Часть третья. АНГЛИЧАНЕ
Англичанин не любит мяса, которое не вполсыро.
К. Прутков. Сочинения
ИСТОКИ
ШИФРЫ СО ДНА МОРСКОГО
Уже в самом начале Первой мировой войны английское адмиралтейство решительно и без промедления предприняло эффективные меры с целью лишить Германию возможности пользоваться своими трансатлантическими кабельными линиями связи. На пятый день войны английское судно «Телькония» отправилось в Северное море и недалеко от Эмдена, там, где голландское побережье примыкает к немецкому, сбросило за борт какое-то цепляющее приспособление. Вскоре из морских глубин показались длинные змееобразные чудовища, с которых стекала вода и которые были покрыты водорослями. Приглушенные голоса, звуки ударов — и вскоре поднятый груз, перерезанный и теперь бесполезный, был снова выброшен в море. Хотя английский комитет имперской обороны и не предполагал этого, когда в 1912 году планировал данный шаг, разрыв трансатлантических кабелей Германии — первая наступательная операция Англии — явился начальным звеном той цепи, которая в конечном итоге помогла ей выиграть вместе с союзниками Первую мировую войну.
Вскоре после этой операции были ликвидированы германские радиостанции в Африке, на Самоа и в Китае. В результате Германия для связи с внешним миром, лежавшим за пределами Антанты, могла пользоваться только телеграфными линиями нейтральных стран (Швеции, Дании, Голландии), а также линиями связи своих союзников — Австро-Венгрии и Турции. Оставались еще почтовое сообщение и радиосвязь. Все это создало англичанам хорошие условия для перехвата: через руки противников Германии по каналам связи передавались наиболее секретные немецкие планы, с которыми можно было знакомиться прямо в оригинале, но лишь при условии вскрытия защищавших их шифров. Это была возможность, к которой Англия оказалась неподготовленной, но которой она тем не менее сумела быстро воспользоваться. Растущий объем перехвата сделал необходимым привлечение специалистов в области криптографии. На работу в английское адмиралтейство были приняты три добровольца, знавшие немецкий язык. Они-то и занялись изучением в первую очередь немецких шифров. Успеху в их работе способствовало несколько событий первых двух лет мировой войны.
30 августа 1914 года, преследуемый на Балтике двумя русскими военными кораблями, в тумане сел на мель, а потом затонул германский крейсер «Магдебург». Несколько часов спустя русские моряки подобрали тело утонувшего немецкого младшего офицера. Окостеневшими руками мертвец прижимал к груди кодовую книгу. В первую очередь российское командование предприняло все меры к тому, чтобы немцы не узнали о компрометации своего кода. В частности, с этой целью водолазам, обследовавшим затонувший «Магдебург», был объявлен строгий выговор за нерадивую работу, которая якобы не дала ничего ценного. Эта информация как бы между прочим была доведена до сведения капитана немецкого крейсера и членов его команды, взятых в плен. В результате код не был немцами своевременно сменен. Попав месяцем позже в английское адмиралтейство, этот код стал ценнейшим материалом для дешифровальной работы англичан. Они с большим успехом пользовались «подарком» русских.
17 октября того же года капитан еще одного германского корабля после того, как его судно вступило в неравный бой с английскими крейсерами и стало очевидно, что оно будет потоплено, выбросил ящик с документами за борт. 30 ноября водонепроницаемый ящик был подобран со дна моря английским тральщиком, и в нем обнаружили кодовую книгу, уже третью по счету. Фотокопия второй была прислана из Австралии: ее захватили у австралийских берегов на немецком торговом судне еще в самом начале войны.
Благодаря наличию трех кодов английским криптоаналитикам удалось обнаружить принципы, которыми немцы руководствовались при смене ключей для своих шифрсистем. Был составлен список часто используемых морских терминов. Напротив каждого термина в этом списке указывались возможные пятибуквенные комбинации, на которые этот термин мог быть заменен при шифровании. Англичанам достаточно было точно узнать, на какую комбинацию в данном сообщении заменялся хотя бы один морской термин. Тогда соответствие между остальными терминами и пятибуквенными комбинациями становилось ясным, и вся оставшаяся часть шифрсообщения могла быть дешифрована.
Уверенные в том, что сигналы маломощных радиостанций на их судах принимались лишь на небольшом расстоянии, немцы не подозревали об этих достижениях англичан. Однако попытки использовать получаемую с помощью радиошпионажа информацию не принесли ожидаемых успехов английскому надводному флоту. Сказались значительные трудности, возникшие при попытке наладить оперативную связь между флотом и подразделением, занятым дешифрованием перехваченных шифрсообщений в Лондоне.
Радиошпионаж внес значительный вклад в уничтожение подводного флота Германии. За время Первой мировой войны десятки германских субмарин были пущены ко дну. Все они, за немногим исключением, подверглись обследованию искусным английским водолазом Э.С. Мшлером. Специальный морской отряд перебрасывал Миллера с его водолазным снаряжением в те пункты, где были потоплены немецкие подводные лодки. Шифры, которые Миллер извлекал со дна морского, стали могучим оборонительным оружием в борьбе Англии с подводной блокадой. Шифрованные радиограммы германского морского министерства, посылавшиеся подводным лодкам, регулярно перехватывались и дешифровывались. Капитаны немецких субмарин шли навстречу своей смерти, не зная о том, с какой легкостью распоряжения их начальства становились известными врагу.
14 апреля 1916 года была взята в плен немецкая подводная лодка «УБ-16». Наличие больших минных полей, созданных англичанами для защиты от подводных лодок, заставило немцев организовать сопровождение субмарин минными тральщиками. Связь между субмаринами и тральщиками поддерживалась с помощью радиопередатчиков. Чтобы закрыть информацию о передвижении подводных лодок, немцы снабдили их экипажи картами. На карты была нанесена сетка, которая разбивала каждую зону боевых действий на квадраты. Тогда часто сообщение с немецкой подлодки выглядело приблизительно так: «УБ72-1-2-8-027А». Это означало, что лодка «УБ-72» потопила один вражеский корабль водоизмещением две тысячи тонн в квадрате «А-027», а осталось у нее в распоряжении еще восемь торпед. Так вот, на потопленной лодке «УБ-16» был обнаружен полный комплект таких карт для зоны пролива Ламанш с нанесенной на них сеткой, что позволило англичанам организовать там эффективное противодействие германскому подводному флоту.
ИГРА В ПОДДАВКИ
В ходе Первой мировой войны англичане сумели наладить не только чтение ценных шифртелеграмм противника, но и посылку фальшивых шифрованных сообщений германскому флоту от имени его командования в Берлине. Одна из таких шифртелеграмм привела к крупной победе на море: осенью 1914 года недалеко от Южной Америки была уничтожена целая немецкая эскадра, в составе которой находились крейсеры с новейшими дальнобойными орудиями. Ложным приказом, переданным командующему этой эскадры, англичане заставили ее корабли совершить переход из чилийского порта Вальпараисо к Фолклендским островам, где их поджидали английские военные крейсеры и дредноуты, расстрелявшие немцев в упор. Этот приказ отправил с берлинского телеграфа один английский агент. Он смог раздобыть бланки, на которые сам поставил похищенные им печати морского министерства Германии и ее военной цензуры. Записанная на этих бланках, заверенная необходимыми печатями и зашифрованная по всем правилам депеша была безо всяких подозрений принята на телеграфе и отправлена по назначению — в Вальпараисо, командующему немецкой эскадрой. Выполняя содержавшийся в депеше приказ, эскадра добровольно отправилась на место своей гибели.
Еще большее значение имела передача немцам подложного английского кода, якобы употреблявшегося для шифрования особо важных и срочных сообщений. Англичане задумали всучить свой код немцам и время от времени передавать по радио зашифрованные с его помощью ложные приказы. Капитаны английских кораблей не могли знакомиться с содержанием этих приказов, поскольку не были снабжены фальшивым кодом. Расчет был прост, оставалось так подбросить код противнику, чтобы у того не возникло ни малейших сомнений в его подлинности.
В голландском городе Роттердам имелся отель, в котором часто останавливались англичане и который поэтому находился под пристальным наблюдением немецких шпионов. На службе у немцев состоял его портье. Была замечена следующая закономерность: если из Англии приезжал кто-то, по мнению портье, заслуживавший внимания, на следующий день в отель вселялась белокурая дама и снимала номер неподалеку <от комнаты нового постояльца.
22 мая 1915 года в Роттердам прибыло какое-то английское официальное лицо со специальным служебным паспортом. Англичанин явно был особо доверенным дипломатическим курьером. В числе его вещей находилась дорожная сумка, с которой он никогда не расставался. Очевидно, она была предназначена для перевозки документов.
22 мая пришлось на субботу. Английское консульство в Роттердаме было уже закрыто до понедельника. А это означало, что сумка с документами в течение полутора дней будет находиться в номере у приезжего.
В воскресенье после полудня в отель приехала белокурая дама, которую поселили по соседству с англичанином. А тот скучал, не зная, как убить время в незнакомом городе. Портье счел своей обязанностью помочь постояльцу. Он доверительно сообщил, где можно скоротать вечер и как туда добраться. Гость поспешил последовать доброму совету и через несколько минут покинул отель. Правда, он настолько торопился, что забыл захватить с собой сумку с документами.
До места, указанного ему портье, англичанин так и не добрался. Свернув за угол, он сделал крюк и вернулся на укромное место около отеля, откуда мог скрытно наблюдать за окном своего номера. Дело в том, что это был не обычный дипломатический курьер, а секретарь одного из членов английского парламента Гай Локок, специально приглашенный сыграть роль курьера. Локок несколько лет прослужил в министерстве иностранных дел Англии (Форин Офис) и был хорошо знаком с манерами, которые иностранцы считали типичными для английских дипломатов за границей. В его дорожной сумке, кроме прочих документов, лежала копия подложного кода, предназначенного для немцев.
Локок прождал недолго. Через полчаса в его комнате загорелся свет, в окне замелькали тени. Затем вновь стало темно: немцы нашли то, что искали. По их мнению, Локок должен был отсутствовать по меньшей мере часа три — время более чем достаточное для того, чтобы сделать фотокопии всех страниц кодовой книги. Лококу оставалось дождаться, когда в его комнате вновь загорится лампочка.
Около часа ночи свет был зажжен всего на пару минут. Через полчаса Локок «навеселе» вернулся в отель. Внимательный портье помог сильно подвыпившему гостю добраться до номера. Все стороны остались крайне довольны друг другом. А через год тот же Локок был послан в Брюссель с изменениями к ранее подброшенному немцам коду: это должно было убедить их, что англичане и не подозревают о раскрытии своего кода.
С помощью подложного кода англичанам удавалось не раз вводить в заблуждение германское военное командование. Например, в сентябре 1916 года с помощью этого кода был передан приказ ряду английских кораблей, из которого следовало, что они должны будут вскоре принять участие в каких-то десантных операциях. Дополнительно была организована утечка информации, свидетельствовавшей о подготовке десанта, и по другим каналам. Тогда еще не существовало развитого шпионажа с воздуха, быстро получить сведения о концентрации английских судов оказалось невозможно, но имевшихся доказательств хватило для того, чтобы германское командование стало спешно оттягивать с фронта резервы для отражения мифической английской атаки.
Другой английский код попал в руки немцев случайно, но вскоре англичане узнали об этом и сумели воспользоваться сложившимся положением. Речь шла о коде, которым англичане шифровали свои сообщения о расчистке минных полей, установленных немецкими подводными лодками. Была послана радиограмма о том, что у входа в один из портов на побережье Ирландии выловлено много немецких мин. Вскоре туда явилась немецкая субмарина, чтобы поставить новые, и подорвалась на одной из своих прежних мин, которые англичане и не собирались убирать.
ШПИОНСКАЯ ЛИХОРАДКА
Первым из английских государственных деятелей, кто в полной мере оценил важность и полезность радиошпионажа, был Черчилль. В качестве главы адмиралтейства осенью 1914 года он оказался, по его собственным словам, «до некоторой степени ответственным» за возрождение английской дешифровальной службы, от которой в Англии отказались в 1844 году в связи с протестами в английском парламенте против вскрытия почтовой корреспонденции. Участие в планировании операций по заманиванию в ловушку немецкого флота в Северном море с использованием данных, полученных с помощью радиошпионажа в декабре 1914-го — январе 1915 года, произвело на Черчилля огромное впечатление. Десять лет спустя в своих мемуарах о Первой мировой войне он написал: «Все эти годы, в течение которых я занимал официальные должности в правительстве, начиная с осени 1914 года, я прочитывал каждый из переводов дешифрованных шифрсообщений и в качестве средства выработки правильного решения в области общественной политики придавал им большее значение, чем любому другому источнику сведений, находившемуся в распоряжении государства». Оставаясь в правительственном кабинете, Черчилль продолжал знакомиться со сводками информации, которые готовились дешифровальной службой Англии для сведения членов правительства, и после войны, вплоть до ноября 1922 года, когда его карьера министра была прервана.
Почувствовать себя причастным к возрождению английской дешифровальной службы Черчилль получил возможность уже в самом начале Первой мировой войны. На посту главы английского адмиралтейства он приложил руку к созданию в составе ВМС Англии криптоаналитической группы, разместившейся в комнате под номером 40 в здании адмиралтейства и вошедшей в историю радиошпионажа как комната 40. С мая 1916 года криптоаналитики из комнаты 40 перешли в непосредственное подчинение начальника шпионской спецслужбы ВМС Англии Уильяма Реджинальда Холла. В его руках данные, добытые из каналов связи немцев, были грозным оружием против шпионов противника.
В начале 1916 года Берлин и германские дипломатические представительства в США обменялись рядом криптограмм, которые были прочитаны в комнате 40. В одной из них содержалось настойчивое требование оказания Германией военной поддержки «живой силой, вооружением и снаряжением» Роджеру Кейсменту, бывшему английскому консулу. После неудачной попытки набрать добровольцев в антианглийский батальон из числа ирландских военнопленных, находившихся в Германии, Кейсмент собирался поднять восстание в Ирландии. В другой перехваченной англичанами криптограмме сообщалось, что приближается время отплытия Кейсмента в Ирландию на немецкой подводной лодке, и было условлено, что будет передано кодовое слово «овес», если субмарина с Кейсментом на борту выйдет, как было заранее запланировано. Если же возникнет какое-либо препятствие, то будет использовано кодовое слово «сено». 12 апреля 1916 года среди ежедневного обычного потока прочитанных англичанами немецких шифртелеграмм прошло сообщение, содержавшее слово «овес». А десять дней спустя Кейсмент высадился в Ирландии и тотчас был арестован поджидавшими его английскими полицейскими. Он оставался спокойным, назвавшись вымышленным именем и сказав, что он писатель. Однако по дороге Кейсмент попытался выбросить клочок бумаги с записанными на нем кодовыми фразами, которые могли ему понадобиться, такими, как «пришлите еще взрывчатки». Полиция заметила это и конфисковала бумажный обрывок в качестве улики. Кейсмента судили и обвинили в государственной измене. И хотя английская общественность активно выступала за отмену вынесенного судом смертного приговора, Холлу удалось ослабить этот нажим путем тайного распространения через лондонские клубы и палату общин парламента некоторых страниц дневников Кейсмента, свидетельствовавших о его склонности к гомосексуализму. 3 августа Кейсмент был повешен.
Шпионская лихорадка, охватившая в этот период Англию, оказалась до такой степени неистовой, что, когда просто взлетала птица, истеричный свидетель этого безобидного события нередко звал на помощь полицию. Он был совершенно убежден, что видел, как иностранный агент послал в Центр донесение с помощью почтового голубя. Однажды к Холлу пришел на прием сотрудник лондонского финансового округа, назвавшийся «экспертом по шифрпереписке», и сообщил, что прочитал шифрованные сообщения германских шпионов, относившиеся к передвижениям английских войск. Сообщения эти, по его мнению, были посланы под видом частных объявлений в газетах. Холл внимательно выслушал его и попросил зайти еще раз после того, как у него появятся дальнейшие доказательства. Выпроводив гостя, Холл решил проучить его: немедленно составил объявление, звучавшее подозрительно, и поместил в разделе частной хроники газеты «Тайме». На следующий день с «дешифрованным» текстом этого объявления к Холлу прибыл крайне взволнованный «эксперт по шифрпереписке». В его интерпретации данное Холлом объявление содержало сообщение о том, что английские линейные корабли готовились к выходу в море из военно-морских портов Портсмут и Плимут. Как отреагировал «эксперт» на признание Холла, что подозрительное объявление в «Тайме» было делом рук отнюдь не германских шпионов, неизвестно. Скорее всего, просто не поверил.
Вслед за «экспертом по шифрпереписке» еще одним необычным специалистом, с которым Холл изъявил желание побеседовать лично, стал капитан германского флота Франц Ринтелен. На беседу с Холлом Ринтелена привезли сотрудники военно-морской службы контршпионажа Англии сразу после того, как сняли его с парохода голландско-американской трансатлантической линии. Ринтелен являлся организатором знаменитой диверсионной атаки Германии против США» Это была настоящая морская битва, удары которой приходились на суда любой государственной принадлежности с грузом, более или менее прямо предназначенным для использования в военных целях. Деятельности Ринтелена положил бесславный конец непрофессионализм германского военного атташе в Вашингтоне фон Папена. Из его неуклюжих шифровок, которые англичане легко перехватывали и дешифровывали, стало известно о предстоявшем возвращении Ринтелена на родину. Остальное было, как говорится, делом техники. По иронии судьбы незадолго до отбытия из США Ринтелен уведомил своих начальников о том, что, по сведениям его американской агентуры, англичане читают немецкую дипломатическую шифрпереписку, и попросил принять срочные меры. Однако в Берлине не вняли этому предупреждению и не удосужились сменить скомпрометированные шифры.
КОД ПОХИТИЛА ФЛОРА
В знаменитом Ютландском морском сражении между Англией и Германией, как известно, обе противоборствующие стороны признали себя победителями. У этой битвы были два интересных аспекта с точки зрения истории радиошпионажа.
Во-первых, незадолго до сражения командующий английским флотом получил сообщение из адмиралтейства о задержке вот-вот готовых начаться военных операций германского флота. Командующий решил, что до начала битвы еще далеко. На самом деле в это время германский флот, соблюдая полное радиомолчание, на всех парах двигался навстречу английскому. А произошло следующее.
Некий офицер германской армии в качестве хобби занялся декодированием часто менявшихся кодовых сигналов ВМС Англии. Помощь в этом ему оказывали несколько криптоаналитиков, состоявших в штате одной из радиостанций Германии, располагавшейся на берегу Балтики. Им удалось вскрыть шифр, который англичане использовали для защиты своих малоценных линий связи. Упомянутый выше немецкий офицер написал меморандум, адресованный им своему командованию. В меморандуме на основе анализа перехваченных радиосообщений ВМС Англии он рекомендовал германскому адмиралтейству время от времени менять позывные своих кораблей. Незадолго до Ютландского сражения такая замена была осуществлена: флагман германского флота поменялся позывными с одной береговой радиостанцией. Перед самым сражением английское адмиралтейство, перехватив сигнал этой береговой радиостанции, решило, что он принадлежит германскому флагману, и сделало ошибочный вывод о задержке немцами начала своего наступления на море.
Во-вторых, когда во время сражения германский флот начал отступать, то сделано это было по самому короткому маршруту из четырех возможных. А в это время английский флот закрывал для отступления германской флотилии совсем другой путь, несмотря на то что криптоаналитики комнаты 40 располагали правильной информацией. Между 21.55 по Гринвичу 31 мая 1916 года и 03.00 1 июня 1916 года ими были перехвачены и дешифрованы шестнадцать шифрсообщений, имевших отношение к Ютландскому сражению. Открытые тексты трех из них были доведены до сведения командующего английским флотом. К сожалению, в одном содержались неверные данные. Координаты арьергардного корабля германской эскадры были указаны с ошибкой на двадцать километров, в чем можно было убедиться невооруженным глазом с английских кораблей. Ошибку в определении своего местонахождения совершили сами навигаторы с германского арьергардного корабля. Доверие к достоверной информации, полученной дешифрованием двух других шифрсообщений, было подорвано, и английское командование ею не воспользовалось.
Этот немецкий военно-морской код, знание которого англичанами сослужило им плохую службу в завершающей стадии Ютландского сражения, был похищен английской шпионкой, известной под именем Флора. В самый разгар войны Флора свободно разъезжала по всей Германии с голландским паспортом. Заведя любовные связи с несколькими морскими офицерами, Флора похитила у одного из них секретный код ВМС Германии, а ее незадачливый любовник побоялся сообщить своему начальству о краже.
ДИКОВИННЫЙ ТРОФЕЙ
Для английского радиошпионажа третий год войны ознаменовался успехами в борьбе против не только подводного, но и воздушного флота Германии. 24 сентября 1916 года англичанами был сбит немецкий дирижабль (цеппелин) «Л-32», возвращавшийся после налета на Лондон. Среди обломков обнаружили шифрблокнот, использование которого помогло определять маршруты цеппелинов и успешно сбивать их.
В октябре 1917 года немцы провели один из крупнейших налетов своих цеппелинов на Англию. Но на обратном пути победоносный воздушный флот Германии был рассеян сильной бурей. Два цеппелина — «Л-49» и «Л-51» — прибило к земле во Франции недалеко от ставки командования американскими войсками в Западной Европе. «Л-49» был захвачен французами невредимым, а «Л-51» несло над землей до тех пор, пока его рубка управления не оторвалась и не повисла на вершине дерева. Ни на борту «Л-49», ни в рубке управления «Л-51» никаких карт или документов обнаружено не было. Однако один из американских офицеров, участвовавших в поиске, решил пройти по следу, который оставил «Л-51», и был вознагражден за свою настойчивость ценной находкой — обрывком немецкой карты зоны Северного и Ирландского морей. Он продолжал двигаться дальше, отыскивая все новые ее части. Его находка, бесспорно, имела непосредственное отношение к войне, которую немцы вели против Англии под водой и в воздухе, но без знания кодированных обозначений, применявшихся немцами для своих кораблей, использовать захваченную карту было невозможно.
На следующее утро выяснилось, почему ничего не было найдено в захваченном французами «Л-49». Два молодых американских офицера очутились вблизи беспомощного цеппелина сразу после его приземления и сдачи в плен. Они забрались в одну из кают цеппелина и забрали оттуда в качестве трофея книгу-альбом с печатным текстом и фотографиями морских и воздушных кораблей Германии. Более внимательное изучение книги показало, что она содержала германский код, дававший возможность по внешнему виду опознавать морские и воздушные суда. Вскоре кодовая книга вместе с картой были переданы Холлу. Регулярно перехватывая и дешифровывая германские шифрсообщения, англичане захватили врасплох немало подводных хищников Германии. Это был разительный пример согласованных действий союзников: французы вынудили к сдаче неповрежденный «Л-49», американцы разыскали секретную карту и кодовую книгу, а англичане полностью использовали выгоды создавшегося положения.
ЧИСТО АНГЛИЙСКОЕ ТРЮКАЧЕСТВО
В 1917 году радиошпионские методы, оправдавшие себя в борьбе против Германии, английское военное командование решило использовать на Ближнем Востоке, где турецкие войска под командой германских офицеров упорно отбивали попытки английской армии вторгнуться с территории Египта в Палестину. Англичанам для достижения успеха необходимо было нанести внезапный удар, иначе турки, имевшие хорошие дороги позади своих позиций, успевали быстро подбрасывать подкрепления для отражения нападения. Но как сохранить в тайне передвижение по пустыне десятков тысяч навьюченных верблюдов, вздымавших целые тучи песка и пыли?
Англичане пустили в ход искусную дезинформацию. Так, с помощью различных уловок турок познакомили с английским шифром, которым стали передавать ложные сообщения. Принимались меры, чтобы усыпить подозрения противника. Наряду со служебной информацией английские радисты посылали в эфир и сведения личного характера. Воинские части Англии действовали будто бы на основе приказов, переданных им по радио и зашифрованных с помощью намеренно скомпрометированного шифра. А чтобы окончательно убедить турецко-германское командование в правильности полученных ими данных, было решено подбросить туркам офицерскую сумку. Прежде всего туда вложили двести фунтов. Расчет строился на том, что коррумпированные турецкие офицеры сочтут невозможным, чтобы кто-то сам добровольно расстался с такой крупной суммой. Деньги были вложены в записную книжку армейского образца, в которой вместе с дезинформацией имелся также ряд подлинных заметок. Наконец, в сумке лежало несколько черновых записей — они не содержали прямой дезы и должны были позволить туркам прочесть другие ложные шифрматериалы.
А вскоре ловкий английский офицер сознательно наткнулся на турецкий патруль и обстрелял его. Началось преследование дерзкого англичанина. Убегая от погони, тот отвязал лямки седла, которыми были привязаны к седлу сумка, бинокль и — большая ценность в пустыне — фляга с водой. Инсценируя картину поспешного бегства, он бросил винтовку, которую смазал кровью своей лошади, и, пошатываясь в седле, словно задетый пулей, скрылся от погони. После его возвращения в лагерь были спешно разосланы радиограммы о потере важной сумки и на ее поиски были брошены конные патрули.
В результате проведенной операции неприятель был окончательно введен в заблуждение. Черпая информацию из дешифрованных английских шифртелеграмм и всецело доверяя ей, он и не подозревал, что англичане активно готовились к наступлению. Через некоторое время турецкий фронт был прорван. Этот успех имел крупное значение для Лондона не только в военном, но и в политическом плане на фоне неудач Антанты на Западном фронте.
А теперь с Ближнего Востока перенесемся в Восточную Африку, где, имея огромное превосходство над противником, английские войска на протяжении нескольких лет никак не могли добиться успеха в борьбе против отряда немецкого полковника Форбека. Англичане регулярно перехватывали и дешифровывали шифртелеграммы, которыми обменивались Форбек и его начальство в Берлине. В ноябре 1917 года Форбек запросил военное снаряжение, чтобы продолжить свою полупартизанскую войну, которая сковывала в Восточной Африке около трехсот тысяч солдат Антанты. Через свою агентуру в Болгарии англичане узнали, что немцы по частям привезли и собирают там цеппелин, на котором планируют перебросить в Восточную Африку боеприпасы и медикаменты.
16 ноября цеппелин вылетел из Болгарии в направлении Африки. Но, достигнув германской колонии в Восточной Африке, он напрасно кружил в ожидании условленного сигнала с земли о посадке (немецкий полковник в этот момент совершал один из своих рейдов против англичан). Тем временем из Берлина пришло сообщение, что Форбек окружен и цеппелину следует вернуться домой. После возвращения выяснилось, что радиограмма из Берлина, полученная командиром цеппелина, была следствием переданной по радио депеши от Форбека. В действительности же эта радиодепеша была послана не Форбеком, а англичанами, знакомыми и с тогдашним местонахождением Форбека, и с секретным кодом, который использовался им в переговорах с командованием в немецкой столице.
Однако все достижения англичан в борьбе с цеппелинами и субмаринами врага, а также в организации скрытного передвижения многих тысяч верблюдов в пустыне меркнут в сравнении с триумфом Англии в области чтения дипломатической шифрпереписки Германии.
ШИФРТЕЛЕГРАММА ЦИММЕРМАНА
Как уже говорилось выше, с самого начала войны Германия оказалась изолированной от внешнего мира: в ее распоряжении остались всего лишь две трансатлантические кабельные линии связи — из Стокгольма в Буэнос-Айрес, принадлежавшая Швеции, и из Копенгагена в Вашингтон, являвшаяся собственностью США. Обе они были ненадежными, так как проходили через ретрансляционную станцию, контролировавшуюся англичанами. И английские криптоаналитики не преминули этим воспользоваться.
Полученная Англией информация оказалась весьма стоящей. Но наиболее ценной стала частично дешифрованная 19 января 1917 года шифртелеграмма, отправленная министром иностранных дел Германии Циммерманом немецкому посланнику в Мексике. В прочитанной английскими криптоаналитиками части этой шифртелеграммы говорилось о том, что с 1 февраля начнется неограниченная война на море с применением германского подводного флота. Англичане сведения о содержании шифртелеграммы Циммермана попридержали, опасаясь скомпрометировать их источник. Тем временем Германия успела сделать ряд практических шагов для претворения в жизнь своих планов по развязыванию подводной войны.
Одним из них стало вручение 31 января 1917 года ноты, объявившей о начале 1 февраля беспощадной подводной войны, американскому послу в Берлине. Подводная война непосредственно затрагивала интересы и престиж Соединенных Штатов, и поэтому уже 3 февраля президент США Вильсон принял решение разорвать дипломатические отношения с Германией. Все же и после разрыва американо-германских отношений рядом с усиливавшимся течением в пользу войны с Германией в США еще очень прочно удерживалось мнение о том, что дальнейшее сохранение нейтралитета тоже имеет свои выгодные стороны. Однако роковая для Германии ошибка ее дипломатии в эти критические дни нанесла окончательный удар всем американским приверженцам нейтралитета и значительно облегчила сторонникам войны их игру.
К середине февраля 1917 года англичане сумели дочитать шифртелеграмму Циммермана и обнаружили, что в ней, кроме всего прочего, Германия предлагала Мексике вступить в войну против США в надежде вернуть потерянные ею территории. Трудно было представить себе другое предложение со стороны Германии кому-либо, которое до такой степени могло бы разозлить американцев. И вот 20 февраля содержание этой шифртелеграммы было доведено до сведения посла США в Лондоне Пейджа. Ему рассказали сказку о том, что копия шифрованной телеграммы Циммермана была получена в Мексике, привезена в Лондон и тут дешифрована, и, мол, поэтому ее открытый текст передается в распоряжение американского посла с таким запозданием — только 20 февраля. Пейдж этой сказке поверил, о чем англичане с удовлетворением узнали, дешифровав его собственную шифртелеграмму, посланную им президенту Вильсону. А уже 1 марта 1917 года открытый текст шифртелеграммы Циммермана был в полном объеме опубликован в английской прессе.
Тем не менее первоначально большинство представителей правящих кругов США выразило серьезные сомнения в достоверности этой информации. Во-первых, Вильсон не говорил, как в его руки попал открытый текст шифртелеграммы Циммермана, — значит, можно было предположить, что президент стал жертвой какой-нибудь мистификации. Во-вторых, представлялось слишком абсурдным содержание документа. Предлагать Мексике, население которой почти в восемь раз меньше населения США и которая в сотни раз слабее и беднее их, напасть на могучего соседа, чтобы отнять у него территорию, равную всей Мексике, — уже одно это казалось нелепостью.
Развеять сомнения помогло то обстоятельство, что шифртелеграмма Циммермана шла через Вашингтон, и там на почте сохранилась ее копия. Эта копия была переправлена из столицы США в Лондон, где английские дешифровальщики в присутствии Пейджа продемонстрировали свое искусство. К тому же они вскоре дешифровали ряд шифрованных инструкций из Берлина, уточнявших депешу немецкого министра иностранных дел, и передали их в распоряжение американского правительства. И что удивительно, Циммерман, вместо того чтобы отрицать подлинность текста своей телеграммы, опубликованного в английской печати, признал его аутентичность. История с шифртелеграммой Циммермана заставила одну немецкую газету весьма остроумно заметить, что вот, мол, «все говорили у нас, что наша дипломатия заполняется неспособными аристократами и что пора дать дорогу талантам из буржуазии», а назначили в виде первого опыта Циммермана «из буржуазии», и он наделал таких дел, которые не пришли бы в голову и десятку самых дегенеративных аристократов.
Конечно же не злополучная шифртелеграмма Циммермана в Мексику предопределила решение Вильсона объявить войну Германии. К участию в Первой мировой войне американский империализм влекли его собственные корыстные интересы. Однако для оправдания в глазах общественности решения США выступить на стороне Антанты шифртелеграмма Циммермана сыграла решающую роль. Примечательно, что немцы наотрез отказались признать слабости своего шифра и предположили, что вражеские шпионы получили доступ к открытому тексту шифртелеграммы Циммермана.
После войны появились многочисленные версии того, каким образом англичане добыли германский дипломатический код, позволивший им прочесть шифртелеграмму Циммермана. Сами немцы утверждали, что этот код выдал молодой австрийский радиоинженер Александр Сцек. Он имел доступ в помещение радиостанции в Брюсселе, из которого отправлялись правительственные радиограммы немецким дипломатам за границей. Мать Сцека была англичанкой. Именно через нее Сцеку была обещана крупная сумма денег, если он добудет секретный немецкий код. По немецкой версии, Сцек сбежал в Англию, имея на руках вожделенный код. После этого его след был потерян. По окончании войны отец Сцека пытался разыскать сына, но на просьбу сообщить сведения, могущие пролить свет на судьбу Сцека, английские власти ответили категорическим отказом.
По мнению Черчилля, решающую роль в прочтении шифртелеграммы Циммермана сыграли кодовые книги с германского крейсера «Магдебург». Именно благодаря им английским дешифровалыцикам удалось нащупать подходы к вскрытию германских правительственных шифров.
Другая версия связана с именем германского консула в Иране Карла Васмуса, который вел там активную диверсионную деятельность против английских войск. В частности, он собирался взорвать английский нефтепровод. Однако англичане сумели нанести упреждающий удар по расположившемуся на отдых диверсионному отряду Васмуса. Консул, поднятый со сна, в пижаме успел вскочить на коня и ускакать, но у него не было времени прихватить с собой багаж. Имущество Васмуса англичане отправили в Лондон, где оно нашло приют в подвале одного из столичных административных зданий. Позднее, в случайном разговоре с офицером, прибывшим из Ирана, о вещах Васмуса узнал Холл и приказал немедленно доставить к себе. Среди них оказался шифрблокнот, вошедший в историю радиошпионажа как код 13040. А затем случилось так, что главный инженер германской радиостанции в Константинополе давал обед в честь своего возвращения из отпуска, проведенного им на родине. После обеда он на радостях разослал шесть одинаковых сообщений своим коллегам на радиостанциях немецких консульств по всему миру, каждый раз используя для этого соответствующий консульский шифр. Зная код 13040, англичане без особого труда вскрыли шифры еще пяти консульств Германии в разных точках земного шара, что позволило им ознакомиться с содержанием шифртелеграммы Циммермана.
Наконец, согласно еще одной версии, немецкий дипломатический код, с помощью которого была прочитана шифртелеграмма Циммермана, добыл некий шпион Антанты по кличке Смит. Его послали в Брюссель с заданием украсть немецкие шифры. В бельгийской столице Смит нашел ценную помощницу в лице официантки кафе Ивонны, в которую влюбился немецкий офицер, работавший на радиостанции. Под предлогом обучения радиоделу Смит выудил из него сведения о главных элементах немецкого дипломатического кода и благополучно пересек линию фронта в обратном направлении. Сразу же после ухода Смита немцы арестовали Ивонну, поскольку давно следили за подозрительными визитами к ней молодого немецкого радиста, но докопаться до истинного смысла их «радиоуроков» так и не смогли.
Приведенные выше версии не обязательно противоречат друг другу, поскольку один и тот же секретный код мог быть получен разными путями, а открытый текст шифртелеграммы Циммермана добыт за счет совместных усилий криптоаналитиков и агентуристов. Однако покров тайны, окутывающий это дело уже много лет, заставляет предположить, что его суть все еще остается нераскрытой.
Подводя итоги сказанному о роли радиошпионажа Англии в Первой мировой войне, следует отметить, что до вступления в войну английская армия рассчитывала вести ее традиционными средствами. Применение кавалерии, по мнению англичан, делало радиосвязь излишней. Однако ожидания не оправдались: вместо динамичных военных действий, шла война на выживание. Уповая на сильнейший в мире флот, Англия считала себя неуязвимой и недооценила примененные Германией технические новшества — подводные лодки и цеппелины. Возникшие трудности англичанам удалось преодолеть в значительной степени лишь благодаря радиошпионажу.
ШИФРЫ СО ДНА МОРСКОГО
Уже в самом начале Первой мировой войны английское адмиралтейство решительно и без промедления предприняло эффективные меры с целью лишить Германию возможности пользоваться своими трансатлантическими кабельными линиями связи. На пятый день войны английское судно «Телькония» отправилось в Северное море и недалеко от Эмдена, там, где голландское побережье примыкает к немецкому, сбросило за борт какое-то цепляющее приспособление. Вскоре из морских глубин показались длинные змееобразные чудовища, с которых стекала вода и которые были покрыты водорослями. Приглушенные голоса, звуки ударов — и вскоре поднятый груз, перерезанный и теперь бесполезный, был снова выброшен в море. Хотя английский комитет имперской обороны и не предполагал этого, когда в 1912 году планировал данный шаг, разрыв трансатлантических кабелей Германии — первая наступательная операция Англии — явился начальным звеном той цепи, которая в конечном итоге помогла ей выиграть вместе с союзниками Первую мировую войну.
Вскоре после этой операции были ликвидированы германские радиостанции в Африке, на Самоа и в Китае. В результате Германия для связи с внешним миром, лежавшим за пределами Антанты, могла пользоваться только телеграфными линиями нейтральных стран (Швеции, Дании, Голландии), а также линиями связи своих союзников — Австро-Венгрии и Турции. Оставались еще почтовое сообщение и радиосвязь. Все это создало англичанам хорошие условия для перехвата: через руки противников Германии по каналам связи передавались наиболее секретные немецкие планы, с которыми можно было знакомиться прямо в оригинале, но лишь при условии вскрытия защищавших их шифров. Это была возможность, к которой Англия оказалась неподготовленной, но которой она тем не менее сумела быстро воспользоваться. Растущий объем перехвата сделал необходимым привлечение специалистов в области криптографии. На работу в английское адмиралтейство были приняты три добровольца, знавшие немецкий язык. Они-то и занялись изучением в первую очередь немецких шифров. Успеху в их работе способствовало несколько событий первых двух лет мировой войны.
30 августа 1914 года, преследуемый на Балтике двумя русскими военными кораблями, в тумане сел на мель, а потом затонул германский крейсер «Магдебург». Несколько часов спустя русские моряки подобрали тело утонувшего немецкого младшего офицера. Окостеневшими руками мертвец прижимал к груди кодовую книгу. В первую очередь российское командование предприняло все меры к тому, чтобы немцы не узнали о компрометации своего кода. В частности, с этой целью водолазам, обследовавшим затонувший «Магдебург», был объявлен строгий выговор за нерадивую работу, которая якобы не дала ничего ценного. Эта информация как бы между прочим была доведена до сведения капитана немецкого крейсера и членов его команды, взятых в плен. В результате код не был немцами своевременно сменен. Попав месяцем позже в английское адмиралтейство, этот код стал ценнейшим материалом для дешифровальной работы англичан. Они с большим успехом пользовались «подарком» русских.
17 октября того же года капитан еще одного германского корабля после того, как его судно вступило в неравный бой с английскими крейсерами и стало очевидно, что оно будет потоплено, выбросил ящик с документами за борт. 30 ноября водонепроницаемый ящик был подобран со дна моря английским тральщиком, и в нем обнаружили кодовую книгу, уже третью по счету. Фотокопия второй была прислана из Австралии: ее захватили у австралийских берегов на немецком торговом судне еще в самом начале войны.
Благодаря наличию трех кодов английским криптоаналитикам удалось обнаружить принципы, которыми немцы руководствовались при смене ключей для своих шифрсистем. Был составлен список часто используемых морских терминов. Напротив каждого термина в этом списке указывались возможные пятибуквенные комбинации, на которые этот термин мог быть заменен при шифровании. Англичанам достаточно было точно узнать, на какую комбинацию в данном сообщении заменялся хотя бы один морской термин. Тогда соответствие между остальными терминами и пятибуквенными комбинациями становилось ясным, и вся оставшаяся часть шифрсообщения могла быть дешифрована.
Уверенные в том, что сигналы маломощных радиостанций на их судах принимались лишь на небольшом расстоянии, немцы не подозревали об этих достижениях англичан. Однако попытки использовать получаемую с помощью радиошпионажа информацию не принесли ожидаемых успехов английскому надводному флоту. Сказались значительные трудности, возникшие при попытке наладить оперативную связь между флотом и подразделением, занятым дешифрованием перехваченных шифрсообщений в Лондоне.
Радиошпионаж внес значительный вклад в уничтожение подводного флота Германии. За время Первой мировой войны десятки германских субмарин были пущены ко дну. Все они, за немногим исключением, подверглись обследованию искусным английским водолазом Э.С. Мшлером. Специальный морской отряд перебрасывал Миллера с его водолазным снаряжением в те пункты, где были потоплены немецкие подводные лодки. Шифры, которые Миллер извлекал со дна морского, стали могучим оборонительным оружием в борьбе Англии с подводной блокадой. Шифрованные радиограммы германского морского министерства, посылавшиеся подводным лодкам, регулярно перехватывались и дешифровывались. Капитаны немецких субмарин шли навстречу своей смерти, не зная о том, с какой легкостью распоряжения их начальства становились известными врагу.
14 апреля 1916 года была взята в плен немецкая подводная лодка «УБ-16». Наличие больших минных полей, созданных англичанами для защиты от подводных лодок, заставило немцев организовать сопровождение субмарин минными тральщиками. Связь между субмаринами и тральщиками поддерживалась с помощью радиопередатчиков. Чтобы закрыть информацию о передвижении подводных лодок, немцы снабдили их экипажи картами. На карты была нанесена сетка, которая разбивала каждую зону боевых действий на квадраты. Тогда часто сообщение с немецкой подлодки выглядело приблизительно так: «УБ72-1-2-8-027А». Это означало, что лодка «УБ-72» потопила один вражеский корабль водоизмещением две тысячи тонн в квадрате «А-027», а осталось у нее в распоряжении еще восемь торпед. Так вот, на потопленной лодке «УБ-16» был обнаружен полный комплект таких карт для зоны пролива Ламанш с нанесенной на них сеткой, что позволило англичанам организовать там эффективное противодействие германскому подводному флоту.
