Расеянство

5.Прежде ума рыщет – беды ищет

Апрель 1847 года, Пешт.

-…Господа!– начал свою речь доктор Игнац Филип Земмельвайс. – Помимо удручающей статистики женской смертности от горячки и родового сепсиса, с которой я столкнулся по приезде в больницу святого Роха, на нашу голову обрушилось еще одно несчастье – гибель нашего уважаемого коллеги, доктора Коллечки. Вдвойне опечалило эту утрату то обстоятельство, что погиб он по чистой случайности, нелепости, в преддверии открытия препарата, который способен радикально изменить ситуацию с заражениями и смертностью как в нашей клинике, так и по всей стране. И это даже не то, чтобы открытие – это скорее находка, которую я совершил в поисках универсального средства борьбы с ужасным заболеванием, которое год от года уносило жизни матерей Австро-Венгрии. Когда я столкнулся с этой проблемой, первое, с чего я начал – изучение ее причин. И главной из них стали руки врачей. Да, не удивляйтесь – именно руки, призванные и словно назначенные самим Господом, чтобы помогать и спасать жизни, эти самые жизни и уносили. Иными словами, мы сами были виновниками сепсиса. Как такое возможно, спросите вы? Я отвечу. Инфекция на руках переносилась из прозекторской доктора Хоффмана…

Последний недовольно поморщился при этих словах.

–…А также с улицы, после контактов с окружающей средой. Недостаточное обеззараживание влекло непроизвольное внесение в организм роженицы через кровь, парентерально, смертоносной инфекции. По полученным мною данным, в Австрии показатели по смертности куда ниже – поскольку там доктора перед началом оперативного контакта с больными обеззараживают руки хлорной известью. Сравнительно недавно – две недели тому назад – я обязал всех сотрудников нашего отделения делать то же самое. И – что бы вы думали? – за две недели ни одной смерти! А в былые времена за тот же срок погибали до десятка женщин. Вот, – Земмельвайс поднял над головой документ, – сравнительная таблица, которую я хочу донести до всеобщего сведения и также опубликовать в медицинском вестнике. На сегодняшний день обеззараживание является, в прямом смысле, жизненной необходимостью с целью спасения рожениц. А наша клиника святого Роха станет пионером в деле борьбы за жизнь матерей!

Коллеги дружно зааплодировали. После симпозиума доктор Клейн пригласил Земмельвайса к себе в кабинет.

–Это потрясающе, Игнац. Ваше открытие просто… неописуемо!

–Самое потрясающее в том, доктор, что никакого открытия нет. Раствор по обеззараживанию рук давно известен медицине. Основная работа моя состояла во вскрытии причин смертности, в определении истоков поступления сепсиса в организм роженицы.

–И что Вы намерены с этим делать дальше? Ведь это неплохой материал для диссертации.

–Слава меня привлекает меньше всего. Я вижу свою главную задачу в борьбе за жизнь матерей Австро-Венгрии. Ведь ребенок-сирота – что может быть несчастнее? Видя такую удручающую картину смертности, что существовала в нашей клинике и во всех остальных клиниках Венгрии, матери попросту боялись рожать и отдавались на руки повитухам. В наше время! Это ведь уму непостижимо и никак недопустимо, ибо повитуха нанесет куда больше вреда, чем доктор Хоффман из прозекторской!

–Я вижу, Вы не честолюбивый человек…

–Знаете, что сказал мне Франтишек, умирая? Он завещал бороться за жизни рожениц, завещал придать мое открытие огласке, уже зная о нем. И я обязан выполнить его последнюю волю, а также ту клятву, которую я принес на университетской кафедре высоким именем врача!

–Ваши слова потрясающи! Я восхищаюсь и горжусь Вами, но… есть одно обстоятельство, по которому я бы не советовал Вам особенно радоваться открытию.

–Что же это за обстоятельство, позвольте осведомиться?

–Видите ли, закупка хлора в таком количестве может нанести нашей клинике существенный урон. Я имею в виду, в финансовом смысле…

–Вы шутите? – Земмельвайс был обескуражен словами главного врача. – Во-первых, его стоимость смехотворна, во-вторых, не так уж много его и нужно, а в-третьих, если от этого зависят жизни матерей, то о какой экономии здесь можно говорить?

