Раскопки

Пегги Пигготт Июль 1939 года

После завтрака Стюарт отправился на утреннюю прогулку, а я сидела в гостиной и читала газету. Несколько других постояльцев тоже были тут, полулежали в своих потрепанных креслах и смотрели на меня затуманенными, любопытствующими глазами. Они почти не шевелились. Даже когда вошла горничная с пылесосом. Мне захотелось поднять их на ноги, и женщин и мужчин, закружить их, растрясти. Однако эта мысль тут же сменилась чувством вины. Какая у меня беспокойная натура и как поспешно я бросаюсь судить людей.

Однако некоторых суждений не избежать. Вот, например, случай с отелем. Когда Стюарт был ребенком, он приезжал сюда на каникулы с родителями и с тех пор мечтал снова здесь побывать. Но место это уже совсем не то, что раньше. Очевидно это стало в первый же вечер, когда мы сидели в столовой и при свете мерцающей люстры пытались разобрать замазанное жиром меню.

– Боюсь, дорогая, это местечко сильно обветшало, – сказал он. – Но ты ведь не против здесь остаться?

– Конечно, нет.

Вскоре после этого, пытаясь прогнать тишину, женщина начала играть на арфе. Она сидела в углу, перебирая струны толстыми некрасивыми пальцами. Мы оба заказали свинину. Мясо было настолько жестким, что мне пришлось буквально пилить его ножом. Пока мы ели, мы поймали взгляд друг друга и начали смеяться. Мы оба прикрыли лица салфетками, пока приступ смеха не прошел. Потом я подняла голову и увидела, что в зал вошел мальчик. Он был одет в коричневую форму и размахивал серебряным блюдом.

– Пигготт, – позвал он.

По остальным гостям прошел шорох неодобрения. Единственный шум, который они готовы были терпеть, – обеденный гонг.

– Пигготт! – снова позвал мальчик.

Самое смешное, что я не узнала свою фамилию. По крайней мере, не сразу. Мальчик уже собирался выйти, когда я взяла его за руку и сказала:

– Это я.

– Миссис Пигготт? – спросил он, будто тоже не мог поверить.

– Да.

Он протянул блюдо, заляпанное пальцами. На нем лежал коричневый конверт.

– Для вас телеграмма.

На конверте значилось «Госпожа С. Пигготт». Я взяла его в руки, гадая, кто умер или пострадал от ужасного несчастного случая. Все знают, телеграмма – это всегда плохие новости. Тем временем остальные гости смотрели на меня из глубины своих кресел. Все явно подозревали, что я не та, за кого себя выдаю, но все равно хотели, чтобы я вскрыла конверт.

Я сидела и ждала возвращения Стюарта, пытаясь сосредоточиться на газете. Меня хватило на пару минут, а затем я вскочила на ноги и выбежала из комнаты, чем, понятное дело, вновь вызвала гул неодобрения.

Снаружи шел дождь. Я стояла под тентом и пыталась разглядеть Стюарта. В обе стороны тянулись ряды маленьких домиков, выкрашенных в кремовые оттенки, с коваными балконами, обращенными к морю. За ними возвышались бордовые скалы. Пара человек шли вдоль домов, опустив головы и сгорбив плечи.

Стюарта, однако, среди них не было. Я смотрела то в одну сторону, то в другую, чувствуя, как внутри меня поднимается внезапный страх. Наконец, я его увидела – его макинтош промок, а волосы прилипли к макушке. Он поднял голову, лишь оказавшись в нескольких ярдах от меня:

– Дорогая! Ты почему на улице?

Я ничего не сказала, просто протянула телеграмму. Он не стал открывать конверт, пока не снял плащ, который затем отряхнул от воды и повесил в холле. Читая, он выпятил вперед нижнюю губу. Вода стекала по лицу и собиралась у подбородка. Затем он начал смеяться.

– Что такое?

Он передал телеграмму мне.

– Думаю, мне лучше перезвонить ему, – сказал Стюарт.

– Что ты ему скажешь?

– Что мы никуда не поедем, конечно. Типичный Филлипс. Отдает приказы и ждет, что все тут же бросят свои дела.

Страх, видимо, слишком сильно мной овладел, и сейчас я была так рада, что всё в порядке, что не хотела, чтобы этот момент проходил.

– Ты уверен, что не хочешь поехать? – спросила я.

– Дорогая… У нас медовый месяц. Даже думать не стоит. Ты же не считаешь всерьез, что нам надо ехать?