ИГРА В ПОДДАВКИ
В ходе Первой мировой войны англичане сумели наладить не только чтение ценных шифртелеграмм противника, но и посылку фальшивых шифрованных сообщений германскому флоту от имени его командования в Берлине. Одна из таких шифртелеграмм привела к крупной победе на море: осенью 1914 года недалеко от Южной Америки была уничтожена целая немецкая эскадра, в составе которой находились крейсеры с новейшими дальнобойными орудиями. Ложным приказом, переданным командующему этой эскадры, англичане заставили ее корабли совершить переход из чилийского порта Вальпараисо к Фолклендским островам, где их поджидали английские военные крейсеры и дредноуты, расстрелявшие немцев в упор. Этот приказ отправил с берлинского телеграфа один английский агент. Он смог раздобыть бланки, на которые сам поставил похищенные им печати морского министерства Германии и ее военной цензуры. Записанная на этих бланках, заверенная необходимыми печатями и зашифрованная по всем правилам депеша была безо всяких подозрений принята на телеграфе и отправлена по назначению — в Вальпараисо, командующему немецкой эскадрой. Выполняя содержавшийся в депеше приказ, эскадра добровольно отправилась на место своей гибели.
Еще большее значение имела передача немцам подложного английского кода, якобы употреблявшегося для шифрования особо важных и срочных сообщений. Англичане задумали всучить свой код немцам и время от времени передавать по радио зашифрованные с его помощью ложные приказы. Капитаны английских кораблей не могли знакомиться с содержанием этих приказов, поскольку не были снабжены фальшивым кодом. Расчет был прост, оставалось так подбросить код противнику, чтобы у того не возникло ни малейших сомнений в его подлинности.
В голландском городе Роттердам имелся отель, в котором часто останавливались англичане и который поэтому находился под пристальным наблюдением немецких шпионов. На службе у немцев состоял его портье. Была замечена следующая закономерность: если из Англии приезжал кто-то, по мнению портье, заслуживавший внимания, на следующий день в отель вселялась белокурая дама и снимала номер неподалеку <от комнаты нового постояльца.
22 мая 1915 года в Роттердам прибыло какое-то английское официальное лицо со специальным служебным паспортом. Англичанин явно был особо доверенным дипломатическим курьером. В числе его вещей находилась дорожная сумка, с которой он никогда не расставался. Очевидно, она была предназначена для перевозки документов.
22 мая пришлось на субботу. Английское консульство в Роттердаме было уже закрыто до понедельника. А это означало, что сумка с документами в течение полутора дней будет находиться в номере у приезжего.
В воскресенье после полудня в отель приехала белокурая дама, которую поселили по соседству с англичанином. А тот скучал, не зная, как убить время в незнакомом городе. Портье счел своей обязанностью помочь постояльцу. Он доверительно сообщил, где можно скоротать вечер и как туда добраться. Гость поспешил последовать доброму совету и через несколько минут покинул отель. Правда, он настолько торопился, что забыл захватить с собой сумку с документами.
До места, указанного ему портье, англичанин так и не добрался. Свернув за угол, он сделал крюк и вернулся на укромное место около отеля, откуда мог скрытно наблюдать за окном своего номера. Дело в том, что это был не обычный дипломатический курьер, а секретарь одного из членов английского парламента Гай Локок, специально приглашенный сыграть роль курьера. Локок несколько лет прослужил в министерстве иностранных дел Англии (Форин Офис) и был хорошо знаком с манерами, которые иностранцы считали типичными для английских дипломатов за границей. В его дорожной сумке, кроме прочих документов, лежала копия подложного кода, предназначенного для немцев.
Локок прождал недолго. Через полчаса в его комнате загорелся свет, в окне замелькали тени. Затем вновь стало темно: немцы нашли то, что искали. По их мнению, Локок должен был отсутствовать по меньшей мере часа три — время более чем достаточное для того, чтобы сделать фотокопии всех страниц кодовой книги. Лококу оставалось дождаться, когда в его комнате вновь загорится лампочка.
Около часа ночи свет был зажжен всего на пару минут. Через полчаса Локок «навеселе» вернулся в отель. Внимательный портье помог сильно подвыпившему гостю добраться до номера. Все стороны остались крайне довольны друг другом. А через год тот же Локок был послан в Брюссель с изменениями к ранее подброшенному немцам коду: это должно было убедить их, что англичане и не подозревают о раскрытии своего кода.
С помощью подложного кода англичанам удавалось не раз вводить в заблуждение германское военное командование. Например, в сентябре 1916 года с помощью этого кода был передан приказ ряду английских кораблей, из которого следовало, что они должны будут вскоре принять участие в каких-то десантных операциях. Дополнительно была организована утечка информации, свидетельствовавшей о подготовке десанта, и по другим каналам. Тогда еще не существовало развитого шпионажа с воздуха, быстро получить сведения о концентрации английских судов оказалось невозможно, но имевшихся доказательств хватило для того, чтобы германское командование стало спешно оттягивать с фронта резервы для отражения мифической английской атаки.
Другой английский код попал в руки немцев случайно, но вскоре англичане узнали об этом и сумели воспользоваться сложившимся положением. Речь шла о коде, которым англичане шифровали свои сообщения о расчистке минных полей, установленных немецкими подводными лодками. Была послана радиограмма о том, что у входа в один из портов на побережье Ирландии выловлено много немецких мин. Вскоре туда явилась немецкая субмарина, чтобы поставить новые, и подорвалась на одной из своих прежних мин, которые англичане и не собирались убирать.
ШПИОНСКАЯ ЛИХОРАДКА
Первым из английских государственных деятелей, кто в полной мере оценил важность и полезность радиошпионажа, был Черчилль. В качестве главы адмиралтейства осенью 1914 года он оказался, по его собственным словам, «до некоторой степени ответственным» за возрождение английской дешифровальной службы, от которой в Англии отказались в 1844 году в связи с протестами в английском парламенте против вскрытия почтовой корреспонденции. Участие в планировании операций по заманиванию в ловушку немецкого флота в Северном море с использованием данных, полученных с помощью радиошпионажа в декабре 1914-го — январе 1915 года, произвело на Черчилля огромное впечатление. Десять лет спустя в своих мемуарах о Первой мировой войне он написал: «Все эти годы, в течение которых я занимал официальные должности в правительстве, начиная с осени 1914 года, я прочитывал каждый из переводов дешифрованных шифрсообщений и в качестве средства выработки правильного решения в области общественной политики придавал им большее значение, чем любому другому источнику сведений, находившемуся в распоряжении государства». Оставаясь в правительственном кабинете, Черчилль продолжал знакомиться со сводками информации, которые готовились дешифровальной службой Англии для сведения членов правительства, и после войны, вплоть до ноября 1922 года, когда его карьера министра была прервана.
Почувствовать себя причастным к возрождению английской дешифровальной службы Черчилль получил возможность уже в самом начале Первой мировой войны. На посту главы английского адмиралтейства он приложил руку к созданию в составе ВМС Англии криптоаналитической группы, разместившейся в комнате под номером 40 в здании адмиралтейства и вошедшей в историю радиошпионажа как комната 40. С мая 1916 года криптоаналитики из комнаты 40 перешли в непосредственное подчинение начальника шпионской спецслужбы ВМС Англии Уильяма Реджинальда Холла. В его руках данные, добытые из каналов связи немцев, были грозным оружием против шпионов противника.
В начале 1916 года Берлин и германские дипломатические представительства в США обменялись рядом криптограмм, которые были прочитаны в комнате 40. В одной из них содержалось настойчивое требование оказания Германией военной поддержки «живой силой, вооружением и снаряжением» Роджеру Кейсменту, бывшему английскому консулу. После неудачной попытки набрать добровольцев в антианглийский батальон из числа ирландских военнопленных, находившихся в Германии, Кейсмент собирался поднять восстание в Ирландии. В другой перехваченной англичанами криптограмме сообщалось, что приближается время отплытия Кейсмента в Ирландию на немецкой подводной лодке, и было условлено, что будет передано кодовое слово «овес», если субмарина с Кейсментом на борту выйдет, как было заранее запланировано. Если же возникнет какое-либо препятствие, то будет использовано кодовое слово «сено». 12 апреля 1916 года среди ежедневного обычного потока прочитанных англичанами немецких шифртелеграмм прошло сообщение, содержавшее слово «овес». А десять дней спустя Кейсмент высадился в Ирландии и тотчас был арестован поджидавшими его английскими полицейскими. Он оставался спокойным, назвавшись вымышленным именем и сказав, что он писатель. Однако по дороге Кейсмент попытался выбросить клочок бумаги с записанными на нем кодовыми фразами, которые могли ему понадобиться, такими, как «пришлите еще взрывчатки». Полиция заметила это и конфисковала бумажный обрывок в качестве улики. Кейсмента судили и обвинили в государственной измене. И хотя английская общественность активно выступала за отмену вынесенного судом смертного приговора, Холлу удалось ослабить этот нажим путем тайного распространения через лондонские клубы и палату общин парламента некоторых страниц дневников Кейсмента, свидетельствовавших о его склонности к гомосексуализму. 3 августа Кейсмент был повешен.
Шпионская лихорадка, охватившая в этот период Англию, оказалась до такой степени неистовой, что, когда просто взлетала птица, истеричный свидетель этого безобидного события нередко звал на помощь полицию. Он был совершенно убежден, что видел, как иностранный агент послал в Центр донесение с помощью почтового голубя. Однажды к Холлу пришел на прием сотрудник лондонского финансового округа, назвавшийся «экспертом по шифрпереписке», и сообщил, что прочитал шифрованные сообщения германских шпионов, относившиеся к передвижениям английских войск. Сообщения эти, по его мнению, были посланы под видом частных объявлений в газетах. Холл внимательно выслушал его и попросил зайти еще раз после того, как у него появятся дальнейшие доказательства. Выпроводив гостя, Холл решил проучить его: немедленно составил объявление, звучавшее подозрительно, и поместил в разделе частной хроники газеты «Тайме». На следующий день с «дешифрованным» текстом этого объявления к Холлу прибыл крайне взволнованный «эксперт по шифрпереписке». В его интерпретации данное Холлом объявление содержало сообщение о том, что английские линейные корабли готовились к выходу в море из военно-морских портов Портсмут и Плимут. Как отреагировал «эксперт» на признание Холла, что подозрительное объявление в «Тайме» было делом рук отнюдь не германских шпионов, неизвестно. Скорее всего, просто не поверил.
Вслед за «экспертом по шифрпереписке» еще одним необычным специалистом, с которым Холл изъявил желание побеседовать лично, стал капитан германского флота Франц Ринтелен. На беседу с Холлом Ринтелена привезли сотрудники военно-морской службы контршпионажа Англии сразу после того, как сняли его с парохода голландско-американской трансатлантической линии. Ринтелен являлся организатором знаменитой диверсионной атаки Германии против США» Это была настоящая морская битва, удары которой приходились на суда любой государственной принадлежности с грузом, более или менее прямо предназначенным для использования в военных целях. Деятельности Ринтелена положил бесславный конец непрофессионализм германского военного атташе в Вашингтоне фон Папена. Из его неуклюжих шифровок, которые англичане легко перехватывали и дешифровывали, стало известно о предстоявшем возвращении Ринтелена на родину. Остальное было, как говорится, делом техники. По иронии судьбы незадолго до отбытия из США Ринтелен уведомил своих начальников о том, что, по сведениям его американской агентуры, англичане читают немецкую дипломатическую шифрпереписку, и попросил принять срочные меры. Однако в Берлине не вняли этому предупреждению и не удосужились сменить скомпрометированные шифры.
КОД ПОХИТИЛА ФЛОРА
В знаменитом Ютландском морском сражении между Англией и Германией, как известно, обе противоборствующие стороны признали себя победителями. У этой битвы были два интересных аспекта с точки зрения истории радиошпионажа.
Во-первых, незадолго до сражения командующий английским флотом получил сообщение из адмиралтейства о задержке вот-вот готовых начаться военных операций германского флота. Командующий решил, что до начала битвы еще далеко. На самом деле в это время германский флот, соблюдая полное радиомолчание, на всех парах двигался навстречу английскому. А произошло следующее.
Некий офицер германской армии в качестве хобби занялся декодированием часто менявшихся кодовых сигналов ВМС Англии. Помощь в этом ему оказывали несколько криптоаналитиков, состоявших в штате одной из радиостанций Германии, располагавшейся на берегу Балтики. Им удалось вскрыть шифр, который англичане использовали для защиты своих малоценных линий связи. Упомянутый выше немецкий офицер написал меморандум, адресованный им своему командованию. В меморандуме на основе анализа перехваченных радиосообщений ВМС Англии он рекомендовал германскому адмиралтейству время от времени менять позывные своих кораблей. Незадолго до Ютландского сражения такая замена была осуществлена: флагман германского флота поменялся позывными с одной береговой радиостанцией. Перед самым сражением английское адмиралтейство, перехватив сигнал этой береговой радиостанции, решило, что он принадлежит германскому флагману, и сделало ошибочный вывод о задержке немцами начала своего наступления на море.
Во-вторых, когда во время сражения германский флот начал отступать, то сделано это было по самому короткому маршруту из четырех возможных. А в это время английский флот закрывал для отступления германской флотилии совсем другой путь, несмотря на то что криптоаналитики комнаты 40 располагали правильной информацией. Между 21.55 по Гринвичу 31 мая 1916 года и 03.00 1 июня 1916 года ими были перехвачены и дешифрованы шестнадцать шифрсообщений, имевших отношение к Ютландскому сражению. Открытые тексты трех из них были доведены до сведения командующего английским флотом. К сожалению, в одном содержались неверные данные. Координаты арьергардного корабля германской эскадры были указаны с ошибкой на двадцать километров, в чем можно было убедиться невооруженным глазом с английских кораблей. Ошибку в определении своего местонахождения совершили сами навигаторы с германского арьергардного корабля. Доверие к достоверной информации, полученной дешифрованием двух других шифрсообщений, было подорвано, и английское командование ею не воспользовалось.
Этот немецкий военно-морской код, знание которого англичанами сослужило им плохую службу в завершающей стадии Ютландского сражения, был похищен английской шпионкой, известной под именем Флора. В самый разгар войны Флора свободно разъезжала по всей Германии с голландским паспортом. Заведя любовные связи с несколькими морскими офицерами, Флора похитила у одного из них секретный код ВМС Германии, а ее незадачливый любовник побоялся сообщить своему начальству о краже.
ДИКОВИННЫЙ ТРОФЕЙ
Для английского радиошпионажа третий год войны ознаменовался успехами в борьбе против не только подводного, но и воздушного флота Германии. 24 сентября 1916 года англичанами был сбит немецкий дирижабль (цеппелин) «Л-32», возвращавшийся после налета на Лондон. Среди обломков обнаружили шифрблокнот, использование которого помогло определять маршруты цеппелинов и успешно сбивать их.
В октябре 1917 года немцы провели один из крупнейших налетов своих цеппелинов на Англию. Но на обратном пути победоносный воздушный флот Германии был рассеян сильной бурей. Два цеппелина — «Л-49» и «Л-51» — прибило к земле во Франции недалеко от ставки командования американскими войсками в Западной Европе. «Л-49» был захвачен французами невредимым, а «Л-51» несло над землей до тех пор, пока его рубка управления не оторвалась и не повисла на вершине дерева. Ни на борту «Л-49», ни в рубке управления «Л-51» никаких карт или документов обнаружено не было. Однако один из американских офицеров, участвовавших в поиске, решил пройти по следу, который оставил «Л-51», и был вознагражден за свою настойчивость ценной находкой — обрывком немецкой карты зоны Северного и Ирландского морей. Он продолжал двигаться дальше, отыскивая все новые ее части. Его находка, бесспорно, имела непосредственное отношение к войне, которую немцы вели против Англии под водой и в воздухе, но без знания кодированных обозначений, применявшихся немцами для своих кораблей, использовать захваченную карту было невозможно.
На следующее утро выяснилось, почему ничего не было найдено в захваченном французами «Л-49». Два молодых американских офицера очутились вблизи беспомощного цеппелина сразу после его приземления и сдачи в плен. Они забрались в одну из кают цеппелина и забрали оттуда в качестве трофея книгу-альбом с печатным текстом и фотографиями морских и воздушных кораблей Германии. Более внимательное изучение книги показало, что она содержала германский код, дававший возможность по внешнему виду опознавать морские и воздушные суда. Вскоре кодовая книга вместе с картой были переданы Холлу. Регулярно перехватывая и дешифровывая германские шифрсообщения, англичане захватили врасплох немало подводных хищников Германии. Это был разительный пример согласованных действий союзников: французы вынудили к сдаче неповрежденный «Л-49», американцы разыскали секретную карту и кодовую книгу, а англичане полностью использовали выгоды создавшегося положения.
ЧИСТО АНГЛИЙСКОЕ ТРЮКАЧЕСТВО
В 1917 году радиошпионские методы, оправдавшие себя в борьбе против Германии, английское военное командование решило использовать на Ближнем Востоке, где турецкие войска под командой германских офицеров упорно отбивали попытки английской армии вторгнуться с территории Египта в Палестину. Англичанам для достижения успеха необходимо было нанести внезапный удар, иначе турки, имевшие хорошие дороги позади своих позиций, успевали быстро подбрасывать подкрепления для отражения нападения. Но как сохранить в тайне передвижение по пустыне десятков тысяч навьюченных верблюдов, вздымавших целые тучи песка и пыли?
Англичане пустили в ход искусную дезинформацию. Так, с помощью различных уловок турок познакомили с английским шифром, которым стали передавать ложные сообщения. Принимались меры, чтобы усыпить подозрения противника. Наряду со служебной информацией английские радисты посылали в эфир и сведения личного характера. Воинские части Англии действовали будто бы на основе приказов, переданных им по радио и зашифрованных с помощью намеренно скомпрометированного шифра. А чтобы окончательно убедить турецко-германское командование в правильности полученных ими данных, было решено подбросить туркам офицерскую сумку. Прежде всего туда вложили двести фунтов. Расчет строился на том, что коррумпированные турецкие офицеры сочтут невозможным, чтобы кто-то сам добровольно расстался с такой крупной суммой. Деньги были вложены в записную книжку армейского образца, в которой вместе с дезинформацией имелся также ряд подлинных заметок. Наконец, в сумке лежало несколько черновых записей — они не содержали прямой дезы и должны были позволить туркам прочесть другие ложные шифрматериалы.
А вскоре ловкий английский офицер сознательно наткнулся на турецкий патруль и обстрелял его. Началось преследование дерзкого англичанина. Убегая от погони, тот отвязал лямки седла, которыми были привязаны к седлу сумка, бинокль и — большая ценность в пустыне — фляга с водой. Инсценируя картину поспешного бегства, он бросил винтовку, которую смазал кровью своей лошади, и, пошатываясь в седле, словно задетый пулей, скрылся от погони. После его возвращения в лагерь были спешно разосланы радиограммы о потере важной сумки и на ее поиски были брошены конные патрули.
В результате проведенной операции неприятель был окончательно введен в заблуждение. Черпая информацию из дешифрованных английских шифртелеграмм и всецело доверяя ей, он и не подозревал, что англичане активно готовились к наступлению. Через некоторое время турецкий фронт был прорван. Этот успех имел крупное значение для Лондона не только в военном, но и в политическом плане на фоне неудач Антанты на Западном фронте.
А теперь с Ближнего Востока перенесемся в Восточную Африку, где, имея огромное превосходство над противником, английские войска на протяжении нескольких лет никак не могли добиться успеха в борьбе против отряда немецкого полковника Форбека. Англичане регулярно перехватывали и дешифровывали шифртелеграммы, которыми обменивались Форбек и его начальство в Берлине. В ноябре 1917 года Форбек запросил военное снаряжение, чтобы продолжить свою полупартизанскую войну, которая сковывала в Восточной Африке около трехсот тысяч солдат Антанты. Через свою агентуру в Болгарии англичане узнали, что немцы по частям привезли и собирают там цеппелин, на котором планируют перебросить в Восточную Африку боеприпасы и медикаменты.
16 ноября цеппелин вылетел из Болгарии в направлении Африки. Но, достигнув германской колонии в Восточной Африке, он напрасно кружил в ожидании условленного сигнала с земли о посадке (немецкий полковник в этот момент совершал один из своих рейдов против англичан). Тем временем из Берлина пришло сообщение, что Форбек окружен и цеппелину следует вернуться домой. После возвращения выяснилось, что радиограмма из Берлина, полученная командиром цеппелина, была следствием переданной по радио депеши от Форбека. В действительности же эта радиодепеша была послана не Форбеком, а англичанами, знакомыми и с тогдашним местонахождением Форбека, и с секретным кодом, который использовался им в переговорах с командованием в немецкой столице.
Однако все достижения англичан в борьбе с цеппелинами и субмаринами врага, а также в организации скрытного передвижения многих тысяч верблюдов в пустыне меркнут в сравнении с триумфом Англии в области чтения дипломатической шифрпереписки Германии.
ШИФРТЕЛЕГРАММА ЦИММЕРМАНА
Как уже говорилось выше, с самого начала войны Германия оказалась изолированной от внешнего мира: в ее распоряжении остались всего лишь две трансатлантические кабельные линии связи — из Стокгольма в Буэнос-Айрес, принадлежавшая Швеции, и из Копенгагена в Вашингтон, являвшаяся собственностью США. Обе они были ненадежными, так как проходили через ретрансляционную станцию, контролировавшуюся англичанами. И английские криптоаналитики не преминули этим воспользоваться.
Полученная Англией информация оказалась весьма стоящей. Но наиболее ценной стала частично дешифрованная 19 января 1917 года шифртелеграмма, отправленная министром иностранных дел Германии Циммерманом немецкому посланнику в Мексике. В прочитанной английскими криптоаналитиками части этой шифртелеграммы говорилось о том, что с 1 февраля начнется неограниченная война на море с применением германского подводного флота. Англичане сведения о содержании шифртелеграммы Циммермана попридержали, опасаясь скомпрометировать их источник. Тем временем Германия успела сделать ряд практических шагов для претворения в жизнь своих планов по развязыванию подводной войны.
Одним из них стало вручение 31 января 1917 года ноты, объявившей о начале 1 февраля беспощадной подводной войны, американскому послу в Берлине. Подводная война непосредственно затрагивала интересы и престиж Соединенных Штатов, и поэтому уже 3 февраля президент США Вильсон принял решение разорвать дипломатические отношения с Германией. Все же и после разрыва американо-германских отношений рядом с усиливавшимся течением в пользу войны с Германией в США еще очень прочно удерживалось мнение о том, что дальнейшее сохранение нейтралитета тоже имеет свои выгодные стороны. Однако роковая для Германии ошибка ее дипломатии в эти критические дни нанесла окончательный удар всем американским приверженцам нейтралитета и значительно облегчила сторонникам войны их игру.
К середине февраля 1917 года англичане сумели дочитать шифртелеграмму Циммермана и обнаружили, что в ней, кроме всего прочего, Германия предлагала Мексике вступить в войну против США в надежде вернуть потерянные ею территории. Трудно было представить себе другое предложение со стороны Германии кому-либо, которое до такой степени могло бы разозлить американцев. И вот 20 февраля содержание этой шифртелеграммы было доведено до сведения посла США в Лондоне Пейджа. Ему рассказали сказку о том, что копия шифрованной телеграммы Циммермана была получена в Мексике, привезена в Лондон и тут дешифрована, и, мол, поэтому ее открытый текст передается в распоряжение американского посла с таким запозданием — только 20 февраля. Пейдж этой сказке поверил, о чем англичане с удовлетворением узнали, дешифровав его собственную шифртелеграмму, посланную им президенту Вильсону. А уже 1 марта 1917 года открытый текст шифртелеграммы Циммермана был в полном объеме опубликован в английской прессе.
Тем не менее первоначально большинство представителей правящих кругов США выразило серьезные сомнения в достоверности этой информации. Во-первых, Вильсон не говорил, как в его руки попал открытый текст шифртелеграммы Циммермана, — значит, можно было предположить, что президент стал жертвой какой-нибудь мистификации. Во-вторых, представлялось слишком абсурдным содержание документа. Предлагать Мексике, население которой почти в восемь раз меньше населения США и которая в сотни раз слабее и беднее их, напасть на могучего соседа, чтобы отнять у него территорию, равную всей Мексике, — уже одно это казалось нелепостью.
Развеять сомнения помогло то обстоятельство, что шифртелеграмма Циммермана шла через Вашингтон, и там на почте сохранилась ее копия. Эта копия была переправлена из столицы США в Лондон, где английские дешифровальщики в присутствии Пейджа продемонстрировали свое искусство. К тому же они вскоре дешифровали ряд шифрованных инструкций из Берлина, уточнявших депешу немецкого министра иностранных дел, и передали их в распоряжение американского правительства. И что удивительно, Циммерман, вместо того чтобы отрицать подлинность текста своей телеграммы, опубликованного в английской печати, признал его аутентичность. История с шифртелеграммой Циммермана заставила одну немецкую газету весьма остроумно заметить, что вот, мол, «все говорили у нас, что наша дипломатия заполняется неспособными аристократами и что пора дать дорогу талантам из буржуазии», а назначили в виде первого опыта Циммермана «из буржуазии», и он наделал таких дел, которые не пришли бы в голову и десятку самых дегенеративных аристократов.
Конечно же не злополучная шифртелеграмма Циммермана в Мексику предопределила решение Вильсона объявить войну Германии. К участию в Первой мировой войне американский империализм влекли его собственные корыстные интересы. Однако для оправдания в глазах общественности решения США выступить на стороне Антанты шифртелеграмма Циммермана сыграла решающую роль. Примечательно, что немцы наотрез отказались признать слабости своего шифра и предположили, что вражеские шпионы получили доступ к открытому тексту шифртелеграммы Циммермана.
После войны появились многочисленные версии того, каким образом англичане добыли германский дипломатический код, позволивший им прочесть шифртелеграмму Циммермана. Сами немцы утверждали, что этот код выдал молодой австрийский радиоинженер Александр Сцек. Он имел доступ в помещение радиостанции в Брюсселе, из которого отправлялись правительственные радиограммы немецким дипломатам за границей. Мать Сцека была англичанкой. Именно через нее Сцеку была обещана крупная сумма денег, если он добудет секретный немецкий код. По немецкой версии, Сцек сбежал в Англию, имея на руках вожделенный код. После этого его след был потерян. По окончании войны отец Сцека пытался разыскать сына, но на просьбу сообщить сведения, могущие пролить свет на судьбу Сцека, английские власти ответили категорическим отказом.
По мнению Черчилля, решающую роль в прочтении шифртелеграммы Циммермана сыграли кодовые книги с германского крейсера «Магдебург». Именно благодаря им английским дешифровалыцикам удалось нащупать подходы к вскрытию германских правительственных шифров.
Другая версия связана с именем германского консула в Иране Карла Васмуса, который вел там активную диверсионную деятельность против английских войск. В частности, он собирался взорвать английский нефтепровод. Однако англичане сумели нанести упреждающий удар по расположившемуся на отдых диверсионному отряду Васмуса. Консул, поднятый со сна, в пижаме успел вскочить на коня и ускакать, но у него не было времени прихватить с собой багаж. Имущество Васмуса англичане отправили в Лондон, где оно нашло приют в подвале одного из столичных административных зданий. Позднее, в случайном разговоре с офицером, прибывшим из Ирана, о вещах Васмуса узнал Холл и приказал немедленно доставить к себе. Среди них оказался шифрблокнот, вошедший в историю радиошпионажа как код 13040. А затем случилось так, что главный инженер германской радиостанции в Константинополе давал обед в честь своего возвращения из отпуска, проведенного им на родине. После обеда он на радостях разослал шесть одинаковых сообщений своим коллегам на радиостанциях немецких консульств по всему миру, каждый раз используя для этого соответствующий консульский шифр. Зная код 13040, англичане без особого труда вскрыли шифры еще пяти консульств Германии в разных точках земного шара, что позволило им ознакомиться с содержанием шифртелеграммы Циммермана.
Наконец, согласно еще одной версии, немецкий дипломатический код, с помощью которого была прочитана шифртелеграмма Циммермана, добыл некий шпион Антанты по кличке Смит. Его послали в Брюссель с заданием украсть немецкие шифры. В бельгийской столице Смит нашел ценную помощницу в лице официантки кафе Ивонны, в которую влюбился немецкий офицер, работавший на радиостанции. Под предлогом обучения радиоделу Смит выудил из него сведения о главных элементах немецкого дипломатического кода и благополучно пересек линию фронта в обратном направлении. Сразу же после ухода Смита немцы арестовали Ивонну, поскольку давно следили за подозрительными визитами к ней молодого немецкого радиста, но докопаться до истинного смысла их «радиоуроков» так и не смогли.
Приведенные выше версии не обязательно противоречат друг другу, поскольку один и тот же секретный код мог быть получен разными путями, а открытый текст шифртелеграммы Циммермана добыт за счет совместных усилий криптоаналитиков и агентуристов. Однако покров тайны, окутывающий это дело уже много лет, заставляет предположить, что его суть все еще остается нераскрытой.
Подводя итоги сказанному о роли радиошпионажа Англии в Первой мировой войне, следует отметить, что до вступления в войну английская армия рассчитывала вести ее традиционными средствами. Применение кавалерии, по мнению англичан, делало радиосвязь излишней. Однако ожидания не оправдались: вместо динамичных военных действий, шла война на выживание. Уповая на сильнейший в мире флот, Англия считала себя неуязвимой и недооценила примененные Германией технические новшества — подводные лодки и цеппелины. Возникшие трудности англичанам удалось преодолеть в значительной степени лишь благодаря радиошпионажу.
«РУССКИЕ»
Почему иностранец менее стремится жить у нас, чем мы в его земле? Потому что он и без того уже находится за границей.
К. Прутков. Сочинения
ФЕТТЕРЛЕЙН
В рамках подразделения военно-морского шпионажа английского адмиралтейства и под руководством начальника этого подразделения 1 ноября 1919 года в Англии была создана государственная радиошпионская спецслужба — так называемая Правительственная школа кодов и шифров (ПШКШ). Она отвечала за создание шифрсистем для всех без исключения правительственных организаций и ведомств Англии, а также за подготовку и трудоустройство квалифицированных кадров, которые бы умели успешно использовать на практике свои шифрсистемы и не менее успешно вскрывать чужие. Под этим названием английская радиошпионская спецслужба просуществовала до 1939 года, когда в самом начале Второй мировой войны она сменила свою вывеску и стала называться Центром правительственной связи.
Главой русской секции ПШКШ был назначен некий Эрнест Феттерлейн, по прозвищу Фетти, русский эмигрант. Спрятавшись на борту шведского корабля и благополучно переждав обыск, он сумел бежать вместе со своей женой в Англию. По словам Феттерлейна, он являлся ведущим специалистом в области криптографии в царской России и имел ранг адмирала. Его коллеги по ПШКШ признавали, что Фетти был лучшим среди них при вскрытии шифров, работа над которыми требовала широких познаний.
На указательном пальце правой руки Феттерлейн носил кольцо с огромным рубином. Проявлявшим интерес к этому необычному драгоценному камню он охотно и с гордостью рассказывал, что кольцо сие было жаловано ему высочайшим повелением в знак признательности и в благодарность за криптографические подвиги во славу последнего русского царя-императора Николая Александровича Романова. Фетти говорил по-английски с сильным русским акцентом. Английский он выучил, главным образом читая дешевые детективные романы. Иногда Феттерлейн тешил своих коллег в ПШКШ такими непривычными для слуха образованного англичанина выражениями, как «Кто замел мой карандаш?» или «Да он был просто стукачом!».
Феттерлейн редко вспоминал дореволюционную Россию. Но иногда коллегам удавалось вызвать его на откровенность, сказав что-нибудь такое, что наверняка должно было вызвать возражения с его стороны. Например, на вопрос: «А правда, господин Феттерлейн, русский царь был физически очень сильный и здоровый человек?» — они слышали возмущенный ответ: «Царь был тряпка, без единой мысли в голове, хилый, презираемый всеми». Что отнюдь не мешало Фетти с гордостью выставлять на всеобщее обозрение награду этой «тряпки».
Правительство Советской России отказалось от использования большинства старорежимных шифров России царской ввиду их сложности и громоздкости. Может, и к лучшему, ибо Феттерлейн, предположительно, был автором некоторых из них. Но что касается замены шифрсистем, доставшихся в наследство от «проклятого» царского режима, то вместо них для ведения секретной дипломатической переписки Советским государством стали вводиться новые шифры слабой стойкости, которые вскрывались Феттерлейном без особого труда.
Большой интерес для англичан представляла перехваченная и дешифрованная дипломатическая шифрпереписка большевистского правительства в Москве с Ближним Востоком, из которой, по заявлению англичан, следовало, что оно финансирует оппозиционное движение в английской колонии в Индии. Официальные заявления советских властей настолько отличались от содержания этой шифрпереписки, что правительство Ллойд Джорджа решило опубликовать его в печати, рассчитывая заставить Москву больше никогда не вмешиваться во внутренние дела Англии.
Единственным представителем Советской России в Англии тогда была советская торговая делегация. Прочитанная англичанами шифрпереписка между Москвой и советской торговой делегацией в Лондоне также свидетельствовала, что через последнюю финансируется рабочее движение в Англии и особенно экстремистские элементы в этом движении.
Не последнюю роль в решении обнародовать содержание советской дипломатической шифрпереписки во время англо-советских торговых переговоров, вероятно, сыграло желание Ллойд Джорджа поставить в неловкое положение правительство большевиков, которое не стеснялось в выборе выражений для инструкций членам советской торговой делегации. Так, еще в самом начале переговоров в июне 1920 года Ленин писал заместителю главы делегации Красину: «Эта свинья Ллойд Джордж пойдет на обман без тени стыда или сомнения. Не верьте ни единому его слову и в три раза больше дурачьте его». «Эта свинья» Ллойд Джордж явно решил отомстить за оскорбление.
17 августа 1921 года лондонская газета «Тайме» поместила на своих страницах статью, обвинявшую другую английскую газету «Дейли геральд» в получении денег от Советского правительства. В «Тайме» приводились открытые тексты восьми советских шифртелеграмм, якобы перехваченных английским правительством. Тем самым «Тайме» нарушила данное ею обязательство: английский правительственный кабинет передал этот материал в распоряжение «Тайме» с условием, что газета сошлется на получение его из нейтральной страны. Давая разрешение на такую публикацию, кабинет министров рассчитывал, что Советское правительство решит, будто утечка произошла после того, как шифртелеграммы были расшифрованы.
Н. Клышко, резидент КГБ, работавший в составе торговой делегации в Лондоне, был мало знаком даже с азами криптографии. То ли он невнимательно прочел выпуск «Тайме» от 17 августа, то ли решил, что был вскрыт один-единственный шифр, использованный для зашифрования опубликованных в «Тайме» открытых текстов восьми шифртелеграмм, но, как бы там ни было, Клышко продолжал ошибочно полагать, что советские шифры оставались надежными. Тревоги он не поднял, и вслед за ним Советское правительство сделало вид, будто ничего не произошло. Газетная шумиха продолжалась до сентября, когда в газеты просочились новые разоблачения секретного финансирования английского рабочего движения со стороны Советского государства.
Нельзя сказать, что руководители советского внешнеполитического ведомства — Народного комиссариата иностранных дел (Наркоминдела) — не информировали правительство о неблагополучном состоянии дел в шифровальной службе своего ведомства. 20 августа 1920 года народный комиссар (нарком) иностранных дел Чичерин писал в докладной записке на имя Ленина: «Иностранные правительства имеют более сложные шифры, чем употребляемые нами. Если ключ мы постоянно меняем, то сама система известна многим царским чиновникам и военным, в настоящее время находящимся за границей. Расшифрование наших шифровок я считаю поэтому вполне допустимым». Однако мнение Чичерина, видевшего причину утечки секретной информации в том, что одни использовавшиеся шифры были нестойкими, а разработчики других после революции оказались за границей, разделяли далеко не все. Вот письмо Красина Ленину от 10 сентября 1920 года: «Еще в мае в бытность в Копенгагене по некоторым признакам я начал подозревать, что с шифрованной перепиской через Наркоминдел не все обстоит благополучно. В Англии мои подозрения укрепились, и в последующий мой приезд в Москву я обращал внимание т. Чичерина на необходимость коренной чистки в соответствующем отделе… Дело не в провале шифра или ключа, а в том, что в Наркоминделе неблагополучие, так сказать, абсолютное и лечить его надо радикально». Ленин внимательно относился к таким сообщениям. 25 ноября 1920 года он написал: «Тов. Чичерин! Вопросу о более строгом контроле за шифрами (и внешнем, и внутреннем) нельзя давать заснуть. Обязательно черкните мне, когда все меры будут приняты. Необходима еще одна: с каждым важным послом установить особо строгий шифр для личной расшифровки, т. е. здесь будет шифровать особо надежный товарищ, коммунист (может быть, лучше при ЦК), а там должен шифровать или расшифровывать лично посол (или «агент») сам, не имея права давать секретарям или шифровальщикам».
Первым, кто в полной мере осознал масштаб рассекречивания советских шифрсистем, был Фрунзе, главнокомандующий Южной группой войск Красной Армии. 19 декабря 1921 года Фрунзе доложил в Москву: «Из представленного мне сегодня бывшим начальником врангелевской радиостанции Ямченко доклада устанавливается, что решительно все наши шифры вследствие их несложности вскрываются нашими врагами. Вся наша радиосвязь является великолепнейшим средством ориентирования противника. Благодаря тесной связи с шифровальным отделением Морфлота Врангеля Ямченко имел возможность лично читать целый ряд наших шифровок самого секретного военно-оперативного и дипломатического характера; в частности, секретнейшая переписка Наркоминдела с его представительством в Европе и в Ташкенте слово в слово известна англичанам, специально организовавшим для подслушивания наших радио целую сеть станций особого назначения. К шифрам, не поддававшимся вскрытию немедленно, присылались ключи из Лондона, где во главе шифровального отдела поставлен англичанами русскоподданный Феттерлейн, ведавший прежде этим делом в России. Общий вывод такой, что все наши враги, в частности Англия, были постоянно в курсе всей нашей военно-оперативной и дипломатической работы».
Сообщение авторитетного военачальника не было оставлено без внимания. В конце декабря 1921 года вся дипломатическая переписка между Лондоном и Москвой с использованием радиосвязи внезапно прекратилась и вместо нее была введена курьерская почта. А в марте 1923 года в распоряжении советской торговой делегации появилась новая шифрсистема, более стойкая, чем предыдущая. Тогда же Ллойд Джордж подписал англо-советское торговое соглашение, по которому впервые на Западе Советское правительство признавалось законным и обе страны обязывались воздерживаться от враждебных действий в отношении друг друга. Кроме этого, каждая договаривающаяся сторона брала на себя обязательство не вести вне пределов своей страны официальной пропаганды, направленной прямо или косвенно против правительственных институтов другой страны.
Через несколько недель после подписания договора Феттерлейн вскрыл новый шифр на линии Москва — Лондон, и англичане убедились, что Советское государство не собиралось соблюдать этот договор — финансирование советской стороной индийских националистов и Коммунистической партии Англии продолжалось. В результате дебатов в кабинете министров в мае 1923 года министр иностранных дел Англии лорд Керзон послал ультиматум наркому иностранных дел Чичерину. В нем большевики обвинялись в подрывной деятельности и не только буквально цитировались открытые тексты советских шифртелеграмм, но и отпускались весьма недипломатичные колкости по поводу успешного чтения англичанами шифрованной корреспонденции большевиков: «В русском Комиссариате иностранных дел наверняка узнают следующее сообщение, датированное 21 февраля 1923 года, которое было ими получено от Ф. Раскольникова… В Комиссариате иностранных дел также должны припомнить и радиограмму, полученную им из Кабула и датированную 8 ноября 1922 года… Очевидно, им знакомо и сообщение от 16 марта 1923 года, посланное Ф. Раскольникову помощником комиссара иностранных дел Л. Караханом…»
В ответ Советское правительство заявило, что ультиматум Керзона составлен из открытых текстов перехваченных шифртелеграмм, причем сделано это было якобы тенденциозным и некорректным образом. То есть давалось понять, что тексты подлинные, но их содержание трактуется искаженно и произвольно. Наркома иностранных дел Чичерина просто-напросто застали врасплох. В качестве единственной контрмеры он лишь смог отдать распоряжение о прекращении на время всех контактов советских граждан с подданными Англии, чтобы предотвратить возможную утечку информации. Для англичан это было хоть какой-то компенсацией за неизбежную смену шифрсистем, использовавшихся дипслужбой Советской России. Смена произошла в конце 1923 года. Ясно, что к этому времени у советской стороны не оставалось никаких сомнений в отношении источника информации, попавшей в руки англичан. Сам Керзон публично признал, что ни одна из процитированных им телеграмм, компрометировавших правительство в Москве, не была послана в незашифрованном виде.
Вместе с тем, бездумно пользуясь частыми провалами в советской системе обеспечения безопасности связи, английское правительство иногда само попадало впросак, перехватывая фальсифицированную корреспонденцию. Белогвардейцы в Берлине, Ревеле (Таллине) и Варшаве часто занимались подделыванием советских документов. Разные по качеству исполнения, эти фальшивки служили для их изготовителей как средством заработка, так и способом дискредитации большевиков. Уиндом Чайлдз, с 1921-го по 1928 год состоявший на должности помощника особого уполномоченного английской спецслужбы, назвал эти подделки «нестерпимым безобразием», поскольку, по его мнению, «они позволяли русским кричать «Фальшивка!» каждый раз, когда им предъявляли подлинные документы». Англичанам даже пришлось ввести градацию шпионских данных по степени их достоверности. Произошло это по весьма унизительной причине.