Клейн мялся – собеседник видел это и не желал сдавать позиций.

–Если существуют объективные препятствия к моей деятельности, то сейчас самое время предать их огласке. То, что Вы сказали, звучит, простите, как бред. Здоровы ли Вы сами?

Клейн с ненавистью взглянул на него.

–Что ж, я буду с Вами откровенен. Вы намереваетесь сообщить всей Австро-Венгрии, а после – и всему миру о своем открытии, так? А это значит, речи свои Вы будете начинать примерно так: «Приехал я как-то раз в столичную больницу святого Роха и обнаружил повышенную смертность от сепсиса. Посмотрел на своих коллег и понял – какие же они дураки, что в 19 веке, когда хлорное обеззараживание с успехом применяется в другой части страны, да и во всем мире, не удосужились помыть руки и тем самым по сути отняли жизни у сотен женщин?!» Так? И что же после этого прикажете делать нам? В петлю? Или в тюрьму? Поругать честь клиники, честь профессии врача…

–Что Вы говорите, доктор Клейн?! О какой чести врача можно рассуждать, когда Вы впрямую отказываетесь от исполнения своего профессионального долга… в угоду каким-то мещанским соображениям!

–Это не мещанство, мой юный друг! Это жизненная необходимость сохранить жизнь и свободу людей, которых Вы обвиняете в убийствах! Получается, что жизни одних Вы собираетесь спасать за счет жизней других! А этого я, как главный врач, не могу допустить!

–Что же мне делать?

–Я разрешаю Вам применение антисептических средств в пределах клиники. Но если Вы растрезвоните об этом по всему миру, то можете смело покидать пределы больницы.

–Это Ваше окончательное решение? – помолчав немного, уточнил Земмельвайс.

–Да.

–В таком случае, прощайте. Нам не о чем с Вами говорить.

Хлопнув дверью, Земмельвайс покинул кабинет Клейна. Вернувшись на свое рабочее место, он стал собирать личные вещи – для себя он твердо решил, что смерти Коллечки ему достаточно, и проводить остаток дней в обстановке невежества, в темном царстве Клейнов и Хоффманов ему не с руки. Внезапно среди бумаг он натолкнулся на письмо. Оно было запечатано. Почему он не видел его раньше? Должно быть, проглядел среди утренней почты. Разрезав конверт, Игнац погрузился в чтение:

«Дорогой Игнац! Сообщаю Вам с великой благодарностью, что получил Вашу работу о снижении смертности среди рожениц за счет обеззараживания рук операционистов и ординаторов хлорной известью. Признаться, после прочтения ее несколько дней я был вне себя от восторга. Я не мог поверить, что мой дорогой однокурсник стоит у истоков открытия, которое способно вкорне изменить не только демографическую ситуацию, но и вообще всю картину медицинской жизни. Сравнительно недавно – две недели назад – я решился на свой страх и риск внедрить данную практику и в нашей клинике. Результаты превзошли все мои ожидания. Смертность снизилась с 20% до 1%, и то в указанный процент входили люди, больные хроническими заболеваниями. Получается, что родильная горячка и сепсис как причины смертей матерей остались в прошлом. И все – из-за, казалось бы, – малозначительного открытия, которое – в действительности – является революцией здравоохранения.

Однако, результаты превзошли все ожидания и в другом смысле. Когда я сообщил о применении Вашей находки в своем отделении главному врачу нашей больницы Петра и Павла доктору Кюхтеру, он запретил мне публиковать статистическую отчетность и вообще делиться с кем-либо результатами практики. В обоснование своей позиции он сослался на то, что сочтет мою публикацию доносом, поскольку она повлечет за собой массовые неприятности для него и его подчиненных, не сумевших в течение многих лет, предшествовавших Вашему опыту, отыскать ему альтернативу. По его мнению, выходит, что из-за безынициативности и недальновидности медицинского персонала, по существу, произошли все эти смерти. Я не могу разделить такой точки зрения, главным образом, потому, что полагаю уклонение от принятия на вооружение средства борьбы с сепсисом как смертный приговор многим миллионам рожениц и нарушение клятвы Гиппократа. Таким образом, я оказался в противоречивой ситуации – с одной стороны неприятие коллег, а с другой – неприятие самого себя, если я пойду у них на поводу.

