Распад мировой долларовой системы:ближайшие перспективы.

В последние полтора-два десятилетия финансовые кризисы участились. Волны этих кризисов ощущались во всех уголках планеты. Однако следует учесть, что импульсы дестабилизации исходили в основном с периферии мировой финансовой системы.

Следующий кризис по своим масштабам и разрушительным последствиям может превзойти все предыдущие кризисы, так как его эпицентром могут стать США и американские рынки фиктивного капитала. Мощные волны грядущего кризиса разойдутся по всем направлениям, затронут все смежные рынки, все основные регионы и не оставят в стороне реальную экономику. Как никогда за последние полстолетия мир близок к глобальному кризису, сопоставимому с Великой депрессией.

Дисбалансы, перекосы и диспропорции, как на отдельных финансовых рынках, так и на макроэкономическом уровне достигли угрожающих масштабов, а вызываемые ими проблемы имеют комплексный характер. Причем крайне сложная и часто внутренне противоречивая система взаимосвязей между отдельными дисбалансами сокращает потенциальные возможности для маневра регулирующим правительственным органам. Многое указывает на большую вероятность того, что дальнейшие события будут разворачиваться по пути обширного финансово-экономического кризиса, нежели чем по модели так называемой "мягкой посадки" экономики.

1. ФОНДОВЫЙ РЫНОК США

Большинство независимых аналитиков, с тревогой следивших за развитием событий вокруг финансовых рынков США, пока говорит о полномасштабном кризисе как потенциальной возможности. Однако может статься, что механизм такого кризиса уже запущен. Толчком послужил крах на американском фондовом рынке, который произошел еще весной 2000 года. В октябре 2000 года, подтвердившем репутацию "черного" месяца для американского фондового рынка, началась вторая, еще более острая стадия падения акций. Теперь же решается вопрос, по какому сценарию кризис будет развиваться дальше.

По итогам 2000 года упали все основные фондовые индексы. По сравнению с максимальными значениями потери фондовых индексов составили: NASDAQ — 55 %, S&P-500 — 17,5 %, Dow Jones — более 9 %. В середине октября падение индекса Dow Jones доходило до 17 %, но к концу года он несколько подрос, так как инвесторы стали реструктурировать свои инвестиционные портфели, переводя средства в более надежные активы, в том числе в "голубые фишки". Еще в большей степени заметен перевод средств бегущих с фондового рынка инвесторов в относительно безрисковые активы, которыми пока остаются государственные облигации. Рост спроса на эти бумаги привел к резкому падению их доходности: если в начале 2000 года доходность 10-летних облигаций казначейства США превышала 6,75 %, то к началу 2001 года она упала до 4,9 %.

Конечно, делать определенный вывод о том, что тенденция уже переломилась, непосредственно на момент ее слома очень сложно и ответственно. Абсолютное большинство современников падения фондового рынка в конце октября-начале ноября 1929 года не могли предполагать, что являются свидетелями начала великих экономических потрясений. Непосредственно перед Великой депрессией виднейшие американские экономисты утверждали, что "котировки достигли уровня ровного плато" и серьезный крах фондового рынка невозможен, не говоря уже о глубоком и долгосрочном экономическом спаде. Каждый раз, когда вслед за очередным падением фондовых индексов начиналась коррекция, оптимисты верили, что возвращается подъем рынка. Тем не менее котировки акций менее чем за три года упали в десять раз, а к докризисному уровню рынок вернулся только спустя 25 лет. Экономика же погрузилась в почти десятилетнюю депрессию.

Нынешний крах фондового рынка США абсолютно закономерен, так как он обусловлен эксцессами предшествовавшего периода роста. По абсолютным масштабам прироста сравнивать динамику индекса DJ за различные периоды невозможно. Однако если сравнить относительные масштабы роста, то периоды бумов 1920-х и 1990-х гг. совершенно сопоставимы (см. Приложение 2, рис. 1, 2 и 3). А по показателям перегрева (отношение капитализации рынка к ВВП, к чистой прибыли компаний, к балансовой и чистой стоимости активов и т. д.) нынешний американский рынок акций вообще не имеет аналогов в собственной истории (рис. 4). Причем это касается абсолютно всех сегментов и секторов фондового рынка.

Если брать фондовый рынок США в целом, то непосредственно перед весенним крахом капитализированная стоимость компаний в среднем в 30–35 раз превышала размер чистой прибыли, которую они зарабатывали (рис. 5). Такого не было даже в 1929 году. В 2000 году цены на акции в среднем превышали выплачиваемые по ним дивиденды в 93 раза, то есть текущая (дивидендная) доходность опустилась к 1 %. И по этому показателю степень перегрева фондового рынка оказывается рекордной, превосходя ситуацию 1929 года.

Особенно переоцененными оказались корпорации сектора высоких технологий. По рынку NASDAQ капитализация превышала чистую прибыль более чем в 200 раз (рис. 6), а для отдельных компаний, например, для интернет-компании "Yahoo!", данный показатель составлял 1200 и более раз (рис. 7). Причем для некоторых интернет-компаний этот показатель исчислялся исходя из будущих прогнозируемых прибылей, потому что они так и не вышли на уровень окупаемости и продолжали нести убытки. На полную оторванность оценок рынка от реальности указывает тот факт, что с 1992 по 1999 год стоимость одной акции интернет-провайдера "America Online" выросла в 925 раз. В результате в 1999 году компания "America Online", несмотря на мизерный размер своих балансовых активов, по капитализированной стоимости превосходила весь российский рынок акций на высшей точке его взлета и стоила в четыре раза больше, чем крупнейший мировой производитель автомобилей, корпорация "General Motors" (рис. 8)! Другой пример: среднегодовые темпы роста котировок интернет-компании "Yahoo!" составляли 165 % (рис. 9). Неудивительно, что теперь темпы падения котировок этих акций многократно превышают среднерыночные показатели.

К декабрю 2000 года суммарная рыночная капитализация шести гигантов "новой" экономики: "Microsoft", "Intel", "Cisco Systems", "WorldCom", "Dell Computers" и "Oracle", — упала по сравнению с максимальным значением более чем на 1,2 трлн. долл. (всего же в результате падения фондового рынка "сгорело" уже не менее 5 трлн. долл. фиктивного богатства). Это одно из свидетельств начавшегося "возвращения к реальности". Однако большинство высокотехнологичных компаний все еще очень переоценено. Среднее отношение капитализации компаний к чистой прибыли для рынка NASDAQ даже после его драматичного падения в 2000 году все еще превышает 140 раз. При этом имеется немало компаний для которых соотношение "цена/прибыль" все еще достигает 400. Простое сопоставление динамики индекса DJ в 20-х-30-х годах ХХ века и поведения рынка NASDAQ в последнее десятилетие совершенно ясно указывает на то, что "весенняя распродажа" на Уолл-стрит была ни чем иным, как самым настоящим биржевым крахом. Такое сопоставление вполне корректно, поскольку входящие в NASDAQ компании играют сегодня роль "двигателя" американской экономики, каким в свое время были компании, входившие в листинг DJ.

Еще в мае 2000 года известный финансист Дж. Сорос высказался по поводу сохраняющих оптимизм игроков фондового рынка: "Музыка уже кончилась, а они все пляшут". Большинство инвесторов тогда не отнеслось к этим словам с должной серьезностью, тем более что вскоре на рынке возобновился рост и опять возобладали оптимистические настроения. Однако летний подъем 2000 года оказался лишь временной стадией коррекции, предварявшей новое глубокое падение, аналогично зимне-весенней коррекции 1930 года. Косвенными доказательствами перелома тенденции являются и индикаторы технического анализа — резко увеличилась амплитуда колебаний котировок, свидетельствующая о растущей нестабильности, и то обстоятельство, что в последние месяцы объемы торгов при падении котировок акций существенно превосходят обороты рынка при их росте.

2. ПРИЧИНЫ ФОНДОВОГО БУМА

Для того чтобы понять причины нынешнего кризиса на фондовом рынке США, необходимо разобраться в факторах, обусловивших его беспримерный рост в прошедший десятилетний период.

Среди причин бурного роста мировых фондовых рынков и фондового рынка США в частности называют либерализацию и усиление фактора частной инициативы при одновременном уменьшении прямой экономической активности правительства и сокращении государственных капиталовложений, которые привели к возросшей межстрановой борьбе за привлечение частного инвестиционного капитала. Проходящая в развитых странах и прежде всего в США пенсионная реформа и реформа всей сферы социального обеспечения, связанные с радикальным сокращением соответствующих государственных программ вынудила население избирать альтернативные пути сбережений средств. Резко возросший объем средств частных пенсионных фондов нуждался в эффективном управлении, и острая конкуренция между фондами побуждала менеджеров искать быстро растущие активы, в том числе на рынке акций. Одновременно с этим отсутствие сильных потрясений на финансовых рынках за последние полстолетия определили готовность как профессионалов, так и широких слоев населения к принятию повышенных рисков.

Однако все эти причины можно скорее отнести к пассивным условиям наблюдавшегося подъема фондового рынка — даже их кумулятивное действие не могло привести к перегреву таких масштабов. Активные же факторы биржевого бума были связаны прежде всего с правительственной макроэкономической политикой.

