Ради мести

Глава 4

— Твой отец, — тихо повторил Иван Иванович. — Я никогда не забуду тот вечер. Мы сидели с ним у меня на кухне. Нам было всего-то по двадцать лет. Тогда вся Москва только и говорила, что про эту новую систему, и мы говорили, хотя много и не понимали. Твой отец в тот вечер много пил, злился, снова пил, а потом сказал мне вдруг: «Знаешь, Иван, я не хочу быть подконтрольным». «Каким?» — спросил я. «Полностью контролируемым! Я не хочу, чтоб какой-то дядя следил за мной в любое время дня и ночи, не желаю чтобы он знал, а тем более видел, как я ем, к кому хожу, с кем дружу, как в носу ковыряю. Так не должно быть. У человека всегда должно оставаться что-то свое личное, тайное, святое наконец. Что-то, чего не знает никто. Ты понимаешь, они хотят отнять у нас наши тайны.

И дело не в том, что кто-то будет смотреть, как я трахаюсь и записывать для себя что-то новое, а может посмеиваться над моей неумелостью. Дело в том, что кто-то вообще будет смотреть. Всегда и везде. Ну пусть не всегда и не везде, но я буду знать, что в любой момент за мной могут подсмотреть, залезть в мое сокровенное. Этого нельзя делать. Это не дозволено никому. Человек должен иметь право на уединение, а тут… Знаешь, если они это действительно сделают, я пожалуй соберу шмотки и уеду подальше. В деревню к тетке, в глушь, в Саратов.»

А после началось. Таких несогласных было слишком много, но их подкупали. Нет, взяток никаких разумеется не было, но придумывались всякие хитрости. Очень многие, например, купились, когда пошел слушок, что все это делается ради борьбы с преступностью, мол если все зарегистрированы, то преступника найти ничего не стоит. И таких причин выдумывалось очень много, в результате чего практически девяносто девять процентов населения попало под контроль.

— А оставшийся процент?

— А оставшийся процент составляли такие свободолюбивые, как твой папаша и преступники, которые разумеется оставались незарегестрированными, я имею ввиду тех, что были на свободе. Кстати, преступность какой была такой и осталась.

На то, чтобы полностью подчинить Москву новой системе ушло около года. Я имею ввиду начиная с того момента, как стали вводить чипы, то есть уже после провала с карточками. Ну а еще через пять лет был установлен контроль за всей страной, там было уже проще. Твой отец улепетнул в какую-то глушь. Он бежал не один, с ним была целая куча таких же ненормальных, которые считали, что от системы можно убежать. Скажу больше таких кучек ненормальных было довольно много. Глупцы!

— Почему глупцы? Скорее романтики.

— Романтики и глупцы одно и тоже, — отмахнулся Иван Иванович. — Все они думали, что можно убежать от системы, а бежать от системы, все равно, что убегать от лавины, или от скорого поезда со сломанными тормозами, двигаясь исключительно по рельсам. Они даже не глупцы, просто наивные дети.

— А вы?

— Я прагматик, хотя поступил тоже не лучшим образом. Но об этом позже.

После этого наступил период, когда все успокоилось. Многие были довольны, а те кто был недоволен тоже помалкивали. Чипы теперь всаживали при рождении, и ребенок рос уже зарегистрированным. Кстати это оказалось тоже очень удобным. Например какая-то мамаша сидит дома, занимается делами и только временами поглядывает на монитор, что это там малыш делает на улице.

— Так получается, что любой человек имеющий компьютер может контролировать любого другого?

— Нет конечно. Существуют уровни контроля. Полностью страну может контролировать только президент и его окружение. В каждом городе есть мэр, он контролирует свой город.

Ну и так далее, всякие там губернаторы, дирекция крупных предприятий.

В частности родители могут контролировать своего ребенка до достижения последним шестнадцатилетнего возраста.

— А силовые структуры?

— Их уровень контроля не знает никто.

Известно только, что в силовых ведомствах имеются свои уровни. Ну да бог с ними со всеми, позволь, я продолжу.

