Рагу из тролля

Глава 5. Музыкант для инквизитора

​​​​​После триумфального возвращения бродячего певца, Видки захлестнула волна народных гуляний, подогретых еще и объявлением монны Перл о том, что сударь Рован изволил ей предложение сделать, а она его соблаговолила принять, так что скоро будут они жить долго и счастливо. И вот с одной стороны, певец понимал, как ему повезло, а с другой, взгляд его все чаще тоскливо обращался либо к дороге, либо к глади морской. Достать бы сейчас коня, или лодку, и только его и видели. Брак с монной Перл, она же дама Маргарита, особа благородных кровей, для бродячего певца счастье редкостное, но что ему делать в этом самом браке? Помогать пиво разносить да развлекать сельцов и путешественников песнями и игрой на лютне? Лет через десять — возможно. Хотя нет, скорее через двадцать. Да, через двадцать и ни днем раньше.

Каждое утро он просыпался с намерением попрощаться с Перл, поцеловать невесту, попросить ждать его, храня верность. Оставить ей половину золота (хотя, зачем оно владелице замка и трактира) и, помахав беретом, скрыться за поворотом. Искать славы и приключений, но в основном, конечно, славы. Он странствующий певец и музыкант, а не трактирщик!

— Я Рован Сладкоголосый, — говорил он себе, глядясь в осколок зеркала. Из прозрачной глубины на него смотрели полные отчаяния синие глаза. — Я победил тролля, сыграв его песню задом наперед. Я…

— Герой наш, где ты, — звали его желающие в сто первый, наверное, раз, послушать историю бесславной гибели чудовища, и Рован, вздыхая, откладывал свой побег (это если не получится уйти по-хорошему) на следующую ночь.

Он честно хотел сделать все как лучше, и впервые в жизни не находил слов, глядя на монну Перл. Не поймет. Женщины никогда не понимают, отчего мужчинам не сидится на месте. Рован уже собрал и припрятал дорожную суму, и даже втихую договорился с кузнецом о лошади, которая должна его ждать, уже оседланная. Осталось только объявить о своем отъезде.

Выдохнув, Рован взял в руки кружку пива и поднялся. Все гости тут же замолкли, глядя на него с уважительным любопытством. Герой он и есть герой, староста даже попытался ему тишком свою единственную дочь просватать, намекая на то, что монна Перл, конечно, дама видная, но уж больно строга. А его доченька не смотри, что заика, зато молчит все больше, а в жене это — золото!

— Дорогие мои друзья, моя возлюбленная невеста, я хотел бы поблагодарить всех вас за гостеприимство. Я прозреваю за Видками большое будущее! Они еще затмят Сафру, и, возможно, когда-нибудь столица королевства будет именно здесь, а не в Белогарде! Потому что именно здесь живут самые умные, храбрые, добросердечные люди, которых я когда-либо встречал!

Умные, храбрые, и добросердечные люди одобрительно зашумели. Только монна Перл, стоя за своей стойкой, недобро прищурилась, глядя на красноречивого своего суженого. Эх, хороша была, чертовка.

— Сегодня я хочу вам признаться, что решил…

Дверь в таверну распахнулась, и под дружный вздох ужаса на пороге появились трое в черных одеждах.

— Кто тут бродячий певец Рован, незаконный сын донна Пьерре де Люц, прозванный Сладкоголосым?

— Он!

С десяток рук тут же указали на Рована, а те, кто сидел рядом с ним поспешно отодвинулись, как от зачумленного. Даже несколько свечей погасли, наверное, от страха перед пришедшими.

— Я, — подтвердил Рован, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

Три пары глаз вонзились в него раскаленными гвоздями.

Инквизиторы. Боги, чем же он провинился? Хотя, о чем спрашивать. Никаким богам не молится, ни старым, ни новым (и не то, чтобы не верил, просто все как-то некогда). Жертвы не приносит, на исповедь не ходит, индульгенции не покупает. На одном месте не сидит, а так же несколько раз был замечен в распевании куплетов подозрительного содержания. А с недавних пор инквизиция очень пристально следила за тем, что поют и говорят жители королевства.

— Все вон, — коротко приказал старший, со звездой на плече, и вмиг отрезвевшая толпа хлынула вон, обтекая Рована с двух сторон, как утес, в который вот-вот попадет молния небесная. Осталась только монна Перл.

Инквизитор медленно повернул к ней голову, снял капюшон, явив впалые щеки, злые глаза, землистый цвет лица и абсолютно лысый череп. Такое увидишь, сразу во всем признаешься, и в том, что делал, и в том, что не делал.

— Все, — холодно подчеркнул он.

— Конечно-конечно, — согласилась донна-трактирщица. — Только кружки уберу, да объедки. Не в грязи же вам, святые отцы, находиться. Не дело это.

Старший огляделся, и неохотно кивнул.

— Только быстро, женщина. А ты, чадо грешное, сядь.

На плечи чада грешного весомо опустились ладони смиренных братьев, и он тяжело сел на скамью. Опустил виновато голову, бросив тоскливый взгляд на порхающую по залу Перл. Вот и все, суженая моя, не прозвонят по нам свадебные колокола. Дурак я был, что хотел от тебя сбежать, прости уж, и поминай иногда словом ласковым.

— Ответствуй. Правду ли говорят, что ты убил тролля, что занял мост неподалеку от Видков, по дороге на Белогарду?

— Правда, святой отец.