Сотрудники английской шпионской спецслужбы вступили в контакт с агентом БП-11 в Ревеле, который сообщил, что имеет доступ в Наркоминдел и может предоставить Лондону краткое изложение содержания более двухсот шифртелеграмм этого ведомства. Для англичан наибольший интерес представляла информация о финансировании большевиками движения ирландских националистов. Кроме этого, дословное знание открытых текстов советских шифртелеграмм могло оказать существенную помощь криптоаналитикам ПШКШ в дешифровальной работе.
Однако вскоре сведения, полученные от БП-11, были дезавуированы в основном начальником английской полиции, который не подтвердил этих данных и заявил, что, наоборот, ирландские националисты испытывают серьезные финансовые затруднения. Когда по просьбе руководства ПШКШ и для сравнения с ранее полученным резюме от БП-11 потребовали оригиналы открытых текстов шифртелеграмм, тот начал юлить и таким образом окончательно дискредитировал себя. Проверка показала, что подавляющее большинство сведений БП-11 подозрительно совпадало с данными из сомнительных источников.
Снова вскрыть советский шифр Феттерлейну удалось лишь в 1925 году, а через два года ПШКШ представился уникальный шанс. 12 мая 1927 года лондонская штаб-квартира советско-английского торгового общества «Аркос» была вероломно захвачена полицией. Согласно официальному заявлению английского правительства, эта акция проводилась с целью изъятия особо секретного документа, похищенного советской разведкой.
МИЛЛЕР
«Аркос» был учрежден и зарегистрирован советской торговой делегацией в 1920 году в Лондоне как частное акционерное общество с ограниченной ответственностью. В 1923 году Советское правительство разрешило «Аркосу» ведение торговых операций на территории своего государства. К началу 1927 года «Аркос» стал крупнейшим экспортно-импортным объединением в Англии.
Англичане предполагали, что здание «Аркоса» служило респектабельным фасадом для советской разведки. И вот наконец в результате полицейского рейда контршпионская спецслужба Англии получила долгожданный доступ к тысячам советских документов, извлеченных из сейфов в подвале этого здания. Причем рейд продолжался несколько дней. Был проведен повальный обыск, захвачена почта и шифры. Несколько советских сотрудников «Аркоса» пытались воспрепятствовать вероломному обыску, и к ним была применена сила.
Советского шифровальщика Антона Миллера вломившиеся полицейские застали за сжиганием документов. Миллер развел костер в одном из сейфов в подвале здания и старался засунуть туда как можно больше секретных бумаг. Дальнейшие события покрыты мраком неизвестности, равно как и судьба Миллера. Через девять дней, когда большинство советских сотрудников «Аркоса» были отозваны в Москву, владелец левой газеты «Дейли геральд» сделал запрос в парламенте в адрес министра внутренних дел относительно судьбы Миллера. Полученный им ответ сводился к тому, что касаться этого вопроса публично значило бы вступать в противоречие с государственными интересами Англии.
После лихого налета на «Аркос» перехват и чтение шифрпереписки работников советской дипломатической службы в Лондоне продолжались лишь до конца мая 1927 года. И вот почему. В выступлениях перед английским парламентом премьер-министр, министр иностранных дел и министр внутренних дел Англии стали обильно цитировать прочитанные в ПШКШ советские шифртелеграммы. Более того, в середине мая 1927 года, не обращая внимания на протесты главы ПШКШ, английский правительственный кабинет принял решение опубликовать избранные места из секретной советской переписки, чтобы оправдать разрыв дипломатических отношений с СССР. В обсуждении этого решения принимал участие и Черчилль, занимавший тогда один из министерских постов. В результате в конце мая 1927 года Кремль отдал приказ о введении трудоемкого, но при правильном использовании абсолютно надежного шифра.
Эти события отнюдь не способствовали поднятию морального духа сотрудников ПШКШ. Их доверие к властям было надолго подорвано. И хотя во время гражданской войны в Испании ПШКШ вновь удалось добиться определенных успехов (она могла дать достоверную оценку военной мощи Германии и Италии), ее руководство предпочло держать при себе полученные результаты. Как следствие, в 30-е годы, когда двумя державами, представлявшими для Англии наибольший интерес, были Германия и Советский Союз, ПШКШ оказалась не способна снабдить английское правительство хоть сколько-нибудь значительной радиошпионской информацией об этих двух государствах. Несмотря на то, что в течение всего предвоенного периода английские компании связи под предлогом нестабильности в мире были вынуждены поголовно сотрудничать с ПШКШ, которая успешно вскрывала шифры не только потенциальных противников (таких, как Япония), но и союзников (например, США), с Германией и СССР ПШКШ потерпела полную неудачу. Этот провал заставил руководителя шпионских спецслужб Англии в 1938 году отметить в одном из своих меморандумов, что ПШКШ «была совершенно непригодной для тех целей, ради которых она создавалась».
Все же уроки мая 1927 года не пропали даром. Чрезвычайная осторожность, с которой в 40-е годы Черчилль, ставший к тому времени премьер-министром, пользовался полученными английской дешифровальной службой данными, явилась следствием осознания им ущерба, нанесенного ПШКШ в 20-е годы.
Почему иностранец менее стремится жить у нас, чем мы в его земле? Потому что он и без того уже находится за границей.
К. Прутков. Сочинения
ФЕТТЕРЛЕЙН
В рамках подразделения военно-морского шпионажа английского адмиралтейства и под руководством начальника этого подразделения 1 ноября 1919 года в Англии была создана государственная радиошпионская спецслужба — так называемая Правительственная школа кодов и шифров (ПШКШ). Она отвечала за создание шифрсистем для всех без исключения правительственных организаций и ведомств Англии, а также за подготовку и трудоустройство квалифицированных кадров, которые бы умели успешно использовать на практике свои шифрсистемы и не менее успешно вскрывать чужие. Под этим названием английская радиошпионская спецслужба просуществовала до 1939 года, когда в самом начале Второй мировой войны она сменила свою вывеску и стала называться Центром правительственной связи.
Главой русской секции ПШКШ был назначен некий Эрнест Феттерлейн, по прозвищу Фетти, русский эмигрант. Спрятавшись на борту шведского корабля и благополучно переждав обыск, он сумел бежать вместе со своей женой в Англию. По словам Феттерлейна, он являлся ведущим специалистом в области криптографии в царской России и имел ранг адмирала. Его коллеги по ПШКШ признавали, что Фетти был лучшим среди них при вскрытии шифров, работа над которыми требовала широких познаний.
На указательном пальце правой руки Феттерлейн носил кольцо с огромным рубином. Проявлявшим интерес к этому необычному драгоценному камню он охотно и с гордостью рассказывал, что кольцо сие было жаловано ему высочайшим повелением в знак признательности и в благодарность за криптографические подвиги во славу последнего русского царя-императора Николая Александровича Романова. Фетти говорил по-английски с сильным русским акцентом. Английский он выучил, главным образом читая дешевые детективные романы. Иногда Феттерлейн тешил своих коллег в ПШКШ такими непривычными для слуха образованного англичанина выражениями, как «Кто замел мой карандаш?» или «Да он был просто стукачом!».
Феттерлейн редко вспоминал дореволюционную Россию. Но иногда коллегам удавалось вызвать его на откровенность, сказав что-нибудь такое, что наверняка должно было вызвать возражения с его стороны. Например, на вопрос: «А правда, господин Феттерлейн, русский царь был физически очень сильный и здоровый человек?» — они слышали возмущенный ответ: «Царь был тряпка, без единой мысли в голове, хилый, презираемый всеми». Что отнюдь не мешало Фетти с гордостью выставлять на всеобщее обозрение награду этой «тряпки».
Правительство Советской России отказалось от использования большинства старорежимных шифров России царской ввиду их сложности и громоздкости. Может, и к лучшему, ибо Феттерлейн, предположительно, был автором некоторых из них. Но что касается замены шифрсистем, доставшихся в наследство от «проклятого» царского режима, то вместо них для ведения секретной дипломатической переписки Советским государством стали вводиться новые шифры слабой стойкости, которые вскрывались Феттерлейном без особого труда.
Большой интерес для англичан представляла перехваченная и дешифрованная дипломатическая шифрпереписка большевистского правительства в Москве с Ближним Востоком, из которой, по заявлению англичан, следовало, что оно финансирует оппозиционное движение в английской колонии в Индии. Официальные заявления советских властей настолько отличались от содержания этой шифрпереписки, что правительство Ллойд Джорджа решило опубликовать его в печати, рассчитывая заставить Москву больше никогда не вмешиваться во внутренние дела Англии.
Единственным представителем Советской России в Англии тогда была советская торговая делегация. Прочитанная англичанами шифрпереписка между Москвой и советской торговой делегацией в Лондоне также свидетельствовала, что через последнюю финансируется рабочее движение в Англии и особенно экстремистские элементы в этом движении.
Не последнюю роль в решении обнародовать содержание советской дипломатической шифрпереписки во время англо-советских торговых переговоров, вероятно, сыграло желание Ллойд Джорджа поставить в неловкое положение правительство большевиков, которое не стеснялось в выборе выражений для инструкций членам советской торговой делегации. Так, еще в самом начале переговоров в июне 1920 года Ленин писал заместителю главы делегации Красину: «Эта свинья Ллойд Джордж пойдет на обман без тени стыда или сомнения. Не верьте ни единому его слову и в три раза больше дурачьте его». «Эта свинья» Ллойд Джордж явно решил отомстить за оскорбление.
17 августа 1921 года лондонская газета «Тайме» поместила на своих страницах статью, обвинявшую другую английскую газету «Дейли геральд» в получении денег от Советского правительства. В «Тайме» приводились открытые тексты восьми советских шифртелеграмм, якобы перехваченных английским правительством. Тем самым «Тайме» нарушила данное ею обязательство: английский правительственный кабинет передал этот материал в распоряжение «Тайме» с условием, что газета сошлется на получение его из нейтральной страны. Давая разрешение на такую публикацию, кабинет министров рассчитывал, что Советское правительство решит, будто утечка произошла после того, как шифртелеграммы были расшифрованы.
Н. Клышко, резидент КГБ, работавший в составе торговой делегации в Лондоне, был мало знаком даже с азами криптографии. То ли он невнимательно прочел выпуск «Тайме» от 17 августа, то ли решил, что был вскрыт один-единственный шифр, использованный для зашифрования опубликованных в «Тайме» открытых текстов восьми шифртелеграмм, но, как бы там ни было, Клышко продолжал ошибочно полагать, что советские шифры оставались надежными. Тревоги он не поднял, и вслед за ним Советское правительство сделало вид, будто ничего не произошло. Газетная шумиха продолжалась до сентября, когда в газеты просочились новые разоблачения секретного финансирования английского рабочего движения со стороны Советского государства.
Нельзя сказать, что руководители советского внешнеполитического ведомства — Народного комиссариата иностранных дел (Наркоминдела) — не информировали правительство о неблагополучном состоянии дел в шифровальной службе своего ведомства. 20 августа 1920 года народный комиссар (нарком) иностранных дел Чичерин писал в докладной записке на имя Ленина: «Иностранные правительства имеют более сложные шифры, чем употребляемые нами. Если ключ мы постоянно меняем, то сама система известна многим царским чиновникам и военным, в настоящее время находящимся за границей. Расшифрование наших шифровок я считаю поэтому вполне допустимым». Однако мнение Чичерина, видевшего причину утечки секретной информации в том, что одни использовавшиеся шифры были нестойкими, а разработчики других после революции оказались за границей, разделяли далеко не все. Вот письмо Красина Ленину от 10 сентября 1920 года: «Еще в мае в бытность в Копенгагене по некоторым признакам я начал подозревать, что с шифрованной перепиской через Наркоминдел не все обстоит благополучно. В Англии мои подозрения укрепились, и в последующий мой приезд в Москву я обращал внимание т. Чичерина на необходимость коренной чистки в соответствующем отделе… Дело не в провале шифра или ключа, а в том, что в Наркоминделе неблагополучие, так сказать, абсолютное и лечить его надо радикально». Ленин внимательно относился к таким сообщениям. 25 ноября 1920 года он написал: «Тов. Чичерин! Вопросу о более строгом контроле за шифрами (и внешнем, и внутреннем) нельзя давать заснуть. Обязательно черкните мне, когда все меры будут приняты. Необходима еще одна: с каждым важным послом установить особо строгий шифр для личной расшифровки, т. е. здесь будет шифровать особо надежный товарищ, коммунист (может быть, лучше при ЦК), а там должен шифровать или расшифровывать лично посол (или «агент») сам, не имея права давать секретарям или шифровальщикам».
Первым, кто в полной мере осознал масштаб рассекречивания советских шифрсистем, был Фрунзе, главнокомандующий Южной группой войск Красной Армии. 19 декабря 1921 года Фрунзе доложил в Москву: «Из представленного мне сегодня бывшим начальником врангелевской радиостанции Ямченко доклада устанавливается, что решительно все наши шифры вследствие их несложности вскрываются нашими врагами. Вся наша радиосвязь является великолепнейшим средством ориентирования противника. Благодаря тесной связи с шифровальным отделением Морфлота Врангеля Ямченко имел возможность лично читать целый ряд наших шифровок самого секретного военно-оперативного и дипломатического характера; в частности, секретнейшая переписка Наркоминдела с его представительством в Европе и в Ташкенте слово в слово известна англичанам, специально организовавшим для подслушивания наших радио целую сеть станций особого назначения. К шифрам, не поддававшимся вскрытию немедленно, присылались ключи из Лондона, где во главе шифровального отдела поставлен англичанами русскоподданный Феттерлейн, ведавший прежде этим делом в России. Общий вывод такой, что все наши враги, в частности Англия, были постоянно в курсе всей нашей военно-оперативной и дипломатической работы».
Сообщение авторитетного военачальника не было оставлено без внимания. В конце декабря 1921 года вся дипломатическая переписка между Лондоном и Москвой с использованием радиосвязи внезапно прекратилась и вместо нее была введена курьерская почта. А в марте 1923 года в распоряжении советской торговой делегации появилась новая шифрсистема, более стойкая, чем предыдущая. Тогда же Ллойд Джордж подписал англо-советское торговое соглашение, по которому впервые на Западе Советское правительство признавалось законным и обе страны обязывались воздерживаться от враждебных действий в отношении друг друга. Кроме этого, каждая договаривающаяся сторона брала на себя обязательство не вести вне пределов своей страны официальной пропаганды, направленной прямо или косвенно против правительственных институтов другой страны.
Через несколько недель после подписания договора Феттерлейн вскрыл новый шифр на линии Москва — Лондон, и англичане убедились, что Советское государство не собиралось соблюдать этот договор — финансирование советской стороной индийских националистов и Коммунистической партии Англии продолжалось. В результате дебатов в кабинете министров в мае 1923 года министр иностранных дел Англии лорд Керзон послал ультиматум наркому иностранных дел Чичерину. В нем большевики обвинялись в подрывной деятельности и не только буквально цитировались открытые тексты советских шифртелеграмм, но и отпускались весьма недипломатичные колкости по поводу успешного чтения англичанами шифрованной корреспонденции большевиков: «В русском Комиссариате иностранных дел наверняка узнают следующее сообщение, датированное 21 февраля 1923 года, которое было ими получено от Ф. Раскольникова… В Комиссариате иностранных дел также должны припомнить и радиограмму, полученную им из Кабула и датированную 8 ноября 1922 года… Очевидно, им знакомо и сообщение от 16 марта 1923 года, посланное Ф. Раскольникову помощником комиссара иностранных дел Л. Караханом…»
В ответ Советское правительство заявило, что ультиматум Керзона составлен из открытых текстов перехваченных шифртелеграмм, причем сделано это было якобы тенденциозным и некорректным образом. То есть давалось понять, что тексты подлинные, но их содержание трактуется искаженно и произвольно. Наркома иностранных дел Чичерина просто-напросто застали врасплох. В качестве единственной контрмеры он лишь смог отдать распоряжение о прекращении на время всех контактов советских граждан с подданными Англии, чтобы предотвратить возможную утечку информации. Для англичан это было хоть какой-то компенсацией за неизбежную смену шифрсистем, использовавшихся дипслужбой Советской России. Смена произошла в конце 1923 года. Ясно, что к этому времени у советской стороны не оставалось никаких сомнений в отношении источника информации, попавшей в руки англичан. Сам Керзон публично признал, что ни одна из процитированных им телеграмм, компрометировавших правительство в Москве, не была послана в незашифрованном виде.
Вместе с тем, бездумно пользуясь частыми провалами в советской системе обеспечения безопасности связи, английское правительство иногда само попадало впросак, перехватывая фальсифицированную корреспонденцию. Белогвардейцы в Берлине, Ревеле (Таллине) и Варшаве часто занимались подделыванием советских документов. Разные по качеству исполнения, эти фальшивки служили для их изготовителей как средством заработка, так и способом дискредитации большевиков. Уиндом Чайлдз, с 1921-го по 1928 год состоявший на должности помощника особого уполномоченного английской спецслужбы, назвал эти подделки «нестерпимым безобразием», поскольку, по его мнению, «они позволяли русским кричать «Фальшивка!» каждый раз, когда им предъявляли подлинные документы». Англичанам даже пришлось ввести градацию шпионских данных по степени их достоверности. Произошло это по весьма унизительной причине.
Сотрудники английской шпионской спецслужбы вступили в контакт с агентом БП-11 в Ревеле, который сообщил, что имеет доступ в Наркоминдел и может предоставить Лондону краткое изложение содержания более двухсот шифртелеграмм этого ведомства. Для англичан наибольший интерес представляла информация о финансировании большевиками движения ирландских националистов. Кроме этого, дословное знание открытых текстов советских шифртелеграмм могло оказать существенную помощь криптоаналитикам ПШКШ в дешифровальной работе.
Однако вскоре сведения, полученные от БП-11, были дезавуированы в основном начальником английской полиции, который не подтвердил этих данных и заявил, что, наоборот, ирландские националисты испытывают серьезные финансовые затруднения. Когда по просьбе руководства ПШКШ и для сравнения с ранее полученным резюме от БП-11 потребовали оригиналы открытых текстов шифртелеграмм, тот начал юлить и таким образом окончательно дискредитировал себя. Проверка показала, что подавляющее большинство сведений БП-11 подозрительно совпадало с данными из сомнительных источников.
Снова вскрыть советский шифр Феттерлейну удалось лишь в 1925 году, а через два года ПШКШ представился уникальный шанс. 12 мая 1927 года лондонская штаб-квартира советско-английского торгового общества «Аркос» была вероломно захвачена полицией. Согласно официальному заявлению английского правительства, эта акция проводилась с целью изъятия особо секретного документа, похищенного советской разведкой.
МИЛЛЕР
«Аркос» был учрежден и зарегистрирован советской торговой делегацией в 1920 году в Лондоне как частное акционерное общество с ограниченной ответственностью. В 1923 году Советское правительство разрешило «Аркосу» ведение торговых операций на территории своего государства. К началу 1927 года «Аркос» стал крупнейшим экспортно-импортным объединением в Англии.
Англичане предполагали, что здание «Аркоса» служило респектабельным фасадом для советской разведки. И вот наконец в результате полицейского рейда контршпионская спецслужба Англии получила долгожданный доступ к тысячам советских документов, извлеченных из сейфов в подвале этого здания. Причем рейд продолжался несколько дней. Был проведен повальный обыск, захвачена почта и шифры. Несколько советских сотрудников «Аркоса» пытались воспрепятствовать вероломному обыску, и к ним была применена сила.
Советского шифровальщика Антона Миллера вломившиеся полицейские застали за сжиганием документов. Миллер развел костер в одном из сейфов в подвале здания и старался засунуть туда как можно больше секретных бумаг. Дальнейшие события покрыты мраком неизвестности, равно как и судьба Миллера. Через девять дней, когда большинство советских сотрудников «Аркоса» были отозваны в Москву, владелец левой газеты «Дейли геральд» сделал запрос в парламенте в адрес министра внутренних дел относительно судьбы Миллера. Полученный им ответ сводился к тому, что касаться этого вопроса публично значило бы вступать в противоречие с государственными интересами Англии.
После лихого налета на «Аркос» перехват и чтение шифрпереписки работников советской дипломатической службы в Лондоне продолжались лишь до конца мая 1927 года. И вот почему. В выступлениях перед английским парламентом премьер-министр, министр иностранных дел и министр внутренних дел Англии стали обильно цитировать прочитанные в ПШКШ советские шифртелеграммы. Более того, в середине мая 1927 года, не обращая внимания на протесты главы ПШКШ, английский правительственный кабинет принял решение опубликовать избранные места из секретной советской переписки, чтобы оправдать разрыв дипломатических отношений с СССР. В обсуждении этого решения принимал участие и Черчилль, занимавший тогда один из министерских постов. В результате в конце мая 1927 года Кремль отдал приказ о введении трудоемкого, но при правильном использовании абсолютно надежного шифра.
Эти события отнюдь не способствовали поднятию морального духа сотрудников ПШКШ. Их доверие к властям было надолго подорвано. И хотя во время гражданской войны в Испании ПШКШ вновь удалось добиться определенных успехов (она могла дать достоверную оценку военной мощи Германии и Италии), ее руководство предпочло держать при себе полученные результаты. Как следствие, в 30-е годы, когда двумя державами, представлявшими для Англии наибольший интерес, были Германия и Советский Союз, ПШКШ оказалась не способна снабдить английское правительство хоть сколько-нибудь значительной радиошпионской информацией об этих двух государствах. Несмотря на то, что в течение всего предвоенного периода английские компании связи под предлогом нестабильности в мире были вынуждены поголовно сотрудничать с ПШКШ, которая успешно вскрывала шифры не только потенциальных противников (таких, как Япония), но и союзников (например, США), с Германией и СССР ПШКШ потерпела полную неудачу. Этот провал заставил руководителя шпионских спецслужб Англии в 1938 году отметить в одном из своих меморандумов, что ПШКШ «была совершенно непригодной для тех целей, ради которых она создавалась».
Все же уроки мая 1927 года не пропали даром. Чрезвычайная осторожность, с которой в 40-е годы Черчилль, ставший к тому времени премьер-министром, пользовался полученными английской дешифровальной службой данными, явилась следствием осознания им ущерба, нанесенного ПШКШ в 20-е годы.
ТАЙНА
Не робей перед врагом: лютейший враг человека — он сам.
К. Прутков. Сочинения
ПРИШЛА ПОРА ПРИЗНАТЬСЯ
12 января 1978 года министр иностранных дел Англии сделал официальное заявление. Оно касалось тех, кто во время Второй мировой войны работал в ЦПС. Отныне люди, трудившиеся над вскрытием немецкого шифратора «Энигма» («Тайна»), могли открыто заявить, что они участвовали в этой крупномасштабной операции. Одновременно им запрещалось раскрывать технические подробности своей работы и то, как информация, получаемая путем чтения шифровок «Энигмы», использовалась английским правительством и военным командованием. Почему?
Во-первых, специалисты из ЦПС не желали публичного признания, что «Энигму» вскрыть было нельзя, если эта шифрмашина использовалась правильно. Успешное чтение немецкой шифрпереписки в ходе войны полностью зависело от качества перехвата, от знания стандартных языковых оборотов в перехватываемых сообщениях и от ошибок немецких связистов.
Во-вторых, после победы над Германией популярным времяпровождением персонала ЦПС стала охота за «Энигмами». Наградой за добытую целой и невредимой шифрмашину был внеочередной отпуск на родину. Найденные «Энигмы» англичане сбывали другим странам. Даже в конце 70-х годов сотни этих шифраторов все еще использовались по всему миру; Известия о том, что их шифрпереписка читается, не могли не вызвать тяжелые чувства у тех союзников Англии, которые в качестве «помощи» получали в пользование, и отнюдь не за символическую плату, эту шифровальную аппаратуру.
В истории Англии трудно сыскать факты, сравнимые с событиями вокруг «Энигмы» как по степени секретности, которая их окружала, так и по продолжительности времени, в течение которого это происходило. Черчилль, после Первой мировой войны пространно написавший о роли радиошпионажа в достижении победы над Германией, обошел «Энигму» молчанием в своих мемуарах о Второй мировой войне. Его примеру последовали и другие английские политики и военные.
«ЭНИГМА» КАК ОНА ЕСТЬ
Сразу после окончания Первой мировой войны берлинский инженер Артур Шербиус изобрел и запатентовал под названием «Энигма» аппарат для шифрования и расшифрования сообщений. Первоначально «Энигма» использовалась различными европейскими банковскими учреждениями. В 1926 году немцы приступили к оснащению ею своего военно-морского флота, а через два года модифицированная «Энигма» поступила на вооружение германской сухопутной армии. Во время Второй мировой войны шифровальные машины типа «Энигма» наиболее широко применялись Германией для засекречивания передаваемых по радио сообщений, которыми обменивались ее армейские полевые и штабные подразделения. Эти машины также устанавливались на немецких подводных лодках и надводных кораблях.
В 1928 году два экземпляра коммерческой модификации «Энигмы» были куплены адмиралтейством Англии. К 1935 году появилась английская версия «Энигмы», которая применялась в ВВС. Теоретические исследования стойкости как самой «Энигмы», так и ее английской версии показали, что вскрыть их ключи математическими методами было невозможно, если эти шифраторы использовались без ошибок. И действительно, подавляющее большинство шифровок «Энигмы» так никогда и не было прочитано дешифровальщиками.
Шифрмашины «Энигма» напоминали большие кассовые аппараты и получали энергопитание от комплекта батарей. В «Энигме», как на обыкновенной пишущей машинке, имелось три ряда клавиш с буквами. Над клавиатурой были расположены три ряда лампочек-индикаторов, на которые тоже были помещены буквы — по одной на каждую лампочку. На передней панели «Энигмы» располагались три так называемых ротора, которые можно было менять местами. Ротор представлял собой зубчатое колесо с нанесенными на него по ободу буквами алфавита. Через ротор проходили провода, соединяющие двадцать шесть контактов на одной стороне ротора с таким же количеством контактов на другой его стороне. Соединения были выбраны произвольно, но потом они уже не менялись в процессе эксплуатации машины. В каждом из положений ротор представлял какую-то конкретную систему перестановок для двадцати шести возможных электрических сигналов от клавиатуры (по одному для каждой буквы).
Пройдя через три ротора, сигнал с клавиатуры поступал на так называемый рефлектор — систему проводников, соединявшую каждый контакт с другим контактом на задней стороне третьего ротора. Таким образом, рефлектор посылал сигнал обратно через три ротора, но уже по другому пути. Когда сигнал наконец выходил из системы роторов, он поступал на лампочку-индикатор. Для того чтобы одновременно шифровать и передавать текст в линию связи с большой скоростью, требовалось четыре человека. Один зачитывал вслух открытый текст, другой его набивал, третий считывал шифртекст с лампочек, а четвертый передавал его в линию.
Шифровки «Энигм» оказались особенно трудно дешифруемыми еще и потому, что первый ее ротор автоматически поворачивался на одну позицию после каждой зашифрованной буквы. После того как клавиши на клавиатуре были нажаты двадцать шесть раз, ротор возвращался в исходное положение, но зато второй ротор перемещался в новое положение. Когда второй ротор поворачивался двадцать шесть раз, третий ротор также поворачивался на одну позицию. И так далее. Система роторов работала в «Энигме» подобно одометру в автомобиле.
В 1930 году «Энигмы» были модифицированы за счет введения штепсельной панели (ШП) из двадцати шести пар розеток и штепселей. С помощью ШП осуществлялась замена выбранных букв: штепсельная панель выполняла еще одну перестановку перед тем, как соответствующие электрические сигналы от клавиатуры достигали системы роторов, и после того, как они ее покидали. Например, с помощью замены всего шести букв количество ключей «Энигмы» увеличивалось приблизительно в миллиард раз.
Подводя итог рассмотрению внутреннего устройства «Энигмы», заметим, что ключами в ней являлись: 1) расположение трех роторов, 2) установка вращающихся роторов в определенную позицию, 3) соединение пар розеток с помощью шнуров с вилками (один шнур на пару розеток). Общее количество возможных ключей выражалось громадным числом с девяносто двумя нулями.
Массовое производство «Энигмы» было налажено на заводе, выпускавшем счетные машины. К трехэтажному кирпичному зданию завода пристроили два одноэтажных цеха из такого же кирпича, и работа пошла. Каждый цех был разделен перегородками на отделения. Рабочие одного отделения не видели, чем занимались в другом. В каждом отделении изготавливалась лишь небольшая деталь. Составить представление о том, что из этих деталей в конце концов собиралось в строго охраняемом сборочном цехе, для работавших в отделениях было очень трудно.
Отнюдь не лишняя предосторожность, так как завод счетных машинок был расположен на границе с Польшей и среди его рабочих числились не только немцы, но и поляки. И вот один из них, весьма любознательный и толковый, задумался: а что же производится на этом заводе? Общение с товарищами по работе позволило ему составить довольно четкое представление о том, что здесь делались шифровальные машины. С тех пор он начал суммировать все отрывочные сведения, которые ему удавалось узнать. В результате вскоре он получил ясную картину принципиального устройства «Энигмы». Это произошло в январе 1933 года.
К 1935 году было произведено более двадцати тысяч шифровальных машин типа «Энигма», которыми оснащались вооруженные силы Германии — ее флот, сухопутная армия (вермахт) и авиация («Люфтваффе»). Часть машин была направлена также в военную шпионскую организацию Абвер и в органы государственной безопасности. В каждом ведомстве «Энигма» имела свою установку ШП и различное расположение роторов. Смена ключей проходила в соответствии с установленным порядком. Например, вермахт вначале менял установку ШП каждый месяц, а затем каждую неделю. Любое шифрсообщение, говорилось в инструкции по использованию «Энигмы», должно содержать не менее десяти групп по пять букв в каждой. Это рассматривалось как действенная мера для предотвращения его дешифрования математическими методами. Более короткие открытые тексты посылаемых сообщений требовалось попросту дополнять до пятидесяти символов белибердой.
ОБЪЕДИНЕННЫМИ УСИЛИЯМИ
Аннексия Австрии и все возраставшая угроза со стороны Германии побудили Англию, Польшу и Францию объединить свои усилия в области радиошпионажа. К этому времени немцы модифицировали и «Энигму», и процедуру передачи сообщений, шифруемых с ее помощью. В «Энигму» были добавлены еще два ротора. В зашифровании сообщений по-прежнему участвовали только три ротора, но непосредственно перед сеансом связи их можно было выбрать из пяти имевшихся в наличии.
Кроме того, если раньше всех немецких операторов единой сети связи заранее уведомляли, каким именно ключом следует пользоваться, то с 15 сентября 1938 года им предписывалось выбирать свои собственные. На практике это означало, что так называемая преамбула — стандартный начальный набор коротких посылок, которые перед передачей основной информационной части сообщения должен был отправить немецкий оператор связи, — оставалась прежней. В дополнение к дате и длине сообщения оператор все еще вставлял в преамбулу ключ, используемый для данного сеанса связи. Но теперь вместо того, чтобы браться в соответствии с каким-то правилом из заранее заготовленной таблицы, его предлагалось выбирать наугад для каждого сообщения.
Изменения в практике шифрования сообщений с помощью «Энигмы» придали еще большую важность давно планировавшейся тремя странами встрече специалистов-криптоаналитиков для обсуждения сложившегося положения в деле вскрытия «Энигмы» и ускорили ее проведение. Французы и англичане на этой встрече честно признались, что они недалеко продвинулись в чтении шифровок «Энигмы». Правда, французы «забыли» рассказать о контактах со своим агентом в германской криптографической службе. Поляки отплатили им той же монетой, «забыв», в свою очередь, упомянуть о создании ими нового электромеханического устройства под экзотическим названием «бомба» для автоматического поиска ключей к «Энигме». Англичане не утаили на встрече с союзниками ничего, но не оттого, что они были благороднее своих партнеров, а просто потому, что скрывать им было особенно нечего.
Вскоре после встречи Польша потерпела сокрушительное военное поражение от Германии, и польские криптоаналитики были вынуждены переехать во Францию. С этого момента криптоаналитические методы, апробированные на практике польскими специалистами, стали применять и англичане. В начале 1940 года последние даже самостоятельно вскрыли ключ «Люфтваффе» от 6 января 1940 года. С увеличением шансов на чтение немецкой шифрпереписки с использованием «Энигмы» англичане заключили соглашение с французами, оставив им и полякам ведение всех основных исследовательских работ по вскрытию «Энигмы», а сами занялись совершенствованием «бомбы».
ЗОЛОТЫЕ ЯЙЦА
В Англии центром работ по вскрытию «Энигмы» стало поместье викторианской эпохи Блетчли-парк в ста километрах от Лондона. К началу 90-х годов оно мало изменилось по сравнению с 40-ми годами, когда стало приютом лучшим умам Англии. Там они работали, одержимые одной мыслью — разгадать тайну «Энигмы», скрывавшую немецкие планы. Со временем их число выросло до девяти тысяч мужчин и тысячи женщин. Старый дом уже не мог вместить всех, и рядом с ним выросли временные строения, построенные на скорую руку. Уцелевшие от разрушения бараки стояли там и полвека спустя как молчаливые свидетели фантастической техники, которая скрывалась за их стенами в ту пору, когда делались первые шаги в компьютерный век. Блетчли-парк стал своего рода университетским городком для особо одаренных английских математиков. Это была разношерстная компания эксцентричных, блестящих ученых, большинство из которых окончили Кембриджский университет. Их вечные розыгрыши, вплоть до музыкальных пародий, создавали в Блетчли-парк свою неповторимую атмосферу. Первым среди них был молодой чародей-математик Алан Тьюринг, которому в момент поступления в ЦПС на работу исполнилось 27 лет. В историю науки он вошел как основатель науки о счетно-вычислительных машинах. Еще до войны он написал множество работ по теории автоматов (машину Тьюринга знают все, кто хоть сколько-нибудь соприкасался с этой областью математики). Именно на таких, как он, рассчитывала Англия, намереваясь вскрыть немецкие шифрсистемы, и она не ошиблась в своем выборе.
С первым успешным опытом чтения немецкой шифрпереписки в начале 1940 года перед англичанами встала проблема: нужно было, с одной стороны, не скомпрометировать, а с другой, максимально полно использовать источник информации. Поэтому было решено представить дело так, будто данные исходят от высокопоставленного агента в Берлине под псевдонимом Бонифаций.
Однако среди тех, кому предназначалась эта информация, Бонифацию доверяли слабо: ЦПС явно нуждался в военных, которые могли бы осознать ценность радиошпионских данных и соответствующим образом преподнести их высшему руководству страны. Событиям 1940 года было суждено в корне изменить положение дел.
Весной 1940 года немецкий диктатор Гитлер приступил к покорению Западной Европы. По принципу домино одна за другой к его ногам пали Дания, Норвегия, Голландия и Бельгия. В начале мая того же года немцы повели массированное наступление против войск Англии и Франции. Первым его признаком было усиление активности немецких радиостанций. Задним числом после двадцати дней сражений в ЦПС удалось прочитать шифрпереписку «Люфтваффе» за 20 мая 1940 года. Затем чтение стало регулярным, что давало примерно по тысяче дешифрованных сообщений в день. Хотя полученная информация касалась только «Люфтваффе», она позволяла представить картину боевых действий во всей ее полноте, так как германская авиация работала в тесном контакте с вермахтом. Однако английские и французские войска отступали настолько хаотично, что воспользоваться данной информацией им не удалось.
В это же время для ЦПС началась новая фаза в войне. К лету 1940 года Англия осталась один на один с Германией. Подразделение ЦПС, занимавшееся чтением шифрпереписки Японии, перехватило и дешифровало сообщение, переданное японским послом из Венгрии в Токио, о том, что, беседуя с премьер-министром Венгрии Хорти, он получил сведения о подготовке высадки немецких войск в Англии. Грозным оружием Англии в предстоявшей схватке не на жизнь, а на смерть должны были стать молодые гении, собравшиеся в Блетчли-парк. Именно им предстояло отыскать верный путь в сложнейшем электрическом лабиринте, который представляла собой «Энигма». В мае 1940 года их задача усложнилась еще больше: немцы внесли изменения в практику обмена шифрсообщениями, имевшие весьма негативные последствия. Эти изменения касались преамбулы и заключались в следующем.
До 1 мая процедура была достаточно простой. Отправитель шифрсообщения проверял, правильно ли им установлен ключ: какие три ротора из пяти выбраны, в какой последовательности они установлены, правильно ли задана коммутация на ШП. Далее в открытую он посылал запрос на установление связи с получателем сообщения. После прихода подтверждения о готовности установить связь отправитель ставил роторы в нужное положение, задаваемое тремя буквами латинского алфавита (например, «НТС»), по своему собственному желанию. Эти три буквы составляли начало шифрсообщения. Чтобы передать эти три буквы, от оператора требовалось наугад выбрать еще три буквы, скажем «BLG». Используя «BLG» для задания начального положения роторов, оператор два раза набирал на клавиатуре «Энигмы» «НТС» и получал «RWSANW». Получатель брал «BLG» из преамбулы и устанавливал роторы своей «Энигмы» в требуемое положение. Далее расшифровывался участок текста «RWSANW», и получался ключ для расшифрования всего принятого шифрсообщения.
С 1 мая 1940 года «НТС» зашифровывалось только один раз, и вместо привычных двух пятибуквенных комбинаций «BLGRW SANWH» в перехватываемом сообщении появлялись лишь буквы «BLGRW S…». До этого нововведения прежде, чем определить положение роторов, криптоаналитики ЦПС должны были установить остальные элементы ключевой системы, что производилось на основе одной только девятибуквенной преамбулы с использованием «бомбы». Потеря трех букв в преамбуле оказалась решающей. Постепенно, по мере распространения немцами нововведения, «Энигма» перестала вскрываться. У команды, собравшейся в Блетчли-парк, оставались считанные месяцы, чтобы преодолеть неожиданно возникшее препятствие. Объяснялась такая спешка тем, что именно летом 1940 года немецкие ВВС были полны решимости сокрушить английские еще до начала высадки войск на острове. Маршал немецкой авиации Геринг широко использовал «Энигму» в своих наступательных операциях, поскольку был твердо уверен, что ее шифрсообщения прочесть невозможно. Но он ошибался: буквально накануне начала широкомасштабной операции «Люфтваффе» команде из Блетчли-парк удалось с помощью примитивной счетно-вычислительной техники, анализа перехвата и сообщений английских агентурных шпионских служб раскрыть тайну изменения преамбулы и вновь приступить к вскрытию ключевых установок «Энигм» в «Люфтваффе». Они успели как раз вовремя.
В июле 1940 года началась битва за Англию. Геринг пообещал Гитлеру, что его летчики поставят Англию на колени за один месяц. Но Геринг недооценивал мощь английской авиации и, подобно другим руководителям германского генерального штаба, преувеличивал надежность «Энигмы». Уверенное, что его шифрсообщения невозможно прочесть, командование «Люфтваффе» повсеместно применяло «Энигмы» для засекречивания оперативных заданий. Эта исключительно важная информация из Блетчли-парк сразу же передавалась командующему английскими ВВС Даудингу. Дешифровки получили кодовое наименование «Ультра». В своем бункере приступил к изучению «Ультра» и премьер-министр Англии Черчилль. Информационные сводки «Ультра» он окрестил золотыми яйцами, а команду из Блетчли-парк уподобил волшебным гусям, которые несли их без лишнего шума.
Снова и снова английская авиация успешно отражала налеты «Люфтваффе»: с помощью «Ультра» Даудинг читал мысли Геринга на расстоянии. С абсолютной точностью он знал, как разумнее использовать силы, где нанести удар, а где, наоборот, отступить. 13 августа 1940 года в отчаянной попытке сдержать обещание, данное Гитлеру, Геринг задумал осуществить грандиозную атаку с воздуха, чтобы сокрушить, наконец, английскую авиацию. Операция получила название «День орла». Используя «Энигму», Геринг заблаговременно отдал шифрованный приказ произвести массированные атаки на цели, располагавшиеся на обширной территории. Его план состоял в том, чтобы втянуть в воздушное сражение как можно больше самолетов противника и уничтожить их. Эта шифровка была перехвачена и дешифрована англичанами, а ее содержание своевременно доведено до сведения Даудинга. Когда немецкая операция началась, командование ВВС Англии было наготове и умело организовывало оборону, пользуясь информацией из сводок «Ультра». Каждый эшелон самолетов противника встречала небольшая группа английских истребителей, чтобы дезорганизовать порядки атакующих с минимальными для себя потерями. В этом сражении объединенные силы английских летчиков и криптоаналитиков одержали верх. Но воздушная битва за Англию была отнюдь не закончена.
15 сентября 1940 года Геринг приказал нанести по Англии последний, решающий удар. Снова непрерывные атаки следовали одна за одной. И снова английские криптоаналитики лишили план Геринга фактора внезапности. Из материалов «Ультра» Даудинг узнал, что боевой дух летчиков «Люфтваффе» неуклонно падает. Узнал он и то, что у них не было достаточного прикрытия из истребителей. А главное — что у англичан было вдвое больше боевых самолетов, чем предполагали немцы. Брошенные в бой резервы принесли победу Англии: потери англичан составили немногим более девятисот самолетов против двух тысяч со стороны Германии.
БОНИФАЦИЙ — УИНСТОНУ…
В сентябре 1940 года Черчилль распорядился, чтобы его знакомили со всей дешифрованной перепиской немцев, а не просто с выдержками из нее. На стол к нему попадали также данные о перехваченной, но непрочитанной шифрпереписке. Зачем?
