Распад мировой долларовой системы:ближайшие перспективы.

ГЛАВА IX ЛАТИНСКАЯ АМЕРИКА: УРОКИ ДЛЯ РОССИИ

В конце 2000 года практически незаметной осталась новость, претендующая на оттенок определенной сенсации: правительство Сальвадора объявило о признании американского доллара в качестве национальной валюты. Решение властей этой небольшой центрально-американской страны стало последним аккордом программы "оздоровления экономики", осуществляемой под строгим контролем со стороны МВФ. Жесткая и, что самое любопытное, добровольная привязка к доллару фактически легализовала шедший уже долгие годы процесс долларизации экономики Сальвадора. Известие о том, что вчерашний бывший "заповедник" проамериканских военных диктатур объявил национальной валютой доллар не вызвало в Вашингтоне аллергии. Более того, глава министерства финансов США Лоуренс Саммерс приветствовал это решение, которое, по его словам, послужит "стабилизации финансовой системы страны, экономическому росту и дальнейшей интеграции Сальвадора в мировую экономику".

Решение правительства Сальвадора не вызвало громких протестов и со стороны бывших лидеров левых партизанских группировок, давно сложивших оружие и вставших на путь парламентской борьбы за влияние и власть в обществе. Отныне ставшие частью местного политического истеблишмента левоцентристские лидеры, подвергая в той или иной степени критике негативные последствия навязанного стране МВФ финансового механизма, известного как "валютное правление" или "валютный совет" (currency board), не ставят его под сомнение в целом и, по сути, выступают своеобразными защитниками метода "валютного управления", активно рекомендуемого МВФ для стран "третьего мира", включая и Российскую Федерацию.

Вот почему сегодня, заглядывая в Латинскую Америку, Россия вполне может увидеть там свое будущее, ту политическую "физиономию", которую мы обретем в случае бездумного следования рецептам МВФ. Этот орган, как известно, в своих расчетах совершенно не принимает во внимание разницу в экономическом потенциале, к примеру России и Сальвадора, или, например, уникальность ситуации, в которой находится наша страна (перевод экономики с централизованных на рыночные рельсы). И МВФ по-своему совершенно прав: российская политическая элита во главе с отцами "рыночных реформ" Гайдаром и Чубайсом умудрилась не заметить эту "маленькую разницу": кремлевские экономисты ни разу не попытались убедить МВФ в наличии особой ситуации в России и необходимости особого подхода к ней. В результате этих "рыночных реформ" произошла резкая "усушка" и "утряска" экономического потенциала России, а сама политическая элита в результате неспособности самостоятельно разработать эффективный курс преобразования экономики страны на рыночной основе попала во все более возрастающую зависимость от рекомендаций и схем, поступающих из внешних "центров управления", в частности — того же МВФ.

Для самих Соединенных Штатов решение Сальвадора о переходе на американскую валюту в качестве национальной денежной единицы не стало сенсацией хотя бы потому, что в Латинской Америке незадолго до Сальвадора о таком же решении объявили и власти Эквадора. О наличии аналогичных планов делались заявления и официальными лицами Аргентины. В полной легализации доллара и отказе от национальной валюты Буэнос-Айрес видел выход из жесточайшего финансового кризиса, который обрушился на страну в конце минувшего столетия, пытаясь таким образом переложить всю ответственность за строгое следование рецептам МВФ на плечи Вашингтона. Американцы это стремление не приветствовали: им совсем не улыбалось вытаскивать на своих плечах погрязшую в кризисе экономику Аргентины. К спасению Аргентины Вашингтон привлек своих союзников по МВФ: эта организация предоставила Буэнос-Айресу срочную финансовую помощь в размере 40 млрд. долл.

