Ради Инглиш

Глава 14

Бек

Сегодня на дорогах жуткое движение, пока я еду на фотосессию. И я реально в плохом настроении. Мой придурок-босс звонил уже четыре раза, а вчера сказал, что фотографии должны быть готовы к следующей неделе. Сегодня единственный день, когда мы можем все выполнить. Суббота. День, который я люблю проводить со своей дочерью. А сейчас должен потратить полдня, а возможно и больше, с парнем, который не может разобраться со своим дерьмом.

Находясь в машине, я не могу не заметить машину, которая едет на большой скорости и лавирует между другими. Да, скорость высокая, но хуже всего то, что водитель постоянно виляет из стороны в сторону, из-за чего чуть не случается несколько аварий. Мой телефон стоит на консоли, поэтому я разблокирую его и спустя несколько секунд уже снимаю этого идиота на видео.

Но затем я вижу ее старую металлическую развалюху, к которой как раз приближается этот идиот. Она и не подозревает, что происходит позади. Матерь божья. Почему этот козел так ведет себя и почему, черт возьми, она не обращает никакого внимания на то, что происходит вокруг? Ее что, не учили придерживаться дистанции?

Глава 15

Шеридан

Без сомнений, у меня самое ужасное настроение, которое можно только представить. Эта дурацкая вещица на моей лодыжке выводит меня из себя, из-за чего моему терпению скоро придет конец. Мы с Мишель переехали сюда в прошлом июле из-за новой работы, но я до сих пор не могу привыкнуть к дорогам в огромном городе Атланты. Для нашего местожительства мы выбрали Брукхэйвен, поскольку он расположен недалеко от работы и здесь есть все, что нам необходимо. Тем не менее, дороги за пределами нашего района или Бакхэда просто ужасны, из-за чего весь день идет насмарку. Я пользуюсь GPS-навигатором на своем телефоне, потому что моя машина насколько старая, что в ней нет подобных функций. Но так или иначе это выводит меня из себя. Я выросла в маленьком городке и училась в университете штата Джорджии, который, кстати, расположен тоже в небольшом городе. Поэтому переезд сюда стал для меня большим испытанием.

Моя десятилетняя «Хонда Аккорд» в последнее время постоянно барахлит, поэтому в субботу я собираюсь поехать в мастерскую и узнать, в чем же дело. Тыркаясь в ужасной пробке, я следую указаниям телефона. Осознав, что мне нужно пересечь три линии вправо, я в конечном счете попадаю в ДТП. Это совсем не то, что мне нужно. Если бы Мишель не зависала прошлой ночью у Оливера, она бы осталась со мной и ничего из этого не произошло. Именно эта смехотворная мысль крутится у меня в голове.

Припарковавшись на обочине, я достаю костыли, чтобы выйти из машины, и тут же сталкиваюсь с нереально злым мужчиной. Меня удивляет то, как он начинает орать мне прямо в лицо. Я настолько перепугалась из-за аварии, что даже не удосужилась вызвать полицию. Он стоит прямо передо мной, отчитывая за ужасное вождение и за то, что я подрезала его, создав опасную для жизни ситуацию на дороге. Он прижимает меня спиной к машине, и я от страха пытаюсь отодвинуться от него. Мужчина поднимает руки, и в тот момент, когда он собирается нанести удар, кто-то отталкивает его от меня. Выдохнув от облегчения, я опираюсь на свои костыли, чтобы не упасть на гравий под ногами.

А потом я слышу его голос:

— Ты в порядке?

Прикоснувшись пальцами ко лбу, приподнимаю голову и смотрю на него. В тот момент мой голос застревает где-то между глоткой и ртом. Никакого звука.

— Полиция уже в пути.

Он стоит между мной и тем взбесившимся мужиком, и в этот момент мне кажется, что он действительно беспокоится за кого-то, кроме Инглиш.

Но потом мои иллюзии быстро испаряются, словно пыль на ветру.

— Тебе не стоит позволять людям так с собой обращаться. Тебе что, никто не говорил, что нужно уметь постоять за себя? А также водить аккуратнее.

Мой потенциальный спаситель оказывается полным идиотом. Ненавижу его.

Но он все никак не может угомониться.

— Он мог ударить тебя.

А потом случается самое худшее. У меня начинает дрожать нижняя губа. Нет. Нужно быть сильнее этого. Со мной случались вещи гораздо хуже, чем это. Я не буду плакать. Никаких слез, ты слышишь Шеридан? Соберись, тряпка.

Но все эти мысли не помогают. Одна като-блядь-строфа — и я уже стою как дура с мокрыми от слез щеками. Он же наблюдает за всем происходящим. Я яростно смахиваю слезы, надеясь, что таким образом они перестанут течь.

— Не позволяй ему видеть, что он тебя задел. Ему не нужно знать, что он обладает властью над тобой.

Вот и все. Меня уже достал этот козел. Сквозь рыдания я икаю.

— Я плачу не из-за него, дебил.

Между его бровями образовывается буква V, когда он поднимает голову и я натыкаюсь на сине-зеленые шары, которые становятся все больше.

Я не даю ему возможности продолжить.

— Я не стала защищаться, потому что побоялась, что он ударит меня. Он ведь больше. Или ты не заметил этого, пока влезал между нами? — Сейчас мои икания становятся больше похожими на кошачье мяуканье, а голос практически скрипит. — Просто ничего не говори. Мне больше нравится, когда твой рот закрыт. — Жестом я показываю, как ему стоит закрыть свой рот, на молнию.

Он сжимает губы в тонкую линию и стискивает зубы. Он зол, так же, как и я, но мне фиолетово. Я опускаю костыли на землю, выпрямляюсь в полным рост, насколько мне это удается, отталкиваю его с дороги, и направляюсь к другому стоящему мужчине.

— Эй, мистер, вы полнейший кусок дерьма. Шли бы вы и сосали поросячий член. — А потом остаюсь стоять на месте в атмосфере противостояния, дожидаясь приезда полиции.

Когда полиция приезжает, мы начинаем орать друг на друга, пока нас не разнимают. Потом Бек показывает видео, которое заснял на телефон. Очевидно, он ехал позади нас и снял все, что случилось. Оказывается, виновник аварии вовсе не я, как мне казалось до этого. Во всем виноват этот придурок. Он подрезал машины направо и налево, а потом подъехал ко мне сзади слишком близко, сделав вид, будто это я его подрезала. В конечном итоге, они предъявляют ему обвинение в умышленном маневре, который привел к аварии, из-за чего тот в полной ярости.

Я должница Бека. Если бы не он, неизвестно, чем бы все закончилось.

Офицер полиции подходит к Беку и просит того переслать видео на его компьютер. А потом говорит и ему пару наставлений:

— А вы счастливчик, молодой человек. Хоть это и незаконно — пользоваться телефоном за рулем. Сьемка видео отвлекает от дороги, поэтому постарайтесь, чтобы это не вошло в привычку.

— Конечно, сэр. Вообще-то я никогда не делаю чего-то подобного. Это был особый случай.

— Хорошо. — Потом они с Беком направляются в сторону полицейской машины. И в этот момент до меня наконец-то доходит, как мне повезло оказаться здесь именно в это время.

Когда Бек возвращается, я говорю ему:

— Спасибо. И прости за то, что сказала. Очевидно, у меня сегодня не очень удачный день. Но с моей стороны было неправильно говорить тебе такие вещи. Как ты понял, что это я?

Он пожимает плечом.

— Твоя машина. Я запомнил ее. Знал, что тот водитель попадет в аварию и надеялся, что это не ты за рулем.

Потерев глаза костяшками пальцев, я говорю:

— Мое счастье, что ничего не случилось. Я лучше пойду. Я как раз записалась на проверку машины в салоне «Хонды». Спасибо еще раз.

Поскольку мой передний бампер помят совсем немного, я решаю не сильно волноваться по поводу его восстановления, ведь машина уже очень старая.

Но есть и плохие новости. Неприятным звуком оказалась трансмиссия, что означает дорогостоящий ремонт в две тысячи долларов. Я спрашиваю их, нельзя ли ее просто немного подлатать. Они отказываются. Выбор небольшой: либо оплатить ремонт, либо ездить и дальше, пока машина не умрет.

Мне хочется заорать, как чертов младенец. Мой счет в банке далек от этой суммы, поэтому, полагаю, придется воспользоваться кредитками. Каждый месяц я оплачивала свой студенческий кредит, который ограничивал мои траты.

Когда я возвращаюсь, Мишель дома, и наконец-то одна.

— Здорова, чувиха, что будем на ужин? — спрашивает она. Пока я рассказываю ей обо всем случившимся, она такая тихая, что мне становится интересно, а слушает ли она меня вообще. Потом она пододвигается ближе и обнимает меня.

— Черт, тебе действительно сегодня очень повезло. Думаю, нам стоит куда-нибудь сходить.

Что? Сходить куда-нибудь?

— А где Оливер?

— У него какие-то семейные дела. — Ее глаза бегают туда-сюда, и я знаю, что ее что-то беспокоит.

— Что не так?

Она скрещивает руки и дует губы.

— Меня кое-что тревожит. Мы все время проводим вместе, и он сказал, как сильно я ему нравлюсь. А потом у него возникают какие-то семейные дела, и он не берет меня с собой. Думаешь, это странно?

— Хм, возможно, дело не в нем, а в его семье. Может, они попросили, чтобы он никого не приводил с собой. Твоя семья когда-нибудь просила тебя не приводить того, с кем ты встречалась?

— Да, полагаю. — Она продолжает надувать губы.

— Тогда я на твоем месте не волновалась бы. Тем более, вы же встречаетесь не так долго. Сколько вы вместе? Месяц?

— Да, на этой неделе ровно месяц.

— Точно. В следующий понедельник у меня как раз обследование по поводу лодыжки.

— Тогда и я не стану волноваться. Итак, как твоя лодыжка? — Она тянется вперед и смотрит на нее, как будто может что-нибудь увидеть через большой ботинок.

— Лучше. Надеюсь, мне разрешат избавиться от этих чертовых костылей. Слишком тяжело делать покупки и другие вещи, когда обе твои руки заняты. — Эти слова вырываются раньше, чем я смогла о них подумать.

Ее лицо тут же меняется от счастливого к смущенному, будто я наблюдаю за тем, как до нее наконец-то доходит.

— Боже, я была такой эгоисткой последние несколько недель. Я бросила тебя одну справляться со всем этим. Я ужасная подруга. Худшая соседка в мире.

— Остановись. Все не так плохо. — На самом деле все обстоит иначе, но я не могу забрать свои слова назад.

— Мне нужно понять, что делать с машиной. Я хочу попросить директора дать мне дополнительную работу после уроков.

— Звучит как план.

— Может, возьму дополнительную работу на выходные. В образовательных центрах всегда нужны специалисты.

Она щелкает пальцами.

— Кстати, я хотела тебя спросить. Оливер и его сосед устраивают вечеринку в честь Хэллоуина и приглашают тебя. Я сказала, что ты придешь.

— На следующей неделе, верно?

— Да, вечеринки в честь Хэллоуина устраивают в Хэллоуин, — произносит она с сарказмом.

— Не умничай. Я пойду, если разберусь с этим. — Я указываю на костыли.

— Так мы идем куда-нибудь сегодня?

Я смотрю на нее взглядом «С ума сошла».

— Управляться с костылями в ночном клубе, попивая алкоголь, приведет к полнейшему краху.

— Понятно. А что насчет кино и попкорна?

— Думаю, я смогу сделать это.

К середине дня мы наконец-то собираемся и отправляемся в сторону ближайшего кинотеатра, в котором много залов. Мы рассчитываем отдохнуть и хорошо провести время. На выходе из кинотеатра, пока мы обсуждаем, кому что понравилось в фильме, я вдруг слышу:

— Мисс Монро.

Повернув голову вправо, я вижу Инглиш и Бека, которые также выходят из кинотеатра.

— А вы ели попкорн? — задает она вопрос.

— Конечно, ела. Это моя соседка, Мишель. Мишель, это одна из моих учениц, Инглиш, и ее отец Бек.

Пока мы стоим и беседуем, Мишель разглядывает Бека. Бек, как всегда, косноязычен, и обменявшись еще несколькими неловкими фразами, мы прощаемся. Отойдя в сторону, он вдруг спрашивает:

— Ты проверила свою машину?

— Да, и к сожалению, новости плохие. У меня полетела трансмиссия. Полагаю, моя старушка приказала долго жить. — Я корчу рожицу.

Он кивает, и они уходят.

Мишель так сильно вцепилась мне в руку, что я чувствую, как ее ногти впиваются в кожу сквозь свитер.

— Ауч!

— Прости. Но он такой симпатичный.

— Это правда, а еще он очень странный. По-моему, я за всю жизнь не смогу его понять.

Мы двигаемся дальше, и она спрашивает:

— Что ты имеешь в виду?

— В одно мгновение он милый, а в другое — замыкается и ведет себя, как настоящий придурок. Но вся теория его придурковатости разносится в пух и прах, когда я вижу, как он общается со своей дочерью.

— Может, он стеснительный, — предполагает Мишель.

— Не думаю, что дело в этом. — Мы подходим к машине и залезаем внутрь.

— Тогда что?

— Как я и сказала, не знаю. Не могу понять, в чем дело, но он реально умеет вести себя, как грубый кусок дерьма.

— Потрясающий кусок дерьма.

— Тот, на который у меня нет времени. Но его глаза. Когда он смотрит на меня, я вижу в них такую глубину, что начинаю некомфортно себя чувствовать.

— В одном ты права — эта малышка милая, как целая куча маленьких щенят.

С этим я не могу не согласиться. Инглиш самый очаровательный ребенок. И когда я рассказываю Мишель об инциденте с телефоном, она резко дергает руль.

— Эй, следи за дорогой!

— Прости, но это самая милая история, которую я когда-либо слышала.

Уже дома мне приходит сообщение. От Бека.

«У меня есть знакомый, который мог бы помочь с трансмиссией.»

Ого. Мило с его стороны.

«Серьезно? Это потрясающе. Что мне нужно делать?»

Я думаю, ответ займет несколько часов или целый день. Но не в этот раз.

«Сможешь пригнать ее к нему в понедельник утром, чтобы он ее посмотрел?»

Это ставит меня в тупик. В этот день у меня назначена встреча с ортопедом, а потом нужно ехать в школу. И как все успеть? Возможно, если я приеду очень рано, а потом закажу такси.

