Расеянство

3.Эпидемия

Грустный идет Моисей Самуилович на работу. Невесело ему. Первый блин комом. Только попытался зарекомендоваться на новом месте должным образом, как натолкнулся на чиновничий произвол. Ну что же это такое? Повесил нос Моисей Самуилович, призадумался.

Красивая рыжая деваха только и подняла ему настроение. Как ждала, как знала, что именно этой дорогой пойдет молодой доктор – специально что ли дожидалась его у старой скамейки возле больничного сада?

–Привет, – уже несколько дней как взяла она быка за рога, перейдя с ним на «ты». Да и он вроде особо не сопротивлялся, так даже проще.

–Привет.

–Чего загрустил?

–Да все то же…

–Из-за забегаловок этих, что ли? Фи, тоже мне, нашел, из-за чего переживать. Там правда был рассадник один, ну не из-за тебя, так по другой причине закрыли бы, давно следовало. Там же одни БОМЖи отирались!

–Да не в этом дело. Я сообщил об угрозе общественному здоровью, а никто и в ус не дует.

–Послушай, – Катя уж и придвинулась к нему поближе, и за руку взяла – ну, чтобы доверительнее слова ее звучали, чтоб из ушей прямо в сердце шли, – этому обществу глубоко плевать на свое здоровье и свою жизнь уже давно. С тех самых пор, как несколько лет назад Белый дом расстреляли… Тебе одному больше всех надо! Пора думать по-новому…

–А воспитывали меня по-старому, – не унимается Мойша. – Чтобы о других сперва, а потом уж о себе…

Ласково посмотрела Катя на Мойшу – упертый ей достался паренек. Однако сразу же подумала она, таким и должен быть настоящий мужчина. Пусть таким и остается до поры. А там – перевоспитаю. Улыбнулась. А руку все ж не отпускает. Так и ведет до самой больницы. И ему вроде как по дороге светлее стало, надежнее, спокойнее. Только вот у входа расцепиться все же пришлось – мало ли чего больные могли подумать.

Как раз в канун праздновали день рождения Виктора Акимова. Пользуясь временным отсутствием больных, решил Мойша навестить своего нового товарища на рабочем месте.

А у того все кипело – одна операция за другой, сложно было застать его в ординаторской без дела сидящим. Не отрывался от производственного процесса молодой доктор, все горело в руках.

–Что у тебя за ажиотаж с утра? – спрашивал Мойша.

–Да черт знает что. Третий бомж уже поступает с признаками отравления алкоголем.

–Вот те раз. Каким?

–А ты не понимаешь? Боярышником!

–Что за напасть? А раньше такого не было?

–В том-то и дело, что нет. Раньше они спокойно столовались в тех забегаловках, ну… ты понял, в каких. Там наливали дешевую водку. Хреновая конечно, в рот взять нельзя, а все же акцизами облагается, и за качеством администрацию следить заставляли. Ну, одним словом, не сдохнешь. А сейчас…

–То есть, как по-твоему, выходит, что я оказался виновником смертей этих несчастных?

–Да нет конечно, что ты. Их бы и без тебя закрыли, закрывали ведь уже раньше, так что дело времени… Просто понимаешь… В нашей стране существует правило круговой поруки. Или, как писал Тютчев, «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». Ты-то за благое дело ратовал, и предвидеть не мог тех последствий, которые наступили, а оно вишь как все…

Не много оптимизма вселили слова коллеги в Мойшу. Видя это, Виктор похлопал парня по плечу.

–Пустяки. Не грузись. Слушай, мне к тебе заскочить надо, проконсультироваться по одному вопросу. Тебе когда удобно?

–Да хоть когда.

–Нет, мне так, чтобы народу не было.

–Давай ближе к пяти.

–Договорились. А пока, старик, извини, в оперблок надо.

День разгорался – к Моисею Самуиловичу потянулись больные.

Первым на пороге показался местный адвокат, заведующий юридической консультацией. Ему и представляться не надо было – молодой доктор сразу понял, с кем имеет дело. Еще бы, не каждый ведь является в больницу в пенсне и с кожаным портфелем под мышкой. Да еще в галстуке-бабочке.

–Не удивляйтесь, молодой человек, – забормотал посетитель. – Это у нас в диковинку, а на западе уже давно принято представителям моей профессии носить галстуки-бабочки и пенсне.

–Простите, не знал, но как бы то ни было, очень и очень стильно.

