Раскол

1.

- Маринка, я говорю тебе, там такой мужик, - громко шептала грудастая блондинка. Одна из тех, кто в свои сорок с хвостиком выглядят лучше, чем двадцатилетние молодухи.

- Не знаю Лен, этот район мне вообще не нравится, Дингли и так большая деревня, а этот район вообще край, - фыркает ей в ответ такая же ухоженная брюнетка.

Они стоят в отделе классики, в своих ярких спортивных майках и леггинсах, и вообще непонятно как сюда попали. Обе холёные до последней чёрточки в их идеальном облике.

Я притаилась рядом, перебираю диски, в поисках нужных. Поступил интернет заказ, и я собираю покупку, а тут интересный разговор, вот и делаю вид, что занята, а ушки на макушке.

- Да ради такого инструктора, можно и полгорода проехать, - та которая Лена, вертит в руках диск, с избранными произведениями Штрауса, но думает совершенно о другом. Её голубые глаза так горят, уж точно не от предвкушения прослушивания вальсов маэстро.

- Он сегодня меня так прихватил за задницу, у меня аж трусы промокли, от его хвата, - тише зашептала она, склоняясь к своей подруге, - вроде как технику показывал, а сам так близко прислонился. Такой брутальный красавчик, весь в татуировках, а глаза такие холодные, но в то же время притягательные.

На последней фразе я вынырнула из своего ряда, узнав в описании своего мужа.

Дамочки не обратили на меня никакого внимания, продолжая шептаться и хихикать.

- Пошли завтра со мной, - говорит блондинка, - пошалим! Сама увидишь. Не мужик, а скала. Там народу немного ходит, и от нас далеко, никого знакомых.

- Ты не боишься, что Адлей, всё узнает, - напутствует брюнетка.

- Ай, мой муж Адлей, занят постоянно, и всегда уставший, а по этому инструктору прямо видно, что он машина, - блонда мечтательно прикрывает глаза.

- Ну не скажи, обычно у таких вот качков, в штанах намного всё меньше, - фыркает брюнетка.

А я не выдерживаю всего этого фарса, и обсуждений прелестей моего мужа.

Ох, как бы хотелось, чтобы они не про Кира говорили, но татуированный и большой с холодными глазами, это он, без сомнения. И его спортзал рядом с моим магазинчиком, где я с недавних пор работаю. Явно эта озабоченная блонда притопала оттуда.

За те три года, что мы здесь живём, слава о спортзале Кир выросла, и его аудитория тоже. Он нанял дополнительных инструкторов, закупил оборудования, но сам тоже тренировал. Сказала же блонда, технику ей ставил.

Блин, неужели он её действительно лапал, она хоть и старше, но выглядит аппетитно, вон какие булки круглые под лосинами цветными перекатываются, не попа, а орех.

Я скрылась в подсобке, сжимая в руках, собранные диски. Из головы так и не шли слова этой дамочки. И так мерзко стало.

По большому счёту ведь ничего и не произошло!

Ну, прихватил он её за задницу?

Блин! Кого обманываю?

Если Кир себе такое позволяет, то и недалеко и до того момента, когда зайдёт и дальше. И в то же время поверить в это не могу.

За все три года, что мы здесь, он пылинки с меня сдувает. Ну конечно по-своему, так как умеет Кир. Но он раскрылся совершенно с другой стороны для меня. Помимо его необузданного темперамента, есть ещё и серьёзность, и чуткость, и даже нежность, такая ему несвойственная, но порой на него находит и такое. А какой он прекрасный отец, и не только для Ромки, но и для Андрейки. У них там даже свои дела есть, в которые меня не посвящают, аргументируя тем, что я женщина. А Ромка, как только слышит его шаги, когда он возвращается вечером домой, несётся, где бы он ни был, с криками «Папа!», кидается на руки. И они обязательно втроём чего-нибудь делают, мастерят что-то, или играют.

Да и у нас всё гладко, вот прямо порой и придраться не к чему. Единственной проблемой стало моё желание работать. Ромке уже три, и сидеть дома надоело. Тем более что есть наша помощница Неста, она смотрит за Романом, пока я работаю продавцом в одном небольшом музыкальном магазинчике. Владелец мальтиец, а вот управляющий русский. Он почти рядом с домом, и залом Кира. И может это стало решающим доводом в этом вопросе, а может, то, что мне пришлось стараться в спальне, когда мой муж упёрся, не понимая, зачем мне работать. В общем, все мои доводы подействовали, Кир оттаял, и дал своё соизволение.

И вот сейчас я стою, и не понимаю что произошло? Ему что захотелось разнообразия? Острых ощущений?

И вообще может это всё неправда. Может это всё показалось блондинке. Завтра они с подругой пойдут туда, может тоже сходить, нагрянуть и посмотреть, правда, или нет.

Сегодня они уже в час дня тёрлись в магазине, значит где-то к одиннадцати можно пойти и самой оценить масштаб катастрофы.

2.

2.

Только весь этот разработанный план не принёс мне покоя. Я дорабатывала, постоянно думая об этом, и мерзкое чувство не покидало меня.

Распрощалась в семь с Димой, моим управляющим, и, выгнав свой велосипед из гаража магазина, покрутила педали к дому. Люблю апрель на Мальте. Это мой самый любимый месяц. Тепло, солнечно, дождей почти нет. Лёгкий ветерок обдувает, донося солёный воздух с моря.

Такой кайф!

Машин в этой части города почти нет. И я еду прямо по дороге погруженная в свои нелёгкие мысли. А потом стою на кухне готовлю ужин, и всё думаю и думаю, кручу в голове слова блондинки. Не могу отпустить, потому что ревность съедает меня. Я всегда собственнически относилась к нему, вечно мне казалось, что он может поддаться чужому женскому влиянию. Не знаю, может это комплекс неполноценности во мне говорит. Мы же всегда склонны сравнивать себя с другими. Сопоставлять. Сверять. Вот и я тоже вижу все свои изъяны, несмотря на то, что Кир каждый раз доказывает мне обратное. Несмотря на всё это, в моей голове заноза. Блондинка, которая хвасталась своей подруге, про то, как Кир (может всё же не он?), прихватил её за задницу, и это омрачает моё существование. Настолько, что я на автомате, общаюсь с детьми и Нестой, и даже не замечаю, как является, причина моей головной боли.

Кир подходит сзади, когда я режу овощи на салат, и обнимает за талию, прижимает и шепчет приветствие, горячим интимным шепотом, в основание шеи. И мурашки бегут по всему телу, оно тут же реагирует, выгибается так, как надо в его руках. Я замираю и прикрываю глаза, откидываюсь на его плечо. Родной аромат и тепло его тела. Это приятно, словно мы не виделись целую вечность. А этот бесстыдник, несмотря на то, что дети совсем рядом носятся во дворе, ныряет руками под подол моего лёгкого платья и гладит оголённые бёдра.

- Что на ужин, красивая? - мурчит он, продолжая нацеловывать мою шею.

И чего я придумывала себе? У всех так мужья с работы возвращаются? Всех так обнимают и прижимают? Мне то, есть с чем сравнить. И Кир естественно здесь выигрывает, а у меня всё равно свербит в мозгу.

Вдруг он меня обманывает?

- Если ты сейчас меня не отпустишь, то будет как в анекдоте, на ужин любовь, - я отстраняюсь, пытаясь вернуться к нарезке овощей, но Кир на то и Кир, чтобы сделать всё по-своему.

- Да я то не против, - хмыкает он, и одна рука ныряет мне между ног, сжимает лобок через хлопок трусиков, - вот только мальчишек жалко!

Я охаю, и снова откладываю нож, и вцепляюсь пальцами в столешницу.

- Кир! - стону я, непроизвольно выгибаюсь. - Что ты делаешь? Ведь дети в любой момент могут забежать!

- Аванс небольшой возьму, - хрипит он, сжимая другой рукой мою грудь, - сама же сказала, что любовь на ужин.

Кир умело доводит меня до оргазма и совсем не слушает моих возражений, что нас увидят, и приглушает мои стоны поцелуем. Мой вскрик улетает в его горло. Перед глазами всё плывёт, я на минуту выпадаю из реальности, обвиснув в его руках.

Потом мы все вместе ужинаем, после чего мужчины помогают мне с уборкой посуды, и мы все отправляемся к морю.

Всё настолько идеально, что мне всё время кажется это нереальным. Но все же, Кир не тот человек, который будет играть. Он прямолинеен, и даже порой бескомпромиссен.

И я успокаиваюсь, пока ранним утром следующего дня меня не будит его телефон. Я просыпаюсь когда он поспешно выходит из комнаты, поднявшись с кровати, и слышу его тихий голос. Он рычит на собеседника, говорит, что просил не звонить ему пока он дома. И вся моя паранойя разыгрывается снова. Теперь я уверенна на пятьдесят процентов, что у него есть другая. Другие пятьдесят ещё под сомнением. Когда он возвращается и ложиться вновь, прижимает меня к себе, я всё же спрашиваю его, кто это так рано звонит ему, и он говорит что это Лео, один из его инструкторов, звонил сказать что не выйдет на работу, что-то там по семейным обстоятельствам. И я отчётливо понимаю, что он врёт.

Я лежу к нему спиной, и он не видит моего лица, прижимается сильнее и затихает, видимо засыпает, ещё очень рано. А я лежу без движения, придавленная осознанием того, что он лживый гад. И пока он мирно досыпает, я крепну в решение застать его с поличным, и обличит во лжи.

3.

3.

Я толкаю тяжёлую дверь спортивного зала моего мужа, и попадаю сразу же в него.

Здесь нет стойки регистратора, или какого-нибудь вестибюля. Одно огромное открытое пространство. Прежде здесь был какой-то выставочный павильон. Помещение простаивало за ненадобностью год, пока Кир не снял его за бесценок, и не превратил в зал.

Поэтому при входе почти сразу же стоят тренажеры.

Вместо зеркал, кирпичные стены разрисованы разными граффити.

В первую очередь в глаза бросается название, выполненное яркими красными буквами «Ulla». Так меня зовут здесь на Мальте. Ула. Мальтийцы произносят «Ю» в моём имени, как «У». И да, Кир назвал свой спортзал в мою честь, чем немало меня смутил, и в то же время потешил самолюбие.

От названия тянутся рисунки. Словно вдавленные в кирпичные стены штанги и гантели, от которых тянутся трещины до самого потолка.

Дальше стоят два ринга, и висят боксёрские мешки, а рядом с немногочисленными кардиотренажёрами, раскинулась яркая картина ускоряющегося вело-спринта.

И ещё, конечно татами, напротив которых на стене нарисован японский иероглиф, и эмблема с застывшими в броске двумя противниками, один сверху, другой уже в полёте.

Пространство так и осталось, открытым, просто зонировано, по интересам. Большие окна, почти под потолком, и поэтому здесь почти не нужен свет, но все же, с грубого бетонного потолка свисают прямоугольные лампы дневного света. Из зала есть выход в раздевалки и душевые, их Кир делал почти сам. И ещё есть его кабинет. Он напротив раздевалок. Небольшая комната, с окном. Здесь стоит стол, и невысокий стеллаж. Здесь же Кир переодевается.

У нас есть машина, но сюда Кир предпочитает ходить пешком. От дома всего минут двадцать, двадцать пять, по залитой солнцем улице, пропитанной морским ароматом.

Я же сюда добираюсь на своём любимом велосипеде. Паркую его у здания. Снаружи кстати оно нисколько не напоминает спортзал. Просто индустриальное здание на отшибе, с небольшой парковкой. Но вот прошло три года и парковку пришлось расширять, не вмещает всех желающих тут заниматься.

С утра посетителей немного. На Мальте принято с утра работать, а к вечеру уже можно и спортом заняться. Зал почти пустой. Несколько человек на тренажёрах. Парочка на ринге, боксируют. Ну и знакомые мне дамы на беговых дорожках. Какие-то не особо восторженные, не то что, вчера.

И первый неприятный сюрприз. Лео. Инструктор, который вроде как не смог сегодня работать.

Он кивает мне в знак приветствия, и продолжает держать грушу для своего клиента.

Кира нигде не вижу. Нет его и в кабинете, не в раздевалке. Я спрашиваю о нём ещё у одного сотрудника, тоже инструктора, Алекса. Он говорит, что Кир предупредил, что отъедет на пару часов, ещё с утра, и должен уже приехать.

Я ничего не понимаю. Если мои вчерашние соперницы, конечно же, в кавычках, здесь, то где он? Я же решила его уличить в измене!

И если, когда я сюда шла, и была полна решимости, учинить скандал и потребовать объяснений, то теперь я вообще не знаю, что и думать.

Вот где он? Куда уехал?

Я выхожу на залитую солнцем улицу, смотрю на время. Почти двенадцать, Неста попросила прийти к часу, и мне ничего не остаётся, как возвращаться домой, и решиться на откровенный разговор с мужем.

Сама я, увы, ничего не выяснила!

Я веду велосипед по дорожке, задумчиво глядя под ноги. Мне совершенно не нравится эта ситуация. Кир, конечно, всегда ограждал меня от своих дел, никогда не посвящал в них. Но это было давно, когда он был связан с криминальным миром…

И тут догадка поражает меня. Я останавливаюсь. Неужели он снова связался с чем-то противозаконным?