«Я могу привезти ее к семи. Или семи тридцати? У меня в половину восьмого прием у врача, и мне нужно будет вызвать такси.»

Ответ приходит спустя несколько минут.

«Да, можно, и я смогу подвезти тебя к врачу.»

Очень странно. Зачем ему это делать? Потом приходит еще одно сообщение.

«Встретимся там, после того как я заброшу И. в школу. Вот адрес.»

Я принимаю предложение, решив не отказываться от такого подарка. Мишель видит во всем этом что-то большее, чем нужно. Просто причина в том, что она не общалась с ним, поэтому не могла заметить его заскоков с переменой настроения.

В воскресение ночью мое тело ведет себя так, будто я выпила несколько чашек кофе с латте. Сон так и не идет. Все, что я видела, это сине-зеленые глаза, пристально смотрящие на меня. Я бросаю попытку уснуть и, взяв свой айпад, решаю почитать. В пять утра принимаю душ и наливаю себе большую чашку кофе. Мне предстоит очень изматывающий день. Иметь дело с кучей шестилеток после бессонной ночи будет реально жестко.

Глава 16

Шеридан

По счастливой случайности, салон, где мне должны починить трансмиссию, находится недалеко от моего дома, поэтому уже в семь пятнадцать я у них с заключением из салона «Хонды» в руках. Меня встречает мужчина в возрасте, которому, вероятно, за пятьдесят. Я представляюсь, он просит называть его Джо. Он ждал меня, что хорошо. Просмотрев бумаги, Джо говорит, что хочет полностью проверить машину. Возможно, ему удастся что-то придумать и без дорогостоящей замены трансмиссии. Если такое случится, он подарит моей старушке еще один шанс на жизнь.

— Не могу ничего обещать, пока не взгляну на проблему, надеюсь, вы понимаете?

— Конечно, но, если у вас это получится, будет великолепно. У меня нет сейчас возможности покупать новую машину. Не подскажете, сколько приблизительно это займет по времени?

— Не могу точно сказать, но гораздо меньше, чем починить трансмиссию. — Он протягивает мне бумаги. — Оставьте свой номер телефона, чтобы я мог созвониться с вами.

Оставив номер, предупреждаю его, что я учитель, и если не отвечу на звонок, чтобы он оставил сообщение. Пока мы разговариваем, в салон заходит Бек и направляется к нам. Джо описывает ему ситуацию. Спустя несколько минут мы едем в сторону офиса моего врача.

— Спасибо, что подвез. Но это было необязательно.

— Знаю.

БУМ. Вот оно.

Я иду в наступление, не удосужившись подумать о том, что говорю:

— Почему ты такой грубый?

Он моргает, уставившись на меня, а потом переводит взгляд на дорогу.

— Грубый? Я лишь сказал то, что думаю.

— Иногда это звучит не так уж и приятно. Если не считать, что в большинстве случаев ты вообще молчишь.

Он вновь смотрит на меня, слегка кивнув.

— Мисс Монро, я не из тех парней, которые говорят кучу бессмысленных гребаных сладких фразочек.

— Мисс Монро?

Слегка покачав головой, он произносит:

— Шеридан.

Температура в машине поднимается до отметки «Полное неудобство».

— Я не просила тебя говорить бессмысленные сладкие фразочки. Давай просто забудем обо всем этом.

Он резко выдыхает.

— Это же ты начала весь разговор. Что чертовски раздражает.

— Раздражает? Да я вообще ничего такого не сделала, — гаркаю я.

— Сделала. Ты подняла эту тему, а теперь хочешь ее быстренько закрыть. И ты ошибаешься на мой счет. Я разговариваю. Причем много.

Да, сейчас он разговаривает, чего не очень и хочется.

Я поднимаю ладони вверх и говорю:

— Послушай, большую часть нашего времени ты общаешься очень грубо.

— Значит написать тебе о друге, который починит твою трансмиссию, и приглашение на ужин — это грубо?

Черт. Он обставляет сейчас все так, что теперь именно я чувствую себя полным дерьмом.

— Нет, ты прав. Я неблагодарная. Спасибо. — Настает время закрыть рот и свалить.

Только он все так просто не оставляет.

— Я рад, что ты посмотрела на это с моей стороны.

Да господи боже мой! Он в конец меня достает. Я стискиваю зубы так сильно, что, клянусь, они, скорее всего, хрустнут. Прямо сейчас я в состоянии грызть скалы. Он что, действительно так думает? Блин, он правда так думает!

Офис доктора находится прямо по курсу, и я не могу дождаться, когда смогу выйти из этой машины. Когда Бек подъезжает к нужному месту, я думаю, он просто высадит меня на обочине. Он же паркуется. Что он делает? Он обходит машину и открывает мне дверь.

— Ты идешь или нет?

Он что, пойдет со мной?

— Я могу пойти одна, а потом вызову такси, чтобы добраться до школы.

— Я подвезу тебя. — И на этом опять все. Его губы сжимаются в тонкую линию, поэтому смысла спорить нет.

Прием у врача — это полный провал. Сделав еще один снимок, доктор сообщает, что я должна носить ботинок еще несколько недель. Костыли так же никуда не денутся. По его словам, лодыжки — сложное место из-за строения костей, именно поэтому он хочет убедиться, что все срослось нормально, прежде чем я смогу переносить на ногу вес. Трахните меня всеми способами, а затем и мою жизнь.

Когда я рассказываю об этом мистеру Ворчуну, он делает вид, что в этом нет ничего страшного. И это оказывается последней каплей моего терпения.

— Вообще-то это огромная проблема. Покупки в магазине, стирка, я не могу ездить на работу и носить что-либо в руках. Смена постельного белья настоящий кошмар. Каждая гребанная вещь в моей жизни теперь чертово испытание.

Он смотрит на меня серьезным взглядом и говорит:

— Почему ты не сказала, что тебе на самом деле херово?

Спроси меня об этом кто-то другой, я бы подумала, что он идиот, но вопрос задает Бек, с абсолютно непроницаемым выражением лица, и я не могу сдержать смех.

— Полегчало?

— Ага, спасибо.

Потом он говорит:

— Кстати, у тебя временами реально грязный рот.

— Да. Это происходит только когда я выпью или сильно разозлюсь.

— Я заметил. Знаю, что спрашивал об этом ранее, но все же прошу, скажи, что ты не говоришь подобное при учениках?

— Только по пятницам.

У него вырывается смешок, что по-настоящему шокирует меня.

— Что?

— Я никогда не слышала, как ты смеешься.

— Я постоянно смеюсь.

— Только не в моем присутствии, — возражаю я.

— Ну, мы и не общались насколько близко.

— Что правда то правда. Но все равно. К слову, ты не очень беспечный человек.

Он сжимает губы, что говорит о том, что я попала в цель.

— У нас сейчас не лучшее время для веселья… — Он замолкает, а желваки на его скулах ходят из стороны в сторону.

— Мне жаль.

Его рука лежит на руле. Он сжимает его настолько сильно, что белеют костяшки. Мне не хочется любопытствовать, но возможно, он нуждается в друге.

— Если тебе нужно будет выговориться, я хороший слушатель.

— И что это значит?

От его резкого вопроса я подпрыгиваю на своем сиденье. Подняв руки вверх, быстро заявляю:

— Ничего. Я лишь друг, который хочет помочь.

— Я в порядке, но я оценил предложение. — А затем Бек там громко закрывает рот, будто только что открыли банку с маринованными огурцами. Я откровенно пялюсь на него, пытаясь разгадать его, словно загадку.

— С Инглиш все в порядке?

Мы останавливаемся на светофоре, и Бек переводит на меня взгляд. Его ноздри раздуваются как у дракона.

— С Инглиш все нормально. Не приплетай ее сюда, — цедит он.

— Воу, я лишь стараюсь помочь. Извини.

Несколько минут спустя мы паркуемся на школьной парковке, и если бы не эти чертовы костыли, которые слово цепь вокруг ног, я бы со всей дури помчалась в здание школы.

— Не могу выразить, насколько сильно я благодарна тебе. Ты действительно очень выручил меня. — И это правда. Даже несмотря на то, что был полнейшей задницей.

— Прости, что сорвался на тебя. У меня выдались тяжелые дни.

Перед тем как открыть дверь, я останавливаюсь и спокойно произношу:

— Это довольно очевидно. Как я и сказала до этого, если тебе нужно поговорить, то я к твоим услугам. И я никогда не сплетничаю. — Это чистая правда.

Он слегка кивает и вылезает из машины, чтобы помочь мне.

— Увидимся в пятницу.

— Пятницу? — спрашиваю я, сбитая с толку.

— Вечеринка в школе в честь Хэллоуина, забыла? — напоминает он.

Я хлопаю себя по лбу.

— Ох ты ж блядь. — Затем резко поднимаю голову и с глазами мопса смотрю по сторонам. Быстро сканирую территорию, чтобы убедиться, что меня никто не слышал. — Все чисто.

— Ух, я забыла про костюм. А теперь еще и эти костыли.

— Нарядись в жертву дорожного происшествия.

Мое сварливое «я», произносит:

— Зато точно буду оригинальной.

— Ага. Ты можешь быть мумией, только с костылями.

А это идея.

— Да, правда будет тяжело пользоваться туалетом.

— Да ладно тебе. Ты умная. Как-нибудь выкрутишься.

Мне нужно будет все продумать, а сейчас — школа зовет. Я машу на прощание и направляюсь к дверям.

Когда вхожу в класс, мне улыбается подменявшая меня учительница. Я благодарю ее. Инглиш машет мне и спрашивает, придется ли мне пользоваться костылями до самого Рождества или я смогу отказаться от них раньше.

Стараясь сделать это как можно радостнее, я отвечаю:

— Надеюсь, что нет. Думаю, к тому времени я с ними расстанусь.

— Может быть, ко Дню благодарения? — спрашивает она.

— Да, думаю ко Дню благодарения. — Я натягиваю на лицо улыбку, хотя и не очень радостную.

Потом Инглиш подходит ко мне и протягивает листок.

— Что это?

— Я знаю, что сегодня вы ходили к врачу, и скорее всего, вам делали укол. Я ненавижу уколы, поэтому нарисовала вам рисунок, — выдает она.

Я разворачиваю листок и вижу маленькую девочку, стоящую между мужчиной и женщиной под разноцветной радугой. Мое сердце хочет запеть из-за маленькой девочки, которая стоит передо мной с милой улыбкой на лице.

Сев за свой стол, я протягиваю к ней руки и говорю:

— Такой чудесный рисунок заслуживает объятий. Обнимешь меня? Разочек?

Она оборачивает милые маленькие ручки вокруг моей шеи и крепко обнимает меня.

— Это лучший подарок, который я когда-либо получала после визита к врачу. Спасибо, что позаботилась обо мне.

— Пожалуйста. — Она убегает к своему стулу.

Остальные ученики смотрят на нас с удивлением, поэтому я разворачиваю листок и показываю всем.

— Инглиш боялась, что мне сегодня будут делать укол у врача, поэтому она нарисовала мне картинку.

На меня с ужасом смотрит весь класс.

— Но все в порядке, — быстро успокаиваю я их. — Укол не понадобился.

Мэдисон, девочка у которой не хватает двух передних зубов, выкрикивает:

— А мне постоянно делают два укола. — Она аллергик, поэтому ей обязательно нужно колоть лекарства.

— Мэдисон, почему бы тебе не рассказать об этом нам всем? — Она начинает рассказывать длинную историю своих визитов к врачу и как они калечат ее руки. На середине рассказа, я осознаю, какую ошибку совершила, поэтому решаю поторопить ее. Когда она заканчивает, я молюсь, чтобы ни у одного ребенка никогда не появилась аллергия. Вести ребенка к врачу, все равно что вытащить корову, наполовину завязшую в луже грязи.

Я быстро напоминаю детям, что несмотря на то, что уколы — это болезненная процедура, в итоге нам от них становится лучше. Никто из них на это не клюет. Легко сказать, как говорится. Оставшаяся часть дня проходит чуть легче.

Собирая свои вещи, чтобы отправиться домой, я натыкаюсь на рисунок Инглиш. Трудно отрицать, что мое сердце начинает таять каждый раз, когда я думаю об этом прекрасном ребенке. А потом мои мысли перескакивают к ее отцу. Если честно, не знаю, что и думать о нем. Его предложение насчет починки моей машины оказалось действительно милым, но потом я столкнулась с его решительным, раздражающим нравом, который заставлял скрежетать зубами. Как этот мужчина смог воспитать такого очаровательного ребенка?

Моя машина готова, и Сьюзен предлагает подвезти меня. Слава богу, работа Джо обходится лишь в двести долларов. Мне не придется работать сверхурочно, чтобы заплатить за машину, и здорово снова оказаться за рулем.

Тем же вечером мы с Мишель размышляем над тем, как должен выглядеть мой костюм мумии. Мы замотаем эластичные бинты поверх туалетной бумаги, и я смогу пользоваться туалетом. Надеюсь, за целый день все это не развалится на части.

— Тебе будет нужно только надеть майку и шорты подо все это и захватить на всякий случай еще туалетной бумаги, — подкидывает она мне идею.

— Ну, наверно, да, это сработает.

Мы проверяем наши запасы, и я решаю купить необходимое для костюма в четверг.

— Ты сможешь помочь мне обернуться утром? — спрашиваю я.

Она соглашается, но мы решаем на всякий случай встать пораньше.

В конце концов, я не уверена, что не буду выглядеть, как испорченный кусок туалетной бумаги или как мумия, попавшая в беду. Мы обе смеемся над этими вариантами. Поэтому я покупаю большой запас туалетной бумаги, обычных и эластичных бинтов. Просто на всякий случай.

Выйдя за дверь, я слышу, как Мишель продолжает смеяться. Я до сих пор не уверена, насколько идея с моим костюмом верная.

Глава 17

Бек

— Ты уже спрашивал ее?

— Нет, пап, не спрашивал. И не начинай. Я сходил проветриться, как вы и просили. А нет, небольшая поправочка: вы с мамой не просили, а просто нудели у меня над ухом, пока я наконец не сдался. — Я уже сыт по горло этим разговором и хочу поскорее свалить, чего никак не мог сделать, потому что родители должны посидеть с Инглиш, пока я буду занят на сьемках.

— Да, и посмотри, что произошло. Рядом с тобой теперь прекрасная женщина.

— Все не так. Я протянул ей руку помощи, когда она ей понадобилась. И с чего ты взял, что она прекрасная? Ты ее даже не видел.