Во-первых, Бонифаций к тому времени уже вполне доказал свою значимость — открыл кодовое название операции по высадке немецких войск в Англии («Морской лев») и выяснил роль «Люфтваффе» в этой операции. Во-вторых, Черчиллю доставляло огромное удовольствие самому просматривать прочитанную шифрпереписку немцев, а потом, ссылаясь на «сверхсекретный источник информации», глушить оппозицию своим стратегическим и тактическим решениям. Ведь по его настоянию только полдюжины из почти сорока членов английского правительства знали про золотые яйца из Блетчли-парк. Черчилль твердо полагал, что огромный политический опыт позволял ему наиболее правильно оценивать и использовать информацию, предоставленную ЦПС. Интересно отметить и то, что эксперты ЦПС в целях конспирации должны были составлять итоговые сводки добываемой информации так, чтобы ее источник оставался неясным для непосвященных.
Черчилль стал первым английским премьер-министром, который посетил ПШКШ — ЦПС. В отличие от своих предшественников, он сумел убедить английских криптоаналитиков в том, что лично заинтересован в их успехах. Когда в октябре 1941 года в Блетчли-парк стала ощущаться нехватка людских и материальных ресурсов, прямое обращение к Черчиллю помогло разрешить все затруднения.
Особое внимание, которым данные, добываемые ЦПС, пользовались со стороны Черчилля, имели и оборотную, менее приятную сторону для английских криптоаналитиков. Глава английского правительства неоднократно подвергал ЦПС критике за упущения в работе. Например, руководство ЦПС заслужило порицание за то, что своевременно не обратило внимания на настойчивый интерес Гитлера к конкретной боевой операции одной из его армий. Были в ЦПС и другие проколы.
Нельзя сказать, что детальное знакомство Черчилля с дешифровками немецких криптограмм неизменно позволяло ему объективно и безошибочно оценивать складывавшуюся на фронтах ситуацию. Конечно, данные, добытые чтением шифрсообщений немецкого военного командования разных уровней, позволяли Черчиллю взглянуть на происходившие события глазами немцев. Однако людям свойственно ошибаться и вводить в заблуждение (преднамеренно или непроизвольно) остальных. Так, например, на стол Черчиллю регулярно попадали дешифрованные телеграммы в Берлин командующего немецким экспедиционным корпусом в Африке генерала Роммеля с просьбами прислать подкрепление, провиант и снаряжение. Изучая их, Черчилль составил неверное представление об истинной военной мощи корпуса Роммеля, и это дорого стоило англичанам. Потерь можно было бы избежать, будь данные радиошпионажа подвергнуты проверке с помощью информации о противнике, полученной другими способами. Радиошпионажем, как и сладким, нельзя злоупотреблять — это один из уроков его истории.
Другой урок состоит в том, что данные радиошпионажа часто ставили политиков перед трудным выбором. В начале ноября 1940 года (по другой версии, в 2 часа дня 14 ноября) из материалов «Ультра» англичане узнали о варварском плане Германии: в ночь с 14-го на 15 ноября ее самолеты должны были совершить налет на английский город Ковентри и стереть его с лица земли. Черчилль принял нелегкое решение: в интересах сохранения тайны вокруг «Ультра» не предупреждать городские власти о налете. В назначенный день от Ковентри осталось лишь одно воспоминание. Эта чудовищная акция даже вошла в словарь войны — в нем появился новый термин «ковентрировать».
Благодаря детальному знакомству с содержанием всей дешифруемой англичанами шифрпереписки немцев Черчилль одним из первых обратил внимание на явное несоответствие между немецкими планами военной кампании и общей теорией искусства ведения боевых действий. В начале Второй мировой войны складывалось впечатление, что с немецкой стороны сражениями руководили непрофессионалы, поскольку шаги верховного командования Германии были совершенно непредсказуемыми. Даже знание намерений немцев на ближайший период не давало возможности делать обоснованные прогнозы на будущее. Радиошпионаж Англии оказался бессилен проникнуть в секреты стратегического планирования германского военного командования. Так продолжалось до тех пор, пока Черчилль не узнал о наличии астролога в свите Гитлера. К премьер-министру был срочно вызван авторитетный английский специалист по астрологии. На вопрос Черчилля о том, какой прогноз о месте нанесения очередного удара англичан на западноевропейском театре боевых действий мог дать Гитлеру его придворный предсказатель будущего, тот ответил кратко: «Балканы». Тогда по заданию Черчилля немцам стали активно подбрасывать дезинформацию о якобы готовящейся балканской операции английских войск. Гитлер поверил в это и приказал оголить другие участки фронта ради усиления своих оборонительных укреплений на Балканах. В июле 1943 года англо-американский десант неожиданно высадился на юге Италии и, почти не встречая сопротивления, дошел до Рима.
К декабрю 1941 года перехват немецких сообщений стал значительным, но процент читаемой шифрпереписки оставался небольшим. На первом этапе военных действий большая часть ключей «Энигмы», вскрытых ЦПС, относилась к Северной Африке. В декабре 1941 года генерал «Люфтваффе» Кессельринг был назначен командующим на этом театре военных действий. А вскоре в ЦПС перехватили шифровку от Кессельринга, помеченную как сообщение высшей степени важности. На ее чтение были брошены все силы. Англичане с удивлением обнаружили, что шифровка содержала приказ срочно доставить в ставку Кессельринга его любимую шелковую пижаму. Вероятно, для обеспечения боеспособности немецких войск на севере Африки облачение их командующего в шелка было в высшей степени важно!
К концу 1941 года никакого существенного прогресса в разработке методов вскрытия ключей «Энигмы» достигнуть не удалось, хотя вступление в войну СССР открыло для ЦПС новые возможности улучшить качество перехвата. Советское правительство дало согласие на создание станции перехвата с английским персоналом в Мурманске. Глава ЦПС предостерег от возможного разглашения русским секретов английского радиошпионажа. Станцию перехвата, несмотря на это, все-таки открыли, но уже в 1943 году закрыли по требованию Советского правительства, так как английские операторы не ограничились перехватом только немецких сообщений, уделив внимание и линиям связи приютивших их союзников.
В течение всего 1941 года ЦПС продолжал количественно расти, однако ощущался недостаток свежих идей для улучшения основного направления его работы — чтения немецкой шифрпереписки с использованием «Энигмы». Такие идеи появились только в 1942 году, когда для проверки установки роторов «Энигмы» Тьюрингом была разработана схема электромагнитной машины, прототипом для которой послужила польская «бомба». Ее назначение состояло в том, чтобы смоделировать эффект роторов «Энигмы» с помощью вращавшихся барабанов. Барабаны воспроизводили всевозможные установки роторов «Энигмы» за несколько секунд вместо часов, как это было раньше, и идентифицировали те из них, которые переводили отрывки перехваченного шифртекста в осмысленные фразы на немецком языке. Определив такую установку роторов, машина сама останавливалась, и найденный ею ключ можно было дополнительно проверить на других шифрсообщениях.
Алгоритм вскрытия ключей «Энигмы» Тьюринга, примененный им для создания усовершенствованной «бомбы», основывался на сравнении вариантов дешифровки перехваченного шифрсообщения с неким эталонным текстом. Для реализации алгоритма на практике требовалось осуществить несколько «проходов» эталонного и шифрованного текстов. Поскольку перфолента, на которую эти тексты набивались, была непрочной и не выдерживала многократного механического считывания, было создано релейное устройство для хранения текстов. Это устройство в совокупности с подсоединенными к нему электромагнитными барабанами стало первым в мире компьютером.
Экземпляр такой машины под названием «Агнес» был построен за шесть недель. Тут же возникла проблема с персоналом, ибо эти машины требовали к себе постоянного внимания. И оно было обеспечено женщинами-добровольцами английских ВМС: они дежурили сменами по восемь часов. Сохранилась инструкция, в которой предписывалось установить барабаны и зачистить контакты спиртом для предотвращения короткого замыкания. После запуска машины начинали вращаться тридцать два барабана, причем с большим шумом и с разной скоростью. Затем внезапно они останавливались. С каждого барабана считывалось значение, с помощью которого производилась установка оператором другой, проверочной машины.
Помощь англичанам в определении ключей оказывали не только их умные машины, но и сами немцы. Например, одна из самых сложных модификаций «Энигмы» использовалась ими неправильно. Вместо каждодневного изменения установки всех четырех роторов, по четным дням вращались только два крайних ротора, а по нечетным — менялось угловое положение пары внутренних роторов.
«ТРИТОН» ИЗ НЕМЕЦКОЙ СУБМАРИНЫ
Для Англии, островного государства, море имело принципиальное значение. Без импортного продовольствия, нефти и оружия ей было не выстоять, и немцы это хорошо понимали. Адмирал Дениц, командующий немецкими военно-морскими силами, объявил Англии «тоннажную войну». Тихоходные, неповоротливые конвои англичан стали легкой мишенью для вражеских субмарин. К осени 1940 года немецкие подводные лодки ежемесячно пускали на дно около двухсот тысяч тонн английских морских грузов. С виллы на западном побережье Франции адмирал Дениц по радио поддерживал связь со своим подводным флотом с помощью хитроумных шифровок «Энигм».
Из этой радиопереписки англичане черпали много полезной для себя информации. Адмиралтейство Англии получало от ЦПС сведения о местоположении подводных лодок немцев, связывалось по радио с английскими судами и приказывало им в случае опасности изменить курс или давало рекомендации, каким путем следовать. Это всегда делалось под благовидным предлогом и без указания источника информации. Вполне оправданная предосторожность, так как основные шифраторы английских ВМС были давно скомпрометированы. Однако вскоре немцы обратили внимание на то, что их подводный флот действует все менее и менее успешно.
В сентябре 1941 года они сменили ключи во всех своих флотских шифраторах, а на подводных лодках приступили к замене старой «Энигмы» на ее новую модификацию с четырьмя роторами вместо трех. Четырехроторная «Энигма» вошла в историю радиошпионажа под названием «Тритон». В преамбуле посылаемого шифрсообщения при использовании этой шифровальной машины стоял префикс «БЕТА БЕТА». И вот с начала 1942 года в преамбулах немецких криптограмм англичане стали замечать эти ужасные (для ЦПС и для английского флота) префиксы. За один только ноябрь 1942 года было потоплено сто девяносто судов союзников общим водоизмещением семьсот двадцать девять тысяч тонн, и все потому, что прочитать шифрсообщения немецких подводных лодок не удавалось.
Ключи к «Тритону» были получены благодаря нескольким обстоятельствам. Во-первых, оказалось, что в нарушение требований безопасности некоторые из перехваченных шифртекстов совпадали по длине с переданными ранее с помощью старой «Энигмы». Да и то шесть «бомб» без перерыва работали семнадцать дней, чтобы их прочесть. Во-вторых, обнаружилось, что для шифрования некоторых сообщений, таких, как сводка погоды, например, четвертый ротор не использовался, так как применялись трехбуквенные комбинации для обозначения положения роторов. Тогда после выделения посланий, которые шифровались «Тритоном» с помощью лишь трех роторов, облегчалось чтение шифрсообщений, полученных с использованием всех четырех. Но все равно, даже если ротор под номером четыре не мог быть переставлен с другими (то есть его положение разрешалось считать фиксированным), введение четвертого ротора в схему «Энигмы» увеличивало количество различных перестановок в двадцать шесть раз!
Одно утешало англичан — «Тритон» не применялся надводным флотом Германии. В борьбе против него можно было продолжать пользоваться предложением, которое еще в 1941 году высказал молодой офицер Ян Флеминг. Оно было столь же авантюрно, как и все, что он придумал позже, прославившись в качестве автора шпионских романов о Джеймсе Бонде. Идея Флеминга была проста: если шифр трудно вскрыть, его надо выкрасть. Немцы использовали в Атлантике суда метеослужбы, находившиеся в океане по три месяца. Каждое имело на своем борту «Энигму» с набором ключей на этот срок. И вот в Северную Атлантику отправились английские эсминцы, чтобы захватить какое-нибудь одинокое немецкое метеосудно. Один из них, «Сомали», 7 мая 1941 года засек по правому борту пароходный дымок — это было немецкое метеосудно «Мюнхен». После того как «Сомали» открыл по «Мюнхену» огонь, немецкий радист выбросил за борт имевшуюся там «Энигму», но забыл уничтожить ключевые установки к ней на следующий месяц, которые и были захвачены англичанами.
Два дня спустя состоялась новая, на этот раз незапланированная встреча: у берегов Гренландии атаковавшая английский конвой немецкая подводная лодка после яростной контратаки была вынуждена всплыть на поверхность. Группа захвата с эсминца, сопровождавшего морской караван, обнаружила на борту тонувшей субмарины «Энигму» и инструкции по ее использованию. В результате с июля по декабрь 1941 года любой месячный ключ для немецких подводных лодок вскрывался в Блетчли-парк в течение двух суток. Полученная информация незамедлительно передавалась в Лондон в центр наблюдения за передвижением немецких подводных лодок. Английские конвои обходили их далеко стороной, а эсминцы успешно выслеживали и топили. Но «Тритон» изменил ситуацию в корне.
США указали Англии на огромные потери, которые нес их объединенный флот. На это директор ЦПС оптимистично заявил, что из пятидесяти ключей «Люфтваффе» и вермахта двадцать шесть были вскрыты и что переписка, закрываемая «Тритоном», тоже будет читаться. Его оптимизм оправдался только 13 декабря 1942 года, но не за счет построения новой «бомбы», опробовавшей все четыре ротора, а благодаря документам, обнаруженным на потопленной в Средиземноморье немецкой подводной лодке. В течение шести часов англичане преследовали эту лодку, пока она не всплыла на поверхность очень близко от охотившегося за ней английского военного корабля. Командир немецкой подводной лодки приказал своей команде покинуть ее. В это время трое английских моряков разделись и прыгнули в воду.
Когда моряки доплыли до покинутой немцами подводной лодки, на ней даже горел свет. Двое из них, забравшись внутрь лодки, успели найти в ней экземпляр «Тритона» с пачкой документов, которые оказались таблицами ключей к нему, и передать все это третьему, стоявшему близко от выходного люка. Прихватив с собой ценную добычу, тот еле-еле смог выбраться из субмарины. Перед тем как покинуть ее, немецкие подводники открыли кингстоны, и вскоре два моряка, вновь отправившиеся в недра подводной лодки в надежде поживиться чем-нибудь еще, оказались похороненными в ней на дне моря. Их обоих наградили посмертно, а третий, оставшийся в живых, как выяснилось при составлении на него наградных документов, соврал по поводу своего возраста при зачислении на военную службу. Поэтому из ВМС его уволили, и вскоре он погиб во время немецкого авианалета на Лондон, пытаясь спасти от пожара свою сестру. Поистине, кому суждено сгореть, тот не утонет!
С конца 1942 года англичане возобновили регулярное чтение шифровок с немецких подводных лодок, благодаря экземпляру «Тритона» и документам, захваченным на потопленной в Средиземноморье субмарине. Потери Англии в Северной Атлантике сократились вдвое, торговые конвои стали доходить до цели чаще, чем тонуть на пути к ней. В дальнейшем к интеллектуальному потенциалу английских криптоаналитиков прибавилась промышленная мощь союзника Англии — США. Новые корабли и самолеты, специально созданные для борьбы с немецкими подводными лодками, вскоре одержали над ними полную победу: 24 мая 1943 года ввиду понесенных колоссальных потерь адмирал Дениц приказал своим субмаринам покинуть просторы Северной Атлантики. И немалая заслуга в этой победе Англии на море принадлежала ее криптоаналитикам, которые действовали исключительно смело и находчиво, умело расставляя противнику ловушки и не прощая ему ошибок.
Если немцы выбирали и устанавливали какой-то ключ, который никак не удавалось вскрыть, то использовался следующий трюк. Английские ВВС с помощью нестойкого шифратора передавали некоторый набор шифрсообщений. Действия эти имели одну цель: шифрсообщения должны были прочитать немцы. Как только открытый текст хотя бы одного из них попадал в немецкую сеть связи, закрывавшуюся с помощью «Энигмы» с ключом, который не поддавался вскрытию, этот текст выделялся английскими криптоаналитиками в общем потоке перехваченных шифрсообщений, и по нему определялся трудный ключ. С июня 1943-го по февраль 1944 года таким образом были вскрыты пятнадцать ключей «Энигмы», использовавшейся в «Люфтваффе».
В декабре 1943 года в распоряжение ЦПС поступила первая «супербомба» под названием «Колосс». Это была автоматическая программируемая машина, выполнявшая арифметические и логические операции над двоичными числами. Она была снабжена считывателем с перфоленты, работавшим со скоростью пять тысяч символов в секунду, и электрической печатающей машинкой, обеспечивавшей «скорострельность», которая достигала пятнадцати символов в секунду. Программирование осуществлялось с помощью коммутационной панели. Кстати, начиная с создания «супербомбы» ЦПС всегда оснащался самой современной вычислительной техникой. Например, в 80-е годы там использовались суперкомпьютеры серии «Крей». Хотя, по мнению специалистов ЦПС, они имели один существенный недостаток — слабую надежность, так как ломались через каждые триста часов работы.
О размахе английского радиошпионажа против Германии говорит тот факт, что к концу Второй мировой войны англичанам были известны стиль, привычки и особенности буквально всех немецких связистов. За каждой сетью связи в ЦПС был закреплен отдельный сотрудник. Он отслеживал всю переписку, с тем чтобы составить детальную картину, касающуюся состава, структуры, места расположения и намерений конкретных гражданских и военных ведомств или воинских подразделений Германии, пользовавшихся этой сетью связи.
Для радиошпионажа главный итог Второй мировой войны состоит в том, что она дала возможность на практике убедиться в действенности его методов, впервые примененных еще до войны. Воюющие стороны использовали малейшие ошибки и оплошности, которые допускали операторы связи противника при передаче своих сообщений в эфир. Началось широкое применение счетно-вычислительной техники для ускорения процесса вскрытия используемых противником ключей. Крупицы информации, имевшейся в распоряжении спецслужб радиошпионажа, активно дополнялись данными шпионской агентуры. Противнику регулярно навязывались сообщения для передачи по его каналам шифрованной связи с целью последующего выделения в общем потоке перехвата и использования полученной таким образом информации для дешифрования других криптограмм. Все изменения и нововведения в организации шифрованной связи противника тщательно отслеживались. Велись боевые действия, ставившие целью исключительно захват шифровальных машин противника и ключей к ним. Этот опыт, приобретенный во время войны, весьма пригодился и в мирное время.
НА СЛУЖБЕ У КГБ
Сверхсекретная информация, которую английские криптоаналитики добывали во время Второй мировой войны из немецких линий связи, попадала и в Москву. Происходило это двумя путями.
Во-первых, через советских агентов в Англии, имевших к ней доступ. Агентов было два. Один из них, Лео Лонг, благодаря прекрасному знанию немецкого языка в декабре 1940 года был зачислен в отдел МИ-14 английского министерства обороны. Этот отдел занимался сопоставлением и анализом шпионской информации о боевых порядках немецких войск. Здесь Лонг знакомился с данными, полученными благодаря успехам английских криптоаналитиков. После войны Лонг перешел из МИ-14 в военном министерстве в английскую контрольную комиссию в Германии, отошел от дел и стал противиться попыткам советской разведки восстановить утерянный к тому времени контакт. Отказ Лонга от сотрудничества объяснялся в основном изменениями в семейной жизни. Его первая женитьба на коммунистке оказалась неудачной. Лонг женился снова, и семейные дела поглотили его целиком, не оставив места для работы на советскую разведку.
Во-вторых, Лондон сам в завуалированной форме поставлял в Москву данные, добытые с помощью радиошпионажа. О немецком плане «Барбаросса» англичане были осведомлены задолго до его осуществления. Английский офицер Сесил Барклей был одним из немногих сотрудников посольства Англии в Москве, знавших о существовании ЦПС. Без ссылки на источник информации он официально предупредил одного из представителей высшего военного командования СССР о планировавшемся вторжении Германии. Насколько там обратили внимание на это предупреждение и во что такое пренебрежение к любезно предоставленным данным радиошпионажа обошлось Советскому Союзу, хорошо известно.
После нападения Германии на СССР вскрывавшиеся в ЦПС ключи «Энигмы» стали касаться шифрования немецких сообщений не только на Западном, но и на Восточном фронте. Например, удалось определить ключевую установку «Энигмы» вермахта от 27 июня 1941 года, которая использовалась на советско-германском фронте. Затем был найден ключ «Энигмы», который вермахт и «Люфтваффе» применяли при проведении совместных операций против советских войск. Тем не менее англичане не спешили поделиться достигнутыми успехами со своим восточным союзником по антигитлеровской коалиции. Дело в том, что США и Англия приняли совместное решение, которого они твердо придерживались в течение всей войны. Оно заключалось в том, чтобы ничего не сообщать СССР об «Ультра». Одной из причин стало их опасение, что использовавшиеся Советским Союзом шифры имели слишком слабую стойкость. Из-за их ненадежности Стюарт Мензис, осуществлявший руководство ЦПС во время войны, категорически не советовал Черчиллю передавать в Москву материалы, полученные в результате чтения немецкой шифрпереписки. По его мнению, сообщить советской стороне, что англичане вскрыли «Энигму», было равносильно тому, чтобы доложить об этом прямо немцам. К концу июня 1941 года в ЦПС было выявлено, что немцы читали часть шифрованного радиообмена советских судов и 17-й авиационной армии и что они хорошо понимали сигнальную систему советской авиации, дислоцированной под Ленинградом. Не было никаких гарантий, что та же участь не постигла бы советские шифры, применявшиеся для защиты сообщений стратегической важности.
Предвоенные чистки среди лиц высшего командного состава Красной Армии, проведенные под предлогом их шпионажа в пользу Германии, породили на Западе опасения, что немецкие шпионы проникли в советское военное руководство. Кроме того, первоначально у американцев и англичан было мало уверенности, что СССР сможет выстоять перед лицом сокрушительной немецкой военной мощи. Когда же стало ясно, что Советский Союз не только в состоянии выстоять, но и имеет все шансы на победу в войне против немцев, сыграли роль взаимное недоверие и соперничество союзников. Тем не менее полностью игнорировать СССР было невозможно, и уже 24 июля 1941 года Черчилль, несмотря на все протесты, отдал Мензису распоряжение передавать в Москву данные, полученные с помощью радиошпионажа, в незашифрованном виде через английскую военную миссию при условии, что любой риск компрометации ее источника будет исключен. После этого при виде важного перехвата, касавшегося событий на Восточном фронте, Черчилль непременно спрашивал: «А это передали русским?» Происхождение таких шпионских данных англичане обычно прикрывали фразами типа: «По сообщению высокопоставленного источника в Берлине…», или «По сообщению очень надежного источника…», или «Как сообщил сотрудник министерства обороны Германии…». Обозначения вражеских частей, соединений и другие детали, которые могли раскрыть, что информация получена с помощью радиошпионажа, опускались.
Например, 11 июля 1942 года в ЦПС было дешифровано следующее шифрсообщение немцев: «1. Следует ожидать нарастания давления вражеских войск на 2-ю армию. Желательно сдержать мощные силы противника на фронте армии с учетом операций Восточной армии в целом. 2. В задачу армейской группы фон Вайхса входит удержание совместно со 2-й Венгерской армией Донецкого фронта между устьями р. Потудань и р. Воронеж и совместно со 2-й армией — Воронежского плацдарма и позиции по линии Ольховатка — Озерск — Борек — железнодорожная станция Котыш». Два дня спустя это сообщение было передано в английскую военную миссию в Москве в таком виде: «Для информации Генерального штаба русских. По полученным из разных источников сведениям, сообщаем, что немцы, включая венгерские части, намерены удерживать русских на фронте Ливны— Воронеж — Свобода, в то время как танковые силы пойдут к юго-востоку между реками Дон и Донец». Для желающих — своеобразный тест на сообразительность и внимание: найдите не менее десяти совпадений в этих двух процитированных текстах.
Летом 1941 года английский офицер доставил в Москву оперативные коды, навигационные пособия и позывные «Люфтваффе». Аналогичные материалы он получил взамен. Вслед за ним документацию о беспроволочной связи вермахта и инструкции по вскрытию ручных шифров немецкой полиции привез другой английский офицер, которому в обмен были отданы некоторые захваченные у немцев документы. По мнению англичан, эти документы не представляли большого интереса. В Лондоне обеспокоились таким односторонним обменом полезной информацией. Кроме того, в ЦПС считали, что в Москве недостаточно эффективно пользовались предоставлявшимися им сведениями. Один из английских криптоаналитиков вспоминал: «В период крупных танковых битв 1942 года мы предупреждали русских о немецкой западне, в которую они гнали живую силу и технику. Трудно поверить, что они доверяли этим предупреждениям, потому что иначе они смогли бы избежать тех огромных потерь, которые понесли».
С лета 1942 года поток передаваемой в Москву оперативной шпионской информации, полученной в результате вскрытия «Энигмы», значительно сократился. Исключение составляли лишь сообщения особой важности. В декабре 1942 года в критический момент Сталинградской битвы в Москву была передана инструкция по вскрытию ручных шифров Абвера в надежде получить взамен что-либо равноценное. Ожидания не оправдались. Постепенно контакты с советской разведкой стали еще больше ослабевать, а после открытия второго фронта вообще прекратились. И это понятно. Англо-американские союзники попросту боялись усиления советского влияния в послевоенной Европе, а СССР с самого начала войны имел все основания не слишком доверять своим союзникам по антигитлеровской коалиции.
Тогда же, летом 1942 года, одновременно с сокращением количества официально поставляемой из Лондона в Москву радиошпионской информации ее стал отправлять туда тайно Джон Кернкросс, советский агент, завербованный еще в 1935 году. В марте 1942 года Кернкросс поступил на работу в ЦПС. И хотя он провел там меньше года, его пребывание в цитадели английского радиошпионажа совпало с наступлением решающего периода в ведении боевых действий на Восточном фронте.
В круг профессиональных обязанностей Кернкросса в ЦПС входил главным образом анализ перехвата радиообменов «Люфтваффе». По его собственному мнению, звездный час настал для него летом 1943 года перед Курской битвой, когда немцы начали операцию «Цитадель» против Красной Армии. 30 апреля англичане отправили в Москву предупреждение о готовившемся немецком наступлении, а также материалы немецкого шпионажа о советских силах в районе Курска, полученные англичанами путем вскрытия «Энигмы». Кернкросс же передал туда оригинальные открытые тексты шифрперехвата, где были впрямую указаны воинские части и соединения, упоминание которых всегда изымалось англичанами из материалов, посылаемых в Москву.
Больше всего внимание Москвы привлекла информация Кернкросса о расположении немецких эскадрилий. Советское военное командование за два месяца до начала немецкого наступления под Курском нанесло три упреждающих бомбовых удара по семнадцати немецким аэродромам в полосе протяженностью более тысячи километров от Смоленска до Азовского моря. Цели были выбраны с учетом полученной от Кернкросса информации. Эта серия из трех массированных бомбовых ударов стала крупнейшей операцией советской авиации во Второй мировой войне. Было совершено полторы тысячи самолето-вылетов, уничтожено пять сотен самолетов противника, советские потери составили сто двадцать два самолета. За предоставленные им данные Кернкросс получил благодарность Москвы и был награжден советской медалью. Однако к этому времени трудности передачи информации из места расположения ЦПС в Москву настолько возросли, что Кернкросс уже не мог больше их преодолевать и накануне Курской битвы сменил место работы.
С отказом Лонга от сотрудничества, а позднее со сменой работы Кернкроссом советская разведка не только лишилась ценных источников информации, но для нее к тому же пропала возможность оценивать достоверность данных, которыми с ней делилась английская военная миссия в Москве. Вдобавок стало трудно находить основания для понукания советских криптоаналитиков, ставя им в упрек успехи их английских коллег, о которых свидетельствовали сообщения Лонга и Кернкросса.
После окончания Второй мировой войны покрывавшая «Ультра» тайна привела к появлению множества мифов. Согласно одному из них, англичанам очень хотелось, чтобы Советский Союз извлекал пользу из материалов «Ультра», касавшихся Восточного фронта. Но это надо было сделать таким образом, чтобы одновременно и обезопасить их источник, и убедить СССР в важности и надежности информации. Проблема была якобы решена путем перекачки данных «Ультра» через советскую разведывательную группу «Люси», действовавшую в основном на территории Швейцарии. Таким образом, источник информации был скрыт, а советское руководство действовало как надо, доверяя сведениям, полученным от собственных агентов. Слава английскому радиошпионажу, который выиграл войну не только на Западном, но и на Восточном фронте?
В этой версии нет ни грамма правды. Дело в том, что перехваты с Восточного фронта всегда являлись большой проблемой для ЦПС. Немцы очень часто использовали для связи свои наземные линии, и далеко не вся связь шла по радио. Но даже в тех случаях, когда для передачи шифровок задействовался эфир, расстояние и иные объективные факторы неблагоприятно влияли на качество приема английских станций перехвата. Шифрсообщения с перевранным текстом требовали очень много времени на обработку. Трудности усугублялись необходимостью их дешифрования. Проще было с криптограммами «Люфтваффе». Но шифры частей вермахта на Восточном фронте в ЦПС удавалось вскрывать лишь время от времени — в период с июня по сентябрь 1941 года и в октябре — декабре 1942 года. Кроме того, чтение шифрперехвата с Восточного фронта никогда не рассматривалось в ЦПС в качестве первостепенной задачи. Там работали в первую очередь с материалами, имевшими оперативное значение для английского командования. Поэтому информация, полученная в ЦПС с Восточного фронта, могла служить лишь для общей ориентации о масштабах, целях и результатах немецких наступлений, да и то с задержкой на два-три дня. Далее она должна была из Блетчли-парк попасть в Лондон, потом — в распоряжение радиста «Люси» в Швейцарии, а затем после зашифрования — в Москву.
Однако все эксперты в вопросах истории шпионажа в годы Второй мировой войны сходятся в том, что ценность информации «Люси» состояла именно в оперативности. В большинстве случаев эта информация приходила в Москву в течение двадцати четырех часов после того, как она становилась известна в Берлине. Ясно, что материалы «Ультра» никак не могли служить источником сведений для «Люси». Разведывательные данные большой важности и достоверности добывал для «Люси» генерал Фриц Тиль, который возглавлял шифровальный отдел в главнокомандовании вермахта. Будучи вторым человеком в службе связи немецкой армии, в случае необходимости он использовал предоставленные ему возможности для установления контакта по радио со своим связником.
Две трети немецкой военной мощи было сосредоточено на Восточном фронте. Тем не менее именно там роль «Ультра» остается тайной. Возможно, что долгое сохранение этой роли в секрете призвано скрыть послевоенное политическое значение «Ультра». А состоит оно в том, что нежелание англичан поделиться плодами своих успешных радиошпионских операций с Советским Союзом, взвалившим на себя основные тяготы войны с Германией, усугубило его недоверие к Западу и послужило одной из причин развязывания «холодной войны». Да еще настолько взбесило нескольких английских офицеров, тайно работавших на советскую разведку, что с тех пор они были полностью убеждены в правильности ранее сделанного ими выбора.
СЛАГАЕМЫЕ УСПЕХА
Подытоживая все сказанное об усилиях англичан в области радиошпионажа, можно выделить несколько основных причин, сделавших возможным их успех в дешифровальной работе против немцев во время Второй мировой войны.
Во-первых, на протяжении Второй мировой войны немцы в основном использовали единственную шифрмашину — «Энигму». Это означало, что англичане могли сосредоточить свои усилил на одном, главном направлении. Кроме того, отсюда следовало, что английские криптоаналитики располагали очень большим объемом шифрованной переписки противника, несомненно облегчавшим им работу над вскрытием «Энигмы».
Во-вторых, англичанам была известна схема «Энигмы». Эта шифрмашина поступила в свободную продажу еще в конце 20-х годов. И хотя впоследствии она была неоднократно модифицирована с целью повышения стойкости, а также несмотря на то, что разные государственные учреждения и военные ведомства Германии оснащались различными модификациями «Энигмы», англичане всегда успевали вовремя составить представление как о схеме этого шифратора в любой модификации, так и о применявшихся немцами процедурах изготовления ключей для него.
В-третьих, по собственной беспечности или по неосторожности немцы зачастую способствовали успешному решению задач, стоявших перед криптоаналитиками Англии.
В-четвертых, для ведения радиошпионажа англичанам удалось привлечь наиболее способных и интеллектуально развитых людей, для профессиональной подготовки которых в области криптоанализа были созданы все необходимые условия. При этом квалифицированные кадры не распылялись по многим учреждениям и ведомствам, а были сконцентрированы в одном месте — в криптоаналитическом центре в Блетчли-парк.
В-пятых, для автоматизации й ускорения дешифровальной работы англичане активно применяли электромеханические устройства, в состав которых входили и электронные компоненты, позволявшие значительно повысить скорость автоматического перебора ключей «Энигмы».
И наконец, последнее: англичанам просто очень везло. Список подарков судьбы, без которых их успехи в радиошпионаже не были бы столь впечатляющими, можно продолжать довольно долго.
МОЖНО ЛИ ПОДСЛУШАТЬ МЫСЛИ ВРАГА?
Итак, 70-е годы раскрыли наиболее тщательно скрываемую тайну Второй мировой войны. Только спустя тридцать лет после ее окончания можно было сказать, что генерал Эйзенхауэр считал, что материалы «Ультра» внесли «решающий вклад в победу», Черчилль не мог на нее нарадоваться и полагал, что «Ультра» — это то, «чем мы выиграли войну». Когда же возник неизбежный вопрос, почему в таком случае победа не пришла раньше, один из западных историков заявил, что благодаря «Ультра» путь к победе для англо-американских союзников стал короче на год, а то и на два.
Чтобы понять истинное значение проникновения в мысли противника, которое имело место в годы Второй мировой войны и которому не было прецедентов в военной истории, потребовалось время. Восторженные оценки, появившиеся после вынужденного тридцатилетнего молчания, мешали трезво оценить значение материалов «Ультра» и затеняли их важные аспекты. Действительно ли роль «Ультра» в достижении победы была столь значительна? Если английские и американские генералы, превозносимые за блестящее проведение военных кампаний, знали заранее о планах противника, то не уменьшает ли это блеск их побед? И еще вопрос: неужели немцы так и не узнали о том, что их шифрсообщения перехватываются и дешифровываются врагом?
Сейчас со всей определенностью можно сказать, что во Второй мировой войне материалы «Ультра» не сыграли той роли, которую им пытаются приписать апологеты. Только от пяти до десяти процентов радиошпионских данных «Ультра», отосланных на места ведения боевых действий, были использованы в деле. Никаких сведений «Ультра» впрямую не поступало ниже уровня командования английской армией. Ее нижние эшелоны получали эту информацию лишь в виде оперативного приказа. По материалам «Ультра», содержавшим данные о передвижениях немецких танковых колонн или кораблей, нельзя было немедленно вести боевые действия. Поэтому сначала приходилось проводить наблюдение с воздуха, причем в такой открытой форме, что немцы при всем желании не могли его не заметить, и только после этого наносить огневой удар по вражеским танкам или кораблям.
Генералы не могли понять, почему подчиненные им офицеры с таким нежеланием выполняют приказы, в правильности которых их заверяют. Английский генерал Лукас, командовавший корпусом при высадке англо-американского десанта в Западной Европе в январе 1944 года, не имел прямого доступа к материалам «Ультра», но зато его начальники имели. Они знали, что немцы не могли оказать сопротивления Лукасу, если он вздумает пойти в глубь побережья. Однако начальники не имели права прямо сказать об этом своему генералу. Они принуждали его атаковать, но их оптимизм выглядел фальшиво при сопоставлении с имевшимися у самого Лукаса данными. Поэтому он решил соблюдать осторожность и оставаться на занятых позициях. Немцы собрались с силами и задержали высаживавшиеся на побережье войска. Лукас, вскоре освобожденный от командования за проявленную нерешительность, написал в своем дневнике: «Похоже, всем были известны намерения немцев, кроме меня». Справедливое заявление.
С другой стороны, существовала опасность, что распространение слишком большого количества материалов «Ультра» будет контрпродуктивно. Материалы не могли подменить кропотливую работу со всеми имеющимися данными и превратить посредственного командира в военного гения. Последнему по-прежнему приходилось разрабатывать детальные планы операций, стимулировать активность подчиненных и приспосабливаться к менявшимся условиям. Материалы «Ультра» даже могли стеснять командира в его действиях. Начальство, получая ту же секретную информацию о противнике, что и он, считало себя вправе не только давать советы, но и убирать непослушных. Так случилось с двумя отличными английскими генералами, которых Черчилль в начале африканской кампании отстранил от должности, полагая, что благодаря «Ультра» знал о немцах столько же, сколько знали генералы, и поэтому счел их действия неверными.
Иногда можно услышать, что из материалов «Ультра» англичане узнавали обо всем, что противник докладывал о себе самом. Но военные тоже подвержены человеческим слабостям. Они преувеличивают, утаивают, хвастаются, обманывают сами себя и без видимых причин меняют мнение. Материалы «Ультра» не принимали во внимание эмоции. Например, Роммель часто нарушал приказы сверху или сообщал Берлину одно, а делал совершенно другое. Он обладал великолепной интуицией и, если обстоятельства ему благоприятствовали, менял свои планы, не удосужившись предварительно уведомить начальство. Причиной сокрушительного поражения англичан в битве при Кассеринге в феврале 1943 года было то, что по линии «Ультра» прошел немецкий приказ о наступлении в одном направлении, а Роммель, нарушив его, двинулся в другом.
Оценка, англо-американскими союзниками военной мощи немцев, с которой они должны были столкнуться с началом боевых действий в Западной Европе, может показаться более точной, чем оценка немцами силы союзных войск. Ведь благодаря «Ультра» англичане знали практически о каждой из полусотни немецких дивизий, находившихся во Франции. Немцы же приписывали противнику семьдесят пять дивизий, в то время как их было только пятьдесят. Сознание того, что им предстоит бороться с силами большими, чем на самом деле, подорвало обороноспособность немцев, а знание о такой реакции с их стороны, в свою очередь, оказало значительную поддержку англичанам и американцам. Но так ли все было в действительности?
После войны, в 1946 году, англичане допрашивали одного немецкого полковника, не имевшего ни малейшего представления о существовании «Ультра». Полковник заявил: «К концу 1943 года меня с моим шефом, как минимум, раз в месяц вызывали на совещания в штаб верховного командования. Мы каждый раз поражались абсолютно нелогичной недооценке „потребностей немецких сил обороны во Франции, Норвегии и на Балканах. Соединения постоянно перебрасывались с одного театра военных действий на другой. В конце концов мы с шефом решили дать преувеличенную оценку количества дивизий союзников, чтобы как-то уравновесить сверхоптимистические прогнозы в штабе верховного командования. Поэтому наши оценки превышали реальные примерно на двадцать дивизий».
И не был дешифровальный центр в Блетчли-парк тенью немецкого верховного руководства. Первый шаг в длинной цепочке, приводившей материалы «Ультра» в штаб английского командования, мог быть сделан лишь в том случае, если немцы использовали для связи радиопередатчики. Но немецкая армия во многом придерживалась традиций. В начале Второй мировой войны большинство ее сообщений передавалось по телеграфу, и их невозможно было перехватить в Англии. Иногда приказы переправлялись посредством голубей и собак. Даже в самый разгар войны немцы все равно отдавали предпочтение телеграфу и телефону, и только если они отсутствовали, прибегали к помощи радио. Лишь от четверти до трети всех немецких сообщений было передано по радио, причем в основном — не высокого стратегического, а среднего или низшего тактического уровня. Исключение составлял только Абвер, который использовал радио даже для передач внутри страны, предпочитая его более безопасной кабельной связи.
Все ли перехваченные шифрсообщения могли быть прочитаны? Конечно нет. Успех с «Люфтваффе» не повторился в отношении вермахта. В течение всей войны в Блетчли-парк боролись с невероятно сложными немецкими шифрами для крупных кораблей и субмарин. Но даже когда английским дешифровальщикам удалось совладать с «Тритоном», адмиралтейство не сумело справиться с хлынувшим потоком радиошпионской информации. Глава секции, занимавшейся шифрсообщениями с немецких подводных лодок, вскоре свалился от полного физического и психического истощения, хотя эта секция обрабатывала только шифровки, имевшие срочное оперативное значение.
Учитывая количество необходимых операций (дешифровка, перевод, обработка и зашифрование полученной информации для передачи ее потребителям), сотрудники Блетчли-парк работали в постоянном напряжении, чтобы материалы «Ультра» не теряли актуальности. Ведь даже задержка на час могла сделать их бесполезными.
Помимо большого потока информации в Блетчли-парк приходилось разбираться с многочисленными аббревиатурами, ссылками на карты, а также со служебным жаргоном. Иногда дешифровалыцики целыми днями просиживали над шифрсообщениями, которые в конечном счете оказывались пустячными. Примером может служить следующий случай. Абвер передал шифровку своему резиденту в Мадриде, офицеру под кодовым именем Цезарь. После ее прочтения в Блетчли-парк получили открытый текст такого содержания: «Осторожней с Акселем. Он кусается». Что это — код с перешифровкой? Позже выяснилось, что речь шла о сторожевой собаке, присланной для охраны. Подтверждением этому стал дешифрованный ответ из Мадрида: «Цезарь в госпитале. Его укусил Аксель».
Многие командиры попросту игнорировали материалы «Ультра», если они не соответствовали их представлениям и планам. Например, из материалов «Ультра» следовало, что бомбардировки Германии не сломили моральный дух немцев и не помешали им по-прежнему выпускать большое количество самолетов. Это означало, что воздушные рейды англо-американских союзников 1943–1944 годов были напрасными, так как понесенные ими потери оказались несоизмеримыми с причиненным немцам ущербом. Все сведения были своевременно переданы из ЦПС в соответствующие инстанции, но налеты английской авиации продолжались. Видимо, правда, содержавшаяся в материалах «Ультра», не устраивала поборников массированных бомбардировок Германии.