– Нет-нет, но если ты хочешь…

– Конечно, нет. Кроме того, дело не в том, чего хочу я… Интересно, что Филлипс написал и о тебе. Странно. Видимо, прочитал твою статью о боснийских озерных деревнях. Я посылал ему, а статья эта, конечно, очень хорошая. Как думаешь, эта ладья действительно больше той в Осеберге? Та была больше семидесяти футов, насколько я помню… Господи, о чем я только думаю? Дорогая, давай ты подождешь меня в гостиной, а я пойду на почту и отправлю ему ответ.

Стюарт собирался уйти, когда я остановила его, положив свою руку ему на руку.

– А что, если эта находка и впрямь такая невероятная, как говорит Филлипс?

– Но даже если так…

– Кто знает, может, это наша последняя возможность поучаствовать в раскопках, и в ближайшие годы ничего подобного не произойдет. Будем потом в старости локти кусать.

– Нет, дорогая, нет. Это будет нечестно по отношению к тебе. Кроме того, погода скоро наладится. Жалко только, что отель такой запущенный.

Мои пальцы все еще лежали на его руке, ногти были обрезаны в виде маленьких непривлекательных гребешков. Посмотрев на них, я сказала:

– Почему бы тебе не позвонить Филлипсу и не сказать, что мы приедем?

Стюарт ответил не сразу. Слова дались ему с трудом:

– Ты точно уверена? Точно-точно? Ты ведь никогда Филлипса не видела. Он немного отталкивающий. И здесь будут неприятности. Я ведь забронировал нам номер на целую неделю.

– С этим я разберусь, – сказала я.

– Ты уверена? Мне бы не хотелось, чтобы поездка и Филлипс тебя разочаровали.

Я встала на цыпочки и поцеловала его.

– Не переживай.

Когда я сказала, что мы уезжаем, женщина за стойкой регистрации скорее расстроилась, чем разозлилась.

– Но у вас же номер для новобрачных, – повторяла она.

В конце концов, она разрешила нам заплатить за три ночи, которые мы провели в гостинице (на холодную свинину, испорченную обивку или дверцу шкафа, которая внезапно распахнулась посреди ночи, я жаловаться не стала). Стюарт оплатил счет. Тот же мальчик, который приносил телеграмму, отнес наши чемоданы к машине и помог их пристегнуть. Хотя машина стояла под дождем, двигатель сразу же завелся. Очевидно, следуя инструкции, мальчик остался снаружи и дружелюбно помахал нам на прощание рукой.

В конце набережной дорога свернула внутрь городка и пошла наверх. Через окно я видела подковообразную бухту с террасами кремовых домиков и бордовыми скалами, которые, казалось, толкали их к морю. Дорога петляла между складками холмов, а я все никак не могла избавиться от чувства облегчения. Казалось, мы выбираемся из ямы.

В ту ночь мы остановились в Лондоне у сестры Стюарта и ее мужа. Они живут совсем рядом с гостиницей на Гоуэр-стрит, где я снимала комнату, когда работала над дипломом. На следующее утро, в девять часов, мы уже были в пути. Впервые за несколько дней выглянуло солнце. К счастью, дорога была почти свободна, и мы быстро добрались до Колчестера.

На другом конце города мы остановились в поле, чтобы перекусить бутербродами, которые для нас собрала сестра Стюарта. Там уже было припарковано несколько других машин. Люди сидели на обочине, ели и пили. Мужчины в рубашках, несколько женщин, я заметила, спустили чулки до щиколоток. Дети играли, бросая камни в корыто для скота. Каждый раз, когда один из камней попадал в кормушку, раздавался громкий гул. Время от времени кто-то из взрослых оборачивался и говорил им перестать, но они не слушали.

Мы сидели в машине с открытыми дверями и окнами.

– Ты ведь никогда не бывала в Саффолке, дорогая? – спросил Стюарт.

– Ты так говоришь, будто это другая страна, – сказала я с набитым ртом.

– Там живут забавные люди, знаешь ли. Довольно примитивные, но очень гордые. Считают себя отдельным народом.

– В каком смысле?

– В том, как они относятся к жизни. Несговорчивые, не любят власть. Им нравится думать, что они всё понимают в этой жизни, а все остальные мягкотелые и глупые.

Через час мы пересекли границу Эссекса и Саффолка. После слов Стюарта я представляла, что нас встретят дикари в звериных шкурах. Но ничего подобного, разве что рельеф становился все более плоским.