3. КРЕДИТНАЯ НАКАЧКА ЭКОНОМИКИ

Выход из кризиса начала 1980-х гг. был обеспечен резким ростом государственных расходов. В частности, ключевым элементом "рейганомики" стала гонка вооружений и наращивание государственных оборонных заказов, благодаря чему удалось довольно быстро смягчить проблему безработицы. Для того чтобы обеспечить финансирование широкомасштабных государственных расходов, осуществлялось привлечение средств в казначейские долгосрочные обязательства под очень высокий процент (до 14 % годовых). Наращивание бюджетных дефицитов привело к росту госдолга, превысившего к началу 90-х годов 5 трлн. долл.

Экономический бум 90-х годов был организован другим способом. Согласно либерально-консервативным рецептам ставка была сделана не на госрасходы, а на наращивание активности частного сектора. Ключом к этому служила политика радикального снижения учетных ставок. Для выхода из рецессии 1991 года ФРС снизила ставки до 3 %. Так же действовала ФРС и при появлении признаков экономических трудностей и возникновения паники после дефолта России по своим долговым обязательствам и банкротства крупного хедж-фонда "Long Term Capital Management" (в октябре-ноябре 1998 года ФРС трижды снижала ставки, в результате чего они опустились до 4,5 %).

Следствием политики низких ставок стало накачивание экономики дешевыми кредитными средствами. Рост задолженности госсектора сменился лавинообразным ростом задолженности частного сектора. В результате только задолженность нефедерального нефинансового сектора составила в 2000 году около 15 трлн. долл., а суммарная кредитная задолженность всех секторов американской экономики превысила 26 трлн. долл., то есть почти в три раза превзошла уровень ВВП США (рис. 10). Однако эта цифра неполная, так как она не включает, например, задолженность, оформленную в виде векселей.

Средние темпы прироста ВВП за последние пять лет находились на уровне 4,5 % в год. Таких темпов роста американская экономика не демонстрировала уже давно. Но прирост денежной массы в этот период происходил еще более гигантскими темпами, в отдельные годы превышавшими 10 % в год. Почему же избыточная денежная масса не вызвала вспышки инфляции? Дело в том, что львиная доля прироста кредитных денег шла на фондовый рынок, способствуя неоправданно быстрому его подъему. Вместо инфляции на потребительском рынке имела место инфляция финансовых активов.

Бум фондового рынка, который по своим эксцессам превзошел даже период второй половины 20-х годов, был во многом порождением именно этой кредитной накачки экономики. Корреляция между динамикой основных фондовых индексов и объемом денежной массы прослеживается даже визуально при сопоставлении соответствующих графиков (рис. 1, 3 и 11). Так, например, накачка денежной массы в конце 1999 года, предпринятая ФРС с целью смягчения гипотетических негативных последствий от "компьютерной проблемы-2000" (смена дат, как предполагалось, может вызвать сбои в работе компьютерных сетей, включая сети, по которым осуществляются банковские платежи, и, как следствие, спровоцировать панику), породила эксцессы на рынке NASDAQ в конце 1999-начале 2000 годов.

Потребительский кредит рос со скоростью 9,8 % в год. Дешевый кредит привел к невиданному расцвету массовых спекуляций на фондовом рынке с использованием маржевых операций. Дешевизна кредитов для многих породила соблазн взять займ у банка или брокера, скажем, под 8 % годовых и вложить эти средства на рынок акций, в среднем приносивший в год 20–30 %. Размер кредитного плеча, несмотря на существующее формальное ограничение в 50 % от стоимости приобретаемых активов, можно было многократно увеличить, используя фьючерсные контракты на фондовые индексы. В начале 2000 года общий объем операций с кредитным плечом исчислялся в США несколькими сотнями миллиардов долларов.

Обратной стороной дешевого кредита стало падение личной нормы сбережений домохозяйств до отрицательных значений, то есть домохозяйства стали тратить больше, чем зарабатывать. Таких низких значений не наблюдалось за все время публикования официальной статистики с 1959 года. По некоторым ретроспективным подсчетам, аналогичная картина имела место только во второй половине 1920-х гг. — в период, предшествовавший обвалу фондового рынка и начавшейся вслед за ним Великой депрессии. Усугубляющим обстоятельством стал так называемый "эффект богатства", когда постоянно растущая стоимость финансовых активов, которыми располагают домохозяйства, создает у них ложное чувство благосостояния, снижая стимулы к сбережению.

Результатом всего этого стало катастрофическое наращивание внешнеторгового дефицита (рис. 12), превысившего 4 % ВВП. И этот дефицит, а следовательно, и все эксцессы неоправданно высокого потребления оплачивали иностранные инвесторы, охотно покупавшие американские долговые обязательства и другие финансовые активы, обеспечивая таким образом приток капитала в США.

Характерно, что и экономический подъем 1982–1990 гг., и экономический бум 90-х годов, несмотря на принципиально разные механизмы "экономического инжиниринга" привели в конечном счете к нарастанию задолженности: в первом случае государственной, во втором — частного сектора (рис. 13). Долговая сущность американской экономики при этом осталась неизменной, а экономическое благополучие США в этом свете обретает виртуальный характер.

4. САМОУСИЛЕНИЕ БУМА НА ФОНДОВОМ РЫНКЕ

Фондовый рынок США в последнее десятилетие действовал как самоусиливающаяся система с положительной обратной связью.

Общепризнано, что одной из основных движущих сил подъема фондового рынка США в 90-х годах был приток средств массового инвестора. Феноменальная совокупная доходность, которую стали предоставлять вложения в акции, породил массовые представления о возможности почти безрискового быстрого обогащения. Традиционные инструменты сбережения средств: долгосрочные банковские вклады, консервативные пенсионные фонды и т. п.,- стали быстро терять популярность. Высокие ожидания, связанные со средним ростом доходности вложений на фондовом рынке (25–35 % в год, то есть на порядок выше, чем могли принести традиционные средства сбережения) привели на этот рынок средства мелких индивидуальных инвесторов. Приток ликвидности на рынок в таких масштабах (иначе говоря, рост предъявляемого спроса на акции) автоматически приводил к росту котировок. К концу года инвесторы убеждались в том, что их ожидания сбылись. Это порождало новую волну ожиданий, приток на рынок средств новых инвесторов и т. д. Кроме того, действовал так называемый "эффект богатства": при виде того, как растут его фондовые активы, средний американец ощущал себя все более обеспеченным, теряя стимулы к сбережению "на черный день" и высвобождая все больше средств как для потребления, так и для дальнейших вложений в акции. В результате был достигнут небывалый показатель — более 50 % домохозяйств в США сегодня владеют акциями и играют на фондовом рынке.

Однако опыт предыдущих "биржевых лихорадок" свидетельствует о том, что массовый приход на рынок неквалифицированных инвесторов обычно знаменует собой последнюю стадию роста рынка. На эту тему имеется даже популярный исторический анекдот. В 1929 году знаменитый банкир-миллиардер Джон Пирпонт Морган сумел распродать все акции, которыми он владел, незадолго до обвала рынка. В результате ему пришлось давать объяснения перед комиссиями Конгресса США. Удивленные его удачливостью, члены комиссий заинтересовались, не владел ли Дж. П.Морган инсайдерской информацией и не являлся ли он рыночным манипулятором. Морган заявил, что на его решение повлиял… уличный чистильщик обуви, услугами которого банкир иногда пользовался. Однажды чистильщик поинтересовался мнением банкира по поводу акций какой-то железнодорожной компании, признавшись, что имеет свой собственный небольшой инвестиционный портфель. В тот же день Морган распродал все свои активы, потому что "когда на рынок приходит чистильщик обуви, профессионалу на этом рынке делать больше нечего и надо уходить".

Когда перегретость рынка становится очевидным для массового инвестора, описанная выше положительная связь начинает действовать и в обратном направлении, вызывая стремительный и глубокий обвал котировок. Но к этому моменту, как показывает опыт, профессионалы в основном уже успевают распродать активы и увести свои средства в безопасное место. По сути, описанный выше механизм мало чем отличается от финансовой пирамиды типа той, что была в свое время создана братьями Мавроди. Быстрый рост котировок билетов "МММ" вызывал приток средств инвесторов, желавших быстро разбогатеть. А это, в свою очередь, обусловило быстрый рост котировок, позволяя осуществлять выплаты инвесторам, желающим зафиксировать прибыль. Вся система могла принципиально существовать только на притоке ликвидности. Сам же приток средств зависел от соотношения уровня алчности и уровня доверия участников финансовой схемы.

5. ПРИБЫЛИ КОРПОРАЦИЙ

Уровень алчности участников финансовой схемы под названием "Фондовый рынок США 1990-х гг." находился на чрезвычайно высоком уровне — существенным элементом механизма самопродуцирования бума были предельно завышенные ожидания инвесторов. А ожидания высокой совокупной доходности вложений в акции были прямо связаны с прогнозами корпоративных прибылей. И имеется немало оснований считать, что инвесторы стали жертвой осуществлявшейся компаниями совместно с фондовыми аналитиками порочной практики подтасовок и манипуляций с цифрами, имевшей поистине грандиозные масштабы.

