Радости и горести (повесть в письмах)

31 марта.

Ой, не знаю прямо, как и писать! Случилось такое, и уж лучше я тебе сразу сознаюсь. Феликс всё выведал у меня. Вот как это было. Только я собралась тебе утром писать, он и является. Между прочим, говорит, это какая Алдан тебе пишет, не та, что по радио выступает? Я и глаза вытаращила. Нет, говорю, не та совсем. А ты откуда знаешь? — А обратный-то адрес — И. М. Алдан. — Я молчу, и он молчит. После говорит: — Я эту Ирину Алдан хорошо запомнил, она «Скерцо» Чайковского играла. — Вот тут я и попалась! Какое скерцо? «Поэму» она играла! Он и давай меня отчитывать: нечего, говорит, врать, если не умеешь. А я и верно не умею. Ты теперь на меня рассердишься, что тайну не сохранила, боюсь, и писать больше не будешь.

У Феликса настоящая фамилия — Климов, как и моя. У нас в Марьине полдеревни Климовы, и у некоторых есть ещё какая-нибудь фамилия, чтобы не путать. Их уже давно Гармошкины зовут. У них дедушка был первый гармонист на деревне, а отец Феликса — гитарный мастер. Они все к музыке способные. Феликс на всём играет: и на гитаре, и на балалайке, и на домре. Он тебя два раза слышал. В тот раз был концерт школы-десятилетки при Ленинградской консерватории, это когда мы с дедушкой слушали. А ещё до этого передавали выступления ребят, награждённых медалью «За оборону Ленинграда». Это мне всё Феликс рассказал. Значит, и ты медаль получила?

Я писем твоих ему не давала читать, только сама прочитала ему то место, где ты про врага пишешь. Спрашиваю: что ты думаешь, кто этот враг? А он, знаешь, что говорит: что это шпион и что ты будто его выслеживаешь. Я перепугалась и говорю: не может быть, она же девочка! Ну и что, говорит, она особенная, ленинградская. Феликс говорит, это раньше была кровная месть из-за наследства, а теперь, если уж враг, значит, общий.

Теперь у меня две тревоги: первое — кто твой враг; второе — что ты рассердишься и писать перестанешь. И пока не напишешь, покою мне не будет.

ЛЮСЯ.