В деле "переваривания" национальных экономик Центральной и Южной Америки Соединенные Штаты предпочитают не торопиться: одно дело "взвалить" на себя крошечный Сальвадор и совсем другое — Аргентина с 33 миллионами населения и обострившимися социальными проблемами, решение которых не вписывается в рамки политики "валютного управления". Вот почему сегодня в Вашингтоне активно поддерживают горизонтальную интеграцию между странами Латинской Америки (в годы "холодной войны" США всячески противились этому). Подталкивают Мексику на установление прочных экономических уз со странами Мезоамерики. Многие звенья экономики стран Мезоамерики всё больше функционируют как составная часть хозяйственного механизма США. Соответственно, характер их специализации в международном разделении труда определяется не столько потребностями самих стран Мезоамерики, сколько экономикой северной сверхдержавы.

В этой связи объявление доллара США национальной валютой Эквадора и Сальвадора логически завершает период постепенной долларизации экономик этих стран, становится следствием постепенного и целенаправленного процесса "оздоровления" национальных экономик этих стран по рецептам МВФ, их встраивания в мировой рынок в соответствии с американским видением места и роли этих стран в международном разделении труда. Только в таком контексте Вашингтон готов брать на себя "ответственность" за "стабилизацию финансовой системы, экономический рост и дальнейшую интеграцию в мировую экономику" недавних стран-аутсайдеров, показать перспективы будущего процветания для всего "третьего мира".

Однако даже эта громко заявленная американскими демократами политика для Латинской Америки после победы "прагматика" и "патриота" Буша может быть пересмотрена в сторону ужесточения критериев отбора "избранных". Пока ближайшие советники Буша дают понять: нынешняя администрация не намерена оказывать экономическую помощь под разного рода предлогами о якобы необходимом обеспечении национальных интересов Соединенных Штатов. Делается заявка на то, что вся система глобального лидерства США, основанная на планетарной "империи доллара" будет как минимум подвергнута переоценке.

Принцип удержания доллара США на плаву сегодня удивительно схож с принципом велосипеда: доллар держится, пока движется вперед, пока распространяет свое влияние и господство на все новые и новые сферы мировой экономики, государства и группы государств. Прекращение этого наступательного движения может оказаться для Вашингтона смерти подобно. А сбои в этом движении тут же отзываются в американской экономике резкими скачками на фондовых рынках. Очередное свидетельство тому — повышенная реакция американского фондового рынка на перипетии борьбы за кресло хозяина Белого дома.

Однако следует признать: новая республиканская администрация не откажется от механизмов, обеспечивающих мировое господство США и привилегированный международный статус американской валюты. Речь идет лишь о некотором смещении акцентов, присущем, например, деятельности администрации Дж. Буша-старшего в 1989-92 годах. Именно в это время началась реализация "плана Брейди", названного по имени предложившего данный план в 1987 году министра финансов в администрации Рейгана (Nickolas F. Brady). Как отмечал директор исследовательского центра Университета трудящихся Латинской Америки Фелипе Фоссати, данный план был скорректирован президентом Бушем в сторону практического признания принципа частичного списания долгов латиноамериканских стран по государственным кредитам и, что еще важнее — содержал признание официальными властями Вашингтона региональной интеграции этих стран. Возможно, определенный "изоляционизм" новой республиканской администрации США и ее сосредоточенность на традиционных со времен "доктрины Монро" зонах влияния в Латинской Америке приведут к возрождению подобных программ, учитывающих специфику региона и — отчасти — интересы латиноамериканских стран.

В этой связи показательно, что "план Брейди", разработанный для Латинской Америки, использовался и администрацией Клинтона-Гора, но в "глобальном" варианте, с расширением на страны Азии (Вьетнам), Африки (Уганда, Нигер) и Европы (Албания). Пик его реализации приходится на 1993-94 годы, когда доходность от операций с "облигациями Брейди" составляла 44 %, а доля в общем объеме внешнего долга государств "третьего мира" превышала 60 %. Эти цифры хорошо отражают степень реальной управляемости глобального рынка долговых обязательств со стороны США и международных финансовых институтов, находящихся под их контролем. Однако "план Брейди" постепенно дополнялся новыми механизмами "финансовой стабилизации", более соответствующими интересам США, как их понимала администрация Клинтона-Гора.