В 90-е годы публикуемая компаниями статистика показывала ежегодный прирост прибылей на 15–20 %. Именно эти цифры аналитики ежегодно закладывали в свои прогнозы, формируя таким образом ожидания инвесторов. И инвесторов абсолютно не смущал тот факт, что декларируемые компаниями темпы роста прибылей в несколько раз превышают как долгосрочные средние значения самих этих темпов, так и официальные темпы роста ВВП. В течение всего столетия прирост прибылей составлял в среднем 5–6 % в год. Таким образом, в долгосрочном плане темпы роста прибылей в среднем соответствуют темпам роста экономики в целом. Хотя период экономического бума 90-х годов отличался значительно более высокими темпами роста ВВП по сравнению с теми, что были характерны для американской экономики в 70-е и 80-е годы (в течение последнего десятилетия они в среднем составляли порядка 3,5 % в год, а последние пять лет — даже 4,5 %), очевидно, что темпы роста прибылей не могут в течение долгого времени почти на порядок превышать темпы роста экономики.

Но индивидуальных инвесторов, тем более находящихся в состоянии эйфории, трудно винить, поскольку средний уровень их компетентности низок. Вина всецело лежит на профессиональных аналитиках, которые сыграли ведущую роль в формировании всеобщей мании игры на фондовом рынке, захватившей американцев. Именно они рисовали инвесторам радужные перспективы и сулили баснословные доходы от вложений в акции. Комиссия по ценным бумагам и биржам пригрозила даже начать служебное расследование на предмет выполнения требования личной незаинтересованности финансовых компаний в тех ценных бумагах, которые они рекомендуют своим клиентам, заявив, что многое указывает на необъективный характер рекомендаций. Но проблема не столько в том, что инвестиционные компании заинтересованы в акциях конкретных корпораций. Чтобы избежать конфликта интересов, в инвестиционных банках аналитикам запрещено даже посещать помещения, где размещаются сотрудники, занимающиеся инвестиционной и трейдинговой деятельностью. Проблема заключается в том, что финансовые компании кровно заинтересованы в продолжении общего подъема фондового рынка, который обеспечивает им обильные комиссионные доходы. А доказать преступный характер такой заинтересованности и предумышленную необъективность рекомендаций аналитиков чрезвычайно трудно. Однако факты говорят сами за себя. По данным, опубликованным 24 июля 2000 года в журнале "Fortune", в 1999 году около 2200 профессиональных аналитиков фондового рынка, отслеживающих состояние свыше 6000 компаний, дали 33169 рекомендаций на покупку акций и только 125 — на продажу! По данным аналитической фирмы "First Call/Thomson Financial", из 28 тысяч рекомендаций по американским акциям на конец сентября 2000 года только 0,6 % составляли рекомендации на продажу. И это — после катастрофического падения на рынке NASDAQ в апреле-мае.

Интересно, что, например, в течение 1998–1999 гг. прибыли американских корпораций снижались, однако акции в этот же период продолжали расти. Здесь также сказалась "цифровая инженерия". Прибыли корпораций снижались в абсолютном масштабе, но продолжали расти в расчете на одну акцию. Вообще же, если сравнивать экономический подъем 1990-х гг. с другими периодами подъема американской экономики, то по историческим меркам реальные корпоративные прибыли были весьма скромными (существенно ниже среднего для периодов экономического бума). На это обстоятельство указал знаменитый финансист Уоррен Баффет в интервью журналу Fortune в ноябре 1999 года. Причем рост прибылей в первой половине десятилетия был в большей мере связан со снижением процентных ставок, а не с эффективностью самих компаний — корпорации воспользовались ситуацией и рефинансировали большую часть своих долгов, сократив таким образом расходы по обслуживанию своих обязательств, что нашло отражение в формальном росте прибыли.

По данным Баффета, большинство компаний занимаются искусственным завышением собственных прибылей с тем, чтобы они соответствовали ожиданиям инвесторов и чересчур оптимистичным прогнозам аналитиков с Уолл-стрит. В ход идет все: от эмиссии и продажи опционов на собственные акции до отражения увеличения капитала как операционной прибыли в квартальных и годовых балансах. Скупка компаниями своих акций на рынке, корпоративные слияния, использование опционов на собственные акции при оплате труда высших менеджеров вместо увеличения расходов на заработную плату — все это позволяло маскировать весьма скромные прибыли корпораций.

Опишем простейшую технологию завышения корпорациями собственных результатов с целью формирования позитивного отношения инвесторов.

Для завышения данных о росте прибыли в расчете на одну акцию компании активно использовали скупку собственных акций на рынке. Суть этой операции проста. Предположим, компания, 1 миллион акций которой свободно обращается на рынке, объявила о прибыли в 1 миллион долларов. Таким образом, прибыль в расчете на акцию составила 1 доллар. Предположим теперь, что всю прибыль компания израсходовала на покупку собственных акций, текущая цена которых составляет 10 долларов. В результате на рынке останется 900 тысяч акций. И если даже прибыль компании в следующем году не изменится, в расчете на одну акцию она составит уже 1,11 доллара (1000000: 900000 = 1,11). Однако большинство компаний не удовлетворялись этим. Низкая процентная ставка позволяла им использовать для этих целей еще и кредитный рычаг. Иначе говоря, корпорации производили крупные эмиссии долговых обязательств, все средства от которых шли на скупку собственных акций на рынке, что позволяло им добиваться рекордных значений роста показателя прибыли в расчете на одну акцию. Указанные операции были чрезвычайно широко распространены в 90-е годы.

Заметим, что дешевый кредит вкупе с чрезвычайно дорогим и продолжающим дорожать акционерным капиталом не первый раз в истории приводит к спекулятивным эксцессам, порождая очень опасные перекосы и создавая угрозу долгового кризиса. Аналогичная ситуация имела место, например, в Японии во второй половине 1980-х гг., когда японские корпорации привлекали почти беспроцентный кредит, продавая варранты на собственные акции. Результатом же этого после обрушения фондового рынка стал острейший банковский кризис 90-х годов.

Еще одна разновидность манипуляций с общественным сознанием связана с тем, что, как известно, для спекулятивных рынков соотношение результатов и ожиданий часто важнее самих результатов. Реакция рынка зависит не столько от значения того или иного показателя, сколько от того, как эти показатели соотносятся с прогнозными значениями. В течение последнего десятилетия корпорации широко использовали практику организации конфиденциальных встреч своих представителей с аналитиками ведущих инвестиционных компаний. На этих встречах сотрудники корпорации делились с аналитиками предварительными данными о результатах деятельности компании за определенный период. Используя эту информацию, аналитики делали свои прогнозы, которые непосредственно формировали рыночные ожидания. Неудивительно, что потом корпорациям удавалось превзойти эти ожидания. В прессе неоднократно публиковались сообщения, что компании на таких встречах заранее оповещали аналитиков о грядущих трудностях, и эксперты корректировали ранее сделанные прогнозы в сторону понижения. В результате же, несмотря на реальные трудности, корпорации имели возможность превзойти прогнозы. Фактически компании с помощью аналитиков сами устанавливали планку на нужной высоте, с тем чтобы затем преодолеть ее. Указанная порочная практика не могла пройти мимо внимания Комиссии по ценным бумагам и биржам. Однако запрет на предоставление аналитикам конфиденциальной предварительной информации о деятельности компании был наложен только в конце 2000 года.

6. СТАТИСТИКА НА СЛУЖБЕ ЭКОНОМИКИ

Как было сказано выше, существование финансовой пирамиды зависит от уровня доверия инвесторов. Вплоть до октября-ноября 2000 года уровень потребительского и делового оптимизма в отношении перспектив американской экономики оставался на рекордно высоких уровнях, несмотря на апрельское первое падение рынка NASDAQ и майский рост цен на нефть, которые впервые с 1990 года подпрыгнули выше отметки 30 долларов за баррель. В формировании этого оптимизма огромную роль сыграли правительственные статистические органы. Ежеквартально публикуемые данные говорили о высоких темпах роста экономики и низкой инфляции. Эти же данные служили главной приманкой для международного капитала, поскольку делали в глазах инвесторов Америку наиболее привлекательным местом для размещения средств на фоне стагнирующей экономики Европы и Японии.

Публицисты и профессиональные экономисты протрубили на весь мир о наступлении "Новой эры" непрекращающегося безынфляционного роста и постоянного подъема фондового рынка. В то же время, многое из того, что было названо "Новой эрой", является иллюзией. Во-первых, как было показано выше, говоря об американском экономическом чуде 90-х годов, обычно "забывают" упомянуть о неоправданно высоких темпах роста денежной массы (т. е. о денежной накачке экономики), взрывном росте потребительского и корпоративного кредита, гигантском внешнеторговом дефиците, зависимости экономического роста США от притока иностранного капитала в поистине огромных масштабах. То есть о том, что фундаментом, на котором покоится здоровье американской экономики и благосостояние граждан США, является тривиальная долговая пирамида.

Во-вторых, впечатляющие цифры экономического роста, а равно и космические скорости, с которыми растут прибыли корпораций, мягко говоря, не соответствуют действительности и во многом являют собой образцы изощренной изобретательности сотрудников государственных статистических органов, которые в манипуляциях с цифрами достигли не менее впечатляющих результатов, чем бухгалтерские служащие в американских корпорациях. Поэтому есть весомые основания считать, что официальные статистические органы США весьма существенно занижали уровень инфляции и завышали темпы роста экономики.