–Благодарю покорно. Вы знаете, у меня проблемы по Вашей части.

–Я догадался, что Вы не чаю попить зашли.

–Что-то очень чешется в паху и даже, кажется, какой-то фурункул образовался…

Осмотрел доктор пациента – и сразу разочаровал.

–Должен Вас огорчить. Это не фурункул. Это твердый шанкр!

–Простите?

–Первый признак сифилиса.

–Бытового?

–В паху? Шутить изволите? Венерического конечно!

–Однако! – искренне удивился адвокат. – Откуда бы ему взяться?

–Я, конечно, не знаю всех подробностей, но мне кажется, что Вы недавно побывали в одном учреждении, хоть и новом, но уже хорошо мне знакомом…

Тот спрятал глаза.

–Я хочу просить Вас, чтобы это осталось между нами.

–Врачебная тайна для меня закон, но я все-таки поостерегся бы на Вашем месте…

По глазам адвоката Мойша понял, что его услышали.

–…Ахахахаха!!! – на всю ординаторскую раздавался смех коллег-врачей, когда Мойша рассказал им о своем утреннем пациенте. В обеденный перерыв сотрудники поликлиники собрались здесь, чтобы перекусить, перекурить, поиграть в шахматы, а также поделиться врачебными сплетнями – какая профессия без них.

–Ну что Вы! – обижался и недоумевал молодой доктор. – Я ведь не для этого! Я к тому, что эпидемия шагает по городу, а мер никаких не принимается!

–Да ты не обижайся, парень, – похлопал его по плечу заведующий отделением кардиологии. – Мы без злобы. Это ведь дальше стен больницы никуда не уйдет. А все же этому старому жидовскому прохиндею так и надо… Знаешь, сколько он народу объегорил? Ничего, пускай теперь помучается, с него не убудет…

Мойша надулся. Доктор не понял, что обидного он сказал, пока Виктор на ухо не шепнул ему, что тот, мол, тоже еврей.

–Тьфу ты, сынок. Я ж без задней мысли, – пустился в извинения старый врач. – Везде люди есть, и везде они разные. Ты вот хороший парень, а этот ну… жид какой ни на есть, проходимец редкий. Ты на свой счет не принимай! А все же хорошо, что он намотал…

Мойша был несколько удивлен такой постановкой предложения, но промолчал.

После обеда явился к нему сантехник в прошлом, а ныне – замглавы городского ЖКХ Буравлев. Грубый, посредственный, хамоватый, он даже не соизволил представиться.

–Мне наверное того… анализы наверное надо? Заболел я.

–Чем, простите?

–Вши вроде, – вполголоса, слово стесняясь, проговорил Буравлев.

–На голове?

–Нет… тама…

–Понятно. Как диагностировали?

–Да ты чего?! Что ж, я не вижу или не понимаю?

–Что ж, сдайте анализы и приходите…

–…Есть Бог на небе! – ударил ладонью по столу Витя Акимов.

–Чего ты?

–Этот Буравлев людям столько крови попил. Стольких обобрал, еще будучи простым сантехником, а уж когда должность дали, тут уж совсем берега видеть перестал…

–И ты тоже считаешь, что в болезнях Циммермана и Буравлева есть социальная справедливость?

–Ну знаешь… Я такого не сказал, но уж из-за этих двух подлецов явно не стал бы землю рыть.

–Ладно, учту. Что с тобой такое?

–Щепетильная история…

У Мойши похолодели руки. Начало было интригующее и пугающее. Доктору казалось, он знал, что его коллега произнесет в следующую минуту.

–Я тут давеча перед днем рождения подарок решил себе сделать. Ну и посетил одно место прекрасное… И, по-моему, хламидиоз… Чешется жуть. И боли при мочеиспускании…

–У меня к тебе только один вопрос.

–Валяй?

–У кого ты был в тот день?

–Ну я же говорю, в доме досуга…

–Нет, я про персоналии.

–У Настьки, которая раньше в суде работала.

–Про которую в газете писали?

–Точно. А что?

Ах, не тому человеку задал вопрос доктор Акимов. Домоуправительница дома досуга Марья Степановна уже который день места себе не находила. С тех пор, как вызвал ее мэр и дословно передал слова главного врача городской больницы.

–Наши? Девчонки? Быть того не может! Они же все стерильные!