В частности, "пионер" полной долларизации собственной экономики Эквадор, наиболее пострадавший в результате "бразильского" кризиса 1999 года, явился и первой в мире страной, объявившей дефолт по "облигациям Брейди". Не исключено, что наиболее сильная среди латиноамериканских стран степень "асфальтирования" национальной экономики и зависимости от внешней, прежде всего американской, финансовой помощи в немалой степени обусловила решение правительства этой страны объявить об отказе от национальной валюты и переходе на доллар. Как уже отмечалось, данный шаг не мог произойти без ведома и предварительного согласия демократического руководства США.

Сегодня основным механизмом, обеспечивающим американские интересы в сфере регулирования задолженности стран "третьего мира", выступает система currency board. Однако она рассматривается обычно в ином качестве: как технический финансовый механизм, призванный обеспечить рост ВВП, подавить инфляцию, либерализовать внешнюю торговлю, устранить из производящего сектора экономики государство как "неэффективного собственника", а также повысить "прозрачность" и "открытость" национальной экономики для зарубежных инвесторов. В отличие от прямой "долларизации" национальных экономик, система currency board позволяет решить еще одну важнейшую задачу: связать значительную часть долларовой эмиссии и казначейских обязательств США в так называемых "золотовалютных резервах" государств, принявших данную систему, что снижает общий объем "горячих долларов". Одновременно она облегчает проникновение американских корпораций в экономику этих стран, вывоз капитала из них, формирует там мощный слой проамериканской финансовой и политической элиты, а также обеспечивает ряд иных неочевидных конкурентных преимуществ.

Наиболее показательным примером реализации системы currency board является современная Аргентина. На ее опыте вполне можно сделать выводы о существе неолиберальной стратегии так называемого "Вашингтонского консенсуса" (предложен в 1989 году для латиноамериканских стран сотрудником Института международной экономики Джоном Вильямсоном и одобрен МВФ, Всемирным банком, Межамериканским банком развития (МАБР) и Агентством международного развития США).

Аргентина в 1991 году стала одной из первых стран, одобривших в законодательном порядке принцип "конвертируемости" песо (курс национальной валюты жестко привязывался к доллару в соотношении 1:1, правительство соглашалось на ограничение своих полномочий в сфере финансовой политики, а контроль за соблюдением этого порядка возлагался на специальный валютный совет, где главную роль играли представители МВФ). По имени министра финансов Д.Кавалло (Domingo Cavallо) эта программа структурной стабилизации получила название "плана Кавалло".

Неолиберальная доктрина "Вашингтонского консенсуса" по идее своей была призвана нейтрализовать печальные итоги "потерянного десятилетия" 80-х, когда совокупный долг стран Латинской Америки вырос более чем вдвое, с 220 млрд. долл. в 1980 г. до 443 млрд. долл. в 1990 г., а средние темпы ежегодного прироста ВВП за период 1981–1990 гг. не превышали 1,1 %. Аналогичные аргентинским реформы проводили Карлос Салинас де Гортари в Мексике, Патрисио Эйлвин в Чили, Альберто Фухимори в Перу, Фернандо Энрике Кардозо в Бразилии. Но даже на их фоне Аргентина выступала самым "примерным учеником" МВФ, практически не пытаясь корректировать его требования и рекомендации. Поэтому результаты использования системы currency board в Аргентине выглядят наиболее "чистыми" и достоверными.

Прежде всего это касается динамики ВВП, которая в целом соответствовала динамике ВВП для других стран региона, применявших те же неолиберальные принципы в экономике. В среднем за 1991-97 гг. ежегодный прирост ВВП Аргентины составлял приблизительно 6,2 %, что позволило говорить об "аргентинском чуде" наряду с "чилийским чудом" (в Чили темпы роста были еще выше — около 7,3 % в год). Однако эти средние показатели включают в себя и более чем 10 %-ный рост в 1991 году, и 3 %-ное снижение абсолютного объема ВВП в 1995 году, когда Аргентина переживала последствия первого мексиканского кризиса 1994 года, вызванного повышением учетной ставки Федеральной резервной системой США.