Другие командиры, напротив, настолько полагались на «Ультра», что если материалы не поступали, то они считали, что ничего существенного не происходит. Опасность такого подхода не замедлила сказаться при наступлении немцев в Арденнах в декабре 1944 года, когда ими была предпринята попытка остановить продвижение англо-американских войск. Немецкое нападение было внезапным, поскольку Гитлер наложил запрет на радиопереговоры.
Одной из причин невозможности дать исчерпывающую оценку влияния «Ультра» на ход Второй мировой войны является оставшийся без ответа вопрос о том, знали ли немцы о вскрытии «Энигмы» англичанами.
Конечно же немцы отдавали себе отчет в том, что вскрыть «Энигму» можно. Немецкий криптоаналитик Георг Шредер продемонстрировал такую возможность еще в 1930 году, лаконично заметив при этом: «Энигма» — дерьмо». Урок не пропал даром. Немецкие криптографы постоянно вносили в «Энигму» усовершенствования, так как знали, что она де являлась абсолютно надежной, особенно если в распоряжении противника имелся хотя бы один ее экземпляр. А в 1944 году немцы даже провели специальную конференцию по проблемам надежности своих шифров, на которой было указано на недостатки «Энигмы» и намечены меры по их устранению.
В 1943 году через секретную службу Швейцарии в Берлине узнали о том, что один американец швейцарского происхождения, часто совершавший поездки в Англию, говорил, будто англичане читают шифровки «Люфтваффе».
Наконец, явное предпочтение, отдаваемое немцами кабельной связи везде, где только возможно, заставляет предположить, что они осознавали возможность дешифрования их криптограмм. На ту же мысль наводит и использование немцами кодовых обозначений. К примеру, во время налета на Ковентри вся операция проходила под названием «Лунная соната», а цели обозначались цифрами.
А зачем немцы неоднократно пытались дезинформировать противника в отношении местонахождения своих подразделений в шифровках, если не были уверены, что они будут перехвачены и прочитаны? В противном случае действия подобного рода были бы бессмысленными.
Итак, можно сказать, что в ходе Второй мировой войны материалы «Ультра» сумели оказать существенную помощь лишь в нескольких отдельных случаях, а в остальных их роль была незначительной или вовсе никакой. Неверно утверждать, что благодаря «Ультра» была выиграна война на Западном или на Восточном фронте. И весьма сомнительно, что использование этих материалов сократило сроки войны. Притягательность долго скрываемой военной тайны и бойкое перо людей, первыми рассказавших о том, что скрывала эта тайна, придали операции «Ультра» такую значимость в истории радиошпионажа, которой она не заслуживает.
ПЕРЛ-ХАРБОР
Нападение японцев на американскую морскую базу на острове Перл-Харбор 7 декабря 1941 года было внезапным и разрушительным. В считанные минуты около четырех с половиной тысяч американских военнослужащих были убиты и ранены, значительная часть Тихоокеанского флота США уничтожена. На следующий день Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую войну. Однако весь ход военных действий на Тихом океане в 40-е годы мог бы сложиться совсем по-другому.
В 1939 году японцы ввели в действие новый военно-морской код, вошедший в историю радиошпионажа под названием «ЯВ-25». Он был не очень сложен, и к началу 1940 года в ЦПС без труда читали многие шифрсообщения ВМС Японии.
Из дешифрованных криптограмм англичане узнали, что шесть японских авианосцев и четырнадцать других боевых кораблей разных классов готовились к проведению очень важной операции. 20 ноября 1941 года дальневосточное бюро ЦПС перехватило шифровку адмирала Ямамото, в которой говорилось: «В полночь 21 ноября приступить ко второму этапу подготовки начала военных действий». А через пять дней японская эскадра получила приказ выйти в море со своей базы на Курильских островах и 4 декабря произвести дозаправку топливом.
В еще одной перехваченной англичанами шифровке Ямамото говорилось: «Вы должны завершить восхождение на Нитакаяму 8 декабря по токийскому времени», что соответствовало 7 декабря по европейскому стилю. Нитакаяма является самой высокой горой японской империи, и восхождение на нее считалось тогда в Японии верхом доблести. Так в иносказательной форме Ямамото отдал приказ своей эскадре о начале крупной боевой операции.
Несложная работа с картами позволила определить местоположение японской эскадры 7 декабря — вблизи Гавайских островов. Другой возможной целью планируемой японцами операции могли быть только Филиппины, являвшиеся в 1941 году колонией США.
Однако, имея на руках эту подробную и точную информацию о японских военных планах, Черчилль не соизволил поделиться ею со своим большим другом и союзником Рузвельтом. Скорее всего, основную роль здесь сыграло стремление Черчилля любой ценой вовлечь Соединенные Штаты в войну, и он сознательно скрыл от американского президента новость о выходе боевой эскадры Японии в поход и о дате планируемого ею нападения.
Не робей перед врагом: лютейший враг человека — он сам.
К. Прутков. Сочинения
ПРИШЛА ПОРА ПРИЗНАТЬСЯ
12 января 1978 года министр иностранных дел Англии сделал официальное заявление. Оно касалось тех, кто во время Второй мировой войны работал в ЦПС. Отныне люди, трудившиеся над вскрытием немецкого шифратора «Энигма» («Тайна»), могли открыто заявить, что они участвовали в этой крупномасштабной операции. Одновременно им запрещалось раскрывать технические подробности своей работы и то, как информация, получаемая путем чтения шифровок «Энигмы», использовалась английским правительством и военным командованием. Почему?
Во-первых, специалисты из ЦПС не желали публичного признания, что «Энигму» вскрыть было нельзя, если эта шифрмашина использовалась правильно. Успешное чтение немецкой шифрпереписки в ходе войны полностью зависело от качества перехвата, от знания стандартных языковых оборотов в перехватываемых сообщениях и от ошибок немецких связистов.
Во-вторых, после победы над Германией популярным времяпровождением персонала ЦПС стала охота за «Энигмами». Наградой за добытую целой и невредимой шифрмашину был внеочередной отпуск на родину. Найденные «Энигмы» англичане сбывали другим странам. Даже в конце 70-х годов сотни этих шифраторов все еще использовались по всему миру; Известия о том, что их шифрпереписка читается, не могли не вызвать тяжелые чувства у тех союзников Англии, которые в качестве «помощи» получали в пользование, и отнюдь не за символическую плату, эту шифровальную аппаратуру.
В истории Англии трудно сыскать факты, сравнимые с событиями вокруг «Энигмы» как по степени секретности, которая их окружала, так и по продолжительности времени, в течение которого это происходило. Черчилль, после Первой мировой войны пространно написавший о роли радиошпионажа в достижении победы над Германией, обошел «Энигму» молчанием в своих мемуарах о Второй мировой войне. Его примеру последовали и другие английские политики и военные.
«ЭНИГМА» КАК ОНА ЕСТЬ
Сразу после окончания Первой мировой войны берлинский инженер Артур Шербиус изобрел и запатентовал под названием «Энигма» аппарат для шифрования и расшифрования сообщений. Первоначально «Энигма» использовалась различными европейскими банковскими учреждениями. В 1926 году немцы приступили к оснащению ею своего военно-морского флота, а через два года модифицированная «Энигма» поступила на вооружение германской сухопутной армии. Во время Второй мировой войны шифровальные машины типа «Энигма» наиболее широко применялись Германией для засекречивания передаваемых по радио сообщений, которыми обменивались ее армейские полевые и штабные подразделения. Эти машины также устанавливались на немецких подводных лодках и надводных кораблях.
В 1928 году два экземпляра коммерческой модификации «Энигмы» были куплены адмиралтейством Англии. К 1935 году появилась английская версия «Энигмы», которая применялась в ВВС. Теоретические исследования стойкости как самой «Энигмы», так и ее английской версии показали, что вскрыть их ключи математическими методами было невозможно, если эти шифраторы использовались без ошибок. И действительно, подавляющее большинство шифровок «Энигмы» так никогда и не было прочитано дешифровальщиками.
Шифрмашины «Энигма» напоминали большие кассовые аппараты и получали энергопитание от комплекта батарей. В «Энигме», как на обыкновенной пишущей машинке, имелось три ряда клавиш с буквами. Над клавиатурой были расположены три ряда лампочек-индикаторов, на которые тоже были помещены буквы — по одной на каждую лампочку. На передней панели «Энигмы» располагались три так называемых ротора, которые можно было менять местами. Ротор представлял собой зубчатое колесо с нанесенными на него по ободу буквами алфавита. Через ротор проходили провода, соединяющие двадцать шесть контактов на одной стороне ротора с таким же количеством контактов на другой его стороне. Соединения были выбраны произвольно, но потом они уже не менялись в процессе эксплуатации машины. В каждом из положений ротор представлял какую-то конкретную систему перестановок для двадцати шести возможных электрических сигналов от клавиатуры (по одному для каждой буквы).
Пройдя через три ротора, сигнал с клавиатуры поступал на так называемый рефлектор — систему проводников, соединявшую каждый контакт с другим контактом на задней стороне третьего ротора. Таким образом, рефлектор посылал сигнал обратно через три ротора, но уже по другому пути. Когда сигнал наконец выходил из системы роторов, он поступал на лампочку-индикатор. Для того чтобы одновременно шифровать и передавать текст в линию связи с большой скоростью, требовалось четыре человека. Один зачитывал вслух открытый текст, другой его набивал, третий считывал шифртекст с лампочек, а четвертый передавал его в линию.
Шифровки «Энигм» оказались особенно трудно дешифруемыми еще и потому, что первый ее ротор автоматически поворачивался на одну позицию после каждой зашифрованной буквы. После того как клавиши на клавиатуре были нажаты двадцать шесть раз, ротор возвращался в исходное положение, но зато второй ротор перемещался в новое положение. Когда второй ротор поворачивался двадцать шесть раз, третий ротор также поворачивался на одну позицию. И так далее. Система роторов работала в «Энигме» подобно одометру в автомобиле.
В 1930 году «Энигмы» были модифицированы за счет введения штепсельной панели (ШП) из двадцати шести пар розеток и штепселей. С помощью ШП осуществлялась замена выбранных букв: штепсельная панель выполняла еще одну перестановку перед тем, как соответствующие электрические сигналы от клавиатуры достигали системы роторов, и после того, как они ее покидали. Например, с помощью замены всего шести букв количество ключей «Энигмы» увеличивалось приблизительно в миллиард раз.
Подводя итог рассмотрению внутреннего устройства «Энигмы», заметим, что ключами в ней являлись: 1) расположение трех роторов, 2) установка вращающихся роторов в определенную позицию, 3) соединение пар розеток с помощью шнуров с вилками (один шнур на пару розеток). Общее количество возможных ключей выражалось громадным числом с девяносто двумя нулями.
Массовое производство «Энигмы» было налажено на заводе, выпускавшем счетные машины. К трехэтажному кирпичному зданию завода пристроили два одноэтажных цеха из такого же кирпича, и работа пошла. Каждый цех был разделен перегородками на отделения. Рабочие одного отделения не видели, чем занимались в другом. В каждом отделении изготавливалась лишь небольшая деталь. Составить представление о том, что из этих деталей в конце концов собиралось в строго охраняемом сборочном цехе, для работавших в отделениях было очень трудно.
Отнюдь не лишняя предосторожность, так как завод счетных машинок был расположен на границе с Польшей и среди его рабочих числились не только немцы, но и поляки. И вот один из них, весьма любознательный и толковый, задумался: а что же производится на этом заводе? Общение с товарищами по работе позволило ему составить довольно четкое представление о том, что здесь делались шифровальные машины. С тех пор он начал суммировать все отрывочные сведения, которые ему удавалось узнать. В результате вскоре он получил ясную картину принципиального устройства «Энигмы». Это произошло в январе 1933 года.
К 1935 году было произведено более двадцати тысяч шифровальных машин типа «Энигма», которыми оснащались вооруженные силы Германии — ее флот, сухопутная армия (вермахт) и авиация («Люфтваффе»). Часть машин была направлена также в военную шпионскую организацию Абвер и в органы государственной безопасности. В каждом ведомстве «Энигма» имела свою установку ШП и различное расположение роторов. Смена ключей проходила в соответствии с установленным порядком. Например, вермахт вначале менял установку ШП каждый месяц, а затем каждую неделю. Любое шифрсообщение, говорилось в инструкции по использованию «Энигмы», должно содержать не менее десяти групп по пять букв в каждой. Это рассматривалось как действенная мера для предотвращения его дешифрования математическими методами. Более короткие открытые тексты посылаемых сообщений требовалось попросту дополнять до пятидесяти символов белибердой.
ОБЪЕДИНЕННЫМИ УСИЛИЯМИ
Аннексия Австрии и все возраставшая угроза со стороны Германии побудили Англию, Польшу и Францию объединить свои усилия в области радиошпионажа. К этому времени немцы модифицировали и «Энигму», и процедуру передачи сообщений, шифруемых с ее помощью. В «Энигму» были добавлены еще два ротора. В зашифровании сообщений по-прежнему участвовали только три ротора, но непосредственно перед сеансом связи их можно было выбрать из пяти имевшихся в наличии.
Кроме того, если раньше всех немецких операторов единой сети связи заранее уведомляли, каким именно ключом следует пользоваться, то с 15 сентября 1938 года им предписывалось выбирать свои собственные. На практике это означало, что так называемая преамбула — стандартный начальный набор коротких посылок, которые перед передачей основной информационной части сообщения должен был отправить немецкий оператор связи, — оставалась прежней. В дополнение к дате и длине сообщения оператор все еще вставлял в преамбулу ключ, используемый для данного сеанса связи. Но теперь вместо того, чтобы браться в соответствии с каким-то правилом из заранее заготовленной таблицы, его предлагалось выбирать наугад для каждого сообщения.
Изменения в практике шифрования сообщений с помощью «Энигмы» придали еще большую важность давно планировавшейся тремя странами встрече специалистов-криптоаналитиков для обсуждения сложившегося положения в деле вскрытия «Энигмы» и ускорили ее проведение. Французы и англичане на этой встрече честно признались, что они недалеко продвинулись в чтении шифровок «Энигмы». Правда, французы «забыли» рассказать о контактах со своим агентом в германской криптографической службе. Поляки отплатили им той же монетой, «забыв», в свою очередь, упомянуть о создании ими нового электромеханического устройства под экзотическим названием «бомба» для автоматического поиска ключей к «Энигме». Англичане не утаили на встрече с союзниками ничего, но не оттого, что они были благороднее своих партнеров, а просто потому, что скрывать им было особенно нечего.
Вскоре после встречи Польша потерпела сокрушительное военное поражение от Германии, и польские криптоаналитики были вынуждены переехать во Францию. С этого момента криптоаналитические методы, апробированные на практике польскими специалистами, стали применять и англичане. В начале 1940 года последние даже самостоятельно вскрыли ключ «Люфтваффе» от 6 января 1940 года. С увеличением шансов на чтение немецкой шифрпереписки с использованием «Энигмы» англичане заключили соглашение с французами, оставив им и полякам ведение всех основных исследовательских работ по вскрытию «Энигмы», а сами занялись совершенствованием «бомбы».
ЗОЛОТЫЕ ЯЙЦА
В Англии центром работ по вскрытию «Энигмы» стало поместье викторианской эпохи Блетчли-парк в ста километрах от Лондона. К началу 90-х годов оно мало изменилось по сравнению с 40-ми годами, когда стало приютом лучшим умам Англии. Там они работали, одержимые одной мыслью — разгадать тайну «Энигмы», скрывавшую немецкие планы. Со временем их число выросло до девяти тысяч мужчин и тысячи женщин. Старый дом уже не мог вместить всех, и рядом с ним выросли временные строения, построенные на скорую руку. Уцелевшие от разрушения бараки стояли там и полвека спустя как молчаливые свидетели фантастической техники, которая скрывалась за их стенами в ту пору, когда делались первые шаги в компьютерный век. Блетчли-парк стал своего рода университетским городком для особо одаренных английских математиков. Это была разношерстная компания эксцентричных, блестящих ученых, большинство из которых окончили Кембриджский университет. Их вечные розыгрыши, вплоть до музыкальных пародий, создавали в Блетчли-парк свою неповторимую атмосферу. Первым среди них был молодой чародей-математик Алан Тьюринг, которому в момент поступления в ЦПС на работу исполнилось 27 лет. В историю науки он вошел как основатель науки о счетно-вычислительных машинах. Еще до войны он написал множество работ по теории автоматов (машину Тьюринга знают все, кто хоть сколько-нибудь соприкасался с этой областью математики). Именно на таких, как он, рассчитывала Англия, намереваясь вскрыть немецкие шифрсистемы, и она не ошиблась в своем выборе.
С первым успешным опытом чтения немецкой шифрпереписки в начале 1940 года перед англичанами встала проблема: нужно было, с одной стороны, не скомпрометировать, а с другой, максимально полно использовать источник информации. Поэтому было решено представить дело так, будто данные исходят от высокопоставленного агента в Берлине под псевдонимом Бонифаций.
Однако среди тех, кому предназначалась эта информация, Бонифацию доверяли слабо: ЦПС явно нуждался в военных, которые могли бы осознать ценность радиошпионских данных и соответствующим образом преподнести их высшему руководству страны. Событиям 1940 года было суждено в корне изменить положение дел.
Весной 1940 года немецкий диктатор Гитлер приступил к покорению Западной Европы. По принципу домино одна за другой к его ногам пали Дания, Норвегия, Голландия и Бельгия. В начале мая того же года немцы повели массированное наступление против войск Англии и Франции. Первым его признаком было усиление активности немецких радиостанций. Задним числом после двадцати дней сражений в ЦПС удалось прочитать шифрпереписку «Люфтваффе» за 20 мая 1940 года. Затем чтение стало регулярным, что давало примерно по тысяче дешифрованных сообщений в день. Хотя полученная информация касалась только «Люфтваффе», она позволяла представить картину боевых действий во всей ее полноте, так как германская авиация работала в тесном контакте с вермахтом. Однако английские и французские войска отступали настолько хаотично, что воспользоваться данной информацией им не удалось.
В это же время для ЦПС началась новая фаза в войне. К лету 1940 года Англия осталась один на один с Германией. Подразделение ЦПС, занимавшееся чтением шифрпереписки Японии, перехватило и дешифровало сообщение, переданное японским послом из Венгрии в Токио, о том, что, беседуя с премьер-министром Венгрии Хорти, он получил сведения о подготовке высадки немецких войск в Англии. Грозным оружием Англии в предстоявшей схватке не на жизнь, а на смерть должны были стать молодые гении, собравшиеся в Блетчли-парк. Именно им предстояло отыскать верный путь в сложнейшем электрическом лабиринте, который представляла собой «Энигма». В мае 1940 года их задача усложнилась еще больше: немцы внесли изменения в практику обмена шифрсообщениями, имевшие весьма негативные последствия. Эти изменения касались преамбулы и заключались в следующем.
До 1 мая процедура была достаточно простой. Отправитель шифрсообщения проверял, правильно ли им установлен ключ: какие три ротора из пяти выбраны, в какой последовательности они установлены, правильно ли задана коммутация на ШП. Далее в открытую он посылал запрос на установление связи с получателем сообщения. После прихода подтверждения о готовности установить связь отправитель ставил роторы в нужное положение, задаваемое тремя буквами латинского алфавита (например, «НТС»), по своему собственному желанию. Эти три буквы составляли начало шифрсообщения. Чтобы передать эти три буквы, от оператора требовалось наугад выбрать еще три буквы, скажем «BLG». Используя «BLG» для задания начального положения роторов, оператор два раза набирал на клавиатуре «Энигмы» «НТС» и получал «RWSANW». Получатель брал «BLG» из преамбулы и устанавливал роторы своей «Энигмы» в требуемое положение. Далее расшифровывался участок текста «RWSANW», и получался ключ для расшифрования всего принятого шифрсообщения.
С 1 мая 1940 года «НТС» зашифровывалось только один раз, и вместо привычных двух пятибуквенных комбинаций «BLGRW SANWH» в перехватываемом сообщении появлялись лишь буквы «BLGRW S…». До этого нововведения прежде, чем определить положение роторов, криптоаналитики ЦПС должны были установить остальные элементы ключевой системы, что производилось на основе одной только девятибуквенной преамбулы с использованием «бомбы». Потеря трех букв в преамбуле оказалась решающей. Постепенно, по мере распространения немцами нововведения, «Энигма» перестала вскрываться. У команды, собравшейся в Блетчли-парк, оставались считанные месяцы, чтобы преодолеть неожиданно возникшее препятствие. Объяснялась такая спешка тем, что именно летом 1940 года немецкие ВВС были полны решимости сокрушить английские еще до начала высадки войск на острове. Маршал немецкой авиации Геринг широко использовал «Энигму» в своих наступательных операциях, поскольку был твердо уверен, что ее шифрсообщения прочесть невозможно. Но он ошибался: буквально накануне начала широкомасштабной операции «Люфтваффе» команде из Блетчли-парк удалось с помощью примитивной счетно-вычислительной техники, анализа перехвата и сообщений английских агентурных шпионских служб раскрыть тайну изменения преамбулы и вновь приступить к вскрытию ключевых установок «Энигм» в «Люфтваффе». Они успели как раз вовремя.
В июле 1940 года началась битва за Англию. Геринг пообещал Гитлеру, что его летчики поставят Англию на колени за один месяц. Но Геринг недооценивал мощь английской авиации и, подобно другим руководителям германского генерального штаба, преувеличивал надежность «Энигмы». Уверенное, что его шифрсообщения невозможно прочесть, командование «Люфтваффе» повсеместно применяло «Энигмы» для засекречивания оперативных заданий. Эта исключительно важная информация из Блетчли-парк сразу же передавалась командующему английскими ВВС Даудингу. Дешифровки получили кодовое наименование «Ультра». В своем бункере приступил к изучению «Ультра» и премьер-министр Англии Черчилль. Информационные сводки «Ультра» он окрестил золотыми яйцами, а команду из Блетчли-парк уподобил волшебным гусям, которые несли их без лишнего шума.
Снова и снова английская авиация успешно отражала налеты «Люфтваффе»: с помощью «Ультра» Даудинг читал мысли Геринга на расстоянии. С абсолютной точностью он знал, как разумнее использовать силы, где нанести удар, а где, наоборот, отступить. 13 августа 1940 года в отчаянной попытке сдержать обещание, данное Гитлеру, Геринг задумал осуществить грандиозную атаку с воздуха, чтобы сокрушить, наконец, английскую авиацию. Операция получила название «День орла». Используя «Энигму», Геринг заблаговременно отдал шифрованный приказ произвести массированные атаки на цели, располагавшиеся на обширной территории. Его план состоял в том, чтобы втянуть в воздушное сражение как можно больше самолетов противника и уничтожить их. Эта шифровка была перехвачена и дешифрована англичанами, а ее содержание своевременно доведено до сведения Даудинга. Когда немецкая операция началась, командование ВВС Англии было наготове и умело организовывало оборону, пользуясь информацией из сводок «Ультра». Каждый эшелон самолетов противника встречала небольшая группа английских истребителей, чтобы дезорганизовать порядки атакующих с минимальными для себя потерями. В этом сражении объединенные силы английских летчиков и криптоаналитиков одержали верх. Но воздушная битва за Англию была отнюдь не закончена.
15 сентября 1940 года Геринг приказал нанести по Англии последний, решающий удар. Снова непрерывные атаки следовали одна за одной. И снова английские криптоаналитики лишили план Геринга фактора внезапности. Из материалов «Ультра» Даудинг узнал, что боевой дух летчиков «Люфтваффе» неуклонно падает. Узнал он и то, что у них не было достаточного прикрытия из истребителей. А главное — что у англичан было вдвое больше боевых самолетов, чем предполагали немцы. Брошенные в бой резервы принесли победу Англии: потери англичан составили немногим более девятисот самолетов против двух тысяч со стороны Германии.
БОНИФАЦИЙ — УИНСТОНУ…
В сентябре 1940 года Черчилль распорядился, чтобы его знакомили со всей дешифрованной перепиской немцев, а не просто с выдержками из нее. На стол к нему попадали также данные о перехваченной, но непрочитанной шифрпереписке. Зачем?
Во-первых, Бонифаций к тому времени уже вполне доказал свою значимость — открыл кодовое название операции по высадке немецких войск в Англии («Морской лев») и выяснил роль «Люфтваффе» в этой операции. Во-вторых, Черчиллю доставляло огромное удовольствие самому просматривать прочитанную шифрпереписку немцев, а потом, ссылаясь на «сверхсекретный источник информации», глушить оппозицию своим стратегическим и тактическим решениям. Ведь по его настоянию только полдюжины из почти сорока членов английского правительства знали про золотые яйца из Блетчли-парк. Черчилль твердо полагал, что огромный политический опыт позволял ему наиболее правильно оценивать и использовать информацию, предоставленную ЦПС. Интересно отметить и то, что эксперты ЦПС в целях конспирации должны были составлять итоговые сводки добываемой информации так, чтобы ее источник оставался неясным для непосвященных.
Черчилль стал первым английским премьер-министром, который посетил ПШКШ — ЦПС. В отличие от своих предшественников, он сумел убедить английских криптоаналитиков в том, что лично заинтересован в их успехах. Когда в октябре 1941 года в Блетчли-парк стала ощущаться нехватка людских и материальных ресурсов, прямое обращение к Черчиллю помогло разрешить все затруднения.
Особое внимание, которым данные, добываемые ЦПС, пользовались со стороны Черчилля, имели и оборотную, менее приятную сторону для английских криптоаналитиков. Глава английского правительства неоднократно подвергал ЦПС критике за упущения в работе. Например, руководство ЦПС заслужило порицание за то, что своевременно не обратило внимания на настойчивый интерес Гитлера к конкретной боевой операции одной из его армий. Были в ЦПС и другие проколы.
Нельзя сказать, что детальное знакомство Черчилля с дешифровками немецких криптограмм неизменно позволяло ему объективно и безошибочно оценивать складывавшуюся на фронтах ситуацию. Конечно, данные, добытые чтением шифрсообщений немецкого военного командования разных уровней, позволяли Черчиллю взглянуть на происходившие события глазами немцев. Однако людям свойственно ошибаться и вводить в заблуждение (преднамеренно или непроизвольно) остальных. Так, например, на стол Черчиллю регулярно попадали дешифрованные телеграммы в Берлин командующего немецким экспедиционным корпусом в Африке генерала Роммеля с просьбами прислать подкрепление, провиант и снаряжение. Изучая их, Черчилль составил неверное представление об истинной военной мощи корпуса Роммеля, и это дорого стоило англичанам. Потерь можно было бы избежать, будь данные радиошпионажа подвергнуты проверке с помощью информации о противнике, полученной другими способами. Радиошпионажем, как и сладким, нельзя злоупотреблять — это один из уроков его истории.
Другой урок состоит в том, что данные радиошпионажа часто ставили политиков перед трудным выбором. В начале ноября 1940 года (по другой версии, в 2 часа дня 14 ноября) из материалов «Ультра» англичане узнали о варварском плане Германии: в ночь с 14-го на 15 ноября ее самолеты должны были совершить налет на английский город Ковентри и стереть его с лица земли. Черчилль принял нелегкое решение: в интересах сохранения тайны вокруг «Ультра» не предупреждать городские власти о налете. В назначенный день от Ковентри осталось лишь одно воспоминание. Эта чудовищная акция даже вошла в словарь войны — в нем появился новый термин «ковентрировать».
Благодаря детальному знакомству с содержанием всей дешифруемой англичанами шифрпереписки немцев Черчилль одним из первых обратил внимание на явное несоответствие между немецкими планами военной кампании и общей теорией искусства ведения боевых действий. В начале Второй мировой войны складывалось впечатление, что с немецкой стороны сражениями руководили непрофессионалы, поскольку шаги верховного командования Германии были совершенно непредсказуемыми. Даже знание намерений немцев на ближайший период не давало возможности делать обоснованные прогнозы на будущее. Радиошпионаж Англии оказался бессилен проникнуть в секреты стратегического планирования германского военного командования. Так продолжалось до тех пор, пока Черчилль не узнал о наличии астролога в свите Гитлера. К премьер-министру был срочно вызван авторитетный английский специалист по астрологии. На вопрос Черчилля о том, какой прогноз о месте нанесения очередного удара англичан на западноевропейском театре боевых действий мог дать Гитлеру его придворный предсказатель будущего, тот ответил кратко: «Балканы». Тогда по заданию Черчилля немцам стали активно подбрасывать дезинформацию о якобы готовящейся балканской операции английских войск. Гитлер поверил в это и приказал оголить другие участки фронта ради усиления своих оборонительных укреплений на Балканах. В июле 1943 года англо-американский десант неожиданно высадился на юге Италии и, почти не встречая сопротивления, дошел до Рима.
К декабрю 1941 года перехват немецких сообщений стал значительным, но процент читаемой шифрпереписки оставался небольшим. На первом этапе военных действий большая часть ключей «Энигмы», вскрытых ЦПС, относилась к Северной Африке. В декабре 1941 года генерал «Люфтваффе» Кессельринг был назначен командующим на этом театре военных действий. А вскоре в ЦПС перехватили шифровку от Кессельринга, помеченную как сообщение высшей степени важности. На ее чтение были брошены все силы. Англичане с удивлением обнаружили, что шифровка содержала приказ срочно доставить в ставку Кессельринга его любимую шелковую пижаму. Вероятно, для обеспечения боеспособности немецких войск на севере Африки облачение их командующего в шелка было в высшей степени важно!
К концу 1941 года никакого существенного прогресса в разработке методов вскрытия ключей «Энигмы» достигнуть не удалось, хотя вступление в войну СССР открыло для ЦПС новые возможности улучшить качество перехвата. Советское правительство дало согласие на создание станции перехвата с английским персоналом в Мурманске. Глава ЦПС предостерег от возможного разглашения русским секретов английского радиошпионажа. Станцию перехвата, несмотря на это, все-таки открыли, но уже в 1943 году закрыли по требованию Советского правительства, так как английские операторы не ограничились перехватом только немецких сообщений, уделив внимание и линиям связи приютивших их союзников.
В течение всего 1941 года ЦПС продолжал количественно расти, однако ощущался недостаток свежих идей для улучшения основного направления его работы — чтения немецкой шифрпереписки с использованием «Энигмы». Такие идеи появились только в 1942 году, когда для проверки установки роторов «Энигмы» Тьюрингом была разработана схема электромагнитной машины, прототипом для которой послужила польская «бомба». Ее назначение состояло в том, чтобы смоделировать эффект роторов «Энигмы» с помощью вращавшихся барабанов. Барабаны воспроизводили всевозможные установки роторов «Энигмы» за несколько секунд вместо часов, как это было раньше, и идентифицировали те из них, которые переводили отрывки перехваченного шифртекста в осмысленные фразы на немецком языке. Определив такую установку роторов, машина сама останавливалась, и найденный ею ключ можно было дополнительно проверить на других шифрсообщениях.
Алгоритм вскрытия ключей «Энигмы» Тьюринга, примененный им для создания усовершенствованной «бомбы», основывался на сравнении вариантов дешифровки перехваченного шифрсообщения с неким эталонным текстом. Для реализации алгоритма на практике требовалось осуществить несколько «проходов» эталонного и шифрованного текстов. Поскольку перфолента, на которую эти тексты набивались, была непрочной и не выдерживала многократного механического считывания, было создано релейное устройство для хранения текстов. Это устройство в совокупности с подсоединенными к нему электромагнитными барабанами стало первым в мире компьютером.
Экземпляр такой машины под названием «Агнес» был построен за шесть недель. Тут же возникла проблема с персоналом, ибо эти машины требовали к себе постоянного внимания. И оно было обеспечено женщинами-добровольцами английских ВМС: они дежурили сменами по восемь часов. Сохранилась инструкция, в которой предписывалось установить барабаны и зачистить контакты спиртом для предотвращения короткого замыкания. После запуска машины начинали вращаться тридцать два барабана, причем с большим шумом и с разной скоростью. Затем внезапно они останавливались. С каждого барабана считывалось значение, с помощью которого производилась установка оператором другой, проверочной машины.
Помощь англичанам в определении ключей оказывали не только их умные машины, но и сами немцы. Например, одна из самых сложных модификаций «Энигмы» использовалась ими неправильно. Вместо каждодневного изменения установки всех четырех роторов, по четным дням вращались только два крайних ротора, а по нечетным — менялось угловое положение пары внутренних роторов.
«ТРИТОН» ИЗ НЕМЕЦКОЙ СУБМАРИНЫ
Для Англии, островного государства, море имело принципиальное значение. Без импортного продовольствия, нефти и оружия ей было не выстоять, и немцы это хорошо понимали. Адмирал Дениц, командующий немецкими военно-морскими силами, объявил Англии «тоннажную войну». Тихоходные, неповоротливые конвои англичан стали легкой мишенью для вражеских субмарин. К осени 1940 года немецкие подводные лодки ежемесячно пускали на дно около двухсот тысяч тонн английских морских грузов. С виллы на западном побережье Франции адмирал Дениц по радио поддерживал связь со своим подводным флотом с помощью хитроумных шифровок «Энигм».
Из этой радиопереписки англичане черпали много полезной для себя информации. Адмиралтейство Англии получало от ЦПС сведения о местоположении подводных лодок немцев, связывалось по радио с английскими судами и приказывало им в случае опасности изменить курс или давало рекомендации, каким путем следовать. Это всегда делалось под благовидным предлогом и без указания источника информации. Вполне оправданная предосторожность, так как основные шифраторы английских ВМС были давно скомпрометированы. Однако вскоре немцы обратили внимание на то, что их подводный флот действует все менее и менее успешно.
В сентябре 1941 года они сменили ключи во всех своих флотских шифраторах, а на подводных лодках приступили к замене старой «Энигмы» на ее новую модификацию с четырьмя роторами вместо трех. Четырехроторная «Энигма» вошла в историю радиошпионажа под названием «Тритон». В преамбуле посылаемого шифрсообщения при использовании этой шифровальной машины стоял префикс «БЕТА БЕТА». И вот с начала 1942 года в преамбулах немецких криптограмм англичане стали замечать эти ужасные (для ЦПС и для английского флота) префиксы. За один только ноябрь 1942 года было потоплено сто девяносто судов союзников общим водоизмещением семьсот двадцать девять тысяч тонн, и все потому, что прочитать шифрсообщения немецких подводных лодок не удавалось.
Ключи к «Тритону» были получены благодаря нескольким обстоятельствам. Во-первых, оказалось, что в нарушение требований безопасности некоторые из перехваченных шифртекстов совпадали по длине с переданными ранее с помощью старой «Энигмы». Да и то шесть «бомб» без перерыва работали семнадцать дней, чтобы их прочесть. Во-вторых, обнаружилось, что для шифрования некоторых сообщений, таких, как сводка погоды, например, четвертый ротор не использовался, так как применялись трехбуквенные комбинации для обозначения положения роторов. Тогда после выделения посланий, которые шифровались «Тритоном» с помощью лишь трех роторов, облегчалось чтение шифрсообщений, полученных с использованием всех четырех. Но все равно, даже если ротор под номером четыре не мог быть переставлен с другими (то есть его положение разрешалось считать фиксированным), введение четвертого ротора в схему «Энигмы» увеличивало количество различных перестановок в двадцать шесть раз!
Одно утешало англичан — «Тритон» не применялся надводным флотом Германии. В борьбе против него можно было продолжать пользоваться предложением, которое еще в 1941 году высказал молодой офицер Ян Флеминг. Оно было столь же авантюрно, как и все, что он придумал позже, прославившись в качестве автора шпионских романов о Джеймсе Бонде. Идея Флеминга была проста: если шифр трудно вскрыть, его надо выкрасть. Немцы использовали в Атлантике суда метеослужбы, находившиеся в океане по три месяца. Каждое имело на своем борту «Энигму» с набором ключей на этот срок. И вот в Северную Атлантику отправились английские эсминцы, чтобы захватить какое-нибудь одинокое немецкое метеосудно. Один из них, «Сомали», 7 мая 1941 года засек по правому борту пароходный дымок — это было немецкое метеосудно «Мюнхен». После того как «Сомали» открыл по «Мюнхену» огонь, немецкий радист выбросил за борт имевшуюся там «Энигму», но забыл уничтожить ключевые установки к ней на следующий месяц, которые и были захвачены англичанами.
Два дня спустя состоялась новая, на этот раз незапланированная встреча: у берегов Гренландии атаковавшая английский конвой немецкая подводная лодка после яростной контратаки была вынуждена всплыть на поверхность. Группа захвата с эсминца, сопровождавшего морской караван, обнаружила на борту тонувшей субмарины «Энигму» и инструкции по ее использованию. В результате с июля по декабрь 1941 года любой месячный ключ для немецких подводных лодок вскрывался в Блетчли-парк в течение двух суток. Полученная информация незамедлительно передавалась в Лондон в центр наблюдения за передвижением немецких подводных лодок. Английские конвои обходили их далеко стороной, а эсминцы успешно выслеживали и топили. Но «Тритон» изменил ситуацию в корне.
США указали Англии на огромные потери, которые нес их объединенный флот. На это директор ЦПС оптимистично заявил, что из пятидесяти ключей «Люфтваффе» и вермахта двадцать шесть были вскрыты и что переписка, закрываемая «Тритоном», тоже будет читаться. Его оптимизм оправдался только 13 декабря 1942 года, но не за счет построения новой «бомбы», опробовавшей все четыре ротора, а благодаря документам, обнаруженным на потопленной в Средиземноморье немецкой подводной лодке. В течение шести часов англичане преследовали эту лодку, пока она не всплыла на поверхность очень близко от охотившегося за ней английского военного корабля. Командир немецкой подводной лодки приказал своей команде покинуть ее. В это время трое английских моряков разделись и прыгнули в воду.
Когда моряки доплыли до покинутой немцами подводной лодки, на ней даже горел свет. Двое из них, забравшись внутрь лодки, успели найти в ней экземпляр «Тритона» с пачкой документов, которые оказались таблицами ключей к нему, и передать все это третьему, стоявшему близко от выходного люка. Прихватив с собой ценную добычу, тот еле-еле смог выбраться из субмарины. Перед тем как покинуть ее, немецкие подводники открыли кингстоны, и вскоре два моряка, вновь отправившиеся в недра подводной лодки в надежде поживиться чем-нибудь еще, оказались похороненными в ней на дне моря. Их обоих наградили посмертно, а третий, оставшийся в живых, как выяснилось при составлении на него наградных документов, соврал по поводу своего возраста при зачислении на военную службу. Поэтому из ВМС его уволили, и вскоре он погиб во время немецкого авианалета на Лондон, пытаясь спасти от пожара свою сестру. Поистине, кому суждено сгореть, тот не утонет!
С конца 1942 года англичане возобновили регулярное чтение шифровок с немецких подводных лодок, благодаря экземпляру «Тритона» и документам, захваченным на потопленной в Средиземноморье субмарине. Потери Англии в Северной Атлантике сократились вдвое, торговые конвои стали доходить до цели чаще, чем тонуть на пути к ней. В дальнейшем к интеллектуальному потенциалу английских криптоаналитиков прибавилась промышленная мощь союзника Англии — США. Новые корабли и самолеты, специально созданные для борьбы с немецкими подводными лодками, вскоре одержали над ними полную победу: 24 мая 1943 года ввиду понесенных колоссальных потерь адмирал Дениц приказал своим субмаринам покинуть просторы Северной Атлантики. И немалая заслуга в этой победе Англии на море принадлежала ее криптоаналитикам, которые действовали исключительно смело и находчиво, умело расставляя противнику ловушки и не прощая ему ошибок.
Если немцы выбирали и устанавливали какой-то ключ, который никак не удавалось вскрыть, то использовался следующий трюк. Английские ВВС с помощью нестойкого шифратора передавали некоторый набор шифрсообщений. Действия эти имели одну цель: шифрсообщения должны были прочитать немцы. Как только открытый текст хотя бы одного из них попадал в немецкую сеть связи, закрывавшуюся с помощью «Энигмы» с ключом, который не поддавался вскрытию, этот текст выделялся английскими криптоаналитиками в общем потоке перехваченных шифрсообщений, и по нему определялся трудный ключ. С июня 1943-го по февраль 1944 года таким образом были вскрыты пятнадцать ключей «Энигмы», использовавшейся в «Люфтваффе».
В декабре 1943 года в распоряжение ЦПС поступила первая «супербомба» под названием «Колосс». Это была автоматическая программируемая машина, выполнявшая арифметические и логические операции над двоичными числами. Она была снабжена считывателем с перфоленты, работавшим со скоростью пять тысяч символов в секунду, и электрической печатающей машинкой, обеспечивавшей «скорострельность», которая достигала пятнадцати символов в секунду. Программирование осуществлялось с помощью коммутационной панели. Кстати, начиная с создания «супербомбы» ЦПС всегда оснащался самой современной вычислительной техникой. Например, в 80-е годы там использовались суперкомпьютеры серии «Крей». Хотя, по мнению специалистов ЦПС, они имели один существенный недостаток — слабую надежность, так как ломались через каждые триста часов работы.
О размахе английского радиошпионажа против Германии говорит тот факт, что к концу Второй мировой войны англичанам были известны стиль, привычки и особенности буквально всех немецких связистов. За каждой сетью связи в ЦПС был закреплен отдельный сотрудник. Он отслеживал всю переписку, с тем чтобы составить детальную картину, касающуюся состава, структуры, места расположения и намерений конкретных гражданских и военных ведомств или воинских подразделений Германии, пользовавшихся этой сетью связи.
