Ранчо «Неизвестность» (ЛП)

Он снова посмотрел на меня, но я решительно сверкнул глазами:

- А никто и не говорил «стоп». Ты по любому слишком отличаешься от всех остальных.

Я слишком поздно спохватился, что сморозил глупость, но мое признание задело его гораздо меньше, чем я ожидал.

- Потому что я твой босс?

- Вроде, кто-то говорил, что мой босс Тори, - парировал я. Хотя мне пришлось потрудиться над улучшением его настроения.

Я оказался не готов к тому, что он схватит меня за затылок, дернет назад и накинется на мой рот, будто собрался проглотить. Это было настолько сильно и неожиданно, что я тут же растаял и сразу впустил его язык. Когда Лавинг поднял голову, у меня уже по-настоящему стояло.

Он прихватил зубами мою нижнюю губу:

- Мальчик, сегодня твой босс я.

Его голос отозвался во мне мелкой дрожью:

- Да, мистер Лавинг.

Еще раз укусив, тот пригнулся, подлез под мои руки и сел на скамью как раз между ними. Он взял меня за бедра, а я, оставаясь привязанным к поручням, расставил ноги, чтобы оседлать его. Лавинг рывком опустил меня к себе на колени; глаза с вожделением шарили по моему телу, пальцы блуждали по груди.

- У тебя на лице написана куча вопросов, - произнес он наконец. – Давай, я хочу послушать.

Черт его подери. Опять эти разговоры.

- Вопросов не так уж много, как и того, что мне непонятно, - сказал я. - Например, я не разберусь, то ты весь из себя правильный, то, как теперь, настоящий извращенный ублюдок с сумкой, доверху набитой игрушками и мечтающий запихать ко мне в задницу свой кулак.

Он выглядел почти разочарованным:

- Правда? Тебя так мучит, почему я могу быть и тем и другим? – Его тон безошибочно говорил мне, что он ожидал чего-нибудь поинтереснее.

- Я не совсем это имел в виду, - поспешно возразил я. – То есть, я хочу сказать, что иногда ты создаешь впечатление настоящей невинности. А потом вдруг становишься полной противоположностью. - Я понял, что на самом деле не изменил смысл сказанного. – Ладно, забудь.

Его руки продолжали гладить мою кожу, словно невзначай задевая соски.

- Это одна из причин, по которой я больше не стремился преподавать. А хотел заняться чем-то вроде ранчо, где не нужно подстраиваться под общественные нормы. - Он рассеянно сжал пальцами сосок. – Впрочем, может, я просто неправильно тебя понял. Может, во мне сохранилось слишком много от прошлого. Раньше ведь я очень упорно работал над тем, чтобы никто ничего не заподозрил о моей темной, как я тогда думал, стороне. Я настолько прочно свыкся со своей ролью, что сам частенько себя обманывал. Для меня секс с парнями всегда был жестким, даже в фантазиях. С женой я занимался любовью, как с хрупкой вазой, а в мечтах вжимал в постель мужское тело, впивался ногтями в его плоть, вбиваясь в него членом. Это помогало мне верить, что желать мужчину неправильно и у меня в голове просто выверт.

Мысль о его уязвимости, даже в прошлом, неприятно кольнула.

- Ты все делал правильно, - сказал я. – Да, ты временами бываешь груб и слегка повернут, но в хорошем смысле. Твои игры никогда не переходят черту безопасности. В них можно свободно отпустить себя.

Его глаза потемнели, губы дернулись в улыбке:

- Спасибо. - Руки плавно скользнули вниз вдоль моих боков. – Значит, ты считаешь меня извращенцем?

- Угу, - подтвердил я и слегка потерся об него. Тот резко ущипнул мой сосок, заставив задохнуться.

- Извини. Не расслышал. - Он сжимал пальцы с каждой секундой все сильнее.

Я пытался отдышаться, пока не смог ответить:

- Да, сэр.

Давление чуть ослабло. Свободной рукой Лавинг нежно огладил изгиб моей задницы:

- Поцелуй меня, мальчик.

Я подался вперед и мазнул губами по его губам, но пальцы, теребившие сосок, начали сжиматься снова так, что я охнул и тут же приоткрыл рот, позволив чужому языку проникнуть внутрь. Властные, глубокие, эти поцелуи делали меня мягким и гибким. Еще совсем немного, и я дотянулся бы до Лавинга, но мне и так было чудесно. Наши налитые члены терлись друг о друга, и я жалел, что со связанными руками не могу обхватить их ладонью. А вода лишь добавляла сексуальности, плескаясь вокруг нас, покрывая пеной грудь. Бедрами я ощущал, как волосы на ногах Трэвиса щекочут и покалывают кожу.

Он изменил угол поцелуя и каким-то образом превратил его в нечто совершенно невообразимое, как умеет только он - с широко раскрытым ртом, с губами и языком, – не нахожу слов для описания, но это было жарко. Наши рты неистово набрасывались друг на друга, языки высовывались, переплетаясь в бешенном танце. Губы вообще не смыкались, дыхание тоже смешивалось, и все это в горячей воде и клубах пара. Я чувствовал, что вот-вот воспламенюсь.

Лавинг разорвал поцелуй и прикусил мочку моего уха. Потом, поднырнув под рукой, со всплеском шлепнул меня по заднице, встал и отошел, преспокойно начав рыться в своей сумке.

Я поднялся из воды, чтобы хоть немного остудить тело. Мне пришло в голову, что нам не следовало так резвиться в горячей воде, хотя, по правде сказать, Лавинг не подогревал джакузи до такой степени, как некоторые на моей памяти. Я подергал запястья, проверяя узлы на крепость. Да, из таких без посторонней помощи не выпутаться. Стоило об этом подумать, как по спине пробежала холодная дрожь: если бы на месте Трэвиса был кто-то другой…

Я потряс головой, отгоняя страшную мысль. Про себя я продолжал попытки снова называть его «Лавинг», но бестолку. Он уже прочно укоренился в мозгу как Трэвис - человек, который в момент моего душевного раздрая взял меня с собой на родео, оттрахал так, что я забыл обо всем на свете, потом заставил выговорить его имя, предложил открыть кредит в магазине, привязал меня к джакузи и зацеловал до изнеможения. И я хотел, хотел произнести это имя прямо сейчас, хотел… хотел…

Ошеломленный, я дико вскрикнул и отчаянно забился в путах, не осознавая, что делаю, пока не почувствовал мягкое прикосновение его рук и не услышал успокаивающий шепот. С одной стороны, это только усугубляло мою панику, но с другой – помогало собраться и возвратиться к относительно нормальному состоянию. Тем не менее, когда тот потянулся к узлам, я отрицательно покачал головой:

- Все в порядке. - Хотя я вовсе не был так уверен. Даже испытал неконтролируемое желание встать, одеться и уйти. Проблема состояла в том, что часть меня действительно стремилась убраться. Требовала, чтобы я отказался во всем этом участвовать и поскорее валил отсюда. Прочь, прочь, прочь…

Я опять инстинктивно рванул веревки, но на сей раз, несмотря на мои убедительные заверения, что все в норме, он развязал меня. Я сразу почувствовал облегчение и в тоже время странную обездоленность, словно сейчас здорово облажался. Я не спускал с него глаз, пока тот помогал мне выбраться из ванны, как какому-то немощному калеке, однако, когда мои ноги ступили на пол, я быстро понял, что недалек от этого сравнения. Меня лихорадило, голова кружилась. И, очевидно, горячая вода тут была ни при чем. Я даже испугался своей реакции - вдруг подхватил какую-то болезнь?

Трэвис закутал меня в полотенце и усадил на стул. Сам сел напротив, тоже завернувшись в полотенце:

- Не хочешь объяснить причину такой панической атаки?

Я честно не знал, что сказать. Поэтому просто пожал плечами как ребенок, за что тут же возненавидел себя. Выругался и потянул полотенце наверх, сцепив концы на макушке. Но в тишине мы оставались недолго, несколько минут, не более.

- Веревка?

Я покачал головой, прячась под своим укрытием. Нет. Я знал, что не из-за веревки. Ну, или считал, что знаю, но это не имело никакого чертова значения. Я расстроился, потому что думал о нем как о Трэвисе. Что собирался произнести это вслух.

- Вода? - Я опять мотнул головой. На мгновение повисла тяжелая тишина, потом он осторожно сказал: - Какие-то тюремные воспоминания?

Я быстро сдернул полотенце и вытаращился на него. Он разозлил меня. И напугал.

Лавинг примирительно поднял руки:

- Эй, я лишь навел некоторые справки. Не смотри на меня так, будто я распотрошил ящик с твоим нижним бельем. Я имею право знать, кому выписываю чеки.

Он действительно имел такое право, но от этого на душе стало только паршивее. Я не подтянул полотенце, а начал пристально интересоваться ковролином под моими босыми ногами. Мне не нравилось, что Трэвис узнал о моем заключении. Только не так. Ведь я понятия не имел, что он обо мне думает, что я сделал или не сделал. Хуже того, до меня дошло, что, глядя на то, как я упорно работаю и задавая мне свои вопросы, он все время знал, что разговаривает с человеком, отсидевшим срок. Он должен смотреть на меня не как на трудолюбивого Монро Дэвиса, парня, который хорошо разбирается в овцах, а как на бывшего зека.

Жгучий стыд съедал меня изнутри. Я бросил взгляд сначала на дверь, потом на одежду. Но заметив, что он за мной наблюдает, поспешил закрыть глаза.

Послышался беспомощный вздох:

- Ро, я же разрешил Тори тебя нанять, так? И ни разу не упомянул о твоей отсидке, потому что мне без разницы, преступил ты закон или нет. Сейчас я просто пытаюсь выяснить, что тебя так вывело из равновесия.

Мои руки судорожно сжали полотенце.

- Никакой причины нет. Это точно не хренова тюрьма. Там было не так уж плохо. Просто долго, нудно… и одиноко… вот и все. Я не лгу. И ничего не скрываю. Понятия не имею, с чего вдруг сорвался.

Ну хорошо, конкретно здесь я покривил душой. И, черт возьми, он поймал меня.

- Ро? - В тоне звучала угроза.

Я сглотнул и покачал головой:

- Просто не спрашивай, ладно? Забей. Это не связано с сексом, как ты думаешь, нет никакой душещипательной повести о том, как кто-то причинил мне боль, связав. Это моя тупая голова виновата. - Гнев подступил словно ниоткуда, но я крепко стиснул челюсти и не дал ему вырваться. – Из-за этого я нигде не задерживаюсь надолго и не схожусь… с людьми

К моему удивлению, Лавинг положил руку на мое колено, я вздрогнул, но он слегка погладил меня, и я, сам не зная почему, стих. Поднял взгляд, что было ошибкой, потому немедленно утонул в его глазах - мягких, темных, добрых и уверенных.

- Не уезжай, Ро.

Я снова посмотрел в сторону.

- Мне надо к себе. Меня ждут… дела. – Окунуться, что ли, головой в унитаз и не выныривать, пока не захлебнусь или не приду в чувство?

Он убрал руку, но с явной неохотой. Я поднялся, поплелся к своим вещам, кое как залез в них. Мне так и не удалось обсохнуть, поэтому они упрямо не хотели натягиваться; ну, вы понимаете, о чем я, если когда-нибудь пытались надеть джинсы на мокрое тело. Торопиться не имело смысла. Это было бы глупо, потому что я знал - он ничего со мной не сделает и не остановит, но проблема вовсе не в нем. А в моей голове, как я уже говорил. Мне срочно требовалось где-нибудь спрятаться, чтобы выплеснуть все это.

Остаток выходных я носа не казал из своей квартиры. Всю субботу провалялся в кровати, обнявшись с подушкой и вперившись в экран телевизора невидящими глазами, а в воскресенье сплел около шести браслетов из кожи.

Когда меня что-то сильно тревожит, я плету ожерелья или браслеты, иногда просто длинный шнурок. Я научился этому в церковной школе, когда еще был ребенком, и у меня довольно быстро стало хорошо получаться. Все просили меня сплести им браслеты. Я тогда неделю только и занимался, что плетением. Было классно. Теперь я делаю их, если нужно чем-то занять руки. Когда накопится слишком много, отношу в корзину для благотворительности. Работа очищает мой разум. А в тот день я плел без передышки, но в итоге, как обычно, все-таки добился нужного результата.

Хотя все же не до конца. Зияющая дыра в нутре затянулась не полностью, потому что я хотел остаться. Не хотел уезжать. То есть, уехать хотел, но не так сильно, как остаться. Это нервировало меня. Заставило, озираясь по сторонам, запереть на ночь дверь и спрятать голову под подушку. Не знаю, почему – просто я иначе не мог. И в то же время какой-то слабенький внутренний голосок – совсем как ангельский - нашептывал мне, что я должен остаться и тогда ничего плохого не случится.

Не думаю, что ангел и правда снизошел бы до моей персоны. Я попытался убедить себя, что это, скорее всего, происки хитрого дьявола, но сразу же почувствовал, что ошибаюсь. Голос нес с собой безграничный мир и покой; совсем непохоже на нечистого, который просто не способен на такую искренность.

И я остался.

Глава 5

Остался, но, как следовало ожидать, на сексуальном фронте у нас с Трэвисом снова установилось затишье, а посему шикарная кухня опять оказалась вне моей досягаемости. Трахаться все же хотелось. Однако меня мучили опасения, как бы Лавинг не завел разговор об отношениях, которых я тщательно избегал.

Я давно дал себе зарок, что секс – вещь приятная, но второстепенная, не более. Ну, если уж приспичит – пошел, потрахался и забыл. Так, иногда. Кто-то без сексуальных партнеров жить не может, а кому-то пофиг. То есть, лично мне был вообще никто не нужен, и меня это устраивало. Поняв, что не желаю, чтобы мной кто-то помыкал или выедал мне мозг, я прекратил всякие дружеские посиделки, совместные походы в кино, и стало действительно проще. Ну а после тюрьмы я уже нигде надолго не оседал, никогда ни к чему и ни к кому не привязывался. Ни уз. Ни причин для треволнений. Ни страданий. Ни нависших над головой потрясений.

Мой день рождения девятнадцатого сентября, и я решил отметить событие, для чего отправился в местный гастроном за мясом. Недавно я приобрел мультиварку и собирался потушить в ней говядину по старому доброму рецепту: с луком, картофелем и морковью. По воскресеньям у нас дома её часто подавали. Так что, для кого как, а для меня воскресенье - не воскресенье без жаркого из говядины или свинины, когда семья, вернувшись с обедни, собирается за столом и все шумно спорят, кому достанется морковь.