Только за первые три месяца кризиса (декабрь 1994 — февраль 1995 гг.) Аргентину покинули свыше 4 млрд. долл., а объем депозитов в банковской системе уменьшился на 8 млрд. долл. В результате резко ухудшились условия кредитования большинства субъектов хозяйствования, что привело к катастрофическому провалу темпов роста ВВП, а безработица достигла 18 % от общей численности трудоспособного населения. Такая зависимость национальной экономики от ситуации в банковской системе США усугублялась тем, что аргентинское государство по условиям "плана Кавалло" отказалось от любых форм валютно-финансового контроля. Еще более серьезными оказались для Аргентины последствия почти непрерывных кризисов 1997–1999 годов, когда поочередно "трясло" рынки Юго-Восточной Азии, России и Бразилии. Ускорение темпов роста в 1996-97 гг. сменилось их замедлением в 1998 году, хотя общая динамика оставалась положительной. После абсолютного максимума 1998 года падение объема ВВП составило в 1999 году 3 %, и по состоянию на конец 2000 года прежний уровень остается недостижимым (прогнозируется рост на 0,9 %). К тому же в объеме ВВП за время действия "плана Кавалло" непропорционально выросла спекулятивно-финансовая составляющая.

Тем самым система currency board не обеспечила даже на протяжении одного десятилетия устойчивых темпов роста аргентинского ВВП, причем возможности государства влиять на данный процесс сведены практически к нулю. Быстрые успехи первоначального периода сменило топтание на месте — так выглядит ситуация Аргентины, если брать исключительно величину ВВП. Другие "макроэкономические индикаторы", обозначенные системой currency board, можно считать блестящими: инфляция "задушена", достигнута полная свобода движения товаров и капиталов, проведена массовая приватизация принадлежавших государству предприятий и учреждений, в том числе энергетических компаний, предприятий связи, пенсионных фондов, организаций, осуществляющих медицинские услуги и т. д. И все, казалось бы, хорошо, если не учитывать цену, которую заплатило аргентинское общество и государство за свое "лечение" по рецептам МВФ.

Фактическое отрезание государства от фундаментальных экономических процессов, идущих на его территории, "подвешивает" государственные институты на цепях внешнего долга и, по сути, превращает их в некое подобие откормочного цеха для "бройлеров", в роли которых выступают субъекты экономики, находящиеся под юрисдикцией данного государства. Вопрос об их "забое" или продолжении "откорма" решается в любой момент чисто технически, простым изменением условий "международного" долларового кредита, определяемых США через Федеральную резервную систему и зависимые от нее финансовые институты с интернациональным статусом (типа МВФ и Всемирного банка).

Так, в ходе "обязательной" приватизации бюджетом Аргентины было получено (при серьезном занижении стоимости действующих предприятий) около 15 млрд. долл. Почти на ту же сумму были зачтены обязательства Аргентины по внешнему долгу в рамках проекта "долги в обмен на инвестиции". Однако успехи приватизации не вызвали, как это ожидалось, роста инвестиций, несмотря на крайне благоприятный, с точки зрения неолибералов, инвестиционный климат. Несмотря на то, что к октябрю 1999 г. ТНК завладели 83 % акций "первой тысячи" крупнейших аргентинских предприятий, после 1993 года, когда самые доходные куски госсобственности перешли в частные руки (так, национальная нефтяная компания перед приватизацией имела чистую прибыль в 706 млн. долл.), объем зарубежных инвестиций пошел на убыль. После крайне "засушливого" в этом отношении периода 1994-95 гг. в 1996-97 гг. наступило кратковременное оживление, инвестиции составили около 8,5 млрд. долл., однако 4/5 их направлялось не на создание новых производств, а на скупку уже действующих предприятий. К тому же почти половина всех вложенных в Аргентину зарубежных инвестиций приходится на ее нефтяной комплекс. Иностранный капитал захватил командные высоты даже в военно-промышленном комплексе Аргентины — с 1995 года американской корпорации "Lochid-Martin" принадлежит ведущее предприятие оборонной промышленности "FАМА".