Главным индикатором инфляции, который к тому же используется в качестве дефлятора ВВП, является индекс потребительских цен. Состав корзины товаров, по которой он рассчитывается, практически не претерпел изменений за последние несколько десятилетий, в то время как структура американской экономики в корне изменилась. США раньше остальных стран вступили в эпоху постиндустриальной экономики — в сфере услуг сейчас занято более 70 % всей рабочей силы и создается примерно такая же доля ВВП. В то же время индекс потребительских цен рассчитывается все еще преимущественно по товарам, а не по услугам. Многие американские экономисты указывают, что цены на услуги растут значительно быстрее, чем цены на товары. А за период экономического подъема 1990-х гг. услуги, прежде всего элитные (рестораны, отели, фитнесс-центры, спортивные клубы и т. п.), подорожали особенно существенно. Индекс же потребительских цен мало отражает это явление, а потому занижает масштабы инфляции. А кроме того, использование этого индекса в качестве дефлятора ВВП приводит к завышению реальных темпов роста экономики.

Но это еще не все. В качестве дефлятора используется даже не индекс потребительских цен (Consumer Price Index, CPI) как таковой, а так называемый "основной" или "сердцевинный" индекс потребительских цен (core CPI, CCPI), то есть индекс цен без учета наиболее волатильных составляющих, а именно без учета энергетической компоненты (зависящей прежде всего от цен на нефть) и продуктов питания. Так, если с сентября 1999 по сентябрь 2000 года рост CPI составил 3,4 %, то core CPI вырос только на 2,5 %. Так как в качестве дефлятора используется последний показатель, реальный прирост ВВП за этот период окажется завышенным почти на полный процентный пункт.

Целый ряд статистических искажений был связан с особенностью американской системы национальных счетов и спецификой расчета ряда макроэкономических индикаторов. Об отличиях в системах национальных счетов и методах расчета ВВП в разных странах мало что известно широкой публике — об этом знают только опытные компаративисты (специалисты по сравнительным экономическим исследованиям). Так, например, лишь США включают в состав ВВП так называемую приписную ренту (арендную плату, которую должны были бы платить владельцы собственных домов и квартир, если бы они жили в снятом жилье, то есть несуществующую арендную плату, которую они как бы "платят" самим себе). Такая методика по сравнению с традиционными методиками, используемыми в остальном мире, приводит к завышению ВВП примерно на 10 %.

Администрация Клинтона, как никакая другая, поощряла креативные способности статистических гениев. Именно в этот период официальные статистические органы для расчета основных макроиндикаторов стали активно применять специфические методики, основанные на использовании так называемых "цепочных" долларов (chained dollars) и "гедонистического индекса цен" (Hedonic Price Index, HPI). Странное, хотя и ставшее практически официальным, название последнего индикатора обязано своим происхождением следующим рассуждениям: быстрый прогресс, например, в компьютерных технологиях, сопровождаемый радикальным снижением цен, приводит к тому, что за те же деньги потребитель сегодня может "наслаждаться" значительно большими возможностями, которые ему предоставляет более производительное оборудование и возросшее быстродействие компьютеров, чем всего несколько лет назад. Желая отразить это обстоятельство в показателях развития экономики страны, американские статистические органы стали использовать гедонистические индикаторы в расчете ВВП, мотивируя это тем, что учет потребляемого компьютерного оборудования по его действительной стоимости ведет к недооценке возросшего благосостояния.

Не будем подливать масла в огонь развернувшейся дискуссии о научной обоснованности и допустимости использования этих индикаторов в официальной статистике — практика использования американскими статорганами гедонистических индикаторов, то есть индексов цен и соответствующих дефляторов (на самом деле, инфляторов) ВВП, уже подверглась резкой критике со стороны секретариата Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) и германского Бундесбанка. Заметим лишь, что использование указанных методик только в одной стране приводит к явному завышению темпов ее развития по сравнению со всеми остальными странами, которые продолжают использовать традиционные методики расчета ВВП.

Кроме того, именно в период нахождения у власти клинтоновской администрации изменился статистический и бухгалтерский учет установленного в фирмах программного обеспечения — если раньше оно учитывалось по графе "издержки ведения бизнеса", то теперь правила предписывают учитывать его как "инвестиции". Это привело к увеличению соответствующей компоненты системы национальных счетов и общему завышению как самого ВВП, так и темпов его роста. И опять-таки эти эксперименты не имеют аналогов в статистике других стран. Мы не ставим под сомнение сам факт экономического подъема 1990-х гг. в США. Речь идет о том, что манипуляции со статистикой приводили к искаженному представлению инвесторов о реальных темпах и масштабах подъема, и, как следствие, к необоснованным инвестиционным решениям, в частности, к явной недооценке степени риска, связанного с вложением средств в американскую экономику.

7. РЕЦЕССИЯ

Теперь инвесторам приходится спешно пересматривать указанную степень риска, подвергая свои инвестиционные портфели кардинальной реструктуризации, поскольку проблема краха фондового рынка усугубилась радикальным замедлением темпов роста экономики США во втором полугодии 2000 года и нависшей над ней угрозы открытой рецессии. Манипуляции со статистикой и постоянные заклинания о "новой экономической парадигме" породили явление, которое уместно назвать массовой шизофренией, так как характерной особенностью этого заболевания, как известно, является неадекватное восприятие реальности. Похоже, что ни американское общество в целом, ни профессиональное сообщество экономистов и биржевых аналитиков, не говоря уже о рядовых инвесторах, оказались не готовы воспринять реальность угрозы спада. Рецессия сейчас воспринимается как странное слово с полузабытым значением.

Однако вспомнить его значение придется, так как черты экономического спада стремительно обретают реальное воплощение. Об этом, в частности, свидетельствует динамика индекса производственной активности, рассчитываемого Национальной ассоциацией менеджеров по торговле (рис. 14). Индекс имеет большое прогнозное значение, так как его динамика тесно коррелирует с динамикой ВВП. В рамках текущего бизнес-цикла индекс достиг своего пика на стыке 1999 и 2000 годов, после чего началось его резкое падение, что довольно точно совпало с динамикой макроиндикаторов, зафиксировавших сокращение темпов роста американской экономики. В августе же значение индекса опустилось ниже отметки 50, что обычно трактуется как сигнал о приближающейся рецессии.

Аналогичное падение индекса ниже отметки 50 наблюдалось в начале 1995 года — тогда последовал сокрушительный обвал доллара против всех основных мировых валют. Похожие события развернулись и в 1998 году: падение индекса было обусловлено общим спадом мировой конъюнктуры в результате азиатского кризиса. Вслед за пересечением индексом роковой отметки разразился российский валютно-финансовый кризис, после чего началось массовое бегство инвесторов от доллара. Текущая динамика индекса наталкивает на мысль, что для доллара и американских активов вновь наступили тяжелые времена. Причем, если в 1998 году ФРС удалось остановить панику резким снижением учетных ставок, то сейчас такой шаг представляется проблематичным из-за возросших в два раза показателей инфляции и ценового давления со стороны сырьевых рынков, особенно рынка нефти.

В январе 2001 года индекс опустился уже к отметке 41,2 — такого значения не наблюдалось со времен рецессии 1990–1991 гг. На экономический спад указывают и объективные макроэкономические показатели, в частности, резкое сокращение потребительских расходов.

В современных условиях последнее обстоятельство имеет особое значение. Увеличение финансовых активов в денежном измерении вследствие роста цен на акции не является инвестициями в макроэкономическом смысле слова и не включается в расчет ВВП, так как не создает никакой новой стоимости (добавленной стоимости). К инвестициям относится только прирост материальных активов, то есть накопления реального капитала в форме новых заводов, зданий и сооружений производственного назначения, оборудования и т. п. Экономический подъем последнего десятилетия был связан с компаниями "новой" экономики, которые, осваивая в основном виртуальный мир, почти не создавали нового реального капитала. Одновременно с этим компании "старой" фактурной экономики в течение 1990-х гг. находились в процессе реструктуризации и сокращения мощностей. В результате доля потребительских расходов в структуре ВВП США превысила 70 %, но, что важнее, их удельный вес в приросте ВВП увеличился с 66 % (долгосрочная средняя) до 94 %. Таким образом, динамика ВВП США в настоящий момент всецело зависит от объема расходов потребителей. Перегруженность же домохозяйств долгами и "эффект богатства", действующие в обратном направлении, выступают ускорителями падения потребительских расходов, быстро превращая плохую макроэкономическую динамику в катастрофическую.

С одной стороны, восстановить положительную макроэкономическую динамику в этих условиях сравнительно просто. В этой связи совершенно логично радикальное снижение ставок, которое срочно осуществила ФРС в начале 2001 года, не дожидаясь очередного заседания своего комитета по открытому рынку, намеченному на конец января. Одной из целей снижения ставок является как раз желание приостановить быстрое падение потребительских расходов, которое стало очевидным к концу 2000 года. Однако обращает на себя внимание тот факт, что восстановление уровня потребительских расходов осуществляется мерами, которые приведут к углублению долгового характера американской экономики. Это снижение локального риска рецессии ценой углубления структурных диспропорций. При этом в отличие от 1995 или 1998 года снижение ставок может и не сработать в качестве средства возвращения утраченного доверия инвесторов. И дело не только в проинфляционном характере данной меры. Циклический спад нельзя оттягивать бесконечно. Совершенно неслучайна высокая скорость падения экономики в 2000 году. Катализатором рецессии на этот раз выступил рост цен на нефть, который, в свою очередь, лишь отражает сверхперегретый характер экономики и связанные с этим эксцессы потребления. И усилия ФРС по организации "мягкой посадки" американской экономики могут оказаться малоэффективными.