Так уж вышло, что в этот год мой день рождения выпал на воскресенье. Несмотря на то, что из-за моркови явно драться некому, я все равно радовался. Жаркое – такая вкуснятина. Конечно же, настоящую духовку не сравнить с мультиваркой - как ни старайся, а того, что хочешь, в ней никогда не получится. Ведь мясо должно довольно долго, три–четыре часа, томиться на «медленном» режиме при температуре примерно сто пятьдесят градусов. Нет, банальным жареным мясом никого не удивишь. Уж не говоря о том, каким оно обычно бывает пересушенным. Совсем другой дело, если готовить его правильно. И обязательно добавить чашку воды. Кроме того, что мясо останется сочным, у вас будет еще и соус. Но лучше влить вместо воды стаканчик вина – тогда совсем пальчики оближешь. Хотя и придется сначала похлопотать.

Но какой день рождения без хлопот? Таким образом, в магазине я положил в корзинку вино. Грибы. Хлеб. И десерт. Ну, то есть, серьезно вознамерился побаловать свой желудок. Да уж, суета сует. Я не мог дождаться, когда вернусь к себе и приступлю к пиршеству. Но тут, обогнув стойку с выпечкой и уже на подходе к кассе, я столкнулся с непредвиденным препятствием в виде Хейли.

Восторженно засияв, та принялась дико шуметь по поводу того, что мы не виделись целую вечность; я даже подумал, что она тут же набросится на меня с объятиями, снеся прилавок с консервированными бобами. Слава богу, этого не случилось, но девчонка тараторила без умолку минут пять – у меня чуть уши не отвалились.

То как мне родео. (Очень понравилось.) То как успехи на ранчо. То как овцы. (Замечательно.) Она слыхала, что я действительно отличный овцевод. (Да. Спасибо.) Ради приличия я тоже задал ей пару вопросов и спросил про Кэла.

- Ах, этот. - Ее лицо приняло бунтарское выражение. - До прошлой недели все было нормально, пока я не узнала, что он одновременно со мной встречается еще и с Лэйси Шеппард. Теперь я сама порвала с ним, - мстительно усмехнулась она. – А как у тебя с личной жизнью?

- Никак. – Я пожалел, что к моим брауни не взял мороженого. Тогда можно было сказать, что мне надо скорее домой, иначе оно растает без морозилки.

Наконец мы по ее благоволению переместились к кассе. Я пропустил вперед Хейли, на секунду смолкшую, чтобы расплатиться. Мои надежды, что она свалит, как только заберет свои два литра содовой и пачку печенья, не оправдались. Хейли стояла и с улыбкой ждала, пока мне пробьют покупки. Поток трескотни прервался, лишь когда кассир попросил меня предъявить документы. Я достал из бумажника водительское удостоверение, настроившись, что проверка займет некоторое время, как всегда происходит, когда права выданы в другом штате.

Изучив удостоверение, кассир глянул на него еще раз. Протягивая карточку назад, он улыбнулся:

- С днем рождения, мистер Дэвис.

Вот так и знал, что влипну.

- О, господи! – воскликнула Хейли. - У тебя день рождения?! И ты молчал? Она заглянула ко мне в корзину, стрельнув в меня насмешливым взглядом. – Праздничный ужин на двоих, а?

Если бы я только додумался ответить «да», тогда бы точно отделаться от нее и избавил себя от дальнейших пыток! Но я покачал головой:

- Просто тихо посижу вечером дома. - И намерено подчеркнул «тихо» и «посижу».

Не выгорело.

- Ты что? Издеваешься? Нельзя встречать день рождения одному!

- Я уже пять лет, как в одиночку встречаю свой день рождения. И ничего, нормально.

Но Хейли схватила мою сумку вместе со своей и потащила меня из магазина к автостоянке.

- Значит, так. Я сейчас занята - у меня запись к парикмахеру, - но когда освобожусь, заскочу за тобой на ранчо. Сначала мы вместе поужинаем, а потом - кутить! Сегодня «У Сида» караоке, в «Дикой лошади» живая музыка кантри. Так что, давай решай поскорее. Куда идем? Или и туда и сюда?

- Мне не хочется… - заикнулся я, но та оборвала меня агрессивным поцелуем в щеку.

- Возражения не принимаются. Тогда в пять, договорились? Круто! - Исполнив странный мини-танец перед загоном для тележек, Хейли развернулась и понеслась прочь, а я ошарашенно продолжал стоять с раскрытым ртом. Потом она вдруг развернулась и ринулась назад, сунула мне мою сумку, бросив «пока», чмокнула меня еще раз и ускакала уже окончательно.

Я так разволновался, что дома, вместо того чтобы взяться за мясо, принялся нарезать круги по своей квартирке, не зная, что делать. Я не хотел никуда идти. Надо было это как-то донести до Хейли. Даже если удастся заставить её слушать, она расстроится. То есть… тьфу, вот гадство.

В итоге я решил отложить приготовление жаркого до завтра и согласиться поужинать с ней. Но только поужинать. А потом притворюсь, что мне внезапно поплохело или тому подобное. Я весь вечер над этим думал, но гарантии, что та не попытается вытащить меня в свет, не было. Я принял душ, оделся и сел за свое плетение из кожи. Занятие меня так увлекло, что я потерял счет времени и очнулся, лишь когда раздался стук в дверь.

- Вот это да! Ты тут и правда уютно устроился! - Она в темпе вальса обежала помещение, сделала пируэт и замерла, увидев на спинке стула мое изделие. Хейли осторожно взяла его в руки, словно птицу, которая вот-вот улетит от малейшего резкого движения. - Ах, боже мой, какая прелесть! Что это?

Я выругался про себя, что я не убрал его, перед тем как открыть дверь.

- Да так. Просто кожаная полоска. Плету иногда. Ничего особенного.

- Ты шутишь? Это же невероятно. Вау, у тебя здесь целых шесть рядов и узор, да еще перекрещивающийся. Она очарованно вертела ленту. – А это ожерелье или браслет?

Я сам еще не решил.

- Пока ничего.

Та выгнула бровь:

- Ну, раз ничего, подари эту вещь мне, когда закончишь.

Сначала я подумал, что Хейли смеется надо мной, но в ее взгляде было столько надежды, и я понял: она действительно искренна.

- Ладно, - смущенно согласился я, так как это показалось лучшим способом уйти от разговора.

- Здорово. - Она повесила ремешок на место и предложила мне руку. – Ну, пошли?

И надо же нам было у проклятых конюшен столкнуться с Трэвисом.

Тот седлал Чосера для вечерней прогулки. При виде меня с Хейли у него чуть челюсть не отвисла. Он прямо обалдел. Но уже через секунду справился с собой и улыбнулся. Хейли не преминула с ним заговорить. Я понял, что та сейчас все разболтает, и попробовал ей помешать, но опоздал.

- Так у тебя день рождения? - Он удивленно поднял брови. - Я понятия не имел.

- Я тоже! - выпалила Хейли. - Сама только узнала. И то, потому что застукала его в магазине за покупкой вина. Трэвис, представляешь, он хотел провести свой день рождения в полном одиночестве! Я решила это дело исправить. Сейчас мы едем ужинать, а потом пошляемся по барам

- Отлично придумано, – одобрил тот почти задумчивым тоном. Я похолодел от ужаса. На мгновение мне показалось, что Хейли собирается пригласить его с нами. Пронесло – закрепив седло, Лавинг коснулся края шляпы. – Желаю приятно провести время.

В городе целых три ресторана, но она выбрала то же кафе, где мы перекусывали с Трэвисом. Если у них есть рубленый бифштекс, я, как тогда, закажу его. Затем подумал о горячем сэндвиче с ростбифом, но так как это почти что жаркое, которое я собирался приготовить завтра, то возникла небольшая заминка.

- Возьми стейк, - посоветовала Хейли. – Он здесь особенно хорош. Я предпочитаю антрекот, но ты бери, что тебе нравится.

Да, неплохо бы стейк. Но дороговато. Хотя опять же - сегодня ведь мой день рождения, да и посидеть дома, как планировал, не получилось. И тут мне пришло в голову, что она, видя мои колебания, решит, что я просто не могу себе это позволить, и захочет заплатить за меня.

Так и случилось. Хейли заявила, что пригласила меня она, чем буквально вывела меня из себя. Мое негодование грозило выплеснуться через край. Стейк заказываю я. Значит, мне и платить. Подошла официантка, и я поспешил сделать заказ, не дав Хейли шанса даже рта раскрыть.

- Но ведь у тебя же день рождения! – возмутилась она, едва официантка удалилась. – Ты не должен платить.

- А ты не должна покупать мне стейк. Разве тебе не надо копить деньги на что-нибудь важное, на колледж, например?

Она хмыкнула:

- Я уже учусь в колледже, но надеюсь ко второму семестру перейти в университет. – Я недоуменно моргнул, а Хейли заулыбалась еще шире. - Муниципальный колледж Западной Небраски и Линкольнский университет. Тоже в Небраске.

Я кивнул и сделал глоток кофе.

- Молодец.

- Ты где колледж заканчивал? – поинтересовалась Хейли.

- Нигде, – буркнул я и со злым упрямством, нашедшим пристанище, вероятно, в обиженной на весь мир частичке меня, добавил: - Я не пошел в среднюю школу.

Хейли вытаращила глаза:

- Как?!

Кто бы сомневался, что даже после такого шока она не отстанет.

Я пожал плечами:

- Колледж не для меня.

- У тебя нет аттестата? - Я покачал головой. Она продолжила расспросы. - Но почему?

- Да какая теперь разница? - произнес я, стараясь придать голосу побольше удрученности.

- В наше время, особенно в условиях нынешней экономики… - Не договорив, Хейли покачала головой, но хватило одного взгляда, чтобы понять: пора бить тревогу. И не зря. – Ро, я намерена помочь тебе получить аттестат.

Господи Иисусе, ну прямо вторая Кайла! Я сделал строгое лицо и всем своим видом выразил несогласие.

Вот дерьмо; обычная девятнадцатилетняя девчонка вдруг за пару секунд преобразилась в воинственную амазонку:

- Уроков не очень много, и теперь можно учиться по интернету.

- У меня компьютера нет, - отнекивался я.

- У Трэвиса есть. И у меня тоже. – Хейли погрозила пальцем. – И даже не вздумай заикнуться, что тебе это не нужно. А теперь, если сейчас ты посмотришь мне в глаза и скажешь, что без аттестата о среднем образовании тебе было в жизни легко, я разрешу оплатить мой ужин. Или найди более подходящий аргумент, чем «мне это не нужно».

Я отвел взгляд. На крупных ранчо действительно часто отказывали именно по этой причине. Парней, которые ищут работу, много, и выбирают всегда лучших. Не знаю, но почему-то считается, что если вы четыре года просидели сиднем на стуле и тупо зазубрили из учебника всякую хрень, то обязательно лучше других. Как видно, так и есть. Я взял ложку и принялся вертеть в пальцах:

- Это просто не мое. Наверное, у меня что-то не так с мозгами. Слова просто сливаются, в голове сплошная каша и будто зудит. Я не могу ничего выучить по книгам. Со мной всегда так.

Однако мои отговорки, казалось, возымели на нее прямо противоположное действие; Хейли еще пуще воодушевилась:

- В том-то и дело. Твои мозги в полном порядке. Это зависит от методики преподавания. Хорошие учителя быстро определили бы, в чем дело. Или учителя в приличной, не переполненной школе. У тебя осязательное восприятие. Причем сильное. Стоит только посмотреть, как ты выполняешь сложную работу руками. У тебя, скорее всего, преобладают тактильные ощущения. Ты больше ориентируешься на запахи, цвета и образы. Как насчет слуха? Ты легко запоминаешь услышанное?

Да что ж такое? Я моргнул:

- Иногда. Но лучше, если я это увижу или повторю сам.

Она кивала с таким выражением, будто я – нежданный приз, свалившийся на нее с небес.

- Серьезно, Ро, позволь тебе помочь. У меня есть опыт. Это именно то, чем я хочу заниматься. У моего братишки тоже были в школе проблемы, мы с папой нашли выход из положения, вынудив администрацию составить для него индивидуальный план, выдать проверочные тесты, а некоторые даже переписать, убрав из ответов множественный выбор, который мешает выявить настоящее знание материала. Теперь брат получает высшее образование.

Хейли аж подпрыгивала на месте от избытка эмоций, а потом вовсе перегнулась через стол и порывисто схватила меня за руки.

- Ах, пожалуйста! Я бы включила эксперимент с тобой в список работ для поступления в университет, но ты не думай, что я из корысти, просто очень хочу тебе помочь! Видел бы ты, как огорчался мой брат, пока мы не заставили школу перевести его на инплан. Он считал себя недоумком. Ведь его чуть не начали пичкать риталином, а мама не позволила. И оказалась права. То есть, я знаю, что некоторым детям действительно надо принимать лекарства, но не всем, и уж точно не моему брату. Ему просто был нужен индивидуальный подход для раскрытия потенциала. Это эффективный метод. Я намерена стать учителем, лучшим специалистом в своей области. Великим учителем. Чтобы со мной считались, и такие ребята как мой брат, имели возможность учиться дальше. Я желаю этого всем сердцем и непременно добьюсь цели.

Несколько секунд я сидел, ошарашенно уставившись на Хейли. Какая там амазонка! Сама дьявольская сила природы во плоти. Клянусь, девчонка была способна одним своим взором остановить торнадо и прогнать его обратно в небо с поджатым хвостом. Но в то же время она не стремилась унизить или пристыдить. Хейли смотрела с такой убежденностью, словно верила в меня, и должен признаться, под ее взглядом я не ощущал себя ни слабоумным, ни ущербным. Черт, на какое-то время, даже мелькнула мысль, что и мне откроется дорога в университет.

- Ты обязательно станешь хорошим учителем, - вымолвил я наконец.

Она прямо засветилась и сжала мои ладони, которые продолжала держать в своих.

- Ну что, можно начать карьеру с тебя?

Если у торнадо никаких шансов перед ней устоять, чего уж говорить о простом парне.

После мне все же удалось частично восстановить чувство собственного достоинства: когда по завершении ужина пришла пора платить по счетам, я взял на себя оба. Хейли, разумеется, возражала, но я твердо заявил:

- Мой первый взнос за уроки.

О, на это стоило посмотреть - Хейли лучилась от гордости. По правде говоря, мне по-прежнему думалось, что ничего не выйдет, и я не стану брать у нее уроки, но в глубине души затеплилась надежда.