Для радиошпионажа главный итог Второй мировой войны состоит в том, что она дала возможность на практике убедиться в действенности его методов, впервые примененных еще до войны. Воюющие стороны использовали малейшие ошибки и оплошности, которые допускали операторы связи противника при передаче своих сообщений в эфир. Началось широкое применение счетно-вычислительной техники для ускорения процесса вскрытия используемых противником ключей. Крупицы информации, имевшейся в распоряжении спецслужб радиошпионажа, активно дополнялись данными шпионской агентуры. Противнику регулярно навязывались сообщения для передачи по его каналам шифрованной связи с целью последующего выделения в общем потоке перехвата и использования полученной таким образом информации для дешифрования других криптограмм. Все изменения и нововведения в организации шифрованной связи противника тщательно отслеживались. Велись боевые действия, ставившие целью исключительно захват шифровальных машин противника и ключей к ним. Этот опыт, приобретенный во время войны, весьма пригодился и в мирное время.
НА СЛУЖБЕ У КГБ
Сверхсекретная информация, которую английские криптоаналитики добывали во время Второй мировой войны из немецких линий связи, попадала и в Москву. Происходило это двумя путями.
Во-первых, через советских агентов в Англии, имевших к ней доступ. Агентов было два. Один из них, Лео Лонг, благодаря прекрасному знанию немецкого языка в декабре 1940 года был зачислен в отдел МИ-14 английского министерства обороны. Этот отдел занимался сопоставлением и анализом шпионской информации о боевых порядках немецких войск. Здесь Лонг знакомился с данными, полученными благодаря успехам английских криптоаналитиков. После войны Лонг перешел из МИ-14 в военном министерстве в английскую контрольную комиссию в Германии, отошел от дел и стал противиться попыткам советской разведки восстановить утерянный к тому времени контакт. Отказ Лонга от сотрудничества объяснялся в основном изменениями в семейной жизни. Его первая женитьба на коммунистке оказалась неудачной. Лонг женился снова, и семейные дела поглотили его целиком, не оставив места для работы на советскую разведку.
Во-вторых, Лондон сам в завуалированной форме поставлял в Москву данные, добытые с помощью радиошпионажа. О немецком плане «Барбаросса» англичане были осведомлены задолго до его осуществления. Английский офицер Сесил Барклей был одним из немногих сотрудников посольства Англии в Москве, знавших о существовании ЦПС. Без ссылки на источник информации он официально предупредил одного из представителей высшего военного командования СССР о планировавшемся вторжении Германии. Насколько там обратили внимание на это предупреждение и во что такое пренебрежение к любезно предоставленным данным радиошпионажа обошлось Советскому Союзу, хорошо известно.
После нападения Германии на СССР вскрывавшиеся в ЦПС ключи «Энигмы» стали касаться шифрования немецких сообщений не только на Западном, но и на Восточном фронте. Например, удалось определить ключевую установку «Энигмы» вермахта от 27 июня 1941 года, которая использовалась на советско-германском фронте. Затем был найден ключ «Энигмы», который вермахт и «Люфтваффе» применяли при проведении совместных операций против советских войск. Тем не менее англичане не спешили поделиться достигнутыми успехами со своим восточным союзником по антигитлеровской коалиции. Дело в том, что США и Англия приняли совместное решение, которого они твердо придерживались в течение всей войны. Оно заключалось в том, чтобы ничего не сообщать СССР об «Ультра». Одной из причин стало их опасение, что использовавшиеся Советским Союзом шифры имели слишком слабую стойкость. Из-за их ненадежности Стюарт Мензис, осуществлявший руководство ЦПС во время войны, категорически не советовал Черчиллю передавать в Москву материалы, полученные в результате чтения немецкой шифрпереписки. По его мнению, сообщить советской стороне, что англичане вскрыли «Энигму», было равносильно тому, чтобы доложить об этом прямо немцам. К концу июня 1941 года в ЦПС было выявлено, что немцы читали часть шифрованного радиообмена советских судов и 17-й авиационной армии и что они хорошо понимали сигнальную систему советской авиации, дислоцированной под Ленинградом. Не было никаких гарантий, что та же участь не постигла бы советские шифры, применявшиеся для защиты сообщений стратегической важности.
Предвоенные чистки среди лиц высшего командного состава Красной Армии, проведенные под предлогом их шпионажа в пользу Германии, породили на Западе опасения, что немецкие шпионы проникли в советское военное руководство. Кроме того, первоначально у американцев и англичан было мало уверенности, что СССР сможет выстоять перед лицом сокрушительной немецкой военной мощи. Когда же стало ясно, что Советский Союз не только в состоянии выстоять, но и имеет все шансы на победу в войне против немцев, сыграли роль взаимное недоверие и соперничество союзников. Тем не менее полностью игнорировать СССР было невозможно, и уже 24 июля 1941 года Черчилль, несмотря на все протесты, отдал Мензису распоряжение передавать в Москву данные, полученные с помощью радиошпионажа, в незашифрованном виде через английскую военную миссию при условии, что любой риск компрометации ее источника будет исключен. После этого при виде важного перехвата, касавшегося событий на Восточном фронте, Черчилль непременно спрашивал: «А это передали русским?» Происхождение таких шпионских данных англичане обычно прикрывали фразами типа: «По сообщению высокопоставленного источника в Берлине…», или «По сообщению очень надежного источника…», или «Как сообщил сотрудник министерства обороны Германии…». Обозначения вражеских частей, соединений и другие детали, которые могли раскрыть, что информация получена с помощью радиошпионажа, опускались.
Например, 11 июля 1942 года в ЦПС было дешифровано следующее шифрсообщение немцев: «1. Следует ожидать нарастания давления вражеских войск на 2-ю армию. Желательно сдержать мощные силы противника на фронте армии с учетом операций Восточной армии в целом. 2. В задачу армейской группы фон Вайхса входит удержание совместно со 2-й Венгерской армией Донецкого фронта между устьями р. Потудань и р. Воронеж и совместно со 2-й армией — Воронежского плацдарма и позиции по линии Ольховатка — Озерск — Борек — железнодорожная станция Котыш». Два дня спустя это сообщение было передано в английскую военную миссию в Москве в таком виде: «Для информации Генерального штаба русских. По полученным из разных источников сведениям, сообщаем, что немцы, включая венгерские части, намерены удерживать русских на фронте Ливны— Воронеж — Свобода, в то время как танковые силы пойдут к юго-востоку между реками Дон и Донец». Для желающих — своеобразный тест на сообразительность и внимание: найдите не менее десяти совпадений в этих двух процитированных текстах.
Летом 1941 года английский офицер доставил в Москву оперативные коды, навигационные пособия и позывные «Люфтваффе». Аналогичные материалы он получил взамен. Вслед за ним документацию о беспроволочной связи вермахта и инструкции по вскрытию ручных шифров немецкой полиции привез другой английский офицер, которому в обмен были отданы некоторые захваченные у немцев документы. По мнению англичан, эти документы не представляли большого интереса. В Лондоне обеспокоились таким односторонним обменом полезной информацией. Кроме того, в ЦПС считали, что в Москве недостаточно эффективно пользовались предоставлявшимися им сведениями. Один из английских криптоаналитиков вспоминал: «В период крупных танковых битв 1942 года мы предупреждали русских о немецкой западне, в которую они гнали живую силу и технику. Трудно поверить, что они доверяли этим предупреждениям, потому что иначе они смогли бы избежать тех огромных потерь, которые понесли».
С лета 1942 года поток передаваемой в Москву оперативной шпионской информации, полученной в результате вскрытия «Энигмы», значительно сократился. Исключение составляли лишь сообщения особой важности. В декабре 1942 года в критический момент Сталинградской битвы в Москву была передана инструкция по вскрытию ручных шифров Абвера в надежде получить взамен что-либо равноценное. Ожидания не оправдались. Постепенно контакты с советской разведкой стали еще больше ослабевать, а после открытия второго фронта вообще прекратились. И это понятно. Англо-американские союзники попросту боялись усиления советского влияния в послевоенной Европе, а СССР с самого начала войны имел все основания не слишком доверять своим союзникам по антигитлеровской коалиции.
Тогда же, летом 1942 года, одновременно с сокращением количества официально поставляемой из Лондона в Москву радиошпионской информации ее стал отправлять туда тайно Джон Кернкросс, советский агент, завербованный еще в 1935 году. В марте 1942 года Кернкросс поступил на работу в ЦПС. И хотя он провел там меньше года, его пребывание в цитадели английского радиошпионажа совпало с наступлением решающего периода в ведении боевых действий на Восточном фронте.
В круг профессиональных обязанностей Кернкросса в ЦПС входил главным образом анализ перехвата радиообменов «Люфтваффе». По его собственному мнению, звездный час настал для него летом 1943 года перед Курской битвой, когда немцы начали операцию «Цитадель» против Красной Армии. 30 апреля англичане отправили в Москву предупреждение о готовившемся немецком наступлении, а также материалы немецкого шпионажа о советских силах в районе Курска, полученные англичанами путем вскрытия «Энигмы». Кернкросс же передал туда оригинальные открытые тексты шифрперехвата, где были впрямую указаны воинские части и соединения, упоминание которых всегда изымалось англичанами из материалов, посылаемых в Москву.
Больше всего внимание Москвы привлекла информация Кернкросса о расположении немецких эскадрилий. Советское военное командование за два месяца до начала немецкого наступления под Курском нанесло три упреждающих бомбовых удара по семнадцати немецким аэродромам в полосе протяженностью более тысячи километров от Смоленска до Азовского моря. Цели были выбраны с учетом полученной от Кернкросса информации. Эта серия из трех массированных бомбовых ударов стала крупнейшей операцией советской авиации во Второй мировой войне. Было совершено полторы тысячи самолето-вылетов, уничтожено пять сотен самолетов противника, советские потери составили сто двадцать два самолета. За предоставленные им данные Кернкросс получил благодарность Москвы и был награжден советской медалью. Однако к этому времени трудности передачи информации из места расположения ЦПС в Москву настолько возросли, что Кернкросс уже не мог больше их преодолевать и накануне Курской битвы сменил место работы.
С отказом Лонга от сотрудничества, а позднее со сменой работы Кернкроссом советская разведка не только лишилась ценных источников информации, но для нее к тому же пропала возможность оценивать достоверность данных, которыми с ней делилась английская военная миссия в Москве. Вдобавок стало трудно находить основания для понукания советских криптоаналитиков, ставя им в упрек успехи их английских коллег, о которых свидетельствовали сообщения Лонга и Кернкросса.
После окончания Второй мировой войны покрывавшая «Ультра» тайна привела к появлению множества мифов. Согласно одному из них, англичанам очень хотелось, чтобы Советский Союз извлекал пользу из материалов «Ультра», касавшихся Восточного фронта. Но это надо было сделать таким образом, чтобы одновременно и обезопасить их источник, и убедить СССР в важности и надежности информации. Проблема была якобы решена путем перекачки данных «Ультра» через советскую разведывательную группу «Люси», действовавшую в основном на территории Швейцарии. Таким образом, источник информации был скрыт, а советское руководство действовало как надо, доверяя сведениям, полученным от собственных агентов. Слава английскому радиошпионажу, который выиграл войну не только на Западном, но и на Восточном фронте?
В этой версии нет ни грамма правды. Дело в том, что перехваты с Восточного фронта всегда являлись большой проблемой для ЦПС. Немцы очень часто использовали для связи свои наземные линии, и далеко не вся связь шла по радио. Но даже в тех случаях, когда для передачи шифровок задействовался эфир, расстояние и иные объективные факторы неблагоприятно влияли на качество приема английских станций перехвата. Шифрсообщения с перевранным текстом требовали очень много времени на обработку. Трудности усугублялись необходимостью их дешифрования. Проще было с криптограммами «Люфтваффе». Но шифры частей вермахта на Восточном фронте в ЦПС удавалось вскрывать лишь время от времени — в период с июня по сентябрь 1941 года и в октябре — декабре 1942 года. Кроме того, чтение шифрперехвата с Восточного фронта никогда не рассматривалось в ЦПС в качестве первостепенной задачи. Там работали в первую очередь с материалами, имевшими оперативное значение для английского командования. Поэтому информация, полученная в ЦПС с Восточного фронта, могла служить лишь для общей ориентации о масштабах, целях и результатах немецких наступлений, да и то с задержкой на два-три дня. Далее она должна была из Блетчли-парк попасть в Лондон, потом — в распоряжение радиста «Люси» в Швейцарии, а затем после зашифрования — в Москву.
Однако все эксперты в вопросах истории шпионажа в годы Второй мировой войны сходятся в том, что ценность информации «Люси» состояла именно в оперативности. В большинстве случаев эта информация приходила в Москву в течение двадцати четырех часов после того, как она становилась известна в Берлине. Ясно, что материалы «Ультра» никак не могли служить источником сведений для «Люси». Разведывательные данные большой важности и достоверности добывал для «Люси» генерал Фриц Тиль, который возглавлял шифровальный отдел в главнокомандовании вермахта. Будучи вторым человеком в службе связи немецкой армии, в случае необходимости он использовал предоставленные ему возможности для установления контакта по радио со своим связником.
Две трети немецкой военной мощи было сосредоточено на Восточном фронте. Тем не менее именно там роль «Ультра» остается тайной. Возможно, что долгое сохранение этой роли в секрете призвано скрыть послевоенное политическое значение «Ультра». А состоит оно в том, что нежелание англичан поделиться плодами своих успешных радиошпионских операций с Советским Союзом, взвалившим на себя основные тяготы войны с Германией, усугубило его недоверие к Западу и послужило одной из причин развязывания «холодной войны». Да еще настолько взбесило нескольких английских офицеров, тайно работавших на советскую разведку, что с тех пор они были полностью убеждены в правильности ранее сделанного ими выбора.
СЛАГАЕМЫЕ УСПЕХА
Подытоживая все сказанное об усилиях англичан в области радиошпионажа, можно выделить несколько основных причин, сделавших возможным их успех в дешифровальной работе против немцев во время Второй мировой войны.
Во-первых, на протяжении Второй мировой войны немцы в основном использовали единственную шифрмашину — «Энигму». Это означало, что англичане могли сосредоточить свои усилил на одном, главном направлении. Кроме того, отсюда следовало, что английские криптоаналитики располагали очень большим объемом шифрованной переписки противника, несомненно облегчавшим им работу над вскрытием «Энигмы».
Во-вторых, англичанам была известна схема «Энигмы». Эта шифрмашина поступила в свободную продажу еще в конце 20-х годов. И хотя впоследствии она была неоднократно модифицирована с целью повышения стойкости, а также несмотря на то, что разные государственные учреждения и военные ведомства Германии оснащались различными модификациями «Энигмы», англичане всегда успевали вовремя составить представление как о схеме этого шифратора в любой модификации, так и о применявшихся немцами процедурах изготовления ключей для него.
В-третьих, по собственной беспечности или по неосторожности немцы зачастую способствовали успешному решению задач, стоявших перед криптоаналитиками Англии.
В-четвертых, для ведения радиошпионажа англичанам удалось привлечь наиболее способных и интеллектуально развитых людей, для профессиональной подготовки которых в области криптоанализа были созданы все необходимые условия. При этом квалифицированные кадры не распылялись по многим учреждениям и ведомствам, а были сконцентрированы в одном месте — в криптоаналитическом центре в Блетчли-парк.
В-пятых, для автоматизации й ускорения дешифровальной работы англичане активно применяли электромеханические устройства, в состав которых входили и электронные компоненты, позволявшие значительно повысить скорость автоматического перебора ключей «Энигмы».
И наконец, последнее: англичанам просто очень везло. Список подарков судьбы, без которых их успехи в радиошпионаже не были бы столь впечатляющими, можно продолжать довольно долго.
МОЖНО ЛИ ПОДСЛУШАТЬ МЫСЛИ ВРАГА?
Итак, 70-е годы раскрыли наиболее тщательно скрываемую тайну Второй мировой войны. Только спустя тридцать лет после ее окончания можно было сказать, что генерал Эйзенхауэр считал, что материалы «Ультра» внесли «решающий вклад в победу», Черчилль не мог на нее нарадоваться и полагал, что «Ультра» — это то, «чем мы выиграли войну». Когда же возник неизбежный вопрос, почему в таком случае победа не пришла раньше, один из западных историков заявил, что благодаря «Ультра» путь к победе для англо-американских союзников стал короче на год, а то и на два.
Чтобы понять истинное значение проникновения в мысли противника, которое имело место в годы Второй мировой войны и которому не было прецедентов в военной истории, потребовалось время. Восторженные оценки, появившиеся после вынужденного тридцатилетнего молчания, мешали трезво оценить значение материалов «Ультра» и затеняли их важные аспекты. Действительно ли роль «Ультра» в достижении победы была столь значительна? Если английские и американские генералы, превозносимые за блестящее проведение военных кампаний, знали заранее о планах противника, то не уменьшает ли это блеск их побед? И еще вопрос: неужели немцы так и не узнали о том, что их шифрсообщения перехватываются и дешифровываются врагом?
Сейчас со всей определенностью можно сказать, что во Второй мировой войне материалы «Ультра» не сыграли той роли, которую им пытаются приписать апологеты. Только от пяти до десяти процентов радиошпионских данных «Ультра», отосланных на места ведения боевых действий, были использованы в деле. Никаких сведений «Ультра» впрямую не поступало ниже уровня командования английской армией. Ее нижние эшелоны получали эту информацию лишь в виде оперативного приказа. По материалам «Ультра», содержавшим данные о передвижениях немецких танковых колонн или кораблей, нельзя было немедленно вести боевые действия. Поэтому сначала приходилось проводить наблюдение с воздуха, причем в такой открытой форме, что немцы при всем желании не могли его не заметить, и только после этого наносить огневой удар по вражеским танкам или кораблям.
Генералы не могли понять, почему подчиненные им офицеры с таким нежеланием выполняют приказы, в правильности которых их заверяют. Английский генерал Лукас, командовавший корпусом при высадке англо-американского десанта в Западной Европе в январе 1944 года, не имел прямого доступа к материалам «Ультра», но зато его начальники имели. Они знали, что немцы не могли оказать сопротивления Лукасу, если он вздумает пойти в глубь побережья. Однако начальники не имели права прямо сказать об этом своему генералу. Они принуждали его атаковать, но их оптимизм выглядел фальшиво при сопоставлении с имевшимися у самого Лукаса данными. Поэтому он решил соблюдать осторожность и оставаться на занятых позициях. Немцы собрались с силами и задержали высаживавшиеся на побережье войска. Лукас, вскоре освобожденный от командования за проявленную нерешительность, написал в своем дневнике: «Похоже, всем были известны намерения немцев, кроме меня». Справедливое заявление.
С другой стороны, существовала опасность, что распространение слишком большого количества материалов «Ультра» будет контрпродуктивно. Материалы не могли подменить кропотливую работу со всеми имеющимися данными и превратить посредственного командира в военного гения. Последнему по-прежнему приходилось разрабатывать детальные планы операций, стимулировать активность подчиненных и приспосабливаться к менявшимся условиям. Материалы «Ультра» даже могли стеснять командира в его действиях. Начальство, получая ту же секретную информацию о противнике, что и он, считало себя вправе не только давать советы, но и убирать непослушных. Так случилось с двумя отличными английскими генералами, которых Черчилль в начале африканской кампании отстранил от должности, полагая, что благодаря «Ультра» знал о немцах столько же, сколько знали генералы, и поэтому счел их действия неверными.
Иногда можно услышать, что из материалов «Ультра» англичане узнавали обо всем, что противник докладывал о себе самом. Но военные тоже подвержены человеческим слабостям. Они преувеличивают, утаивают, хвастаются, обманывают сами себя и без видимых причин меняют мнение. Материалы «Ультра» не принимали во внимание эмоции. Например, Роммель часто нарушал приказы сверху или сообщал Берлину одно, а делал совершенно другое. Он обладал великолепной интуицией и, если обстоятельства ему благоприятствовали, менял свои планы, не удосужившись предварительно уведомить начальство. Причиной сокрушительного поражения англичан в битве при Кассеринге в феврале 1943 года было то, что по линии «Ультра» прошел немецкий приказ о наступлении в одном направлении, а Роммель, нарушив его, двинулся в другом.
Оценка, англо-американскими союзниками военной мощи немцев, с которой они должны были столкнуться с началом боевых действий в Западной Европе, может показаться более точной, чем оценка немцами силы союзных войск. Ведь благодаря «Ультра» англичане знали практически о каждой из полусотни немецких дивизий, находившихся во Франции. Немцы же приписывали противнику семьдесят пять дивизий, в то время как их было только пятьдесят. Сознание того, что им предстоит бороться с силами большими, чем на самом деле, подорвало обороноспособность немцев, а знание о такой реакции с их стороны, в свою очередь, оказало значительную поддержку англичанам и американцам. Но так ли все было в действительности?
После войны, в 1946 году, англичане допрашивали одного немецкого полковника, не имевшего ни малейшего представления о существовании «Ультра». Полковник заявил: «К концу 1943 года меня с моим шефом, как минимум, раз в месяц вызывали на совещания в штаб верховного командования. Мы каждый раз поражались абсолютно нелогичной недооценке „потребностей немецких сил обороны во Франции, Норвегии и на Балканах. Соединения постоянно перебрасывались с одного театра военных действий на другой. В конце концов мы с шефом решили дать преувеличенную оценку количества дивизий союзников, чтобы как-то уравновесить сверхоптимистические прогнозы в штабе верховного командования. Поэтому наши оценки превышали реальные примерно на двадцать дивизий».
И не был дешифровальный центр в Блетчли-парк тенью немецкого верховного руководства. Первый шаг в длинной цепочке, приводившей материалы «Ультра» в штаб английского командования, мог быть сделан лишь в том случае, если немцы использовали для связи радиопередатчики. Но немецкая армия во многом придерживалась традиций. В начале Второй мировой войны большинство ее сообщений передавалось по телеграфу, и их невозможно было перехватить в Англии. Иногда приказы переправлялись посредством голубей и собак. Даже в самый разгар войны немцы все равно отдавали предпочтение телеграфу и телефону, и только если они отсутствовали, прибегали к помощи радио. Лишь от четверти до трети всех немецких сообщений было передано по радио, причем в основном — не высокого стратегического, а среднего или низшего тактического уровня. Исключение составлял только Абвер, который использовал радио даже для передач внутри страны, предпочитая его более безопасной кабельной связи.
Все ли перехваченные шифрсообщения могли быть прочитаны? Конечно нет. Успех с «Люфтваффе» не повторился в отношении вермахта. В течение всей войны в Блетчли-парк боролись с невероятно сложными немецкими шифрами для крупных кораблей и субмарин. Но даже когда английским дешифровальщикам удалось совладать с «Тритоном», адмиралтейство не сумело справиться с хлынувшим потоком радиошпионской информации. Глава секции, занимавшейся шифрсообщениями с немецких подводных лодок, вскоре свалился от полного физического и психического истощения, хотя эта секция обрабатывала только шифровки, имевшие срочное оперативное значение.
Учитывая количество необходимых операций (дешифровка, перевод, обработка и зашифрование полученной информации для передачи ее потребителям), сотрудники Блетчли-парк работали в постоянном напряжении, чтобы материалы «Ультра» не теряли актуальности. Ведь даже задержка на час могла сделать их бесполезными.
Помимо большого потока информации в Блетчли-парк приходилось разбираться с многочисленными аббревиатурами, ссылками на карты, а также со служебным жаргоном. Иногда дешифровалыцики целыми днями просиживали над шифрсообщениями, которые в конечном счете оказывались пустячными. Примером может служить следующий случай. Абвер передал шифровку своему резиденту в Мадриде, офицеру под кодовым именем Цезарь. После ее прочтения в Блетчли-парк получили открытый текст такого содержания: «Осторожней с Акселем. Он кусается». Что это — код с перешифровкой? Позже выяснилось, что речь шла о сторожевой собаке, присланной для охраны. Подтверждением этому стал дешифрованный ответ из Мадрида: «Цезарь в госпитале. Его укусил Аксель».
Многие командиры попросту игнорировали материалы «Ультра», если они не соответствовали их представлениям и планам. Например, из материалов «Ультра» следовало, что бомбардировки Германии не сломили моральный дух немцев и не помешали им по-прежнему выпускать большое количество самолетов. Это означало, что воздушные рейды англо-американских союзников 1943–1944 годов были напрасными, так как понесенные ими потери оказались несоизмеримыми с причиненным немцам ущербом. Все сведения были своевременно переданы из ЦПС в соответствующие инстанции, но налеты английской авиации продолжались. Видимо, правда, содержавшаяся в материалах «Ультра», не устраивала поборников массированных бомбардировок Германии.
Другие командиры, напротив, настолько полагались на «Ультра», что если материалы не поступали, то они считали, что ничего существенного не происходит. Опасность такого подхода не замедлила сказаться при наступлении немцев в Арденнах в декабре 1944 года, когда ими была предпринята попытка остановить продвижение англо-американских войск. Немецкое нападение было внезапным, поскольку Гитлер наложил запрет на радиопереговоры.
Одной из причин невозможности дать исчерпывающую оценку влияния «Ультра» на ход Второй мировой войны является оставшийся без ответа вопрос о том, знали ли немцы о вскрытии «Энигмы» англичанами.
Конечно же немцы отдавали себе отчет в том, что вскрыть «Энигму» можно. Немецкий криптоаналитик Георг Шредер продемонстрировал такую возможность еще в 1930 году, лаконично заметив при этом: «Энигма» — дерьмо». Урок не пропал даром. Немецкие криптографы постоянно вносили в «Энигму» усовершенствования, так как знали, что она де являлась абсолютно надежной, особенно если в распоряжении противника имелся хотя бы один ее экземпляр. А в 1944 году немцы даже провели специальную конференцию по проблемам надежности своих шифров, на которой было указано на недостатки «Энигмы» и намечены меры по их устранению.
В 1943 году через секретную службу Швейцарии в Берлине узнали о том, что один американец швейцарского происхождения, часто совершавший поездки в Англию, говорил, будто англичане читают шифровки «Люфтваффе».
Наконец, явное предпочтение, отдаваемое немцами кабельной связи везде, где только возможно, заставляет предположить, что они осознавали возможность дешифрования их криптограмм. На ту же мысль наводит и использование немцами кодовых обозначений. К примеру, во время налета на Ковентри вся операция проходила под названием «Лунная соната», а цели обозначались цифрами.
А зачем немцы неоднократно пытались дезинформировать противника в отношении местонахождения своих подразделений в шифровках, если не были уверены, что они будут перехвачены и прочитаны? В противном случае действия подобного рода были бы бессмысленными.
Итак, можно сказать, что в ходе Второй мировой войны материалы «Ультра» сумели оказать существенную помощь лишь в нескольких отдельных случаях, а в остальных их роль была незначительной или вовсе никакой. Неверно утверждать, что благодаря «Ультра» была выиграна война на Западном или на Восточном фронте. И весьма сомнительно, что использование этих материалов сократило сроки войны. Притягательность долго скрываемой военной тайны и бойкое перо людей, первыми рассказавших о том, что скрывала эта тайна, придали операции «Ультра» такую значимость в истории радиошпионажа, которой она не заслуживает.
ПЕРЛ-ХАРБОР
Нападение японцев на американскую морскую базу на острове Перл-Харбор 7 декабря 1941 года было внезапным и разрушительным. В считанные минуты около четырех с половиной тысяч американских военнослужащих были убиты и ранены, значительная часть Тихоокеанского флота США уничтожена. На следующий день Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую войну. Однако весь ход военных действий на Тихом океане в 40-е годы мог бы сложиться совсем по-другому.
В 1939 году японцы ввели в действие новый военно-морской код, вошедший в историю радиошпионажа под названием «ЯВ-25». Он был не очень сложен, и к началу 1940 года в ЦПС без труда читали многие шифрсообщения ВМС Японии.
Из дешифрованных криптограмм англичане узнали, что шесть японских авианосцев и четырнадцать других боевых кораблей разных классов готовились к проведению очень важной операции. 20 ноября 1941 года дальневосточное бюро ЦПС перехватило шифровку адмирала Ямамото, в которой говорилось: «В полночь 21 ноября приступить ко второму этапу подготовки начала военных действий». А через пять дней японская эскадра получила приказ выйти в море со своей базы на Курильских островах и 4 декабря произвести дозаправку топливом.
В еще одной перехваченной англичанами шифровке Ямамото говорилось: «Вы должны завершить восхождение на Нитакаяму 8 декабря по токийскому времени», что соответствовало 7 декабря по европейскому стилю. Нитакаяма является самой высокой горой японской империи, и восхождение на нее считалось тогда в Японии верхом доблести. Так в иносказательной форме Ямамото отдал приказ своей эскадре о начале крупной боевой операции.
Несложная работа с картами позволила определить местоположение японской эскадры 7 декабря — вблизи Гавайских островов. Другой возможной целью планируемой японцами операции могли быть только Филиппины, являвшиеся в 1941 году колонией США.
Однако, имея на руках эту подробную и точную информацию о японских военных планах, Черчилль не соизволил поделиться ею со своим большим другом и союзником Рузвельтом. Скорее всего, основную роль здесь сыграло стремление Черчилля любой ценой вовлечь Соединенные Штаты в войну, и он сознательно скрыл от американского президента новость о выходе боевой эскадры Японии в поход и о дате планируемого ею нападения.
ЦЕНТР
В глубине всякой груди есть своя змея.
К. Прутков. Сочинения
«ВЕНОНА»
Недалеко от австралийского города Дарвина с 1939 года функционировала радиостанция, принадлежавшая Англии и осуществлявшая в основном перехват японских сообщений. В 1945 году капитуляция Японии позволила персоналу этой станции полностью переключиться на советские сети связи, сигналы которых особенно хорошо улавливались в окрестностях Дарвина. Об этом англичанам было известно давно. Но неожиданно выяснилось, что большую часть шифрперехвата из советских секретных линий связи удается прочитать.
Перехваченные в Австралии советские шифрсообщения в основном были очень длинными, причем их длина отражала статус отправителя в партийной иерархии. Чем выше был этот статус, тем пространнее становилось послание. Частые повторы в открытом тексте шифрсообщения, его большая длина, использование стандартных языковых оборотов и чрезмерная болтливость советских связистов в эфире позволяли легко перехватывать и читать эти шифрсообщения. Вместе с тем их содержание оказалось малозначительным. Гораздо больший интерес представляла шифрпереписка, которую штаб-квартира КГБ в Москве вела с агентурой и региональными резидентурами за рубежом. В ЦПС эта шифрпереписка получила кодовое наименование «Венона». Но здесь для зашифрования своих сообщений КГБ применял очень стойкие шифры, при правильном использовании практически не поддававшиеся вскрытию.
Повышению стойкости шифров способствовали два обстоятельства. Во-первых, советская разведка получала советы квалифицированных сотрудников шпионских спецслужб Англии, являвшихся ее агентами. Во-вторых, ряд советских разведгрупп потерпел крупные провалы во время Второй мировой войны из-за недостаточного соблюдения мер безопасности связи. Приведем только два, но характерных примера таких провалов — раскрытие разведывательной сети «Красный оркестр» (более известной как «Красная капелла»), а также захват в Женеве и Лозанне радистов разведгруппы «Люси», которые сделали подробные заявления о своей работе.
В результате советских разведчиков начали снабжать более стойкими шифрами и порекомендовали пересылать сообщения не по радио, а через советские дипломатические миссии. Таким образом удавалось избежать использования плохо подготовленных радистов, маломощных передатчиков и ненаправленных антенн, посылавших сигналы одинаково хорошо во все стороны света. В этих условиях определяющим стало качество шифрблокнотов, которые служили основным средством засекречивания сообщений советских разведчиков. Однако после ряда случаев содержание этих шифрблокнотов оказалось скомпрометированным.
Об одном таком случае читатель уже знает: в 1944 году УСС США купило полторы тысячи страниц шифровальных блокнотов КГБ, захваченных финнами. Сами по себе большого интереса для западных криптоаналитиков они не представляли. Агенты КГБ пользовались шифрблокнотами для замены каждого слова или буквы сообщения на пятизначное число. Затем шифровальщик в резидентуре КГБ, через которую проходило зашифрованное ее агентом сообщение, добавлял в каждую пятизначную группу еще пять знаков из так называемой «разовой тетради», имевшейся в его распоряжении и являвшейся разновидностью шифрблокнота. Ее второй экземпляр находился только в Москве. Если «разовая тетрадь» действительно применялась лишь однажды, как того требовала инструкция, этот шифр вскрыть было невозможно. Но в последние годы количество информации, передававшейся советскими резидентурами из США, было столь велико, что некоторые «разовые тетради» использовались вторично. Виновные в этом упущении были расстреляны, когда о нем стало известно впоследствии.
ГУЗЕНКО
Второй случай стал настоящим подарком судьбы для англичан и американцев. Вечером 5 сентября 1945 года шифровальщик военного атташе в Канаде, лейтенант Советской Армии 26-летний Игорь Сергеевич Гузенко, решив попросить убежища на Западе, тайно покинул частную квартиру в Оттаве, снятую для него и его семьи посольством СССР. Сначала он попытался войти в контакт с прессой, но газетчики сочли его наглым лжецом. Канадская полиция также не поверила перебежчику. Только после того, как его квартира подверглась нападению, которого сам Гузенко избежал просто чудом, полицейские начали воспринимать его всерьез.
Переданные Гузенко материалы повергли канадских экспертов в состояние шока. Список советских агентов включал многих известных в стране и за ее пределами людей — членов канадского парламента, видного ученого-атомщика, руководящих деятелей коммунистической партии и некоторых лиц в других государствах. Украденные Гузенко документы также подробно описывали принципы шифрования, применявшиеся в КГБ и ГРУ.
Премьер-министр Канады сразу же отправился в Вашингтон, чтобы проинформировать о случившемся президента США и посоветоваться с ним. Поскольку Канада поддерживала тесные союзнические отношения с Соединенными Штатами и Англией, ее полиция немедленно оповестила о Гузенко руководителей контршпионских спецслужб этих стран. В Канаду спешно прибыли ведущие американские и английские специалисты по советской разведке.
Урон, нанесенный Гузенко советской разведке на Западе, мог бы быть значительно менее серьезным, если бы не ротозейство и беспечность военного атташе СССР в Канаде полковника Николая Заботина и трех его помощников. Они полностью доверили Гузенко хранение и уничтожение всей своей секретной переписки. А он снимал копии с документов, требовавших хранения, и собирал в надежном месте подлежавшие уничтожению. К тому же работники военного атташата, вопреки законам конспирации, стали заводить дела на всех, с кем работали. В этих делах содержались имена, адреса, место работы и другие конфиденциальные данные об их подопечных. Дела находились в сейфе у Заботина, и ключ по правилам мог быть только у него. Второй ключ на всякий случай хранился в специальном запечатанном пакете у старшего шифровальной комнаты и никому не выдавался. Заботин и не предполагал, что Гузенко уже давно завладел вторым ключом, прочитывает все личные дела и аккуратно снимает с них копии.
Кроме того, по существующим правилам, шифровальщик посольства должен был жить в помещении, обладавшем экстерриториальностью. Но Гузенко имел маленького ребенка, который по ночам беспокоил жену Заботина, не терпевшую детского плача. В результате Заботин заставил Гузенко переехать на частную квартиру.
История побега Гузенко довольно необычна. Решение о его отзыве было принято еще в сентябре 1944 года, а до того из Москвы пришел приказ переселить Гузенко с частной квартиры обратно в дом военного атташе. Заботин это распоряжение проигнорировал. Через год начальник ГРУ генерал Кузнецов послал шифртелеграмму с категорическим приказом без промедления отправить Гузенко с семьей в Москву. Шифртелеграмму Кузнецова расшифровывал сам Гузенко. Она содержала явные угрозы в его адрес и только ускорила побег.
Не все сведения, сообщенные Гузенко, дали немедленный результат. Так случилось, например, с советским агентом в английской контршпионской спецслужбе, скрывавшимся под псевдонимом Элли. Гузенко знал некоторые его приметы: мужчина (несмотря на женский псевдоним), занимает настолько важный пост, что в контакт с ним можно вступать только через заранее обусловленный тайник, в прошлом был связан с коммунистами. Охота за Элли продолжалась без малого три десятилетия. Под подозрение попал даже руководитель английской контршпионской спецслужбы МИ-5 Роджер Холлис. В 1981 году Олег Гордиевский, сотрудник КГБ, а с 1974 года, по совместительству еще и английский шпион, получил доступ к досье Элли в КГБ и узнал, что за псевдонимом скрывался Лео Лонг.
О бегстве Гузенко в Москве стало известно еще до того, как он попал в руки канадской полиции. В ГРУ для таких, как Гузенко, существовала специальная секция «Икс». Она занималась актами отмщения тем, кто становился на путь измены или грубо нарушал взятые на себя обязательства. Однако Сталин категорически запретил предпринимать что-либо в отношении Гузенко, сказав примерно следующее: «Война успешно закончена. Все восхищены действиями Советского Союза. Что же о нас скажут, если мы пойдем на такое! Надо назначить авторитетную комиссию и во всем разобраться». «Авторитетная комиссия» заседала несколько дней подряд и пришла к выводу, что виновниками произошедшего в Оттаве являлись Заботин, его жена и сын. Все трое были немедленно арестованы. На этом разбирательство по делу Гузенко завершилось.
На Западе интерес к Гузенко тоже довольно быстро ослабел, поскольку его знания о советской разведке были весьма ограниченными. Недовольный отсутствием внимания к своей персоне, Гузенко начал судиться, требуя деньги со всех, кто в своих статьях или книгах ссылался на его материалы. Умер он в одиночестве и забвении.
ПРОРЫВ
В 1948 году сотрудники ФБР, тайно проникнув на склад нью-йоркской конторы «Амторга», выкрали оттуда непонятно как оказавшийся там советский шифр-блокнот. Конечно, его использованные страницы в соответствии с инструкцией были уже уничтожены. Однако по неосторожности работники «Амторга» оставили копии некоторых сообщений как в зашифрованном, так и в открытом виде. Копии были похищены американцами вместе с шифрблокнотом.
Именно эта операция и привела к решающему прорыву во вскрытии шифров КГБ, сделанному криптоаналитиком УБВС США Мередитом Гарднером в 1948 году. Однако, как почти сорок лет спустя признался директор АНБ вице-адмирал Д.М. Макдоннел, «уже на раннем этапе возможности, открывшиеся благодаря этой операции, были утрачены навсегда». Тайну «Веноны» и методы Гарднера, применявшиеся при ее чтении, выдал советской разведке в том же 1948 году шифровальщик УБВС Уильям Уэйсбанд, за два года до этого завербованный КГБ. Предательство Уэйсбанда было раскрыто американцами в 1950 году. И хотя дали ему год тюрьмы, наказали Уэйсбанда не за шпионаж, а лишь за неуважение к суду, выразившееся в неявке на судебное заседание. В УБВС и ЦПС решили, что тайна «Веноны» — слишком дорогой секрет, чтобы рисковать ее разоблачением, вынося на обсуждение суда, даже при закрытых дверях.
Поскольку английским и американским радиошпионским спецслужбам удалось прочитать лишь малую толику «Веноны», полученная информация оказалась очень отрывочной. Кроме того, в ней отсутствовали настоящие имена советских агентов, а упоминались лишь их псевдонимы. Поэтому потребовался сбор большого количества сопутствующих данных, таких, как регистрация поездок, расписание морских рейсов и авиаперелетов, а также других сведений, которые могли бы помочь успешной работе дешифровальщиков.
Тем временем Москве стало совершенно ясно, что для советской разведывательной сети в США «Венона» — это серия мин с часовым механизмом и со взрывным потенциалом чудовищной разрушительной силы. Поскольку было точно неизвестно, какие из шифровок конца войны прочитаны противником, нельзя было определить, где и когда сработает очередная «мина». Частично проблему решил советский агент — англичанин Гарольд Адриан Рассел Филби, когда в октябре 1949 года он стал ответственным за обеспечение связи между английской и американской спецслужбами. Гарднер позднее с досадой вспоминал, как Филби подолгу стоял за его спиной и, попыхивая трубкой, с интересом следил за ходом дешифрования сообщений советских агентов. Вплоть до своего отъезда из США в июне 1951 года Филби, благодаря доступу к дешифровкам «Веноны», частенько успевал предупредить Москву о том, что вокруг какого-то из советских агентов сжимается петля.
ГОМЕР
В 1948 году криптоаналитики УБВС сумели обнаружить сходство между перехваченным сообщением из сети связи КГБ и телеграммой, которую за три года до этого президент США Трумэн послал Черчиллю. Советского агента, предположительно передавшего в Москву телеграмму Трумэна, окрестили Гомер. Падение Гомера, по мнению КГБ, стало единственным серьезным последствием чтения «Веноны».
Первые упоминания о Гомере в дешифровках «Веноны» были крайне туманными. Из них нельзя было заключить не только что он являлся сотрудником английского посольства, но даже узнать, какой страны он гражданин — Америки или Англии. Первоначально в круг подозреваемых, число которых превысило семь тысяч человек, вошли практически все, кто мог иметь доступ к трансатлантическим коммуникациям.
К апрелю 1951 года список подозреваемых сжался до девяти, а в середине апреля появился открытый текст еще одного шифрсообщения, который содержал сведения о том, что в 1944 году Гомер дважды ездил из Вашингтона в Нью-Йорк, чтобы навестить там свою беременную жену. Выяснилось, что так поступал только Дональд Маклин, ставший к тому времени заведующим американским отделом Форин Офис.
Для организации побега Маклина у советской разведки в запасе было несколько недель, так как из-за решения не использовать дешифровки «Веноны» в суде МИ-5 пришлось искать иные доказательства его противозаконной деятельности. История бегства Маклина запутана множеством различных версий. Но все они сходятся в одном: предупреждение об опасности разоблачения Маклин получил от Филби, который пришел к выводу, что того начнут допрашивать в понедельник 28 мая 1951 года. Вечером 25 мая, в пятницу, Маклин отправился в путешествие, которое закончилось для него благополучным прибытием в Москву.