Прошу Вас, мой друг, поделитесь со мной Вашими мыслями по поводу написанного. Какой точки зрения мне следует придерживаться?

С уважением, Ваш Густав Михаэлис, врач больницы Святых Петра и Павла, Бонн. 14 апреля 1847 года».

Земмельвайс отложил письмо – и еще более укрепился в своем решении как можно скорее покинуть стены больницы, чтоб нести свое открытие в мир. Да, возможно, здесь за время его отсутствия умрут еще несколько женщин, но приданием открытию публичного характера он сможет спасти миллионы. Выбора не оставалось, тем более, что письмо кричало ему – «Ты не один!».

Май 1847 года, Вена.

Доктор Земмельвайс спешил – через час в Венском госпитале должна была состояться его лекция. Он немного опаздывал – из издательства только-только поступили сигнальные экземпляры его книги «Этиология, сущность и профилактика родильной горячки», которые он должен был вручать слушателям. Потому спешил – в спешке поймал конку, попросил служащего гостиницы уложить чемодан с книгами, кое-как взгромоздился и велел кучеру гнать во весь опор.

У дверей госпиталя его встречал организатор лекции, доктор Тауффенберг.

–Добрый день, Игнац.

–Добрый. Простите, что опоздал – посылка из издательства с моей книгой здорово задержалась, а без нее проводить лекцию я счел невозможным.

–Пустое… – Тауффенберг словно не слышал его. – Я так счастлив снова видеть Вас здесь. Помните, как Вы проходили у меня практику в ординатуре?

–Разумеется, но, мне кажется, сейчас не время для воспоминаний. Я опаздываю на лекцию, меня ждут. Все собрались?

–Постойте.

–Что случилось?

–Вам незачем спешить. Никто не пришел.

–Как?! Но почему?! Все же были предупреждены, и принять участие собирались порядка ста человек!

–Обстоятельства изменились…

–Каким образом?

–Видите ли, доктор Клейн прислал письмо нашему руководству…

–Понятно, – опустил руки Земмельвайс. – Испугались пасквильного навета? Запретили слушателям посещать мероприятие?

–Отнюдь, Вы не так поняли. Ничего подобного не случилось. В своем письме доктор Клейн подробно описал Ваш метод… а также рассказал о том, какие последствия могут ожидать сотрудников тех клиник, которые примут его на вооружение.

–Вы сочли мою книгу доносом, как и Клейн?

–Видите ли, так оно и есть. Ну как прикажете понять наше бездействие столько лет? Куда девать такое количество невинных жертв нашей нерадивости? На кого возложить ответственность за них?

–Почему обязательно возлагать на кого-то ответственность? Бруно и Коперника казнили, но после, когда их догадки оправдались, почему-то царей не привлекли к ответственности!

Тауффенберг улыбнулся:

–То цари. А то – люди. Нам не придется ограничиться извинениями за сотни тысяч умерших по нашей вине. Потому медицинское сообщество выразило Вам свое недоверие… Простите мне мою нелепую роль, но именно я сегодня довожу до Вас это в надежде, что Вы… нет, не одумаетесь и не перестанете нести в мир свою, без сомнения, гениальную идею, а, напротив, не послушаетесь меня. Fortuna juva avensis (счастье сопутствует храбрым – лат.)! Но не в этот раз…

Их беседу прервал посыльный из отеля.

–Простите, Вы доктор Земмельвайс?

–Да.

–Вам письмо.