* * *

Прикинуться хворым и смыться домой к моим брауни и бутылке с вином не получилось. Честно, я и не пытался. На самом деле зависать в обществе Хейли было довольно забавно, и, как только я привык к ее суматошности, даже стал находить в этом удовольствие. Мы начали с бара под названием «У Сида», где я долго не хотел петь караоке, но, конечно же, все закончилось тем, что уступил-таки. Хейли хохотала, хлопала в ладоши, кричала, да и остальные завсегдатаи буйствовали не меньше. Для полноты картины я еще и играл на воображаемой гитаре.

Дочка Тори оказалась по-настоящему милой. Демонстративно повиснув на моей руке, лихо отшивала подкатывающих ко мне девочек, фактически набрасываясь. Сперва это немного напрягало, но когда она начала нашептывать на ухо, у каких парней тут самые крутые задницы, я успокоился. Хейли правда знала в них толк и умела выбирать. А один красавчик вроде строил мне глазки. Но сегодня меня не интересовал флирт. Ну, возможно, и интересовал, особенно после всего выпитого, но я и так весело проводил время. Ковбой мог подождать.

Хейли еще несколько раз раскрутила меня на караоке. К тому времени я уже выдул шесть порций пива, а моя подружка была трезва как стёклышко, потому что весь вечер потягивала диетическую колу. Так что по обоюдному согласию вести машину предстояло Хейли. Та нагло сцапала еще и мой счет, но я решил, что верну деньги позже.

Она реально тащилась от Дикси Чикс[4], и мы перебрали все их песни, которые только нашлись в музыкальном автомате. Я всегда любил петь, особенно в ансамбле, слова и мотивы знал, так что легче легкого. Зрителям мы понравились, и я от души зажигал, безбожно импровизируя с мелодией, даже выделывал бедрами кренделя в такт. Не знаю, что на меня нашло. Думаю, сказалось влияние алкоголя вкупе с нетипичной ситуацией; участок мозга, отвечающий за контроль над поведением, никак не мог взять в толк, что, черт возьми, делать.

Однако когда я заметил позади толпыТрэвиса, мои защитные инстинкты немедленно активизировались.

Господи боже, как же он был хорош в черных джинсах и своей коричневой ковбойской шляпе! Хотя, наверное, он всегда так выглядел, просто надел красивую рубашку. Но, муки адовы! Как мне на него смотреть, если он стал свидетелем моей разнузданности, да и остальные посетители тоже? Мы пели очередную песню, а я уже потерял способность нормально продолжать. Трудно сосредоточиться на словах и музыке, если все мысли занимает Трэвис, который стоит тут, слушает и следит неотступно. Кое-как я справился, но когда мы закончили, сказал Хейли, что мне нужно передохнуть.

Трэвис подошел к нашему столику, и Хейли ожидаемо предложила ему присоединиться.

Наверное, она не ошиблась насчет моего сенсорного восприятия, потому что, боже всемогущий, меня буквально обволокло знакомым запахом. Я чувствовал не только одеколон, но и аромат кожи. Вспомнил, какой у нее вкус, как он ощущается на языке. В тот момент мне не помешало даже пиво. Я все еще пытался не пялиться на Трэвиса, хотя то и дело украдкой бросал взгляд-другой. Лавинг тоже посматривал на меня.

Возник логический вопрос: а не приведет ли наша игра в гляделки снова к траху. Я очень на это надеялся. Следовало догадаться, что Хейли быстро вычислит, что между нами происходит. Та непринужденно болтала с Трэвисом, но я прямо нюхом чуял, как у нее в голове зреет какой-то план. На сей раз мне почти не терпелось подбодрить ее.

Наконец мы вывалились из бара и направили стопы в «Дикую лошадь»; на улице Трэвис пристроился рядом со мной. Я постоянно терял ориентацию, и он любезно поддерживал меня, а после нескольких проволочек и вовсе взял под локоть. Его сильная и уверенная рука похлеще алкоголя кружила мне голову. Я знал, что самое правильное - вернуться домой и лечь в кровать, потому что рано утром мне на работу. Но не хотел уходить. Без него.

В «Дикой лошади» было еще темнее и грязнее, чем «У Сида», но гораздо более шумно и многолюдно, хотя мы очень удачно втиснулись в кабинку. Убедившись, что нам никуда не деться из нашего угла, Хейли отлучилась за напитками, однако Трэвис не отстранился, а наоборот, прильнул ближе, давая понять, насколько возбужден. Его ладонь легла на мою ногу, отчего хотелось прямо замурлыкать.

- В последний раз, когда мы сидели в такой же барной кабинке и наслаждались живой музыкой, события приняли довольно интересный оборот, - обронил Лавинг.

Я наклонился нему и шепнул:

- Хочу тебя.

Его рука, скользнув выше, чуть отодвинула мою ногу в сторону. Потом он через джинсы сжал член в горсти, и я тоже придвинулся, позволяя ему ощутить собственное желание.

Но тут вернулась Хейли, я моргнул, приходя в себя.

Лавинг даже не подумал убрать руку, ни на секунду не прекращая коварный массаж и не давая мне сфокусировать внимание. Впрочем, я не настолько потерял связь с внешним миром, чтобы не услышать, как Хейли похвасталась:

- Я собираюсь помочь Ро закончить образование.

А Трэвису хоть бы хны; рука, знай, наяривала.

- Здорово. – Тот, казалось, нисколько не удивился. Полагаю, отсутствие у меня аттестата тоже не являлось для него секретом, как и тюрьма. Странно, что наводя справки, он не записал дату рождения.

Они с Хейли стали договариваться о том, что нам удобнее заниматься у Трэвиса и пользоваться его компьютером, но из-за проклятой руки смысл сказанного до меня доходил плохо. Под конец я не вытерпел. Потянулся к паху. Расстегнул молнию и сам задал направление, положив свою ладонь поверх трусов, на секунду прикрыл веки, рисуя перед мысленным взором яркий образ. Вот это кинк! Моя головка плакала смазкой, увлажняя твердый ствол, а Лавинг надрачивал его как ни в чем ни бывало. И между делом расспрашивал Хейли о работе на лето в интернате для престарелых, о маме, брате.

Тем не менее, его тоже наверняка припекло, потому что он вдруг произнёс:

- Кажется, мне пора домой, - и сжал моего дружка.

- Мне тоже, - отозвался я. Пора скорее заняться сексом.

Надеюсь, Хейли не заметила нашу возню под столом, но расшифровала намек верно:

- А я думаю посидеть еще «У Сида». Трэвис, ты не подбросишь Ро до дома?

- Да! - в унисон вырвалось у нас обоих. Она так красноречиво усмехнулась, что я понял: позже мне придется выложить ей все подробности. А сам втайне мечтал, что они окажутся незабываемыми.

Глава 6

- Итак, на сей раз всего месяц, - подытожил Трэвис, выруливая со стоянки на дорогу. - Явно наметился некоторый прогресс.

- Мне все время хотелось. - Пиво придало мне храбрости. - Только я не знал, как тебе об этом сказать.

- В баре-то ты нашел подходящие слова.

Пиво не просто ободряло. Оно развязывало язык:

- Но мне не нужны сердечки и букеты. Никаких отношений.

- И ты впал в панику? - Лавинг покосился на меня. – Неужели так струхнул, когда я привязал тебя к джакузи?

Я все еще сам не мог докопаться до первопричины:

- Не совсем. Пожалуй, когда ты ляпнул про кредит в гастрономе.

- Что? Это, по-твоему, отношения? Я лишь хотел заполучить себе повара. Тебя послушать, так надо было сразу без обиняков предложить гольный секс? Ладно. Так и запишем.

- Ты спятил? – Черт бы побрал мой болтливый язык.

- Еще чего. Раздражен – да. Но не спятил. - Он снова бросил на меня косой взгляд. - Монро Дэвис, что за идиотские мысли бродят у тебя в башке? Я уже уяснил, что ты против отношений. Поэтому не стану стеснять твою свободу. Очевидно, любые попытки подружиться тоже спугнут тебя, так что давай уж просто трахаться; у нас это отлично получается. Вот только рядом с тобой я буквально не могу сообразить, на какое место ногу поставить. Куда ни встань – все один хрен: ты так и норовишь сорваться.

По его словам, я прямо ненормальный. Хотя, возможно, он в чем-то прав.

- Я не завожу друзей.

- У всех есть друзья, Ро. Людям свойственно тянуться друг к другу. Мне кажется, ты неплохо сошелся с Хейли. Как ты её тогда назовешь?

Да почем мне знать?

- Хейли упрямая кобыла, - ответил я.

- Небольшой совет: не вздумай сказать ей такое в лицо, если не хочешь заработать по ушам. - Он улыбался. – Кстати, ваш дуэт смотрелся отпадно. Я и не подозревал, что ты способен настолько раскрепоститься.

Я тоже. Фактически, теперь, когда все закончилось и ко мне понемногу начало возвращаться равновесие, я даже почувствовал неловкость из-за того, что так выпендривался на публике. А разговоры об этом только усугубляли мое состояние. Воспользовавшись моментом, я нырнул в спасительную тишину и молчал до самого дома.

Из города в «Неизвестность» вела узкая проселочная дорога, и до сих пор в темноте я по ней не ездил. Шутка в том, что Небраску принято считать плоской, однако про западную Айову тоже говорят, что там одни равнины. По большей части - да. Особенно в тех местах, где проходит главная автострада, соединяющая ее с другими штатами. Проклятье, почему никому никогда не приходило в голову, что даже в строительство четырехполосной трассы не вбухали столько труда, сколько на поиски этих самых равнин? Ну, я хочу сказать, что наша ферма притаилась в холмах, через которые течет небольшая речушка. Холмы густо поросли деревьями, и, независимо от того, весна на дворе, лето, осень или зима, там бывает так красиво, что аж глазам больно. Даже солнце как-то по-особенному освещает землю, трава легко колышется на ветру, под его порывами в кронах шумят сочные зеленые листья — в мире нет ничего подобного. И мне плевать, что где-то существуют океаны и высокие горы. В тихих уголках тоже есть свое, ни с чем несравнимое очарование, которого больше нигде не встретить.

Все эти воспоминания разбудила во мне дорога на ранчо. Днем по обеим ее сторонам просматривались лишь поля с захудалой щеткой скошенной травы да островки зеленеющей в канавах растительности. С востока, в овраге, пролегало русло сухого ручья, глубоко размытое последним ливнем, полное торчащих переплетений корней, камней и грязи. Чуть ниже шел забор, отмечающий границу пастбища. По гравийному проселку с трудом разъезжались две машины, между колеями торчал гребень травы – мне нравилась эта дорога. Весь путь она петляла, переваливала через холмы, заигрывая с сухим руслом, миновала служебные постройки на краю поля, где обычно паслись овцы, и убегала в рощицу у подножия горного кряжа.

Ночью вокруг можно было различить только кромешную черноту и гравий, ну и мелькающие иногда ветки деревьев или траву на обочине. Создавалось впечатление, что мы едем в небытие, границы которого отдаляются с каждым мгновением, едва мы достигаем новой точки. Наверное, я находился под впечатлением от спиртного. Отчасти. А отчасти от общей ирреальности сегодняшнего вечера. Вместо того чтобы слушая радио и набив брюхо жареным мясом, как предполагалось, сидеть и плести свой кожаный ремешок, я, порядком набравшись и надорвав горло вокальными руладами, возвращался на ранчо вместе с Трэвисом в его грузовике, чтобы потом предаться горячему сексу. Мир перед глазами вращался, представляясь до абсурдности бредовым; во всяком случае, в тот момент я точно бредил:

- Хочу, чтобы ты меня снова связал.

Он бросил в мою сторону короткий взгляд:

- В прошлый раз это закончилось не очень хорошо.

- Знаю. Поэтому надо повторить опыт. - Я повернулся и посмотрел на Лавинга; его профиль смутно вырисовывался в свете огней приборной доски. - Я уже говорил. Связывание здесь ни при чем. Это все моя голова.

Он молчал, уставившись на дорогу. Ну, я и продолжил:

- Да ладно. Тебе же самому хочется. - Когда он опять не ответил, моя убежденность слегка поколебалась. – Ну, если нет…

- О, мне-то очень хочется.

Его спокойный низкий голос плавно обволок меня, вновь заставляя замереть.

Поскольку полной уверенности в том, что произойдет, когда мы доберемся до ранчо, не было, я попытался опять поплыть по течению и дать темноте затянуть меня в свой омут, отрешившись от действительности. Получилось, но я все равно осознавал присутствие Трэвиса, его рук, сжимающих руль. Чувствовал его запах, одеколон, пиво, неопределенный несвежий душок бара, который прилип к нам обоим. Вспомнил, как мы раньше занимались сексом, как ощущались его большие руки. Я так хотел его и всего того, что он сможет со мной сделать, что даже слегка испугался. Однажды это обратило меня в бегство, но теперь я засунул свой страх куда подальше. Я не собирался свалять дурака. Ну уж нет, только не на сей раз.

Начало неплохое. К тому времени, когда машина затормозила у дома, моя кровь уже закипала. Притаившись в темноте, я ждал его дальнейших действий. Трэвис положил ладонь мне на ногу, слегка нажал. Я не шелохнулся, пока тот, проведя рукой вдоль шва моих джинсов, погладил большим пальцем выпирающую под ними выпуклость. Потянул за молнию, и я приподнялся, чтобы помочь ему. Наконец штаны вместе с нижним бельем оказались стянуты на бедра. Меня тряхнуло, но я собрался с силами и позволил взять свой член в руку.

Тесная кабина и Трэвис. Очень близко. Так близко, что я чувствовал на себе его дыхание. Ладонь. Липкий винил под задницей. Чувствовал, как грубая джинсовая ткань трет мне голую кожу. Запах одеколона стал тяжелым, словно туман, смешиваясь с запахом секса, пота, предэякулята и члена - моего члена, растревоженного рукой Лавинга. Я знал, что он всего лишь разогревает меня перед основной частью и что завтра я проснусь затраханным, с больной, саднящей пятой точкой. И был готов. Готов к грубости. Готов к беспощадной езде.

Только вот к поцелую оказался не готов.

Не к такому поцелую, как этот. Возможно, я бы принял, если бы он схватил меня за подбородок, раздвинул губы и просто засунул язык ко мне в рот. Черт, да я затрепетал бы, даже плюнь он туда. Но это был другой поцелуй.