Поля простирались вдаль, нарушали их лишь линии деревьев. Мы будто оказались в прерии. Все вокруг было таким большим, открытым и незащищенным. Между ячменем и рожью земля по цвету напоминала холст. Машину продувал ветер, теплый, но без всякого аромата. Даже скот казался неуверенным в себе, потерянным среди этой пустоты. У всех немногочисленных домов, которые мы видели, было грубо сколоченное деревянное крыльцо и окна, в которые едва ли пролезла бы голова. На обочине стояло слишком много брошенных сельскохозяйственных машин, заросших купырем.

Песчаные насыпи лежали поперек дороги и хрустели под колесами. Время от времени я выхватывала взглядом кусочки моря, хотя из-за плоского рельефа понять, где кончается суша и начинается вода, было почти невозможно. Воду выдавал только тусклый металлический блеск.

Мы приехали в Вудбридж в пять часов вечера. Стюарт договорился встретиться с Чарльзом Филлипсом в отеле «Булл». Отель оказался тусклым трактиром в верхней части города с табличкой на фасаде, сообщающей, что здесь неоднократно останавливался король Пьемонта и Сардинии Виктор Эммануил, но не дающей никаких объяснений, что же его сюда привело.

Девушка провела Стюарта и меня в комнату, которую для нас забронировал Филлипс. Из бара пахло пивом. Кисловатый, необычный запах. В нашей комнате стояли две односпальные кровати, окна выходили на площадь, а в конце коридора находилась общая ванная комната. Стюарт сел на одну из кроватей и сказал, что тут определенно лучше, чем в Сидмуте. Я стояла у окна, когда он подошел и обнял меня за плечи.

– Какая ты молодец, дорогая, – сказал он.

– Почему это я молодец?

– Не знаю, это я еще не решил.

– Нельзя просто так сказать «молодец», без причины, – заявила я.

– Можно. Я говорю все, что захочу. Хотя, строго говоря, это я заслуживаю похвалы.

– За что именно?

– За то, что уговорил тебя на мне жениться, конечно.

Я повернулась и положила руки ему на грудь.

– Не знала, что меня надо было прямо-таки уговаривать. К тому же впечатлительные девушки всегда влюбляются в своих преподавателей. Одна из опасностей профессии.

– Для меня – вовсе не опасность, а большая удача. А теперь, – сказал он, – пойдем вниз, посмотрим, здесь ли Филлипс?

Когда мы спустились, Филлипса еще не было. Он появился через несколько минут. И хотя мы обсуждали его, пока ехали в Саффолк, подготовиться к встрече с таким человеком, наверное, невозможно. Он оказался гораздо крупнее, чем я думала. И весь свой вес он нес если не с гордостью, то со значительным чувством собственного достоинства.

Когда Стюарт меня представил, взгляд Филлипса без всякого стеснения пробежал по мне вверх-вниз. И не один раз, а несколько. Прежде чем сесть, он подозрительно оглядел других клиентов, а затем сказал:

– Думаю, это место сойдет.

Усевшись, он подозвал бармена.

– Мне – пинту вашего лучшего пива, – сказал Филлипс. – Уверен, вы составите мне компанию, Стюарт. А что будете вы, моя дорогая? – спросил он.

– Полпинты лучшего пива, пожалуйста.

Он снова посмотрел на меня, как бы проверяя, правильно ли он меня расслышал.

– И полпинты лучшего пива, – повторил он.

Когда принесли пиво, Филлипс одним глотком осушил половину бокала.

– Итак, к делу.

По его словам, длина ладьи на данный момент составляет более восьмидесяти футов и есть вероятность, что к тому времени, когда раскопают оба конца, она приблизится к сотне.

– Что касается возраста, то, по моим прикидкам, вероятно, от 600 до 800 лет. Не думаю, что мы сможем определить возраст более точно, пока не увидим погребальную камеру. Пока что раскопки шли не очень гладко. От музея Ипсвича там работал местный житель по фамилии Браун. Боюсь, самоучка, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Он чуть было не сунулся прямо в камеру, но я, к счастью, вмешался до того, как он нанес серьезный ущерб. Надеюсь, к нам присоединится Фрэнк Граймс из «Орднанс Серви». Возможно, и Кроуфорд, если ему удастся отпроситься. Еще из Рима пытается вырваться Джон Уорд-Перкинс. Но пока мы будем только втроем. Еще надо сказать, что владелица земли, миссис Претти, довольно сложная дама, с весьма жесткими представлениями о том, что и как надо делать. Министерство строительства даже успело поднять какой-то шум. У них была безумная идея сделать над всем участком крышу. Но я проявил проворство, и дальше особых трудностей быть не должно.

– Как обстоят дела с Ипсвичем? – спросил Стюарт.

Филлипс рассмеялся:

– Они не очень довольны.