— Так говорит твоя мать. И я привык считать, что у нее хороший вкус. — Он не упускает шанса покрасоваться.

Застонав, я говорю:

— Оставь это, пап.

— Ты ведь тоже считаешь ее хорошенькой, верно?

— Господи.

— Так что?

— Ладно, хорошо. Она хорошенькая.

— Хмм. Тогда пригласи ее на ужин. Ты ведь знаешь, что сказал Джон. Я не пытаюсь надавить на тебя.

Посмотрев на него, я произношу:

— Тогда к чему весь этот разговор? Слушай, мне уже пора ехать. — Я выскакиваю из дома, захлопнув дверь громче, чем следовало. Уверен, когда вернусь, получу за это, но сейчас я не хочу думать о том, что он сказал. Просто не сейчас.

Глава 18

Шеридан

Войдя в класс, никто из моих учеников не может понять, что у меня за костюм. Когда я объясняю им, они отвечают, что не знают, кто такая мумия. Учителя же продолжают смеяться и подшучивать надо мной. Даже Сьюзен не может оставаться серьезной. Одна из учительниц оделась в костюм Тинкер Белл, а я же выгляжу, как будто меня достали из помойки. Идея так вырядиться оказывается полной катастрофой.

Из-за школьной вечеринки, которая начиналась в два часа, уроки заканчиваются раньше. Были приглашены и родители учащихся, но почти все отказались. Я сильно удивляюсь, когда вижу Бека.

Инглиш одета в костюм Эльзы из «Холодного сердца», что очень соответствует вечеринке, да и костюм просто потрясающий. Ей даже уложили волосы.

Бек бросает взгляд в мою сторону, и приподнимает брови. Он осматривает меня с ног до головы, и я ожидаю саркастический комментарий. Но слышу лишь:

— Мумия, да?

— Папочка, мисс Монро выглядит очень смешно, правда?

— Правда.

Скривив рот, я киваю в качестве благодарности.

— Мисс Монро, вам нужно было попросить моего папу сделать костюм. Он их очень хорошо делает.

До того, как я успеваю оставить по этому поводу дерзкий комментарий, всех учителей просят собраться для группового фото. О боже. Я обмотана в туалетную бумагу и мое единственное желание — это сорвать ее с себя. К сожалению, сделать этого я не могу, потому что под «костюмом» на мне лишь шортики и майка. В общем, идея полностью провальна.

Подойдя к группе, я пытаюсь затесаться назад, но нет. Сьюзен просит меня встать в первом ряду, аргументируя это тем, что мой костюм запомнят еще надолго.

Мне нужно выпить — и не тот пунш, который подают здесь.

— Выглядишь напряженной. — И снова Бек. Уверена, мне придется выслушать еще не одно его поддразнивание.

— Мы можем обойтись без саркастических высказываний?

Он неуверенно кивает, и я понимаю, что у меня сейчас из ушей пар повалит. Бек поджимает губы, изо всех стараясь не засмеяться.

— Ладно. Вперед. Можешь смеяться. Все и так уже поржали.

— Ты должна согласиться, что это чертовски забавно. — А потом он начинает гоготать, и все тут же оборачиваются на нас.

Я продолжала молчать. Решив дать ему возможность выпустить это из себя, я просто стою и смотрю на него. Наконец он произносит:

— Давай же, Печенька. Пойдём, раздобудем чего-нибудь сладенького.

— Печенька? — Это еще откуда взялось?

— Хмм. Я просто не могу выкинуть из головы то печенье, которое ты принесла на ужин. — Пока мы идем к столу, он придерживает меня за локоть, что не остается незамеченным остальными.

У стола для угощений он спрашивает:

— Что из этого твой наркотик? «Сникерсы» или «Поцелуйчики»?

— «Поцелуйчики», конечно, — говорю я, не подумав, практически пропустив момент того, как он уставился на меня. Но потом я замечаю, каким взглядом он смотрит на меня, и не могу унять возникший трепет. Или возбуждение. Ну почему он настолько горяч? И почему настолько чертовски сексуален? Быстро добавляю:

— Правда мой выбор был бы другим, будь здесь батончики с арахисовой пастой в шоколаде.

Он шаркает ногой по полу и хмурит брови:

— Завтра Инглиш будет у моих родителей. У них традиция ходить по соседям за угощениями. Тебя не заинтересует ужин в моей компании? — Но до того, как я успеваю ответить, он поднимает кусочек висящей туалетной бумаги и засовывает его с краю моего топика. От прикосновения его пальцев к моей коже по позвоночнику проходит легкое покалывание.

— Я, ух, мг, да, конечно. — Ужин? Только мы вдвоем? Вот черт! Он так удивил меня, что я и не знаю, что сказать.

Засунув руки в свои потертые джинсы, он осматривает зал и вновь переводит взгляд на меня. Прочищает горло и говорит:

— Ладно. Хорошо. Тогда я заеду за тобой в семь часов?

— Да, отлично.

— Шеридан, я думаю, ты должна знать, что полностью завоевала сердце Инглиш. Она не перестает говорить о тебе.

На моем лице расплывается счастливая улыбка. Это заявление заставляет меня расслабиться, хотя я и не представляла, насколько была напряжена.

— Правда?

— Правда. Если ты ее чему-то учишь, то она запомнит это, если ей нравится учитель. Не знаю, как другие дети, но Инглиш так устроена. Но если ей не нравится преподаватель, ты не убедишь ее и в том, что солнце встает каждый день.

— Ты знал, что она нарисовала мне рисунок, когда узнала, что я пойду ко врачу?

— Нет, она не говорила об этом.

Я хихикаю и рассказываю ему про укол.

— Оо, она их терпеть не может.

Потом я рассказываю про сам рисунок.

— Хм. Интересно, должно быть, ты ей действительно очень нравишься. Никогда не видел, чтобы она вела себя так до этого.

— Невероятно.

Выражение его лица становится грустным, а глаза будто заволакивает пелена. Он стоит и смотрит на свою дочь, в то время как я вижу мужчину, испытывающего агонию. И понятия не имею почему.

— Инглиш больна? — Это первая мысль, которая приходит мне в голову, после того как я узнаю, что она боится уколов.

— Что? Нет! Почему ты так решила?

— Прости, я не хотела тебя обидеть. Просто ты так смотрел на нее. На долю секунды я даже испугалась.

Мгновение его поза кажется расслабленной, а потом Бек выпрямляется, расправив плечи, и дарит мне широкую улыбку. Хоть мысленно он и не здесь сейчас, широкая улыбка этого мужчины показывает мне потенциал того, что скрывается за этим взглядом. Он сногсшибательный, и если прямо сейчас Бек дотронется до моей груди, то я рухну прямо на месте.

— Мне стоит пообщаться с остальными детьми и их родителями. Увидимся завтра вечером. — Может, он расскажет больше за ужином.

— Да, до завтра, — произносит он, погруженный в собственные мысли.

Оставшуюся часть вечера мы практически не общаемся, но он наблюдает за тем, как Инглиш играет и общается с другими детьми. У них в семье на самом деле что-то происходит, и мне очень хочется помочь ему, но я не могу. Может, завтра.

Глава 19

Шеридан

— Не могу поверить, что ты динамишь вечеринку в честь Хэллоуина ради ужина.

— Не говори ерунды. Ты бы сама поступила также. К тому же, идея вырядиться мумией была полной катастрофой. К концу дня у меня сзади болтались обрывки туалетной бумаги, как множество крысиных хвостиков. Это было ужасно, надо мной никогда в жизни так много не смеялись.

Мишель чуть сильнее сжимает мое плечо.

— Эй. Осторожнее. — Я слегка пошатываюсь.

— Упс. Извини. Я прям душу отведу, когда ты от него избавишься. Твой костюм чертовски раздражает.

Я прибью ее.

— Правда? С чего это вдруг?

— Ладно. Ты меня подловила, костюм мне не нравится, но я хочу, чтобы ты пришла на вечеринку Оливера.

— А вот мне тусоваться там на костылях в этом жутком костюме и цедить коктейльчики нифига не весело будет. Уж поверь.

Она показывает мне язык, но соглашается.

— Что ж, по крайней мере, у тебя свидание с горячим парнем.

— Твоя правда. Я лишь надеюсь, что он будет разговаривать.

И меня тут же накрывает паника, что надеть. Мишель будто бы читает мои мысли.

— Мне нравятся твои черные штаны и белый свитер.

— Думаешь?

— Ага, — говорит она, испарившись в своей комнате, видимо, чтобы самой начать готовиться.

Мишель уезжает около половины седьмого, выряженная, как Тряпичная Энни.

— Где ты взяла этот костюм? — спрашиваю я.

— Оливер. Он сегодня в роли Энди².

— Нет, вы что, серьезно?

— Он настоял.

Я морщусь, глядя на ее внешний вид, будто унюхала что-то неприятное.

— Ну не нааааадо, — канючит она.

— Из всех моих знакомых, ты последняя, кто бы вот так оделся.

Выражение ее лица резко меняется.

— Что, все настолько плохо?

— Как последняя деревенщина, но я все равно тебя люблю. Повеселись.

— Теперь мне захотелось вырядиться, как Эльвира или в кого-то похожего на нее. И этот парик ужасно чешется.

И только ради веселья я спрашиваю:

— Ты хоть знаешь, кто носил его до тебя? Надеюсь, у него не было вшей.

Она сдергивает парик с головы и начинает орать как ненормальная:

— Фууууу! Это отвратительно. А вдруг они и вправду у них были?

— Я просто издеваюсь. Надень эту чертову штуку и убирайся отсюда.

Она смотрит на меня щенячьими глазами и спрашивает:

— Правда?

— Господи, ну конечно правда. А теперь иди, иначе твой Оли-Энди начнет волноваться, что ты замутила со Спанч-Бобом.

— Ну ты и засранка. Повеселись.

Ровно в семь в дверь раздается звонок. Бек стоит у порога крыльца. И он… Вау. На нем темные джинсы и чёрная рубашка на пуговицах с засученными рукавами. Сегодня теплый вечер, поэтому он без куртки. Я хватаю свою сумочку, перекидываю ее через плечо, беру костыли и открываю дверь. Он наклоняется и касается моей щеки губами. Эти костыли становятся моими новыми лучшими друзьями. Я чертовски уверена, что, если бы они сейчас меня не держали, — я бы уже рухнула на пол.

— Замечательно выглядишь. Гораздо лучше, чем в наряде мумии. — Уголки его губ приподнимаются в улыбке.

Ох, и как же хорошо он пахнет. Будто только что вернулся с пляжа. Будет ли это странно, если я зароюсь носом у его шеи и понюхаю? Да, пожалуй, будет. Прекрати, Шеридан. Он настолько идеальный, что мне хочется просто стоять там и глазеть на него. Ну, или прикоснуться к нему, чтобы почувствовать, что он и правда настоящий.

— Готова?

— Ага. — Весь мой обширный словарный запас будто вылетел из головы. Я иду за ним к машине, и он терпеливо помогает мне усесться. Вау, этот мужчина, должно быть, выпил пилюлю вести-себя-хорошо-с-Шеридан.

— Я подумал, что мы можем пойти в мое любимое место. У них разнообразная кухня, но специализируются они на копченостях: свинина, говядина, курица. Надеюсь, ты не вегетарианка.

— Вовсе нет. Я безумно люблю мясо. Просто стараюсь по возможности есть здоровую пищу. Ну, я уже говорила тебе об этом.

— Верно. Я помню, ты упоминала об этом на нашем ужине. — Посмеивается он. — Не считая конфет на Хэллоуине. «Поцелуйчики».

— Как же можно пройти мимо «Поцелуйчиков», верно?

Он пристально смотрит на меня.

— Это ты мне скажи. — А это еще откуда взялось? Я чувствую, как у меня начинают потеть ладошки.

От его глубокого голоса мне вдруг хочется поцелуя, и вовсе не шоколадного. Сегодня Бек выглядит гораздо раскованное, поэтому я интересуюсь:

— Вы с Инглиш хорошо провели день?

— На самом деле, да. У меня сегодня было несколько сьемок в центре города, и я взял ее с собой.

— И чем именно ты занимаешься?

— Я фотограф.

— Да, я в курсе. Инглиш говорила, что у вас есть очень большая камера.

Он смеется.

— Она действительно так сказала?

— Угу.

— У меня есть вся фотоаппаратура. Для коммерческих съемок, но также и для съемок на природе, в основном для живописных снимков. Фотографии для журналов о путешествиях, отдыхе на природе, в общем, все, что можно увидеть в National Geographic. Я много путешествую, даже слишком.

— Ого. И как ты оказался в этой профессии?

— Чистое везение. Фотография была моим хобби, и когда я учился в Технологическом институте Джорджии, у них была вакансия на работу с частичной занятостью. После нескольких проявленных фотографий, все пошло по накатанной. Все закончилось тем, что я бросил учебу из-за дочери и получил степень в этой области. Но мой бизнес пошел в гору, поэтому я не жалуюсь. Сейчас я довольно востребован и из-за этого голова идет кругом.

— Ты когда-нибудь фотографируешь людей?

— Иногда. Ты хочешь, чтобы я сфотографировал тебя?

— Господи, нет! Мне просто стало любопытно, фотографировал ли ты кого-нибудь из знаменитостей?

Заезжая на парковочную стоянку, он сказал:

— Я бы с удовольствием пофотографировал тебя. Инглиш любит это дело, но она неуправляема. Она меняет позы каждую секунду. Моя дочь сошла бы с ума от восторга, если бы ты пришла на фотосессию. Я уже слышу, как она говорит тебе, что делать. «Прислонитесь сюда. Оближите губы. Поверните голову. Опустите подбородок.» Будет весело.

Мы заходим в ресторан, и администратор провожает нас за наш столик, который оказывается кабинкой в дальней части помещения. Раздав нам по меню, она уходит. Совсем скоро нам приносят наши напитки и закуски.

— Быстро, однако.

Он ухмыляется.

— Я приходил сюда много раз вместе с Инглиш. Думаю, они узнали меня.

Ну, конечно, узнали. Как можно не заметить такой высокий привлекательный экспонат, идущий с очаровательной дочкой?

— Еще бы. Итак, скажи мне, с Инглиш все хорошо? Я довольно настойчива.

Изгиб его рта свидетельствует о том, что он недоволен.

— Сейчас с Инглиш все в порядке.

— Что это значит?