Вообще в нынешних бедах фондового рынка многие винят ФРС, которая-де слишком увлеклась борьбой с инфляцией и слишком радикально повышала ставки. Однако эти обвинения несостоятельны. Вовсе не повышение ставок, которое осуществляла ФРС в 1999–2000 гг., является причиной экономического спада и падения фондового рынка. Если взять реальные (с учетом инфляции) процентные ставки, то они в 2000 году были не выше, а на 1 процентный пункт ниже, чем в 1998 году (после снижения ставок, вызванного российским дефолтом). Это лишний раз доказывает, что перегрев экономики объективен и условия рецессии созрели окончательно. И обвинять ФРС можно только в том, что она допустила указанный перегрев, не перейдя к рестрикционной экономической политике еще в середине 90-х годов.

Вопрос о том, что ждет американскую экономику в ближайшее время: "мягкая посадка" или рецессия, — больше не стоит. Рецессии на этот раз избежать не удастся. Заметим, что три рецессии из четырех за последние 30 лет были связаны с ценами на нефть (подъем цен, организованный ОПЕК в ответ на оккупацию Израилем территорий Египта в 1973 году, второй подъем цен ОПЕК в 1979–1980 гг., рост цен на нефть в 1990 году вследствие ирако-кувейтского военного конфликта). По мнению профессора Уорвикского университета Эндрю Освальда, сейчас, после четвертого скачка нефтяных цен, резкое снижение темпов роста экономики, грозящее перерасти в рецессию, пришло строго по расписанию. Свое отношение к происходящему профессор Освальд выразил, используя совсем неакадемическую образность: "Конечно, можно не обращать внимание на скорость происходящего спада. Но если это и есть "мягкая посадка", то я съем свой парашют". Вопрос теперь нужно ставить так: что ждет американскую экономику: рецессия или депрессия?

8. ПРЕДПОСЫЛКИ ДОЛГОВОГО КРИЗИСА

Как было сказано выше, потери в стоимости фондовых активов уже превысили 5 трлн. долл. В случае же полномасштабного краха рынка, да к тому же принимая во внимание, что падение американских акций вызовет аналогичные процессы на фондовых рынках всего мира, счет пойдет уже на десятки триллионов долларов. Несмотря на фиктивный характер "сгоревшего" бумажного капитала, на экономику и благосостояние он окажет вполне реальное катастрофическое влияние. Вероятность наиболее "черного" сценария невысока, хотя и не равна нулю (в 1929 году тоже мало кто высоко оценил бы вероятность такого сценария, хотя в результате именно они бы и оказались правы). Но даже более "мягкий" вариант развития событий чреват серьезным мировым кризисом.

Когда в начале 1990-х гг. в Японии лопнул спекулятивный пузырь фондового рынка и рынка недвижимости, население в своей массе не пострадало, так как практически все свои сбережения (на общую сумму, эквивалентную10 трлн. долл.) японские граждане хранят на беспроцентных счетах в гарантированной государством системе почтовых банков. Спекулятивных инвесторов были единицы.

Совсем другая картина наблюдается сейчас в США. На сегодняшний день акциями в США владеют 50 % всех домохозяйств. Причем в 1999–2000 гг. на вложения в акции приходилось 42–44 % финансовых активов населения. Для сравнения: в 1975–1990 гг. эта доля составляла около 15 %. Таким образом, падение фондового рынка непосредственно отражается на уровне благосостояния населения США. Но помимо этого американцы получат и ощутимые косвенные удары по своему благосостоянию. Например, если в структуре активов пенсионных фондов и страховых компаний в 1950-е годы акции составляли 10 %, а в период 1960–1990 гг. — 20–30 %, то сейчас эта доля превысила 45 %.

Тяготы, которые придется пережить населению, трудно переоценить, потому что домохозяйства никогда не были так перегружены долгами, как сейчас. В период 1960–1985 гг. задолженность домохозяйств находилась на уровне 45–50 % ВВП, и указанная доля оставалась стабильной в течение всего этого времени. Иными словами, рост задолженности не превосходил рост доходов и ВВП. Постоянное превышение расходов над доходами в 90-е годы вплоть до снижения сберегаемой доли получаемых персональных доходов до отрицательной величины привело к резкому увеличению задолженности домохозяйств, которая только по потребительским кредитам достигла почти 75 % ВВП, а вместе с ипотечной задолженностью — превышает размер ВВП.

В условиях ухудшения макроэкономической ситуации население столкнется с острой проблемой обслуживания своих долговых обязательств. Непременный в этих обстоятельствах рост числа персональных банкротств может пробить серьезную брешь в балансах американских банков.

Не лучше, чем у домохозяйств, дело обстоит у корпораций. Уже в ближайшее время следует ожидать заметного ухудшения финансового состояния американских компаний. На это указывает, в частности, резкое увеличение спрэда доходности между корпоративными облигациями и гособлигациями США. Спрэд доходности корпоративных облигаций со спекулятивным рейтингом (так называемых "бросовых" облигаций) по сравнению с долговыми бумагами казначейства США на 2 января 2001 года составил уже 1074 базисных пункта, а аналогичный спрэд для облигаций, имеющих инвестиционный рейтинг, — 255 базисных пунктов. Оба эти показателя являются наихудшими за последнее десятилетие. Снижение котировок корпоративных облигаций при одновременном падении курса акций означает, что у многих американских фирм возникнут серьезные проблемы с обслуживанием долгов. И это будет происходить на фоне кризиса сбыта и падения прибылей, а также общего сокращения ликвидности и ужесточения банками кредитной политики.

В 2000 году на каждое повышение кредитного рейтинга по корпоративным облигациям, имеющим инвестиционный ранг, приходилось 3,6 понижения (самый плохой показатель с 1992 года), а по спекулятивным облигациям — более 5 понижений (наихудший показатель с 1990 года), причем качество задолженности продолжает падать.

Одной из причин понижения рейтинга и падения котировок корпоративных облигаций является резкий рост числа дефолтов компаний по своим долговым обязательствам. Если в 1999 году корпоративные дефолты составляли 5,4 % от объема рынка "бросовых" облигаций, то по итогам 2000 года эта цифра может превысить 9 %. А в 2001 году согласно прогнозам рейтингового агентства "Moody's Investors Service" общее число корпоративных дефолтов по облигациям, имеющим спекулятивный рейтинг, может увеличиться еще в три раза. И с этой стороны банки также могут понести ощутимые потери.

Объем безнадежных долгов на балансе банков за 2000 год вырос на 300 %, а общий объем проблемных долгов увеличился вдвое. Удельный вес долгов, по качеству сопоставимых с облигациями, имеющими неинвестиционный рейтинг, превысил 35 % от общей суммы долгов на балансе банков. При этом отношение выделенных на покрытие возможных убытков банковских резервов к общей сумме долгов упало до 1,6 % — наихудший показатель за 50 лет. В 2001 году эта ситуация может резко ухудшиться. Именно ситуация с плохими долгами, рост числа персональных банкротств и корпоративных дефолтов заставил банки резко ужесточить условия предоставления новых кредитов (рис. 15). Этот шаг имеет большое макроэкономическое значение и увеличивает шансы на переход экономики в фазу депрессии.

Удар по центральному звену финансовой и платежной системы, коммерческим банкам может создать угрозу системного кризиса, аналогичного тому, что наблюдался в 1930–1932 гг., когда в США обанкротились 4000 банков.

Однако, несмотря на реальность ухудшения ситуации, маловероятно, что одна проблема плохих долгов может спровоцировать системный кризис. Объемы невозвратных кредитов вряд ли достигнут той критической массы, которая может вызвать цепную реакцию распада финансовой системы. Например, объем плохих долгов японских банков, возникший в результате финансового кризиса 1990 года, оценивался в 1 трлн. долл. Однако коллапса финансовой системы Японии все же не произошло, хотя эта проблема и стала главной причиной десятилетней стагнации экономики.

История никогда не повторяется в точности. И аналогии с японским кризисом 1990-х гг. или с Великой депрессией допустимы лишь в определенных границах. Похоже, что сейчас потенциальными источниками дестабилизации банковской и всей финансовой системы США являются как традиционные, так и совершенно новые факторы. Причем, возможно, что эти новые угрозы обладают самым большим разрушительным потенциалом.

9. ДЕРИВАТИВНЫЕ ФИНАНСОВЫЕ КОНТРАКТЫ

Одна из самых серьезных угроз для международной финансовой стабильности исходит от рынка производных ценных бумаг или деривативов.

Если традиционные ценные бумаги (акции и облигации) часто называют бумажным или фиктивным капиталом, то деривативы представляют собой фиктивный капитал второго порядка. Как известно, деривативы (фьючерсы, опционы, валютные и процентные свопы, варранты, опционы на фьючерсы и др.) являются финансовыми контрактами, дающими право (обязательство) купить (продать) определенное количество базового актива (например, акций, облигаций, нефти и т. п.) в течение оговоренного срока по заранее установленной цене. Таким образом, их стоимость и возможность получения с их помощью дохода непосредственно зависят от движения цен на другие финансовые инструменты или товарные активы.

