную целостность. Со стороны станция точь-в-точь была похожа на древнеассирийский символ бога Солнца Ашшура. Благодаря растяжкам теперь она могла маневрировать с солидными ускорениями, почти как однообъемные аппараты.

Однако маневрировать было пока нечем. Внизу только готовился к старту огромный контейнер, гораздо большего размера, чем стандартный грузовой модуль. Для того чтобы вывести его на нужную орбиту, не хватало даже тяги сверхтяжелой ракеты 'Вулкан-МеВ' в самой мощной конфигурации с восемью ускорителями. Тогда инженеры пошли на весьма сложный шаг. Многие возражали против него ввиду значительного риска, и потому были предприняты масштабные меры безопасности. Сама идея была довольно проста — на низкую орбиту, куда 'Октапод' еле-еле забрасывал груз, заранее выводилась слегка доработанная спарка разгонных блоков от 'Протона', она цеплялась к контейнеру через стандартный переходник 'штырь-конус' и сообщала ему необходимую скорость. Но груз был слишком ценен, чтобы при неудаче бесславно рухнуть в океан, сроки поджимали, и руководство пошло на дополнительные расходы. Вместо одной спарки на орбите разместили сразу шесть, сведя риск к возможному минимуму. По сути дела, это был первый орбитальный буксир.

Спустя трое суток большой модуль прекрасно взлетел и занял свое законное место в центре конструкций станции. Потом была неделя тестов и сопряжений, сдержанного мата космонавтов и литров их неиспаряющегося пота. В один прекрасный момент командир экипажа Олег Иванович Скрипочка окинул взглядом панели и не поверил своим глазам. Все они горели зеленым! К застывшему командиру подлетел бортинженер Олег Кононенко, положил руку ему на плечо и тоже замер, любуясь успокаивающе-мирным светом индикаторов.

Из задумчивости их вывела Земля. ЦУП запросил статус центрального модуля — как будто им не поступала вся телеметрия. Но порядок есть порядок, и пришлось производить доклад.

Затем они втроем с инженером двигательных установок разбудили спящего дракона. В громоздком и тяжелом модуле, с такими трудами поднятом в космос, скрывался первый серийный экземпляр газофазного ядерного реактивного двигателя. Именно он давал станции невиданную доселе свободу движения. Электрореактивные малютки движков ориентации с трудом поворачивали махину станции даже на градус, а газофазник своей мощью мог двигать ее с орбиты на орбиту.

Станция была венцом космических технологий человечества. Она не нуждалась в полотнищах солнечных батарей, плеть реакторов прямого преобразования давала всю необходимую энергию. Установки рециркуляции воздуха и воды позволяли существовать экипажу, пока есть продукты и топливо в сборках реакторов. Умная оптроника сотни раз в секунду опрашивала все системы огромного организма, следя за их исправностью. Для принятия решений применялась сверхнадежная военная система боевого кворумирования, когда девять главных компьютеров вырабатывали согласованные команды.

Однако станция была построена в грозные годы, в преддверии страшных битв с многочисленным и сильным врагом — и была создана именно для войны. Она совсем не просто так походила на символ бога Солнца — она так же могла приносить кусочки солнца на землю.

Боевая орбитальная станция 'Южный крест' несла четыреста спецзарядов различной мощности и системы наведения, позволяющие атаковать одновременно до сотни целей.

Собственно термоядерных боеголовок было немного, чуть более тридцати. Основное количество составляли обычные боеприпасы, имевшие статус спецзарядов лишь в силу особенностей конструктивного исполнения. Необходимость преодолевать плотные слои атмосферы практически без снижения скорости — и выдерживать без потери боевых качеств возникающие при этом огромные механические и тепловые нагрузки, — обусловила наличие мощной теплозащиты. Передняя часть боеголовок помещалась в уникальный контейнер из монокристалла карбидов гафния и тантала, под ним находилась урановая рубашка, а сверху слоистая структура из специального абляционного материала.

Станция целиком была приспособлена для нанесения ударов по поверхности, и не могла атаковать космические цели, однако имела некоторые возможности по самообороне. На борту имелись контейнеры с мелкими твердосплавными шариками, покрытыми слоем радиопоглощающего материала, несколько пакетов мелких ракет и станция лазерного противодействия. Также имелся модуль РЭБ и даже автоматическая 23-мм пушка, буквально впихнутая усилиями нудельмановцев. Впрочем, специалисты довольно низко оценивали эффективность неуправляемого вооружения в космосе.

Проведенные практические стрельбы болванками изделий 'И' показали весьма высокую точность и малое круговое отклонение. После еще ряда доработок 'Южный крест' был принят на вооружение.

Сейчас на станции вновь находился прославленный первый экипаж, тот самый, что дал ей путевку в жизнь. Командир, полковник ВВС Падалка, был мрачен.

— Олег, ты видишь?

Бортинженер Кононенко видел, и мрачен был не менее. Этот полет был во всем необычен. Командиром назначили не Скрипочку, а Геннадия Ивановича, опытного летчика-истребителя, запустили их настолько срочно, что предполетную подготовку сократили вдвое, полетное задание вообще не прорабатывали, ограничившись расплывчатым 'все будет доведено', что вообще-то было просто немыслимым для космических полетов. А главное — то, что сейчас тихо покоилось в транспортно-пусковых контейнерах модулей основного вооружения.

— Вижу. Все 'снегири', ни одной 'голубки'.

Несколькими рейсами грузовиков на станции была произведена почти полная замена вооружения, все до единого конвенционные боеприпасы были сняты и отправлены вниз, а вместо них навесили ТПК со 'снегирями' — ракетами с термоядерными боеголовками класса 'космос-поверхность'. Теперь 'Южный крест' нес ровным счетом четыреста больших колотушек суммарной мощностью тридцать две гигатонны…

Космонавты обладали закаленной нервной системой, но и у них то и дело пробегали мурашки по коже от мысли о том, на какой пороховой бочке они сидят. Разумеется, они знали, что в каждой боеголовке находится минимум шесть сверхнадежных предохранителей, что без кодов инициации ее можно хоть жарить на костре, хоть взрывать, и ничего это не даст, но — все равно волновались. И ЦУП их вполне понимал, не обращая особого внимания на данные физиологических показателей. А еще на станции появились два неких дополнительных объекта. Модулями их было назвать трудно, потому что один походил на морского ежа, растопырившего во все стороны сотни длинных тонких стержней-иголок, а второй — на пучок ржавых водопроводных труб. Впрочем, что такое ржавые водопроводные трубы, из космонавтов знал лишь командир, которому было уже к семидесяти, и, теоретически, он не имел права летать. В информационно-управляющей системе объекты были видны как 'Укол-600' и 'Пустошь'.

— А это что за штуки? — спросил бортинженер.

Командир, как раз вскрывший конверт и читающий боевой приказ, мрачнея, отозвался не сразу.

— А-а, это. — протянул он, — Про эту баламуть нам с тобой знать не положено. Мы тут, в общем, для антуража. Станция полностью автоматическая, маневрирование и управление стрельбой ведут компьютеры, ЦуИН дают внешнее от чьей-то Так-3. Вернее, я уже знаю, чьей. На, посмотри приказ, — и он неожиданно грубо добавил — Я х. ею!