– Еще бы, – сказал Стюарт, который тоже начал смеяться, – Я думал, у Рида-Моира случится припадок, когда я сказал, что беру все на себя. Да и к тому же он все еще переживал из-за рецензий на свою новую книгу.

– А о чем она? – спросил Стюарт.

– Кремень! – воскликнул Филлипс. – Поразительно скучно, судя по всему. Знаешь, думаю, он так и не простил мне те аэрофотоснимки.

– Расскажи Пегги, что произошло.

– А можно? Очень забавный случай.

Филлипс выжидающе посмотрел на меня.

– Расскажите, пожалуйста, – сказала я.

– Ну хорошо. Рид-Моир был ужасно взволнован тем, что, как он утверждал, было свидетельством затонувшей деревни у берегов близ Уолберсвика. Он показал мне фотографии и спросил, что я думаю о его необычной находке, явно ожидая, что я восхищусь его гениальностью. А я посмотрел и сказал: «Мой дорогой, вы никогда не видели устричную отмель?»

Тут Филлипс и Стюарт снова начали смеяться еще громче, чем раньше. Когда смех утих, Филлипс поднял свой бокал и предложил выпить еще.

– А как насчет событий в мире в целом? – спросил Стюарт. – Как думаешь, нас это как-то затронет?

Филлипс посмотрел на него безучастно:

– В мире в целом?

– Немцы…

– Немцы? – удивленно произнес Филлипс. – Не припомню, чтобы в Германии когда-нибудь обнаруживали захоронения кораблей.

– Нет, нет. Я имел в виду возможность – даже вероятность – войны.

– А, – сказал Филлипс. – Ты об этом. Что ж, без сомнений, работать придется в темпе. Британский музей уже упаковывает самые хрупкие экспонаты и отправляет их в туннель под Олдвичем. Думаю, на раскопки у нас максимум недели три.

Только сейчас я поняла, как успешно я использовала волнение, вызванное нашей свадьбой, чтобы отвлечься от войны, неизбежно надвигавшейся на нашу страну. И, видимо, раз на меня внезапно снизошла эта мысль, волнение мое стало ослабевать.

Вскоре Стюарт попросил его извинить и вышел из-за стола.

– Это все пиво, – объяснил он и, как бы извиняясь, поморщился.

Оставшись наедине с Чарльзом Филлипсом, я стала придумывать, что бы еще сказать. Было нелегко, тем более что он вовсе и не пытался завязать разговор. Вместо этого он сидел и чистил очки носовым платком. От этого мне стало еще больше не по себе, слова не находились. После продолжительного молчания я немного отчаялась.

– Вы тоже остановились в «Булле», мистер Филлипс? – спросила я.

– К сожалению, да, – ответил он. – Я рассчитывал остановиться в особняке Саттон-Ху. Было бы гораздо удобнее. Но, похоже, мы с миссис Претти друг друга не поняли. Я про даму, которую упоминал ранее.

Я снова напряглась, подыскивая новую тему для разговора.

– Я хотела сказать, насколько для меня важно, что вы специально попросили приехать сюда именно меня.

Филлипс поднял глаза, но ничего не ответил.

– Я знаю, что Стюарт посылал вам мою статью о боснийских озерных деревнях, – продолжила я. – Так здорово, что вы ее прочитали.

Он задержал на мне взгляд, а потом сказал:

– Очень любопытная.

– Для меня это очень много значит. Я надеюсь, что смогу оправдать ваше доверие.

– Не сомневаюсь, что сможете.

– Просто я не так уж много работала в полевых условиях.

Он нетерпеливо покачал головой.

– Я бы не хотела, чтобы вы думали, что у меня больше опыта, чем на самом деле.

– У вас есть все необходимые качества, – сказал он. – Вот что важно.

– Да? Видимо, я медленно соображаю, но что вы имеете в виду, мистер Филлипс?

– Все очень просто. Посмотрите на меня. Что вы видите?

– Мужчину, – неуверенно сказала я.

– Да, конечно, мужчину. Определенного размера. У нас в семье у всех широкая кость. У Стюарта кости поменьше, хотя и он, наверное, весит порядка двенадцати стоунов. Вы же, в силу своего пола, намного меньше и легче. А ладья в очень хрупком состоянии. Можно сказать, что ее вообще в сущности нет – за исключением заклепок. Все остальное – просто твердый песок. Если нагрузка будет слишком высокой, она рассыплется. Поэтому логично, если я стану руководить работами снаружи траншеи, а вы, собственно, займетесь раскопками. Ну как, – спросил он, – поняли?

– То есть вы пригласили меня сюда только из-за моего роста, мистер Филлипс?