Первоначально деривативные контракты использовались как инструменты хеджирования рисков, то есть в каком-то смысле исполняли функции страхового полиса. Но с 1990-х гг. финансовые институты стали использовать их преимущественно со спекулятивными целями. Возможность применения огромного финансового рычага (в десятки раз большего, чем, например, при проведении маржевых операций) превращает деривативы в идеальный инструмент давления на рыночные цены и способ резкого увеличения нормы прибыли инвестиционно-спекулятивных операций. Именно поэтому крупные финансовые институты в течение долгого времени успешно противостояли введению эффективного государственного регулирования рынка деривативов. Особо активно и агрессивно деривативами пользовались хедж-фонды — закрытые организации, которые управляют капиталами весьма состоятельных инвесторов. Не будучи акционерными обществами и часто являясь оффшорными компаниями, они не обязаны раскрывать свои операции перед общественностью и регулирующими органами. Отсутствие регулирования рынка деривативов позволяло им проводить операции с большим финансовым рычагом, что давало возможность осуществлять мощное давление на отдельные рынки и извлекать из этого баснословные прибыли.

Рост объемов спекулятивных операций с деривативами за последнее десятилетие происходил гигантскими темпами и достиг таких масштабов, рядом с которыми меркнет даже фондовый рынок. Но если фондовые активы хоть в какой-то значимой степени связаны с реальными капиталами, то деривативы представляют собой почти исключительно виртуальную надстройку над реальным базисом. Именно это обстоятельство позволило многим исследователем сделать вывод о виртуальности современной финансовой системы. Представители видной современной теоретической школы социоэкономики (Ковач, Эцциони) даже ввели в научный обиход термины "рулеточная экономика" и "экономика глобального казино", исходя из того, что спекулятивная составляющая из периферийной превратилась в центральную функцию и основу финансовой системы.

Опасность, которую заключает в себе рынок деривативов, имеет скрытый характер. Позиции по деривативным контрактам часто не отражаются в балансах компаний и банков, поскольку представляют собой лишь потенциальные обязательства или доход в случае наступления определенных условий (при определенных изменениях цены базового актива). Уже одно это обстоятельство не позволяет точно оценить потенциальные масштабы риска, который несут деривативы для системы мировых финансов. Да и сами оценки общего размера мирового рынка деривативов имеют в большой степени приблизительный характер и колеблются в пределах 85-100 трлн. долл. (по номинальной стоимости базовых активов).

Кроме того, как было сказано выше, деривативы являют собой инструменты с большим финансовым рычагом, что определяет их высокоспекулятивный характер. Иначе говоря, при благоприятных обстоятельствах деривативы позволяют получать многократно бoльшую норму прибыли, чем дают вложения в другие виды активов. Но при неблагоприятных обстоятельствах они могут порождать убытки поистине катастрофических масштабов — достаточно вспомнить банкротство старейшего британского торгового банка "Barings" или совсем недавнее банкротство крупного американского хедж-фонда "Long Term Capital Management" (LTCM). По иронии судьбы в число руководителей LTCM входили основоположники методики расчета стоимости опционных контрактов, лауреаты Нобелевской премии по экономике Роберт Мертон и Майрон Шоулз. Именно благодаря их исследованиям рынок деривативов достиг современных гигантских масштабов.

Третьи виды рисков проистекают из-за высокой степени негарантированности платежеспособности другой стороны деривативного контракта. Многие банки и корпорации используют деривативные контракты (опционы, свопы) как инструменты хеджирования рисков. Например, играя на рынке ГКО, некоторые иностранные инвесторы страховали себя от валютных рисков, покупая опционы в российских банках, что, на первый взгляд, гарантировало их от возможных убытков в случае неблагоприятной динамики валютного курса. Однако после дефолта и девальвации рубля многие российские контрагенты по деривативным контрактам признали себя неплатежеспособными и отказались от исполнения контрактных обязательств. Данный пример показывает, что деривативы часто не столько снижают локальные риски, сколько маскируют их. Обманчивое чувство безопасности побуждает финансовые институты принимать на себя риски большего масштаба, чем они бы в ином случае себе позволили. Таким образом, уже в этом аспекте деривативы увеличивают общий уровень системного риска.

Многие эксперты, включая Мертона и Шоулза, активно доказывали отсутствие угрозы системного риска, исходящего от рынка деривативов. При спокойных условиях функционирования на рынках действует статистический закон нормального, или гауссова распределения вероятностей движения цены (колоколообразная кривая). Чем больше отклонения от среднего значения, тем реже они случаются, причем с равной вероятностью в обе стороны. Это, на первый взгляд, сводит на нет риск от использования производных контрактов, на что обычно ссылаются менеджеры тех хедж-фондов и банков, которые ведут активные операции с деривативами. Однако при этом упускают из вида то обстоятельство, что в экстремальных условиях (например, при остром кризисе) распределение цен может существенно отклоняться от нормального. Именно в нестабильных экономических или рыночных условиях риск для отдельных институтов и системный риск от рынка деривативов в отношении всей финансовой системы экспоненциально нарастает.

Справедливости ради следует заметить, что производные контракты сильно различаются по степени той потенциальной угрозы, которую они представляют для стабильности финансовой системы.

Например, большую долю рынка деривативов составляют опционы и свопы на процентную ставку. При особо неблагоприятных обстоятельствах в силу колоссальной массы этих контрактов (суммарная нарицательная стоимость измеряется десятками триллионов долларов) они могут оказать разрушительное воздействие на мировую финансовую систему. Но вероятность наступления таких обстоятельств крайне мала, поэтому степень риска от этих контрактов объективно невелика. В этом сегменте преобладают кратко- и среднесрочные контракты, поэтому основные параметры возможного движения ставок обладают высокой предсказуемостью, а резкие движения ставок маловероятны. Кроме того, большую часть контрактов занимают взаимно симметричные обязательства в рамках своп-сделок и им подобных.

Реальную угрозу представляет лишь часть рынка деривативов. Но даже эта малая часть представляет собой контракты суммарной номинальной стоимостью, исчисляемой сотнями миллиардов или даже триллионами долларов. В частности, очень серьезная опасность исходит от деривативных контрактов, связанных с золотом.

10. МАНИПУЛЯЦИИ НА РЫНКЕ ЗОЛОТА

Историческая беспрецедентность ситуации на рынке золота связана с тем, что цены на желтый металл падают и продолжают испытывать тенденцию к дальнейшему снижению, несмотря на общий рост индекса мировых товарных цен. На фоне же взрывного роста цен на нефть эта ситуация кажется просто невероятной (рис. 16). Неестественный характер динамики цен очевиден и при сопоставлении спроса и предложения на рынке золота. В последние годы физический спрос на золото существенно превосходит объемы его добычи. Однако вопреки давлению спроса цены не растут, а падают.

Ряд известных аналитиков и инвесторов, в течение многих лет профессионально работающих на рынке золота, недавно создали организацию под названием "Gold Anti-Trust Action" (GATA). Конечная цель организации — добиться официального антитрестовского расследования регулярно совершаемых, согласно ее данным, манипуляций на этом рынке. GATA выдвигает очень любопытную и, благодаря высокой информированности членов организации, очень убедительно аргументированную версию, объясняющую парадоксальную ситуацию с ценами на золото. По версии GATA, на рынке золота существует "всемирный заговор", участниками которого являются центральные банки развитых стран и некоторые известные частные финансовые институты. Центробанки заинтересованы в сохранении искусственно низких цен на золото. Низкие цены на золото позволяют маскировать скрытую инфляцию в развитых странах, которая в широких масштабах проявляется в инфляции фондовых активов и в любой момент может перейти на рынок потребительских товаров.

Ускорение темпов инфляции и резкий рост рисков на рынках фиктивного капитала традиционно делает привлекательным покупки золота, причем сегодня искусственно удешевленное золото является просто уникальным объектом для инвестиций. Понятно, что центробанки боятся резкого рывка цен на золото, поскольку это сразу снизит привлекательность акций и облигаций и может дестабилизировать всю мировую экономику. Резкий всплеск цен на золото сейчас вызовет отток средств с фондового рынка, после чего начнется цепная реакция: падение котировок акций вызовет шок у массовых инвесторов, которые связывали с ними основанные на прошлом росте завышенные и явно несбыточные ожидания, отток средств примет панический характер — и крах рынка станет неизбежным (со всеми вытекающими отсюда последствиями).

Кроме того, низкие цены на золото позволяют удерживать на исторически низком уровне процентные ставки (при кажущемся низком уровне инфляции) и тем самым поддерживать необоснованно высокие темпы экономического роста. Рост цен на золото, спровоцировав падение курса доллара, вызовет резкий подъем процентных ставок, что неминуемо приведет к рецессии и таким образом заставит распрощаться с иллюзиями "новой экономической парадигмы", "бесконечного безынфляционного роста" и прочим несостоятельным теоретическим бредом, который в последние годы, как эпидемия, поразил не только американские СМИ, но и серьезные академические круги США.

Но есть еще одна причина, по которой центробанки стремятся не допустить роста цен на золото. В последнее время им приходится держать оборону, доказывая обоснованность хранения своих резервов (или существенной их части) в золоте. Критики обращают внимание на то, что золото, в отличие от других активов, не способно приносить центробанкам никакого дохода. Кроме того, неуклонное падение цен на желтый металл за последнее десятилетие приводит-де к обесценению этих резервов. Во многом под напором этой критики, или используя ее как удобный предлог, центробанки стали осуществлять так называемый лизинг золота, ссужая его избранным банкам и крупным финансовым структурам под низкий процент (1–2 % годовых). Эти банки, в свою очередь, продают золото на рынке, а затем вырученные таким образом средства пускают в оборот, то есть в весьма более доходные операции. По истечении сроков лизинговых контрактов они выкупают золото на рынке, возвращают его центробанкам, а полученную от оборота средств прибыль спокойно кладут в карман.