Игнац спешно распечатал конверт, похожий на которые он часто получал из Бонна, из больницы святых Петра и Павла. В нем с прискорбием сообщалось о самоубийстве доктора Густава Михаэлиса…

Настя и Катя встретились случайно – бывшая сотрудница судебной системы возвращалась домой после трудовой смены на вновь приобретенном рабочем месте. Возвращалась и думала:

«Вот же перемены в судьбе! Раньше, бывало, идешь из суда – еле ноги волочишь, всю жизнь проклинаешь, труд тяжелый и неблагодарный, а теперь – то ли дело… Смену оттрубила, а жить хочется, хоть сверхурочно оставайся!»

Из-за угла показалась знакомая ей фигура – Мойша сегодня решил задержаться на работе, и Катя возвращалась домой одна.

–Ба! Катюха! Ты ли это?!

–Настька? Привет!

–Привет. Ты как здесь?

–Я же живу здесь, ты что, не помнишь?

–А я уж и забыла, – расхохоталась Настена. – С такой работой все из головы вылетает! Слушай, да чего тут тусоваться, в ногах правды нет, пойдем в кафе…

–Ты знаешь, я спешу… – вяло начала отнекиваться Катя, порядком уставшая после работы, в отличие от подруги, но та была непреклонна. Спустя полчаса они уже сидели в местной забегаловке и тянули виски с колой.

–Сто лет тут не была, – говорила Катя.

–Неудивительно – с твоей-то работой.

–И с моей-то зарплатой.

–Давно тебе говорю, приходи к нам. Уж полгорода у нас работает – и никто не жалуется, все довольные как слоны.

–Как слонихи…

–Что? – музыка немного заглушала речь девушек.

–Ничего. Ты-то как? Как здоровье?

–Как у космонавта! А чего мне? С утра до ночи, 24/7 белковая диета. Во! Одно здоровье! Да и платят нам очень достойно!

–Знаю, только…

–Что?

–Ты слышала что-нибудь о ситуации с болезнями в доме досуга?

–Да, заведующая что-то такое говорила.

–Знаешь, что у тебя сифилис подозревают?

–Да? И что? От него же не умирают теперь. Когда совсем прижмет, пойду, пару уколов сделаю – и опять к станку.

–А люди как же?

–А что им сделается? Дорогу в больницу, я чай, все знают. А за удовольствие иногда приходится платить, причем не только деньгами…

Катя смотрела на подругу и не верила своим ушам – зная о наличии заболевания у себя самой и о том, что она, по сути, представляет опасность для окружающих, она говорила об этом так, будто речь идет об обыкновенной простуде, причем, среди тараканов.

–А своему дураку скажи, – продолжала меж тем Настя, – чтобы завязывал со своими походами, а то неровен час… Ну что он там о себе думает? Что из-за его дурости закроют дом досуга? Это ведь источник финансирования городского бюджета, причем, не самый последний. Его значимость для города колоссальная! Пойми, никому не интересно, кто там чем заразился – это личное дело каждого. А в нашей стране, как ты знаешь, общественное всегда выше личного. Потому мы и живем лучше, чем гниющие капиталисты. И тут вдруг все всё бросят и кинутся закрывать доходные, «рыбные» места!

–Боже мой, какую околесицу ты несешь…

–Определить, околесица это или нет можно так. Если основная масса населения это одобряет и поддерживает, значит, это не околесица, а очень даже разумные и здравые суждения. Выйди на улицу, спроси. 101% думает так же, как я. С тех пор, как дом досуга открыли – все изменилось в лучшую сторону. Мужья довольны, жены тоже – никто никому голову не кружит. Деньги целее, чем, когда они их на индивидуалок тратили да на бухло. Подростки счастливы и бюджет, повторяю, лопается от профицита. А мимо вас двоих счастье стороной прошло, вот вы теперь и злобствуете. Расслабься, подруга. Все еще может быть хорошо. Меняйся сама – и весь мир будет у твоих ног!

Катя улыбнулась.

–Ну, Настюха, ты прям как на трибуне…

–А ты как думала? Я в последнее время с экранов телевизоров уж не вылезаю, вот поневоле насобачилась! Так что давай – за нас, за вас и за спецназ! Кстати, заходил тут на днях один спецназовец, так такое со мной вытворял, мать честная! Сейчас расскажу, на слюну изойдешь от зависти…

Прокурор выслушал речь Моисея Самуиловича внимательно и не перебивая.