В банковской сфере уже к концу 1997 года зарубежные банки контролировали 53 % активов (по сравнению с 17 % накануне реализации "плана Кавалло"), а сегодня в их интересах готовится приватизация государственного "Banco de la Nacion" — иначе МВФ отказывается предоставлять очередные кредитные транши. Одним из результатов приватизации по "плану Кавалло" стало превращение банковской системы Аргентины в крупнейшую "стиральную машину" континента (по оценке американских экспертов, здесь ежегодно "отмывается" около 15 млрд. долл., из них свыше 6 млрд. "наркодолларов"). В то же время по состоянию на апрель 1999 года около 90 млрд. долл., принадлежащих аргентинским резидентам, находилось на зарубежных счетах. Эта гигантская сумма (три годовых экспортных дохода страны), вчетверо превышающая запасы Национального банка, оказалась изъята из национальной экономики, а "норма" ежегодного вывоза капитала из страны продолжает оставаться на уровне 1,2–1,5 млрд. долл., резко увеличиваясь при первых признаках кризиса. Так, кризис 1999 года привел к массовому бегству из страны не только денежных капиталов, но и промышленных предприятий, большая часть которых стала "бразильскими".

"Бегство капиталов" и переориентация банковского сектора страны с реального сектора на спекулятивные операции привели к тому, что мелкие и средние предприятия гибнут из-за нехватки оборотных средств, что еще больше снижает возможности аргентинской экономики, приводит к ускоренному уничтожению ее как цельной хозяйственной системы — выживают в первую очередь филиалы ТНК и секторы, связанные с экспортно-импортными операциями. Не удивительно, что положительный в 1991 году внешнеторговый баланс страны уже на следующий год стал отрицательным, а в 1994 году достиг дефицита в 6 млрд. долл. — при значительном увеличении физических объемов экспорта. Важнейшую роль в этом процессе играет постоянное снижение "мировых цен" на ключевые товары аргентинского экспорта. Так, по данным Национального института статистики и переписей, внешнеторговый дефицит 1999 года, составивший 2,2 млрд. долл., при сохранении уровня цен 1997 года превратился бы в профицит объемом 781 млн. долл. "Либерализация" внешней торговли привела к растущей доле сырья в аргентинском экспорте (преимущественно сельскохозяйственной продукции, в 1998 году составившей 70 %). При этом в стране с великолепными почвенно-климатическими условиями, завалившей своим дешевым продовольствием мировые рынки, находятся ниже порога бедности и фактически голодают 40 % детей в возрасте до 14 лет — такова цена расширенного экспорта. Важнейшим симптомом неприемлемости системы currency board является динамика внешнего долга латиноамериканских стран в целом и Аргентины в частности. Удвоение его объема за период 1981–1990 гг. продолжилось увеличением его на 66 % за период 1991–1998 гг.: с 443 до 735 млрд. долл. При этом в Аргентине наблюдалось более чем двукратное увеличение суммы внешней задолженности: с 60 млрд. долл. в 1991 году до 144,2 млрд. долл. в конце 1998 года, то есть на каждого аргентинца, даже новорожденного, приходится "долговой вексель" более чем в 25 тысяч долларов.