Он закусывает верхнюю губу, взвешивая варианты ответов.

— Если тебе станет легче, я обещаю, что никто не узнает о нашем разговоре.

Он пробует что-то из закусок и сглатывает.

— Дело касается биологической матери Инглиш.

— Ох. — Его ответ шокирует меня, потому что это последнее, чего я ожидала услышать.

— Мне было девятнадцать, когда родилась Инглиш. Ее оставили на крыльце нашего дома в коробке с бумагами об опеке и письмом. До того дня я и не догадывался о ее существовании. И сейчас, спустя столько лет, ее мать хочет увидеться с ней, но я против.

Мое молчание затягивается, отчего он произносит:

— Ты можешь закрыть рот, Шеридан.

Покачав головой, я говорю:

— Боже, прости.

— Все в порядке. Ты ведь не ожидала такого. Инглиш не знает правды. Она лишь в курсе, что ее маме пришлось уехать, но это все. У меня бы никогда не хватило сил рассказать ей, что кто-то не захотел такую прекрасную малышку.

— А она объяснила, почему так поступила? — спрашиваю я, находясь в полном недоумении.

— Она лишь сказала, что это выше ее сил. Если честно, я плохо помню ту ночь. Я был пьян после вечеринки, чем не слишком горжусь, но, черт, я бы никогда не променял Инглиш ни на что в этом мире. Самое странное во всем этом то, что после того, как нам ее подбросили, один из друзей отца, который работал адвокатом, раздобыл информацию на семью матери Инглиш. Очень обеспеченную семью из Мэкона. В колледже она постоянно зависала на вечеринках. Алкоголь и наркотики — это все, что мне удалось вспомнить о ней.

— Может, ее выгнали из дома. Некоторые семьи до сих пор заботятся о своей репутации. Это смешно, но как еще можно объяснить подобное?

— Твоя правда, но я беспокоюсь из-за всего этого и собираюсь еще раз навести о ней справки.

— Мудро. — Я бы тоже сильно психанула, если бы кто-то захотел видеться с моим ребенком спустя столько времени.

— Я также консультируюсь с адвокатом, — сказал он.

— Если я могу чем-то помочь, ты только скажи.

— Спасибо. Инглиш понятия не имеет, что происходит. Я волнуюсь, что будет, если она увидится с этой женщиной.

— Возможно, ты рано беспокоишься. Может, если у нее проснулись материнские инстинкты, это не так и плохо.

— Надеюсь, так и будет, но что-то внутри подсказывает мне, что это не так просто.

Я касаюсь его руки.

— Все потому, что ты хочешь защитить Инглиш от любой беды. Ты же ее отец.

Тут появляется наша официантка с едой, после чего мы приступаем к ужину. Вдруг мне в голову приходит мысль:

— Бек, она вам каким-нибудь образом угрожала? Мать Инглиш?

Он опускает вилку.

— Я не разговаривал с ней. Она прислала письмо, и каждый согласился со мной, что это не дружелюбное письмо вроде «О, привет, я бы хотела, что ты разрешил мне увидеться со своим ребенком.»

— Ой-ой.

— Ага, она сказала, что дает мне время до Дня благодарения, и если до этого дня она не увидится с Инглиш, то прибегнет к закону. Мой адвокат посоветовал не отвечать ей, что я и делаю. Все наши догадки сводятся к тому, что ей нужны деньги.

А что, если женщина просто совершила серьезную ошибку и поняла это только сейчас? Я пытаюсь аккуратно объяснить это ему.

— Возможно, то, что я сейчас скажу, будет нелегко услышать или принять, но как женщина я не могу представить, каково это — выносить ребенка, а потом просто отдать его. Вероятно, это разрывало ее на части. Поэтому, возможно, — лишь возможно, — она повзрослела и поняла, что же натворила, и теперь хочет загладить вину.

Он смотрит на меня, прищурившись.

— Ну, это первая мысль, которую озвучил мой адвокат. Но я буду драться за нее изо всех сил. После долгих изысканий всплыли вещи, которые до чертиков меня пугают. Что, если даже после того, как мы выяснили, что она прошла курс реабилитации, ей все также нужны деньги на наркотики? Она принимала их в колледже, и видимо, все зашло слишком далеко, раз ей потребовалась помощь. Я рад, что у нее оказалось достаточно мозгов, чтобы попросить о помощи. Но один вопрос не дает мне покоя: что, если она опять принимает их? Именно это нас и тревожит. Я не хочу, чтобы мой ребенок находился в такой обстановке.

— Если все так и есть, не будет ли это препятствием для нее, чтобы получить опеку?

— Необязательно. Суду нужны будут доказательства, что она снова принимает наркотики, и если мы их не предъявим, то мы в полном дерьме.

Моей пытливой натуре хочется расспросить еще о многом, но я воздерживаюсь. Я не могу перестать чувствовать симпатию по отношению к матери. Что, если бы я оказалась на ее месте? Мои родители никогда не выкинули бы меня на улицу, но в колледже я еле-еле заботилась о себе.

— Когда я училась в колледже, у меня практически не было денег. Ела всего раз или два в день. Если бы я забеременела, не представляю, что бы сделала.

Он щурит глаза, и его голос становится похожим на рычание:

— Шеридан, я рассказал тебе это не для того, чтобы ты посочувствовала матери Инглиш. Я рассказал это, чтобы ты поняла, в каком затруднительном положении я нахожусь. Ее биологическая мать никогда не находилась в той ситуации, в какой была ты. Она состояла в сестринском сообществе, ходила в престижный университет, и родилась она в богатой семье. Деньги для них не были проблемой. Возможно, ее семья не захотела марать свое имя из-за незамужней матери-одиночки или беременной девчонки без отца — я не знаю наверняка. Так или иначе, но шесть лет назад моя дочь оказалась в коробке у крыльца дома. И я ничего не слышал об этой женщине все эти годы. До сегодняшнего дня. И мне кажется это дико странным.

— Прости. Мне не стоило так говорить. Это не мое дело.

Он откидывается на спинку стула, трет глаза и вздыхает:

— Просто сама мысль о том, что Инглиш куда-то уезжает и то, что я не буду знать, как с ней там обращаются…

— Я понимаю, о чем ты. — Мне бы тоже стало дурно от такого. Но Инглиш не моя дочь, поэтому мне не стоит начинать представлять себе, что бы я почувствовала на его месте.

Внезапно он выпрямляет спину и резко произносит:

— Вероятно, мне не стоило рассказывать тебе. — Он тянется к своему напитку и делает долгий глоток.

— Иногда помогает, если выговориться человеку со стороны.

В тусклом освещении ресторана, его глаза теряют свой зеленоватый оттенок. Теперь они темные, как ночное небо, пока он продолжает сидеть и сверлить меня взглядом. Будто оценивает. Почему он всегда так пристально смотрит?

Я опускаю голову и сосредоточиваюсь на своей тарелке с едой, съев еще кусочек. Подняв голову, я вижу, что он все так же пристально смотрит на меня.

— На что смотришь?

— На тебя.

— Я вижу. Но почему? — У меня что, между зубами застрял кусочек еды? Провожу языком по зубам, но ничего не чувствую. Он же не перестает пялиться на меня.

В течение нескольких минут наши глаза не отрываясь смотрят друга на друга, после чего он прерывает зрительный контакт и продолжает есть.

По дороге домой Бек рассказывает мне, что уезжает в понедельник в Северную Канаду. Он целую неделю будет снимать полярных медведей.

— Что? Полярных медведей?

— Да.

Если бы я могла схватить его за шею и придушить, так бы сделала. Это же серьезно, а он сказал лишь «Да».

— Ты можешь наконец-то рассказать поподробнее?

— Что именно?

— Каково это снимать полярных медведей? Это опасно? Тебе когда-нибудь было страшно? Ты в первый раз снимаешь их? Ты попадал когда-нибудь в ситуации, когда твоя жизнь висела на волоске? Там, вероятно, зверски холодно? Что ты наденешь? Как доберешься туда?

— Ты хочешь, чтобы я ответил на все эти вопросы? — спрашивает он с кислой миной.

— Черт, да.

— Что ж, я буду лежать на снегу, в безопасном месте, далеко от проторенной дорожки, и ждать. Это может быть опасно, но у меня достаточно хорошие зум-линзы. Нет, это не первый раз. У меня будет гид, который отвезет меня туда. За мной никто раньше не гнался. Мы приедем, разместимся и будем ждать. Гид точно знает их поведение, если они начнут приближаться, потому что изучал их передвижения не одну неделю, а может, и месяц. И да, там холодно. Я буду находиться вблизи полярного круга, но у меня для этого есть нужное оборудование. Я прилечу в маленький городок, где меня подберет гид.

— Это так здорово.

Мой энтузиазм лопается, как мыльный пузырь, когда он равнодушно произносит:

— Это моя работа. К такому очень быстро привыкаешь.

Я жую верхнюю губу и произношу:

— Да, но ты не можешь отрицать, что это познавательно.

— Я бы лучше научил чему-нибудь своего ребенка, нежели фотографировал полярных медведей.

— В твоих словах есть смысл, но представь, что возможно однажды ты научишь ее фотографировать, и она поедет на съемки вместе с тобой.

Мы подъезжаем к моему дому, и он выпрыгивает из машины, чтобы помочь мне.

— Я отлично провела время, — говорю я, хватая свои костыли.

— Ага. Пока я не начал вести себя, как брюзга. Прости, что испортил весь вечер, —уныло заявляет он. Подхватывает меня под локоть и помогает дойти до двери.

— Все в порядке, и ты ничего не испортил. У тебя сейчас много мыслей в голове, и я это понимаю.

— Да, надеюсь все обойдется. — Он наклоняется и целует меня в щеку, после чего разворачивается и уходит.

— Бек?

Он поворачивается на ступеньках.

— Безопасной тебе поездки.

Одни кивок, и он уже в машине.

Глава 20

Шеридан

Среда. Полдень. Инглиш выглядит немного подавленной и, думаю, все дело в том, что Бек уехал из города. На всякий случай решаю убедиться, что она не сильно расстроилась.

— Эй, малышка, у тебя все хорошо?

— На этой неделе я не под радугой, мисс Монро. Папочка уехал смотреть на полярных медведей и не взял меня с собой.

Сегодня на ней легинсы в черно-розовую полоску и бело-оранжевое платье в клетку. Мне хочется обнять и защекотать ее так, чтобы услышать смех Инглиш, потому что она невероятно милая.

— Полярные медведи, говоришь? Они разве не живут на диком холоде?

— Да, им нужно много снега, потому что у них белая толстая шкура.

— Там, должно быть, невероятно холодно? — интересуюсь я.

Она прикусывает нижнюю губу, размышляя.

— Возможно, если пойдет снег.

— Там, вероятно, так холодно, что пальцы на ногах могут превратиться в леденцы.

— Аа?

Я смеюсь.

— Ну знаешь, пальчики замерзнут так, что будут как леденцы.

— И какого вкуса они будут? — спрашивает она, смеясь. — И мне бы пришлось надеть специальные носки и ботинки. Как папочка, когда катается на лыжах.

У нее на все есть ответ.

— Что ж, когда ты вырастешь, твой папа обязательно возьмет тебя с собой.

— Но я хочу поехать сейчас. — Она выпячивает нижнюю губу.

— Верно, но твой папа хочет, чтобы ты ходила в школу и стала очень умной.

— Но он говорит, что я уже умная.

Мне нужно будет поговорить с ним об этом.

— Это правда, но есть еще столько всего, что тебе нужно будет выучить. И тогда, когда ты вырастешь, будешь знать все, что знают взрослые.

— Так, значит, я не дурочка? Папочка называет так людей, когда едет за рулем.

— Понятно, и нет, ты не дурочка. — О господи, мне действительно стоит поговорить с ним.

Звенит звонок, и все дети надевают свои куртки, чтобы пойти поиграть на детской площадке. Я забираю свои вещи, быстро навожу порядок на столе и направляюсь на детскую площадку. На улице стоит другая учительница со своим классом и еще несколькими детьми из других классов. Мы стоим и общаемся, когда я замечаю Инглиш, которая стоит возле забора и разговаривает с какой-то женщиной.

Я указываю на забор другой учительнице и спрашиваю:

— Это нормально, что та женщина разговаривает с Инглиш?

Она переводит взгляд и говорит:

— Господи, разумеется, нет. Я никогда раньше не видела ее.

— Что нам делать?

Но до того, как мы успеваем что-то сделать, Инглиш поворачивается в нашу сторону и начинает отчаянно смотреть по сторонам. А когда видит меня, тут же срывается с места и бежит ко мне. Подбегает и обхватывает своими маленькими ручками меня за талию. У нее настоящая истерика — все лицо в слезах, что совершенно не похоже на Инглиш. Момент очень неловкий. Я хочу вернуться в школу и поговорить с Инглиш, но без костылей не могу сдвинуться с места, а Инглиш вцепилась в меня так, что я даже шелохнуться не могу. Поэтому решаю воспользоваться планом «Б» и передаю свои костыли другой учительнице, которая смотрит на меня, нахмурив брови. Кивком указываю на дверь и направляюсь ко входу в школу. Она следует за мной, и все вместе мы держим путь к кабинету директора.

— Что случилось? — спрашивает Сьюзен.

Я сажусь на стул, посадив Инглиш к себе на колени, чтобы избавиться от ботинка. Но Инглиш обнимает меня за шею и отказывается отпускать. Я объясняю Сьюзен, что именно произошло.

Когда я заканчиваю свой рассказ, спрашиваю у Инглиш:

— Милая, пожалуйста, скажи нам, что случилось, чтобы мы могли тебе помочь.

— Вы же не отдадите меня ей, правда? — бормочет она мне в грудь.

— Кому? Женщине, с которой ты разговаривала? — спрашиваю я.

Инглиш так усердно и быстро кивает головой, что локоны волос падают ей на лицо и закрывают глаза. Мне приходится убрать их, чтобы взглянуть на малышку.

— Никто никуда тебя не заберет.

Я чувствую, как ее тело начинает потихоньку расслабляться.

— Она сказала, что заберет меня у папочки и что она моя мама. Я сказала, что моя мама ушла, когда я родилась и что это не может быть она. Она сказала, что вернулась и что я буду жить с ней, потому что так и должно быть. Я не хочу жить с ней. Я хочу жить с папочкой. Я сказала ей об этом, но она сказала, что не имеет значение, чего хочу я. Что я все равно буду жить с ней.