Маклин представлял огромную ценность для КГБ, поскольку имел доступ ко всем самым секретным документам Форин Офис. В том числе и к так называемым «синим папкам»: в них были одеты документы, содержавшие радиошпионские данные. В середине 30-х годов именно из «синих папок» Маклин сумел извлечь подтверждение того, что англичанам не удалось добиться вскрытия советских шифрсистем. Он подробно информировал Москву о том, как обстояли дела у специалистов ПШКШ, читавших шифрпереписку других стран. Хотя англичане упорно продолжают утверждать, что они никогда не пытались шпионить за дружественными странами в мирное время, по сообщениям Маклина, в «синих папках» нередко встречались шпионские данные, почерпнутые из американских и французских шифртелеграмм.
Маклин смог не только подтвердить, что советские шифры оставались стойкими, но и помочь сделать тщетными все попытки их вскрыть. В 1936 году его своевременное предупреждение лишило операцию, предпринятую ПШКШ, всякого шанса на успех. В ПШКШ разработали сложный план, согласно которому в английском парламенте было инспирировано обсуждение вопроса о политике СССР. Министр иностранных дел Англии, зная о реальной цели вопросов, заданных ему на заседании парламента, давал на них необычно пространные и откровенные ответы. Криптоаналитики из ПШКШ надеялись перехватить шифртелеграмму, в которой советское посольство в Лондоне, как ожидалось, передаст в Москву дословное изложение этого парламентского обсуждения. Путем сравнения ее открытого текста с шифрованным в ПШКШ хотели вскрыть советский шифр, введенный сразу после нападения на «Аркос». Но благодаря сведениям, сообщенным Маклином, советским шифровальщикам были даны строгие указания впредь тщательно перефразировать все доклады об английских правительственных заявлениях. Хитроумная операция ПШКШ была сорвана.
Среди информаторов Маклина числился Оливер Стрейчи (Соня), эксперт Форин Офис по кодам и шифрам. В годы Второй мировой войны Стрейчи занимался чтением шифровок Абвера. Причем настолько успешно, что в признание его заслуг этот источник радиошпионских данных в ЦПС сокращенно именовался ИСОС — источник секретной [информации] Оливера Стрейчи. Дешифровальщики в Москве несомненно были заинтригованы сообщениями Маклина о работе Стрейчи в ЦПС и упоминанием о «шифровальной машине, которая полностью исключает возможность вскрытия шифра и освобождает от необходимости использовать коды».
ПЕТРОВ
«Венона» причинила ущерб советской разведке даже в такой далекой стране, как Австралия: были раскрыты два наиболее важных советских агента в австралийском министерстве иностранных дел. Правда, и тут не обошлось без предательства. В 1954 году в Канберре попросил убежища резидент КГБ полковник Владимир Михайлович Петров. До своего назначения в Австралию в 1952 году Петров долгое время руководил шифровальным подразделением КГБ, обслуживавшим легальные резидентуры за границей. Вместе с ним осталась в Австралии и его жена Евдокия, имевшая звание капитана и исполнявшая обязанности шифровальщицы при муже.
Два обстоятельства привели к измене Петрова. Во-первых, последние несколько месяцев в советском посольстве царило острое беспокойство — там боялись, что контршпионская служба Австралии готовится совершить на него налет. Петрову приказали подыскать подходящие места для тайников, в которые в случае налета можно было бы спрятать наиболее секретные документы. Однако предложенные им тайники Москва сочла небезопасными. Он и его жена были обвинены в халатности и неблагонадежности. Петров стал опасаться, что их, как скомпрометировавших себя работников, отзовут в Москву, и неизвестно, что с ними потом может произойти.
Во-вторых, незадолго до побега Петров начал разработку Михаила Бялогусского, обосновавшегося в Австралии эмигранта из России, который в беседах с Петровым открыто выражал симпатию к Советскому Союзу. Петров получил разрешение из Москвы завербовать его в качестве местного агента КГБ. Однако Бялогусский, на самом деле работавший на австралийскую контршпионскую службу, планировал то же самое в отношении Петрова. И когда Петров намекнул, что в посольстве у него не все благополучно, Бялогусский без обиняков сказал, что лучшим выходом для Петрова было бы навсегда остаться в Австралии. Сказано — сделано.
Конечно, Петров и сам по себе являлся исключительно богатой добычей для западных спецслужб. Но его готовность сотрудничать с ними возросла еще больше, когда сорвалась попытка вывоза миссис Петровой обратно в СССР, предпринятая КГБ. Евдокию удалось вызволить в последний момент перед тем, как самолет с ней должен был вылететь из Канберры. После побега Петров активно использовался австралийцами, американцами и англичанами как инструктор и консультант, служа для них источником ценных сведений и о советской разведывательной сети в Австралии, и об организации шифрсвязи в КГБ.
КАК «СЪЕЛИ» ФУКСА
Просеивая горы бумаг с дешифровками «Веноны» в поисках информации о Гомере, ЦПС удалось напасть на след еще одного советского агента. Анализ перехвата показал, что этот агент обладал доступом к информации о секретных ядерных экспериментах, а также имел сестру, учившуюся в американском университете на Восточном побережье США. Это сузило круг подозреваемых, и вскоре советский агент был идентифицирован. Им оказался немецкий иммигрант по имени Клаус Фукс, уехавший из Германии в Англию перед Второй мировой войной. Чтобы скрыть действительный источник сведений о Фуксе от противника, одному из сотрудников службы безопасности английского ядерного центра, где работал Фукс, дали задание заняться им вплотную. Безо всякой ссылки на «Венону» этому сотруднику удалось убедить Фукса чистосердечно признаться во всем.
Надо сказать, что эта версия разоблачения Фукса находится в явном противоречии с историей, рассказанной одним из советских связников Фукса А. Феклисовым. По его мнению, поимка Фукса стала следствием следующих событий, произошедших в конце 40-х годов.
Неожиданно быстрое появление в СССР атомного оружия заставило правительственные круги США предположить, что информация о нем была выкрадена советскими агентами из лаборатории в Лос-Аламосе и что следовало немедленно взять в активную разработку всех сколько-нибудь подозрительных лиц из числа работавших или приезжавших туда на работу. Тщательному повторному анализу были подвергнуты старые дела и компрометирующие материалы на таких лиц.
В 1948 году пришла очередь дела Фукса, которое было заведено на него в основном по следующим трем причинам: во-первых, в студенческие годы Фукс участвовал в работе Коммунистической партии Германии; во-вторых, в кругу друзей доброжелательно высказывался о СССР; в-третьих, вместе со своей сестрой Кристель упоминался в секретных документах, которые Гузенко захватил с собой в 1945 году для передачи американцам.
В результате разработки Кристель ФБР выяснило, что в 1945 году к ней трижды наведывался неизвестный американец, который интересовался Фуксом и под описание которого подходил некий Гарри Голд. Этого Голда ФБР не выпускало из поля зрения с тех самых пор, как в 1947 году он вызывался в суд по обвинению в шпионаже, но был освобожден ввиду недостатка доказательств. После обыска, проведенного на квартире Голда, под давлением обнаруженных улик тот сознался, что одно время служил передаточным звеном между Фуксом и советской разведкой.
Полученные ФБР новые сведения о Фуксе были сообщены англичанам, которые в ответ запросили материалы для предъявления Фуксу в суде в качестве доказательств его разведывательной деятельности в пользу СССР. Среди прочих документов, предоставленных английской стороне американцами, фигурировала и фальшивая, по мнению Феклисова, телеграмма, специально составленная ФБР, чтобы скрыть истинную причину провала Фукса. В телеграмме содержалась информация о разговоре между Фуксом и Голдом во время одной из их встреч на квартире Кристель в январе 1945 года. Сотрудники ФБР сказали Фуксу, что текст этой телеграммы был якобы получен дешифрованием шифрпереписки между генеральным консульством СССР в Нью-Йорке и Москвой. После мучительных колебаний, решив, что запирательство бессмысленно, Фукс признался во всем.
За давностью лет трудно со всей определенностью сказать, какая из двух версий поимки Фукса истинна. С точки зрения истории радиошпионажа обе они примечательны тем, что продемонстрировали разные подходы к использованию его возможностей. По версии англичан, данные радиошпионажа пригодились лишь для выявления советского агента в лице Фукса, а изобличение его в суде основывалось только на доказательствах, добытых традиционными методами ведения следственной работы. По Феклисову, радиошпионаж в деле Фукса был просто прикрытием настоящего источника сведений и послужил в основном для получения признания.
ДЕЛО РОЗЕНБЕРГОВ
Через чтение «Веноны» были получены первые наводки на семейную пару Джулиуса и Этель Розенберг. В дешифрованном в феврале 1950 года шифрсообщении, перехваченном еще в 1944 году, говорилось об агенте, работавшем на второстепенной должности в атомной исследовательской лаборатории в Лос-Аламосе в США. Позднее появились дополнительные указания, что этим агентом был брат Этель Розенберг Давид Гринглас. В июне 1950 года он во всем сознался и выдал Джулиуса Розенберга. На допросе Гринглас рассказал, как Розенберг похвалялся ему, что руководил целой разведывательной сетью, поставлявшей в Москву не только секреты разработок в области атомной энергии, но и другие ценные данные о научных и технических достижениях США.
В отличие от Фукса, Розенберги до самого конца уверяли в своей непричастности к работе на советскую разведку. В апреле 1951 года супругов Розенберг приговорили к смертной казни. А 19 июня 1953 года, после двух лет безуспешных апелляций, они по очереди скончались на одном и том же электрическом стуле в нью-йоркской тюрьме. Жуткая мерзость казни и непризнание вины осужденными укрепили мировое общественное мнение в том, что произошла страшная судебная ошибка. Неверие в виновность Розенбергов поддерживалось и тем, что из соображений секретности в суде даже не упоминалось о том, откуда были получены основные доказательства их преступной деятельности, — о «Веноне». Хотя присяжным, дабы развеять их сомнения, все же показали открытые тексты шифртелеграмм из Москвы, которые якобы были адресованы Розенбергам. В этих шифртелеграммах фамилии агентов впрямую не упоминались, а назывались только их псевдонимы. Однако по косвенным данным можно было легко догадаться, кто под ними скрывался. Например, в шифртелеграмме, датированной 27 ноября 1944 года, упоминается агент Либерал, а также сообщается, что его жену зовут Этель и что «она в курсе деятельности своего мужа».
В 1995 году некоторые из дешифровок «Веноны» были рассекречены. Реакция на них Роберта Мирополя, сына Розенбергов, который сорок лет спустя после их казни все еще продолжал добиваться реабилитации своих родителей, была крайне резкой: «Эти документы сами по себе ни о чем не говорят. Вы точно не знаете, сфабрикованы они или нет. ЦРУ — мастер по части дезинформации».
В середине 60-х годов США и Англия проанализировали все дешифровки «Веноны» под новым углом зрения: они искали указания на группы советских агентов, действовавших во Франции. Результаты анализа были переданы французам, однако эти сведения поступили слишком поздно, чтобы представлять какую-либо оперативную ценность.
Охота за агентами СССР на Западе, упоминавшимися в дешифровках «Веноны», продолжалась почти сорок лет. Было прочитано в общей сложности более двух тысяч советских шифровок, перехваченных с 1942-го по 1945 год. Лишь в 1980 году было сочтено, что эти агенты либо уже умерли, либо прекратили свою разведывательную деятельность.
ШПИОНЫ, ШПИОНЫ, КРУГОМ ОДНИ ШПИОНЫ
Основной провал в области радиошпионажа заокеанский союзник Англии потерпел в начале 60-х годов. Скандальное дело Мартина и Митчелла заставило серьезно задуматься и англичан. ЦПС принял посильное участие в охоте на советских агентов: вместе с дешифрованием текущих шифрсообщений из советских линий связи английские криптоаналитики занялись также изучением содержания шифровок, перехваченных в прошлом. И не без успеха. С помощью чтения «Веноны» удалось выяснить, что СССР имел хорошо информированного агента, первое упоминание о котором появилось более чем за десять лет до описываемых событий. Самыми вероятными кандидатурами на его роль стали Филби, в прошлом — офицер английской шпионской спецслужбы МИ-6 (его уволили оттуда после бегства Маклина в 1951 году), и Кернкросс, сотрудник МИ-5 и ЦПС во время Второй мировой войны. Кстати, и у Филби были все шансы оказаться на службе в ЦПС: еще в 1940 году он имел беседу с бывшим профессором истории в Кембридже Фрэнком Берчем, который занимался набором сотрудников в ЦПС. Встреча Филби с Берчем состоялась в штаб-квартире ЦПС, но Берч, по словам Филби, не смог заманить его на работу в радиошпионскую спецслужбу только потому, что оказался не в состоянии предложить столько денег, сколько он заслуживал.
Вообще говоря, до середины 60-х годов ЦПС умело избегал потрясений от предательств и разоблачений, подобных тем, которые имели место в АНБ. Скандал случился позже, когда 21 февраля 1967 года английская газета «Дейли экспресс» опубликовала статью, описывавшую незаконные действия английского министерства обороны. Оно регулярно получало копии всех сообщений, принимаемых и отправляемых по каналам двух крупнейших в Англии компаний связи. Прежде чем напечатать статью, из редакции «Дейли экспресс» позвонили по очереди сначала в пресс-службу министерства обороны, а потом в министерство связи Англии. Там им дали два противоречивых ответа на один и тот же вопрос. Министерство обороны категорически отрицало, а министерство связи, наоборот, признавало, что такие действия регулярно имели место. На это правительство Вильсона отреагировало ссылкой на закон о государственной тайне, принятый в 1920 году, в соответствии с которым оно имело право на перехват сообщений из линий связи, ведущих за пределы Англии, а затем выпустило «уведомление Д», потребовавшее от журналистов воздержаться от дальнейших комментариев по этому поводу.
Система «уведомлений Д» была чисто английским изобретением. В соответствии с ней объединенная группа представителей правительства и прессы — Комитет по вопросам обороны, прессы и радиовещания — организовала выпуск предупреждений в форме уведомлений. Эти уведомления сообщали о том, что некоторые виды информации, касавшейся военных секретов, шифров и радиошпионажа, подпадают под действие закона о государственной тайне. Игнорирование подобного уведомления было равносильно нарушению этого закона.
Не успел утихнуть скандал, связанный с разоблачениями в «Дейли экспресс», как разразился новый. Дуглас Бриттен, главный техник в подразделении английских ВВС, занимавшемся перехватом для ЦПС, был арестован МИ-5 в сентябре 1968 года. Дело в том, что сотрудники МИ-5 постоянно осуществляли наблюдение за советским консульством в Лондоне. Они заявили, что Бриттена засекли, когда он пытался вступить в контакт с резидентом советской разведки в консульстве.
Бриттен сознался, что был завербован в 1962 году, что первой его акцией стала продажа КГБ устаревшего передатчика, который некоторое время использовался для связи в ВВС. Далее во время службы в подразделениях перехвата и в Англии, и за ее пределами он регулярно снабжал советскую разведку более ценной информацией. Бриттену дали двадцать один год тюрьмы. Интересно, что комиссия по вопросам безопасности базы ВВС, на которой он проходил службу, незадолго до разоблачения охарактеризовала Бриттена как «неплохого актера и законченного лжеца» и пророчески добавила: «Если такой человек решится на измену, службам безопасности будет совсем непросто его уличить».
Вообще вопрос о соблюдении режима секретности очень волновал руководство ЦПС. Недаром в книге Кана «Взломщики кодов», в которой, кажется, собраны все основные сведения из истории радиошпионажа на Западе вплоть до середины 60-х годов, о ЦПС не сказано ровным счетом ничего. Авторы подобных книг о радиошпионаже нередко упоминают о добровольно взятом на себя обязательстве не сообщать факты, которые могли бы отрицательно сказаться на деятельности радиошпионских ведомств своей страны и ее союзниц.
ОСОБЫЕ ОТНОШЕНИЯ
В сохранении тайны вокруг ЦПС большую заинтересованность проявляло и АНБ. Причина была проста. Дело в том, что в 1934 году в США был принят федеральный закон, запрещавший перехват сообщений из американских линий связи. При пассивном участии ЦПС, пользуясь тем, что большинство сообщений из США в другие страны шло через спутниковую связь и далее через ретрансляционные станции на суше, в том числе и в Англии, АНБ построило там две станции перехвата. Полученный таким образом перехват далее поступал на обработку прямиком в размещенные в Форт-Миде ЭВМ. Для большинства перехваченных сообщений дешифрования не требовалось: они шли открытым текстом. В преддверии «Уотергейта» и в результате ряда запросов американских конгрессменов о методах радиошпионажа в АНБ отказались от этого способа получения перехвата из линий связи США в обход закона 1934 года.
Вообще в 70-е годы перехват англо-американских союзников понес тяжелые потери. Вот их краткая хроника:
1971 год — избрание Альенде президентом Чили заставило убрать с территории этой страны станцию перехвата АНБ;
1972 год — турецкие террористы убили четырех операторов станции перехвата ЦПС в Синопе на турецком побережье Черного моря;
1975 год — турецкое правительство закрыло станции перехвата АНБ на своей территории в ответ на американское эмбарго, введенное в результате вторжения Турции на Кипр;
1977 год — свержение эфиопского императора привело к демонтажу станции перехвата АНБ в Эфиопии;
1979 год — после краха шахского режима в Иране АНБ было вынуждено заплатить солидный выкуп за право эвакуировать из этой страны персонал и оборудование своей станции перехвата.
Однако были в 70-е годы не только потери, но и удачи. В частности, АНБ и ЦПС удалось заручиться поддержкой китайского руководства и разместить две станции перехвата в Гималаях, недалеко от советской границы.
Подлинные масштабы совместных радиошпионских операций США и Англии стали постепенно вырисовываться только в 80-е годы, хотя сотрудничество между ними началось еще в 1947 году. Именно тогда секретный договор связал ЦПС с находившимся в эмбриональном состоянии АНБ. С тех пор беспомощный эмбрион успел превратиться в бесспорного мирового лидера в области радиошпионажа. Обе спецслужбы, несмотря на отдельные размолвки, сохраняли между собой тесные отношения. Ведь не зря руководитель ЦПС, обращаясь с речью к американским коллегам, однажды сказал: «Мы ухитрились очень плотно подоткнуть одеяла постели, в которую мы вместе улеглись. Мне, так же как и вам, такие отношения очень по душе».
И дело не только в том, что можно было вести глобальное наблюдение, поделив обязанности (ЦПС, например, взял на себя слежение за Европой и территорией к востоку от Урала). Сотрудничество между АНБ и ЦПС помогало решать хитроумные юридические проблемы. Если ЦПС прослушивал телефонные разговоры американских граждан, а АНБ — английских, то правительства обеих стран могли с полным основанием отрицать обвинение в том, что они ведут слежку за своими соотечественниками, хотя, по существу, дело обстояло именно так.
Кроме АНБ, ЦПС поддерживал очень тесные взаимоотношения с австралийским правительственным ведомством радиошпионажа — Управлением безопасности связи (УБС). Такие отношения стали результатом активной помощи, которую ЦПС оказал австралийцам в создании ими Бюро безопасности связи (ББС), предшественника УБС, сразу после Второй мировой войны. Первые два директора ББС были английскими подданными.
ПЕДОФИЛ ДЖЕФФРИ
К концу 60-х годов в СССР стали известны многие тайны радиошпионажа западных стран. Но картина была далеко не полной: требовалось детально разобраться, какие именно секреты Советского государства попали в руки его врагов. Нужны были сведения от хорошо осведомленного специалиста, допущенного ко всей радиошпионской информации, которая черпалась из линий связи СССР. И такой специалист нашелся.
В начале января 1968 года капрал Джеффри Артур Прайм возвращался после рождественских праздников на базу радиошпионажа английских ВВС в Западном Берлине. Проезжая через контрольно-пропускной пункт (КПП) в Берлине, он передал советскому офицеру записку, в которой просил, чтобы с ним связались представители разведки СССР.
Прайм был несостоявшейся личностью, как в социальном, так и в сексуальном плане. Прогульщик — в школе, нелюдим — в ВВС, в которые Прайм вступил в 1956 году. Будучи не в состоянии жить нормальной половой жизнью, он развлекался тем, что набирал случайные телефонные номера и говорил непристойности. Прослужив некоторое время в Кении, с 1964 года Прайм продолжил службу на станции перехвата в военном аэропорту Западного Берлина.
Записка, которую Прайм оставил на КПП в Берлине, попала не к сотрудникам ПГУ КГБ, занимавшегося разведкой, а к представителям более скромного 3-го управления, которое отвечало за безопасность в советских вооруженных силах. Это управление иногда добивалось успеха в вербовке западных военнослужащих невысокого ранга, проходивших службу в Германии, и очень хотело перещеголять ПГУ, завербовав Прайма. В своей записке Прайм просил сотрудников советской разведки встретиться с ним в ресторане. При следующем проезде через КПП на ручке своей машины Прайм нашел магнитный цилиндр с ответной запиской, в которой ему вместо ресторана назначалась встреча в метро.
У Прайма состоялась серия встреч с сотрудниками 3-го управления, на которых его подробно расспрашивали о нем самом и его работе. В разговорах с чекистами Прайм винил во всех своих проблемах и неудачах капиталистическую систему. Образ Советского Союза, который сложился у Прайма под воздействием советских пропагандистских изданий на английском языке и англоязычных передач московского радио, оказался для него более привлекательным, чем окружающая капиталистическая действительность. И хотя на встречах с чекистами Прайм утверждал, что в своих действиях руководствуется чисто идейными мотивами, он каждый раз без возражений принимал тридцать — сорок фунтов в качестве вознаграждения «за труды».
Срок службы Прайма в ВВС заканчивался в августе 1968 года. По договоренности со своими кураторами из КГБ он устроился на работу в ЦПС, где должен был заниматься обработкой материалов, перехваченных из советских каналов связи. Прежде чем приступить к своим новым обязанностям в ЦПС, Прайм провел неделю на конспиративной квартире КГБ в ГДР, где его обучили работе с радиопередатчиком, технике шифровки сообщений, изготовлению микроточечных донесений и работе с микрофотокамерой. После каждого дня занятий Прайма запирали на ночь. Перед вылетом в Англию ему вручили чемоданчик с комплектом шифрблокнотов, набором материалов для тайнописи и четыреста фунтов наличными.
Первые семь с половиной лет своего пребывания в ЦПС Прайм проработал в специальном дешифровальном подразделении — так называемой Лондонской группе обработки (ЛГО). К осени 1969 года он закончил обучение на курсах повышения квалификации и сдал экзамены по русскому языку, по случаю чего получил поздравление из Москвы и четыреста фунтов стерлингов в качестве премиальных.
В том же 1969 году, после первой женитьбы, которая оказалась неудачной, Прайм начал названивать по телефону маленьким девочкам и говорить им всякие непристойности. В ЦПС его недолюбливали, считая человеком замкнутым и необщительным. Но он не вызывал особых подозрений по двум причинам. Во-первых, из-за специфики работы в ЦПС брали немало неординарных и эксцентричных личностей. Во-вторых, его замкнутость объясняли неудачной женитьбой и раздражением по поводу того, что повышение по службе вместо него получали другие и, как Прайм нередко жаловался, только из-за того, что он не имел высшего образования.
Разработка Прайма так и осталась за 3-м управлением КГБ, которое отказалось передать свою «звезду» ПГУ. Прайму предложили самому выбрать место встреч со связным. Он предпочел Австрию, потому что знал немецкий язык. Но в основном его связь с КГБ осуществлялась через «почтовые ящики» с помощью написанных симпатическими чернилами писем и через передачи московского радио. Безопасность связи с Праймом поддерживалась на самом высоком уровне. Ни разу за семь с половиной лет, которые он пробыл в ЛГО (с сентября 1968-го по март 1976 года), и за полтора года работы в штаб-квартире ЦПС в Челтнеме в графстве Глостершир (с марта 1976-го по сентябрь 1977 года) Прайм не попал под подозрение. Да и можно ли было подозревать ответственного по режиму в одном из подразделений ЦПС: в обязанности Прайма, в частности, входило ежегодное написание отчета, в котором он сообщал о проделанной за год работе по предотвращению нарушений режима секретности во вверенном его заботам подразделении ЦПС. Прайм завершил свою карьеру в ЦПС на посту руководителя сектора в группе анализа советских шифрсообщений, поддававшихся дешифровке.
После ухода из ЦПС Прайм порвал контакты с КГБ, развелся и женился во второй раз. Устроился он на работу водителем такси и частенько подвозил своих бывших коллег по службе от станции до места работы. В 1980 году КГБ возобновил связь с Праймом, после чего при встрече в Вене он передал в Москву больше пятнадцати кассет с пленкой (большинство из них, как ему потом сказали, плохо проявились), некоторые фотокопии и записи, хранившиеся у него после ухода из ЦПС. За это он получил шестьсот фунтов. В 1981 году Прайм специально съездил в Потсдам, чтобы дать своему связнику из КГБ пояснения по поводу документов, проданных советской разведке годом раньше. На прощанье он получил четыре тысячи фунтов. Прайм проигнорировал советы КГБ вернуться на работу в ЦПС или устроиться преподавателем русского языка в образовательной службе английской армии, где он мог бы подбирать кандидатов для будущей работы на КГБ.
Прайма, вероятно, так и не разоблачили бы, если бы не его сексуальные отклонения: он любил, выражаясь юридическим языком, совершать развратные действия в отношении малолетних школьниц. В апреле 1982 года полиция получила в свое распоряжение точное описание машины развратника, и Прайма арестовали по подозрению в совершении преступления. Он признался. Все бы ничего, но, находясь в тюрьме, под влиянием минутной слабости он сказал своей жене на свидании, что ведет двойную жизнь. Об этом она сразу без колебаний сообщила полиции. А также о том, что дома под кроватью обнаружила шпионские принадлежности — шифрблокнот и пачку конвертов с адресами связных в Восточном Берлине. В июне Прайм сознался абсолютно во всем.
По оценкам Пентагона, ущерб, нанесенный Праймом радиошпионскому союзу США и Англии, составил один миллиард долларов. На протяжении десяти лет Прайм передавал в КГБ подробные сведения о структуре ЦПС, расположении его станций перехвата, личном составе и о многом другом. И хотя в ЦПС в это время работало менее десяти процентов от шестидесяти восьми тысяч двухсот трех сотрудников, официально числившихся на тот момент в АНБ, англичане рассматривались в США как надежные партнеры и имели привилегированный доступ ко всей информации, которой обладало АНБ. Имел этот доступ и Прайм. Кроме того, в течение года работы в Челтнеме Прайм получал для ознакомления совершенно секретные данные об успехах и неудачах ЦПС в дешифровании перехвата из советских линий связи.
Все же, несмотря на это, пентагоновская оценка ущерба представляется чрезмерно завышенной. Как раз в тот год, когда Прайм работал в Челтнеме и имел самый широкий доступ к тайнам ЦПС, инструкции 3-го управления, которые он получал по радио, по неизвестной причине перестали поддаваться расшифровке. В результате контакт с Праймом был прерван, и большую часть информации, добытой в Челтнеме, Прайм смог передать только в 1980 году в Вене. Да и та оказалась сильно подпорченной.
После ареста Прайма ПГУ отыгралось на 3-м управлении за то, что оно узурпировало работу с самым важным агентом КГБ в английской системе радиошпионажа со времен Кернкросса. В вину сотрудникам «тройки» ставилось неумение поддерживать постоянный контакт с Праймом, как это делалось в то же самое время ПГУ при работе с другим агентом КГБ, имевшим доступ к криптографическим тайнам США.
В 1982 году Прайма приговорили к тридцати трем годам тюрьмы за шпионаж и еще к трем годам — за растление малолетних. Эти два тюремных срока он по приговору суда должен был отбыть последовательно. Сам Прайм во всем винил свое, по его словам, «не в меру идеалистическое представление о русском коммунизме, которое наложилось на глубокие внутренние психологические проблемы».
Еще до разоблачения Прайма руководство АНБ неоднократно указывало коллегам из ЦПС на необходимость введения испытания на полиграфе в систему проверки персонала. После ознакомления с результатами проведенного расследования по делу Прайма правительство Англии в апреле 1984 года приняло, наконец, запоздалое решение о применении полиграфа в спецслужбах страны. В первую очередь подвергнуться тесту на детекторе лжи предстояло служащим ЦПС.
«НАШ ШПИОНСКИЙ ЦЕНТР В ЧЕЛТНЕМЕ»
Несмотря на то, что в конце 70-х годов ЦПС превратился в скандально известное ведомство и что в прессе его стали называть «наш шпионский центр в Челтнеме», до 1982 года, когда Прайм был обвинен в работе на советскую разведку, английское правительство вообще отказывалось публично открыть истинное предназначение ЦПС. Дело в том, что все операции ЦПС не имели под собой законодательной основы. Поэтому секретность вокруг него поддерживалась исключительно с помощью жестких мер безопасности. Делалось все, чтобы о ЦПС не упоминалось в газетах. Не была допущена к демонстрации по телевидению фотография здания ЦПС в Челтнеме. Вместо нее зрителям показали пустой экран.
Однако такое положение дел не могло сохраняться долго. Начиная с осуждения Прайма в 1982 году, скандал стал следовать за скандалом. Любое незначительное событие приобретало характер сенсации, если оно было связано с ЦПС. В сентябре 1984 года на первые полосы газет попало сообщение о самоубийстве сотрудника ЦПС Стефана Дринкуотера, который задохнулся в целлофановом мешке. Далее последовала серия смертей других сотрудников ЦПС. Кто умер от естественных причин, кто покончил с собой. Английское правительство и руководство ЦПС отрицали какую-либо связь смертей своих подчиненных с нарушением ими режима секретности, но это нисколько не помогало избавиться от нездорового ажиотажа вокруг ЦПС.
А в 1984 году английским властям даже пришлось конфисковать книгу о ЦПС под названием «Благо со знаком минус». В ней бывший сотрудник ЦПС Джок Кейн изложил сведения о взаимоотношениях ЦПС и АНБ, особенно в том, что касалось фолклендского кризиса. Помощник государственного министра по иностранным делам Роулендс был вынужден выступить в палате общин английского парламента с признанием в том, что англичане читали дипломатическую шифрпереписку Аргентины в течение многих лет. Это признание помогло понять, почему правительство Англии всегда испытывало большие трудности при реконструкции в парламенте событий фолклендского кризиса. Оказалось, что большую часть информации оно получало благодаря содействию со стороны АНБ, активно шпионившего за Аргентиной, а заокеанский союзник Англии никоим образом не желал публичного разглашения тайн своей радиошпионской деятельности.
Порядка внутри ЦПС не прибавили события, связанные с запретом деятельности в нем профсоюзов. В январе 1984 года этот запрет был снят. Сотрудникам ЦПС было разрешено вступить в профсоюз гражданских служащих. Тут же новоявленные члены профсоюза из ЦПС объявили забастовку в поддержку требования повышения зарплаты, которое было выдвинуто профсоюзом гражданских служащих еще в 1979 году. Учитывая растущую напряженность в мире (события в Афганистане и Польше), было принято решение запретить профсоюз в ЦПС. Чтобы предотвратить недовольство, тем, кто оставался на своем рабочем месте, выплачивалась компенсация в тысячу фунтов за отлучение от профсоюза. Тем же, кто хотел во что бы то ни стало сохранить свое членство в профсоюзе, обещалось содействие при переводе на другую работу за пределами ЦПС.
КАНАДСКАЯ ТРАГЕДИЯ
То, что было упомянуто выше, касается бесспорных, с точки зрения английской стороны, случаев шпионажа в ЦПС в пользу СССР. А как обстояли дела с неявными случаями?
Один из них связан с Лесли Беннетом, который занимал различные руководящие должности в ЦПС. Последней была должность начальника ближневосточного отдела Центра. В 1954 году Беннет эмигрировал в Канаду, где возглавил советский отдел канадской службы государственной безопасности. В 60-е годы после провала ряда канадских шпионских операций против СССР за Беннетом была установлена слежка. За отсутствием прямых улик дело дошло до абсурда. Канадские ищейки из подразделения наружного наблюдения начали подозревать, что для связи с КГБ Беннет использовал голубиную почту. Поэтому они неоднократно следовали за ним от дома до какой-нибудь рощицы, где Беннет обычно доставал из багажника автомобиля проволочную сетку. Соглядатаи опасались приблизиться к Беннету настолько близко, чтобы можно было точно определить, кого же он выпускает из клетки, но предполагали худшее. На самом деле Беннет ловил в ловушку белок в своем саду, но, будучи добрым по натуре человеком, потом отпускал их в лесу на волю.
Тогда неутомимые охотники за советскими агентами в Канаде решили поймать Беннета в собственные сети. Ему были сообщены ложные сведения о том, что в Монреаль должен прилететь советский перебежчик. Тогда, если бы в аэропорту появились сотрудники КГБ, чтобы проследить за перебежчиком, из этого следовало бы, что информацию они получили из рук Беннета. Однако все испортила снежная буря, которая не на шутку разыгралась в Монреале. Сквозь метель было невозможно разобрать, явился ли кто-нибудь из КГБ на место встречи в аэропорт или нет.
В 1972 году Беннет был подвергнут тяжелейшему допросу, но так ни в чем и не признался. И хотя Беннет прошел проверку на детекторе лжи и подтвердил под присягой, что никогда не был советским агентом, после многих лет работы он был уволен со службы и уехал жить в Австралию. До сих пор неясно, был ли он разведчиком, сменившим место работы по заданию своего руководства в Москве, или невинной жертвой коварного заговора.
Вообще, случай с Беннетом был не характерен для английского шпионского сообщества. Сведения о разоблачении иностранных агентов редко доводились до сведения публики. За всю историю ЦПС лишь однажды его сотрудника публично объявили агентом советской разведки.
Надо отдать должное ЦПС — свои секреты от посторонних глаз и ушей он всегда зорко охранял. Исключением из этого правила явилась разве что его неспособность своевременно разоблачить самого опасного агента в рядах своих сотрудников — Прайма, которого поймали исключительно из-за его сексуальных отклонений. Сюда же можно отнести и публикацию книги Найджела Уэста «ЦПС. Секретная беспроволочная война (1900–1986)», основным предметом подробного рассмотрения которой стала история радиошпионажа в Англии, включая летопись славных деяний ЦПС.
В начале 80-х годов снятие грифа секретности с архивных документов, имевших отношение к английскому радиошпионажу периода Второй мировой войны, повлекло за собой обещание правительства сделать то же самое относительно архивов времен Первой мировой. Однако открыть доступ к перехвату, накопленному в Англии между двумя мировыми войнами, оно наотрез отказалось. В результате в 80-е годы сложилась парадоксальная ситуация, когда содержание перехвата из французских дипломатических линий связи начала 20-х годов оказалось более секретным, чем из немецких начала 40-х. В 1983 году секретарь правительственного кабинета Армстронг дал официальное объяснение этой аномалии. Он заявил, что правительство Англии считает любые документы о шпионской деятельности подотчетных ему спецслужб в мирных условиях более конфиденциальными, чем аналогичные данные о шпионаже против врага в ходе войны. И точка. Мол, всякие там неугомонные писаки, стремившиеся погреть руки на жареных фактах из истории английского радиошпионажа, могли бы перестать беспокоиться и без суеты дождаться третьей мировой войны. Если они ее переживут, у них найдется о чем поведать оставшимся в живых людям, ибо, судя по всему, именно линии эфирной и проводной связи должны были стать в ней местом решающих сражений за мировое господство.
В глубине всякой груди есть своя змея.
К. Прутков. Сочинения
«ВЕНОНА»
Недалеко от австралийского города Дарвина с 1939 года функционировала радиостанция, принадлежавшая Англии и осуществлявшая в основном перехват японских сообщений. В 1945 году капитуляция Японии позволила персоналу этой станции полностью переключиться на советские сети связи, сигналы которых особенно хорошо улавливались в окрестностях Дарвина. Об этом англичанам было известно давно. Но неожиданно выяснилось, что большую часть шифрперехвата из советских секретных линий связи удается прочитать.
Перехваченные в Австралии советские шифрсообщения в основном были очень длинными, причем их длина отражала статус отправителя в партийной иерархии. Чем выше был этот статус, тем пространнее становилось послание. Частые повторы в открытом тексте шифрсообщения, его большая длина, использование стандартных языковых оборотов и чрезмерная болтливость советских связистов в эфире позволяли легко перехватывать и читать эти шифрсообщения. Вместе с тем их содержание оказалось малозначительным. Гораздо больший интерес представляла шифрпереписка, которую штаб-квартира КГБ в Москве вела с агентурой и региональными резидентурами за рубежом. В ЦПС эта шифрпереписка получила кодовое наименование «Венона». Но здесь для зашифрования своих сообщений КГБ применял очень стойкие шифры, при правильном использовании практически не поддававшиеся вскрытию.
Повышению стойкости шифров способствовали два обстоятельства. Во-первых, советская разведка получала советы квалифицированных сотрудников шпионских спецслужб Англии, являвшихся ее агентами. Во-вторых, ряд советских разведгрупп потерпел крупные провалы во время Второй мировой войны из-за недостаточного соблюдения мер безопасности связи. Приведем только два, но характерных примера таких провалов — раскрытие разведывательной сети «Красный оркестр» (более известной как «Красная капелла»), а также захват в Женеве и Лозанне радистов разведгруппы «Люси», которые сделали подробные заявления о своей работе.
В результате советских разведчиков начали снабжать более стойкими шифрами и порекомендовали пересылать сообщения не по радио, а через советские дипломатические миссии. Таким образом удавалось избежать использования плохо подготовленных радистов, маломощных передатчиков и ненаправленных антенн, посылавших сигналы одинаково хорошо во все стороны света. В этих условиях определяющим стало качество шифрблокнотов, которые служили основным средством засекречивания сообщений советских разведчиков. Однако после ряда случаев содержание этих шифрблокнотов оказалось скомпрометированным.
Об одном таком случае читатель уже знает: в 1944 году УСС США купило полторы тысячи страниц шифровальных блокнотов КГБ, захваченных финнами. Сами по себе большого интереса для западных криптоаналитиков они не представляли. Агенты КГБ пользовались шифрблокнотами для замены каждого слова или буквы сообщения на пятизначное число. Затем шифровальщик в резидентуре КГБ, через которую проходило зашифрованное ее агентом сообщение, добавлял в каждую пятизначную группу еще пять знаков из так называемой «разовой тетради», имевшейся в его распоряжении и являвшейся разновидностью шифрблокнота. Ее второй экземпляр находился только в Москве. Если «разовая тетрадь» действительно применялась лишь однажды, как того требовала инструкция, этот шифр вскрыть было невозможно. Но в последние годы количество информации, передававшейся советскими резидентурами из США, было столь велико, что некоторые «разовые тетради» использовались вторично. Виновные в этом упущении были расстреляны, когда о нем стало известно впоследствии.
ГУЗЕНКО
Второй случай стал настоящим подарком судьбы для англичан и американцев. Вечером 5 сентября 1945 года шифровальщик военного атташе в Канаде, лейтенант Советской Армии 26-летний Игорь Сергеевич Гузенко, решив попросить убежища на Западе, тайно покинул частную квартиру в Оттаве, снятую для него и его семьи посольством СССР. Сначала он попытался войти в контакт с прессой, но газетчики сочли его наглым лжецом. Канадская полиция также не поверила перебежчику. Только после того, как его квартира подверглась нападению, которого сам Гузенко избежал просто чудом, полицейские начали воспринимать его всерьез.
Переданные Гузенко материалы повергли канадских экспертов в состояние шока. Список советских агентов включал многих известных в стране и за ее пределами людей — членов канадского парламента, видного ученого-атомщика, руководящих деятелей коммунистической партии и некоторых лиц в других государствах. Украденные Гузенко документы также подробно описывали принципы шифрования, применявшиеся в КГБ и ГРУ.
Премьер-министр Канады сразу же отправился в Вашингтон, чтобы проинформировать о случившемся президента США и посоветоваться с ним. Поскольку Канада поддерживала тесные союзнические отношения с Соединенными Штатами и Англией, ее полиция немедленно оповестила о Гузенко руководителей контршпионских спецслужб этих стран. В Канаду спешно прибыли ведущие американские и английские специалисты по советской разведке.
Урон, нанесенный Гузенко советской разведке на Западе, мог бы быть значительно менее серьезным, если бы не ротозейство и беспечность военного атташе СССР в Канаде полковника Николая Заботина и трех его помощников. Они полностью доверили Гузенко хранение и уничтожение всей своей секретной переписки. А он снимал копии с документов, требовавших хранения, и собирал в надежном месте подлежавшие уничтожению. К тому же работники военного атташата, вопреки законам конспирации, стали заводить дела на всех, с кем работали. В этих делах содержались имена, адреса, место работы и другие конфиденциальные данные об их подопечных. Дела находились в сейфе у Заботина, и ключ по правилам мог быть только у него. Второй ключ на всякий случай хранился в специальном запечатанном пакете у старшего шифровальной комнаты и никому не выдавался. Заботин и не предполагал, что Гузенко уже давно завладел вторым ключом, прочитывает все личные дела и аккуратно снимает с них копии.
Кроме того, по существующим правилам, шифровальщик посольства должен был жить в помещении, обладавшем экстерриториальностью. Но Гузенко имел маленького ребенка, который по ночам беспокоил жену Заботина, не терпевшую детского плача. В результате Заботин заставил Гузенко переехать на частную квартиру.
История побега Гузенко довольно необычна. Решение о его отзыве было принято еще в сентябре 1944 года, а до того из Москвы пришел приказ переселить Гузенко с частной квартиры обратно в дом военного атташе. Заботин это распоряжение проигнорировал. Через год начальник ГРУ генерал Кузнецов послал шифртелеграмму с категорическим приказом без промедления отправить Гузенко с семьей в Москву. Шифртелеграмму Кузнецова расшифровывал сам Гузенко. Она содержала явные угрозы в его адрес и только ускорила побег.