Медленный. Реально медленный, реально, мать его, медленный. Вдобавок Лавинг все время не сводил с меня глаз. Твердые и уверенные – они цепко держали мой взгляд, и я не мог отвернуться. До последней секунды мне казалось, что он вот-вот выкинет что-нибудь эдакое: укусит или оближет мне губы. Было бы здόрово. Но он наклонился, на несколько секунд замешкавшись в миллиметре от моего рта, словно прислушиваясь к частому дыханию, и просто поцеловал. Мягко. Сладко. Томительно нежно. А затем сделал это снова. И снова. Отреагировал я очень странно. Звоном в ушах. Болью. Тоской. Аж сердце защемило. Мне захотелось отвернуться, и я уже дернул головой.

В этот момент Трэвис опять запечатал мой рот своими губами, просясь внутрь.

Ненавязчиво. Будто крадучись. Руша мои порывы к сопротивлению соблазном. Когда даже это стало восприниматься слишком напористо, я вновь попытался отстраниться, но он уже перетянул меня к себе на колени.

А потом обнаглел. Целуя глубоко, тягуче, как любовник, одновременно лапая меня так настойчиво, что я больше не посмел рыпаться. Очень скоро выяснилось, что если я хочу добиться чего-нибудь пожестче, то должен быть милым. Если я поцелую его в ответ, впущу в рот, а мое тело послушно размякнет в его объятиях, и самое главное - если я не стану уклонялся от сладких, отнимающих волю поцелуев, то в итоге Лавинг не устоит. Укусит за подбородок, ущипнет сосок или скользнет пальцами в промежность. Он сводил меня с ума. В любую секунду я грозил взорваться от нервного напряжения, волнения и неловкости разом.

Наконец, бросив терзать мои губы, он зашептал, уткнувшись носом в ухо и не переставая работать рукой внизу:

- Суть в том, что сколько бы я не желал тебя трахнуть, сколько бы не мечтал связать, достать хлыст и пороть, пока твоя кожа не заалеет как свекла — а мне отлично известно, что ты сам этого хочешь и согласишься испробовать абсолютно все, — я как не крути не смогу избавиться от ощущения, что чем активнее мы этим займёмся, тем вероятнее ты уедешь из «Неизвестности». И чем чаще я буду приглашать тебя на родео или на ужин, или просто на кухню, тем скорее мне придется искать нового работника, разбирающегося в овцах. - Он смолк на мгновение и надавил пальцем на мое отверстие. – Ну, скажешь, я заливаю?

Еще четверть часа назад это откровение напугало бы меня до уссачки, заставив чувствовать себя пойманным в ловушку. Но я мог думать только об одном: если отвечу правильно, то заполучу этот проклятый палец. И пообещал:

- Я не уеду.

Палец дразнил, по-прежнему не входя.

- А ты мне не врешь, мальчик?

- Нет, сэр. - Я закрыл глаза и попытался насадиться на палец. – Пожалуйста, сэр.

Но он не собирался смягчаться, во всяком случае, пока не убедится в моей правдивости:

- Я знаю, чего тебе надо, ковбой. Тебе нужен просто трах. Место, где скрыться. Работа. Ну и, пожалуй, немного развлечений на стороне. И ты категорически против совмещения секса и работы. Но все это находится здесь, Ро. Кроме того, я хочу стать твоим другом. Я не прошу какой-то особой близости. Хотя все-таки жду, что ты в перерывах между хлопотами по уходу за овцами иногда перекинешься со мной словечком, ну и позволишь связывать и трахать до посинения. Ну что, рискнешь, как мужик, иметь со мной дело, или слиняешь сегодня же ночью?

Голова шла кругом, тело ныло. Это было мучительно. Но, Господь всемогущий, он уже завел меня на полную катушку. «Как мужик». Нарочно сказанул, чтобы взять на слабо. Чушь собачья.

Но действенная. Зацепила-таки на крючок, вот почему я ответил честно:

- Не знаю.

Хватка на моем плече ослабла:

- Ну вот, я же говорил.

Я покачал головой, не открывая глаз:

- Ты меня пока слишком плохо знаешь, чтобы заявлять такое.

К моему удивлению, он усмехнулся, и я сразу почувствовал себя необычайно легко.

- Да нет, знаю. Лучше, чем ты думаешь. Уверен, что ты парень отчаянный, и это так и есть, Ро. - Я молчал. Лавинг поглаживал мою потную шею. Потом наклонился и укусил за ухо; я вздрогнул, но когда тот заговорил, снова притих. - Боишься, что я задумал сделать тебя своим любовником? Ну так мне не нужен любовник. И партнер тоже. И муж. Я хочу просто мальчика. Шлюшонока, чтобы исполнял мои приказы. Хочу нарядить тебя в одни только сапоги со шпорами, кожаные ковбойские гамаши, воткнуть в зад хвостик и велеть отсосать мой член. – Меня опять прошибло дрожью, но его зубы прихватили мою мочку, принося расслабление. - Я хочу, чтобы ты работал на меня, готовил мне еду и разговаривал со мной. И хочу трахать тебя, Ро. Трахать так, чтобы ты ни о ком другом даже помышлять не смел. Хочу, чтобы ты был моим. Моим. Хочу поставить на тебя свое тавро, как на рогатый скот. Не потому что люблю. А потому что хочу тебя, и потому что не желаю, чтобы тобой владел кто-то еще.

Пока он все это выкладывал, у меня чуть мозги набекрень не свернулись, я совсем запутался в том, что испытывал. Облегчение. Страх. Надежду. Ужас. Возбуждение. Разочарование. Радость. Подозрение. Я не успевал отследить, на что как реагирую. Чувства накатывали одно за другим, словно морской прибой. Никакой надежды даже рта раскрыть. Очевидно, он ждал от меня каких-то слов — например, что не сбегу, - а я трусил, так как знал, что не смогу этого произнести. Не смогу. Мое молчание наверняка разозлит его, он все прекратит, и не останется иного выбора, кроме как уехать…

При этой мысли в груди так сдавило, что я согнулся пополам.

Но Трэвис больше ничего не говорил. Он просто подцепил меня за подбородок и насильно повернул мою голову к себе, вынуждая открыть глаза и посмотреть на него.

Мы вдвоем с трудом помещались на сиденье; я – у него на коленях со спущенными джинсами, в мятой, наполовину расстегнутой рубашке. Он не отпускал мой подбородок. Несколько секунд я был в состоянии думать только о том, что мы словно сошли с обложки одного из любовных романов, которые моя мать покупала в «Волмарте», разве что парни на них не обнимали парней. Правда я сроду не читал таких книжек, но не сомневался - там персонажи никогда не признаются женщине, что добиваются её из собственнических побуждений и исключительно ради секса.

Только вот ощущал я себя прямо как те бабы на обложках, и вовсе не из-за того, что Лавинг держал меня точно герой-любовник. Хотя и из-за этого тоже. Просто еще никто никогда не держал меня так. Никто не сгребал как Ретт Батлер и не претендовал на меня. Парочка ребят пытались прощупать, что я думаю об отношениях, но едва заслышав “отношения”, я приходил в дикий ужас. Я воспринимал это не просто как прощупывание. А как заявление прав.

Сейчас я уже ни о чем не жалел. И не чувствовал себя бабой. Я чувствовал, что буря во мне начинает успокаиваться. Трэвис будто бутылку раскупорил, и содержимое начало выплёскиваться наружу. Но когда я посмотрел на него, волны улеглись, потому что если у меня внутри море, то его серые глаза были самой большой чертовой чашей в мире, принявшей это море. Они не дали мне захлебнуться, подхватили и помогли.

Я поддался. Откинулся, потянулся навстречу приоткрытыми губами и уступил его притязанию, впустил в рот, даже расслабил задницу, чтобы он мог проникнуть и туда. Я позволил ему завладеть собой, и впервые на моей памяти занялся с кем-то любовью, не думая о том, как уйти после секса или как дальше сохранять дистанцию. Я просто позволил брать себя и получал удовольствие.

Сим я подтвердил, что отвечаю заявлением на заявление, а это, надо заметить, требует от человека уже гораздо бόльшего.

* * *

Трэвис направился не к дому, а к конюшне, к денникам под моей квартиркой.

Их здесь было примерно пятнадцать, но только в трех стояли лошади. Остальные паслись вместе с овцами.

Он увлек меня в одну из пустующих секций.

Взял мои руки, положил на загородку у двери и привязал запястья к рейкам толстым тросом, заботливо обернув тот поверх манжет рубашки, чтобы не травмировать кожу. Но узлы оказались крепкими - освободиться я не мог.

Потом он сдернул с меня джинсы до самых лодыжек и ноги тоже привязал, расставив их настолько широко, насколько позволили болтающиеся на щиколотках штаны. Шлепнул меня по заднице и куда-то свалил.

Прошло минут двадцать. Я торчал там в одиночестве; в крови гудит, член навострился, словно приспущенный флаг. Мы трахнемся! Ну, в смысле, трахнемся. Грубость веревки волновала. Прохладный вечерний воздух щекотал голую задницу, напоминая, что я бесстыдно выставлен на обозрение, и вызывая неконтролируемое желание нагнуться к стене. Лавинг, конечно, намеренно заставил меня томиться - ну и пусть. Мое нетерпение лишь усиливалось. К тому времени, когда он наконец вернулся, я только и мечтал, что обсосать ему любые части тела, дабы продемонстрировать, как хочу трахаться и как безмерно счастлив, что это произойдет. Но тут заметил то, что он приволок на плече.

Своего рода скамья, очевидно, самодельная. Наполовину деревянная, наполовину металлическая, частично обтянутая мягкой прокладкой. Судя по специфическим деталям, явно проект и работа любителя, а не профессионала. Как по мне, так это больше всего походило на приспособление для выпячивания задницы под нужным углом.

Черт, да.

Я едва шею не вывернул, стараясь разглядеть, как Трэвис чем-то занят посреди стойла, потому что тот нарочно выбрал место вне моего поля зрения. Слышались какие-то щелчки, стук, пару раз мелькнула веревка, но что конкретно там творится, видно не было. И вдруг без всякого предупреждения удерживающие меня путы оказались разрезаны ножом, и я рухнул прямо Трэвису на руки. Вздрогнул от неожиданности и предвкушения, но тот коротко прижал меня к себе:

- Ты в порядке?

Я кивнул, затем импульсивно повернулся, намереваясь его поцеловать.

Однако в последнюю секунду одернул себя, осознав, что в этой игре сначала следует испросить позволения. Я придал глазам просительное выражение, в надежде приоткрыв губы.

Гортанно зарычав, он склонился и впился мне в рот крепким поцелуем, просунув язык внутрь. Свободной рукой захватил мой член и несколько раз провел по нему, заставляя стонать. Язык норовил нырнуть в самое горло, и я впустил, чтобы тот проник так глубоко, как только ему захочется. Но когда Трэвис отстранился, я не сделал попытки воспрепятствовать, а просто смирно стал ждать дальнейших указаний.

Я твердо решил быть очень, очень хорошим мальчиком.

Потом он нагнул меня над скамьей, привязал к веревкам, которые сначала закрепил на противоположных стенах стойла, и пристегнул мои конечности к самому приспособлению.

Как я понял, к задаче Лавинг подошел с чувством, толком и расстановкой, причем многое предназначалось специально для моей персоны. Соорудив из сена некое подобие платформы, он водрузил на неё скамью и, прежде чем привязывать меня, отрегулировал ножки. Подстроил агрегат под мой рост, но не до конца. Так вот для чего понадобились веревки: чтобы те принимали на себя основной вес тела. Ну а напряжение в пояснице снимало сиденье. За следующие несколько минут я успел сообразить, что оно также предназначалось для того, чтобы фиксировать мою пятую точку в нужном Трэвису положении, но сейчас выполняло чисто косметическую функцию.

Веревки, однако, тот принес из дома. Нейлоновые, мягкие, чтобы не натирали. Кто часто имеет с ними дело, знает, о чем я. Разница ощутимая, должен сказать. Веревки удерживали меня широко раскрытым, связанным и беспомощным, но не врезались в кожу. Я теперь сам был как сплошная кожа, потому что вместе с тем, первым тросом, Лавинг избавил меня и от рубашки, и от джинсов, и от трусов.

Впрочем, ботинки снова нацепил. А на башку нахлобучил ковбойскую шляпу. Шляпа такая прикольная - фетровая, темно-шоколадного цвета, почти черного. Не чета моей стетсоновской соломе, которую я носил на работе. Хотя проливные дождички в этих краях выпадали редко, все же я не рисковал - ничто так не портит хороший фетр, как вода. В общем, шоу ожидалось интересное.

То есть, со мной в главной роли.

Трэвис не стал тратить времени даром и перешел прямо к главному – к траху. Не раздеваясь, принялся ощупывать меня руками, шаря по всему обнаженному телу, избегая, однако, ануса и члена. А вот губам внимание уделил, даже скользнул между ними пальцами. Вкус отдавал веревкой и кожей, и я с силой всосал, оглаживая фаланги языком, пока те исследовали мой рот. Выразительно поглядел на Лавинга из-под шляпы, давая понять, как они мне нравятся, и очень надеясь, что тот поймет, как я хочу, чтобы их поскорее заменил член. На секунду я прямо возгордился, потому что его глаза потемнели и он даже приблизил к моему лицу свой пах. Я с жадностью понюхал ширинку и посмотрел на своего мучителя самым красноречивым взглядом, на какой только был способен. Но Лавинг лишь погладил меня по щеке и отошел.

Обогнув скамью и пристроившись с арьергарда, он учинил моей заднице настоящий маленький праздник.

Сначала вылизал там так, как меня еще никогда в жизни не вылизывали. Потом без лишних прелюдий, ни слова не говоря, даже не погладив мимоходом, раздвинул половинки и быстрым решительным движением вонзился внутрь. Ну, под «внутрь», я подразумеваю дырку. Его язык обрабатывал ее не хуже члена. Я прогнулся, поставляясь. И незамедлительно получил звонкий шлепок по ягодице, от которого аж подскочил, так что Лавингу пришлось приструнить меня еще разок. Вскоре он облизывал, сосал, трахал, шлепал так усердно, что я извивался, корчился на скамье и стонал, страстно молясь, чтобы тот никогда не останавливался.

Палец оказался для меня почти такой же неожиданностью, он и трех раз не двинулся, как за ним воткнулся второй. Меня обожгло болью. Дыхание невольно перехватило, вырвался вскрик. Но деваться некуда – давление не уменьшалось, - я потел, пыхтел и охал, а потом жжение переросло в удовольствие. Развлечение на сухую продолжалось еще некоторое время, пока постановщику не наскучило. Я гадал, что меня ждет следующим.

Ага. Большой силиконовый пенис с хвостом.

Предварительно дав полюбоваться, Трэвис велел облизать новое орудие. Оно было фиолетовым, с узким кончиком и толстым основанием, но меня особенно впечатлила длина. Ни дать ни взять – конский хвост. Однако едва только конец достал до глотки в самой тревожной глубине, я обо всем на свете забыл, думая только о том, как далеко этот шельмец способен проникнуть в прямую кишку.