Соответственно, если в 1992 году внешний долг Аргентины не превышал 25 % ее ВВП, то к 1996 году достиг почти 50 %, а к 2001 году, по расчетам специалистов группы "Chase Manhattan" составит 54,2 % ВВП. И даже при условии сохранения темпов роста ВВП на уровне 90-х годов (6 % в год), сумма внешней задолженности будет расти быстрее и к 2006 году достигнет уровня 66 % от ВВП. Причем для поддержания "жесткого курса" песо по отношению к доллару требуются все новые и новые заимствования на внешнем финансовом рынке. К тому же ведет и дефицит государственного бюджета Аргентины, который (без учета поступлений от приватизации) достиг в 2000 году 9,3 млрд. долл., а с учетом суммарного дефицита провинциальных бюджетов — 13 млрд. долл. Сходная картина наблюдается и в другом латиноамериканском гиганте, Бразилии, чей долг достиг 241,1 млрд. долл. Тем самым на долю этих двух стран приходится больше половины всей латиноамериканской задолженности.

Расходы на обслуживание внешнего долга Аргентины непрерывно растут и в абсолютном, и в относительном выражении. В 1992 году на эти цели было израсходовано 5 млрд. долл., или 34 % экспортных поступлений, а в 1996 году — уже 15,5 млрд. долл. (почти 60 %). Такая система фактического "проедания" национального богатства и потенциала развития привела к чрезвычайной неравномерности распределения доходов и резкому обострению социальной обстановки в стране. Коэффициент концентрации доходов (индекс Джини) вырос за годы "валютного правления" в полтора раза и достиг беспрецедентных для Аргентины величин: 20 % наиболее обеспеченных граждан получают 55,2 % всех доходов, а 20 % самых бедных — всего лишь 3,8 % (для сравнения, в России соответствующие показатели сегодня: 47,4 % против 6,2 %, в Словакии — 31 % против 12 %, а в "благополучных" Мексике и Чили, еще более продвинутых по пути "либерализации", — соответственно 58 % к 4 % и 61 % к 3 %).

В июле 1999 года в печати появились выдержки из доклада Всемирного банка "Бедность и распределение доходов в Аргентине". Согласно этим данным, 36,1 % жителей страны по уровню доходов находятся ниже порога бедности, позволяющего приобрести минимальную "продовольственную корзину", а 8,6 % живут в состоянии нищеты и потребляют менее 2200 ккал в сутки (физиологический минимум, обеспечивающий выживание).

Буэнос-Айрес, один из красивейших городов мира, оказался окружен поясом трущоб (фавел). Соответственно, за 1992–1996 гг., первые пять лет реализации "плана Кавалло" преступность выросла в 7 раз по сравнению с уровнем 1991 года. В 1998 году четверо из десяти жителей аргентинской столицы стали жертвами краж и бандитских нападений. Резкое обнищание большинства населения и резкое обогащение меньшинства привели к тому, что производительный труд утрачивает в глазах аргентинцев всякую ценность. При этом преуспевающая, сверхбогатая часть аргентинского общества, как уже отмечалось выше, связана по преимуществу с экспортно-импортными операциями, включая финансовые. "Аргентина может стать нацией без национальной буржуазии", — бьет тревогу столичная газета "Кларин". И это действительно так, поскольку сердце и кошелек собственника находятся в одном месте, а Аргентина, с ее высоким "индексом экономической свободы" и благоприятными инвестиционными показателями, стала почти идеальным местом для быстрого извлечения прибылей, но не для хранения денег и не для инвестиций в производство, что подтверждается и динамикой спекулятивного "инвестирования" и динамикой "бегства капиталов" из страны.

Сокращение государственного финансирования образования, здравоохранения, науки, социальных и пенсионных программ ведет к необратимому падению уровня жизни, качества рабочей силы и реальной производительности общественного труда. Так, уровень безработицы в 2000 году, хотя и не "дотянул" до рекордных 18 % 1995 года, но все же превысил 14 % — то есть каждый седьмой трудоспособный аргентинец оставался без работы. С конца 1998 года по июнь 2000 года число рабочих мест в стране сократилось на 150 тысяч.