И в подтверждение всего, я вдруг вижу, большой чёрный фургон. Он стоит вдалеке от всех машин на парковке. Возле него стоят трое. Не мальтийцы, русские. Среди них Кир. Я прислоняю велик к стене дома, и крадусь, присаживаясь, чтобы остаться незамеченной, прячусь за машинами. Боюсь что затея пустая, слишком они далеко, но упрямо пру. Присаживаюсь на корточки, у крайней машины, и напрягаю слух.

- … сроки Ямал… - доносится до меня, и я вздрагиваю. Они называют его Ямал.

Откуда они знают его прозвище?

- … норм… будет в срок…- это низкий и недовольный голос Кира.

- … без хуйни, и твоих … есть что терять…- снова чужой голос.

Они что угрожают ему?

- Блядь, сказал же, что сделаю! - рычит Кир. - В прошлый раз не мой косяк был!

В прошлый раз? Я все же была права, это криминал, и длится это давно. Интересно сколько?

- … поставка… и деньги большие… - это уже другой более спокойный голос, и поэтому слышно плохо, хотя мне и так всё понятно. Он опять связался с бандитами.

Но зачем?

Разве не от этого мы сбежали из России, бросили родных, близких. Чтобы жить спокойно. А он опять за старое.

Мужчины ещё ведут разговор, а я уже их не слушаю. Усаживаюсь прямо на нагретый солнцем асфальт, несмотря на белую юбку, и никак не могу собрать мысли.

Зачем он это сделал? Зачем?

Не знаю что болезненней, наличие любовницы, и вот такой изощренный способ предательства. Потому что это тоже измена. Измена своей семье, измена своим принципам, своим обещаниям. Это неверность, обман, отступничество.

Ведь зачем тогда всё это? Ради чего?

Ведь любит же и меня и детей. Тогда почему снова ступает на этот скользкий путь, который может погубить нас?

Все эти вопросы остаются без ответов, потому что задаю я их сама себе.

Из транса меня выводит, подошедший парень. Он в замешательстве смотрит на меня, и мне приходится вернуться в реальность.

- Вам плохо? - спрашивает он на английском.

- Нет, всё в порядке, - отвечаю я и встаю, и только потом соображаю, что меня может увидеть Кир, и резко оборачиваюсь, но на парковке пусто. Видимо пока я тут медитировала, встреча подошла к концу.

- Уверенны, могу подвезти, куда скажете,- он подходит к машине, и открывает дверь.

- Нет спасибо, простите, что смутила вас, - я поспешно иду к своему оставленному велосипеду. Наверное, он решил, что я сумасшедшая. Но я видимо таковая и есть. Бросить всё и поверить бандиту, нужно быть сумасшедшей.

4.

4.

Вечером возвращается Кир. По нему видно, что настроение плохое, но он старается держаться.

- Алекс, сказал, что ты заходила? - спрашивает он, переодеваясь в домашнюю одежду.

Я стою на балконе и наблюдаю за сыновьями. Они играют во дворе.

- Кир, ты ничего не хочешь мне рассказать? - поворачиваюсь к нему, и смотрю прямо в глаза. Он отвечает таким же пристальным взглядом, и я вижу, что он понимает, что я знаю, его секрет. Но он упрямо сжимает губы.

- Нет, - отвечает он, и выходит из комнаты.

Короткий ответ, который сказал мне многое. Он ничего мне не скажет, и будет действовать в одиночку, как и прежде, как и всегда.

Мы больше не ведём разговоров на эту тему, и вообще почти не общаемся этим вечером. Только когда ночью, он прижимает меня к себе, я пытаюсь сопротивляться, и он с лёгкостью подавляет эти попытки.

- Что, будешь манипулировать сексом? - скалится он, сжимая мои запястья, закидывая руки за голову, и нависает сверху, прижимая своим телом к кровати.

- А тобой можно манипулировать? - отзываюсь я, всё ещё безрезультатно дёргаясь в его руках.

- Правильно, нельзя. Не пытайся даже, - отвечает он, и давит своим взглядом. - И не лезь, туда, куда тебе не следует.

- Кир…

- Юля, я серьёзно, - чеканит он слова, - забудь даже думать, поняла!

- Поняла, - зло выплёвываю я, - а теперь слезь с меня, я не хочу так, и сейчас!

- Захочешь, - обещает он, - я помогу.

И впивается болезненным поцелуем в мои губы. Прикусывает нежную плоть, и всасывает в рот, облизывает. Я мычу, и свожу брови на переносице, пытаясь показать своё недовольство. Но он не обращает на это никакого внимания, продолжает углублять поцелуй, удерживая мои руки. Другой рукой ведёт вдоль бока, оглаживая мои изгибы, задирает сорочку, почти до груди, и уже гладит голую кожу.

Я хочу отвернуться, хочу сказать, что это не помощь, а принуждение. Но не могу вырваться из этого горячего плена. Отстраниться от него не могу. И уже совсем не сопротивляюсь, принимаю его резкие и грубые касания, и чувствую предательское возбуждение, что течет по венам, словно яд. И он чувствует это, он видит мои эмоции, ощущает, что я расслабляюсь и отвечаю ему.

Кир освобождает мои руки, которые тут же я перемещаю на его шею, потом веду по плечам, стягиваю футболку, через голову, и выгибаюсь навстречу его губам, что спускаются на мою шею и плечи. Он тоже поспешно освобождает меня от сорочки, откинув её на пол, и возвращается к моему обнажённому телу.

Я дрожу, чувствуя горячий рот на своей груди, и вскрикиваю, когда зубы сходиться на сосках. Глажу его широкую спину, и развожу шире ноги, для него. Моё сопротивление подавлено в зародыше, и теперь мне только остаётся наслаждаться, и может быть, следующее сражение мне удастся выиграть.

Кир спускается ниже по подрагивающему животу, прикусывает кожу, зализывая отметины языком. Он останавливается у границы резинки моих трусиков, и поднимает темный, жадный взгляд. Пальцы его легко подцепляют резинку и тянут вниз.

- Хочу вылизать тебя всю, - хрипит он, сбивая напрочь моё и без того неровное дыхание, - а потом трахнуть так, чтобы не думала даже спорить со мной, - говорит и трусики мои стягивает, откидывает на пол. Кладёт ладонь на лобок, и сдавливает, я вздрагиваю и пищу, от острых ощущений.

- Чтобы не смела никогда сопротивляться, - склоняется ниже, и пальцы его разводят мои влажные складочки, и горячий язык скользить вокруг напряжённого бугорка клитора.

Разряд тока.

Я дёргаюсь.

Заглушаю собственный вскрик, своей же ладонью, и выгибаюсь снова. Язык его то и дело легко касается клитора, и я дрожу от вожделения, и непередаваемой остроты ощущений.

- Ты моя. Всегда. Везде, во всём, - Кир поднимает голову, и ловит мой расфокусированный взгляд.

И когда я сосредотачиваюсь на его лице, он вводит в меня сразу два пальца, и я снова плыву. Он ритмично ими двигает, и снова склоняется, кружит вокруг клитора языком, сходиться на нем губами, и вот когда разрядка начинает меня сотрясать, и я шепчу ему слова любви, он вытаскивает пальцы, и ныряет вместо них языком, и я захожу на второй круг, просто от осознания того, где его язык. Я ритмично сокращаюсь, а он ловит каждую мою судорогу. Это невыносимо прекрасно, и нестерпимо хорошо, но я знаю, что это не всё.

Кир даёт мне немного прийти в себя, подтягивается выше, и я целую его солёные губы, полностью пропитанные моим вкусом.

- Теперь на живот, - командует он, оторвавшись от меня, и приподнимается. Я ловко переворачиваюсь, прижимаюсь спиной к его торсу, и он тут же прикусывает моё плечо. Я вздрагиваю, и трусь об него. Он всё ещё в штанах, но член его уже отчётливо чувствуется, и я продолжаю, прижиматься к нему, тихо постанывая от нетерпения.

Одной рукой он зарывается в моих волосах, и вжимает мою голову в подушки, другой подтягивает выше мой зад, и разминает тугое колечко ануса. Он собирает влагу, оглаживая мои складочки, и снова проталкивает палец в анус.

- Расслабься, красивая, тебе же нравиться, - нашёптывает он.

Мне и вправду нравиться, но каждый раз ему приходится преодолевать сопротивление тугих мышц, и это болезненно.

Вот и сейчас, я чувствую вторжение его члена, и пытаюсь спокойно дышать, расслабиться, пока он медленно входит в меня, и вместе с тем вводит ниже пальцы.

Я выдыхаю.

Кир рычит от удовольствия, и начинает тихо покачиваться.

- Да вот так! Вот так! - сипит он, сдавливая одной рукой мою ягодицу и насаживая меня на себя.

По позвоночнику бежит дрожь. Тугое натяжение, начинает приносить удовольствие, и я откидываю голову назад, тихо стону его имя, и он ускоряется, понимая, что уже можно. И тут же градус возрастает. Перед глазами всё плывёт. Я выгибаюсь сильнее, всё ближе к нему.

К моему мужчине.

К моему греху.

К моему разврату.

Как же мне с ним хорошо!

Вновь и вновь, я тону в нём, задыхаюсь, и каждый раз заново.

Кир кончает первым, я следую за ним, почти сразу.

Мы лежим прижатые друг к другу, обессиленные и счастливые. Кажется, что все проблемы позабыты, и я даже начинаю дремать.

- Красивая, - шепчет Кир, разгоняя горячим дыханием, мои волосы на моей макушке, - давай дочку родим!

И это его желание лишает меня спокойствия и сна.

Оно прекрасно.

Чудесно.

И в то же время чудовищно.

Оно отрезвляет меня.

Весь этот флёр крышесносного секса рассеивается.

И снова действительность. Та, в которой меня обманывает муж. И да пусть он меня любит, в этом я не сомневаюсь, но он занимается опасными делами, и имею ли я право подвергать такому риску уже имеющихся и будущих детей. И лежа в крепких объятиях любимого мужчины, я понимаю, что нам нужно бежать.

5.

5.

Я лежу на неудобном диване, и верчусь уже битый час. Рядом на разложенном кресле спит Андрейка, а под боком Ромка.

Уже третий час ночи, и у меня теперь, как и всегда бессонница. Я уже привычно воскрешаю в памяти образ мужа. Его проницательные серые глаза, которые унаследовал Ромка, у сына, правда, они с прозрачным зелёным ободком, от меня.

Вспоминаю, почему-то его ухмылочки. Расписанную загорелую кожу, исцелованную мной вдоль и поперек. И голос низкий и хриплый. Его я часто слышу, когда забываюсь тревожным сном. Рык, словно раненый зверь кричит. И сердце моё трепещет, и от боли, и от жалости, и от страха. Прошло почти три месяца, как я посмела сбежать, прихватив с собой детей.

Тот вечер, ночь, словно стали отправной точкой, и в голове сложился план. Собрать документы, взять деньги, которые мы откладывали на покупку небольшой яхты, чтобы ходить под парусом. Вещи, только самые необходимые. Всё тихо, и спокойно. Я не ожидала от себя такой расчётливости, и хладнокровия. Всё делала на автомате. Поиск билетов на самолёт, до столицы, потом обязательно почистить браузер. Смотрела ему в глаза, и умоляла про себя, чтобы он догадался и остановил меня, понял нетипичное поведение, разгадал планы. Но Кир видимо пришёл к другому выводу, считал, наверное, что я обижена, на него за молчание и игнорирование, когда я вновь полезла с разговорами, и он жестко отшил меня, и тем самым утвердил, что я на правильном пути.

Вспоминая те два дня, за которые я собралась, я была словно в тумане. Внутри всё горело и кричало от противоречий, которые разрывали меня.

Конечно, я безумно любила его, и уйти от него, да ещё и по доброй воле, это было самое тяжёлое решение в моей жизни. Я привыкла полагаться на него во всём, и меня просто разрывало на части, от происходящего, и конечно подсознательно я очень надеялась, что он заметит, поймёт и остановит. Но это видимо было моё испытание, и решение я должна была принять сама.

Кир не ждал такого удара в спину, в самое сердце, не ждал от меня такого предательства. Но я оправдываю себя только тем, что он предал нас первым, снова связавшись с бандитами, снова встав на этот скользкий путь, поставив под удар не только меня, но и наших детей, и я должна защитить их, и это придавало мне решимости, смелости действовать.

С Андреем пришлось вести тяжёлую беседу, всё разложить по полочкам, объясниться. Он был уже взрослый. Он всё понимал. И он очень уважал Кира. Я не хотела очернять человека, который заменил ему отца, да и не стала этого делать. Я просто попыталась донести, что Кир принимает решения в одиночку, но эти решения касаются всей нашей семьи, напомнила про случай, когда мы сидели с ним в подвале.

Он понял.

Ну а Ромке я просто пообещала большое путешествие, накануне, чтобы он не проболтался отцу.

А потом всё закрутилось. Мы словно действительно бежали от целой банды головорезов. Такси, аэропорт, перелёт. Пару часов перевели дух в столице и на поезде, до небольшого городка в Сибири. Там остановились ненадолго, недели на две. Я сняла квартиру, благо деньги позволяли. Очень тянуло поехать к родителям, но нельзя, там будет искать в первую очередь, и всех знакомых отмела тоже сразу. А то что будет искать я не сомневалась, хотя бы для того, чтобы собственноручно придушить.