Трэвис с улыбкой трахал мой рот:

- Из тебя получится очаровательный пони, - заметил он.

Меня охватила дрожь – его голос звучал так развратно. Не верилось, что это тот самый джентльмен, который еще недавно в баре рассыпался в любезностях перед Хейли, уважаемый владелец ранчо, вызывающий восхищений чуть ли не у всей округи. Сейчас я никак не мог вообразить его перед студентами колледжа, особенно преподавателем математики. Ведь в настоящий момент он обучал меня ничему иному, как технике заглатывания фиолетового пениса из силикона, и я знал, что скоро тот погрузится в мою задницу.

Лавинг смазывал девайс, сидя передо мной на табурете. Не спеша, обстоятельно.

- Куда эта штучка нацелилась, мальчик? - спросил он.

– Ко мне в зад, сэр, - ответил я, не спуская с него глаз.

Тот не прекращал работу.

- Как считаешь, поместится?

- Да, сэр. - Я заелозил на скамье.

- И в кого ты тогда у нас превратишься?

- В вашего пони, сэр.

Трэвис хмыкнул. Перепачканная лубрикантом рука картинно застыла над жирно поблескивающим пенисом. Вот садюга. Хочет удостовериться, что от меня ничего не ускользнуло, включая то, как он доволен уготованным для меня амплуа и с каким наслаждением собирается таранить этой игрушкой мою дырку.

Я приложил все усилия, демонстрируя, что всей душой желаю поскорее заполучить подарочек в себя.

Принять такой презент оказалось тяжело, даже тяжелее, чем я думал. Он весь был украшен кучей ребристостей, и к тому времени, когда Лавинг загнал его наполовину, у меня уже почти не осталось сил. Но тот был неумолим, так что я поневоле брал и брал, пока наконец не почувствовал шелковистые волосы хвоста. Трэвис наградил меня шлепком по заду, от которого я чуть не сиганул с лавки, если б не веревки. Потом он обратился к моему разгоряченному лицу и поднес что-то ко рту.

Мундштук. Не совсем обычный, из мягкого упругого материала, чтобы я не прокусил себе язык во время ударов. Мысль о том, что мне действительно понадобится такая вещь, сильно возбуждала. А кожаные поводья на концах вообще привели в восторг, особенно когда Трэвис взялся за них и потянул, запрокидывая мне голову.

Это позволило увидеть в его другой руке хлыст. Я закрыл глаза и тихо застонал от нетерпения.

- Зажми мундштук зубами, - распорядился Лавинг, - но если станет совсем невмоготу, выплюнь и скажи «стоп». Если по каким-то причинам не сможешь, просто отрицательно мотни головой. Иначе я не остановлюсь. Нам предстоит знатная скачка, пони. Ты поскачешь на этой надежной скамье, а я буду погонять тебя и всю дорогу нахлестывать твои чу́дные полупопия. Кивни, если уяснил условия.

Я поспешно кивнул, хотя плохо представлял, как это, «скакать на скамье». Наверное, он имел в виду, что мне просто предстоит дрючить её как собака тапок.

Срань господня! Как же я ошибался.

Я и не подозревал, что в скамье есть отверстие, пока Трэвис не пристроил в него мой член. Поначалу я забеспокоился, потому что сразу подумал о том, что непременно натру себе причиндалы об эту проклятую деревяшку, но когда мой дружок оказался в норке, я стиснул мундштук и застонал. О, боже! Словно в заднице. Даже так же тепло. Отверстие заканчивалось чем-то вроде телесного мешочка, ну, или имитации вагины. Да уж, какие тут шутки - если трахать лавку, то по-настоящему. Я замычал и толкнулся несколько раз на пробу. Как же приятно...

На поясницу обрушился удар хлыста. Я взвыл, не выпуская мундштук изо рта, и тут же замер.

- Ничего не предпринимай без команды, пони, - велел Трэвис. Я сокрушенно опустил голову - самому следовало догадаться. Да, я волновался, но это не оправдание.

Трэвис снял с меня ковбойскую шляпу и успокаивающе провел ладонью по волосам:

- Ну тихо, тихо. Просто стой смирно, пока я не скажу. Тогда поскачешь. Понял?

Я кивнул и попытался ткнуться носом ему в руку.

Он не возражал, потом вернул шляпу на место. Взялся за поводья, встал позади и расставил ноги, прижимаясь пахом, чтобы дать почувствовать грубость своих джинсов. Любовно огладил круп. Затем, потянув за уздечку, заставил меня поднять голову и хлестнул.

- Поехали!

И мы погнали. Мой член трахал скамью, в заднице дергался силиконовый пенис, по промежности со свистом проносился хвост. Я стонал и всхрапывал, потому что на ягодицы ритмично опускался хлыст, обжигая то с одной стороны, то с другой. Я скакал шибче. Кивал головой, подбрасывал бедра, воображая, что лечу по полям и несу Трэвиса куда ему вздумается. Тот понукал меня хлыстом. Игрой здесь и не пахло, все происходило точно всерьез. Да этот мужик просто кремень! Порол мою задницу с таким азартом, что та явно не просто покраснеет. А сплошняком волдырями покроется. Он прямо вжился в образ, даже отклонялся назад, резко натягивая поводья и вынуждая меня страшно напрягать шею и приподниматься, когда хлыст разрезал воздух. То и дело слышались окрики: “Хи-ях! Давай, мальчик, быстрее! Быстрее!” Я долбился в скамейку, пофыркивал, вскидывался в нужное время, подмахивал - в общем, разошелся. Как никогда в жизни разошелся. Превратился в его пони. Стал его мальчиком. Принадлежал ему целиком и полностью.

Когда поводья натянулись, я сначала не среагировал. Лавинг осадил жестче, так что пришлось присмиреть и покориться. Он освободил мои руки, оставив ноги связанными. Только ослабил на них веревки. Пока он возился, я лежал тихо. Потом он стянул свою рубашку и набросил мне на спину. Сердце заполошно забилось. Но я набрался терпения и ждал, наблюдая, как тот раздевается, снимает ботинки, джинсы.

Обнажившись, Трэвис взял мои ладони, положил к себе на плечи, и я тут же сцепил их у него на шее. Он отпихнул скамью, опрокидывая меня в сено.

Прежде чем мы повалились, Лавинг успел обернуть мою талию рубашкой, чтобы защитить исполосованную пылающую плоть от излишних травм. Хотя хлопковая ткань для соломы не помеха – один черт колется, в чем я убедился, едва коснувшись подстилки. Но заботливый жест показался мне таким трогательным, что я решил не обращать на неудобства внимая.

Безропотно позволил Трэвису разложить мои ноги в бессовестно открытой позе, дал снова стянуть веревкой, привязанной к болту в стене. Стоя прямо передо мной, Лавинг раскатал на себе презерватив и смазал лубрикантом. Вытащил хвостатую игрушку, отшвырнул в сторону.

Испустив стон, я обнял его. Он вошел, и скачка возобновилась.

Я даже забыл, что не выплюнул мундштук, пока не захотел поцеловать Трэвиса, а когда вспомнил, аж глаза вытаращил. Тот лишь усмехнулся, убрал помеху и схватил меня за челюсть:

- Открой.

Я повиновался. А потом опять застонал, потому что он стал трахать мой рот языком как задницу членом – в едином ритме. Когда Трэвис потянулся рукой вниз, моему петушку хватило какой-то пары-тройки рывков, чтобы я вознесся на небеса, Слава богу, он не слазил с меня до тех пор, пока я не забился под ним и не заскулил как собака. Засадив напоследок четырьмя мощными толчками, Лавинг тоже излился.

Я сожалел, что не мог ощутить его по-настоящему. Я никогда и никому не позволял этого, но сейчас хотел, просто до безумия хотел. Хотел, чтобы по моей промежности потекло мужское семя. Хотел почувствовать, как оно наполняет моё нутро. Хотел, чтобы он кончил прямо в меня и заткнул анальной пробкой, чтобы сохранить все до капли. Шокирующая мысль. Но я совсем размяк, прямо-таки расплавился по его потной волосатой груди и облобызал ему шею.

Трэвис подобрал упавшую шляпу и, отстранившись, снова напялил мне на голову со словами:

- Дарю. С днем рождения.

Я расплылся в улыбке, никак не желающей сходить с губ. Залихватски коснувшись края шляпы, откинулся на сено, пресыщенно и удовлетворенно глядя на Трэвиса. Улыбался, пока он не наклонился и вновь не поцеловал меня, сначала мягко, затем неистово. Я поерзал на его рубашке, позволяя проглотить свой тихий возглас боли, потому что в мягкое место впилась солома, когда Лавинг устроился между моими бедрами и потерся липким членом об мой. Пальцы опять бесцеремонно нырнули ко мне в дырку.

Утром я не смог выйти на работу, а на лошадь садиться – и подавно целую неделю.

Это был самый лучший чертов день рождения в моей жизни.

* * *

Назавтра, как и в большинство последующих дней, я опять хозяйничал на кухне Лавинга и стряпал для него.

Вечером мы поужинали моим жарким, приготовленным в его духовке. За продуктами ему пришлось самому сходить ко мне на квартиру, так как наша встреча накануне имела плачевные последствия: мне было реально хреново. Но Трэвис ничуть не рассердился по поводу того, что я прохлаждаюсь. Напротив, он участливо поинтересовался: «Болит?» Услышав в ответ «да», пустился в извинения, но я лишь покачал головой. Тогда тот просто похлопал меня по плечу и попытался сделать все, чтобы облегчить мои страдания.

Если честно, мы чуток увлеклись той ночью, и, к чести Трэвиса будет сказано, он осознавал свою долю вины. Как сценаристу, ему полагалось убедиться, что игра не слишком далеко зашла, только вот на самом деле она оставалась в рамках. Но после той ночи, когда он проявил обо мне такую заботу, а так же понаблюдав за ним на другой день, я узнал, почему он так расстроился.

- Иногда я не возражаю против небольшой боли. - Я лежал на животе на полу, приподнявшись на локтях и прихлебывая поданный Трэвисом кофе. – Воспаленная задница - лучшее средство против тараканов в голове. – Затем после короткой паузы пояснил: - Что бы там тебе не болтал раньше тот парень, я не вру.

Тот сел передо мной и скривился, глядя в свою кружку:

- Райли. Студент, с которым я сюда приехал. Уверял, что в порядке, когда это было вовсе не так. - Он водил пальцем по ободку кружки. - И в постели и вообще.

Я поднял брови:

- Студент?

На его губах появилась лукавая, без тени раскаяния усмешка:

- Аспирант. И я у него ничего не преподавал, но такое все равно запрещено. Ну да ладно, теперь это не имеет значения. - Трэвис опустил голову, улыбаясь воспоминаниям. – Он так хорошо научился говорить «да, доктор Лавинг», что я начал забываться. - Он протянул руку и погладил меня по щеке. - Это его скамья. Мы сделали её вместе. Но он был ниже тебя ростом, так что пришлось ее чуть-чуть модифицировать.

От нежности прикосновения в теле зародилось легкое сладкое волнение.

- Но ты говорил, что ему здесь не нравилось.

Трэвис покачал головой:

- Райли лгал не только мне, но и себе самому. Его отъезд сильно разозлил меня тогда, но со временем я понял, что это лучшее из возможный решений. Мы дали слово, что будем во всем честны, и в конечном итоге лгали оба. Он не хотел здесь оставаться. Не хотел вместе строить ранчо. Жить со мной — да, хотел, но так, как мы жили в Омахе, той жизнью, что я ненавидел. Красивый дом, вечеринки. Гости. Посиделки на диване. – Лавинг нахмурился. - Не то чтобы я совсем не любил такие вещи. Просто… - Грустно вздохнув, стал рассеянно гладить большим пальцем мою губу. - Он хотел отношений, объятий, милых глупостей, цветов. Но не признавался, что несчастен. Впрочем, как и я. Только я притворялся гораздо дольше.

Боясь пошевелиться, я наслаждался ощущением его пальцев. У меня возникло желание посмотреть ему прямо в глаза и пообещать, что никогда не солгу, но я сомневался, что это правда. Вот и безмолвствовал, позволяя себя ласкать. Несмотря на то что в заднице щипало и ничего, кроме мази, она бы не вытерпела, мне было хорошо. Горячая кружка согревала руки, Трэвис гладил губы. Тишина и покой. Люблю, когда так спокойно и легко.

И все же через несколько минут мне пришлось разрушить очарование момента:

- Ну, я созрел для ужина.

Мои слова вызвали у него улыбку. Я принялся готовить, обвязавшись вместо передника кухонным полотенцем, а Трэвис, сидя за столом и потягивая кофе, не спускал с меня глаз. Ну, ни сколько с меня, а сколько, в основном, с моей задницы.

- Господи, я никак последнее дерьмо из тебя вышиб, да? – обронил Лавинг.

- Это точно. - Я бросил порезанный лук в ростер, за которым по моему настоянию Трэвис специально ездил в город. Он хотел купить какой-нибудь навороченный, но едва я узнал, что в магазине есть самый простой – дешевый, черный в белую крапинку, как у моей матери, - велел без него домой не возвращаться.

- Тебе все еще больно?

Я пожал плечами и потянулся за миской с грибами, чтобы сполоснуть:

- Не слишком. – Я невесело усмехнулся, обернувшись через плечо. – Терпимо.

Хватило одного брошенного на его лицо взгляда, чтобы меня прошило дрожью.

- Проклятье, Ро, стоит только подумать о том, что я мечтаю с тобой сделать, как у меня в яйцах начинает ломить.

Я сосредоточился на готовке, пытаясь охладить возбуждение, но член против воли начал твердеть.

- Дай мне несколько дней, а потом можешь угощаться сколько угодно.

За спиной раздался звук отодвигаемого стула – Трэвис встал, и я догадался, что сейчас тот подойдет ко мне. Но, все равно подскочил, когда на мое голое плечо опустилась его рука.

- Если ты сбежишь… - конец фразы повис с воздухе.

Я замотал головой, смущенно уставившись на жаркое:

- Не собираюсь я сбегать.

Рука напряглась:

- Нет, собираешься. Но я сделаю так, что мой хлыст, которым я тебя вчера отходил, покажется лишь кошачьим язычком, облизавшим палец твоей ноги.