За очками его глаза были совсем маленькими и яркими.

– Именно так, – сказал он.

На следующее утро мы отправились на раскопки. Это всего в паре миль от Вудбриджа, на другой стороне устья реки. Дорога проходила через туннель из буковых деревьев. Солнечный свет мерцал между листьями, рисуя узоры на гравии. Сам особняк представлял собой большое белое здание в эдвардианском стиле, которое располагалось на обрыве над рекой. На его территории была площадка для сквоша и гаражи.

И хотя я пыталась заранее все себе представить, все равно меня поразило то, что я увидела. В размахе и масштабах корабля было что-то величественное, превосходящее все ожидания. А еще было что-то очень трогательное в его упорной борьбе за выживание, в том, как он сопротивлялся, неумолимо превращаясь из дерева в песок. Гигантский призрак, лежащий перед нами. Я посмотрела на Стюарта: он был так же поражен.

Три человека выстроились по одной стороне траншеи, очевидно, ожидая нашего прихода. Филлипс их представил: мистер Спунер и мистер Джейкобс, а это мистер Браун, который проделал бо́льшую часть работы.

Мистер Браун – человек невысокий, с лицом, напоминающим морду хорька. На нем был старомодный твидовый пиджак и твидовая кепка в тон. Все пожали друг другу руки, и мы со Стюартом начали делить центр корабля на отдельные участки. Затем положили планировочную раму и отметили эти участки с помощью бечевки. Тем временем мужчины начали сдвигать отвалы – Филлипс решил, что они находятся слишком близко к ладье и лучше бы их перенести подальше.

Работа у нас со Стюартом спорилась, и, разметив квадраты, мы начали разгребать южную сторону захоронения. Тем же утром посмотреть, как у нас идут дела, пришли миссис Претти и ее сын Роберт. Филлипс представил нас и им.

Миссис Претти показалась мне довольно старой, чтобы быть матерью такого маленького сына. Роберт застенчиво отвернулся, когда его представляли, а потом, как только Филлипс закончил, убежал в сторону отвалов.

После обеда Стюарт начал составлять карту участка – по всем правилам, а я продолжила работать. В семь часов мы закончили и поехали обратно в «Булл». Я была вся в земле, поэтому отправилась в ванную.

Из крана лилась горячая вода, и ванная наполнялась паром. Стоя на пробковом коврике, я проверила воду ногой. Она оказалась горячее, чем я думала, – настолько горячая, что пальцы на ногах инстинктивно сжались, – но в целом терпимо. Сначала я опустила в воду одну ногу, затем другую. Ванна была удивительно большой, в ней без труда поместились бы два человека.

Опустившись, я почувствовала, как по моему телу, от икр до бедер, проходит граница между горячим и холодным. Кровь моя начала нагреваться. Я полностью погрузилась, и, когда вода начала смыкаться над моей грудью, задышала чуть сильнее. От моего дыхания пар расступался, и я чувствовала жар. Он давил на мои глазные яблоки, опускался вниз по горлу.

Окутанная паром и блестящая от мыла, я раскинула руки и позволила им свободно болтаться в воде. Мысли мои начали светлеть и плыть. Я вспомнила квартиру на Грейт-Ормонд-стрит, куда въехала в начале второго года обучения в университете. Кроме георгианских окон и камина из черного мрамора, в ней не было ничего особенного. Трубы гудели, когда я включала воду, а со стен слезали обои, напоминая платаны, сбрасывающие кору.

Вся мебель – кресла, сосновый стол, комод из красного дерева – пребывали в творческом беспорядке, а по ночам под половицами бегали мыши.

И все же это было первое место, где я почувствовал себя по-настоящему дома, где могла быть самой собой. В магазине подержанных вещей на Тобальдс-роуд я купила старый граммофон с медной трубой и коробку с иглами. Еще за пять шиллингов мне продали ящик пластинок. Некоторые из них оказались безнадежно исцарапанными, на других не было наклеек. Однако несколько пластинок были в отличном состоянии. На одной из них был Концерт для скрипки № 1 Макса Бруха.

Раньше я его не слышала, но стоило его включить, как меня охватило какое-то экстатическое чувство узнавания. Музыка, казалось, проникала глубоко внутрь, трогала и преображала. Я начала танцевать по квартире, хотя на мне было только нижнее белье. Понятия не имела, что делаю, импровизировала как могла, поднимая ноги и запрокидывая голову. Я ловила взгляд своего отражения в длинном зеркале, когда проносилась мимо. Тело больше не казалось громоздким и неуклюжим. Наоборот – оно стало ловким и грациозным.