А сейчас я лежала в тишине очередной съёмной квартиры, и думала о нём.

Вела с ним внутренний диалог, объясняя свой поступок, но даже в моём воображении Кир был, непримирим ко мне. Он смотрел на меня потемневшими глазами, презрительно молчал, и даже у меня в голове отказывался принимать причины моего побега.

Я и сама порой сомневалась в этом. Что в самом начале, когда только задумала уйти от него, что сейчас, когда ночью накатывала такая тоска, что казалось эта ночь, без него будет тянуться вечно.

Но потом злилась на него же.

Ведь я же пыталась поговорить, выяснить. Ведь это он создал эту ситуацию.

Зачем ему опять все эти проблемы? Зачем снова туда же? Зачем? Зачем?

Я смахнула слёзы.

Боже, как мне плохо без него!

Я никого так в жизни не любила как Кира!

Потому, наверное, и ушла, чтобы не видеть снова, как его затягивает этот водоворот.

Он снова становился жёстким, напряженным, а самое главное, нам опасно быть рядом с ним. И ладно я, но дети!

Ромка засопел под боком, и перевернулся на другой бок. Он копия Кира. Тёмный, рослый. Кир уже в два года начал прививать ему привычку, утренней зарядки. Они всегда втроём перед завтраком во дворе делали двадцатиминутный сет, а Андрей так вообще в зал к нему ходил. От меня у Ромки любовь к музыке, и чуть зелени в серых глазах, в остальном он вылитый Кир, красивый и целеустремленный.

Я снова расплакалась. Уткнулась в подушку, и тихо рыдала, пока мне на плечи не легли горячие ладошки.

- Мам, - прошептал Андрей и обнял меня, и я расплакалась ещё пуще. Мой ангел, он всегда приходит ко мне на помощь. А я непутёвая мать, досталась ему, непонятно за какие прегрешения.

Зачем, зачем я сбежала? Я же не могу без него и дня прожить! Всё готова отдать только был рядом!

Андрей прилёг с другого бока обнял меня, я обняла Ромку, пискнувшего во сне, и так мы и уснули.

6.

6.

Очередной провинциальный городок, на юге Сибири. Нам везёт, за небольшую плату я снимаю на месяц небольшой домик, в дачном посёлке, который впрочем, рядом с городом. Здесь мы, наверное, проведём лето, а потом надо перебираться в город. Нужно подумать о трудоустройстве, и о том, что мальчишек нужно отдать одного в сад, другого в школу.

Все эти проблемы перекрывают душевные терзания, занимают мою голову. Ведь это не просто, без прописки устроить детей в образовательные учреждения, тем более, для Ромки, он вообще имеет гражданство Евро Союза, и много всяких препон, которые мне предстоит решить. Я безвылазно сижу в интернете, консультируюсь с юристами.

Первым делом нужно найти работу, официальную, а потом можно и заняться документами. Деньги пока есть, и если что, Ромку можно и в частный сад отдать, пока суд, да дело.

Я выглядываю в окно. Во внутреннем дворе гуляют мои мальчишки. Отрываюсь от очередной консультации, которая уже не несёт мне никакой нужной информации, и задумчиво смотрю на своё отражение в стекле окна кухни, в которой сижу, и попутно варю борщ, на обед.

Там отражается мой силуэт, с впалыми щеками, и короткими тёмными волосами. Как только приехали сюда, я сразу сходила в парикмахерскую, и остригла свои светлые волосы, и покрасила в темный каштановый цвет. Не то чтобы меняла имидж, словно шпионка под прикрытием, скорее это чисто психологический момент.

Новая жизнь, новая я. Фигура моя под стрессом схуднула, и пышные формы, в некоторых местах, совсем сдулись. Я постоянно носила джинсы и футболки, темные очки, и старалась не светить мальчишек. Всё же я опасалась, что Кир, развернет целую поисковую экспедицию, и поэтому мы были на стороже. Ведь можно было только догадываться, что он сделает со мной, если найдёт.

Я отвлекаюсь, выключаю конфорку, и заглядываю в холодильник. Сметаны то нет, а Ромка очень любит суп со сметанкой.

Делать нечего, собираюсь в местный магазин.

Загоняю мальчишек домой, Ромка тут же раздражается плачем. Он у нас вообще крикун такой, что только уши затыкай.

Характер бескомпромиссный.

Когда летели пять часов с Мальты, я только и молилась, чтобы мой сын не устроил на борту крики, а то нас бы высадили прямо в воздухе. Благо тогда пронесло, Ромка был занят первым в его жизни полётом на самолёте.

А сейчас Андрей ловко подхватывает брата под руки, несёт того умываться и обещает почитать ему его любимую книжку про Золушку. Я улыбаюсь каждый раз. Надо же мальчик, а нравится ему сказка, по идее чисто женская, ведь каждая мечтает найти своего принца.

Я оставляю сыновей в доме, и спешу в магазин. Быстро там закупаюсь, набирая помимо сметаны ещё провизии, чтобы реже выходить на улицу.

Стою уже на кассе, машинально оборачиваюсь, и немею от ужаса.

В проходе между стеллажей стоит Кир!

Смотрит в упор, и взгляд его страшнее, чем я себе представляла.

Я моргаю, но он не исчезает.

Это он!

И он совершенно точно узнал меня, несмотря на смену имиджа. Узнал, и идёт тихо и спокойно ко мне, знает, что я никуда не денусь.

Я бросаю свою корзину, под крики немногочисленных покупателей, и кассира, вырываюсь на улицу, и несусь в какую-то подворотню, думаю там спрятаться, предпринять обманный манёвр. Вот только он не удаётся, и мы остаёмся наедине.

Он прижимает меня к стене правой рукой, сжимает пальцами горло, и я отчётливо чувствую жесткий ободок обручального кольца на его безымянном пальце. Кир склоняет ко мне своё заросшее бородой лицо, и внезапно облизывает щёку, словно почувствовать хочет мой вкус.

- Ну, привет, жена! Скучала? - хрипит его голос.

Он небрежно скидывает с моего носа тёмные очки, бросает их на землю, и пристально смотрит мне в глаза.

И я смотрю.

Мы обмениваемся упрёками и обидами, болью и ненавистью только одними взглядами. Все невысказанные вслух слова сейчас в немом диалоге между нами.

А ещё между нами стена, навсегда.

Отрава предательства и обиды.

И всё прекрасное и светлое меркнет.

И свет в моих глазах тоже меркнет, потому что заканчивается кислород.

Что ж, он уже пару раз хотел меня придушить, а один раз почти сделал это, и видимо сегодня ему это удастся. В глазах темнеет, и я почти отключаюсь, и тогда он убирает свою руку от моей шеи, и я валюсь на землю. Медленно скольжу по стене. Кислород врывается в мои лёгкие вновь, раздирает, раздражает горло, и я кашляю навзрыд, валяюсь в его ногах. Глаза слезятся, и не только от кашля.

Я плачу.

От радости, что, наконец, вижу его.

От обиды, что он груб со мной.

От страха, что возможно поплачусь за свою смелость своей жизнью.

Он смотрит сверху, без какого либо сожаления, просто наблюдает мои барахтанья, словно паук, на муху, что трепыхается в его паутине, в попытке выбраться, но тем самым увязает ещё больше.

- Кир… - хриплю я, растирая шею.

- Вставай, пошли, - отдаёт он приказ, и ждёт, пока я поднимусь, неуклюже и медленно, отряхну ладошки, от впечатавшихся камешков и земли, потом коленки, на которые опиралась, чтобы подняться.

Стоит и равнодушно взирает на мои покачивания, потому что голова кружится, и я снова ложусь на стену, позади меня, и перевожу дыхание, прикрыв глаза.

Всё плывёт, и не только от его действий. В голове настолько всё перемешано, что иногда мне кажется что я в своём очередном сне, которые я вижу на протяжении всех трёх месяцев с того момента как сбежала. Но открыв глаза, понимаю, что это реальность. Она давит холодным взглядом, и разрушающей энергией.

Кир кривит губы, выдавая хоть какую-то эмоцию, пусть эта и ненависть, что ж теперь, но тут же собирается, и снова его глаза замерзают, и я вздрагиваю тоже.

- Кир…- снова пытаюсь начать я, но он отворачивается, и я лицезрею его опущенные плечи, и широкую спину, и даже тяну руку, чтобы прикоснуться к нему, но останавливаюсь в миллиметре от него.

Это сложно теперь, даже дотронуться до него.

- Пошли, - снова говорит он, и выходит из подворотни первым.

Он идёт совершенно точно к нашему домику. Он уже всё знает, как выяснил, остаются только догадываться, спросить, даже если и решусь, всё равно не ответит.

Дверь калитки заперта, и он отходит в сторону, пропуская меня вперёд. Я достаю ключи из поясной сумки, и дрожащими руками открываю замок. Потом также дверь дома.

Входим, стоим в прихожей.

К нам из комнаты выходит Андрей.

Он ошарашено смотрит на нас, потом на потрепанную меня, и взгляд его гневно обращается к Киру.

- Всё нормально Андрей, - сиплю я, предупреждающе поднимаю руку, и тогда он подходит к Киру, и протягивает руку для рукопожатия, ещё настороженно и неуверенно.

- Привет, - тихо слетает с его губ.

Кир также молча, жмёт его руку, а потом дёргает на себя, и обнимает, и Андрей выдыхает, тоже обнимает его, а я давлюсь комом, что застрял в горле. Градус моей вины добавляет Ромка, выскочивший из комнаты, и с криком «Папа!» прыгает возле Кира, пока тот не подхватывает его на руки и тоже не сжимает в объятиях.

Я застываю, никак не могу отмереть, никак не могу понять, где реальность, где игра моего воображения.

- Мам? - Андрей сжимает мои холодные пальцы, и я отмираю.

- Есть… - почти шепчу, голос не слушается, и я болезненно прокашливаюсь, тру шею, - пойдёмте есть, - уже более уверенно, - там…я… борщ приготовила.

- Супик, - верещит Ромка на руках Кира, и я вижу, как его губы растягиваются в улыбке, под косматой бородой.

- Андрей, покажи… Киру, где умыться, - всё также глухо говорю сыну и иду в кухню.

Мы садимся за стол, как семья, как раньше, так, как я думала уже ни разу не сядем. Все сосредоточены на еде, кроме Ромки, который пересказывает Киру все новости, о том, как мы летели на самолёте, и как ехали на поезде, и много раз на автобусе. Всё что запомнил, взахлёб. Он очень по нему соскучился, и тараторит без умолку, Киру даже спрашивать ничего не надо.

Я же ковыряюсь, ложкой в тарелке, и думаю о том, что будет теперь дальше. Следующий шаг моего мужа непредсказуем.

Что он предпримет теперь, после того как нашёл нас. И как накажет меня?

После ужина, Кир выходит покурить, а я, домыв посуду, выхожу в прихожую, чтобы развесить на веревке мокрое полотенце.

- Кир, не трогай маму, очень прошу, - это Андрей.

Они видимо стоят на крыльце, и дверь приоткрыта. Я замираю, подслушивая их разговор.

Слышно, как Кир глубоко затягивается, и выпускает дым.

- Я разберусь, Андрей, - отвечает он.

- Пообещай, что не причинишь ей вреда, - настаивает сын, - она боялась за нас с Ромкой, поэтому и сбежала.

- Боялась за вас? - с издёвкой переспрашивает Кир.

Видно, что эта тема им обдумана не раз.

- Меня? - добавляет он.

- Тебя, - отвечает Андрей, - ты снова связался с криминалом, а она не хотела такой жизни. Не для меня, не для Ромки.

Кир молчит. Тягостно и долго, и наверняка, смотрит вдаль своими ледышками, и губы его кривятся, а может наоборот складываются в линию.

- Обещаю, - наконец роняет он, - больше, никогда, не трону твою мать.

И таким холодом веет от этих слов, что сердце моё сжимается. В груди становится больно. Я отступаю назад, шаг за шагом, и растираю грудь, чтобы унять боль, но она только разливается всё больше, несётся отравой по артериям, и наступает некроз тканей.

Умираю.

От его слов, от его холода, от его ненависти.

На что я надеялась? На то, что больше никогда его не встречу, наверное.

7.

7.

Все спят. Уже давно за полночь. В единственной комнате этого дома мы расположились все. Кир на тесном раскладном кресле, то и дело тихо матерясь, когда переворачивается. Мы с детьми на диване.

Я лежу без сна, слушая ровное дыхание детей, и еле слышное Кира.

В который раз, порываюсь начать разговор, да просто сказать хоть слово, и в который раз, не решаюсь.

То, что он не спит, я знаю. Чувствую, слышу, но не могу себя заставить говорить с ним.

Объясниться, поведать о причинах, покаяться.

Не могу. Словно барьер стоит.

И продолжаю лежать в тишине.