Он явно преувеличивал - после такого я бы точно ласты откинул, но у меня от волны жара чуть внутренности не потекли. Я занервничал, правда не очень сильно. Ну, это трудно объяснить. Словно лучик надежды, но обжигающий. Когда его рука тверже сжала плечо, я понял, что так и не ответил. Кивнув, вынужденно повернулся и уткнулся носом ему в подбородок, чтобы показать, что не остался равнодушным. Потом вновь засуетился у духовки.

Я так и не сбежал. Не знаю, что конкретно произошло, но что-то изменилось, и это что-то заставило меня почувствовать себя свободнее, гораздо свободнее, чем когда-либо на моей памяти. Думаю, в какой-то мере сыграло роль то, что он тоже не хотел отношений. Все предельно ясно – мы трахались и только. Между нами даже возникло нечто вроде дружбы, что, в общем-то, не плохо. У меня в подобных вещах мало опыта, хотя могу с уверенностью сказать - с Лавингом я сошелся так близко, как ни с кем другим в своей жизни. Однако это нисколько не напрягало, потому что мы просто трахались.

Не так много, как поначалу, но случая не упускали. Несколько раз отсасывали друг другу, правда настоящим сексом занялись лишь через четыре дня, и даже целую следующую неделю между нами все было довольно ванильно. Как я понял, Трэвис миндальничал со мной не только из желания дать мне возможность полностью выздороветь; скорее, он боялся, что у меня вот-вот сдадут нервы. Напрасно. Нервы выдержали.

Готовил я для него теперь все чаще и чаще. Сначала жаркое, потом свиные отбивные, потом стейк. Оказалось, путь к сердцу мужчины действительно лежит через желудок. Никогда бы не поверил. Ага, а картофельный гратэн так и вовсе способен заставить Лавинга кончить в штаны. Он еще тот гурман. Вскоре я каждый вечер стал дежурить у него на кухне.

С некоторых пор, несмотря на нашу осторожность, люди начали замечать, что я постоянно торчу у босса в доме. Наверняка многие подозревали, что это куда большее, чем кулинарный интерес.

Ребята на ранчо не болтали, но я прямо затылком чувствовал, как те следят за нами, особенно в конце дня, когда я спрашивал, чего мистер Лавинг хотел бы на ужин. Пол, парень, который работал на «Неизвестности» почти столько же, сколько и Тори, всегда бросал на меня особенно пристальные взгляды, если Трэвис оказывался поблизости. Но тоже ничего не говорил, поэтому я полагал, что достаточно осмотрителен, но со временем начал думать, что тот о многом догадывается.

Хейли, очевидно, знала и явно одобряла. Девчонка взяла обыкновение заглядывать перед ужином по вторникам и четвергам, помогала мне с подготовкой к экзаменам и всегда засиживалась допоздна. Я поинтересовался, что думает на этот счет ее мама, но та лишь фыркнула и ответила, что, по мнению её матери, для приготовления еды достаточно распаковать пиццу или вскрыть консервную банку.

Уверен, отцу она про нас с Трэвисом ни словом не обмолвилась, но Тори, кажется, сам понял. Очевидно, сделал соответствующие выводы, когда приходил давать отчет, и всякий раз заставал меня на кухне. Через несколько дней Тори не вытерпел и все-таки спросил, чем это так вкусно пахнет. Я тогда делал мясной рулет, потому что мне прямо страсть как захотелось рулета. Мясного рулета с печеной картошкой и сладкой отварной морковью. Выражение лица Тори на секунду озадачило, а затем я рассмеялся, потому что, черт меня подери, если взгляд «пожалуйста-позволь-отведать-твоего-кушанья» отличается от «пожалуйста-позволь-отведать-твоей-задницы». Господи, что за глупости лезут в голову - только этого не хватало. Он же управляющий. Я пригласил его с нами поужинать. Тот, даже не дослушав, вытащил мобильник и сообщил жене, чтобы скоро не ждала.

Уже в постели я рассказал об этом Трэвису, чем хорошо его повеселил.

Теперь — только не подумайте, что я переехал к нему, ничего подобного — я очень часто у него спал. Не каждую ночь, иногда я уходил к себе, чтобы побыть немного одному у себя в квартире, и снова возвращался трахаться. В тот раз я остался, потому что Тори задержался после ужина. Мы сидели за столом, пили пиво, обсуждая коров и овец. Вскоре разговор перешел на политику, в которой я ничего не смыслил, и я отправился мыть посуду. Трэвис и Тори оба либертарианцы и ярые поборники гражданских свобод, возмущенные постоянным “вмешательством правительства”. Несмотря на все те субсидии, которые оно подписывает каждый год. Хотя я понимаю, что с их точки зрения, все те нормативные акты, которые, как предполагалось, призваны помогать мелкому фермеру, только наполняют карманы крупных сельскохозяйственных корпораций. Я не очень-то жалую политиков. По мне так они все продажные, и я просто не понимаю, как расширение возможностей для крупных компаний может чем-то нам помочь. Но свое мнение вслух не высказывал, потому что у Трэвиса чертова докторская степень, а я даже среднюю школу не закончил. Поэтому не имею права голоса.

Я сделал большую ошибку, поделившись своими соображениями с Хейли.

- Какого хрена! Как это не имеешь права? - Она захлопнула ноутбук и скривила губы. – Это они тебе такое сказали?

- Что? Нет! - Я протестующе поднял руки. Боже. – Я сам так думаю, потому что у меня нет образования, как у них.

Но все только ухудшилось:

- В мире полным-полно идиотов, машущих перед другими своими дипломами. Но существуют действительно умные люди, которые не знают и половины того, что знаешь ты.

В этом я, конечно, сомневался, однако возразить значило накрутить ее еще больше.

- Ну, я с ними не спорю, потому что не хочу бестолку сотрясать воздух.

Та рассмеялась:

- Вот видишь. Я же говорила, что ты умник.

Хейли всегда отлично удавалось заставить меня почувствовать себя на высоте – это да. Просто прирожденный педагог. Она была своеобразным зеркальным отражением Кайлы: вместо того чтобы подчеркивать мою неполноценность, отчего делалось еще гаже, она обращала все это во благо. Как только Хейли выяснила, что мне очень трудно дается чтение, она нашла материал в аудиозаписях и даже притаскивала наглядные пособия, когда могла. Особенно мне понравилось ее объяснение молекулярной структуры. Она принесла такой комплект, похожий на игрушечный конструктор, и велела самому построить молекулы. В задачу входило промаркировать их и показать Трэвису. Я боялся выглядеть глупо, но он тоже оказался хорошим учителем. Внимательно выслушал, даже похвалил. Нормально похвалил, а не как куклу, которую просто погладили по головке.

Однако брать уроки математики я у него отказывался. Хейли настаивала, но куда мне с моими ограниченными познаниями. Ну, я же такой тупой по сравнению с ним. Мне не хотелось, чтобы он увидел, насколько я плох в том, что он давно выучил в школе.

С сочинениями я бился особенно долго, даже думал, что сломаюсь. Но Хейли не собиралась сдаваться. У нее в компьютере был встроенный микрофон, и та заставляла меня сначала все наговаривать, перед тем как записать. Хейли обещала, что мы обязательно разберем это, но пока я работал только устно. Она дала мне ключевые фразы, которые, по ее словам, могли пригодиться не один раз. Также набросала на разноцветных карточках предложения для моих эссе, сказав, чтобы я распределил их по кухонному столу и составлял из квадратов и прямоугольников абзацы. И черт меня подери, если я понимал, в каком порядке их соединять.

А вот ключевые фразы действительно были отличной идеей. Они служили своеобразными якорями. Тут тебе и «начинающие слова», и «связующие», и «слова для перечисления». Как пазл. Оставалось соединить с помощью них карточки и все – эссе готово.

Она даже продемонстрировала это на примере с гамбургером. Ну, типа, сочинение похоже на гамбургер, то есть, булочка в начале и булочка в конце, а мясо с остальной начинкой - в середине. Булочка просто скрепляет ингредиенты. Хейли посоветовала мне планировать эссе по его подобию. Я попробовал рассказать об овцах, глядя на гамбургер. Хорошая стратегия, я даже перестал нервничать. К концу октября она потребовала записать мои самые короткие тексты. Это оказалось совсем не трудно. Я воспрянул духом и решил устроить перед Трэвисом шуточное представление.

Однажды вечером, наверняка зная, что тот уже лег, я потихоньку прокрался обратно в дом. Трэвис показался мне таким привлекательным без рубашки, в очках на носу, сидящий в постели с книгой в руке, что я чуть не позабыл, зачем явился, хоть больше часа репетировал над исполнением. Я откашлялся, развернул свою писанину и начал:

Почему Трэвис Лавинг должен меня трахать. Сочинение Монро Дэвиса.

Думаю, что Трэвис Лавинг должен раздеть меня донага, связать и трахать до умопомрачения, пока у нас обоих шарики за ролики не начнут заходить. Причина, по моему мнению, в том, что секс доставляет нам радость, потому что мы наслаждаемся друг с другом и потому что мы еще далеко не все испробовали.

Многие занимаются сексом ради удовольствия. Секс может снять напряжение и понизить кровяное давление, даже если учесть, что сначала оно немного поднимается. Секс также уменьшает нервозность. Занимаясь сексом, человек становится менее раздражительным и менее конфликтным, потому что проблемы кажутся ему не такими важными. Еще секс способствует творчеству. Существует множество разнообразных способов заняться сексом, и знакомство с ними может быть очень приятным.

Лично я получаю от секса большое удовольствие и знаю, что мистер Лавинг тоже, потому что я делал с ним это много раз. Он обязательно должен снова заняться со мной сексом, потому что нам поразительно хорошо вместе. И это чистая правда. Раньше я занимался сексом со многими мужчинами, но сейчас - с одним мистером Лавингом. И дальше хотел бы заниматься сексом только с ним, потому что он просто невероятно хорош. Кроме того, хотя возможно, я и хвастаю, если он скажет, что кто-то делал ему минет лучше меня, то думаю, это будет ложью.

И последняя причина, по которой мистер Лавинг должен заняться со мной сексом, состоит в том, что у нас еще много неизведанных территорий. Например, мне известно, что у него в подвале есть некие интересные распорки, потому что я нашел ключ от его запертой комнаты, но он еще не использовал их на мне. Кроме того, я часто желал, чтобы он трахнул меня во время просмотра порно, которое я нашел в его шкафу. В-третьих, он столько угрожал фистингом, а сам ничего так и не предпринял.

Как видите, причин, по которым Трэвис Лавинг должен меня трахнуть, много. Секс – это удовольствие, мы наслаждаемся им друг с другом, и у нас еще полно неиспробованного. Надеюсь, из моего эссе вы многое узнали, и еще надеюсь, что как только я закончу читать, Трэвис Лавинг нагнет меня и вытрахает из меня эту чушь.

Где-то на середине появилось стойкое ощущение, что все это ужасно глупо, и мое лицо начало гореть. Сначала я думал, что круто насочинял, и, честно говоря, гордился собой - таких длинных эссе я для Хейли никогда не писал. Но те же самые рассуждения, что казались мне умными на мониторе позаимствованного у Хейли ноутбука, потеряли всякий смысл, едва я попытался донести их до Трэвиса. То есть, я использовал все нужные фразы, у меня была булочка сверху и булочка внизу, и начинка, и план, но создавалось впечатление, что целиком гамбургер слепил какой-то четвероклассник. Однако я не прекратил читать, так как, по-моему, это все равно что войти в реку, поплыть и на полпути выскочить обратно. Но вместо того чтобы бросить на своего слушателя игривый взгляд и подмигнуть в финале, как планировалось, я просто стоял, с замиранием в груди ожидая его вердикта.

Трэвис мог посмеяться надо мной или улыбнуться, или сказать, что я чокнутый. Я даже надеялся на это. Но он не сделал ничего подобного и не посмотрел как на идиота. Хотя нет, смотрел как раз странно. Довольно долго. И примерно в тот момент, когда я уже приготовился убраться с глаз долой, он снял очки, положил их на тумбочку и поманил меня к себе:

- Иди сюда.

Я подошел.

Он взял мои руки в свои и потянул меня на кровать, заставив оседлать его ноги. На некоторое время опять воцарилась тишина, пришлось приложить изрядное усилие, чтобы не елозить. У Трэвиса на лице было такое выражение, будто он собирается произнести что-нибудь очень серьезное. Я забеспокоился. Это все мое тупое эссе о трахе – напрасная затея. Да уж, шутки не получилось.

Наконец к тому вернулся дар речи:

- Ты уже придумал, где встречать День благодарения? – Единственное, что он нашел мне сказать.

Я моргнул и немного отодвинулся назад, но Трэвис не дал мне встать. Я покачал головой.

Он уставился куда-то в центр моей футболки:

- Мне нужен повар. Я надеялся, что смогу тебя уговорить. Позовем Тори с семьей. - Откашлялся. – Ну, это так, просто в голову пришло.

- Хорошая мысль, - ответил я. – Хейли уже пыталась намекнуть, когда спрашивала, как я готовлю индейку. А то ее мама однажды купила замороженную, сунула в духовку и засушила до такой степени, что та в кирпич превратилась - зубами не разгрызть.

- Ты когда-нибудь готовил индейку? - Трэвис заметно оживился.

- Еще ни разу, - признался я. - Но всегда хотел попробовать.

- Составь список всего, что тебе потребуется, и мы сделаем. - Его руки плавно заскользили по моим предплечьям. Но посмотреть мне в глаза он по-прежнему не решался. - Не знал, что тебя так зацепит идея с фистингом.

Ладони начали гладить мои бока, и я стал возбуждаться:

- Ну, можно еще поиграть в пони. Раз тебе нравится.

Он кивнул:

- Верно. Просто твоя задница так мило выглядит с хвостом.

С хвостом и в полоску после порки. Лавинг с особым интересом слушал, когда я сбивчиво оправдывался перед Тори, почему не могу ехать верхом. Честно, даже спустя месяц. Мы были так заняты, что едва удавалось по-быстрому перепихнуться в перерывах между моими занятиями, участившимися визитами Тори к ужину и текущими делами на ранчо.

Я наклонился вперед, подставляясь под его ласки:

- Моя задница выглядела бы еще лучше с твоей рукой, засунутой внутрь.

Лавинг резко дернул меня на себя и крепко обнял, настолько крепко, что практически лишил кислорода. Поцеловал в шею, уткнувшись носом; я едва не рассыпался на кусочки от нежности его губ.

- Господи Иисусе, - выдохнул он, чуть заметно задрожав.

Во мне словно разом вспорхнули тысячи бабочек, но я прогнал их и, закрыв глаза, прижался лбом к его виску. Собравшись с силами, прошептал:

- Ро. Зови меня просто Ро.