–Итак, – подытожил он, – насколько правильно я Вас понял, речь идет о распространении в городе венерических заболеваний посредством дома досуга?

–Верно.

–Это точно?

–Все пациенты описывают посещение дома досуга как раз незадолго до начала инкубации болезней. Причем, посещение одной и той же… кхм… его сотрудницы.

–Кого именно?

–Настьки-Машинистки.

–Простите, простите. Насти Шишкиной?

–Точно.

–Но ведь она работала в суде, секретарем!

–Я знаю. Оттуда и прозвище.

–Однако, – улыбнулся в кулак прокурор. – И что же, Вы сообщали о своем наблюдении городской администрации?

–Главный врач мэру об этом сообщил, это стопроцентная информация.

–И что же мэр?

–Сказал, что сифилис носит бытовой характер, и распорядился закрыть две столовые, где 15 лет назад его якобы обнаруживали.

–Так, так, и что дальше?

–Дальше ничего. Эпидемиологическая картина никак не изменилась, только ухудшилась. Одновременно с закрытием столовых стали умирать бомжи, которые там столовались…

–Отчего? От голода?

–Не совсем. От спиртного. В столовых им предлагали качественный алкоголь, а в связи с их закрытием они перешли на настойку боярышника, которой и стали травиться.

–Так…

–Мэр решил, что отравление раз пищевое, то виноваты в этом производители пищевых продуктов. Главным производителем был колхоз «Приозерный», который поставлял на городские рынки мясо, овощи, хлебобулочные изделия. Его закрыли. Предприятие по сути разрушено. А картины болезней все те же…

Прокурор подпер голову руками:

–То, что Вы описываете, похоже, воля Ваша, на бред. Разумный человек не в силах поверить, что городской голова, зная о творящемся у него под носом беззаконии, которое, к тому же, причиняет существенный вред здоровью жителей города, бездействует. Вы же понимаете, чем это чревато?

Мойша улыбнулся.

–Я-то понимаю. И мне до недавних пор все это тоже казалось абсурдом. А вчера я встретился с заведующей дома дос…

–Публичного дома?!

Мойша улыбнулся и подивился смелости прокурорских фраз.

–Если угодно…

–А как иначе?! По существу, это и есть настоящий бордель! Назови его хоть дом культуры и отдыха – а он все равно будет борделем! Гнойной язвой на теле общества! – лавры государственного обвинителя не давали хозяину кабинета покоя. Он встал со стула и нервно заходил по комнате. – И что же Вам сказала эта… прости, Господи?!

–Что мэр в курсе, но, поскольку дом досуга…

–Бордель!!!

–Бордель… пополняет бюджет, то вариантов его закрыть нету.

–Уму непостижимо, – вознес руки к небу прокурор города. – Это невероятно! В 21 веке, в стране, занимающей первые места по производству ракет и нефти, продуктов сельского хозяйства и вертолетов, в сердце кладовой страны – на Урале – происходит беззаконие, о котором даже в голливудских фильмах не расскажут! С подачи мэра в городе открывается гнездо разврата, которое, помимо всего прочего, еще и заразу разносит! И никому до этого нет дела! Но нет, господа хорошие, найдется и на вас управа! Спасибо, спасибо, Моисей Самуилович, Вам за сигнал, – прокурор тряс руку Мойши, а тот в душе ликовал – нашелся, наконец, хоть один нормальный в этом городе. – Я возьму это дело на личный контроль и завтра… нет, сегодня же организую прокурорскую проверку по всем фактам, что Вы сообщили. Мы не дадим беззаконию здесь пускать цветы, это я Вам как служитель закона обещаю, не носить мне своих погон.

Глядя на внушающие доверие погоны полковника, Мойша понял, что имеет дело с серьезным человеком.

Прокурор вылетел из приемной мэра в половине двенадцатого утра следующего дня. За ним в кабинет главы города вошел Кузьмин.

–Чего он хотел?

–Кто?

–Ну, прокурор?

–А, пустяки, мелочи жизни. Что там у тебя?

–Предприниматели коллективное письмо прислали.

–Чего хотят?

–Колхоз разморозить.

–А им он зачем?

–Так они ж продукты с минимальной наценкой поставляли. А теперь приходится за мясом в область ездить, за хлебом тоже, за овощами – и того дальше. Все – дополнительные расходы.

–Господи, им-то что? Пусть увеличивают наценки.

–Они и так увеличили до максимума. Но не забывай, что на продукты питания есть предельные наценки, установленные Правительством. Выше нельзя. А они и с этим потолком едва-едва в ноль работают.

–Слушай, чего ты от меня хочешь? Что ты за них задницу рвешь? Сколько они приносят в бюджет? Процентов двадцать? А бордель мне за неполный месяц дал сто двадцать! Я «Приозерный» твой порешил, чтоб репутацию дома досуга сберечь! И, как показала жизнь, не прогадал. А ты мне предлагаешь коня на переправе сменить, да? Нет уж!

–Ну совсем-то про предпринимателей тоже забывать нельзя.

–Не нравится- пусть не работают, тоже мне, баре какие! Слушай, а что там опять за манифестация?! Что-то давно Саяпина не видно, пускай приедет, разгонит этих… А лучше сходи-ка посмотри, что там.

–Может, сам сходишь? У меня вообще еще подготовка к отчетной конференции…

–Неохота. Дождик там, а я простывший. Что-то температура… Надо к Настьке-Машинистке записаться, пусть поврачует…

Нехотя спустился товарищ Кузьмин с третьего этажа. Побеседовал с пенсионерками, пришедшими пикетировать мэрию. Поднялся назад – без лифта. Не заместитель – герой.

–Ну и что там такое?

–Пенсионерки.

–Что хотят?

–Просят снизить наценки на продукты в магазинах. Говорят, цены возвысили до небес за последние две недели.

–А я тут причем? – мэр не отрывал головы от бумаг, беседуя с замом.

–Мы же только что с тобой разговаривали! Я же предлагаю, разморозить работу «Приозерного».

Голова взглянул в глаза Виктору Федоровичу.

–Как я это сделаю? Как? Там на следующий день после приостановки уже камня на камне не было. Граждане – электорат – все разбомбили как будто перед немецкой оккупацией. Ты же знаешь этот народ, это же скоты, которым только погонщик отошел, сразу надо все топтать, крушить, ломать.

–Что делать-то будем? Ладно коммерсанты, а бабкам рты не заткнешь, до Президента дойдут!

–Я тебе еще раз повторяю – пока экономических посылов закрывать дом досуга у меня нет. Мы все за его счет кормимся! А что до народа… не снизить цены им надо.

–А что?

–Найти козла отпущения. И мы его найдем. Не мы историю писали, не нам ее и кроить.

Когда Мойша перешагнул порог кабинета озерского городского прокурора, то увидел перед собой другого человека, чем тот, что принимал его несколько дней назад. Нет, внешне он был тот же самый, но что-то изменилось внутри него. Он сидел за столом и невозмутимо точил ногти. Руки он посетителю не подал, но Мойшу насторожило не это, а то, в каком тоне он начал общение с ним.

–Я вызвал Вас не просто так. Обычно мы отвечаем гражданам в письменной форме, и ни с кем вот так подробно лично не беседуем. Для Вас вот сделали исключение.

–Спасибо.

–Не перебивайте меня, пожалуйста. Спасибо. Так вот. Мы провели проверку по Вашему обращению.

–И что? Что она показала?

–А Вы сами не догадываетесь? Ни один из фактов, изложенных в обращении при личном приеме, проверкой подтверждения не нашел.

–То есть как?

–А так. Никакой это не бордель, а настоящий дом досуга. Там люди играют в карты, шахматы, пьют вино, смотрят телевизор, выходят в Интернет. Ну случаются у них половые контакты – ну так это же не наказуемо.

–Но ведь они случаются за деньги!

–Это личное дело каждого до тех пор, пока речь не идет о проституции!

–Речь идет именно о ней!

–Ошибаетесь, Моисей Самуилович! Органы местного самоуправления не могут организовывать притонов для проституток, они осуществляют функции контрольных и представительных органов. Бордели всегда подпольные. А здесь – полная прозрачность. Какой же это бордель? Я там лично побывал с инспекцией и никаких признаков не увидел!

–А как же болезни? Сами-то не боитесь?

–Пустяки, – отмахнулся прокурор. – Встречался я с той девушкой, на которую Вы тут пытались напраслину возвести, и должен сказать, что мое сомнение подтвердилось. Я же говорил, что она в суде раньше работала. Не может человек из судебной системы, простите, в проститутки переквалифицироваться. Не кует таких кадров судебная система. В нее сам Президент людей отбирает, да не всех подряд, а только тех, чьи деловые качества и моральный облик наголову выше, чем у прочих коллег. Даже я – при всей моей святости! – туда не попал. А Вы говорите Настасья… Она нас с Вами по морали и нравственности за пояс заткнет.

–Что ж тогда она там делает?

–Как что? Она же юрист по профессии, законы разъясняет.

–Законы?

–Именно. У нас знаете, какой народ темный? Ммм. Жуть. Правовой нигилизм с детства внушают. Одна эта мерзость – «закон что дышло, куда повернул, туда и вышло» – чего стоит?! Как может у русского человека при таких пословицах уважительное отношение к закону формироваться?! А сталкивается с ним в жизни любой. Любой. Потому и нужна разъяснительная работа, которую и проводит гражданка Шишкина. Вот и Вам самому не худо бы к ней обратиться.

–Мне? Зачем?

–А вот зачем. Вы по существу в своем обращении обвинили ее в уголовном преступлении – занятие проституцией, статья 241 УК РФ. Ваши доводы не подтвердились, значит, с Вашей стороны имеет место заведомо ложный донос – статья 306 УК РФ. Так что будем делать, гражданин хороший?

Мойша сидел ни жив ни мертв.

–Не знаю.

–А я знаю. На первый раз я Вас, пожалуй, отпущу – в Вашем случае пока еще можно говорить о добросовестном заблуждении относительно фактического характера действий Настеньки… Анастасии Александровны. Знаете, субъективное и объективное видение вещей часто не совпадает… Но на будущее Вам надо иметь в виду, что, прежде, чем выступать с такими обвинениями, надо сначала убедиться в их обоснованности. Как говорится, слово не воробей. Поймают – вылетишь.

–Любопытно Вы трактуете. Надо записать.

–Запишите, запишите.

–Я могу быть свободен?

–Пока да. Если понадобится, мы Вас вызовем. Повесткой.

Врач не успел выйти из кабинета, когда прокурор окликнул его уже в дверях.

–Еще кое-что. Завязывали бы Вы со своими походами, а то неровен час… Ну что Вы о себе думаете? Что из-за Вашей прихоти закроют дом досуга? Это ведь источник финансирования городского бюджета, причем, не самый последний. Его значимость для города колоссальная! Поймите, никому не интересно, кто там чем заразился – это личное дело каждого. А в нашей стране, как Вы знаете, общественное всегда выше личного. Потому мы и живем лучше, чем гниющие капиталисты. И тут вдруг все всё бросят и кинутся закрывать доходные, «рыбные» места!

–Боже мой, какую околесицу Вы говорите…

–Определить, околесица это или нет можно так. Если основная масса населения это одобряет и поддерживает, значит, это не околесица, а очень даже разумные и здравые суждения. Выйдите на улицу, спросите. 101% думает так же, как я. С тех пор, как дом досуга открыли – все изменилось в лучшую сторону. Мужья довольны, жены тоже – никто никому голову не кружит. Деньги целее, чем, когда они их на индивидуалок тратили да на алкоголь. Подростки счастливы и бюджет, повторяю, лопается от профицита. А мимо кого-то вдруг счастье стороной прошло, вот Вы теперь и злобствуете. Однако, поймите – все еще может быть хорошо. Меняйся – и весь мир будет у твоих ног!

Мойша не заметил ни как прокурор перешел на «ты», ни как стал говорить словами другого человека. Сепсис пошел дальше – гонорея поразила волю.