–Ну что я, выдумывать буду, что ли? Говорят тебе – к санитарному врачу очереди буквально выстраиваются. Понимаешь, чем это чревато? Пока мы еще можем очки втирать да глаза закрывать и следить за тем, чтобы у него ботало не распускалось больше положенного. Но сколько такое будет длиться?

–И что же делать? Не закрывать же такое заведение.

–Конечно нет! И поэтому я ставлю перед тобой задачу – выяснить, кто разносит заразу и принять меры! Поняла меня?

–Да как же я?..

–А это уж не мое дело. Не справишься – с работы снимем. Свято место пусто не бывает…

После этого диалога Марья Степановна потеряла и сон, и аппетит. Сидя сейчас за рабочим столом, она перебирала в уме все возможные варианты. И ее логика – логика опытной аппаратчицы и еще более опытной женщины – подсказывала ей, что отыскать иголку в стоге сена будет трудно. Если следовать ей, то все девчонки пришли сюда не с улицы – они были профессиональные проститутки, и раньше работали по индивидуальным заказам. Если так, то все их прежние клиенты должны были перезаразиться и умереть от венерических заболеваний задолго до того, как этот умник Мойша появился в пределах Озерска. Но ведь этого же не случилось! Здравый смысл отказывал Марии Степановне!

А ларчик просто открывался – трудилась себе в поте лица, рук, губ и всего прочего Настька, заслужившая с легкой руки мэра прозвище Машинистка, и поводу не давала сомневаться в своем профессионализме!..

Март 1847 года, Пешт.

Три дня кряду доктор Земмельвайс провел в химической лаборатории, разрабатывая универсальное средство для очищения рук. Когда его опыт по изготовлению хлорной извести и нанесению ее на руки без ущерба для кожи с целью уничтожения микробов, подошел к концу, он решился продемонстрировать открытие коллегам. Начать решил со своего друга доктора Коллечки. Велико же было его удивление, когда, поднявшись в ординаторскую, он узнал, что доктора третий день нет в клинике.

Не дожидаясь вечера, он поехал на Набережную Грааля, где жил Франтишек. Состояние, в котором он его застал, было поистине ужасным. В горячке, Коллечка лежал на кровати. Квартирная хозяйка фрау Кох кудахтала что-то, бегала вокруг него и меняла воду в кувшине. Доктор был бледен, его бил озноб.

–Франтишек! Что с Вами?

–Пустое, кажется, простудился. Должно пройти.

–Но почему Вы никому ничего не сказали?

–Не о чем беспокоиться, Игнац. Возвращайтесь в клинику и не волнуйтесь обо мне.

–У Вас жар! Сколько по времени он держится?

Тот молчал.

–Вы что-то скрываете! Что случилось на самом деле? Перестаньте запираться, от этого Ваша жизнь зависит.

Коллечка посмотрел на друга пронзительным жалобным взглядом.

–Моя жизнь уже не зависит ни от чего, кроме воли Всевышнего. Третьего дня я случайно порезался во время вскрытия в прозекторской, когда подменял Хоффмана после его дня рождения.

–Гангрена?

–Хуже. Родовой сепсис. Все признаки те же. Вы были правы – он заносится роженицам именно через руки тех, кто работает одновременно с трупами.

–Господи, Франтишек, но надо же что-то делать!

–Со мной кончено. Спасайте жизни матерей, сделайте что-то, что сможет обезопасить их от этого ужасного недуга впредь.

–Я ехал к Вам специально для того, чтобы сообщить, что отныне все посетители операционной будут обязаны обрабатывать руки раствором хлорной извести. Она, по результатам моего исследования, убивает сепсис, переносимый на руках докторов.

–Это великолепно! – Коллечка оживился, и Земмельвайсу на минуту показалось, что ему даже стало легче.

–Теперь все изменится… А Вы… Я буду бороться за Вашу жизнь, обещаю, Франтишек.

–Бесполезно стучать в дверь, которую Господь навсегда закрыл. В то же время перед Вами и всей медицинской наукой сейчас открывается другая, пройдя через которую, Вы сможете спасти десятки и сотни тысяч человеческих жизней. Прошу Вас, Игнац, дойдите в этом благом начинании до конца. Ради меня и моей смерти. Ради жизни. Ради жизни на Земле!