Очередное снижение заработной платы 140 тысячам работников, нанятых государством ("бюджетникам"), повышение налогов в среднем до уровня 50 % от заработной платы и увеличение пенсионного возраста для женщин с 60 до 65 лет, проведенные в июне 2000 года по настоянию МВФ, вызвали массовый взрыв социального протеста: забастовки, митинги, демонстрации, столкновения с полицией охватили целые регионы. Даже некоторые партии, входящие в правительственный блок и имеющие представителей в кабинете министров, вынуждены были публично отмежеваться от "диких неолиберальных планов" правительства. Межамериканский банк развития назвал Аргентину страной, социальная обстановка в которой "вызывает наибольшую тревогу" сравнительно с остальными государствами континента. Растет технологическая и информационная зависимость страны, весьма успешные научные разработки по многим направлениям (ядерная энергетика, космические исследования, биотехнология) оказались свернуты под прямым давлением США и подконтрольных ему международных финансовых институтов. Страна, еще недавно являвшаяся лидером латиноамериканских стран в научной сфере, ныне расходует на научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки (НИОКР) менее 0,3 % своего ВВП.

Таково действительное содержание аргентинской "витрины МВФ". И в этой связи невольно вспоминается ситуация после августовского (1998 года) "дефолта" России, когда нашей стране едва не была навязана система currency board по аргентинскому образцу. Тогда в Москву, якобы с частным визитом, прибыл экс-министр Аргентины Доминго Кавалло и сразу же была развернута широкая пропагандистская кампания в пользу принятия Россией "плана Черномырдина-Федорова-Кавалло" как единственного средства преодоления кризиса. Тогда подобная попытка не удалась, но так просто МВФ от своих программ не отступает, не мытьем так катаньем навязывая их России и не брезгуя для достижения своих целей применением методов "кризисного управления" (crisis management).

Навязывание Аргентине принципа "валютного правления" сопровождалось активной пропагандой со стороны американских образовательных фондов, американских экспертов и специалистов идеи "дешевого правительства" (транспарентность в управлении общественными средствами, строгая отчетность, принцип конкуренции в выполнении госзаказов на общественные работы, отказ от активной роли государства в общественно-политической жизни, сохранении за ним исключительно контрольных функций). В условиях высокой коррумпированности аргентинского общества эти идеи находили широкую поддержку среди местной общественности, вели к определенному снижению коррупции в госаппарате. Вместе с тем из рук государства по сути полностью были изъяты высокоэффективные отрасли (нефтегазовая промышленность, энергетика, связь), которые раньше позволяли государству аккумулировать в бюджете средства для решения социальных задач, к примеру таких, как частичное финансирование дорогостоящих операций по пересадке жизненно важных органов, операций на сердце и т. д. Результатом такой политики стала беспрецедентная ситуация со знаменитым центром по пересадке жизненно важных органов, оказавшимся банкротом (глава центра знаменитый кардиохирург Рене Фавароло демонстративно покончил жизнь самоубийством, пытаясь столь драматическим образом привлечь внимание властей к гибели пациентов, лишенных средств на проведение операций). Все чаще в последнее время в аргентинских газетах появляются материалы о полуголодном существовании жителей трущоб. И это в стране, известной своим мясо-молочным производством.

Слепое следование "лучшей ученицы МВФ" Аргентины рецептам этой международной валютно-финансовой организации, строгое претворение в жизнь принципов "валютного правления" обернулись для страны острейшим экономическим кризисом в декабре 2000 года. За рамками кампании по спасению страны остались факты, свидетельствующие о полной политической неспособности местной элиты: как правой, так и левоцентристской ориентации, — влиять на развитие ситуации в стране. Более того, именно местная элита была вынуждена яростно отстаивать сохранение обанкротившегося принципа "валютного правления", так как в случае его отмены она была обречена на полную дискредитацию. При этом у Вашингтона всегда сохраняется политическое лицо и возможность обвинить местную элиту в бездарном управлении страной, неспособности последовательно бороться с коррупцией и злоупотреблениями власти. По сути, заявленная в качестве экономической нынешняя модель "валютного правления" на деле оказывается весьма эффективным способом выращивания совершенно иной политической элиты, отстаивающей американские интересы с куда большим рвением, нежели это делают сами Соединенные Штаты.