Сьюзен и я обмениваемся взглядами, и я спрашиваю у Инглиш:

— Инглиш, она еще что-нибудь сказала?

— Нет, потому что я убежала. Она напугала меня.

— Ничего не бойся, милая. Она не сможет забрать тебя отсюда, но я все-таки позвоню Банане, чтобы точно убедиться в этом, ладно?

— Позвоните и папе.

— Хорошо, я позвоню ему после Бананы.

Сьюзен смотрит на меня с любопытством, и я понимаю, что мне стоит пояснить.

— Банана — это бабушка.

— О. — Она кивает. — Я тоже кое-что проверю. — Сьюзен выходит из кабинета и возвращается спустя несколько минут. — Инглиш, я хочу, чтобы ты осталась сейчас ненадолго с мисс Сандерс. Ты сможешь это сделать?

Девочка кивает. Мисс Сандерс — ассистентка директора. Инглиш смотрит на меня, ожидая подтверждения.

— Все хорошо, сладкая. Я скоро присоединюсь к тебе.

Она спрыгивает с моих коленей, и Сьюзен отводит ее в соседний офис к мисс Сандерс. Когда она возвращается, сообщает:

— Я уже позвонила Анне Бриджес, но ты должна знать, что та женщина хотела увидеть Инглиш, заявив, что она ее мать. Поскольку у нее не было никаких документов, подтверждающих это, то, естественно, ей отказали в визите.

— О нет. Должно быть, это она. Биологическая мать Инглиш. Видимо, она попыталась добраться до нее таким способом. Нам стоит вызвать полицию?

— Это будет следующее, что мы сделаем, но давай сначала послушаем, что скажет миссис Бриджес.

Когда приезжает Анна, мы решаем, что нужно обо всем сообщить Беку.

— Он ведь тут же прилетит обратно, вы же знаете, — заявляю я.

— Да, прилетит. И будет занят медведем, и уж точно не полярным. Я позвоню и напишу нашему адвокату. Мы никогда бы не подумали, что она попробует связаться с ней подобным образом. Шеридан, ты видела ее?

— Только на расстоянии. Высокая, темные, кучерявые волосы. Но это все.

В наш разговор вклинивается Сьюзен:

— Охрана и камеры наблюдения помогут вам с ее описанием, если вам это понадобится.

— Да, не могли бы мы посмотреть на нее? — спрашивает Анна.

Мы отправляемся за видео к охране, и, разумеется, это она. Моего телосложения, но высокая, темноволосая с сильно вьющимися волосами, как у Инглиш. Она выглядит вполне безвредно, но какая женщина скажет такое ребенку? Очевидно та, которая находится в полном отчаянии.

Чисто из любопытства я выпаливаю:

— Интересно, она была под наркотиками? Нормальный человек так себя не ведет.

— Мы полагаем, что именно поэтому она и заинтересовалась Инглиш. Все из-за денег на наркотики, — говорит Анна.

— Бек рассказывал мне об этом. — Теперь и я начинаю волноваться за Инглиш. От мысли, что Инглиш будет рядом с этой женщиной, мне становится не по себе.

— Мы делаем все возможное, чтобы держать ее в стороне от всего этого. — Анна выглядит точно так же, как я себя чувствую.

У Анны вибрирует телефон.

— Это Бек.

Я пытаюсь подслушать их разговор и понимаю, что Бек беспокоится за безопасность Инглиш. Он собирается вылететь следующим же рейсом, а если будет нужно, и зафрахтует самолет.

— Она в абсолютной безопасности. Давай дождемся звонка Джона. Я напишу тебе, что он скажет. Успокойся, Бек. — Она отключается и смотрит на меня. У нее все написано на лице.

Когда перезванивает адвокат, он советует вызвать полицию. Если бы что-то случилось, это было бы на пленке. Анна отправляет сообщение Беку, и он решает вернуться домой. Он уже отснял больше, чем нужно и этого будет достаточно для сдачи материала. Сейчас он полностью настроен на полет домой.

Я смотрю на часы и понимаю, что мне нужно возвращаться к остальным ученикам. Если что, Анна знает, где меня найти, поэтому я отправляюсь в класс.

Когда все ученики возвращаются в класс, сразу интересуются, что случилось с Инглиш. Я объясняю им, что к ней подошел незнакомец, и читаю нотацию по поводу общения с незнакомыми людьми. Весь день моя голова забита мыслями о маленькой девочке, которая испугалась, что ее кто-то может забрать у отца. Я также переживаю по поводу искаженных представлениях суда по поводу того, что дети всегда должны оставаться с матерью и что они отдадут ей опеку. Если это случится, я буду волноваться, как эта женщина будет вести себя с ней. После сегодняшнего инцидента я полностью на стороне Бека. Что-то с ней не так. Кто так поступает и говорит то, что сказала она? Точно не мать, которая волнуется за своего ребенка.

На следующей неделе Инглиш не появляется в школе. От Бека никаких вестей, из-за чего я начинаю паниковать. Вдруг что-то случилось. Я отправляю ему смс, чтобы узнать, как дела у Инглиш. На этот раз он тут же перезванивает.

— Ты можешь приехать к нам? — спрашивает он.

У меня душа уходит в пятки.

— Все в порядке?

Застонав, он отвечает:

— Если можно так назвать.

Его голос звучит ужасно — удрученный и вялый.

— Я приеду сразу же, как только улажу все свои дела по поводу завтрашнего дня. Хорошо?

— Ладно. Планируй, что поужинаешь у нас. — Это не приглашение. Приказ.

— Хорошо.

— Инглиш безостановочно говорит о тебе.

— Прости.

— Нет, это, наоборот, хорошо. Из-за тебя она снова под радугой.

— Боже. Полагаю, это хорошо.

Закончив наш разговор, я опускаюсь на стул и задумываюсь о девочке, которая украла мое сердце. Не знаю, как справляются родители, когда с их детьми что-то случается. Она не мой ребенок, но каждый раз, когда я думаю о том, что ей могут причинить боль, у меня болит сердце за нее. Уверена, Бек сейчас себе места не находит. И сама мысль, что Инглиш могут с ним разлучить, — просто невыносима.

Когда я подъезжаю к их дому, уже просто не нахожу себе места. Бек открывает дверь, и его взлохмаченные волосы и небритое лицо говорят мне обо всем. Он впускает меня в дом. Его родители тоже здесь. Я никогда раньше не встречалась с его отцом, поэтому нас представляют друг другу. Инглиш не выбегает мне навстречу, как обычно это делает.

— Привет, мисс Монро. — Из-за ее грустного голоса мое сердце ухает вниз.

— Привет, Кексик. Что готовите?

— Пиццу. Папа заказал.

У каждого вырывается смешок, потому что она не до конца поняла мой вопрос. Когда я объясняю ей, Инглиш тоже начинает смеяться. Потом Анна говорит:

— Медвежонок, как насчет того, чтобы заглянуть к себе в комнату на пару минут?

— Зачем?

— Чтобы папочка и мисс Монро смогли поговорить.

— Ладно, — произносит она с большой ухмылкой на лице. И что это значит?

Когда они уходят, Бек спрашивает:

— Так?..

— Она была очень замкнута в школе. Ее болтливость также исчезла.

Бек вздыхает.

— Я подумал, тебе это тоже нужно. Она боится спать одна. Если Инглиш засыпает в своей комнате, ей снится кошмар, и она прибегает ко мне в кровать.

Прикоснувшись к его руке, я говорю:

— У нас в школе очень хороший психолог. Нам стоит показать ей Инглиш. Я думаю, она поможет ей справиться со страхами.

Отец Бека, Марк, добавляет:

— Думаю, это отличная идея. Тем более сейчас, если случится самое худшее.

— Что это значит? — спрашиваю я.

В глазах обоих мужчин читается боль. Затем Бек говорит:

— Мой адвокат сказал, есть возможность, что матери дадут право на визиты.

Такое ощущение, словно Бек пнул меня своей кроссовкой. Весь воздух испаряется из моих легких, и я осматриваюсь по сторонам, стоя там, в тишине, словно уличный мим, пока внутри меня разгорается пожар. А потом меня прорывает.

— Но ведь это… это безумие! Эта женщина заявилась на детскую площадку, наговорила Инглиш кучу гадостей, напугала ее до чертиков, а теперь вы говорите, что суд может счесть безопасным визиты этой гребанной суки?

Бек и Марк уставились на меня с широко открытыми глазами. Рот Марка то открывается, то закрывается, как у рыбы. Когда я, наконец, осознаю, что только что наговорила, тут же прижимаю руки ко рту и невразумительно бормочу:

— Простите меня.

Марк говорит Беку:

— Мне нравится ее настрой.

Бек откидывает назад голову и заливисто смеется.

Прижав ладони к щекам, говорю:

— Я не соображала, что говорила. Мой злобный рот сказал все за меня.

— Да, пап, у нее очень испорченный рот.

Не могу поверить, что Бек вот так просто толкнул меня под автобус. Я бросаю на него взгляд, полный презрения. Марк смеется и говорит:

— Ну, она не сказала ничего из того, чего бы я не слышал.

— Но мы только что познакомились с вами, и ради всего святого, я ведь учительница вашей внучки.

— Угу, я как раз пришел сюда, чтобы обсуждать систему образования, — он говорит это с таким серьезным выражением лица, что на долю секунды мне кажется, что он правда пришел сюда за этим, но затем усмехается и я понимаю, отец Бека просто дразнится.

— Итак, может вернемся к тому, зачем мы здесь собрались? Инглиш? — спрашиваю я.

Лицо Бека снова становится похожим на лицо волнующегося родителя.

— Я сделаю все, чтобы помочь ей. Все, что ты сочтешь нужным. Я знаю, как сильно ты за нее переживаешь, поэтому, если ты считаешь, что психолог — это хорошая идея, я только за.

— Я думаю, это хорошее начало.

— Бек, а ты уже говорил с ней о… — начинает Марк.

— Пап, не сейчас.

— Но, сын, ты ведь слышал Джона. Ты единственный, кто…

Тон Бека становится более предупреждающим.

— Пап. Не сейчас. Потом.

— Может, вы хотите, чтобы я ушла и провела время с девочками? — спрашиваю я.

Быстрое «Нет» от Бека решает все вопросы. Мне очень некомфортно присутствовать при их таинственном разговоре — это чертовски неудобно.

— Шеридан, какую пиццу ты предпочитаешь? Я собираюсь заказать в «Пицца Палацио», — интересуется Бек.

— Любую, я не привередлива.

Он идет делать заказ, и комната погружается в тишину. Может, я смогу незаметно проскользнуть к заднему выходу, и никто не заметит.

— Итак, Шеридан, ты из Атланты? — спрашивает Марк.

— Нет, сэр, из южной Джорджии. Небольшой городок Морганвилль.

Он кивает, будто это название ему знакомо.

— Вы там когда-нибудь бывали? — интересуюсь я.

— Нет, но, должно быть, это чудесное место, — отвечает он.

— Это действительно так. — Не знаю, почему я это сказала. Я никогда ни с кем не разговариваю о городе, в котором родилась, потому что это больше не мой дом.

— И как я понял, ты переехала сюда после окончания колледжа? — спрашивает он.

— Да, сэр, это моя первая работа. Я закончила университет в Джорджии весной, поэтому это мой первый год в качестве учителя.

— Моей внучке повезло, что у нее такая заботливая учительница. Она все время говорит о вас.

Мои щеки резко становятся красными, не только из-за комплимента, но и потому, что Бек смотрит на меня, не отрывая глаз.

— Ну, видимо, сейчас мы с вами в одной звездной команде, потому что она так же постоянно рассказывает про Банану и Дедулю.

— Она особенная, вы так не считаете? — спрашивает Марк.

— Так и есть, — соглашаюсь я с ним.

В этот момент, как по команде, на кухню залетает копна светлых кудряшек и обнимает меня за бедра.

— Мисс Монро, а вы останетесь у нас на ночь? Вы сможете спать со мной в моей кровати, и тогда мне не нужно будет спать с папочкой. — В ее ярких глазах читается мольба, и единственное, чего мне сейчас хочется, это посадить ее к себе на колени и обнимать всю оставшуюся жизнь. Как этой маленькой крошке удалось там быстро проникнуть в мое сердце?

— Боюсь, что нет. Мне придется вернуться домой, потому что завтра нужно идти в школу.

— А вы сможете прийти к нам в пятницу вечером на пижамную вечеринку?

— Инглиш, тебе не кажется, что мисс Монро слишком взрослая для пижамных вечеринок? — Анна спасает меня от ответа своим вопросом.

— Нет, Банана. Она не слишком взрослая. Мы с папой постоянно устраиваем пижамные вечеринки, а он такого же возраста, как и мисс Монро.

Посмотрев на меня, Бек усмехается. Я посылаю ему помоги-мне-взгляд, но он лишь качает головой, дав мне понять, чтобы разбиралась сама. Он наверняка наслаждается происходящим.

Мне на помощь приходит Марк, спрашивая:

— Шеридан, ты собираешься уехать домой на День Благодарения?

Боже. Почему он спросил именно это?

— Нет, сэр, я остаюсь здесь, — только и говорю я. Им не нужно знать о моих бедах. У них и так своих хватает.

Но вместо того, чтобы оставить эту тему, он начинает копать глубже.

— Правда? А почему не уезжаешь домой?

— Эм, вообще-то мой дом здесь.

Он хочет еще что-то сказать, но тут же себя одергивает. И больше ни о чем не спрашивает, но нужно быть идиотом, чтобы не понять, как сильно ему этого хочется. Я решаюсь положить конец интриге:

— Моя мама умерла, когда мне было четырнадцать, а отец ушел сразу за ней. Мне было восемнадцать. — Бум. Конец истории.

— Ох, Шеридан, это ужасно. — Анна обнимает меня за плечи. — Как это трагично. — Мне не хочется быть предметом обсуждения. Совсем не хочется. Мои внутренности до сих пор скручиваются в узел, когда я думаю об этом.

Но малышка Инглиш не понимает, о чем идет речь.

— Что это значит — уйти?

Бек поднимает ее на руки и усаживает на кухонный островок, за которым сижу я.

— Это значит отправиться на небушко.

— Как Бунни? — спрашивает она.

— Как Бунни, — отвечает Бек.

— Как думаешь, они ухаживают там за Бунни и кидают ему мячик?

— Думаю, кидают, — говорит Бек. Как я поняла, Бунни — это собака.