Тот с облегчением рассмеялся. Расслабил руки и опрокинул меня обратно на матрас, принявшись сражаться с моей одеждой.

В ту ночь дело до фистинга не дошло. Хотя должен признаться, моей заднице здорово досталось - утром она опять болела.

Это случилось вскоре после того, как я перестал обращать внимание на то, что практически все вокруг в курсе событий. Ну, то есть, обращал, конечно, но не позволял себе зацикливаться. Просто уже не мог скрыть своего счастья, когда смотрел, как он идет по двору, останавливается, машет мне рукой. Не мог удержать улыбку, когда садился в машину, собираясь по поручению, а он выглянул из кабинета и напомнил захватить проклятую шляпу. Я устал от постоянного напряжения, устал озираться, чтобы никто не заметил, как я разговариваю с ним о том, что купить из продуктов, или прошу распечатать для Хейли мое домашнее задание. Казалось, всем уже по барабану. Незадолго до Дня благодарения Тори нанял нового работника, и я услышал, как тот допытывался у Пола, что у нас с Трэвисом за дела.

- Он - парень босса, - ответил Пол буднично, словно сообщил о погоде. Работник удивился, но промолчал. Он даже не косился в мою сторону. Или просто при мне держал язык за зубами, опасаясь, что я накапаю хозяину.

В общем, мне этот новенький понравился. И ужин в честь Дня благодарения для босса с гостями я уже готовил как его парень. Почему бы и нет, черт возьми?

Тогда я был по-настоящему счастлив. Мое счастье продолжалось вплоть до кануна Дня благодарения, я жил полной жизнью, и каждый день казался лучше предыдущего. Пока не пришло второе письмо и не напомнило, что нет у меня счастья и никогда не будет.

оставить свою "спасибу"

Глава 7

На этот раз письмо было не от Кайлы, а от Билла. Вот не ожидал - так не ожидал. Увидев обратный адрес, я прямо остолбенел.

Брат у меня только один. Мама перенесла шесть выкидышей: два перед Биллом, два передо мной и два после. В итоге доктор сказал, что она больше не сможет иметь детей. Узнав об этом, мама безутешно рыдала, потому что очень хотела девочку. До сих пор помню, как лет в семь притаился в темном коридоре и слушал тихие причитания, словно её сердце разбито навеки: «У меня никогда не будет дочери». Она сидела на краю дивана и плача покачивалась взад-вперед, а отец пытался её успокоить. Я не понял, что плачу вместе с ней, пока Билл не забрал меня оттуда и не уложил в постель.

Мы с ним делили одну комнату, и я не забуду, как долго тогда не мог заснуть и смотрел в потолок. В груди болело, в животе ощущалась странная пустота, точно я три дня голодал, хотя на ужин съел две свиные отбивные и целую тарелку картофеля. Но я будто впитал все горе матери и никак не мог его отпустить.

Наконец я произнес:

- Жаль, что я не девочка. Тогда бы мама не так убивалась.

Билл тоже еще не спал.

- С ней все будет в порядке, – отозвался он и добавил: - Спи, Ро.

Но я так и пролежал всю ночь, вознося молитвы. Просил о том, чтобы ради мамы Господь сделал меня девочкой. Я никогда в жизни так горячо не молился, стараясь объяснить ему, что с его стороны несправедливо не послать ей дочь, тогда как она её очень хочет. И я просил сотворить чудо. Просил изменить меня. Или чтобы кто-нибудь оставил на нашем пороге корзину с младенцем женского пола. Короче, испробовал все, что пришло в голову.

Когда я наконец уснул, мне приснилось, что я вознесся на небеса и встретился с самим Иисусом. Его не удавалось четко разглядеть за пеленой облаков, но я знал, что он там. Знал, что должен попросить за мою маму, однако от переполнявшего меня восхищения не мог выдавить ни звука. Но и этого хватило с лихвой. Стоя перед Христом, я понял, что все в порядке. Все непременно наладится. Это было чудесно. Удивительно.

Вдруг облака разошлись, и появился человек. Сначала я подумал, что это Иисус, но тот не походил на свои изображения в церкви. Казался красивее, что ли. Хотя, не совсем так. Просто глядя на него, мне делалось больно, душу охватывало противоречивое чувство, как от слез матери. Оно опустошало и в тоже время насыщало. Я с криком бросился вперед, стремясь к тому человеку всем сердцем, веря, что едва только дотронусь до него, все наверняка будет хорошо. Всегда-всегда. Свет засиял ярче, человек раскрыл объятия, я уже ощутил его руки и… сон развеялся. Билл тряс меня за плечо, говоря, что пора вставать и приниматься за дела.

Билла всегда ставили мне в пример. Он успешно учился в школе. Занимался спортом, встречался с правильными девочками, и после смерти отца ферма перейдет к нему. Само собой, предполагалось, что я буду работать на него до тех пор, пока он меня не выгонит, и я с этим соглашался. В довершение картины Биллу оставалось только жениться, но когда я уезжал из Айовы, это событие еще не намечалось.

И вот я получил от него письмо. На протяжении двадцати лет мы каждый день разговаривали, но за последние пять не обменялись ни словом. Теперь я держал конверт, в котором была куча слов. Слов моего брата.

Всю почту доставляли в контору Трэвиса. Обычно на мое имя не присылали ничего, кроме счетов на оплату мобильника и случайных каталогов. Так как я уже ушел готовить ужин, Трэвис забрал письмо и положил на кухонном столе, на видном месте. Я как раз собирался проверить, все ли у меня есть на завтра, и тут заметил конверт. Распечатав его прямо на кухне, сразу приступил к чтению:

Дорогой Ро,

твой адрес мне сообщила Кайла. Она писала тебе месяц назад, и я решил, что тоже обязан это сделать, чтобы мое письмо поспело ко Дню благодарения.

Говорят, ты сейчас в Небраске. Ты меня не поймешь, но мне очень важно знать, где ты. Надеюсь, это хорошее место и у тебя есть друзья. Хотелось бы верить, что ты находишься на пути к избавлению от своего порока и готов к тому, чтобы вернуться домой.

Мама чувствует себя неплохо, но ей становится все труднее передвигаться по дому – артрит в последнее время не дает ей покоя. Хотя врачи даже не могут сказать точно, артрит это или нет. У нее постоянные боли, и не исключено, что это нервы. Иногда я слышу, как она украдкой плачет. Сначала думал, у нее просто депрессия, но теперь мне кажется, что ей просто больно. Мы дважды возили ее в клинику «Майо», но они вроде так ничего и не выяснили.

Мне помогает моя жена Сара. Да ты, наверное, не знаешь, что я женился, правда? Она молодчина. Надеюсь, вы скоро с ней познакомитесь. Мы переезжаем к родителям. На прошлой неделе Сара уволилась с работы, так что проблем не будет. Но она никогда не хозяйничала на ферме, и меня немного беспокоит, уживутся ли в одном доме две женщины. Боюсь, как бы нам с отцом не пришлось бо́льшую часть времени скрываться от них в сарае.

Еще я должен рассказать тебе о папе. В прошлом году мы узнали, что у него болезнь Паркинсона. Дрожание было не очень сильным, хотя ноги он приволакивал и иногда с трудом удерживал кофейную чашку. Теперь ему стало хуже. Болезнь прогрессирует быстрее, чем мы думали. Мама корит себя, потому что не стала в свое время проводить ему исследование стволовых клеток, а теперь выяснилось, что это единственный из существующих методов лечения, которое дает результат. Но сейчас уже поздно. Тяжко видеть его таким сломленным. С каждым днем он все хуже двигается. По словам доктора, следующая стадия - слабоумие. Честно, не знаю, как это выдержу. Труднее всего в такие дни, когда приходится говорить отцу, что он уже не в состоянии с чем-то управляться сам. Просто кажется до ужаса неправильным делать все за него, но иначе он поранится или того хуже.

Если уж о плохом, то обо всем сразу. Я этого еще никому не говорил, знают только мать Сары и её сестры. Дело в том, что у нас с женой не будет детей. И проблема во мне. Думаю, я стерилен. С этим трудно смириться. И об этом трудно писать. Сара хочет рассказать родителям, но я против. Не представляю, как сообщить им о том, что не смогу дать им внуков, которых они так ждут, но никогда не получат. Мама вяжет детские розовые шапочки. У нее их скопилось уже десять штук. Ей хочется связать еще, пока руки держат спицы. Она чуть ли не через день спрашивает, когда мы подарим ей внучку. А у меня просто язык не поворачивается огорошить ее новостью, что не будет никакой внучки. Мы подумываем о приемном ребенке, но это далеко не одно и то же.

Я надеюсь, что ты ответишь на мое письмо. Черт, я надеюсь, что ты вернешься. Что уже преодолел свои проблемы и приедешь домой. Я действительно хочу, чтобы ты был с нами. Наверное, мне следовало сказать это гораздо раньше, когда ты еще не уехал из города. Я просто собирался, но не знал, как начать.

Прошу, возвращайся. Ты очень нужен своей семье. Очевидно, не обойдется без некоторых трений, но я обещаю все уладить. Надеюсь, ты полностью излечился, и время, проведенное вдали от дома, не потрачено впустую. Я надеюсь, что все еще наладится. Надеюсь, что ты отвернулся от ошибочного сексуального выбора. Я ведь сейчас особенно нуждаюсь в брате, Ро. Нуждаюсь, как никогда раньше.

Звони в любое время. Когда тебе вздумается. Или просто приезжай домой. Мы по-прежнему здесь и ждем тебя.

С любовью, Билл.

Когда я закончил читать и поднял глаза, мне показалось, что все вокруг стало другим. Я спрятал письмо в карман, но оно лежало там каменной тяжестью, и что бы я ни делал, конверт будто жег мне кожу через штаны. Я продолжил начатую работу, потому что должен был приготовить праздничный ужин - ведь на меня рассчитывали. Но руки тряслись.

Как у отца, что страдал болезнью Паркинсона. Как у больной артритом мамы, что упорно вязала чепчики для внучек, которых ей не суждено иметь.

Десять минут назад все было хорошо и вдруг пошло наперекосяк. Мне еще никогда в жизни так не хотелось бежать, только вот чертовщина – бежать-то некуда. Мои демоны засели в моей собственной голове. Дом — Бил просил меня вернуться домой. С одной стороны, меня тянуло сесть за руль и укатить прямо сейчас. Ехать ночь напролет, чтобы поскорее оказаться на месте. Брат попросил, и в груди заныло так сильно, что приходилось каждые пять минут отдыхать, роняя голову на столешницу, чтобы собраться с силами и дальше держаться на ногах. Но как бы ни было больно узнать обо всех постигших нашу семью несчастьях, которые тронули меня гораздо больше, чем я думал, и невзирая на слезные призывы Билла, над письмом точно витала темная тень. Надеюсь, ты излечился. Надеюсь, что ты отвернулся от ошибочного сексуального выбора.

Особенно удручало то, что хоть я и стремился броситься на зов, эта тень поселила во мне сомнение. Побуждала не слушать брата. И я понемногу отрезвел. Ну что он за козел, раз так играет на моих братских чувствах, не забывая задеть самолюбие? Мое самолюбие уже достаточно пострадало. Я осознавал, что чем больше буду мучиться, тем меньше вероятность, что когда-нибудь вернусь.

У меня все начало буквально из рук валиться. Я намеревался подготовить нужные продукты заранее, ополоснуть и замочить индейку в рассоле, как указано в рецепте, который мы с Хейли нашли в интернете. Теперь же с трудом различал, где право, где лево. Бежать. Будь оно все проклято! Мне словно нож в сердце вонзили. Надо бежать. Но я не мог. Не мог вернуться домой. Не мог бежать. Не мог готовить. Я стоял и истекал призрачной кровью, не в состоянии даже умереть.

Окончательно доконала меня кастрюля. Трэвис специально для индейки купил огромную пузатую кастрюлю, и когда я попытался поставить ее в раковину, та выскользнула и упала на пол. Раздался страшный грохот. Припоминаю, как наклонился за ней, подобрал и увидел на новеньком блестящем боку вмятину. Эта вещь стоила пятьдесят чертовых долларов, а теперь она испорчена. Дальше все смутно. Трэвис говорит, когда он пришел на шум, я, заунывно подвывая, молотил дном злосчастной кастрюли о кафель, словно желал разломать ее напополам – насилу удалось отобрать. До сих пор за себя неловко. Но я помню только ощущения – словно изнутри и снаружи меня снедает мерзкая гниль. Как короста, что покрывает дно давно немытой кормушки для лошадей. Я так себя и чувствовал – телом и душой. Я хотел умереть, правда хотел. Не будь никого рядом, вполне возможно, что все кончилось бы очень плохо.

Трэвис, забрав кастрюлю, отвел меня к столу и усадил на стул. Он собрался звонить врачу, но я обрушил на него поток клятвенных заверений, что не надо никакого врача. Лавинг орал, вопрошая, что, черт возьми, происходит - он чуть от страха в штаны не наложил, и если я немедленно не угомонюсь, вызовет или скорую, или полицию. На мое усмотрение.

Ну, мне совсем не хотелось иметь дело ни с больницей, ни с тюрьмой - то и другое наводило на меня панический ужас. Вот я и притих. Разумеется, это не избавило от дальнейших расспросов. И как, дьявол подери, выкручиваться? Что сказать? Ничего? Но он же не оставит в покое.

Это было самым сложным решением в моей жизни, но я вынул письмо Билла из кармана и отдал Трэвису.

Если раньше мне казалось, что я гнию заживо, то сейчас, пока он читал, стало еще хуже. Боже. Я порывался вскочить и начать суетиться по кухне - сварить кофе, заняться чем угодно, только бы не бездействовать, - однако когда я попытался встать, он поймал меня за руку, не дав подняться со стула. Поневоле пришлось оставаться на месте. Я следил, как Трэвис пробегает глазами страницу, и гадал, что скрывается за непроницаемым выражением его лица. Но мое нервозное состояние мешало хоть что-то заметить. Противный голос в голове злорадно нашептывал, что Лавинг непременно возненавидит меня, выставит с ранчо взашей. Сочтет настоящим уродом, спросит, о чем я думал моей дурьей башкой, когда бросал семью, поинтересуется, почему я еще здесь, а не мчусь домой на всех парах. И придется ответить, что я не предполагал…

Тут у меня в глазах потемнело, и следующее, что я помню – это как Трэвис трясет меня и кричит благим матом. Только он не злился. Просто до смерти перепугался - вроде, я на несколько минут перестал дышать и потерял сознание.