И почему-то на ум лезет день нашей свадьбы. Вся та сказочная красота, и восторг. Много света и радости, и целая жизнь рядом с ним. Он стал для меня самым надёжным и верным. Мой прочный фундамент, на котором я строила свои мечты, и исполняла желания. Он был моей опорой. Всегда. Даже когда был груб, жёсток. Порой непримирим. Но я всегда знала, что в безопасности, под его защитой я, и мои дети. И в один день это все растаяло. Испарилось. Тогда, когда я увидела его рядом с этими людьми, и услышала их разговор, и поняла что моя стена зыбка. Она не из бетона, а из песка. Струится и стекает, и того гляди, накроет всех нас, и похоронит под собой. Я правильно сделала, что ушла, и обозначила свою позицию. Если он выбирает тот мир, то в нём не будет нас. Вот только почему так муторно и отвратно от этого решения. Почему, кажется, что я совершила ошибку. И его слова меня ранят, и пустые взгляды, вспарывают, режут, и мне хочется оправдываться, и каяться, и просить прощения. Даже сейчас, хочется прижаться к его широкой спине, уткнуться носом в лопатки, и шептать ему, как я его люблю, как скучала, что с ним хоть в огонь, хоть в воду. Но…

Но есть ещё дети. И они заслужили нормальную жизнь. И я лежу на своём месте, глотая обиду, пополам с раздражением, и смотрю как на фоне окна, там, где стоит кресло, на котором он спит, вздымается мерно его спина, с многочисленными татуировками.

Меня будет резкий звук. Я открываю глаза и пытаюсь понять, что это было. В комнате по-прежнему темно.

- Стучали в окно, - говорит Кир, и садиться.

Я поднимаюсь и озадаченно иду к окну, выглядываю. Кир вдруг резко дёргает меня за руку, и я отлетаю назад.

- Ты что? - возмущаюсь я.

- Ебанулась совсем, - шипит он, хмуриться на мои попытки выдрать руку из его пальцев. Перехватывает второй рукой за плечо, притягивая ближе, и я, перестав сопротивляться, утыкаюсь в его грудь, и вдыхаю, просто хапаю родной аромат его кожи.

Словно ток бежит по венам. Я дрожу от его близости, и тепла, и голову ведёт так, словно я в тумане. Всего мгновение прошло, а словно вечность длиться это грубое объятие.

Родной, любимый, горячий. Рядом.

Я поднимаю глаза. Чувствую, как сердце его убыстряется, как дыхание сбивается, когда я легко касаюсь его оголенного живота, и дрожь бежит по его телу…

Снова раздаётся стук в окно, и волшебство момента тает.

- Юленька, это Зинаида Ильинична, хозяйка. Открой, это срочно, - кричат за окном.

Кир разжимает пальцы, и я всё-таки выглядываю в окно. За ним и вправду в темноте улицы виднеется силуэт пожилой женщины, той, что сдала мне это домик в аренду.

- Что случилось? - спрашиваю я, недоумевая, что привело её ночью.

- Открой, - просит она, и показывает на дверь.

- Это и вправду хозяйка, - поворачиваюсь к Киру.

Он напряжённо молчит, замерев в той же позе, и я расцениваю это, как разрешение открыть дверь. Бросаю взгляд на сыновей, которых не потревожил шум, и, накинув тонкую кофту на плечи, прикрыв пижаму, иду открывать.

Но как только, я делаю последний оборот ключа в замке, дверь резко распахивается, и меня сбивают с ног. Я резко вскрикиваю от неожиданности, и тут же замолкаю, потому что меня стискивают в грубом хвате, и подставляют нож к самому горлу.

Невысокий, полный мужчина, держит меня крепко, я не могу пошевелиться от ужаса, чётко ощущая холод металла у горла, его прижавшееся тело и отвратительный запах пота, что исходит от него.

Следом спокойно заходит моя хозяйка, Зинаида Ильинична.

- Так, давай без фокусов, Юленька, - говорит она, - я видела у тебя деньги, давай их сюда, и никто не пострадает.

Я сглатываю, и вообще боюсь пошевелиться. Образ доброй хозяйки и добродушной болтушки тает. Она смотрит остро, и холодно на меня.

- Ну что молчишь, сучка, - раздаётся голос позади.

Я беззвучно открываю рот, он так сдавил меня, да ещё этот нож, меня просто парализовало от ужаса.

- Ослабь хватку, Мишань, - говорит женщина, - она всё скажет. У неё же там ещё двое щенят, их она не даст в обиду. Ведь не дашь?

Я верчу головой, и Мишаня убирает нож от моего горла, и толкает в дом.

- Пошла, - и идёт следом.

За те секунды, что я входила в гостиную из прихожей, я думала только о том, чтобы было бы, если бы Кир нас не нашёл.

Смогла бы я вырваться из лап этих тварей? Смогла бы защитить своих детей?

Ведь не факт, что даже после того как я отдала бы им все деньги, они бы выпустили нас, и навряд ли пощадили бы.

Но небо было благосклонно к нам, потому что именно сегодня, нас нашел Кир, и как только я вошла в гостиную, он резко отшвырнул меня на диван, и в пару ударов разделался с Мишаней, а потом и с визжащей хозяйкой.

Женщину Кир просто связал, Мишаня же лежал без сознания.

Мы все трое, к тому времени дети тоже проснулись, сидели на диване и смотрели на то, как Кир ловко обшаривает карманы бесчувственного мужчины, выуживая документы, которые впрочем, он отшвырнул в сторону, потом ключи от машины, их он положил на тумбочку.

- Чё сидим? - рявкает Кир, повернувшись к нам. - Собираемся, гостеприимство закончилось!

Мы начинаем спешно собираться, а если учесть что у нас всегда всё собранно, чтобы быстро поменять место жительства, то получается у нас скоро.

Кир тем временем, присаживается на корточки перед скрученной женщиной.

- Ну что, Зинаида Ильинична, много душ-то загубила?

- Пошел на хрен, фраер, ты не следак, я не на допросе, - зло выплёвывает она.

Кир оборачивается на застывших и полностью собранных позади него нас. Андрейка с сумками, я с Ромкой на руках, который благополучно засыпает.

- Чё встали? Во двор идите, там подождите, сейчас приду.

- Кир…

- Я сказал, идите во двор, - чеканит он, уже не глядя на нас.

Я выпроваживаю сперва Андрея, потом сама выхожу, под злой взгляд хозяйки дома.

- Юленька, - скалится она напоследок, - мы же договаривались, что ты ёбарей водить не будешь!

- Это не ёбарь, - бросаю я, - это мой муж, - и выхожу.

Из дома не доносится никаких звуков, пока мы стоим в ожидании. Летняя ночь немного прохладная, и Андрей жмётся ко мне, хотя это наверняка не от холода. Это озноб, которым я покрываюсь тоже, от осознания того что могло произойти, не будь рядом Кира. Это страшно даже представить, и я стискиваю крепче сопящего Ромку, и прижавшегося к боку Андрея.

В окнах гаснет свет, и вскоре выходит Кир. Он одетый и спокойный, проходит мимо, и мы идём следом.

Возле поворота стоит машина. Нива.

Кир открывает дверцы, и забрав у Андрея сумки, кидает их на заднее сидение, потом подталкивает его в машину, забирает у меня спящего Ромку, удобно устраивая того на заднем сидении рядом с братом. Но как только я собираюсь сесть в машину, он придерживает меня под локоть, и слегка отталкивает. Я отхожу, упершись в забор соседнего дома.

- Кир? - смотрю на его высокую фигуру, нависшую сверху.

И только сейчас замечаю, что его трясёт. Он весь напряженный, накалённый. Смотрит, словно гвозди заколачивает.

- Ты хоть представляешь, что могло произойти, если бы меня не было рядом? - выговаривает чётко и тихо.

- Кир… - пытаюсь вставить, но он перебивает.

- Ты, блядь, хоть немного соображаешь, что они бы вас порешили! - уже громче.

Стискивает мои плечи, и встряхивает.

- Сука, понимаешь или нет? Тебя, Ромку, Андрея?

- Отпусти мне больно! - я пытаюсь выбраться.

Мне и вправду больно, а ещё страшно. Я ещё не в полной мере осознала то, что произошло, а его слова, словно удары по лицу, выбивают дух.

- Больно тебе? - рычит Кир, хватает за короткие волосы и запрокидывает мою голову назад, подтягивая к себе, так что я на носочки встаю. По моим щекам струятся слёзы, я впиваюсь в его руки, пытаюсь разжать пальцы.

- Ну, так знай, ты это заслужила, сука лживая, и боль и страх этот, это всё твоё!

- Отпусти её, - Андрей с разбегу врезается в Кира, и он от неожиданности отпускает меня, и я, не удержавшись, падаю на землю.

Плачу и от боли, и от обиды, от страха. И от правды, жестокой, беспощадной неумолимой правды.

Я это заслужила. Потому что чуть не погубила своих детей. Он прав.

- Мам, вставай, - Андрей тянет меня наверх, и я неуклюже поднимаюсь, опираясь о его руку.

- Ты же обещал, - кидает он Киру, стоящему рядом, и нервно курившему.

И прежде чем Кир отвечает, я вытираю слёзы, и говорю:

- Всё хватит, Андрей. Кир прав, я это заслужила…

- Нет, - вертит он головой, - нет, не заслужила! Ты ошиблась, просто ошиблась…

- Эта ошибка могла стоить нам всем жизни, и если бы не Кир…

- Мам, нет, - Андрей смотрит на меня, потом переводит взгляд на Кира, - не смей с ней так обращаться!

Кир молчит в ответ, и я обнимаю сына, благодарю его за защиту.

- Садись к Ромке, - подталкиваю его к машине, и когда он забирается внутрь, поворачиваюсь к Киру.

- Что дальше?

Он выбрасывает окурок, поднимает на меня свои глаза. Осматривает, словно впервые увидел. Скользит взглядом по волосам, по щекам, по шее, по груди, животу и бёдрам. Возможно, он прикидывает, за что полюбил меня и теперь не может вспомнить.

Возможно, обдумывает план, как бросить меня. Я приму всё, потому что он прав, я виновата, и сегодня у меня перед ним появился неоплачиваемый долг, жизнь моих детей.

8.

8.

Мы сидим в придорожной кафешке. Мужчины завтракают, а мне кусок в горло не лезет. Все хмурые. Мальчишки зевают. Мы ехали всю ночь.

Куда?

Никто, кроме Кира не знает, а спрашивать тоже никто не стал.

К утру, почти на выезде из города нас ждал неприятный сюрприз. Пост ДПС.

- Блядь! - материться Кир, и я вскидываю глаза, даже не помню, как задремала.

- Что? Что случилось? - пытаюсь выяснить.

- Буди Ромку! - командует Кир и сбавляет скорость.

- Зачем? - не понимаю я.

- Рома, подъём! - гаркает Кир, на всю машину.

Вздрагиваю даже я, а дети, которые спали, подлетают, и Ромка, конечно, заходиться пронзительным плачем.

- Кир зачем? - вспыхиваю я.

- На руки бери, и пусть пока поорёт, - перекрикивает гвалт Кир, и тормозит, у стоящего постового.

Ромка старается так, что закладывает уши. Кир опускает окно, и начинает сбивчиво объяснять, что ребёнок упал, что мы были в гостях, и едем сейчас домой, что он никак не успокоится, и, конечно же, у него есть документы, просто целых два часа в этом оре, у него уже голова идёт кругом.

Я уже сама чуть ли не плачу, и инспектор, что заглядывает к нам в салон, где я с мокрыми глазами пытаюсь урезонить Ромку, плюёт и пропускает без проверки.

Кир тут же срывается с места.

Ромку успокаивает Андрей, начинает строить ему разные рожицы, и сын меняет гнев на милость, а Кир обещает их вкусно покормить, как только мы проедем подальше.

- Зачем этот спектакль? - возмущаюсь я, всё никак не отойду от рёва сына, голова просто раскалывается.

Кир смотрит на дорогу, сосредоточенно и увлеченно.

Не отвечает. Не разговаривает, со мной. Лицо бороздят хмурые морщины. Видно, что он устал, и щёки такие впалые, под бородой. И чувство стыда вновь затапливает меня. Трудно представить, что он пережил за эти дни и месяцы. Сколько нервов стоили ему наши поиски. И как он злится на меня, поняв, что я ушла сама.

- Потому что мы в жопе, Юля, - наконец бросает он и притормаживает у придорожного кафе. - И всё по твоей милости.

Выходит из машины, и открывает дверь с пассажирского места, берёт на руки Ромку, и зовёт с собой Андрея.

Я тоже выхожу.

Кир закрывает машину, и мы идём к одноэтажному зданию. Ещё раннее утро, но кафе работает круглосуточно.

- Нужно найти место для отдыха, - говорит он, мимоходом, когда мы сидим за одним из столиков, в зале, где почти нет никого.

Только парочка сонных мужиков, пьёт бурый кофе, да дородная официантка, ходит, виляя задом, между нашим, и их столиком выполняя заказы.

Здесь пахнет рыбой, и грязными затхлыми тряпками, а из динамика доносится какая-то русская попса. Из окон падает тусклый утренний свет, и горят, немного потрескивая лампы дневного освещения. Длинные ряды столиков, говорят о том, что в подходящее время, здесь нет отбоя от посетителей, но сейчас всё же, очень рано.

Ромка устроился на руках отца, Андрей же сидит рядом со мной. Из всего предложенного Кир заказывает хот-доги с сомнительной сосиской, и какой-то заветренный салат, ну и конечно кофе.

- Если ты понимаешь, где мы находимся, то тебе и карты в руки, - пожимаю плечами, - я даже не представляю что это за место.

- Не Мальта, - не удерживается от шпильки Кир, и подзывает официантку, выспрашивает у неё про ближайшую гостиницу.

Девица излишне, на мой взгляд, улыбчиво отвечает Киру, с интересом рассматривает его татуированные мускулистые руки, и слегка склоняется ниже, чем нужно, чтобы в вырезе её блузки, мелькнула пышная грудь. И этот гад смотрит, а она распевается соловьём.

Я резко встаю. Скрежет ножек стула, разноситься по всему залу, и все вскидывают глаза на меня.

Плевать!

Иду в туалет, пока не убила ни её, ни его.

Конечно, теперь он наверняка считает себя свободным от всех обязательств, я же сбежала.

Меня такая злость берёт, что я прямо наяву представляю, как хлещу эту девицу по щекам, а потом и Киру достаётся, и мне становиться легче, и в то же время горько. Словно перец жгучий, жжет всё нутро внутри. Я ведь сама виновата. Сама сбежала, бросила его, без объяснений. Если бы он так поступил со мной, я бы даже видеть его не смогла. Да и он, похоже, ни горит желанием не то, что смотреть на меня, одним воздухом со мной дышать не хочет. Он держится только из-за детей. Как и я. И это настолько печально. После всей нашей сумасшедшей истории, жгучей страсти, любви, такой раскол. Быть настолько родными друг другу, и стать в одночасье чужаками, с противоречивыми, взаимными претензиями друг к другу. Здесь мы не сойдёмся в едином мнении, я уверена, не придём к согласию. Я не хочу больше жить в тени его криминальных дел, а он…

Он всегда всё решает сам, и раньше меня это устраивало, но есть опять же, не только я.

Выхожу из туалета, а за столиком никого.

- А где? - спрашиваю, недавнюю жертву моих фантазий.

Девица машет рукой на выход, даже не потрудившись ответить. Я вылетаю на улицу, и с облегчением вижу знакомую зелёную Ниву.

Сажусь.

Едем дальше.

Через шесть километров сворачиваем к трехэтажному зданию, именуемому «Приют старинка». Да, владелец с юмором.

Кир берёт двухместный номер, который на поверку оказывается разваленной комнатой с перегородкой, и двумя кроватями. Но всем плевать. Здесь есть ванная, и даже услуги прачечной.

Дети моются первыми, потом идёт Кир, пока я занимаюсь одеванием Ромки, и обустройством комнаты. Они с Андреем залипают в телевизор. Я немного распаковываю вещи, готовя чистую сменную одежду. Слышу что, вода в ванной перестала бежать, тоже готовлюсь, наконец, смыть с себя эту безумную ночь, и утро. Подхожу к ванной, и как раз в этот момент, выходит Кир.

Голый по пояс, полотенце на бёдрах, с волос и бороды всё ещё стекает вода.

О, как же он хорош! Особенно моё восхищение подпитано тоской по нему. По горячей коже, и смелым рукам, и родному запаху. До ломоты в мышцах захотелось ощутить его несдержанные, крепкие объятия, и услышать пошлые комментарии.

Я скучаю, очень, особенно когда он так близко, и так далеко.

И как зачарованная слежу за влажной дорожкой, что оставляет очередная капля, скользя по мощной груди, от звеньев крупной серебряной цепи, на шее, теряясь в тёмных волосках на груди, потом ниже, по татуировке волка, что на рельефном животе, и ниже до самой границы махрового полотенца.

Я даже губу прикусила, так увлекло меня это исследование. Подняла глаза, и тут же остыла, наткнувшись на холодный взгляд мужа, а тут ещё и в дверь постучали. Кир идёт открывать, вот как есть в полотенце. За дверью молодая женщина, пришла забрать грязную одежду постирать. Она вся краснеет при виде полуголого Кира, и то и дело таращится на его татуировки. Я поджимаю губы и ухожу в ванную, набираю воду, и, заткнув уши наушниками, погружаюсь в воду.

В горячей пенной воде вспоминаю, когда я вот также лежала в ванной, и слушала музыку. Ромке исполнился год, и у него лез очередной зуб. Я была на пределе, и чуть ли не кусалась, от бессонных ночей и таких же дней. Несту, к которой сын относился благосклонно, в эти дни, он не признавал. Более менее, его можно было оставить с Андрейкой на пару часов, пока я немного дремала, ну и с Киром, который все дни напролёт работал, и я вырывала крохи сна вечером, а так я была измочалена постоянными капризами, и криками.

И вот как-то днём пришёл домой Кир, без разговоров забрал у меня насупившегося Ромку, и отправил сперва отмокать в горячую ванну, а потом спать. Я спросила, сколько у меня времени, и что может я сразу спать, а он ответил, столько, сколько нужно. И я лежала в горячей ванне, под легкий чиллаут[1], и кайфовала, а потом пошла спать, долго и сладко.

Кир тогда пробыл дома три дня, позволяя мне, восстановится и взял все заботы о младшем сыне на себя. Мне оставалось только кормить его. И в этом был весь Кир, он всегда был там, где нужно, и делал всё правильно, даже не спрашивая моего мнения. Моя каменная стена, моя опора, которая дала трещину.

Когда выхожу, посвежевшая и разомлевшая, Кир спит.

Он лежит на кровати в ближней комнате, у окна, отвернувшись спиной. Из под одеяла торчат его широкие плечи с татуировкой черепа обвитым розами.

Когда я спросила о смысле этого рисунка, Кир, как всегда, неохотно, сказал, что это знак потери близкого человека. На тот момент эта была его Катя, которая предала его, засадив в тюрьму, и пустив всю жизнь под откос, хотя этот откос привёл его ко мне.

Я вздохнула и прошла мимо, задвинула плотно шторы, чтобы свет не мешал ему спать. Обернулась и чуть не вскрикнула.

Кир лежал ко мне лицом, и пристально наблюдал. Светлые глаза смотрели с презрением. Он теперь всегда на меня так смотрит. И это меня так разозлило. Взрослый мужик, почти сорок лет. Ему легче обидится на меня, чем попытаться понять.

Он сам виноват.

Он первый предал.

Все это рвалось из меня под его холодным взглядом, но я, сжав губы, промолчала, отвернулась, и пошла к детям.

- Кир сказал, никому не открывать, и никуда не выходить, - инструктирует меня Андрей.- И ещё он закрыл дверь на ключ, и забрал его.

Я досадливо бросаю взгляд на дверь. Нет, я не собираюсь снова бежать от него. Что-то настораживает меня вся сложившаяся ситуация. Кир, конечно, ничего не рассказывает, но я чувствую напряжение. И теперь, когда он нас нашёл, я могу отправиться к родителям, но что-то подсказывает мне, что это тупик. По его манере поведения, по коротким фразам, даже то, что он совсем налегке, без сменной одежды, только кошелёк и документы, всё это говорит мне, что сейчас нужно его слушаться, ведь он так же как и я, не будет рисковать детьми.

Только он видимо думает по-другому, поэтому и запер дверь, и поэтому не спит спокойно. Ждёт от меня подвоха, очередного шага.

- Ну, раз Кир так сказал… - вздыхаю я, и принимаюсь читать Роме его любимую книгу, под которую мы все спокойно засыпаем.

[1] Чиллаут - это спокойная музыка, как правило, электронная, без быстрых ритмов и бешеных басов.

9.

9.

Меня будет боль. Тянущая, режущая боль внизу живота. Я морщусь, понимаю, что пришли месячные. На два дня раньше запланированного. Надо встать, в ванной в моей косметичке, есть и тампоны, и обезболивающие таблетки.

Я разлепляю глаза. За окном уже вечер. В номере тихо и серо. Мальчишки ещё спят. Ромка сопит на моей руке, прижавшись лбом к плечу, и конечность начинают покалывать иголочки. Отлежала.

Рядом отвернувшись спиной, спит Андрей.

Я пытаюсь аккуратно высвободиться. Дам мальчишкам ещё немного поспать, хотя конечно пора уже вставать.

Спазм снова скручивает живот, и я сидя сгибаюсь, пережидая самый острый момент боли. Нужно спешить в ванную, иначе рискую залить всё здесь кровью.

Прохожу мимо комнаты Кира, и не глядя, открываю дверь в ванную.

Он стоит над раковиной, всё такой же полуголый, в одном полотенце, и чистит зубы. Видимо постиранную одежду ещё не принесли, а смены нет. Я замираю на секунду, встретившись с его пронзительным взглядом, и снова удивляюсь тому, как близкие люди могут стать совсем чужими в одночасье.

Отвожу взгляд и тянусь за ним, на полочку, где виднеется моя косметичка. Кир вдруг резко разворачивается лицом ко мне, и я, не дотянувшись до цели, замираю.

Не смотрю в лицо, устала от того презрения, что скользит каждый раз, когда он смотрит на меня. Перед моим взором его мощная грудь, поросшая темными волосами и расписанная вензелями и рисунками. Конкретно сейчас смотрю на витиеватую надпись под сердцем на латинском «Custodi et Serva», что в переводе означает «Спаси и Сохрани». А рядом, тускло сверкает крупный серебряный крест с распятьем, на такой же цепи.

Аромат его кожи, смешанный со здешним гелем для душа, щекочет мои ноздри. Замираю, чувствуя макушкой и взгляд и дыхание, что разбивается об неё. Не смею поднять глаза, продолжаю пялиться туда, где у него сердце. Просто не в силах ничего ему сейчас сказать, да и бесполезно это, наверняка всё решил, как всегда, самолично. Но он сам поднимаем моё лицо за подбородок, и в этот же момент новый спазм скручивает мой живот.

Свожу брови, хмурясь от боли.

- Что, так противен тебе? - усмехается Кир, по-своему понимает мои гримасы.

- Да причём здесь ты, - выкручиваю свой подбородок из его пальцев, чувствуя нарастающую боль.

- Я понял, красивая, что я уже давно не причём, - скрипит его голос.

Он не даёт мне выкрутиться из его рук, а даже наоборот, толкает меня к стене, и сжимает запястья одной рукой, прижимая их над моей головой. Типичный собственнический жест для Кира. И опустить голову не даёт, сжимает сильнее подбородок. Его косматое лицо склоняется, и глаза внимательно ощупывают меня.

Он так смотрел в самом начале, тогда когда он ещё был для меня Ямалом, а его развлечением. Смотрел, сканировал, все эмоции считывал. Вот и сейчас тоже пронзительные холодные глаза скользят по моему лицу, впиваясь в каждую черту, исследуя, изучая.

Я покорно замираю, хотя мне и больно стоять с вытянутыми руками, тянет наоборот скрючиться, сжаться, и от боли в животе, и от той боли, что сквозит в его взгляде. Но я смотрю, и жду, что он там прочтёт, и что решит.

- Ну что, заебись тебе без меня? - наконец подаёт он голос.

- Нет, - просто отвечаю я, не размениваясь на эпитеты, и сравнения.

Просто «нет».

Мне нелегко.

Мне плохо, и одиноко.

Мне пусто и холодно. И очень непросто.

Но я говорю просто «нет», потому что, не поверит он мне, даже если я найду миллионы метафор, чтобы описать ему весь раздрай, что царит у меня в душе. Он верит только поступку, который я совершила, совсем не задумываясь о его причинах.

- Так какого хрена ты свалила? - рычит он, прижимаясь лбом к моему лбу, и смотрит, морозит своими ледышками. - Я же размажу тебя сейчас! Разотру в порошок. Откручу на хер твою башку бедовую!

- Ты первый, - вставляю я, в его тираду.

- Что? - не понимает он.

- Ты первый предал нас, - поясняю, закусывая губу, чтобы держаться под его натиском.- Мои действия, это только следствие. Ты сделал выбор, Кир. И ты выбрал не нас.

- Ты ни хрена не понимаешь! - его рука сильнее сжимается на моих запястьях, а ладонь с подбородка плавно переползает на горло.

- Да я не понимаю, потому что ты никогда не объясняешь!

- Так ты себя оправдываешь? - зло усмехается он, отстраняется, и разглядывает мою распластанную фигуру. - А сыновьям, что сказала?

- Что ты выбрал не нас! - отечаю, тоже зло и с обидой.

- Я всегда выбирал тебя, - вдруг тихо говорит он, хват его слабеет.

Я опускаю руки и сглатываю, растирая горло. Этот его проникновенный тон, снова заставляет чувствовать уколы совести.

Я туплю взгляд.

Он прав.

Он всегда выбирал меня, а я?

Сдалась при первой сложности?

Нет, этих сложностей было много, и я тоже выбирала его, поэтому так и обидно, что он наплевал на это всё. Чего не хватало ему, ведь я пошла за ним на край света.

Кир, отходит, опирается бёдрами о раковину, проводит пятернёй по волосам.

- Я разгребу всю эту херню, а потом разберусь с тобой! - говорит он, вновь обретая в голосе твердость, а во взгляде холод.

- Разберёшься? - хмурюсь я.

- Исполню, твоё желание, красивая, - хмыкает Кир, и выходит из ванной.

А я стою возле стенки, к которой он меня припёр, в недоумении. Смотрю на своё отражение в зеркале над раковиной.

Цвет волос, к которому я так и не привыкну. Слишком тёмные для моей светлой кожи, но зато глазищи зелёные горят на пол лица, хотя и помято оно сейчас, и синяки от недосыпа и волнения.

Какая-то загнанная девчонка.

Боже, когда мы познакомились, я переживала что выгляжу как бомжиха, а теперь и вовсе какая-то малолетка, с этими всклокоченными волосами, и острыми плечиками. Я сильно похудела от всего этого стресса, вещи висят мешком, лицо осунулось. Я усыхаю без его любви, и, наверное, скоро исчезну, ведь он меня ненавидит.

Новый спазм выводит меня из задумчивости, и я спешу, принять таблетки, и провести все необходимые процедуры.

Когда возвращаюсь в номер, слышу, как хнычет проснувшийся Ромка.

- Не уходи, папа, - лепечет сын.

Я спешу в нашу половину.

Кир сидит на кровати, полностью одетый, видимо пока я приводила себя в порядок, ему, наконец, принесли одежду. Он обнимает Ромку. Тот сонно привалился к его плечу, и крутит пальчиком бороду.

Андрей сидит, тоже сонный, и хмурый, смотрит на Кира.

- Я скоро вернусь, - говорит Кир, мягко и доброжелательно, - принесу ужин, и мороженое. М-м-м? Хочешь мороженое? - спрашивает у Ромки, подталкивая его плечом, и заглядывает тому в глаза.

- Хочу, - улыбается сын.

- Ну вот, - Кир ссаживает его с рук и встаёт, - вы пока умойтесь, оденьтесь, а я скоро вернусь!

Но Ромка опять супиться.

- Хочу с тобой, - тянет он.

Ну, всё сейчас слёзы пойдут. Для него всё это непонятно, и тем более ночь нормально не спал, а теперь днём как попало, и психика не выдерживает.

- Ром, ну чё за капризы, - упрекает его Кир, но, тем не менее, снова присаживается, - я быстро, туда и обратно. Посмотри на брата, он не плачет. Тем более нет на это причин, я скоро приду.

Андрей обнимает Ромку, и заваливает его на кровать, щекочет, отвлекает разговорами, и Кир выходит.

- Ты куда? - спрашиваю, переминаясь с ноги на ногу.

- У меня встреча, - коротко отвечает Кир.

- Кир… - нерешительно тяну я. – Может, ты денег возьмёшь, там на продукты…

- Это те, которые мы на лодку копили, - усмехается, - оставь себе.

- Где твой паспорт? - спрашивает он.

- На месте, в сумке, - растерянно тяну я.

- Давай сюда, и я вас закрою, - он протягивает руку и невзначай задевает меня по груди. Я вздрагиваю. По телу, словно вспышка прошла. Моя плоть настолько приручена им, что даже это мимолётное касание тут же запускает реакцию. Кир видимо, снова по-своему интерпретирует мою дрожь, хмурится и сжимает ладонь в кулак.

- Зачем тебе мой паспорт? – прихожу в себя после секундного замешательства. - Ты, что думаешь, я сбегу?

- Уверен, - коротко бросает он, и продолжает буравить взглядом.

- Я… нет… не сбегу…

- Веры тебе нет, так что давай без капризов, - рычит он, и достаёт из кармана телефон проверяет время, - и быстрее, у меня встреча!

- Я не дам, - складываю руки на груди.

Моё мимолётное возбуждение перерождается в раздражение, и оно намного монументальнее, подкреплено горькой обидой.

Кир покусывает нижнюю губу и рассматривает меня снова, так, словно видит впервые, или опять вспоминает, как так получилось, что я могу качать права, и занимать в его жизни столько места. Может, конечно, я это и надумала, но взгляд у него именно такой.

- Не дашь? - повторяет он, и даже скупая улыбка трогает его губы, но глаза остаются холодными. – Ты же знаешь, я могу взять и против воли.

- Что, бить будешь? Пытать?

- Бить тебя раньше надо было, чтобы такой хуйни не творила, - глухо роняет он, и разворачивается, идёт к двери.

- Учти, если посмеешь свалить, я сверну тебе шею, – говорит это и выходит.

В замке поворачивается ключ.

Запер.

10.

10.

Снова дорога. Только теперь другая машина. Какая-то разбитая иномарка. Но зато большая и просторная. Мы с комфортом располагаемся, в салоне, Кир за рулём. Интересоваться где он взял машину, бесполезно, как и то, куда мы держим путь. Он разговаривает со мной только по необходимости, а так делает вид, что нет меня. А я всё больше погружаюсь в чувство вины, хоть и злюсь на него, но это скорее побочная реакция. Мне проще злиться на него, чем признать, что я была не права.

Но я права!

Только всё же не стоило мне сбегать. Это я сейчас понимаю отчётливо, и угрызения совести, особенно тяжелы, когда я вижу, как Ромка вьётся возле отца, и даже Андрей, несмотря на их разногласия, нет-нет да выныривает из своей обиды, и тогда они болтают все втроём, как прежде. Им снова весело и интересно. А я лишена всего этого, могу только со стороны наблюдать за ними. И я виновата сама.

Что я хотела ему доказать своим побегом? То, что если он не будет считаться со мной, то потеряет. Может глупо. Но как вспомню, как пыталась говорить с ним, убеждала рассказать мне всё, а мои слова словно, об стену горох, то снова прихожу к мнению, что поступила правильно.

Наверное…

Боже, даже страшно представить что он пережил, не найдя нас дома!

Это очень жестоко с моей стороны, но его пренебрежение моим мнением, когда дело касалось напрямую нашей семьи, вынудило меня так поступить. Для меня это тоже было неожиданно, и тогда казалось самым верным, а сейчас…

Я уныло смотрю на проплывающую мимо лесополосу, и вполуха слушаю разговор моих мужчин, хотя, что там моих, один из них уже точно не мой.

Весь день проводим в дороге, и когда вечером на горизонте показываются домики какой-то деревеньки я надеюсь, что мы всё же остановимся здесь на ночлег.

Складывается такое впечатление, что мы убегаем. Так как я убегала от Кира, а теперь мы бежим вместе.

Мальчишки уже давно не болтают, апатично смотрят в окна, да и у Кира, залегла, хмурая морщина на лбу, видно, что он устал. Нам всем необходима передышка, а мне бы ещё понять, что происходит.

***

Простой бревенчатый дом. Ставни закрыты. Ворота, калитка тоже. Нежилой.

А ещё напоминает тот, в котором мы когда-то встречали Новый год с Андреем, а потом и с Киром.

Но Кир, ловко что-то поддевает у калитки, когда мы озадачено с мальчишками высыпаем из машины, таращась на эту развалюху. Калитка открывается, Кир заходит во двор, а потом и ворота тоже открывает, загоняет машину. Мы к тому времени топчемся уже в запущенном и заросшем дворе, возле закрытых дверей дома.

- Чей это дом? - не удерживаюсь от вопроса, но уже по привычке не жду ответа.

- Бабки моей, - всё же отвечает Кир, и, порывшись под крыльцом, достаёт ключи, идёт открывать дом.

- Так мы получается…

- Да мы в деревне Дмитриевке, Тюменской области, - снова отвечает он, и открывает дверь, в тёмные сени дома.

- А хозяйка где? – снова интересуюсь я, проходя за ним, и придерживая Ромку за плечо, потому что тот смотрит больше по сторонам, чем под ноги. Следом за нами идёт Андрей.

- Умерла давно, лет десять уже, - Кир открывает вторую дверь, которая ведёт непосредственно в дом, и на нас тут же падает затхлый и горячий аромат, вперемешку с сушёными травами.

- Фу, - корчит личико Ромка.

- Ну что ты, приятель, - улыбается ему Кир, и подхватывает на руки, - сейчас проветрим здесь, и всё будет нормально.

Они проходят в тёмную глубь дома, а мы с Андреем переглядываемся, и так и топчемся на пороге.

- Мам, почему мы здесь? – спрашивает Андрей.

- Не знаю Андрюш, Кир мне почти ничего не говорит, - вздыхаю я, и делаю робкие шаги в дом.

- Мам, а ты его ещё любишь?

Такой неожиданный и несвоевременный вопрос, что я замираю снова.

- К чему такой вопрос, Андрей? – не нахожу ничего лучше, чтобы задать встречный.

- Просто спросил, - тупит взгляд сын, - хотел знать, мы ещё семья, или уже нет.

- Независимо от того, какие отношения у нас сложатся с Киром, для тебя он всё равно близкий человек, - я притягиваю его за руки, но он весь деревенеет, не даётся.

- Но вы не будете вместе? – пытливо вопрошает он, заглядывая мне в глаза.

- Я не знаю, Андрей, - опускаю плечи и попытки привлечь сына ближе, - не знаю.

Андрей вдруг переводит взгляд за меня, и тут же тупится. Я оборачиваюсь, позади стоит Кир. Понять слышал ли он наш разговор, невозможно. Его лицо непроницаемо, губы скрыты косматой бородой и усами, а глаза уже по обыкновению холодные и презрительные.

- Заходите в дом, мне нужно уйти, - командует он, и проходит мимо, обдавая своим теплом с ароматом усталости, в которой, и пыльная дорога, и терпкий аромат пота.

Я иду следом, подтолкнув Андрея в открытые двери.

- Кир, ты надолго? – мне честно не очень светит оставаться одной в незнакомом месте с детьми, особенно после того приключения.

На улице пламенеет закат, окрашивая всё в какой-то торжественный оранжевый, словно горят последние минуты этого дня, вот-вот в пепел превратятся.

- Нет, - бросает он, даже не оборачиваясь.

Обходит машину и прикрывает за собой калитку, оставляя меня на пороге одну.

Всё, что я заслужила.

Следующие полчаса, я привожу в порядок, наше временное жилище. В доме две спальни, гостиная и кухня. И надо признать, что кроме пыли и затхлости, в доме чисто. На полу домотканые половики. Ставни не открываем, но здесь есть электричество, и подведена вода. Я нахожу ведро, и тряпку, и мою везде пол. Потом протираю пыль. Дверь открыта настежь, и Ромка, то и дело носится то на улицу, то в дом, не слушает ни меня, что я только что помыла пол, ни Андрея. Весь в отца, с этой своим упрямством. И я чувствую что завожусь, но срываться на ребёнка не хочу, и поэтому тру всё подряд, прокручивая в голове, в очередной раз, мысленный диалог с Киром, словно он стал меня слушать. И если бы он спросил о причине, и понял, я бы донесла до него все свои переживания. Все упрёки к нему. Но это только фантазии.

Из машины достаём нехитрую провизию. Тушенка, консервированная фасоль, хлеб, крекер. Вода в бутылках. Хотя здесь есть и посуда и плита и мойка, но пока не вернулся Кир, мы ужинаем так.

Мальчишки после ужина заваливаются на боковую, кое-как заставила и одного и второго, освежиться в тазу, что нашла на кухне. Они вдвоём падают на кровать, и Ромка тут же просит свою любимую книгу, оставляю его на попечении Андрея. Тоже спешу немного освежиться, пусть и холодной водой, и в мелком тазу, но мне его хватает, и становится легче.

Сыновья уже спят, и я устраиваюсь на скрипучем диване. Кира всё ещё нет. Сказал же что ненадолго, а его всё нет. Может он назло мне. Чтобы я знала своё место. Я же вечно с ним в конфронтации вступаю. А он вечно стремился меня под себя подмять. Так мы и жили. И хорошо нам было. Очень.

Что же я наделала?

Слёзы снова стремительно обожгли щёки. Если бы я могла, я вернула бы всё назад, и ни за что не предала бы его, довольствовалась тем, что имею.

Слышишь ты чёрствый чурбан! Я так люблю тебя! Так сильно! Но ты же не простишь меня! Никогда!

Не замечаю, как проваливаюсь в сон, только когда рядом прогибается и скрипит диван, понимаю что заснула.

Кир ложится рядом, почти на край, между нами столько места, пространства. Между нами пропасть. Но я не смею сделать первый шаг. Я очень боюсь его презрения.

Я сыта им.

Я объелась им.

Ещё немного и меня вывернет от него. От этого холодного прожигающего взгляда. Всё что могу, это таращится в темноту, и мысленно вырисовывать его силуэт. Я представляю, что он лежит ко мне спиной. Вензеля и надписи татуировок на загорелой коже шевелятся в такт его дыханию. Голова слегка откинута назад, и виден немного профиль. Сейчас черты его лица расслаблены, и серые глаза закрыты, а губы не кривятся, и в голове не рождаются новые мысли о том какая я дрянь.

А я дрянь!

Дрянь, которая с замиранием сердца, лежит и слушает его размеренное дыхание и наслаждается хотя бы этой близостью.

11.

11.

Будит меня Ромкин смех, и тихий говор Кира.

Но я не хочу просыпаться, потому что во сне, мне казалось рядом его тепло, и дыхание на своей щеке, и прикосновение шершавых пальцев. И пусть это наивно и глупо. Пусть мне всё это причудилось. Но хотя бы на краткий миг, миг, которого и не было наяву, мы были вместе.

Я пытаюсь воспроизвести те ощущения. Вспомнить то чувство счастья, эйфории, и уже не могу. Мозг отметает все попытки вернуться в сон. Все мои старания разбиваются о реальность. А она, к сожалению, не совпадает с моими снами.

Следующие дни проходят однообразно и тоскливо.

Никогда не думал, что рядом с Киром мне будет тоскливо. Но когда он не видит меня в упор, и общается только по необходимости, это так.

Я всё знаю, что я виновата сама. Но мне от этого не легче.

Все мои попытки выйти хоть на какой-нибудь разговор, терпят неудачу. Кир даже не пытается слушать меня, он просто игнорирует и меня.

- Зачем ты тогда нас нашёл? - не выдержала я как-то, когда он снова пришёл откуда-то, поздно вечером.

- Отпусти нас, раз мы тебе не нужны! Мы уедем к родителям!

- Ты можешь валить на все четыре стороны, хоть сейчас, - процедил он, ложась на свою половину дивана.

- Если бы ты объяснил…

- Хорошо, я тебе объясню, - Кир резко развернулся и старый диван жалобно заскрипел. Я отпрянула, не ожидав от него такого манёвра, но он ловко ухватил моё предплечье, и подтянул к себе.

Во мраке комнаты, разгоняемой лишь, слабым свечением ночника, его глаза казались тёмными, и всё лицо как-то зловеще ловило тени, словно он поглощал весь свет, потому что нет больше в нём ничего светлого.

- С чего начать? – спросил меня, естественно не рассчитывая на мой ответ.

- Может с того, что меня до хрена в жизни предавали, но ты превзошла всех. Объяснить тебе что чувствуешь, когда приходишь в пустой дом? Как с ума сходишь от беспокойства? Когда в голове миллионы сценариев? Что думаешь, что не увидишь вас живыми уже никогда? – по мере того как он всё это говорил, голос его наливался металлом.

- Кир… Я понимаю… - пытаюсь вставить хоть слово, но он мне не даёт.

- Понимаешь? – усмехается он. – Да ты даже не рядом… Ты не хера не понимаешь…

- Ты сам виноват, - не остаюсь в долгу, и дёргаю свою руку, но он в ответ, дёргает ещё сильнее, и я вскрикиваю от боли, и по инерции подаюсь к нему.

– Отпусти! Мне больно!

Но Кир словно и не слышит, смотрит горящим взглядом и дыханием опаляет моё лицо. Мне становиться страшно по-настоящему, потому что мне кажется, что я прекрасно читаю в его глазах, все его желания относительно себя.

Ярость, ненависть, боль. И то, как он борется с собой, чтобы не свернуть мне шею.

- Прости меня, - нахожу, кажется единственно верные слова, но и они уже бессильны, потому что он улыбается, но так страшно.

- Нет, - отвечает так просто, и убивает этим коротким словом наповал.

Отпускает мою руку, и я, наконец, отползаю подальше, хотя могу этого и не делать, потому что он уходит сам.

Я настолько оглушена его отказом, что просто замираю.

Мне казалось, как только я покаюсь, повинюсь, попрошу прощения, он обязательно меня простит.

А теперь что мне делать? Неужели это действительно конец?

Но не к этому ли я была готова, когда убегала от него?

Не помню, как заснула, просто отрубилась, а утром взвыла от неудобной позы, от которой затекло всё тело. Кира рядом не было, видимо он так и не вернулся, предпочитая быть где угодно, но только не рядом со мной.

А потом я услышал посторонние голоса.

Говорила женщина. Что-то ласково и нежно. И иногда, тихо мужчина.

Это мигом меня взбодрило, и я поспешила в кухню, из которой доносились голоса, памятуя о моей хозяйке и её друге.

Я ворвалась в кухню, как была в короткой сорочке, и замерла на пороге.

За круглым столом сидели родители Кира.

На руках у Аллы Юрьевны сидел Ромка, и теперь понятно, кому все эти нежности достаются, рядом с Дмитрием Алексеевичем, Андрей.

- Привет, Юленька, - говорит Алла Юрьевна, и я отмираю.

Выдыхаю, и вдруг неожиданно для всех, и для себя, начинаю плакать.

- Юля? - изумляется Алла Юрьевна.

- Мам? - Андрей спешит ко мне.

Я стараюсь сдержать слёзы, но они прорываются через все мои попытки, и тогда я плачу ещё сильнее.

- Да что случилось? – не выдерживает Дмитрий Алексеевич, и тоже идёт ко мне.

- Простите… Простите, - задыхаюсь я, не в силах произнести и пары внятных слов.

- Это Кир? Он обидел тебя? – Дмитрий Алексеевич, протягивает мне платок.

- Нет.. Нет… Что вы… - я прячу лицо, в пахнущей табаком ткани, пытаясь прийти в себя.

- Юля, мы знаем своего сына, поэтому скажи… - это уже Алла Юрьевна, тоже подошла ко мне. Она сочувственно сжала моё плечо.

Я снова крутанула головой, отвечая на её предположение.

Боже, какая я размазня!

Просто наш ночной разговор добил меня, и, увидев родителей Кира, меня вдруг прорвало. Сама не ожидала, что так получится.

- Нет, нет, - повторила я, всхлипывая, и цедя из большого ковшика холодную воду, которую мне подал Андрей. – Он не обижал… Я виновата сама. Я сбежала от него…

- Сбежала? – переспросил Дмитрий Алексеевич.

- Я узнала, что он опять связался с криминалом, понимаете. Я пыталась поговорить с ним… - я перевела дыхание.

- И что ты сделала? – спросила Алла Юрьевна.

- Я сбежала, - ответила я и снова заплакала. – Зачем я это сделала? Плевать на всё. Надо было остаться…

- Блядь! – это Кир вернулся и встал в пороге с охапкой дров, и одним коротким словом привлёк всё наше внимание.

- Батя, я же просил, приехать одному, а ты маму привёз, - сверкнул он глазами, видимо моментально оценивая всю обстановку. Зарёванную меня, и всех вокруг. Но это не растопило его холодный взгляд, которым он прожёг меня насквозь.

- Чё за концерт? – процедил он.

- Кирюш, что происходит? – Алла Юрьевна встала между нами, загородив от него, словно чувствуя всю ту ненависть, что он изливал на меня.

- Много чего, - огрызнулся он, явно не разделяя позицию матери, которая решила меня защитить.

- Например, моя жена, прихватила с собой детей и сбежала!

Я исподлобья смотрела на него, понимая умом, что он имеет право на все эти чувства и обвинения, но принять его отношение к себе, увы, никак не могла. Эмоции рвали меня на части. Мне необходимо было оправдаться, потому что мне было жутко стыдно.

Не перед ним. Перед его родителями.

- Ты сам виноват! – выкрикнула я, выходя из-за спины Аллы Юрьевны. – Я просила тебя объяснить, что происходит. Но ты не счёл это важным. Как всегда, отмахнулся…

- И поэтому ты решила свалить? – зло усмехнулся он.

- Да решила, потому что мне страшно за себя, за детей наших… Мы сбежали отсюда, чтобы что, Кир? Чтобы заново ввязаться во всё то, от чего ушли?

- Да даже если и так, - он схватил толстый прут, что принёс вместе с поленьями, и переломил его пополам коленом, с такой силой и таким хрустом, явно представляя вместо него мою шею. На его потёртых джинсах остался явный след от влажной коры. – Это тебя не оправдывает, - заключил он, после того как закинул в печь остатки от прута.

- Так, успокойтесь, и поговорим спокойно, - миролюбиво раскинул руки Дмитрий Алексеевич.

- Не о чём разговаривать, - хмыкнул Кир, - хочет свободы, получит!

- Ну, вот как с ним? - обречённо вздохнула я, заметив, что детей уже нет на кухне.

Явно Андрей, как всегда, позаботился о младшем братишке, и увёл того, чтобы не слушать ругань родителей.

- Кир, действительно, - Алла Юрьевна подошла к сыну, и попыталась его успокоить, погладив по лицу. Но он лишь молча отошёл, явно не желая ни успокаиваться, ни искать пути к примирению.

- Юля поступила опрометчиво, и глупо…

- Слышала, красивая, - усмехнулся Кир, - «опрометчиво». Всё с начала и до конца, у нас с тобой определяется одним словом - «опрометчиво».

И по этой кривой улыбке, по его холодному взгляду, я поняла, что он не простит.

Никогда.

Никто его не сможет в этом убедить. Ни родители, ни друзья.

И уж тем более я.

- Хорошо, Кир! Чего ты хочешь?

И предчувствуя конец, я всё равно не была готова, к тому, что услышу в ответ.

- Неужели, до сих пор не понятно, Юля? Я ничего не хочу, и тем более от тебя, - сказав это, Кир вышел, оставив после себя гнетущую тишину.

12.

12.

- Юль, сходи в баньку, ополоснись, там уже не так жарко, а я мальчишек уложу, - сказала Алла Юрьевна, растирая полотенцем голову Ромки.

Он весь извертелся, не любил, не вытирать голову, не мыть её. Вода попадала ему в глаза, и тогда он вопил во всё горло, полотенце больно хватало за волосы, и это тоже проблема для сына. Поэтому сейчас он ловко вывернулся из-под рук бабушки, и смылся, сверкая голой спинкой, в комнату, которую они заняли с Андреем.

- Просто копия Кир, - восхищённо произнесла Алла Юрьевна.

А я грустно улыбнулась.

Мне была понятна её радость и суета вокруг Ромки. Она видела его только по Скайпу, а благодаря мне, увидела вживую, чего бы ещё долго не случилось, если бы я не совершила, то, что совершила.

Хоть какой-то плюс, из всего этого. Хотя мне от этого не легче.

- Не грусти, Юлечка, - она сжала мою ладонь, словно призывая быть сильной, - он отойдёт. Куда ему без тебя.

Я покачала головой.

Я не верила в это.

Не отойдёт он.

Не простит.

Не передумает.

- В конце концов, у нас у женщин есть свои методы. Будь ласковее. Сговорчивее. Не перечь…

- Да я пробовала, - нетерпеливо перебила я, - прощение попросила, а он, сказал, что не простит.

- Простит, - мягко возразила Алла Юрьевна, вселяя в меня, какую-то болезненную надежду.

- Вы думаете?

- Он любит тебя сильно. От этого и столько неприязни, потому что больно ему.

Меня в очередной раз окатил стыд. Ему ведь действительно больно. И это действительно предательство с моей стороны. И пусть у меня были веские, на мой взгляд, причины, поступить так, Кир так не считает. И мне, наверное, стоит дать ему время, только почему-то мне кажется, что у меня его всё меньше и меньше.

- Сходи, ополоснись, - продолжает Алла Юрьевна, - а то мужчины опередят тебя, и всю воду выльют.

Я кивнула и, захватив полотенце и сменную одежду, вышла во двор.

Уже сгущались сумерки, и баню можно было определить по тусклому фонарю, что висел у входа, в глубине ограды.

Шагая по заросшей дорожке, и ёжась от вечерней прохлады, я вдруг услышала голоса. Я как раз проходила мимо высокого забора, когда меня привлёк знакомый низкий голос. Да и тот, что отвечал ему, тоже мне был знаком. Скорее всего, Кир с отцом сидели на скамейке возле ворот.

После случившегося разговора, Кир, как всегда, теперь, предпочёл проводить время подальше от меня. И пока мы с Аллой Юрьевной, занимались детьми, обедом, а потом, и ужином, они с отцом сначала натаскали воды для бани, потом занялись машиной, на которой приехали родители. Быстрый перекус в обед и ужин, в полной тишине, и снова во двор, подальше от меня.

Я прислушалась к их беседе, притаившись с другой стороны ворот. Стоять было неудобно, да ещё и комары, поняв, что я легкая добыча, напали на голые ноги. Поэтому пришлось приплясывать. Но любопытство пересилило дискомфорт.

- … так что вот так батя… не везёт мне с бабами… одна сдала, другая сбежала…- это был Кир.

- Кир, не решай сгоряча. Такие вещи нужно обдумать, - отвечал ему отец.

- Поверь, у меня было достаточно времени, чтобы всё обдумать. Это единственный выход, при котором не пострадают ни она, ни дети. Я сдамся. Тем более, что ты уже договорился о встрече.

Я настолько напряжённо и тщательно вслушивалась в разговор, пытаясь понять хоть что-нибудь, что даже забыла о комарах. Да и вообще обо всём забыла, кроме этого подслушанного разговора, который сможет прояснить хоть что-то.

- Опять тюрьма, Кир, - вздохнул Дмитрий Алексеевич.

- Другого выхода нет, бать. Интерпол, контрабандисты, а между ними я. А если не я, они найдут и Юльку, и детей.

Они замолчали. А я переваривала, всё что услышала, и меня так и подмывало выйти и задать миллион вопросов, которые роились в моей голове, но то, что на них ответят, не было никакой гарантии. И поэтому я продолжала стоять и слушать.

- Ещё бы годик, и мы могли бы вернуться, совершенно легально, - продолжил Кир, после долгого молчания. – Хотел ей сюрприз сделать. Она первое время, только и ревела, никак не могла привыкнуть… Мне обещали три года под прикрытием, и отстали бы. Тем более той проблемы, от которой мы бежали, нет уже.

- Кир, ты же понимаешь, что женщинам свойственна импульсивность, нерациональность…

- Как? Бать… Ты мне просто ответь, как можно было додуматься сбежать? В тихую спланировать так, что я даже не заподозрил ни разу ничего! Какая к херам импульсивность!!! – рычал Кир, а у меня к щекам жар приливал.

Очередной приступ стыда.

- Ты даже не представляешь, что я пережил, за те двое суток, пока искал их, и пока не понял, что она это сама.

Дмитрий Алексеевич молчал, видимо разделяя чувства сына.

- Я там такого наворотил, потому что думал, что это они их забрали. Мне уже никто не поможет, и никто не отмажет.

- Мне жаль, сын, - тихо ответил Дмитрий Алексеевич.

- Мне тоже, бать.

Опять повисла тишина.

А я так и стояла, пришибленная всем тем, что услышала.

Новая реальность обрушилась на меня, и она оказалась отвратительной. Лучше бы он завел любовницу.

13.

13.

Я заледенелыми руками пытаюсь снять с себя одежду. Как дошла до бани не помню, стою, пытаюсь раздеться, пальцы путаются в пуговицах, в голове полный раздрай.

Что же происходит? Что я натворила? У кого спросить? Кто ответит?

Баня всё ещё хранит жар, даже здесь в предбаннике душно, тело быстро покрывается потом, дышать становится нечем. Хотя, может быть это моё состояние... Я словно в капкан собственный попала. Меня душит чувство бессилия. Вина с новой силой наваливается на меня, давит такой тяжестью, пониманием, что точка невозврата пройдена.

И виновата в этом я!

Когда полностью справившись с одеждой, я, наконец, раздеваюсь, дверь внезапно открывается и заходит Кир.

Мы сталкиваемся взглядами, но все слова застревают у меня в горле, стою перед ним обнажённая, но он смотрит только мне в глаза. Даже в этом приглушенном свете его взгляд жжётся.

Мгновение и он отворачивается, собирается выйти, но тут же передумывает, поворачивается снова и идёт ко мне.

- Что ты...что...- так и не договариваю до конца, потому что он подходит совсем близко и внезапно закрывает ладонью мой рот. Никак не поясняет, просто смотрит в глаза.

От его ладони пахнет машинным маслом и табаком. В его глазах притаилась боль, и мне, хочется сказать ему, как мне жаль, но он не хочет больше слышать мой голос. Тогда я подаюсь вперед, пытаюсь обнять, но Кир тут же отталкивает мои руки, несильно пихает в грудь, и я упираюсь спиной в стену. Его толчок слабый, но какой-то обидный, и я тут же вспыхиваю и, не особо анализируя, отталкиваюсь от стены и пихаю его в ответ. Он послушно отступает, и тогда я толкаю его снова и снова, также безмолвно, хотя внутри всё закипает от злости на этого упертого мужика.

Он не проявляет никаких эмоций, спокойно взирая, на то, как я злюсь, и от этого меня совсем кроет.

- Бесчувственный чурбан! Почему? Почему ты такой? - кричу, колотя его по груди, чувствуя, как горячо моим щекам от слез.

Мы уже стоим у противоположной стены, Кир спокойно сносит мои удары и продолжает молчать. И тогда меня накрывает окончательно, и я утыкаюсь в его твердую грудь и плачу.

- Не плачь, красивая. Ты же знаешь, что меня не волнует вся эта лирика, - наконец говорит он.

Я поднимаю лицо.

- Когда-то ты говорил, что волнует.

- Тогда это было так, - Кир криво улыбнулся и аккуратно отстранил меня, видимо собираясь уйти.

-Кир, послушай...

- Что послушать? Что ты можешь мне сказать? Что ты не хотела? Что я сам виноват? Возможно, я и виноват. Только мусолить это не вижу резона. Это ничего не изменит. Ты ушла.

- Неужели ты не можешь меня простить! - прохрипела я, внезапно севшим голосом.

- Я же сказал, что нет, - также сипло ответил он, и мне показалась в его голосе неуверенность, и поэтому я кинулась к нему и, обхватив ладонями его лицо, заставила посмотреть на себя.

Он не стал упрямиться, посмотрел на меня.

- Кир, пожалуйста! Пожалуйста, не надо, - забормотала, вглядываясь в такие родные черты. В холодные глаза, в жесткие складки возле рта, в морщинки на лбу.

- Я люблю тебя.

И как только я это произнесла, по его лицу пробежала тень. Оно закаменело, а глаза заблестели презрением. Он убрал мои ладони от своего лица и сжал их, почти до боли.

- Люби, - равнодушно произнёс он, - я тебе не запрещаю.

- А ты? – поникла я, понимая, что очередной наш разговор ни к чему не привёл.

- А я теперь отдельно от тебя, как ты и хотела…

- Я не хотела… Не хотела, - я вся сжалась, и задрожала, обняв себя за плечи. В этот момент наша стена, превратилась в пропасть. Её не преодолеть, как бы я не старалась. Просто стоит посмотреть в его глаза, и увидеть там всю его решимость.

- Что мне сделать, Кир? – тем не менее, я пытаюсь, уже видимо по инерции.

- Какое-то время меня не будет рядом. Уезжай к родителям, береги детей. Потом решим относительно Ромки… Все деньги, которые остались, твои…

- Прощаешься?

Он посмотрел на меня, и вроде бы также холодно, и безразлично, но только боль и сожаление, проступали сквозь его броню.

- Сделай, как я сказал, - произнес он, и вышел, оставив меня одну.

14.

14.

Рыдать сил не было. Как не было ни сил, ни желания все это обдумывать и в очередной раз винить себя.

Просто не могу больше.

Наверное, стоит смириться.

Вот только как?

Как принять реальность, в которой мы не вместе?

В самом начале, когда я думала, что он снова связался с криминалом, мне было легче принимать тот факт, что мы не будем вместе. Меня подогревал гнев. Обида, что он легкомысленно распорядился нашим счастьем. А сейчас...

Сейчас от осознания, что я разрушила все сама, и ничего не могу с этим сделать, меня накрывает такой безысходностью, и в то же время апатией. Ничего не хочу. Пусть будет, как будет. Нет сил.

Так я себя успокаиваю, но только до той поры, пока на обратной дороге не встречаю Дмитрия Алексеевича.

- Юля, мы могли бы поговорить?

- Конечно, - киваю в ответ.

На улице уже совсем темно. На небе бледнеет месяц в россыпи звёзд.

Я иду следом за Дмитрием Алексеевичем.

- Прости, что не идём в дом. Хотел поговорить с тобой наедине. Алла ещё многого не знает, мне ещё предстоит ей всё рассказать.

- Про то, как я подставила Кира, и он теперь снова сядет в тюрьму? - спросила это с вызовом, потому что мне хотелось, чтобы он меня обвинил. Чтобы отругал. Чтобы запретил впредь вспоминать имя его сына. Назвал никчемной женой. Дурой, наконец. Потому что именно такой я и была. Ведь у меня всё было, а теперь…

Он оглянулся из-за плеча, и не было в его взгляде ничего из того что я ожидала. Беспокойство, жалость, печаль, и ни намёка на ненависть и злость.

- Кир рассказал? – спросил он, когда мы вышли за ворота, и пошли к той лавке, на которой недавно сидели они с сыном.

Там горел тусклый фонарь, и был он, чуть ли не единственным, на всю глухую деревенскую улицу. Только вдали виднелся такой же бледный огонёк.

Было прохладно, особенно если учесть что я после бани, но я ничего не чувствовала, хотя дрожь и бежала по телу.

- Да ты дрожишь – заметил мужчина, и скинул с плеч, тонкую, пахнущую табаком ветровку, накрыл меня ей. Особо тепла она не принесла, и забота его во мне вызывала протест, потому что не достойна я этого, но сжав зубы, я смолчала. Села на скамью, уставившись на далёкий огонёк, ожидая разговора.

- Так он тебе рассказал? – Дмитрий Алексеевич сел рядом, закурил.

- Нет, - не поворачиваясь, ответила я, не знаю почему, но его доброжелательное отношение меня злило, и пересилить себя я не могла. – Я подслушала ваш разговор. Не весь. Так, про тюрьму, и про себя…

- Понятно, - мужчин снова затянулся, выдохнув горький дым в прохладу ночи. – Тогда я расскажу.

- Зачем это вам?

- Потому что я считаю, что ты должна знать. Кира не переубедить, если он что вбил в голову, не передумает. Говорить с тобой он не хочет. А ты его жена, мать его ребёнка, поэтому…

- Я дрянь! - вырвалось из меня.

- Ты ошиблась, Юля, и кому как не Киру, знать какого это, когда тебя не хотят прощать, но мы все несовершенны…

- Вы добры, - вздохнула я, и вдруг Дмитрий Алексеевич, совершенно неожиданно притянул меня к себе и обнял.

- Я просто долго живу на свете, - сказал он, а я чувствовала, как во мне снова всё оживает, от этой неожиданной поддержки.

Оживает и начинает болеть с новой силой.

Я спрятала лицо в ладонях, давясь слезами, но мужчина не стал меня успокаивать, а просто держал в своих объятиях, пока я сама не успокоилась. А потом тихо и спокойно рассказал мне о том, что Кир был завербован Интерполом, и был внедрён в банду контрабандистов. И почти на протяжении двух лет был под прикрытием. Он удачно подходил для этой роли, имея прошлое бандита. За это ему обещали, чистую биографию, и помощь в возращении на Родину.

- Конечно, он должен был тебе всё рассказать, но он решил, что эта, правда, опасна для тебя. Поэтому выводы ты сделала сама. А когда вы уехали, он, конечно, не уточнил, но зная своего сына, я могу предположить, что он натворил, думая, что вас похитили эти контрабандисты. Операция сорвана, он пускается за вами в бега, и теперь его ищут и те и другие. И сейчас у него единственный выход, сдаться.

Я слушала, не перебивая, наслаивая и наслаивая в голове полученную информацию. И мозг, видимо в утешение, подкидывал картинки, того как всё могло бы быть если Кир мне всё рассказал. Или если бы я не услышала разговор тех девиц. Или, если бы Кир что-нибудь заподозрил, и наш побег сорвался. Много разных или. Только вот ничего из этого не произошло, и события сложились самым худшим образом.

- У меня есть очень хороший приятель, мы служили вместе, - продолжил Дмитрий Алексеевич, - сейчас он полковник в военной префектуре. Он постарается помочь Киру в его ситуации, чтобы избежать самых худших последствий…

- Тюрьмы? – уточнила я, считая, что это и есть худшие последствия.

- Да, - кивнул он, снова потянулся за сигаретой.

- Есть возможность отправить Кира по контракту на службу,- добавил он, только как-то глухо, словно этот выход ему не нравился.

- Куда?

Мужчина вздохнул, подкурил сигарету, и затянулся.

- Куда, Юль отправляют, чтобы все грехи искупить?

Я озадаченно на него посмотрела.

- Я не понимаю.

- На войну. В какую-нибудь горячую точку. На границу, где неспокойно, - стал он перечислять, и я поняла вдруг, что из всех предложенных вариантов он бы предпочел тюрьму.

- А Кир? Что он думает об этом?

- Он думает, - ответил Дмитрий Алексеевич.

Мы ещё немного посидели, каждый молча про своё, а может и про одно и то же. Потом также молча, пошли в дом.

Долго лежала без сна, все, прислушиваясь к тихим голосам, что доносились из гостиной. И всё ждала, что вот сейчас ворвётся Алла Дмитриевна, узнав, как я загубила жизнь Кира, и проклянет меня. Но ничего не происходило. Вскоре голоса затихли. Кир так и не пришёл. А я не в силах выносить муки совести, быстро встала, накинув первое, что попалось на плечи, вышла во двор.

Он полулежал на откинутом сидении машины, той на которой мы сюда приехали. Я бы его и не заметила, если бы он не пошевелился, привлекая моё внимание.

Я подошла с другой стороны, и тихо открыв дверь, села на сидение рядом.

Кир никак не отреагировал на моё появление, продолжая лежать в той же позе, даже голову не повернул. В темноте было не различить, спит ли он на самом деле, или просто лежит. Но я, почему-то была уверенна, что он не спит.

Я не спешила ни с действиями, ни со словами, в сотый раз, собираясь с мыслями. Но мысли не собирались, а тишина угнетала.

- Я хочу, чтобы ты знал, - всё же начала я, разглядывая темноту за лобовым окном, - никто не винит меня больше, чем я сама… Ты не можешь меня простить, я понимаю, потому что я и сама не могу простить себя…

Я замолчала, переведя дух, и ожидая хоть какой-то реакции от Кира, но он даже не пошевелился.

- Я только сейчас осознаю весь масштаб катастрофы, из-за одного глупого поступка…

Снова безмолвие в ответ.

- Просто знай, что я люблю тебя, даже если ты уже не любишь, - прошептала я, стараясь проглотить ком. – И если тебе нужно время… Кир…возвращайся…ведь у тебя есть семья…

Кир так и не отреагировал, да и я особо и не ждала. Хотя ждала, наверное, хоть чего-нибудь, ведь мы, возможно, расстанемся не просто надолго, навсегда.

Я развернулась к нему, всматриваясь в его зыбкий силуэт, ловя движение грудной клетки, в такт дыхания. Устроилась удобнее, и положила голову на спинку кресла, собираясь здесь провести ночь.

Хотя бы так. В тишине и ссоре, но рядом.

На следующий день, Кир вместе с отцом, уехали с самого утра. Он о чем-то долго беседовал с Андреем, потом прощался с Ромкой и матерью.

Я была удостоена только короткого взгляда на прощание.

А через месяц, мне пришли документы на развод.