— Папочка, ты говорил, что мы заведем другого Бунни. Когда?

— Ты должна сначала спросить у Деды и Бананы, потому что именно им придется смотреть за ним, когда меня не будет в городе.

Спасибо, Бунни, за то, что все внимание переключилось на тебя.

— Может, мисс Монро сможет за ним присматривать?

Вау! Внимание опять на мне, так еще и собаку приплели.

— Ээ, что ж, я на самом деле не очень много знаю о щенках. У меня была собака, но она была уже взрослой, когда попала к нам.

Инглиш морщит носик и заявляет:

— Папочка, думаю, ей нужен новый Бунни. Когда ты будешь уезжать, она будет приходить к нам, спать в твоей кровати и заботиться о нем.

Двойное вау!

Старшее поколение начинает хихикать, а Деда, то есть Марк, говорит:

— Думаю, это блестящая идея.

Анна ударяет его локтем и журит:

— Марк.

Щеки Бека заливает легким румянцем, а я даже предположить не могу, какого цвета у меня сейчас лицо. Малиновое?

Но Инглиш не унимается:

— У папочки очень большая кровать. Здесь достаточно комнат для всех нас. Пойдемте. Я покажу.

Спустившись с островка, она хватает меня за руку и тянет за собой.

— Инглиш, позволь мисс Монро немного отдохнуть, — говорит Бек.

— Папочка, она же может отдохнуть на твоей кровати. Может, мы даже посмотрим кино.

Марк смотрит на своего сына, наклонив немного голову. Мне же остается только следовать за Инглиш. Добравшись до комнаты Бека, я сильно удивляюсь тому, какой там порядок. Как и во всем доме, здесь убрано и все на своих местах. На дорогой на вид кровати с мягким подголовником лежит покрывало. На больших окнах висят шторы, а одна из стен облицована встроенным модулем. Так же виден небольшой проход, который, как я предполагаю, ведет в ванную или в гардеробную. Хоть я там и не была, уверена, мне понравилось бы. Большой плоский экран висит между модулями, и я с легкостью могу представить Бека и Инглиш, смотрящих кино. Все выглядит идеально.

Инглиш запрыгивает на кровать и начинает скакать на ней. Я смеюсь, вспоминая, что делала то же самое в ее возрасте.

— Жалко, что ваша нога сломана, мисс Монро, а то вы бы могли попрыгать со мной.

Эта мысль заставляет меня захихикать.

Потом она хватает пульт и говорит:

— Смотрите. — Она нажимает на кнопку, и верхняя часть кровати начинает приобретать сидячее положение. — Круто, да? Папа работает за компьютером на этой кровати, пока я смотрю телевизор.

— Вижу, ты выдаешь все мои секреты. — Со стороны дверного проема раздается глубокий голос. Бек стоит, прислонившись к косяку, и наблюдает за нами.

— Папочка, давай поиграем в кувырки, а мисс Монро посмотрит.

— Не думаю, что…

Я прерываю его, сказав:

— Я бы с удовольствием посмотрела. — И еле-еле сдерживаю смех.

Он делает прыжок и приземляется лицом на кровать. Заматывается в одно одеяло, Инглиш прыгает сверху, потом заматывается в другое, пока она продолжает двигаться. Он переворачивался туда-сюда, и по всей комнате звучит звонкий смех Инглиш. Наблюдая за этими двумя, мое сердце разбивается на части, как только задумываюсь о том, что ее могут забрать. Это убьет их обоих.

В комнату входит Анна, прерывая веселье, и говорит, что привезли пиццу.

Инглиш хватает меня за руку, хотя я на костылях, и говорит:

— Когда ваша нога поправится, вы поиграете в кувырки вместе с нами.

— Я с удовольствием поиграю с тобой в кувырки, Инглиш. — И это чистейшая правда.

Глава 21

Бек

— Пап, ничего не говори.

— Сын, я знаю, ты думаешь, что я давлю на тебя, но…

— Потому что ты давишь! — Если они не отстанут от меня с этим разговором, я просто рехнусь. — Послушайте. Я даже не знаю, как вести себя с ней, пока мы наедине. Она любит Инглиш. Но в лучшем случае, она считает меня козлом.

— Отправь ей цветы.

— Цветы? Это то же самое, что обмотать лейкопластырь вокруг артерии. Оставьте это.

— Бек. — Его тон прерывает мои разглагольствования. Отец может долго терпеть, но, когда он говорит таким голосом, значит дело дрянь. — Ты просто тянешь время. Мне эта малышка сразу понравилась, — он тычет кулаком в сторону двора, где играет Инглиш, — но ты и твоя упертость рискуете потерять ее.

— Это неправда. Это больше, чем просто….

— Я больше ничего не хочу слушать из твоего дерьма, — возмущается он. Я делаю шаг назад. Даже до того, как у нас появилась Инглиш, я практически никогда не слышал, чтобы отец сквернословил. Теперь мне нужно разобраться со всем этим, но я понятия не имею, как сделать то, что они хотят.

Глава 22

Шеридан

За две недели до Дня Благодарения мне разрешают не пользоваться костылями. Ортопед поясняет, что мне придется носить ботинок до праздника, после чего нога должна полностью зажить, и я смогу нормально ходить. Аллилуйя!

Бек снова звонит мне и приглашает на ужин. На этот раз мы идем в ресторан, в одно из тех необычных мест, где он никогда не был. Он заказывает бутылку вина и непонятно почему кажется нервным. Он прикасается к каждой вещице на столе.

— И с кем же сегодня осталась моя любимая ученица?

— Она с моими родителями. Ей нравится там бывать. И, разумеется, они ее балуют.

— Трудно не делать этого.

Он выпивает свой бокал вина достаточно быстро, в то время как я к своему едва прикасаюсь. Мы уже сделали заказ и даже немного поговорили. Но что-то все равно его тревожит, и я не могу не заметить это.

Я предполагаю, что у Инглиш сейчас все в порядке, как и с ситуацией с судебной эпопеей, потому что он ни разу не заговорил об этом с момента нашего ужина пиццей. Ее психологическое состояние в школе стало гораздо лучше, да и она несколько раз была у терапевта. Я думала, все встает на круги своя. Но его суетливое состояние говорит об обратном.

Как только я готова задать ему об этом вопрос, он вдруг ляпает:

— Мне нужно, чтобы ты вышла за меня замуж.

Я тут же замираю, не донеся вилку до рта. Шестеренки крутятся в моем мозгу и все встает на свои места. Он ведь сумасшедший, да?

— Прости. Ты только что сказал, что тебе нужно, чтобы я вышла за тебя замуж?

Концы его темно-золотистых ресниц медленно опускается к скулам, пока он моргает. Грудная клетка расширяется, пока он вдыхает, а потом я четко слышу «Да».

— Ты что серьезно? — Потому что он сказал это так обыденно, будто заказал такси до Лунивилля.

— Я серьезно. — Он проходится по нижней губе кончиком языка, пока думает над своим ответом. — Все очень сложно.

— Ага, брак обычно таким и бывает.

Он облокачивается на стол, сцепив пальцы напротив своего рта. Молчун Бек возвращается.

— Бек, мне нужны объяснения, а не просто это.

— Могу себе представить. Все дело в Инглиш. Она обожает тебя. Настолько сильно, что говорит о тебе целыми днями. Ну, и еще о новом Бунни. Мой адвокат убежден, что, если я женюсь, буду выглядеть в более выигрышном свете, пока идет дело об опеке. — В его взгляде легко читается чувство вины.

Трахните меня быстро и жестко. Все дело в этом маленьком существе, которое проникло в мое сердце и разбросало там букеты цветов. И что теперь прикажете делать?

— Брак — большое дело. Я всегда считала, что он связан с любовью.

— Так и есть. Ты любишь Инглиш, так ведь? Я вижу это по твоим глазам, когда ты смотришь на нее, — говорит он.

— Но что насчет нас? Разве не предполагается, что люди, вступающие в брак, должны любить друг друга?

— Послушай, я понимаю, что, прося тебя об этом, выхожу за рамки всего разумного. Но я боюсь не за себя. Если Инглиш у меня заберут, я переживу это, я взрослый. Но что будет с ней? Она еще совсем мала для того, чтобы справиться со всем происходящим. Это может сломить ее на всю жизнь. В этой девочке столько любви, и меня убивает тот факт, что свет в ее глазах может потухнуть. Я не прошу для себя. Это только для нее. Я сделаю все, о чем ты попросишь. Все. Ты будешь жить у нас, и тебе не нужно будет платить за аренду. Я сделаю все, что тебе будет нужно. Ты сможешь пользоваться всем, что есть у меня. Моя семья примет тебя с распростертыми объятиями. Особенно Инглиш. Если ты пойдешь на это, я буду твоим вечным должником.

Мой скептицизм по поводу его искренности тут же испаряется, но я все еще уверена, что он сошел с ума.

— Ты реально серьезно?

— Чертовски серьезно.

— Я не могу это сделать. Брак — этот согласие на отношения между двумя людьми.

Он резко придвигается вперед, будто его сильно интересует наш разговор.

— Хорошо сказано. Именно поэтому тебе стоит согласиться. Я полностью «за» отношения между нами двумя и Инглиш. Я обожаю ее, и мне нравится общаться с тобой.

Он ведь шутит, верно? Он едва разговаривает со мной. Сейчас происходит самый нормальный разговор из тех, что был между нами. Именно поэтому меня так сильно это волнует.

Его голос становится немного резче, когда он говорит:

— Я сейчас через многое прохожу, а когда на меня давят, ухожу в себя.

Я дотрагиваюсь до волос и начинаю теребить одну из прядей между пальцами. А потом прикусываю губу, пока размышляю о происходящем.

— Перестань так делать, — резко произносит он.

— Делать что? — Я не понимаю, о чем он говорит.

— Играть со своими губами.

Выпрямившись, я отвечаю:

— Немного странное замечание, тебе не кажется?

— Нет, не покажется, будь ты на моем месте.

— И что это должно значить? — спрашиваю я, внезапно почувствовав силу дать ему отпор. — Видишь, вот еще один пример, почему ты меня бесишь.

— Это смешно.

— Нет, не смешно. Что, если этот брак не сработает? Я имею в виду, между нами. Что, если мы возненавидим друг друга? Всеми фибрами души, с учетом того, что ты и так не сильно нравишься мне.

— Об этом я также успел подумать. Я бы хотел, чтобы ты осталась с нами, пока Инглиш не исполнится двенадцать.

— Двенадцать! Это очень долгий период!

Его рука автоматически тянется к волосам.

— Минимальный возраст ребенка в нашем штате, чтобы он мог выбирать, с кем из двух родителей он хочет жить — четырнадцать лет, но они начинают прислушиваться к мнению ребенка с двенадцати лет. Я не говорю о том, что ее биологическая мать не захочет продолжать бороться на нее, но к тому моменту Инглиш будет достаточно взрослой и более приспособленной к ситуации. Мы говорим о шести годах. Знаю, что многого прошу, но я буду умолять, если понадобится.

У меня так сильно кружится голова от всего происходящего, пока я обдумываю его предложение, поэтому единственное, что я делаю — это начинаю перечислять все недостатки.

Подняв ладонь вверх, я начинаю загибать пальцы.

— Ты ведь в курсе, что не нравишься мне.

— Да, в курсе. И тебе не стоит каждый раз напоминать об этом.

Черт, он еще и нахал. Меня чертовски сильно тянет к нему в сексуальном плане. Так сильно, что хочется перебраться через стол и укусить за его губу. Но ни за что на свете я не позволю этому случиться. Подняв одновременно два пальца вверх, я добавляю:

— Ошибаешься. И да, я действительно люблю твою дочь. Тем не менее, у меня есть сомнения. Еще и договор об аренде.

Уголок его рта приподнимается. Еще одна часть его тела, которую бы я с удовольствием поцеловала.

— Я заплачу за твою аренду. Твоя соседка может оставаться там сколько пожелает, в течение этих шести лет.

Я скрещиваю руки на груди, тем самым ощущая учащенное биение сердца. Интересно, а он может это видеть?

— Я не смогу жить с тобой, если ты и дальше продолжишь играть со мной в молчанку.

— Что это значит? — Он выглядит действительно озадаченным.

— Временами ты постоянно молчишь, а когда говоришь — это всего несколько слов. Мне нужно больше.

Он расцепляет пальцы и приподнимает подбородок.

— Мне говорили о том, что я отдаляюсь, когда нахожусь под давлением. Тебе придется немного поработать со мной в этом отношении, потому что это и правда случается, даже когда я с Инглиш. А последнее время я нахожусь в постоянном стрессе.

Тихим голосом я добавляю:

— А еще перестань огрызаться.

— Огрызаться?

— Да, ты был груб со мной на родительском собрании.

Он выдыхает.

— Ладно, у меня был долгий перелет домой, мой рейс отложили, багаж потерялся, а еще я опаздывал, и потом ты предъявила мне всю эту фигню о частях тела, которая, как мне казалось, была глупой.

— Хорошо. Но говори об этом вежливо, не показывая свое неуважение. Ты бы когда-нибудь стал говорить подобным тоном с Инглиш?

— Очко в твою пользу.

Я постукиваю пальцами по столу.

— Мне нужно все обдумать. Я имею в виду, мы ведь еще даже ни разу не целовались, а уже обсуждаем женитьбу. Что, если мне не понравится, как ты… — Я вдруг таращу глаза от одной только мысли о том, что я чуть не сказала.

На его лице снова появляется нахальная ухмылка. Черт с ним. Почему он в себе всегда так уверен?

— Как я что? — спрашивает он. Он прекрасно знает, что именно я хотела сказать.

— Неважно.

— Нет, я хочу знать.

Я съеживаюсь на своем стуле.

— Это имеет какое-то отношение к «трахни быстро и жестко»? — спрашивает он, выделяя последнюю часть вопроса и при этом самодовольно улыбаясь.

Моя челюсть буквально падает на стол.

— Шеридан, я действительно не думаю, что тебе стоит волноваться из-за этого.

Мой бокал с вином очень кстати, поэтому я хватаю его и осушаю в один присест.

— У тебя есть еще какие-нибудь сомнения? — спрашивает он, поигрывая бровями.

Я не могу ничего ему ответить, поэтому он наливает мне еще вина. Засранец. Потом он придвигается ближе и начинает выводить круги на верхней части моей руки. Эти движения отдаются в моих женских местечках, что абсолютно нечестно, ведь мне совсем не нравится этот мужчина.