Мы пересели на диван. Лавинг налил мне стакан воды, заставив выпить, положил руку на ногу и не убирал, пока не закончил чтение. Понятия не имею, каким образом, но эта рука очень помогала. Меня мутило, но уверенная и теплая ладонь будто передавала часть его силы.

Оторвавшись от письма, он на пару минут уставился прямо перед собой, затем кинул его на журнальный столик и перевел взгляд на меня. Мир вновь потерял четкость.

- Ро, - голос звучал устало и печально, - не надо задерживать дыхание.

Я сбросил оцепенение и шумно вдохнул. Значительно полегчало. Но я все равно недоверчиво покосился на Трэвиса:

- Ты не взбешён? - Щеки загорелись.

Тот недоуменно моргнул:

- Взбешён? Из-за чего я должен, по-твоему, беситься?

- Из-за этого! – Я зыркнул на письмо. – Из-за чего же еще?

Теперь тот смотрел обеспокоено и заботливо:

- Ро, не пойму, почему ты вдруг решил, что я рассержусь на тебя из-за этого письма. Естественно, тут мало радости, но с чего бы мне… - Он сделал паузу, затем продолжил, как будто мысль только что пришла ему в голову: – Ты подумал, что я рассержусь, если тебе придется уехать домой?

Я замотал головой и уставился на ковер:

- Я не могу. Не могу туда вернуться.

И внутренне подготовился к ответной вспышке ярости.

Но ничего такого не последовало; несколько неловких минут мы просто сидели, а потом он со стоном обмяк на диване:

- Вот гадство. - Трэвис вздохнул и потер лицо. - Мне очень жаль, Ро. Но послушай, я сейчас тебе признаюсь, что действительно очень, очень не люблю некоторые вещи.

Я хмуро поглядел на него:

- Какие?

Лицо у него стало почти зеленоватое. Он неопределенно махнул в сторону письма:

- Вот такие. Подобные разговоры.

- Не желаю ни о чем говорить! – От гнева мои ноги внезапно окрепли, я вскочил, хотя все еще пошатывался. Меня клонило то к дивану, то к телевизору. – Господи Иисусе. Да с чего ты взял, что я захочу поговорить о письме? Я тебя об этом просил? Нет. Дернул меня нечистый тебе его показать! Уж лучше в тюрьму!

- Ро, я же пошутил, - отозвался он.

И тут я в самом деле взорвался:

- Тюрьма – это не шутка! - орал я. - И чертова больница тоже! Больше никогда не хочу видеть ни одно из этих проклятых заведений! И тебя не хочу видеть, если ты собираешься устроить мне такое дерьмо!

Вот он, походящий предлог, чтобы улизнуть - я двинулся к двери. Пора валить, мать его. Оказывается, это все просто шутка. Ложь. А я-то, дурак, возомнил себя счастливым. Теперь надо уйти. Проторчав так долго на одном месте и столуясь у Трэвиса, который покупал все продукты, я скопил прорву денег, на которые смог бы уехать хоть к дьяволу на рога. Напиваться, трахаться. Найти другую работу. И на сей раз уже так замести следы, чтобы никто и никогда меня не отыскал. Точно. Я так и сделаю. Уеду. Прямо сейчас.

Но я даже не добрался до прихожей.

Лавинг сгреб меня за пояс, а когда я начал сопротивляться, оттащил от двери и опрокинул на пол. Я отбивался, пинался, бранился, но тот не позволял вырваться. Придавив всем своим весом к ковру, он просто наблюдал за моими попытками освободиться и руганью, пока я не прекратил борьбу.

Я отвернулся и уставился на противоположную стену, на полку, где выстроились в ряд книги Трэвиса. Меня охватила апатия, силы иссякли, поэтому я лежал и ждал, что будет дальше.

Наконец он вымолвил:

- Очевидно, я сделал это неудачно.

Я закрыл глаза, про себя умоляя его замолчать.

Трэвис застонал и, не вставая с меня, поменял положение тела, а потом рассмеялся сухим и невеселым смехом:

- Райли сейчас обхохотался бы. Сказал бы, что так мне и надо. - Я от всей души пожелал ему заткнуться. – Ро, объясни, почему ты не хочешь ехать домой.

Я открыл глаза, но по-прежнему не глядел на него:

- Потому что из этого все равно ничего не выйдет. – Я не очень задумывался над тем, что говорю. Мои слова звучали будто бы со стороны. – Они надеются увидеть совсем другого Ро, такого, каким я никогда не смогу быть. Мое возвращение причинит им только больше боли. - Я помедлил. – Но оставлять просьбу брата без ответа тяжело. Очень тяжело.

Я сказал это и поразился, насколько все просто. Не пойму, какого черта я тогда так страдал?

- И что же это за Ро? Чем он отличается от тебя? – спросил Лавинг.

Я все еще смотрел на стену, но та начала расплываться и исчезать в сером тумане:

- Правильный.

Его обескураженный вздох подействовал на меня почти так же, как и письмо – сердце чуть не разорвалось на части.

Я коротко кивнул. Трэвис мазнул по моей щеке поцелуем, и я опустил веки.

- Хочешь, я предупрежу Тори, чтобы они завтра не приходили? - спросил он.

Это быстро вывело меня из прострации:

- Не надо. Сказал же, приготовлю, значит, приготовлю. Мне самому хочется. - Я попытался встать, но комната сразу поплыла, и мне пришлось опереться руками об пол, чтобы не упасть. – Сейчас, только соскребу мозги в кучку.

Его ладонь легла на мою руку, вновь вливая поток сил:

- Давай я тебе помогу.

Нет, - едва не ощетинился я, но та самая часть меня, что не позволяла вернуться домой, удержала рот на замке и заставила согласно кивнуть.

Он правда помог. И что бы я без него делал? Прежде всего, он помог тем, что не давал погружаться в хандру. Пресек мои бурные сожаления по поводу кастрюли и указал, что даже с вмятиной в боку та пригодна к использованию. Порезал для рассола апельсины и остальные фрукты, хоть с половины и не снял этикетки. Освободил место в холодильнике, просто сдвинув остальные продукты в одну горку.

После того как мы с ним вместе отобрали рецепты на утро, он велел мне отправляться в джакузи. Ни о чем не разговаривая, мы просто отмокали в воде. Было хорошо. Потом он уложил меня в кровать.

Думал, в такой ситуации не помешал бы грубый трах, но все закончилось очень нежно: мы лишь терлись членами и целовались. Позже лежали, склеенные высыхающей спермой - обычно он это ненавидел, но в тот вечер мы оба ленились даже лишний раз пошевелиться.

Наконец Трэвис прервал тишину:

- За последние пять лет я свою мать только по большим праздникам поздравлял да рождественские открытки посылал. Отец перед смертью вместо напутственных слов пожелал, чтобы моей вонючей пидорской задницы больше духу не было в его доме.

- А мои даже открыток не получали.

- Так легче? – Казалось, ему по-настоящему любопытно.

Я пожал плечами и посмотрел в потолок:

- Не знаю.

- Раньше ты был с ними близок? До всего этого?

Я кивнул:

- Все изменилось, когда они узнали, кто я есть. Не очень красивая история. Я сначала остался в городе, но ничего хорошего это не принесло: меня посадили за решетку. После освобождения уехал. Только тогда дела пошли на лад.

- И ты постоянно переезжал. Чтобы тебя не могли отыскать или чтобы избежать привязанностей?

Я не нашелся, что ответить. То, как Трэвис это произнес, оказало на меня двоякое воздействие, отчасти вызвав какое-то гадкое ощущение, напомнившее о моем одиночестве.

Он мягко рассмеялся:

- Ты на самом деле не большой любитель разговаривать.

Я повернулся, чтобы увидеть его лицо. В темноте, перечерченное тенями, оно выглядело чудно́.

- Я просто стараюсь делать все правильно, - проговорил я. – Стараюсь никому не причинять боли. Избавить от ненужных проблем.

Он погладил меня по щеке, и по моему телу разлился теплый трепет. Прислушиваясь к себе, я блаженно закрыл глаза и лежал так довольно долго. Когда решился посмотреть на Трэвиса снова, тот глядел на меня с таким выражением, будто я его кнутом отстегал, несмотря на стоп-слово.

- Если тебе потребуется вернуться домой, сейчас или когда-нибудь потом, я не хочу стоять на твоем пути. – Он скользнул пальцами по моим губам. - Но еще я хотел бы, чтоб ты не уезжал. - Его большой палец обвел мой подбородок. - Никогда.

Вид у Лавинга стал совсем неважнецкий. Я встревоженно нахмурился, но тому, по-видимому, сделалось еще хуже.

- Ты в порядке, Трэвис?

- Не знаю, - прошептал он. – Ты сбежишь?

До меня никак не доходил смысл. Я попытался приподняться на локте, чтобы лучше рассмотреть лицо Лавинга, но он схватил мою руку с такой неожиданной силой, что причинил боль, и я все понял. Ох, ты ж черт. В следующую секунду я запаниковал. Однако мне было не привыкать к двойственности своей натуры, когда одну, поверхностную часть души гложет вина и обуревает потребность броситься бежать подальше, а другая, более глубокая часть, уже готова примириться. И эта последняя, кажется, возобладала над первой, потому что не давала мне сорваться с места, пока я достаточно не успокоился для ответа:

- Хочешь сказать, что все это серьезно? Больше, чем просто трах, в конце концов?

Вот тут он не просто испугался, по-настоящему испугался, а буквально вышел из себя:

- Ро, ты спишь в своей собственной постели в лучшем случае раз в неделю. У меня в ванной твоя зубная щетка. В своей квартире ты только переодеваешься и иногда прячешься там под предлогом «иметь личное пространство». Так продолжается уже насколько месяцев. Это никак не банальный трах. - Он держал мою руку, словно я - воздушный шарик, который теперь, после признания, мог лопнуть или улететь.

И не безосновательно.

Я откинулся назад и опять воззрился на потолок. Наверное, страх был бы логичен, однако, так или иначе, я не боялся. Удивился - да. Но не очень. Я подумал о том, что с некоторых пор мне претит мысль об отъезде. До такой степени претит, что даже ноги перестали чесаться от желания кочевать как раньше.

- Ну… - выдавил наконец я и покачал головой.

Он не отпускал моей руки и даже хватки не ослабил:

- Ро?

Я повернулся к нему и смерил сосредоточенным взглядом:

- Ладно, и что ты предлагаешь конкретно?

Тот опять взбеленился:

- Я ничего не предлагаю! Я просто говорю, что тебе нет нужды куда-то ехать!

- Ну а кто сказал, что я уезжаю? - Вспомнилась порка на мой день рождения и другая многообещающая угроза. – Разве мы это уже не обсудили?

Очевидно, недостаточно, потому что Трэвис был предельно серьезен:

- Ты непредсказуем. Если я отправляюсь в город, то постоянно слежу: не видно ли на дороге твоей машины. Даже в кафе выбираю столик возле окна. Мне иногда кажется, что однажды я вернусь и не найду тебя дома, ты уже скрылся в неизвестном направлении. И мне безумно хочется связать тебя, запереть в подвале и никогда, никогда не выпускать.

Я дернул рукой, желая вырваться. И молчал, так как опять не знал, что ответить. Мне и в голову не приходило, что кого-нибудь может настолько вывести из равновесия мой отъезд. Я даже не был уверен насчет того, как это воспринял. Наверное, хорошо, однако не без доли опасения. О чем Трэвис, как я полагаю, догадывался, потому и продолжал крепко сжимать мою руку.

Потому и придавил во время истерики к полу.

И очень разумно поступил, иначе я точно сбежал бы.

Я подумал о брате, категорически настаивавшем на моем возвращении. Тот утверждал, что нуждается во мне, и я страдал от того, что собрался наплевать на его просьбу. Из-за папы я чувствовал себя еще ужаснее. И совсем паршиво, потому что моей маме не от кого ждать внучек и потому что Билла это так огорчало. Но я не мог поехать туда, даже если бы брат явился на ранчо самолично и упал передо мной на колени.

Не знаю, как бы мне удалось со всем этим справиться, если бы не Трэвис и его простые слова «не уходи». Поразительно, но я решил не ехать.

Я повернулся в его объятиях и поцеловал. Потерся всем телом, а когда поцелуй углубился и у меня закружилась голова, поднял ногу и закинул ему на поясницу, в свою очередь обнимая и открываясь навстречу. Взял его руку и, проведя ею по своему бедру, направил между ягодиц. Невзирая на то что сейчас ни о каком сексе не могло быть и речи, потому что мы оба смертельно устали, мне требовалось как-то сказать ему, что я здесь, с ним, что я никуда не ушел. Напомнить, что ему позволено взять меня любым способом, каким я еще никому не позволял. Хотел чувствовать, что он тоже рядом со мной. Хотел, чтобы он это знал, пусть я сам такой тормоз и далеко не сразу понял, что мы уже давно не притворяемся, не играем. И даже несмотря на дикий страх, я держался.

Мне было необходимо показать ему, как я рад, что он поймал меня и собрал по кусочкам, когда я уже почти развалился; рад, что он не сдался, когда я сказал, что не нуждаюсь в том, чтобы меня ловили.

* * *

Ужин на следующий день прошел неплохо. Если бы не письмо, веселье бы вообще ничем не омрачилось. Хейли несколько раз спрашивала меня, что случилось, потом Трэвис велел ей не заморачиваться, и она отстала.

Индейка получилась вкусной. Всем вроде очень понравилось, и я порадовался, что не разрешил Трэвису отменить праздник. К несчастью, меня весь вечер грызло чувство опустошения, я не переставая думал о Дне благодарения в семейном кругу когда-то в Айове. Но это не портило общего настроения.

Той ночью выпал первый снег. Как только гости разошлись, а посуда была перемыта, мы с Трэвисом залезли в джакузи и, обнявшись, стали любоваться летящими снежинками.

Так или иначе, ответить на письмо придётся. Домой поехать я не мог, но просто промолчать тоже - ведь я знал, чего стоило Биллу его написать. Но только не сегодня.

Я склонил голову Трэвису на плечо, ощущая тепло его тела, оберегающее кольцо его рук. Мы неподвижно сидели в тишине, мир снова казался прекрасным.

Глава 8

Прямо перед Рождеством мы наконец взяли собак.

Я уже не раз спорил с Трэвисом по поводу того, что на ранчо никак не обойтись без псов. Доказывал, насколько они облегчат нам работу по выпасу, кроме того послужат дополнительной линией защиты против хищников. А в случае какой-нибудь непредвиденной ситуации, нам уже не понадобится так много рук. Ну и во время окота овец подспорье. Я даже навел с помощью Хейли некоторые справки у местных заводчиков, кто может продать пастушьих колли.