Однако для этих структур принципиально важно, чтобы цена на золото не росла, а если возможно, то падала. В противном случае им придется выкупать золото по более высоким ценам, что сведет на нет всю прибыль от операций с вырученными от продажи металла средствами. Надо заметить, что речь идет об очень влиятельных глобальных банковских институтах, обладающих огромным весом и огромными возможностями во всех сегментах мирового финансового рынка. И, по мнению ряда аналитиков, они применяют все меры давления на цену золота посредством использования производных финансовых инструментов, в частности, опционов.

На наличие манипуляций указывает удивительное суточное колебание цен на золото на основных торговых площадках. В мире никогда еще не было такого рынка, когда ежедневно на протяжении нескольких лет цены на азиатских и европейских торгах повышались, а на американских — понижались. Но именно такая картина наблюдается в последние пять лет на рынке золота. Причина в том, что львиная доля обязательств по деривативным контрактам на рынке золота приходится на американские банки. Особенно крупными позициями выделяются банки "Chase Manhattan", "J.P.Morgan" и "Citibank", а также инвестиционный банк "Goldman & Sachs". Из неамериканских финансовых институтов большие обязательства по опционам на золото есть только у "Deutsche Bank".

И если цена все же выйдет из-под контроля, потери данных финансовых институтов окажутся столь велики, что может возникнуть не только угроза их банкротства, но и, принимая во внимание их вес, угроза кризиса всей системы мировых финансов. Потенциальные обязательства только американских коммерческих банков и трастовых компаний (то есть не считая позиций инвестиционных банков) по соответствующим деривативным контрактам исходя из их суммарной номинальной стоимости на конец 1999 года превысили 26 тысяч тонн золота! Это в десять раз больше объемов годовой добычи и всего на 6–7 тысяч тонн меньше суммарного размера золотых резервов всех центробанков мира.

Стремясь не допустить системного финансового кризиса, центробанки развитых стран постоянно наращивают объемы лизинга золота, посредством которого покрывается необеспеченный добычей повышенный спрос на металл на рынке. Именно лизинг золота центробанками ограниченному числу доверенных коммерческих и инвестиционных банков совместно с активным использованием последними гигантских деривативных контрактов составляют основу механизма манипуляций с ценами на желтый металл.

То, что центробанки сознательно манипулируют ценой на золото, не вызывает сомнения. Выступая 24 июля 1998 года перед банковским комитетом палаты представителей Конгресса США, глава ФРС А.Гринспен заявил, что "центробанки стоят на страже и готовы увеличивать лизинг золота во все возрастающих количествах в случае нежелательного повышения цены на этот металл". То же самое высказывание он повторил и 30 июля 1998 года перед сенатским комитетом по сельскому хозяйству. Однако, несмотря на то, что оба высказывания документированы и внесены в официальную стенограмму заседаний указанных комитетов, ФРС отказывается их комментировать и отрицает свою причастность к манипуляциям на рынке золота.

Чтобы еще сильнее "продавить" цену, центробанки прибегают к распродаже своих золотых резервов в крупных масштабах. Причем совершают при этом нелепые на первый взгляд действия.

Чего стоит, например, история с распродажей большой части золотых запасов Банка Англии. Если бы Банк Англии руководствовался рациональными мотивами получения максимального дохода за продаваемое золото, то ему следовало бы тайно, через брокеров, небольшими порциями продавать металл на рынке в моменты, когда цены складываются наиболее благоприятно. Вместо этого Банк Англии заранее широко оповещает весь мир о своих планах и осуществляет распродажу на аукционах по заранее спланированному графику. Таким образом, Банк Англии заранее формирует негативные ценовые ожидания на рынке, связанные с намечающимся расширением предложения. При этом делаются заявления о потере золотом свойства служить инвестиционным активом и т. п. Все это похоже на целую информационную кампанию по дискредитации золота в глазах инвесторов. Чем, как не сознательным желанием понизить цену на золото, можно объяснить все эти действия?

GATA уже привлекла к своей деятельности многих видных конгрессменов и общественных деятелей, пытаясь инициировать парламентское расследование. Если это им удастся, ситуация вокруг рынка золота грозит обернуться очень громким политическим скандалом, причем, возможно, международного масштаба.

Порочная практика манипулирования ценами на золото создала очень опасный перекос на этом рынке. Напряжение достигло таких масштабов, что существующее искусственное хрупкое равновесие может быть утрачено при первых же толчках, которые могут придти с сопряженных рынков. По некоторым оценкам, цена на золото может очень быстро вырасти в 2–3 раза, после чего по всем финансовым рынкам пронесется такой шторм, в сравнении с которым глобальный "азиатский" кризис 1997–1998 гг. покажется легким бризом. 11. ФРС В РОЛИ МЧС Прообразом такого сценария могут служить события осени 1999 года. Курс иены за одну неделю сентября 1999 года подскочил на 8 %. Случайно ли, что одновременно менее чем за месяц цена на золото выросла почти на 70 долларов за тройскую унцию, то есть на 27,5 %? И случайно ли, что вслед за этим последовало существенное падение котировок акций и курса доллара относительно всех основных мировых валют? На наш взгляд, все эти вопросы чисто риторические. Ситуация была настолько серьезной, что глава ФРС А.Гринспен предупредил банки о необходимости выделения дополнительных резервов для покрытия возможных убытков в случае обвала на фондовом рынке США.

Другим примером, подтверждающим потенциальную опасность, исходящую от рынка деривативов для финансовой системы, может служить уже упомянутая история с банкротством крупного хедж-фонда "Long Term Capital Management". Опасность системного финансового кризиса была так близка, что спасение LTCM пришлось организовывать ФРС. Но даже после этого по финансовым рынкам прокатилась паника, которую удалось остановить лишь после того, как ФРС в срочном порядке трижды понизила ставки в течение пятинедельного срока.

Совершенно неслучайно именно сейчас финансовые власти США оказывают интенсивный нажим на американских законодателей с тем, чтобы те в кратчайшие сроки приняли поправки к законодательству, касающемуся регулирования рынка деривативных контрактов. Заместитель министра финансов США Гэри Дженслер недавно заявил, что принять поправки жизненно необходимо именно сейчас, пока это еще позволяют относительно благоприятные экономические условия. Давление на Конгресс США со стороны исполнительной власти объясняется необходимостью снизить степень системного финансового риска до того, как наступят чрезвычайные обстоятельства.

Главным в указанных поправках является вопрос о том, как учитывать деривативные контракты (опционы и фьючерсы) при процедуре банкротства финансового института, имеющего по ним обязательства. На взыскание какой суммы с банкрота может рассчитывать, например, контрагент по опционному контракту, и получит ли он всю сумму (доход), причитающуюся ему по условиям контракта в случае благоприятного для него движения цены базисного актива, или он сможет претендовать только на компенсацию ему опционной премии, которую он уплатил, покупая контракт? Или другой вопрос: может ли владелец контракта требовать физической поставки актива, на который заключен опцион "call", или ему придется удовлетвориться только компенсацией разницы между текущей ценой актива и ценой "strike" на момент объявления банкротства.

Поправка HR4541 уже прошла через палату представителей и находится на рассмотрении Сената. Она уменьшает бремя обязательств по деривативным контрактам, которое ляжет на плечи финансового института в случае его банкротства. В частности, закон теперь разрешает использовать в процедуре банкротства чистые убытки финансовых институтов по деривативным позициям вместо валовых убытков. Таким образом, даже если контракт предусматривал физические поставки, на момент начала официальной процедуры банкротства будет зафиксирован размер чистых убытков банкрота в денежной форме, и эта сумма не претерпит изменения при любом дальнейшем движении цены базисного актива. В случае использования валовых обязательств при продолжении движения цены в неблагоприятном направлении убытки банкрота продолжали бы возрастать. Тем самым администрация США пытается снизить риск, исходящий от рынка деривативов, в отношении всей национальной банковской системы. Однако совершенно очевидно, что одновременно этот закон порождает безответственность, снижая требования к управлению рисками в банках и инвестиционных компаниях. С резко негативной оценкой закона выступило руководство Нью-Йоркской товарной биржи, заявив, что он низводит солидную институциализированную систему торговли срочными контрактами к какому-нибудь безответственному интернет-форуму.

Настойчивость, с которой министерство финансов и ФРС лоббируют эти поправки в Конгрессе, причем настаивая на том, чтобы они были приняты незамедлительно, "пока экономические условия еще благоприятны", причем даже ценой моральных издержек, объясняется тем, что финансовые власти США хорошо понимают всю серьезность ситуации и масштабы угрозы системного риска, которая исходит от рынка деривативов для мировых финансов. По накалу напряжения ситуация напоминает попытку изъять взрыватель из бомбы с пущенным часовым механизмом, когда на индикаторе остаются считанные минуты.