— Ты должна знать, что нравишься мне и ты меня привлекаешь. — Что? — Я не делаю из этого какую-то тайну. Я бы не стал крутиться возле тебя и проводить с тобой столько времени. Даже при условии, что ты понравилась Инглиш, я бы не стал этого делать, объяснил бы ей всю ситуацию, ну или что-нибудь в этом роде. Но я не сделал этого. Потому что ты мне симпатична. На самом деле, я считаю тебя невероятной. И сексуальной. И забавной. И я очень сильно хочу тебя поцеловать и сделать с тобой все остальные вещи, ходя по лезвию ножа и стараясь быть лучшим отцом и примером для Инглиш. Теперь ты это знаешь.

— Ты считаешь меня потрясающей и сексуальной? Почему? — вопрос вырывается быстрее, чем я могу его удержать.

Его выражение лица тут же становится раздраженным.

— А почему я не должен?

— Потому что парни вроде тебя не встречаются с девушками вроде меня.

— Парни вроде меня? Что это значит? — Он не просто удивлен моим заявлением, он выглядит практически оскорбленным.

— Да, посмотри на меня.

— Я это и делаю.

— Нет, я имею в виду, ты что, не видишь? Ты… ты же, блин, да ты можешь завоевать любую девушку, какую пожелаешь.

— Во-первых, ты ведешь себя так, будто я слепой. Во-вторых, мне нравится то, что я вижу. И, в-третьих, я хочу то, что находится прямо передо мной.

— В этом нет никакого смысла.

— Шеридан, я фотограф. И у меня хорошо натренированный глаз.

— Возможно, но ты ведь не видел меня голой. — Я тут же закрываю рот рукой. Какого черта я произношу дерьмо вроде этого? Я всегда наступаю на одни и те же грабли.

— Это предложение? — спрашивает он, приподняв брови.

— Что бы сказали твои друзья-парни обо мне?

Он усмехается.

— Друзья-парни? Я двадцатипятилетний отец-одиночка. Мне было девятнадцать, когда Инглиш появилась в моей жизни. Моими друзьями были крысы из братства, которые были заинтересованы только в том, чтобы трахать каждую неделю новую девушку и напиваться до потери сознания. Думаешь, я был нужен им с младенцем на руках? Мои друзья-парни разбежались от меня, как от чумы. Единственным моим другом-мужчиной был мой отец. Родители ровесников Инглиш в основном старше меня, женаты и не имеют особого желания зависать с молодым отцом-одиночкой. Поэтому у меня нет друзей.

Мы соприкасаемся пальцами, а его объяснение внезапно делает его еще более притягательным. Я хочу этого мужчину. В постели. Мне хочется знать, насколько мы подходим друг другу в сексуальном плане. Но я чертовски уверена, что он будет мной разочарован. С другой стороны, что я теряю? Ладно, отказ всегда тяжело принять, но все сходится к тому, что он заинтересован во мне. Ну, или он очень хороший актер. По крайней мере, он честно говорит о своих желаниях, поэтому стеснению нет места.

— Инглиш сегодня ночует дома?

— Нет, — говорит он с улыбкой на лице. — А что, хочешь протестировать мою большую кровать и поиграть в кувырки?

Я начинаю смеяться так сильно, что не могу остановиться.

— Не могу.

— Почему нет?

— На мне же чертов ботинок.

— У меня есть идея, — говорит он с ухмылкой на лице.

— И какая же?

— Ты можешь делать кувырки, а я прыгать на кровати.

Следующий вопрос я задаю с самым серьезным лицом, которое могу изобразить:

— Разве твоя мама не запрещала тебе это делать?

— Делать что?

— Прыгать на кровати?

Он щурит глаза и отвечает:

— Да, но ведь это моя кровать, и я могу делать на ней все, что захочу.

— Мне нужно переспать со всем этим.

— Мы можем сделать это, если хочешь.

Я смеюсь.

— Нет, я не о твоей кровати, а обо всем, что касается этого брака. Нужно многое обдумать. И как бы мне ни хотелось поиграть с тобой в кувырки, я думаю, будет лучше дождаться, пока не снимут ботинок.

Прищурив глаза, он заявляет:

— Струсила.

Скорее всего, он прав. Что, если в конечном итоге мы окажемся в одной постели и мое желание будет сильнее, чем его собственное? А что, если он решит, что я ноль в постели? Или скажет, что мои стоны похожи на слона, а не человека?

— Что скажешь, если мы вернемся ко мне и посмотрим какой-нибудь фильм? У меня есть бутылочка вина, и мы сможем обсудить все остальные вопросы.

Я мотаю головой.

— У меня есть идея получше. Может, поедем ко мне?

Он практически ничего не знает обо мне, и если он действительно готов ко всему этому, ему стоит узнать меня получше.

— Ладно, поехали.

Сегодня вечером Мишель, как обычно, ушла на свидание с Оливером, поэтому квартира в нашем полном распоряжении. Я предлагаю ему на выбор виски, водку или белое вино. Мы оба выбираем водку.

— За тебя. За нашу долгую и счастливую совместную жизнь, — говорит он.

— Немного оптимистично с твоей стороны, тебе не кажется?

Он пожимает плечами, а потом обходит гостиную, рассматривая наши с Мишель фотографии. Одна из них сделана в наш первый год в колледже.

— Тебе там нравилось? — спрашивает он, рассматривая фото.

— Где? — Я не сразу понимаю, о чем он спрашивает.

— В колледже.

— Думаю, Мишель там нравилось гораздо больше, чем мне. Я была далека от того, как настоящие студенты наслаждались своим времяпрепровождением там.

Он ставит фоторамку на место и берет другую.

— Вы близкие подруги?

— Да, — отвечаю я, улыбаясь. — Мишель и я познакомились еще в средней школе, но сблизились только в старших классах. Потом мы были соседками в колледже, а теперь мы здесь.

— И почему ты так много работаешь?

— Мне нужны деньги. — Обычно я стараюсь не касаться этой темы, тщательно избегая ее и похоронив глубоко в себе. Рассказывать ему о личных проблемах не входит в мои планы сегодня вечером. Он знает о моей ситуации совсем немного, и я планирую держать ее в секрете как можно дольше.

Он смотрит на меня своим ты-меня-не-проведешь взглядом и не сдвигается с места.

Спустя мгновение между нами появляется противостояние.

— Шеридан, тебе не кажется, что будет лучше, если мы поделимся друг с другом своими проблемами?

— Да, это будет хорошо, но прямо сейчас я не готова делиться всем этим.

Я удивляюсь, когда он ставит фотографию на место и делает шаг вперед. На этот раз в мою сторону. Обнимает своими большими руками, притягивая ближе, и шепчет на ушко:

— Иногда прошлое причиняет неприятности в настоящем. И отпустить его — лучшее решение.

— Но иногда это что-то является очень важным.

— Если это так важно, возможно, стоит поделиться со мной.

Радужки его глаз темнеют — на этот раз они скорее зеленые, нежели синие — глубокий зеленый цвет, который напоминает мне лес. Глубина его взгляда поглощает меня своей красотой. Он моргает раз, потом еще, ожидая, а я гадаю, что же сказать. То, что я держу в секрете, не должно произноситься вслух, потому что причиняет сильную боль. Я не хочу это обсуждать.

Затем выражение его лица меняется, приобретая страдальческий вид.

— Ты не доверяешь мне?

— Это не имеет никакого отношения к доверию. — И это правда. Открыться этому мужчине сложно не потому, что я не доверяю ему, а потому что мне больно даже думать об этом.

— Я не понимаю. Если ты не собираешься рассказывать, значит, не доверяешь мне. Но клянусь тебе, я, вероятно, самый честный и верный из всех людей, что ты встречала. Я не пошатну твое доверие. Обещаю.

— Не в этом дело, — настаиваю я.

— Тогда в чем же?

Клянусь, еще немного и он вынудит меня рассказать, если не перестанет настаивать.

— Эта тема очень болезненна для меня. Вот и все.

Он продолжает пристально наблюдать за мной, а потом просто кивает. Конец обсуждениям. Своей большой ладонью он берется за стакан и осушает его в один присест. Потом садится на диван. Он напоминает мне грациозного животного, когда вытягивает свои длинные ноги вперед, а потом скрещивает их в лодыжках. Как бы мне хотелось, чтобы он не был так привлекателен. Он как магнит, который постоянно притягивает к себе.

— У тебя есть мороженое? — спрашивает он.

Его вопрос сильно удивляет меня.

— Сейчас посмотрю.

Открыв морозилку, я понимаю, что она абсолютно пуста, что сразу приводит меня в разочарование.

— Прости, ничего нет.

— Тогда поехали купим его.

— Прямо сейчас? — спрашиваю я.

— Ага, а почему нет? Я постоянно хожу с Инглиш за мороженым.

— Но мы ведь выпили.

— Сколько ты выпила?

— Один бокал вина за ужином и теперь вот это. Я никогда не пью больше одного. — Я приподнимаю бокал, чтобы показать, что едва притронулась к нему.

Он одаряет меня своей ухмылкой.

— Отлично. Значит, только один бокал. Ты можешь повести мою машину, разумеется, если считаешь, что сможешь повести.

— Ты имеешь в виду из-за того, что я выпила бокал вина?

— Ага, именно.

— Все в порядке. Я больше волнуюсь за то, что поведу твою машину.

— Почему?

Я кладу руки на талию.

— Потому что у тебя дорогая машина. Моей же машине десять лет. Если я разобью твою машину, не смогу оплатить ее починку.

— Господи, Шеридан, у меня есть страховка. Перестань волноваться об этом. Поедем поедим мороженого. У меня как раз настроение для него.

Бум. И опять никакого «А не хочешь ли ты мороженого, Шеридан?» Что за бредовый подход к тому, чего он хочет. Возможно, именно так в нем играет его мужское начало. Я не знаю. Не то чтобы у меня в этом много опыта, да и серьезных отношений у меня никогда не было. Может, стоит просто спросить.

— А у меня вообще есть право голоса?

Выражение его лица бесценно, когда на нем отражается полнейший шок.

— По какой, скажи на милость, причине, ты можешь не захотеть мороженого?

— Может потому, что у меня непереносимость лактозы?

— Что за хрень! Разве ты просто не можешь выпить одну из этих таблеток перед тем, как начнешь есть?

Я наклоняю голову набок, перед тем как ответить:

— Нет, они не помогают мне.

На его лбу образовываются морщины, когда он заявляет:

— Не могу представить себе жизни без мороженого. Это как прожить день без глотка воздуха.

Я достаточно поиздевалась над ним, поэтому решаю сдаться.

— Ладно, я пошутила. У меня нет непереносимости лактозы.

Его полные губы темно-розового цвета образуют идеальную букву «О», после чего он заявляет:

— Тогда почему ты сказала это?

— Потому что ты принял это решение, не посоветовавшись со мной.

— Иисусе, Шеридан, это же просто мороженое, — резко отвечает он.

— Я знаю, но что, если я не люблю мороженое. Я ощущала, что ты давишь на меня.

Он запрокидывает голову и ухмыляется. Протянув руку, он спрашивает:

— Эй, Шеридан, не хочешь сходить и поесть немного мороженого?

— Звучит отлично.

Мы садимся в его машину, и по дороге он решает узнать о моем любимом вкусе.

— У меня его нет.

— Нет?

— Я люблю все, что не фруктовое и без орехов.

— Шоколадное? — спросил он.

— Угу. А еще арахисовое. Особенно то арахисовое масло из маленьких баночек.

— Как и Инглиш. Вы с ней похожи.

— А что насчет тебя?

— Со вкусом ореха пекан. В вафельном рожке.

— Мужчина одного вкуса.

— Полагаю, что так, — соглашается он.

— Тебе действительно стоит попробовать что-нибудь новенькое.

Я въезжаю на парковку у кафе-мороженого и выключаю фары.

— Посидим там или возьмем с собой?

— Пойдем. Это недалеко. Ты уверена, что сможешь вести с мороженым в руках? — спрашивает он.

— Конечно.

Мы возвращаемся обратно ко мне, поедая свой десерт. Я как раз собираюсь откусить свое, когда ловлю его взгляд.

— Что?

— Ты не собираешься делиться? — Он выглядит задетым. Я и не думала, что должна.

— Ой, прости.

Я протягиваю ему свой рожок, и он, не отрывая от меня своих глаз, слизывает немного мороженого. Ох, мое чертово арахисовое мороженое. Я сглатываю слюну, а из комнаты вдруг испаряется весь воздух. Он делает это специально или как? Потому что если так, то это работает. Моя бедная вагина умоляет о кусочке Бека.

— Не хочешь попробовать мое? — Он выглядит самодовольным, что говорит о том, что он не собирается делиться своим пеканом.

Разумеется, хочу, но не твое мороженое.

— Ла-адно, — говорю я, подавившись своим мороженым, когда произносила это. Ему приходится несколько раз похлопать меня по спине, чтобы я перестала кашлять.

— С тобой все в порядке?

— Ага, — кашляю я в последний раз.

Когда я, наконец, прихожу в себя, мне хочется стереть с его лица самодовольную улыбку.

— Думаю, мой вкус произвел на тебя слишком большой эффект.

— Вообще-то нет. Просто меня не очень волнуют орехи. — И только тогда до меня доходит смысл сказанного. Мое лицо тут же краснеет, словно меня обдало жаром из раскаленной духовки.

— Не фанатка орешков?

Дерьмо!

— Нет, я люблю орешки. Вообще-то, я их обожаю. Но не когда они мелко порублены и застревают в горле.

— Хм. Тогда мы должны быть аккуратны и не допускать того, чтобы в твое горло попали орехи.

У меня пропадает речь. Он слизывает последнюю каплю золотистого мороженого у края рта, и мне тут же хочется продолжить это, но уже своим языком. Я провожу пальцем по подбородку, чтобы быть уверенной, что там точно нет слюней. Насколько сильно я смогу еще опозориться? Особенно после того, что сказала насчет орехов. Господи, как низко я могу пасть?

— Так ты не против посмотреть какой-нибудь фильм? — спрашивает он.

— Давай.

— Что хочешь посмотреть?

— О, это легко. Разве я не говорила?

На его лице снова появляется ухмылка, и он спрашивает:

— Что насчет «Форсажа³»?

— Трахни меня.

На этот раз я не добавляю «быстро и жестко».