Старший мрачно кивнул, и поспешно были извлечены из поясных сумок перья и бумага, зашелестели, записывая чистосердечное признание по всей форме. В двух экземплярах.

— Ответствуй далее. Каким колдовством ты это сотворил?

Рован обиженно встрепенулся, белокурая прядь упала на лоб.

— Никакого колдовства! Только искусство! Я сыграл песню тролля, только наоборот!

Инквизитор сердито пристукнул ладонью о столешницу.

— Сказки для детей и опасные суеверия! Кто может подтвердить твои слова, чадо грешное?

— Я могу подтвердить, святой отец. Я с ним была на мосту, все видела и слышала.

Монна Перл, решительно подвинув локтем инквизиторскую писанину, поставила на стол поднос. Пахло божественно, так, что все трое, да и Рован, даром, что его кормили тут как на убой, разом сглотнули.

— Что это, дщерь моя?

— Это? А, это я вам перекусить принесла, вы уж не побрезгуйте скудостью нашей.

И ловко разрезала пирог, истекающий рыбным ароматом. Румяный, сочный, из его нутра тут же потек красный ягодный сок.

— У меня в печи как раз рыбный пирог стоял. Попробуйте! Ничего особенного, так, лазан свежайший, маслице сливочное с ягодкой и зеленью. Рыбку на один лист теста кладем, маслице с ягодой сверху, зеленью посыпаем, а потом другим листом закрываем, в печь его. Маслице тает, ягоды сок дают, рыбку пропитывают… да вы меня не слушайте, кушайте на здоровье!

Как уже убедился Рован на своем собственном опыте, рассказы монны Перл обладали прямо-таки колдовским действием. Инквизиторы отложили в стороны перья и листы бумаги и потянулись к пирогу, да и кто бы устоял? Лютнист не выдержал и тоже кусок взял. Говорят, перед смертью не надышишься, так хоть наесться в последний раз. Чем там в казематах инквизиции кормят? Уж всяко не такими роскошными блюдами, как в «Жирной устрице».

— Что ж вам подать к пирогу? Вина или пива? А давайте пива, а вино к десерту как раз пригодится!

— У нас устав, — слабо возразил старший, втягивая в себя дивные запахи. — Пост и воздержание.

— Так вы же не в монастыре, — всплеснула руками трактирщица. — И рыбный пирог — блюдо самое постное!

На какое-то время за столом царило молчание, все были заняты жеванием. Прерывать вкушение такого шедевра разговорами было бы кощунством, это понимали даже инквизиторы. Незаметно они как-то расслабились, заулыбались довольно. Да и уютно стало в пустом трактире. Горели свечи на поднятом к потолку старом колесе, на стенах пряно пахли связки трав, перца, чеснока и лука, загадочно поблескивали «особые» бутылки монны Перл на заветной полке.

— А ты бы, сударь, сыграл господам инквизиторам эту песню тролля. Честное слово, слушала я ее, и слезы из глаз лились! Думала, разорвет это чудище нашего певца, а он раз…

Монна Перл прищелкнула пальцами.

— И рассыпался в каменный прах!

Рован поспешно перекинул лютню на грудь, надеясь непонятно на что. Может быть на то, что инквизиторы, подобно троллю, рассыплются в пыль? Вот бы было чудо!

Песня тролля, уже обретшая первых поклонников в Видках, в десятый, наверное, раз зазвучала под сводами таверны. Рован так и не изменил в ней ни одной ноты, почитая это святотатством. Нет, пусть все будет так, как было на мосту, чтобы у каждого, кто ее слушал, мурашки по спине бежали.

К окончанию песни двое инквизиторов рыдали в объятиях друг друга, а третий, самый молодой, обливался слезами, уткнувшись в грудь монны Перл. Рован даже почувствовал что-то вроде ревности. Приятно, когда так ценят твое искусство, но все же эта женщина его будущая жена!

Главный отер слезы, струившиеся по впалым щекам.

— Чадо мое, это было самое прекрасное, что я слышал на своем веку. Собирайся. Ты пойдешь с нами в Сафру завтра утром.

— Но я ни в чем не виноват!

— Мы верим! И готовы засвидетельствовать твою невиновность. Но ты нужен фра Абрициусу, чадо. Он хорошо заплатит!

— Великому инквизитору?

Ошалевший Рован залпом выпил пиво, пытаясь прийти в себя. Его невеста оказалась не настолько чувствительна.

— А что, собственно произошло. С чего великому инквизитору простой певец потребовался?

— Не простой! А Рован Убийца Тролля. В подвалах аббатства завелся вампир. Надо его того… — инквизитор выразительно проткнул вилкой пирог, истекающий ягодным соком. — Пока он нашу смиренную братию не перегрыз. А мы заплатим, скажем четыреста монет…

— Шестьсот, — твердо заявила монна Перл, и добавила в ответ на умоляющий взгляд своего суженного. — Нам семью заводить, детей растить, стариться вместе. Трактир вот расширить надо, тесновато в нем. Шестьсот золотых очень не лишние, нынче все так дорого!

На следующее утро трактирщица старательно заперла дверь «Жирной устрицы» и села на смирного ослика, меланхолично жевавшего сено. За хозяйством, свиньями, курями и ягодником присмотрит жена старосты, а кто присмотрит за Рованом Сладкоголосым? Простите, за Рованом Убийцей Троллей

— Ну, в путь, — распорядилась она.

«Лучше бы я умер», — подумал Рован Сладкоголосый. Или это он уже думал, и не так давно?