Захлебываясь от слез, шел Игнац Филип Земмельвайс вдоль набережной, глядя, как быстрые воды Буды омывают камни пристани, и думал, и сожалел только о том, что человек лишь ничтожная, слабая песчинка, которой временами кажется, что она может почти все, но стоит ветру дунуть чуть сильнее обычного, как она даже не может удержаться на ладони…

От чтения Мойшу отвлек главный врач, показавшийся на пороге его кабинета.

–Что читаешь?

–Биографию Земмельвайса.

–Кто такой?

–Врач венгерский.

–Хмм… Понятно. Повышаешь культурный уровень? Это хорошо. Как дела?

–Все ничего, работаем. С эпидемией боремся по мере сил.

–Это хорошо.

–Да не очень. Адвокат и глава городского ЖКХ все с теми же жалобами приходили.

Главный расхохотался – реакция была предсказуема.

–Жлобы. Так им и надо. Ты бы им бесплатно не выписывал рецептов, пускай помучаются.

–Так они жаловаться будут!

–Мне! А я их еще помариную… Будут знать, прохиндеи…

–Федор Федорыч…

–Ладно, ладно. Я вот, что зашел. Ты знаешь, что у нас бомжи помирают пачками?

–Я даже знаю от чего. От отравления.

–Вот!

–От отравления алкоголем. И все это – из-за того, что по моей инициативе закрыли столовые 15 и 47. Там им продавали хоть дешевый алкоголь, но которым все же нельзя было отравиться, а теперь один боярышник. Вот и смертность прыгнула. А кто виноват? Вы да я. Да мэр.

–Ты это брось. Если бы в самогоне было дело, полиция бы уже давно все лавочки прикрыла.

–А ей зачем? Рука руку моет.

–Я пришел сюда не слушать твои домыслы, – резко оборвал его главврач.

–А зачем?

–На совещании с мэром было принято решение. Отравление, послужившее причиной смерти четырех бомжей, было пищевое. На прилавки города поступает сельскохозяйственная продукция, у которой сейчас повышается вероятность вирусных инфекций – сезонная. Основным поставщиком является колхоз «Приозерный». В этой связи решено его деятельность приостановить до окончания результатов расследования…

–Которое даже вестись не будет. То есть – навсегда!

–Гляди ты какой умный! Тебе-то что? Ты сюда работать приехал или ума вправлять? Ты может на мэрское кресло метишь? А, может, на мое? – последняя фраза прозвучала как подозрение в государственной измене. Мойша отшатнулся от собеседника – никаких подобных мыслей у него отродясь не было.

–Работать, конечно.

–Вот и славно. Тебе представляется уникальная возможность это сделать. Вот акт о приостановке деятельности колхоза. Подпиши как санврач.

–Но, Федор Федорыч…

–Ты меня плохо понял?

Сдался молодой доктор под натиском административного ресурса. Недовольный покинул его кабинет главврач – не привык он к таким пререканиям, да и напор Моисея Самуиловича насторожил его. Давненько тут таких правдоискателей не было. И если Мойша читал биографию Земмельвайса, то Федор Федорыч еще с института помнил биографию Джордано Бруно – был один такой, тоже правды искал средь, как он считал, темного общества. Ну и осветил потом эту темноту костром, на котором сам сгорел…

Катя застала Мойшу, чуть не плачущего за столом в своем кабинете.

–Что опять?

–Они колхоз закрыли.

–Ну и что? Ты-то что плачешь?

–Ты представляешь, сколько человек теперь из-за меня останутся без работы?! Это катастрофа! ЧП районного масштаба! И я к нему причастен напрямую!

Катя вздохнула.

–Послушай. Ты не должен так убиваться из-за этого. Ну подумай сам, что было бы, если бы ты не подписал акт? Если бы ты один взял и выступил против, послушали бы они тебя?

Доктор отрицательно мотнул головой.

–Главный бы сам его подписал, он имеет право.

–Вот! Так чего убиваться?! Ты высказал ему несогласие, то есть сделал, все, что мог… хотя и этого делать не следовало, – добавила она уже тише.

Мойша посмотрел на нее влюбленными глазами. В трудные минуты поддержка любимого человека способна творить чудеса. А друг, как известно, познается в беде. То участие, которое она сейчас проявила по отношению к нему, сказало о ее отношении лучше тысячи слов. Он встал из-за стола, подошел к девушке, обнял ее искренно и тепло. Она ответила ему взаимностью. «Значит, точно понравился», – улыбаясь, думал Мойша.

-Здорово, Митрич.