Глава 23

Шеридан

Суббота всегда была моим любимым днем недели, по большей части потому, что не нужно ехать на работу. А лучшей частью был сон. Вообще-то я жаворонок, но сегодня мне хочется свернуться калачиком в кровати и проваляться до девяти, а может, и дольше. К сожалению, утренние потребности не позволяют мне это осуществить. Откинув одеяло, я уговариваю себя подняться с кровати, когда глубокий, немного квакающий с утра голос заставляет меня замереть на полпути.

— Эй, что у нас на завтрак?

— Аааа! — ору я. А потом до меня наконец-то доходит. Мои ноги запутались в простыне, которую кто-то все никак не хочет отпускать. Руками я упираюсь в пол, отчаянно пытаясь освободиться от предполагаемого убийцы.

— Что ты там творишь? — задает вопрос убийца.

Кончиками пальцев я стараюсь дотянуться до чего-нибудь, что может послужить мне оружием, но единственной вещью, которую я нащупываю, оказывается подушка с изысканно вышитым рисунком и кружевами по краям. Я бросаю ею в него, надеясь, что это сработает. Шлепнувшись на пол, я наконец-то освобождаю ноги, после чего хватаю огромного плюшевого медвежонка-панду, которого мне подарила мама за год до смерти. Он действительно огромный. Я полагаю, что смогу использовать его в качестве защиты.

— Не подходи ко мне, или я…

— Или ты что? Ударишь меня своим плюшевым медведем? — А затем он начинает смеяться. — Надеюсь, у этого медведя крепкие орешки. — А потом ржет еще сильнее. Ох ты ж черт. Это Бек.

— Что ты делаешь в моей постели?

— Включи свет, Печенька.

Я включаю прикроватную лампу у моей стороны кровати. Он в моей постели, полностью одетый, как и я.

— Ты уснула за просмотром фильма, и я слишком устал, чтобы ехать домой. Я полагал, ты не станешь возражать. Я отнес тебя в постель. Это все. Зачем ты встала?

Опустив свою панду, я отвечаю:

— Мне захотелось писать.

— Отлично, тогда иди писай, и кстати, отличное оружие. — А потом он ложится обратно. Вот и весь разговор.

Когда я забираюсь обратно на кровать спустя несколько минут, он заявляет:

— И еще, в следующий раз, когда будешь вылезать из кровати, не стягивай с меня одеяло.

— В следующий раз? Кто сказал, что будет следующий раз?

— Печенька, нас ждет еще куча следующих раз. Вот увидишь.

Потом он тянется ко мне, пока я не обнимаю его. Такая поза заставляет меня перекатиться на один бок и оказаться вплотную к его спине. Поскольку у меня не слишком длинные руки, приходится свернуться калачиком рядом с ним. Его свежий аромат манит меня. Мне хочется прикоснуться к нему не только рукой. Я жажду исследовать изгибы его твердого тела, зарыться рукой в его густые волосы и прикоснуться к ямочкам на его щеках. Но я не такая. Именно я буду ждать решительных действий от Бека и посмотрю, что из этого выйдет. Упираясь лбом в его плечо, я начинаю думать о том, какими были бы на вкус его губы или как бы его рот ощущался на мне, между моими бедрами. Я еле-еле сдерживаю стон. Мне трудно расслабиться рядом с ним, пока мое тело пылает от вожделения. Меня до сих пор мучает вопрос, каким образом меня так сильно тянет к нему, с учетом того, что он мне даже не нравится. Проходит еще много времени, пока я не засыпаю.

Что-то щекочет мой нос. Это так сильно раздражает, что я ударяю по нему. Ничего не выходит. Я решаю, что это комар, но потом задумываюсь, какого черта делает комар в моей спальне в ноябре? Сейчас же жутко холодно, поэтому эти кусающие твари должны были улететь. Потом он появляется снова, и на этот раз я успеваю соединить ладони, поймав преступника. Только это вовсе не комар, а большой палец.

— Просыпайся, Печенька. Ты ленивая задница.

— Грр. Сегодня же суббота. И перестань надоедать мне. Я подумала, что ты насекомое.

— Именно это и было задумано. Давай же. Проснись и пой. Мы должны кое с кем съездить за блинчиками.

— А?

— Звонила Инглиш, чтобы узнать, где ее папочка.

Потирая заспанные глаза, я спрашиваю:

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю о том, что мои родители привезли ее домой, а папочки нету дома.

— Вот дерьмо.

— В точку. Я сказал, что у нас с тобой была пижамная вечеринка.

Эта фраза заставляет меня резко сесть.

— Какого лешего ты так сказал?

Он выглядит озадаченным.

— А почему бы и нет?

— Она плохо обо мне подумает.

— Ей всего шесть. Она ничего не знает о том, чем занимаются взрослые в кровати вместо игр в кувырки. Не накручивай.

— Как же, зато твои родители точно так подумают.

— Расслабься. Они крутые. Это они заставляли меня ходить на свидания. Давай одевайся, и поедем за Инглиш. Зная ее, могу сказать, она перезвонит через несколько минут.

Я наблюдаю за тем, как он выскальзывает из кровати, словно профессиональный танцор, и направляется в мою ванную комнату. Ладно, раз он занял ванную, каким образом я приму душ? Спустя мгновение я слышу, как включается вода, а потом и его голос:

— Эй, Печенька, не подашь мне полотенце?

Когда я вхожу в малюсенькую ванную, занавеска немного приоткрывается, и он спрашивает:

— Почему ты до сих пор одета?

— Потому что кто-то украл мой душ.

— Ах, вот почему. Примешь его позже.

Положив руки на бедра, я начинаю ждать ответа. Отодвинув снова занавеску, я не ожидаю того вида, в котором он предстает передо мной.

— Вот что получается, если много треплешь свои языком.

— Я н-не т-треплю своим я-языком. Я просто хочу принять душ, который ты занял, — выдавливаю я.

— Сходишь в душ после блинчиков. Теперь чисть зубы, о, кстати, я позаимствовал твою зубную щетку.

— Ты случайно тампонами моими не воспользовался?

Его задница прямо передо мной, пока он сушит свои волосы. Прошу заметить, он ничуть не стесняется своей наготы.

Я стараюсь сделать все возможное, чтобы никак на это не реагировать, но черт, невозможно игнорировать голого Бека. Мое учащенное дыхание щекочет губы. Большой. Сочный. Давай же, хватай его. Это первое, что приходит мне в голову. Я не хочу пялиться так открыто, хотя кого я обманываю? Конечно же хочу. Потому что Бекли Бриджес выглядит, как на одной из его потрясающих фотографий — идеал без каких-либо изъянов. Мой взгляд останавливается на его большом темно-розовом члене. Я не могу даже подумать о том, чтобы оторвать от него взгляд. У меня зудят пальцы от желания прикоснуться к нему, пока он величественно стоил передо мной.

— Шеридан?

— А?

— С тобой все в порядке?

— Хм.

Стоя всего в двух шагах от меня, он делает шаг вперед, положив ладони мне на руки.

— Ты уверена? — шепчет он с дразнящей ухмылкой на лице.

— Я, эм, полагаю, что так. — Я проглатываю комок, который начинает образовываться у меня в горле.

— Может, мне стоит тебя поцеловать, чтобы ты пришла в чувство? — Он не ждет моего ответа, а просто опускает свои губы на мои. Сначала прикусывает мою верхнюю губу, а потом начинает опускаться к нижней, к самому центру рта. Оборачивает вокруг меня крепкие руки, отрывая от пола, пока его язык проскальзывает мне в рот. Мне не остается ничего другого, кроме как ухватиться за его плечи.

Я не могу сдерживать стоны, вырывающиеся из моего рта. Сердце колотится о грудную клетку, электрические импульсы бегают по венам, попадая прямо в цель. Этот поцелуй… Такие поцелуи должны быть под запретом. Зарываюсь пальцами в его волосы, давая ему то, чего он так желает. Мой язык скользит по его языку, но мне хочется большего. Интересно, это именно то, что я чувствую напротив моих бедер? Он мне ведь даже не нравится. Или нравится?

— Как бы сильно мне ни хотелось продолжить начатое, Медвежонок убьет нас, если мы не выйдем отсюда прямо сейчас.

— Ммм.

Он опускает меня на пол, шлепнув по попе.

— Вперед, Печенька.

— Почему ты называешь меня Печенькой?

— По двум причинам. Как я уже говорил, из-за твоих чертовых печенек. Инглиш еще несколько дней не переставала говорить о них. Это действительно самое вкусное, что я когда-либо пробовал. Каждый раз, когда вспоминаю печенье, я думаю о тебе.

— А вторая?

— На вкус ты теплая и сладкая как печенье, что является лучшей вещью на земле. — Потом он обходит меня, подтолкнув к раковине.

Посмотрев на себя в зеркало, я вижу огромную улыбку на своем лице, которая, я чертовски уверена, не сходит с моего лица и на подъездной дорожке дома Бека. Мне нужно взять себя в руки.

— Порядок? — спрашивает он.

— Да.

Потом он тянется ко мне, снова целуя.

— Давай заберем эту малявку.

Мы даже не успеваем добраться до входной двери, как нам навстречу выбегает копна светлых кудряшек.

— Я уже подумала, что вы никогда не приедете.

Она приподнимает свою майку, показывая свой животик.

— Понятно, я вижу, что все голодные, — говорит Бек. — А где Банана и Деда?

— Внутри. Присматривают за новым Бунни.

— Я убью их, — бормочет он так, чтобы услышала только я.

— Всем привет, — кричит Бек, как только мы входим внутрь.

— Привет, а вот и вы, — восклицает Анна.

— Эй! Бек, ты только взгляни, — говорит Марк.

— О, нет, вы не посмели.

— Ты ведь даже не знаешь…

— Мы не можем завести Бунни.

— Он будет жить у нас, а вы сможете брать его, когда захотите.

Бек фыркает, на что я смеюсь, потому что, очевидно, у него нет никакого шанса выиграть. Инглиш прыгает как заяц, показывая всем видом свой восторг.

— Папочка, мы можем называть его Бунниор.

— Бунниор?

— Ну да, знаешь, как Бунни и Джуниор. Бунниор⁴.

Я прикрываю рот, чтобы не прыснуть со смеху. Бек смотрит на Марка с высоко поднятыми бровями, на что тот лишь пожимает плечами.

— Медвежонок, откуда ты взяла такое имя?

— Я придумала его. А теперь мы можем пойти поесть?

Бек смотрит на своих родителей и говорит:

— Закройте все, когда будете уходить, и спасибо, что присмотрели за ней.

Я тоже прощаюсь с ними, после чего Анна приглашает нас на ужин.

— У нас могут быть планы… — Бек смотрит на меня таким взглядом, будто я собираюсь отказаться. Чудной.

— Отличная идея, — добавляю я.

— Хорошо. Тогда увидимся с вами около шести.

Мы подъезжаем к кафе, где подают блинчики, и занимаем нашу кабинку. Бек и Инглиш садятся рядом, я же выбираю место напротив них. Официантка подходит к нам и заказ Инглиш вызывает у меня смех.

— Я бы хотела блинчики с шоколадными чипсами, и не могли бы вы попросить повара нарисовать смешную рожицу взбитыми сливками? И чтобы он сделал ей зубы шоколадными чипсами. Папочка не любит, когда я ем много сладкого, но ведь сейчас только завтрак, так что ничего страшного. Я не хочу, чтобы у повара были неприятности из-за меня.

— Инглиш, не делай из меня людоеда.

— Что такое людоед?

— Не важно.

Бек и я тоже делаем заказ, и официантка уходит, как мне кажется, вконец запутавшаяся.

— Вы с папочкой вчера хорошо повеселились на вечеринке? Ему понравилась твоя пижама? А кровать? Тебе пришлось делиться своей подушкой? Папа иногда храпит. Он храпел прошлой ночью?

Бек прикусывает свою губу, чтобы не рассмеяться. А я несколько раз открываю и закрываю рот, не зная, что ответить.

— Мы отлично провели время, но, если бы ты была там, было бы гораздо веселее. И твой папочка спал на диване.

На лбу Инглиш появляются морщинки.

— Почему?

— Он уснул там и слишком тяжелый, чтобы я смогла перетащить его в кровать.

— Ох. — Спасибо, боже, она остановилась на этом.

Когда приносят наши блинчики, Инглиш тут же переключается на еду, не обращая внимание на наши вопросы. Если ее о чем-то спрашивали, она поднимала палец вверх, давая понять, что не может сейчас ответить. Когда она уже впихнула в свой животик столько еды, сколько могло туда влезть, спрашивает у Бека:

— Папа, мы можем оставить себе Бунниора?

Бек заканчивает жевать и отвечает:

— Посмотрим, Медвежонок. Ты ведь помнишь, что я говорил раньше.

— Да, но это было раньше. Банана и Деда сказали, что большую часть времени он сможет жить у них. И раз это так, почему нет?

Он смотрит на меня, ища поддержки, поэтому я спрашиваю:

— Откуда взялось имя Деда?

Бек усмехается.

— Она не могла выговаривать слово «Дедушка», поэтому она его укоротила. Поначалу это звучало, как «Д-да». Но потом перешло в «Деду».

— А, понятно. Очень мило сокращение.

— Так мы можем взять Бунниора? Пожалуйста.

Поймав взгляд Бека, я замечаю:

— Это безнадежно, ты ведь знаешь.

— Знаю, и я собираюсь кое-кого прибить.

— Кого, Деду? — спрашивает Инглиш.

— А кто вообще принес его, Медвежонок?

— Я. Я хочу нового Бунни.

— Ты когда-нибудь вообще думала над тем, что тебе могут сказать «Нет»? — спрашивает он.

— Ты все время говоришь мне «Нет».

Он оплачивает счет, и мы направляемся в сторону дома. Судя по всему, понятно, кто будет хозяином нового Бунни. Инглиш забегает внутрь, наполненная энергией из-за шоколадных чипсов, как и все шестилетки в ее возрасте. Пока я направляюсь в дом следом за малышкой, Бек перестает проверять почту, будто увидел призрака.

— Что случилось?

Он ничего не отвечает мне, продолжая идти в сторону своего кабинета. Я совсем забываю об Инглиш, которая где-то в доме. Потом я слышу, как она зовет меня в свою комнату.

— Давайте нарисуем картинку, мисс Монро, а потом выиграем приз.

— И какой же приз?

— Конфеты! — Она сбрасывает обувь и запрыгивает на кровать, после чего начинает скакать. — Как бы я хотела, чтобы у вас не было этого ботинка.