Радость и грусть бытия

Настал черёмуховый май.

Цветут тюльпан, нарцисс, фиалка.

Свет жизни льётся через край, –

Цвести готова даже палка.

Как хризолитна в парке сныть!

Берёзки светятся в серёжках.

Отрадно с другом мне бродить

По старым парковым дорожкам.

И вдруг – хлопок! И крыльев взмах!

Стрелял в ворону «добрый» дядя.

На наше «Ох!» и наше «Ах!»

Плевал тот дядя, в «мушку» глядя.

Он выстрелил в ворону-цель

(из пневмопушки иль мушкета?).

И вздрогнула от страха ель,

Услышав «смерть» из пистолета.

Он был немолод, даже сед,

Но с выправкой легкоатлета,

Он даже, кажется, сосед

Ближайших этажей и клеток.

Померкла вдруг моя весна.

Упало сердце, будто в шахту.

Кричали птицы, ель, сосна,

И дядя вдруг покинул «вахту».

Ему я крикнула вослед:

За что её? Она – ЖИВАЯ!

«Мы все живые», – он в ответ

Отлаял, как сторожевая.

Как объяснить ему, в летах,

Что так нельзя, ворона – Божья!

И что не нам дано решать,

Кому не жить. Себе дороже

И нервам обойдётся речь.

Что говорить? – Она – жи-ва-я!!

Свою-то душу уберечь,

И то от смерти не желаем.