Грустный председатель брел по колхозному полю. Он пережевывал в зубах папиросу, тяжело переживая полученную новость. Пока он даже не знал, как сообщить о ней колхозникам.

–Здорово.

–Чего нос повесил? – не унимался Степка, веселый молодой парень, местный конюх.

–Да… В городе был.

–И чего?

–Новости хреновые. Колхоз наш закрывают.

–Вот те раз! За что же?!

–Какую-то заразу в городе нашли, вот и закрывают.

–А мы тут причем?

–А кто все продукты в город поставляет?

–Так у нас все чистое, свежее!

Председатель вдруг вскипел:

–Да ты что, в самом деле?! Я, что ли, всю эту галиматью выдумал? Поди втолкуй мэру, слушать ничего не хочет!

–А ты найди слова! Чего ты? Ты хоть понимаешь, чем все это может кончиться? Сколько народу без работы останется опять как тогда, после перестройки? Помнишь, что тут творилось? С каким трудом удалось все восстановить, заново отстроить, а ты – руки опускать?!

Все это председатель знал и без его увещеваний, а от постоянного повторения печальных истин легче ему не становилось. Он отмахнулся от конюха и побрел дальше.

Степан же, которого со вчерашнего дня мучило похмелье, вмиг отрезвел и побежал на МТС, где обычно собирались после работы все колхозные мужики. С треском из динамиков, с покручиванием ручки приемника заработало сарафанное радио.

–Слыхали, мужики?! Колхоз закрывают!

–Да ну?

–Да ладно, кого вы слушаете? Опять лишнего принял да шутишь поди?

–Гадом буду. Сейчас Митрича встретил, идет чернее ночи. Я – чего? А он – мэр колхоз закрывает. Якобы нашли в городе какую-то заразу, и мы теперь виноваты как поставщики продуктов.

–Что за ерунда?

–Погоди, погоди, а я чего-то такое слышал. В газете, кажись, писали, что от водки какой-то бомжи стали помирать в Озерске.

–А причем тут мы и водка?

–Не знаю, – не унимался Степка, – только из-за этого и закрывают.

–Быть не может! – отрезал пастух Кузьмич, старейший из колхозников. – Что-то тут не чисто. Наверняка мэр с нашим Митричем затеяли чего-то. Гляди сейчас закроют под видом борьбы за качество, а Митрич колхозное добро в карман, Иванычу доляну и за бугор. А мы тут живи, как хошь!

–Верно говоришь, Кузьмич… Я тоже думаю, решили и наш колхоз под нож пустить. Мэр вечно жалуется, что средств в бюджете не хватает. Ага, на взятки да на виллы не хватает ему, козлу! Давно уже к нам присматривается, да не знает, как начать. А тут, видать, сговорились с Митричем – и решили с молотка нас пустить, а себе мошну набить!

–Не бывать этому! – завопил Степка.

–А что делать-то, дурень?

Посмотрел на спорщиков Кузьмич и, махнув рукой, подозвал к себе – идите, мол, скажу чего.

Вечером у дома председателя собралась толпа с вилами и прочим подручным инвентарем. Завидев такое, Митрич выскочил из дома как оголтелый.

–Вы чего? Чего тут?

–Правду говорят, что колхоз закрывают?

–Ну.

–А ты чего?

–А я чего? Я как и вы – мэру сказал, а ему хоть бы что! Считает, что от нас отрава идет. Сезонная потрава мяса коровьего, он и думает, что из-за этого люди помирают.

–Да они от водки мрут!

–Ему про это и скажи! Чего здесь-то орать? Мне, думаешь, хорошо от того, что закрывают колхоз? Я работы лишаюсь, а у меня трое детей на шее!

–Мы все лишаемся, только по-разному, – рассудительно произнес Кузьмич. – Говорят, и кошка терпит на печи, и собака под забором. Ты вон завтра с денежками да с паями нашими в город – фить! – и только тебя и видели. А мы тут с голодухи подохнем!

–С какими паями?

–С теми самыми, что потом продашь городским браткам, чтоб они на наши землях бордели устраивали… дома досуга, мать его!

–Да ты чего несешь, Юрий Кузьмич?!

–А ничего! Только не верим мы с мужиками тебе!

–И что мне прикажешь делать в таком разе?

–А давай-ка нам денежный эквивалент паев наших! И тогда можешь закрывать колхоз и что хочешь делать! А нет – силой возьмем!

–Ну бери! Что найдешь – все твое!..