Не все сведения, сообщенные Гузенко, дали немедленный результат. Так случилось, например, с советским агентом в английской контршпионской спецслужбе, скрывавшимся под псевдонимом Элли. Гузенко знал некоторые его приметы: мужчина (несмотря на женский псевдоним), занимает настолько важный пост, что в контакт с ним можно вступать только через заранее обусловленный тайник, в прошлом был связан с коммунистами. Охота за Элли продолжалась без малого три десятилетия. Под подозрение попал даже руководитель английской контршпионской спецслужбы МИ-5 Роджер Холлис. В 1981 году Олег Гордиевский, сотрудник КГБ, а с 1974 года, по совместительству еще и английский шпион, получил доступ к досье Элли в КГБ и узнал, что за псевдонимом скрывался Лео Лонг.
О бегстве Гузенко в Москве стало известно еще до того, как он попал в руки канадской полиции. В ГРУ для таких, как Гузенко, существовала специальная секция «Икс». Она занималась актами отмщения тем, кто становился на путь измены или грубо нарушал взятые на себя обязательства. Однако Сталин категорически запретил предпринимать что-либо в отношении Гузенко, сказав примерно следующее: «Война успешно закончена. Все восхищены действиями Советского Союза. Что же о нас скажут, если мы пойдем на такое! Надо назначить авторитетную комиссию и во всем разобраться». «Авторитетная комиссия» заседала несколько дней подряд и пришла к выводу, что виновниками произошедшего в Оттаве являлись Заботин, его жена и сын. Все трое были немедленно арестованы. На этом разбирательство по делу Гузенко завершилось.
На Западе интерес к Гузенко тоже довольно быстро ослабел, поскольку его знания о советской разведке были весьма ограниченными. Недовольный отсутствием внимания к своей персоне, Гузенко начал судиться, требуя деньги со всех, кто в своих статьях или книгах ссылался на его материалы. Умер он в одиночестве и забвении.
ПРОРЫВ
В 1948 году сотрудники ФБР, тайно проникнув на склад нью-йоркской конторы «Амторга», выкрали оттуда непонятно как оказавшийся там советский шифр-блокнот. Конечно, его использованные страницы в соответствии с инструкцией были уже уничтожены. Однако по неосторожности работники «Амторга» оставили копии некоторых сообщений как в зашифрованном, так и в открытом виде. Копии были похищены американцами вместе с шифрблокнотом.
Именно эта операция и привела к решающему прорыву во вскрытии шифров КГБ, сделанному криптоаналитиком УБВС США Мередитом Гарднером в 1948 году. Однако, как почти сорок лет спустя признался директор АНБ вице-адмирал Д.М. Макдоннел, «уже на раннем этапе возможности, открывшиеся благодаря этой операции, были утрачены навсегда». Тайну «Веноны» и методы Гарднера, применявшиеся при ее чтении, выдал советской разведке в том же 1948 году шифровальщик УБВС Уильям Уэйсбанд, за два года до этого завербованный КГБ. Предательство Уэйсбанда было раскрыто американцами в 1950 году. И хотя дали ему год тюрьмы, наказали Уэйсбанда не за шпионаж, а лишь за неуважение к суду, выразившееся в неявке на судебное заседание. В УБВС и ЦПС решили, что тайна «Веноны» — слишком дорогой секрет, чтобы рисковать ее разоблачением, вынося на обсуждение суда, даже при закрытых дверях.
Поскольку английским и американским радиошпионским спецслужбам удалось прочитать лишь малую толику «Веноны», полученная информация оказалась очень отрывочной. Кроме того, в ней отсутствовали настоящие имена советских агентов, а упоминались лишь их псевдонимы. Поэтому потребовался сбор большого количества сопутствующих данных, таких, как регистрация поездок, расписание морских рейсов и авиаперелетов, а также других сведений, которые могли бы помочь успешной работе дешифровальщиков.
Тем временем Москве стало совершенно ясно, что для советской разведывательной сети в США «Венона» — это серия мин с часовым механизмом и со взрывным потенциалом чудовищной разрушительной силы. Поскольку было точно неизвестно, какие из шифровок конца войны прочитаны противником, нельзя было определить, где и когда сработает очередная «мина». Частично проблему решил советский агент — англичанин Гарольд Адриан Рассел Филби, когда в октябре 1949 года он стал ответственным за обеспечение связи между английской и американской спецслужбами. Гарднер позднее с досадой вспоминал, как Филби подолгу стоял за его спиной и, попыхивая трубкой, с интересом следил за ходом дешифрования сообщений советских агентов. Вплоть до своего отъезда из США в июне 1951 года Филби, благодаря доступу к дешифровкам «Веноны», частенько успевал предупредить Москву о том, что вокруг какого-то из советских агентов сжимается петля.
ГОМЕР
В 1948 году криптоаналитики УБВС сумели обнаружить сходство между перехваченным сообщением из сети связи КГБ и телеграммой, которую за три года до этого президент США Трумэн послал Черчиллю. Советского агента, предположительно передавшего в Москву телеграмму Трумэна, окрестили Гомер. Падение Гомера, по мнению КГБ, стало единственным серьезным последствием чтения «Веноны».
Первые упоминания о Гомере в дешифровках «Веноны» были крайне туманными. Из них нельзя было заключить не только что он являлся сотрудником английского посольства, но даже узнать, какой страны он гражданин — Америки или Англии. Первоначально в круг подозреваемых, число которых превысило семь тысяч человек, вошли практически все, кто мог иметь доступ к трансатлантическим коммуникациям.
К апрелю 1951 года список подозреваемых сжался до девяти, а в середине апреля появился открытый текст еще одного шифрсообщения, который содержал сведения о том, что в 1944 году Гомер дважды ездил из Вашингтона в Нью-Йорк, чтобы навестить там свою беременную жену. Выяснилось, что так поступал только Дональд Маклин, ставший к тому времени заведующим американским отделом Форин Офис.
Для организации побега Маклина у советской разведки в запасе было несколько недель, так как из-за решения не использовать дешифровки «Веноны» в суде МИ-5 пришлось искать иные доказательства его противозаконной деятельности. История бегства Маклина запутана множеством различных версий. Но все они сходятся в одном: предупреждение об опасности разоблачения Маклин получил от Филби, который пришел к выводу, что того начнут допрашивать в понедельник 28 мая 1951 года. Вечером 25 мая, в пятницу, Маклин отправился в путешествие, которое закончилось для него благополучным прибытием в Москву.
Маклин представлял огромную ценность для КГБ, поскольку имел доступ ко всем самым секретным документам Форин Офис. В том числе и к так называемым «синим папкам»: в них были одеты документы, содержавшие радиошпионские данные. В середине 30-х годов именно из «синих папок» Маклин сумел извлечь подтверждение того, что англичанам не удалось добиться вскрытия советских шифрсистем. Он подробно информировал Москву о том, как обстояли дела у специалистов ПШКШ, читавших шифрпереписку других стран. Хотя англичане упорно продолжают утверждать, что они никогда не пытались шпионить за дружественными странами в мирное время, по сообщениям Маклина, в «синих папках» нередко встречались шпионские данные, почерпнутые из американских и французских шифртелеграмм.
Маклин смог не только подтвердить, что советские шифры оставались стойкими, но и помочь сделать тщетными все попытки их вскрыть. В 1936 году его своевременное предупреждение лишило операцию, предпринятую ПШКШ, всякого шанса на успех. В ПШКШ разработали сложный план, согласно которому в английском парламенте было инспирировано обсуждение вопроса о политике СССР. Министр иностранных дел Англии, зная о реальной цели вопросов, заданных ему на заседании парламента, давал на них необычно пространные и откровенные ответы. Криптоаналитики из ПШКШ надеялись перехватить шифртелеграмму, в которой советское посольство в Лондоне, как ожидалось, передаст в Москву дословное изложение этого парламентского обсуждения. Путем сравнения ее открытого текста с шифрованным в ПШКШ хотели вскрыть советский шифр, введенный сразу после нападения на «Аркос». Но благодаря сведениям, сообщенным Маклином, советским шифровальщикам были даны строгие указания впредь тщательно перефразировать все доклады об английских правительственных заявлениях. Хитроумная операция ПШКШ была сорвана.
Среди информаторов Маклина числился Оливер Стрейчи (Соня), эксперт Форин Офис по кодам и шифрам. В годы Второй мировой войны Стрейчи занимался чтением шифровок Абвера. Причем настолько успешно, что в признание его заслуг этот источник радиошпионских данных в ЦПС сокращенно именовался ИСОС — источник секретной [информации] Оливера Стрейчи. Дешифровальщики в Москве несомненно были заинтригованы сообщениями Маклина о работе Стрейчи в ЦПС и упоминанием о «шифровальной машине, которая полностью исключает возможность вскрытия шифра и освобождает от необходимости использовать коды».
ПЕТРОВ
«Венона» причинила ущерб советской разведке даже в такой далекой стране, как Австралия: были раскрыты два наиболее важных советских агента в австралийском министерстве иностранных дел. Правда, и тут не обошлось без предательства. В 1954 году в Канберре попросил убежища резидент КГБ полковник Владимир Михайлович Петров. До своего назначения в Австралию в 1952 году Петров долгое время руководил шифровальным подразделением КГБ, обслуживавшим легальные резидентуры за границей. Вместе с ним осталась в Австралии и его жена Евдокия, имевшая звание капитана и исполнявшая обязанности шифровальщицы при муже.
Два обстоятельства привели к измене Петрова. Во-первых, последние несколько месяцев в советском посольстве царило острое беспокойство — там боялись, что контршпионская служба Австралии готовится совершить на него налет. Петрову приказали подыскать подходящие места для тайников, в которые в случае налета можно было бы спрятать наиболее секретные документы. Однако предложенные им тайники Москва сочла небезопасными. Он и его жена были обвинены в халатности и неблагонадежности. Петров стал опасаться, что их, как скомпрометировавших себя работников, отзовут в Москву, и неизвестно, что с ними потом может произойти.
Во-вторых, незадолго до побега Петров начал разработку Михаила Бялогусского, обосновавшегося в Австралии эмигранта из России, который в беседах с Петровым открыто выражал симпатию к Советскому Союзу. Петров получил разрешение из Москвы завербовать его в качестве местного агента КГБ. Однако Бялогусский, на самом деле работавший на австралийскую контршпионскую службу, планировал то же самое в отношении Петрова. И когда Петров намекнул, что в посольстве у него не все благополучно, Бялогусский без обиняков сказал, что лучшим выходом для Петрова было бы навсегда остаться в Австралии. Сказано — сделано.
Конечно, Петров и сам по себе являлся исключительно богатой добычей для западных спецслужб. Но его готовность сотрудничать с ними возросла еще больше, когда сорвалась попытка вывоза миссис Петровой обратно в СССР, предпринятая КГБ. Евдокию удалось вызволить в последний момент перед тем, как самолет с ней должен был вылететь из Канберры. После побега Петров активно использовался австралийцами, американцами и англичанами как инструктор и консультант, служа для них источником ценных сведений и о советской разведывательной сети в Австралии, и об организации шифрсвязи в КГБ.
КАК «СЪЕЛИ» ФУКСА
Просеивая горы бумаг с дешифровками «Веноны» в поисках информации о Гомере, ЦПС удалось напасть на след еще одного советского агента. Анализ перехвата показал, что этот агент обладал доступом к информации о секретных ядерных экспериментах, а также имел сестру, учившуюся в американском университете на Восточном побережье США. Это сузило круг подозреваемых, и вскоре советский агент был идентифицирован. Им оказался немецкий иммигрант по имени Клаус Фукс, уехавший из Германии в Англию перед Второй мировой войной. Чтобы скрыть действительный источник сведений о Фуксе от противника, одному из сотрудников службы безопасности английского ядерного центра, где работал Фукс, дали задание заняться им вплотную. Безо всякой ссылки на «Венону» этому сотруднику удалось убедить Фукса чистосердечно признаться во всем.
Надо сказать, что эта версия разоблачения Фукса находится в явном противоречии с историей, рассказанной одним из советских связников Фукса А. Феклисовым. По его мнению, поимка Фукса стала следствием следующих событий, произошедших в конце 40-х годов.
Неожиданно быстрое появление в СССР атомного оружия заставило правительственные круги США предположить, что информация о нем была выкрадена советскими агентами из лаборатории в Лос-Аламосе и что следовало немедленно взять в активную разработку всех сколько-нибудь подозрительных лиц из числа работавших или приезжавших туда на работу. Тщательному повторному анализу были подвергнуты старые дела и компрометирующие материалы на таких лиц.
В 1948 году пришла очередь дела Фукса, которое было заведено на него в основном по следующим трем причинам: во-первых, в студенческие годы Фукс участвовал в работе Коммунистической партии Германии; во-вторых, в кругу друзей доброжелательно высказывался о СССР; в-третьих, вместе со своей сестрой Кристель упоминался в секретных документах, которые Гузенко захватил с собой в 1945 году для передачи американцам.
В результате разработки Кристель ФБР выяснило, что в 1945 году к ней трижды наведывался неизвестный американец, который интересовался Фуксом и под описание которого подходил некий Гарри Голд. Этого Голда ФБР не выпускало из поля зрения с тех самых пор, как в 1947 году он вызывался в суд по обвинению в шпионаже, но был освобожден ввиду недостатка доказательств. После обыска, проведенного на квартире Голда, под давлением обнаруженных улик тот сознался, что одно время служил передаточным звеном между Фуксом и советской разведкой.
Полученные ФБР новые сведения о Фуксе были сообщены англичанам, которые в ответ запросили материалы для предъявления Фуксу в суде в качестве доказательств его разведывательной деятельности в пользу СССР. Среди прочих документов, предоставленных английской стороне американцами, фигурировала и фальшивая, по мнению Феклисова, телеграмма, специально составленная ФБР, чтобы скрыть истинную причину провала Фукса. В телеграмме содержалась информация о разговоре между Фуксом и Голдом во время одной из их встреч на квартире Кристель в январе 1945 года. Сотрудники ФБР сказали Фуксу, что текст этой телеграммы был якобы получен дешифрованием шифрпереписки между генеральным консульством СССР в Нью-Йорке и Москвой. После мучительных колебаний, решив, что запирательство бессмысленно, Фукс признался во всем.
За давностью лет трудно со всей определенностью сказать, какая из двух версий поимки Фукса истинна. С точки зрения истории радиошпионажа обе они примечательны тем, что продемонстрировали разные подходы к использованию его возможностей. По версии англичан, данные радиошпионажа пригодились лишь для выявления советского агента в лице Фукса, а изобличение его в суде основывалось только на доказательствах, добытых традиционными методами ведения следственной работы. По Феклисову, радиошпионаж в деле Фукса был просто прикрытием настоящего источника сведений и послужил в основном для получения признания.
ДЕЛО РОЗЕНБЕРГОВ
Через чтение «Веноны» были получены первые наводки на семейную пару Джулиуса и Этель Розенберг. В дешифрованном в феврале 1950 года шифрсообщении, перехваченном еще в 1944 году, говорилось об агенте, работавшем на второстепенной должности в атомной исследовательской лаборатории в Лос-Аламосе в США. Позднее появились дополнительные указания, что этим агентом был брат Этель Розенберг Давид Гринглас. В июне 1950 года он во всем сознался и выдал Джулиуса Розенберга. На допросе Гринглас рассказал, как Розенберг похвалялся ему, что руководил целой разведывательной сетью, поставлявшей в Москву не только секреты разработок в области атомной энергии, но и другие ценные данные о научных и технических достижениях США.
В отличие от Фукса, Розенберги до самого конца уверяли в своей непричастности к работе на советскую разведку. В апреле 1951 года супругов Розенберг приговорили к смертной казни. А 19 июня 1953 года, после двух лет безуспешных апелляций, они по очереди скончались на одном и том же электрическом стуле в нью-йоркской тюрьме. Жуткая мерзость казни и непризнание вины осужденными укрепили мировое общественное мнение в том, что произошла страшная судебная ошибка. Неверие в виновность Розенбергов поддерживалось и тем, что из соображений секретности в суде даже не упоминалось о том, откуда были получены основные доказательства их преступной деятельности, — о «Веноне». Хотя присяжным, дабы развеять их сомнения, все же показали открытые тексты шифртелеграмм из Москвы, которые якобы были адресованы Розенбергам. В этих шифртелеграммах фамилии агентов впрямую не упоминались, а назывались только их псевдонимы. Однако по косвенным данным можно было легко догадаться, кто под ними скрывался. Например, в шифртелеграмме, датированной 27 ноября 1944 года, упоминается агент Либерал, а также сообщается, что его жену зовут Этель и что «она в курсе деятельности своего мужа».
В 1995 году некоторые из дешифровок «Веноны» были рассекречены. Реакция на них Роберта Мирополя, сына Розенбергов, который сорок лет спустя после их казни все еще продолжал добиваться реабилитации своих родителей, была крайне резкой: «Эти документы сами по себе ни о чем не говорят. Вы точно не знаете, сфабрикованы они или нет. ЦРУ — мастер по части дезинформации».
В середине 60-х годов США и Англия проанализировали все дешифровки «Веноны» под новым углом зрения: они искали указания на группы советских агентов, действовавших во Франции. Результаты анализа были переданы французам, однако эти сведения поступили слишком поздно, чтобы представлять какую-либо оперативную ценность.
Охота за агентами СССР на Западе, упоминавшимися в дешифровках «Веноны», продолжалась почти сорок лет. Было прочитано в общей сложности более двух тысяч советских шифровок, перехваченных с 1942-го по 1945 год. Лишь в 1980 году было сочтено, что эти агенты либо уже умерли, либо прекратили свою разведывательную деятельность.
ШПИОНЫ, ШПИОНЫ, КРУГОМ ОДНИ ШПИОНЫ
Основной провал в области радиошпионажа заокеанский союзник Англии потерпел в начале 60-х годов. Скандальное дело Мартина и Митчелла заставило серьезно задуматься и англичан. ЦПС принял посильное участие в охоте на советских агентов: вместе с дешифрованием текущих шифрсообщений из советских линий связи английские криптоаналитики занялись также изучением содержания шифровок, перехваченных в прошлом. И не без успеха. С помощью чтения «Веноны» удалось выяснить, что СССР имел хорошо информированного агента, первое упоминание о котором появилось более чем за десять лет до описываемых событий. Самыми вероятными кандидатурами на его роль стали Филби, в прошлом — офицер английской шпионской спецслужбы МИ-6 (его уволили оттуда после бегства Маклина в 1951 году), и Кернкросс, сотрудник МИ-5 и ЦПС во время Второй мировой войны. Кстати, и у Филби были все шансы оказаться на службе в ЦПС: еще в 1940 году он имел беседу с бывшим профессором истории в Кембридже Фрэнком Берчем, который занимался набором сотрудников в ЦПС. Встреча Филби с Берчем состоялась в штаб-квартире ЦПС, но Берч, по словам Филби, не смог заманить его на работу в радиошпионскую спецслужбу только потому, что оказался не в состоянии предложить столько денег, сколько он заслуживал.
Вообще говоря, до середины 60-х годов ЦПС умело избегал потрясений от предательств и разоблачений, подобных тем, которые имели место в АНБ. Скандал случился позже, когда 21 февраля 1967 года английская газета «Дейли экспресс» опубликовала статью, описывавшую незаконные действия английского министерства обороны. Оно регулярно получало копии всех сообщений, принимаемых и отправляемых по каналам двух крупнейших в Англии компаний связи. Прежде чем напечатать статью, из редакции «Дейли экспресс» позвонили по очереди сначала в пресс-службу министерства обороны, а потом в министерство связи Англии. Там им дали два противоречивых ответа на один и тот же вопрос. Министерство обороны категорически отрицало, а министерство связи, наоборот, признавало, что такие действия регулярно имели место. На это правительство Вильсона отреагировало ссылкой на закон о государственной тайне, принятый в 1920 году, в соответствии с которым оно имело право на перехват сообщений из линий связи, ведущих за пределы Англии, а затем выпустило «уведомление Д», потребовавшее от журналистов воздержаться от дальнейших комментариев по этому поводу.
Система «уведомлений Д» была чисто английским изобретением. В соответствии с ней объединенная группа представителей правительства и прессы — Комитет по вопросам обороны, прессы и радиовещания — организовала выпуск предупреждений в форме уведомлений. Эти уведомления сообщали о том, что некоторые виды информации, касавшейся военных секретов, шифров и радиошпионажа, подпадают под действие закона о государственной тайне. Игнорирование подобного уведомления было равносильно нарушению этого закона.
Не успел утихнуть скандал, связанный с разоблачениями в «Дейли экспресс», как разразился новый. Дуглас Бриттен, главный техник в подразделении английских ВВС, занимавшемся перехватом для ЦПС, был арестован МИ-5 в сентябре 1968 года. Дело в том, что сотрудники МИ-5 постоянно осуществляли наблюдение за советским консульством в Лондоне. Они заявили, что Бриттена засекли, когда он пытался вступить в контакт с резидентом советской разведки в консульстве.
Бриттен сознался, что был завербован в 1962 году, что первой его акцией стала продажа КГБ устаревшего передатчика, который некоторое время использовался для связи в ВВС. Далее во время службы в подразделениях перехвата и в Англии, и за ее пределами он регулярно снабжал советскую разведку более ценной информацией. Бриттену дали двадцать один год тюрьмы. Интересно, что комиссия по вопросам безопасности базы ВВС, на которой он проходил службу, незадолго до разоблачения охарактеризовала Бриттена как «неплохого актера и законченного лжеца» и пророчески добавила: «Если такой человек решится на измену, службам безопасности будет совсем непросто его уличить».
Вообще вопрос о соблюдении режима секретности очень волновал руководство ЦПС. Недаром в книге Кана «Взломщики кодов», в которой, кажется, собраны все основные сведения из истории радиошпионажа на Западе вплоть до середины 60-х годов, о ЦПС не сказано ровным счетом ничего. Авторы подобных книг о радиошпионаже нередко упоминают о добровольно взятом на себя обязательстве не сообщать факты, которые могли бы отрицательно сказаться на деятельности радиошпионских ведомств своей страны и ее союзниц.
ОСОБЫЕ ОТНОШЕНИЯ
В сохранении тайны вокруг ЦПС большую заинтересованность проявляло и АНБ. Причина была проста. Дело в том, что в 1934 году в США был принят федеральный закон, запрещавший перехват сообщений из американских линий связи. При пассивном участии ЦПС, пользуясь тем, что большинство сообщений из США в другие страны шло через спутниковую связь и далее через ретрансляционные станции на суше, в том числе и в Англии, АНБ построило там две станции перехвата. Полученный таким образом перехват далее поступал на обработку прямиком в размещенные в Форт-Миде ЭВМ. Для большинства перехваченных сообщений дешифрования не требовалось: они шли открытым текстом. В преддверии «Уотергейта» и в результате ряда запросов американских конгрессменов о методах радиошпионажа в АНБ отказались от этого способа получения перехвата из линий связи США в обход закона 1934 года.
Вообще в 70-е годы перехват англо-американских союзников понес тяжелые потери. Вот их краткая хроника:
1971 год — избрание Альенде президентом Чили заставило убрать с территории этой страны станцию перехвата АНБ;
1972 год — турецкие террористы убили четырех операторов станции перехвата ЦПС в Синопе на турецком побережье Черного моря;
1975 год — турецкое правительство закрыло станции перехвата АНБ на своей территории в ответ на американское эмбарго, введенное в результате вторжения Турции на Кипр;
1977 год — свержение эфиопского императора привело к демонтажу станции перехвата АНБ в Эфиопии;
1979 год — после краха шахского режима в Иране АНБ было вынуждено заплатить солидный выкуп за право эвакуировать из этой страны персонал и оборудование своей станции перехвата.
Однако были в 70-е годы не только потери, но и удачи. В частности, АНБ и ЦПС удалось заручиться поддержкой китайского руководства и разместить две станции перехвата в Гималаях, недалеко от советской границы.
Подлинные масштабы совместных радиошпионских операций США и Англии стали постепенно вырисовываться только в 80-е годы, хотя сотрудничество между ними началось еще в 1947 году. Именно тогда секретный договор связал ЦПС с находившимся в эмбриональном состоянии АНБ. С тех пор беспомощный эмбрион успел превратиться в бесспорного мирового лидера в области радиошпионажа. Обе спецслужбы, несмотря на отдельные размолвки, сохраняли между собой тесные отношения. Ведь не зря руководитель ЦПС, обращаясь с речью к американским коллегам, однажды сказал: «Мы ухитрились очень плотно подоткнуть одеяла постели, в которую мы вместе улеглись. Мне, так же как и вам, такие отношения очень по душе».
И дело не только в том, что можно было вести глобальное наблюдение, поделив обязанности (ЦПС, например, взял на себя слежение за Европой и территорией к востоку от Урала). Сотрудничество между АНБ и ЦПС помогало решать хитроумные юридические проблемы. Если ЦПС прослушивал телефонные разговоры американских граждан, а АНБ — английских, то правительства обеих стран могли с полным основанием отрицать обвинение в том, что они ведут слежку за своими соотечественниками, хотя, по существу, дело обстояло именно так.
Кроме АНБ, ЦПС поддерживал очень тесные взаимоотношения с австралийским правительственным ведомством радиошпионажа — Управлением безопасности связи (УБС). Такие отношения стали результатом активной помощи, которую ЦПС оказал австралийцам в создании ими Бюро безопасности связи (ББС), предшественника УБС, сразу после Второй мировой войны. Первые два директора ББС были английскими подданными.
ПЕДОФИЛ ДЖЕФФРИ
К концу 60-х годов в СССР стали известны многие тайны радиошпионажа западных стран. Но картина была далеко не полной: требовалось детально разобраться, какие именно секреты Советского государства попали в руки его врагов. Нужны были сведения от хорошо осведомленного специалиста, допущенного ко всей радиошпионской информации, которая черпалась из линий связи СССР. И такой специалист нашелся.
В начале января 1968 года капрал Джеффри Артур Прайм возвращался после рождественских праздников на базу радиошпионажа английских ВВС в Западном Берлине. Проезжая через контрольно-пропускной пункт (КПП) в Берлине, он передал советскому офицеру записку, в которой просил, чтобы с ним связались представители разведки СССР.
Прайм был несостоявшейся личностью, как в социальном, так и в сексуальном плане. Прогульщик — в школе, нелюдим — в ВВС, в которые Прайм вступил в 1956 году. Будучи не в состоянии жить нормальной половой жизнью, он развлекался тем, что набирал случайные телефонные номера и говорил непристойности. Прослужив некоторое время в Кении, с 1964 года Прайм продолжил службу на станции перехвата в военном аэропорту Западного Берлина.
Записка, которую Прайм оставил на КПП в Берлине, попала не к сотрудникам ПГУ КГБ, занимавшегося разведкой, а к представителям более скромного 3-го управления, которое отвечало за безопасность в советских вооруженных силах. Это управление иногда добивалось успеха в вербовке западных военнослужащих невысокого ранга, проходивших службу в Германии, и очень хотело перещеголять ПГУ, завербовав Прайма. В своей записке Прайм просил сотрудников советской разведки встретиться с ним в ресторане. При следующем проезде через КПП на ручке своей машины Прайм нашел магнитный цилиндр с ответной запиской, в которой ему вместо ресторана назначалась встреча в метро.
У Прайма состоялась серия встреч с сотрудниками 3-го управления, на которых его подробно расспрашивали о нем самом и его работе. В разговорах с чекистами Прайм винил во всех своих проблемах и неудачах капиталистическую систему. Образ Советского Союза, который сложился у Прайма под воздействием советских пропагандистских изданий на английском языке и англоязычных передач московского радио, оказался для него более привлекательным, чем окружающая капиталистическая действительность. И хотя на встречах с чекистами Прайм утверждал, что в своих действиях руководствуется чисто идейными мотивами, он каждый раз без возражений принимал тридцать — сорок фунтов в качестве вознаграждения «за труды».
Срок службы Прайма в ВВС заканчивался в августе 1968 года. По договоренности со своими кураторами из КГБ он устроился на работу в ЦПС, где должен был заниматься обработкой материалов, перехваченных из советских каналов связи. Прежде чем приступить к своим новым обязанностям в ЦПС, Прайм провел неделю на конспиративной квартире КГБ в ГДР, где его обучили работе с радиопередатчиком, технике шифровки сообщений, изготовлению микроточечных донесений и работе с микрофотокамерой. После каждого дня занятий Прайма запирали на ночь. Перед вылетом в Англию ему вручили чемоданчик с комплектом шифрблокнотов, набором материалов для тайнописи и четыреста фунтов наличными.
Первые семь с половиной лет своего пребывания в ЦПС Прайм проработал в специальном дешифровальном подразделении — так называемой Лондонской группе обработки (ЛГО). К осени 1969 года он закончил обучение на курсах повышения квалификации и сдал экзамены по русскому языку, по случаю чего получил поздравление из Москвы и четыреста фунтов стерлингов в качестве премиальных.
В том же 1969 году, после первой женитьбы, которая оказалась неудачной, Прайм начал названивать по телефону маленьким девочкам и говорить им всякие непристойности. В ЦПС его недолюбливали, считая человеком замкнутым и необщительным. Но он не вызывал особых подозрений по двум причинам. Во-первых, из-за специфики работы в ЦПС брали немало неординарных и эксцентричных личностей. Во-вторых, его замкнутость объясняли неудачной женитьбой и раздражением по поводу того, что повышение по службе вместо него получали другие и, как Прайм нередко жаловался, только из-за того, что он не имел высшего образования.
Разработка Прайма так и осталась за 3-м управлением КГБ, которое отказалось передать свою «звезду» ПГУ. Прайму предложили самому выбрать место встреч со связным. Он предпочел Австрию, потому что знал немецкий язык. Но в основном его связь с КГБ осуществлялась через «почтовые ящики» с помощью написанных симпатическими чернилами писем и через передачи московского радио. Безопасность связи с Праймом поддерживалась на самом высоком уровне. Ни разу за семь с половиной лет, которые он пробыл в ЛГО (с сентября 1968-го по март 1976 года), и за полтора года работы в штаб-квартире ЦПС в Челтнеме в графстве Глостершир (с марта 1976-го по сентябрь 1977 года) Прайм не попал под подозрение. Да и можно ли было подозревать ответственного по режиму в одном из подразделений ЦПС: в обязанности Прайма, в частности, входило ежегодное написание отчета, в котором он сообщал о проделанной за год работе по предотвращению нарушений режима секретности во вверенном его заботам подразделении ЦПС. Прайм завершил свою карьеру в ЦПС на посту руководителя сектора в группе анализа советских шифрсообщений, поддававшихся дешифровке.
После ухода из ЦПС Прайм порвал контакты с КГБ, развелся и женился во второй раз. Устроился он на работу водителем такси и частенько подвозил своих бывших коллег по службе от станции до места работы. В 1980 году КГБ возобновил связь с Праймом, после чего при встрече в Вене он передал в Москву больше пятнадцати кассет с пленкой (большинство из них, как ему потом сказали, плохо проявились), некоторые фотокопии и записи, хранившиеся у него после ухода из ЦПС. За это он получил шестьсот фунтов. В 1981 году Прайм специально съездил в Потсдам, чтобы дать своему связнику из КГБ пояснения по поводу документов, проданных советской разведке годом раньше. На прощанье он получил четыре тысячи фунтов. Прайм проигнорировал советы КГБ вернуться на работу в ЦПС или устроиться преподавателем русского языка в образовательной службе английской армии, где он мог бы подбирать кандидатов для будущей работы на КГБ.
Прайма, вероятно, так и не разоблачили бы, если бы не его сексуальные отклонения: он любил, выражаясь юридическим языком, совершать развратные действия в отношении малолетних школьниц. В апреле 1982 года полиция получила в свое распоряжение точное описание машины развратника, и Прайма арестовали по подозрению в совершении преступления. Он признался. Все бы ничего, но, находясь в тюрьме, под влиянием минутной слабости он сказал своей жене на свидании, что ведет двойную жизнь. Об этом она сразу без колебаний сообщила полиции. А также о том, что дома под кроватью обнаружила шпионские принадлежности — шифрблокнот и пачку конвертов с адресами связных в Восточном Берлине. В июне Прайм сознался абсолютно во всем.
По оценкам Пентагона, ущерб, нанесенный Праймом радиошпионскому союзу США и Англии, составил один миллиард долларов. На протяжении десяти лет Прайм передавал в КГБ подробные сведения о структуре ЦПС, расположении его станций перехвата, личном составе и о многом другом. И хотя в ЦПС в это время работало менее десяти процентов от шестидесяти восьми тысяч двухсот трех сотрудников, официально числившихся на тот момент в АНБ, англичане рассматривались в США как надежные партнеры и имели привилегированный доступ ко всей информации, которой обладало АНБ. Имел этот доступ и Прайм. Кроме того, в течение года работы в Челтнеме Прайм получал для ознакомления совершенно секретные данные об успехах и неудачах ЦПС в дешифровании перехвата из советских линий связи.
Все же, несмотря на это, пентагоновская оценка ущерба представляется чрезмерно завышенной. Как раз в тот год, когда Прайм работал в Челтнеме и имел самый широкий доступ к тайнам ЦПС, инструкции 3-го управления, которые он получал по радио, по неизвестной причине перестали поддаваться расшифровке. В результате контакт с Праймом был прерван, и большую часть информации, добытой в Челтнеме, Прайм смог передать только в 1980 году в Вене. Да и та оказалась сильно подпорченной.
После ареста Прайма ПГУ отыгралось на 3-м управлении за то, что оно узурпировало работу с самым важным агентом КГБ в английской системе радиошпионажа со времен Кернкросса. В вину сотрудникам «тройки» ставилось неумение поддерживать постоянный контакт с Праймом, как это делалось в то же самое время ПГУ при работе с другим агентом КГБ, имевшим доступ к криптографическим тайнам США.
В 1982 году Прайма приговорили к тридцати трем годам тюрьмы за шпионаж и еще к трем годам — за растление малолетних. Эти два тюремных срока он по приговору суда должен был отбыть последовательно. Сам Прайм во всем винил свое, по его словам, «не в меру идеалистическое представление о русском коммунизме, которое наложилось на глубокие внутренние психологические проблемы».
Еще до разоблачения Прайма руководство АНБ неоднократно указывало коллегам из ЦПС на необходимость введения испытания на полиграфе в систему проверки персонала. После ознакомления с результатами проведенного расследования по делу Прайма правительство Англии в апреле 1984 года приняло, наконец, запоздалое решение о применении полиграфа в спецслужбах страны. В первую очередь подвергнуться тесту на детекторе лжи предстояло служащим ЦПС.
«НАШ ШПИОНСКИЙ ЦЕНТР В ЧЕЛТНЕМЕ»
Несмотря на то, что в конце 70-х годов ЦПС превратился в скандально известное ведомство и что в прессе его стали называть «наш шпионский центр в Челтнеме», до 1982 года, когда Прайм был обвинен в работе на советскую разведку, английское правительство вообще отказывалось публично открыть истинное предназначение ЦПС. Дело в том, что все операции ЦПС не имели под собой законодательной основы. Поэтому секретность вокруг него поддерживалась исключительно с помощью жестких мер безопасности. Делалось все, чтобы о ЦПС не упоминалось в газетах. Не была допущена к демонстрации по телевидению фотография здания ЦПС в Челтнеме. Вместо нее зрителям показали пустой экран.
Однако такое положение дел не могло сохраняться долго. Начиная с осуждения Прайма в 1982 году, скандал стал следовать за скандалом. Любое незначительное событие приобретало характер сенсации, если оно было связано с ЦПС. В сентябре 1984 года на первые полосы газет попало сообщение о самоубийстве сотрудника ЦПС Стефана Дринкуотера, который задохнулся в целлофановом мешке. Далее последовала серия смертей других сотрудников ЦПС. Кто умер от естественных причин, кто покончил с собой. Английское правительство и руководство ЦПС отрицали какую-либо связь смертей своих подчиненных с нарушением ими режима секретности, но это нисколько не помогало избавиться от нездорового ажиотажа вокруг ЦПС.
А в 1984 году английским властям даже пришлось конфисковать книгу о ЦПС под названием «Благо со знаком минус». В ней бывший сотрудник ЦПС Джок Кейн изложил сведения о взаимоотношениях ЦПС и АНБ, особенно в том, что касалось фолклендского кризиса. Помощник государственного министра по иностранным делам Роулендс был вынужден выступить в палате общин английского парламента с признанием в том, что англичане читали дипломатическую шифрпереписку Аргентины в течение многих лет. Это признание помогло понять, почему правительство Англии всегда испытывало большие трудности при реконструкции в парламенте событий фолклендского кризиса. Оказалось, что большую часть информации оно получало благодаря содействию со стороны АНБ, активно шпионившего за Аргентиной, а заокеанский союзник Англии никоим образом не желал публичного разглашения тайн своей радиошпионской деятельности.
Порядка внутри ЦПС не прибавили события, связанные с запретом деятельности в нем профсоюзов. В январе 1984 года этот запрет был снят. Сотрудникам ЦПС было разрешено вступить в профсоюз гражданских служащих. Тут же новоявленные члены профсоюза из ЦПС объявили забастовку в поддержку требования повышения зарплаты, которое было выдвинуто профсоюзом гражданских служащих еще в 1979 году. Учитывая растущую напряженность в мире (события в Афганистане и Польше), было принято решение запретить профсоюз в ЦПС. Чтобы предотвратить недовольство, тем, кто оставался на своем рабочем месте, выплачивалась компенсация в тысячу фунтов за отлучение от профсоюза. Тем же, кто хотел во что бы то ни стало сохранить свое членство в профсоюзе, обещалось содействие при переводе на другую работу за пределами ЦПС.
КАНАДСКАЯ ТРАГЕДИЯ
То, что было упомянуто выше, касается бесспорных, с точки зрения английской стороны, случаев шпионажа в ЦПС в пользу СССР. А как обстояли дела с неявными случаями?
Один из них связан с Лесли Беннетом, который занимал различные руководящие должности в ЦПС. Последней была должность начальника ближневосточного отдела Центра. В 1954 году Беннет эмигрировал в Канаду, где возглавил советский отдел канадской службы государственной безопасности. В 60-е годы после провала ряда канадских шпионских операций против СССР за Беннетом была установлена слежка. За отсутствием прямых улик дело дошло до абсурда. Канадские ищейки из подразделения наружного наблюдения начали подозревать, что для связи с КГБ Беннет использовал голубиную почту. Поэтому они неоднократно следовали за ним от дома до какой-нибудь рощицы, где Беннет обычно доставал из багажника автомобиля проволочную сетку. Соглядатаи опасались приблизиться к Беннету настолько близко, чтобы можно было точно определить, кого же он выпускает из клетки, но предполагали худшее. На самом деле Беннет ловил в ловушку белок в своем саду, но, будучи добрым по натуре человеком, потом отпускал их в лесу на волю.
Тогда неутомимые охотники за советскими агентами в Канаде решили поймать Беннета в собственные сети. Ему были сообщены ложные сведения о том, что в Монреаль должен прилететь советский перебежчик. Тогда, если бы в аэропорту появились сотрудники КГБ, чтобы проследить за перебежчиком, из этого следовало бы, что информацию они получили из рук Беннета. Однако все испортила снежная буря, которая не на шутку разыгралась в Монреале. Сквозь метель было невозможно разобрать, явился ли кто-нибудь из КГБ на место встречи в аэропорт или нет.
В 1972 году Беннет был подвергнут тяжелейшему допросу, но так ни в чем и не признался. И хотя Беннет прошел проверку на детекторе лжи и подтвердил под присягой, что никогда не был советским агентом, после многих лет работы он был уволен со службы и уехал жить в Австралию. До сих пор неясно, был ли он разведчиком, сменившим место работы по заданию своего руководства в Москве, или невинной жертвой коварного заговора.
Вообще, случай с Беннетом был не характерен для английского шпионского сообщества. Сведения о разоблачении иностранных агентов редко доводились до сведения публики. За всю историю ЦПС лишь однажды его сотрудника публично объявили агентом советской разведки.
Надо отдать должное ЦПС — свои секреты от посторонних глаз и ушей он всегда зорко охранял. Исключением из этого правила явилась разве что его неспособность своевременно разоблачить самого опасного агента в рядах своих сотрудников — Прайма, которого поймали исключительно из-за его сексуальных отклонений. Сюда же можно отнести и публикацию книги Найджела Уэста «ЦПС. Секретная беспроволочная война (1900–1986)», основным предметом подробного рассмотрения которой стала история радиошпионажа в Англии, включая летопись славных деяний ЦПС.
В начале 80-х годов снятие грифа секретности с архивных документов, имевших отношение к английскому радиошпионажу периода Второй мировой войны, повлекло за собой обещание правительства сделать то же самое относительно архивов времен Первой мировой. Однако открыть доступ к перехвату, накопленному в Англии между двумя мировыми войнами, оно наотрез отказалось. В результате в 80-е годы сложилась парадоксальная ситуация, когда содержание перехвата из французских дипломатических линий связи начала 20-х годов оказалось более секретным, чем из немецких начала 40-х. В 1983 году секретарь правительственного кабинета Армстронг дал официальное объяснение этой аномалии. Он заявил, что правительство Англии считает любые документы о шпионской деятельности подотчетных ему спецслужб в мирных условиях более конфиденциальными, чем аналогичные данные о шпионаже против врага в ходе войны. И точка. Мол, всякие там неугомонные писаки, стремившиеся погреть руки на жареных фактах из истории английского радиошпионажа, могли бы перестать беспокоиться и без суеты дождаться третьей мировой войны. Если они ее переживут, у них найдется о чем поведать оставшимся в живых людям, ибо, судя по всему, именно линии эфирной и проводной связи должны были стать в ней местом решающих сражений за мировое господство.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги