Расколотая

Глава 10

– Кайла, постой! – Я останавливаюсь в дверях библиотеки, оборачиваюсь. Подбегает Кэм.

– Пообедаешь со мной? – Он оглядывается по сторонам, понижает голос до шепота. – У меня с собой торт.

– Гм. Ну, не знаю. Шоколадный?

Он заглядывает в сумку.

– Сегодня бисквит с кремом. Мой дядя – несостоявшийся шеф-повар, он обожает печь.

– Ну, ладно, – соглашаюсь я. Немного сладкого и возможность отвлечься могут помочь мне пережить этот длинный день. Из головы не выходят родители Бена, то, что лордеры сделали с ними и с другими, такими же, как они. Да еще встреча с Нико в конце дня: мы должны что-то делать.

Пересекая школьный двор, мы видим пустую скамейку. Когда ребята, сидящие на соседней, замечают, что мы направляемся к ней, они быстро разделяются и раскладывают свои вещички на обеих.

– Мило, – комментирует Кэм.

– Я уже привыкла. Ты уверен, что хочешь рискнуть и оказаться замеченным в компании со мной?

– Шутишь? Ты же красотка.

Я смеюсь.

– Зачищенная красотка, не забывай.

– Так они из-за этого? – Он оглядывается назад. – Хочешь, ввалю им за тебя? – И он принимает боксерскую стойку со вскинутыми кулаками.

– Всем троим? И что бы ты делал, если бы я согласилась?

Он бросает взгляды по сторонам.

– Свалил бы куда-нибудь. Но у меня есть свои способы расквитаться с обидчиками. – И он смеется преувеличенно громким смехом сказочного злодея.

– Не сомневаюсь.

– А разве то, что они сделали, не задевает тебя?

– Я привыкла. Но… – я умолкаю.

– Но что?

– Как-то так выходит, что все те, что меня окружали, внезапно исчезают. Возможно, поэтому меня так сторонятся, и если причина в этом, то я их понимаю.

– Исчезают? – Его лицо принимает серьезное выражение. Значит, Кэм может быть и таким. – Такое происходит повсюду, – говорит он с такой горечью, что мне остается только гадать, что же за этим стоит.

– Смотри, вон. – Я указываю на пустую одиночную скамейку за административным зданием. – Если не боишься.

– Так… дай-ка подумать. У тебя есть портативный бермудский треугольник, который повсюду следует за тобой?

Я озираюсь по сторонам.

– Должно быть, сегодня оставила его дома.

– Собираешься подсыпать порошок-невидимку в мои бутерброды, когда я отвернусь?

– Нет!

– Тогда я рискну.

И я не говорю ему другую причину, почему меня это уже не так беспокоит. Список того, что меня действительно беспокоит, довольно-таки внушительный, и всякие глупости мальчишек-старшеклассников занимают в нем одно из самых последних мест.

Мы молча жуем наши бутерброды, потом Кэм достает торт.

– Тут два куска, – говорю я. – Ты это спланировал?

– Кто – я? Нет, мне же нужно расти. Всегда беру с собой два куска торта. Но я не против поделиться. – Он вручает мне один кусок, и я откусываю от него.

Нежный, сладкий. Вкуснятина.

– Как жаль, что моя мама не любит печь.

– Давно здесь живешь?

Я скашиваю на него глаза.

– Не очень. Около двух месяцев.

– А тебе никогда не хотелось узнать о других твоих родителях?

– Других родителях? – переспрашиваю я, хотя прекрасно понимаю, что он имеет в виду. Наш разговор заходит на запретную территорию. Начинает затрагивать те темы, о которых я вроде бы не должна думать, и уж тем более – говорить. У Зачищенных нет прошлого, они начинают жизнь с чистого листа. Оглядываться назад не дозволяется.

– Ну, ты знаешь. До того, как ты стала Зачищенной.

– Иногда, – признаюсь я.

– А принялась бы ты их разыскивать, если бы могла?

Не на шутку встревоженная таким развитием событий, я занимаю рот тортом. Наводить справки о своем прошлом было бы абсолютно незаконно и крайне опасно. Даже просто вести такой разговор – уже опасно, ведь никогда не знаешь, кто и где тебя может подслушать. Я бы ничуть не удивилась, если бы лордеры снабдили «жучками» все школьные скамейки. Они и их шпионы вроде миссис Али повсюду.

– А как насчет тебя? – спрашиваю я, когда от торта остаются одни крошки.

– Что?

– Ты сказал, твой отец ушел от вас. Ты видишься с ним?

Серьезное выражение возвращается, и пауза оказывается довольно-таки продолжительной.

– Кайла, послушай. – Он понижает голос почти до шепота. – Помнишь, я говорил про людей, которые исчезают повсюду?

Я киваю.

– Мой отец не ушел. Его забрали лордеры. Ворвались в наш дом среди ночи и утащили его. С тех пор от него ни слуху ни духу.

– Ох, Кэм. – Я потрясенно смотрю на него. Паренек кажется таким беззаботным, таким простым. Однако он знает, каково это, когда кто-то из близких тебе людей исчезает. Как Бен.

– Да. Он был замешан в какие-то дела, которые им не понравились. Что-то связанное с поисками пропавших людей. Нелегальные веб-сайты и все такое.

ПБВ? «Пропавшие без вести»?

Я нервно оглядываюсь по сторонам. Никого, кто мог бы подслушать, поблизости вроде нет, и все же что-то во мне противится этому разговору. Но остановить себя я не могу.

– А твоя мама? – спрашиваю я.

– Думаю, ни ее, ни меня уже не было бы, если бы не ее исследования. Я мало что о них знаю, но это что-то важное, и они хотят, чтобы мама их продолжала. А меня отправили сюда, чтобы держать ее под надзором.

– Какой ужас! Прости, мне не следовало спрашивать.

– Это не твоя вина. Ты была слишком далеко, чтобы использовать свой секретный бермудский треугольник. Если только его мощность не распространяется на сотни миль отсюда?

Кэм-шутник снова возвращается, но больше ему меня не обмануть. Под маской шута скрывается гораздо больше, чем я вначале подумала.

– Послушай, – продолжает он. – Хочешь вечерком прокатиться? Мне очень нужно поговорить. Где-нибудь. Где нам никто не помешает.

Любопытство борется с осторожностью. Но решать прямо сейчас необязательно.

– Сегодня я не могу. Буду поздно.

– Почему?

– Кое-какие дела.

– Что за дела?

– Да так, разные.

– И все-таки?

– До чего же ты любопытный!.. Я просто занята, вот и все.

Он какое-то время молчит.

– Ну, ладно. Подвезти тебя домой?

– Не знаю, когда освобожусь.

– Неважно. Мне все равно нечего делать.

Я пытаюсь отговорить его. Не хватало еще, чтобы несчастья, которые я, похоже, приношу другим, распространились и на него. С его матери и без того уже довольно. Но он настаивает, что будет ждать в своей машине, пока я не приду, поэтому, если я не хочу, чтобы он торчал тут до завтрашнего утра, мне лучше поторопиться.

Коридор пуст. Я стучу один раз, дверь кабинета Нико открывается. Я вхожу, и он запирает дверь.

– Как Тори? – спрашиваю я.

– Выглядит очень даже ничего, – отвечает он. – Хорошая еда и отдых лодыжке – все, что ей требуется. Физически.

– Никаких неприятностей с ней не было?

– Нет. Пока. Если будут, ты первая об этом узнаешь. Я собираюсь в скором времени перевезти ее куда-нибудь, просто пока прорабатываю кое-какие детали. Хотя она говорит, что хорошо готовит. Может, оставлю у себя.

Поправляется, хорошо готовит. В душе моей вспыхивает ревность: мысленно я уже вижу картину уютного ужина на двоих со свечами, которые я заметила у него на столе, и бутылкой превосходного вина.

Нико улыбается, словно прекрасно понимает, о чем я думаю. Эта его улыбка будто бы говорит: Если тебе это не нравится, это твои проблемы. Сама виновата.

Я вспыхиваю и, когда он указывает на стул рядом со своим столом, сажусь.

– Прошлой ночью я кое-что понял, – говорит он, усаживаясь на другой стул, который подтащил поближе ко мне, чтобы мы были лицом к лицу. Мои глаза встречаются с его. Длинные ресницы, которые кажутся слишком темными для бледно-голубых радужек. Прядь волос упала на лоб, и я с трудом удерживаюсь от порыва откинуть ее назад.

Натужно сглатываю.

– И что же?

Он наклоняется ближе.

– Рейн вернулась, – шепчет он мне на ухо, и от его слов, его дыхания дрожь волной пробегает по моей коже.

Он улыбается и откидывается на стуле, маленьком школьном стуле, который выглядит под ним довольно-таки нелепо.

– Она действительно вернулась. Я не знал точно, как много ее в тебе. Но то, что ты сделала ночью… это ведь была она, не так ли? Эта твоя ночная вылазка… Кайла бы этого не сделала.

– Нет, не сделала бы, – соглашаюсь я, сознавая, что он прав.

Я изменилась, сильно изменилась. И продолжаю меняться. Голова идет кругом. Комната вертится, как в калейдоскопе, все движется, смещается. Я моргаю, и мир с Нико в его центре резко возвращается в фокус.

– И все же кое-что не совсем правильно?

– Что неправильно? – спрашиваю я. – Я все исправлю.

– Да? – Он улыбается. – Этот случай с Тори. Та Рейн, которую я знал, не стала бы рисковать ради одной девчонки, зная, что может провалить все наше дело. Она уладила бы все сама, и не стало бы ни Тори, ни проблемы.

Безопасность Группы превыше всего. Любой риск привлечь внимание лордеров должен быть устранен любыми доступными средствами. Но неужели она – я и вправду могла свернуть Тори шею? Или размозжить ей голову? Я представляю Тори с разбитой о дерево головой и содрогаюсь. Нет. Я бы никогда этого не сделала. Ведь не сделала бы, правда? И, однако же, я была близка к этому и остановилась только тогда, когда узнала ее. Внезапно воспоминания захлестывают мою память: оружие, крики, кровь – они говорят да. Рейн была способна на все. Да и Тори мне никогда особенно не нравилась… Так зачем же я помогла ей?

– Скажи, о чем ты думаешь, – говорит Нико голосом, который не допускает уверток.

Я пытаюсь:

– Мои мысли спорят друг с другом. Словно в голове у меня два голоса. И они видят вещи по-разному.

Он кивает, глаза задумчивые.

– Пожалуйста, объясни, что со мной произошло, – умоляю я. – Я не понимаю.

Он медлит. Улыбается.

– Это тебя мне нужно кое о чем спросить. Но кое-что я объясню. Иногда в тебе больше Кайлы, иногда – Рейн. Это вполне естественно. Твой мозг перестраивается. Со временем Рейн одержит верх, потому что она сильнее.

Непрошеное видение встает перед моим мысленным взором: Люси с окровавленными пальцами. И Нико… с кирпичом в руке.

Я тихо вскрикиваю и вытягиваю левую руку, гадая. Поворачиваю ее из стороны в сторону.

– Так это ты? Ты сделал меня правшой?

– Что-что?

– Разбил мне пальцы, – нерешительно продолжаю я. – Пальцы Люси.

Он отводит глаза в сторону. Явно колеблется.

– Ты помнишь, кто была Люси?

– Нет. Не совсем, просто несколько бессмысленных обрывков сна. Пожалуйста, Нико, у меня в голове такая мешанина. Что случилось с Люси? – Что случилось с десятилетней мной?

Он снова колеблется, раздумывает, потом кивает:

– Ну, хорошо. Ты была для меня особенной, Рейн. Но быть на стороне свободы – это всегда риск, что тебя поймают. Я знал, что должен найти способ защитить тебя, если лордеры наложат на тебя свои лапы.

– Как?

– Разделив твою личность на две половины, чтобы одна смогла выжить, если тебе сотрут память. Рейн была сильнее Люси, она и выжила.

По мере того как он говорит, я понимаю, что всегда знала это: я та, которая раздвоилась. Во мне живут двое: Люси с ее детскими воспоминаниями, и Рейн, чья жизнь была с Нико и «Свободным Королевством». Два кусочка пазла наконец сложились воедино. Люси сделали правшой. Она не пошла бы на это добровольно, поэтому Нико заставил ее. Рейн была левшой. А результат стирания памяти зависит от того, какой рукой преимущественно пользуется человек – правой или левой. Доступ в память зависит от доминирующего полушария и связан с тем, правша человек или левша. Но кто я была, когда мне стерли память?

– И все равно я не понимаю. Если Рейн была сильнее и верховодила, почему лордеры не стерли ей память как левше?

– В том-то и заключается вся прелесть этого. Рейн спряталась внутри, когда тебя поймали – тебя этому учили, – поэтому превалирующей стала та часть тебя, которая являлась Люси.

– То есть лордеры полагают, что, когда они стерли мне память в прошлом году, я была правшой. И о Рейн они ничего не знали, поэтому стертой и оказалась лишь часть воспоминаний.

– Именно. Люси исчезла. Она была слабой. Но ты, эта особенная Рейн, пережила Зачистку, спрятавшись глубоко внутри, и ждала подходящего момента, чтобы вырваться наружу.

– И это, – я кручу на запястье свой «Лево», – больше не работает, потому что я снова Рейн, левша. Он привязан не к тому полушарию моего мозга.

– Именно. – Он берет мою левую руку в свою. Нежно целует пальцы. – Прости, что тогда причинил тебе боль. Но я поступил так потому, что это был единственный способ защитить тебя.

Итак, Люси исчезла навсегда. Вот почему я не могу вспомнить ничего из ее жизни. Боль потери затопляет меня, заполняет пустоту внутри. Такая большая часть моей жизни уничтожена, забыта. Но другая часть меня все же здесь: Нико спас меня. Если бы не он, от меня прежней не осталось бы ничего, и я никогда бы не узнала, что потеряла.

– Спасибо, – шепчу я и задаюсь вопросом: если Рейн сильнее, не означает ли это, что Кайла тоже исчезает? А вместе с ней – и все ее надежды и привязанности? Например, Бен. Я чувствую, как слезы щиплют глаза, и часто-часто моргаю. Не плакать! Только не перед Нико. Не надо! Потом к боли примешивается страх: Нико не любит слабости.

Но вместо того чтобы разозлиться, он берет меня за руку.

– Что такое? – мягко вопрошает он. Я льну к его руке. Она намного крупнее, сильнее. Он мог бы раздавить мою в один миг.

– Бен, – шепчу я.

– Расскажи. Мне мало что известно об этом. Что с ним произошло на самом деле? – Он делает ударение на последних словах, словно знает, что официальная версия истории – лишь часть правды.

– Это я виновата. Это все из-за меня, – наконец произношу я вслух то, что все это время не давало мне покоя, терзало душу.

– Почему? Что ты сделала? Расскажи.

– Я срезала его «Лево».

И пока я излагаю факты, Нико передвигает свой стул поближе к моему и обнимает теплой рукой за плечи. Память заполоняют образы… Вот Бен в агонии. Вот я убегаю, бросая его на произвол судьбы. И какова она, эта судьба? Что с ним стало? Умер ли он из-за того, что я сделала, или позже? У лордеров?

– Что с ним случилось? – спрашиваю я, глазами умоляя дать мне хоть крошечную надежду.

– Ты же и сама знаешь ответ на этот вопрос, – говорит Нико. – Знаешь, что лордеры сделают с ним, если он все еще жив.

Я киваю сквозь слезы.

– И знаешь, что они сделали с его родителями.

– Да.

– Ты ведь чувствуешь это, Рейн? В душе? Гнев.

И гнев мгновенно вспыхивает, словно куча сухого хвороста, к которому поднесли спичку. Огонь пылает у меня в душе, гораздо более горячий и яростный, чем тот, что поглотил дом Бена. Чем все пожары, устроенные лордерами прошлой ночью.

– А теперь послушай меня, Рейн. Это не означает, что ты должна забыть Бена или то, что он для тебя значил. Или что лордеры сделали с его родителями. Просто используй это правильно.

Используй этот гнев.

И он прокатывается по мне волной – опаляющий жар, который рябью проходит по всему телу, по всем внутренностям.

Воспламеняет каждую каплю крови, которая течет в моих жилах.

Я стискиваю подлокотники стула.

– Мы должны заставить лордеров заплатить за то, что они сделали. Их нужно остановить!

Нико берет мое лицо в ладони, приподнимает его. Глаза внимательно вглядываются в меня, изучают, оценивают. Наконец он кивает. Взгляд теплый. Моя кожа под его пристальным взором вспыхивает, по всему телу растекается тепло.

– Да, Рейн. – Он улыбается, подается вперед. Губами легко касается лба. – Но остался один вопрос, на который ты так и не ответила. Когда именно к тебе вернулась память?

Нападение в лесу. Уэйн. Я уже открываю рот, чтобы рассказать ему о происшедшем, но останавливаюсь. Он прикончит Уэйна, если узнает. Но зачем я защищаю этого негодяя? Разве это не то, чего он заслуживает?

– По идее, это должно было произойти, когда ты оставила Бена и лордеры забрали его. Это должно было послужить толчком. Именно такого рода травма и способна подстегнуть память. Так почему же тогда этого не случилось? – бормочет Нико себе под нос, словно уже и забыл, что я рядом.

Я внутренне съеживаюсь, покоробленная тем, как холодно и отстраненно он анализирует мои страдания, чтобы оценить их последствия. Но если мои воспоминания не вернулись в тот день, почему я потеряла сознание и не умерла? Я перевожу взгляд на свой бесполезный «Лево», потом вспоминаю.

– Знаю, – говорю я. – Все дело в пилюлях.

– Каких еще пилюлях?

– Так называемых «пилюлях счастья». Бен где-то раздобыл их. – Сама не понимая почему, я умалчиваю о том, где именно он их взял: у Эйдена, одного из тех, кто открыл сайт о пропавших без вести, который я видела у кузена Джазза.

Нико кивает.

– Такое вполне возможно. Они блокировали все негативные переживания, а когда их действие закончилось, появилась Рейн. – Он широко ухмыляется. Смеется. – Рейн! – Снова обнимает меня. – Знаешь, ты всегда была моей любимицей.

Мое сердце поет. Нико никогда не заводил никаких отношений с девчонками в тренировочных лагерях, никогда никого не выделял. По крайней мере, я ни разу не видела. Его власть была абсолютной, но мы все желали его.

Он отстраняется.

– А теперь слушай. Есть кое-что такое, что ты можешь для меня сделать. Ты ведь все еще ездишь на врачебный осмотр в лондонскую больницу, да?

Я киваю.

– Каждую субботу. – Новая лондонская больница, где мне стерли память – символ власти лордеров и частая мишень «Свободного Королевства». Именно там поймали меня и множество других, таких как я, и намеренно стерли нашу память.

– Мне нужны планы. Как можно более точные планы всех больничных помещений и прилегающих территорий, которые тебе известны. Можешь сделать это для меня?

– Конечно, – отвечаю я, радуясь тому, что могу оказать хотя бы такую, незначительную пока помощь, чтобы ударить по лордерам. Я без труда представляю взаимное расположение помещений, моя память и способность ориентироваться в пространстве настолько отработаны, что…

Я вспоминаю. Долгие и изнурительные тренировки.

– Это ты научил меня, – медленно говорю я. – Как запоминать позиции и места, как рисовать карты.

Если мы совершали ошибку, последствия были ужасные. Я вспоминаю и содрогаюсь. Но больше ошибок я не делаю.

Он улыбается:

– Да. Это было частью твоего обучения. Значит, ты сделаешь это?

– Да, сделаю.

– А теперь иди.

Я встаю, он отпирает дверь, смотрит по сторонам.

– Чисто. Давай.

Я бегу по школьной беговой дорожке, чтобы хоть немного успокоиться, прежде чем встречусь с Кэмом, который ждет меня, чтобы отвезти домой. Ликование так и рвется наружу.

Я была его любимицей! Он обнимал меня. Мой лоб до сих покалывает там, где были его губы.

Он спас меня. У него было столько причин, чтобы злиться на меня, но он не злился!

Но главное: я знаю, кто я. Знаю, кем была и где мое место. Что должна делать. Лордеры потерпели неудачу. Я помню.

Радость грозит свести с ума, поэтому я бегу все быстрее и быстрее, пока пронзительный свист не вторгается в мои грезы. Я круто разворачиваюсь.

Кэм.

Он хлопает в ладоши, и я замедляю бег, делаю еще круг, чтобы охладиться, потом подхожу к нему.

– Ну ты и бегаешь! Значит, вот что тебе позарез нужно было сделать после школы?

Я тяжело дышу, пожимаю плечами.

– Иногда мне и правда требуется побегать, – говорю я, не отвечая прямо на его вопрос.

И это на самом деле так. Раньше я бегала, чтобы поднять свой уровень. Любопытно. Я бросаю взгляд на «Лево». По-прежнему колеблется в районе шести. Прежде я бегом поднимала его до восьми, но теперь этот предмет совершенно бесполезен.

– Поедем домой?

Я киваю.

– Извини, я вся потная, – говорю я и широко улыбаюсь, потом вспоминаю, что нужно сбавить обороты. По крайней мере, бег – хорошее оправдание моему легкомыслию.