Русского человека о таких вещах, как экспроприация, два раза просить не надо – тут он впереди планеты всей! Разграбили дом председателя за два часа. Его самого избили до полусмерти – хорошо, что не убили. Следователь же приехал только через сутки после случившегося. Понятное дело, что никаких следов не осталось, и никто из колхозников ни в чем сознаваться не спешил. И не потому что ответственности боялись, совсем нет – просто если бы сознались, пришлось бы отдавать награбленное, а это в планы лихоимцев никак не входило.

Только Кузьмич, выходя от следователя, не досчитался среди его сегодняшних посетителей одного человека, который грабил бойчее всех, а теперь спрятался куда-то – Степки-конюха.

Степан же на следующее же утро после ограбления председателя решил отправиться покорять райцентр. Приехав в город, первым делом отправился… конечно, в дом досуга. Деньги жгли карман, и не спустить их на какую-нибудь городскую красавицу было ниже гусарского достоинства.

Явившись в дом досуга, ударил толстой пачкой сотенных купюр по столу перед администраторшей и скомандовал:

–А-ну, подавай мне самую красивую, что тут у вас есть.

Администраторша уже знала, кого пригласить.

Настена явилась в красном кружевном белье – глаз не отвести. Мало того, что сама красавицей была редкой – родительские гены сделали свое, без преувеличения, замечательное, дело, так еще и обмундирование сегодняшнее не позволило пройти бы мимо даже трупу. Молодой, пышущий здоровьем организм Степана среагировал на столь же молодой и здоровый организм Насти, встретились сначала их взгляды, а уж потом и генофонды – да причем между первой и второй встречами ладно, если несколько секунд прошло. Администраторшу чуть током не ударило от соприкосновения двух перезаряженных частиц.

А их било – дай дороги! Причем до самого вечера! Уж так молотило, костей не соберешь. «Уж сегодня-то Настена все денежки до копейки отработает, изъездит ее этот молодец», – злобно перешептывались девахи в курилке. А ей все ничего! Вечером вышла, воды попила – и опять за работу, в «ночное»! Стахановка! Многостаночница!

То-то и вышло, что воротился Степка в родное село к ночи. Кузьмичу не спалось – стоял, повиснув на плетень у своей калитки.

–Где шлялся?

–О, здорово, дядь Юр, чего не спишь?

–Где шлялся, спрашиваю?

–Не поверишь! В городе был! В доме досуга ихнем!

–Ишь ты! Ну и как там? Как шлюхи?

–Зря ты так, дядь Юр! Очень даже справные девицы. Особенно одна – Настька-Машинистка, что раньше в городском суде служила! Огонь! Ммм!

–А слюни-то распустил! Неужели лучше наших?

–Ага!

–Врешь!

–Точно. Женюсь, наверное.

–Чего?! Я тебе женюсь! – замахнулся на парня Кузьмич. – Вон вишь у Маньки свет горит?

–Ну.

–Весь день про тебя спрашивала.

–Ну и чего?

–Чего-чего, дурень! Ступай! Сравнишь! И подумаешь, на ком жениться-то надо!

Много ли парню надо?! Хохотнул, молочка парного испил – и снова в бой, нечего, понимаешь, Настькам всяким уступать! И Кузьмича-старика порадовал, и демографию родного села улучшил. Вот только… как пишут в медицинских справочниках, «география болезни расширялась».

Не знал об этом только Моисей Самуилович. В тот вечер он, как обычно, провожал Катю домой, а по дороге они разговаривали.

–Послушай, – говорил он ей. – Ты такая образованная, рассудительная, начитанная…

–И?

–Никогда не возникало мыслей, чтобы уехать отсюда?

–Куда, например? – Она слушала его, улыбаясь, как слушают родители детей. Это подкупало его в ней.

–Ну например, в Москву.

–А чего тебе там не сиделось?

–Ну…

–Ну вот сам и ответил. Не место красит человека, а человек место. Если человек хороший и… цельный, то неважно, в Москве он или в Озерске, или еще где – любые двери ему откроются. Если с умом подходить к ним. А если иначе – сколь ни пыжься да ни прыгай между городами да весями, толку не будет.

Мойша сделал вид, что немного обиделся.

–Ты хочешь сказать, что я никчемный?

–Дурачок, – она ласково улыбнулась, глядя ему в глаза. Потом встала на цыпочки – он был выше ее – и нежно поцеловала в губы. Соловей запел вдалеке.