Стас согласно кивнул, и Иван Иванович заговорил снова:

— Вот так в стране стало практически спокойно. Но прошло шесть лет, и началась новая акция. Все незарегистрированные были объявлены вне закона и началось. Силовики отыскивали незарегистрированных и расстреливали на месте. А так, как им платили за это деньги, то самыми лакомыми кусочками для них стали глухие лесные деревеньки, куда бежали свободолюбивые…

Голос Ивана Ивановича перерос в гул, истончился, растаял. Стас сидел на полу напротив своего гостя, но видел не заплеванную комнату, а зеленый дворик, аккуратные домики, а дальше за домами густой мохнатый лес, который плевался железным дождем. Он видел пулю, которая летела в него удивительно медленно, казалось, что она не долетит, шмякнется прямо перед его носом, но она надвигалась, готовясь воткнуться в его маленькое детское тело. Что-то навалилось сверху, подавило, вжало в землю и…

— Вот так, мой мальчик, — голос Ивана Ивановича неожиданно врезался в его сознание, поколебал страшную картинку, вернул в комнату. — Вот теперь можешь спрашивать.

— Вы говорите, что знали моего отца, — начал Стас после долгой паузы.

— Не говорю, а именно знал.

— Да, конечно, — Стас запнулся, опустил голову и опять надолго замолчал.

— Ну, что же ты? — подбодрил наконец Иван Иванович. — Спрашивай.

— Вы… Ах, да… А… Вы… А зачем вы вообще здесь? — выпалил Стас, как только смог сформулировать мечущиеся в голове мысли. — Никогда не поверю, что вы явились сюда только для того, чтобы поведать мне эту историю.

— Хм, а ты не прост, парень. Конечно не только за этим, но об этом чуть позже. Если у тебя нет других вопросов, то позволь, я кое-что уточню.

Стас молча кивнул.

— Вот и хорошо. Ты незарегистрирован.

Иван Иванович выдержал паузу и Стас снова кивнул.

— Ты родился в лесной деревеньке, когда тебе было восемь лет, твою деревню обстреляли. Все жители погибли кроме тебя.

Стас часто-часто закивал, как он не пытался сдержаться, но в глазах его появилась боль и страх.

— Тебя зовут Стас, тебе двадцать два года, твоего отца звали Роман Паншин.

— Да, все так.

— Вот и славненько, значит я не ошибся.

— А если б вы ошиблись? Что тогда?

— Я редко ошибаюсь.

— И все же?

— Твой труп вряд ли бы нашли. А если б и нашли, что с того? Ты вне закона, — он не без удовольствия отметил, как вздрогнул Стас. — Еще вопросы?

— Нет, — помотал головой Стас.

— Тогда слушай дальше. Как я уже говорил, я прагматик. Меня тоже не устраивает эта система, но я не бегу от нее в лес с целью состряпать коммуну. У меня имеется голова на плечах и в голове этой не так уж и пусто. Поэтому я сразу решил бороться с системой. Как? Очень просто, для начала занял такую социальную нишу, чтобы меня никто не мог тронуть. Я быстренько состряпал себе карьеру в духе нового веяния и стал… Да, не важно.

Но я все же прокололся. Я сам попал под контроль и теперь не могу бороться с системой в открытую, да и завуалированно бороться не получается.

— Бороться с системой? — Стас хитро прищурился. — А говорите, что прагматик. Бороться с системой так же бессмысленно, как бежать от нее.

— Бороться с системой можно, — не согласился Иван Иванович. — Только для этого нужна другая система, причем такая, которая привлечет людей сразу и на долго. А еще для того, чтобы бороться с системой мне нужен человек, вдохновитель и проповедник. Большой и красивый, с огнем в глазах, могущий зажечь такой огонь в других. Я понятно изъясняюсь?

— Вроде бы да. Вам нужен провокатор.

— Нет, мне нужен новатор, двигатель эпохи.

— Громкие слова и ничего больше, — прокомментировал Стас.

— Хочешь больше? Пожалуйста. Мне нужен ты!