12. ВОЗМОЖНЫЕ ШАГИ ПО ЛОКАЛИЗАЦИИ И ПРЕОДОЛЕНИЮ КРИЗИСА

Положение США осложняет тот факт, что в настоящее время у ФРС не так уж много рычагов урегулирования финансового и экономического кризиса.

Говоря об имеющихся у американских финансовых властей методах урегулирования кризиса рынка ценных бумаг, нельзя оставить без рассмотрения вопрос о дефицитах торгового и платежного балансов США. В нем, как в фокусе, сходятся сразу несколько ключевых проблем. Во многом американское благосостояние держится на притоке иностранного капитала, компенсирующего недостаток внутренних сбережений и финансирующего эксцессы потребления. С другой стороны, ожидаемое сокращение спроса со стороны США вследствие рецессии снова ставит на повестку дня угрозу глобального экономического кризиса. Ведь другого "локомотива" у мировой экономики пока нет. Однако продолжать удерживать глобальное равновесие путем необоснованно высокого курса доллара и усиления дефицитности американской экономики становится все более опасным.

Внешнеторговый дефицит США в 1999 году составил 271 млрд. долл. Такой размер отрицательного торгового сальдо глава ФРС Алан Гринспен назвал неприемлемым и угрожающим стабильности экономики. Квартальные объемы дефицита баланса текущих операций США вышли на 100-миллиардный уровень уже во второй половине 1999 года. Поэтому годовой объем этого показателя в 2000 году окажется в районе 430–450 миллиардов долларов (рис. 12). Таким образом по отношению к ВВП этот показатель может превысить 4,5 %. Именно такая часть внутреннего потребления в США, по сути, дотируется остальным миром. Дефицит платежного баланса не представляет собой очень большой проблемы, пока есть соответствующий приток капитала извне. Но до каких пор внешние инвесторы готовы будут финансировать дефицит внешней торговли и платежного баланса США? Можно поставить вопрос иначе: на каких условиях они согласятся финансировать его теперь?

Падение прибыльности американского финансового рынка приведет к приостановлению свежего притока капитала, а ухудшение качества корпоративных заемщиков и растущая угроза дефолтов приведет к бегству капитала из соответствующих финансовых инструментов. Такое развитие событий непосредственно скажется на углублении финансового кризиса в США, принимая во внимание размеры американских активов в руках иностранных собственников. Доля иностранной собственности в общей сумме обращающихся государственных облигаций США составляет 40 %, в общем объеме корпоративных облигаций приближается к 25 %, а в общей стоимости американских акций превышает 7 %.

Чтобы избежать финансового краха, для США важно не допустить существенного оттока капитала из страны. Очевидно, что попытка добиться этого с наименьшими потерями будет связана с восстановлением доверия к американским финансовым рынкам. Именно этим объясняется торопливость, с которой ФРС перешла к снижению учетных ставок. Но, оценивая потенциальную эффективность этой меры, нелишне будет опять провести аналогию с 1929 годом. Тогда ФРС несколько раз повышала процентную ставку, пытаясь остановить спекулятивный бум на Уолл-стрит. После биржевого краха состоялось смягчение денежной политики. С октября 1929 года по февраль 1930 года ФРС снизила ставку с 6 % до 4 % годовых. Но это не помогло Америке избежать Великой депрессии. Некоторые аналитики полагают, что снижение было недостаточным и его надо было проводить более решительно. Однако это опровергает опыт Японии, где в 1990-х гг. после краха финансовых рынков ставки были снижены практически до нуля — несмотря на это, японская экономика испытала спад и десятилетнюю стагнацию.

Да и вряд ли можно возлагать надежды на сверхмягкую денежную политику как на чудодейственное средство, способное предотвратить системный экономический кризис, каковой и угрожает сегодня США. Тем более, если рецессия станет затяжной и перейдет в депрессию или в стагфляцию, аналогичную ситуации второй половины 1970-х-начала 1980-х гг., то единственным средством удержания иностранных капиталов останется привлечение их в гособлигации под высокий процент. Альтернативой этим сценариям станет катастрофическое обрушение курса доллара по отношению к корзине мировых валют и возможная утрата им функции основной мировой резервной валюты.

Опасность оттока капитала ставит перед США трудноразрешимую проблему. Конечно резкий подъем учетных ставок может вызвать приток иностранных инвестиций в облигации, но он же крайне негативно скажется на рынке акций, поэтому и общий итог может оказаться отрицательным.

Самым предпочтительным рецептом, на первый взгляд, выглядит управляемая "мягкая" девальвация доллара, так как она одновременно снизит размер внутреннего потребления (за счет сокращения импорта) и улучшит конкурентные позиции американских компаний. Данная мера может помочь сохранить привлекательность фондового рынка США. Однако существует опасность падения стоимости вложенных на этот рынок иностранных средств при пересчете из доллара в другие валюты. Кроме того, слабый доллар может спровоцировать усиление инфляции в США. Тогда получается, что даже девальвация не только не исключает, но и предполагает повышение ставок. Повышение ставок станет необходимым и для совершения длительного стимулирования экономики посредством резкого увеличение бюджетных, главным образом оборонных расходов. Похоже, для США весьма вероятен переход к модели 70-х- 80-х годов, то есть переход из эпохи внешнеторговых дефицитов в эпоху бюджетных дефицитов и роста госдолга.

Но девальвация доллара плюс инфляция плюс высокие ставки также окажут угнетающее воздействие на мировую экономику. Получается, что сохранить текущую ситуацию нельзя, но ничего хорошего не сулит и ее изменение. По-видимому, глобальный кризис неминуем и в том, и в другом случае — вопрос только о сроках. 13. СОЗИДАНИЕ ЧЕРЕЗ КРИЗИС Финансовые власти США пытаются управлять кризисом. На то, что в США всерьез рассматривают вопрос о "мягкой" девальвации доллара, указывает участие ФРС в совместных интервенциях центробанков развитых стран в поддержку евро 22 сентября 1999 года. Другим антикризисным инструментом стало решение ФРС о понижении учетных ставок сразу — в январе 2001 года они были снижены дважды, а общее снижение к апрелю 2001 года составило 1,5 процентного пункта. Помимо стимулирования экономики эта мера направлена на смягчение финансового положения заемщиков (компаний и населения) и недопущения банкротства кредиторов. О том же говорит и лоббирование финансовыми властями принятия поправок к законодательству о деривативах. Наконец, пока ФРС совместно другими центробанками продолжают контролировать ситуацию на рынке золота.

Многие меры напоминают сброс пара через предохранительный клапан из готового взорваться котла. Они направлены на решение задач восстановления и сохранения финансовой стабильности в кратко- и среднесрочной перспективе. Возможно, что этими и другими мерами финансовый кризис и в этот раз удастся локализовать и не допустить его разрастания до действительно катастрофических масштабов.

Однако обращает на себя внимание то, что в результате принимаемых мер одни рыночные перекосы смягчаются, а другие остаются и даже усиливаются. Таким образом, в долгосрочном плане все предпосылки структурного глобального кризиса сохраняются, а некоторые из них лишь углубляются.

По-видимому, основные события грядущего структурного финансового кризиса развернутся в перспективе 10- 15-лет. Философский смысл таких масштабных событий связан с тезисом "развития через кризис". В результате этого кризиса, очевидно, произойдет утрата долларом статуса основной мировой резервной валюты и появятся очертания новой конструкции системы мировых финансов. Но для того, чтобы будущий кризис имел очищающее и созидательное значение, к этому времени должна проявиться готовность других геоэкономических игроков к взятию на себя бремени мирового лидерства.

В результате предпринятого анализа можно сделать следующие выводы.

Первое. На основных финансовых рынках и в особенности на рынках ценных бумаг США, возникли дисбалансы и перекосы таких масштабов, что они создают предпосылки для развития широкомасштабного кризиса всей системы мировых финансов.

Второе. Толчком к такому кризису может послужить начавшийся весной 2000 года крах беспрецедентно перегретого фондового рынка США. В случае высоковероятного продолжения краха и перехода его в стадию глубокого и затяжного "медвежьего" рынка, который также затронет фондовые рынки других стран, потери фиктивного капитала в глобальных масштабах будут исчисляться десятками миллиардов долларов.

Третье. Испарение фиктивного капитала в таких масштабах угрожает реальному сектору экономики, где высоковероятно развитие кредитно-долгового кризиса, глубокой рецессии и даже депрессии, которая может оказаться сопоставимой с Великой депрессией 1930-х гг.

Четвертое. Риск еще больших потрясений может исходить от рынков производных финансовых инструментов. Очень серьезную опасность представляют, в частности, деривативы, связанные с рынком золота.

Пятое. Сложности борьбы с грядущим кризисом превосходят все те сложности, с которыми финансовые власти развитых стран и прежде всего США сталкивались за последнее десятилетие. Возможно, что они окажутся наиболее серьезными с конца 60-х-середины 70-х годов или даже с 1930-х гг. При этом шансы урегулирования кризиса в настоящий момент сохраняются.

Шестое. Однако большинство предпринимаемых усилий не устраняют основных структурных перекосов, возникших в системе мировых финансовых рынков. Некоторые дисбалансы будут, напротив, углубляться. Вероятно главные события структурного финансового кризиса, результатом которого станет обновление и перестройка системы мировых финансов, развернутся через 10–15 лет, когда среди альтернативных геоэкономических субъектов созреют потенциальные преемники США, готовые принять на себя роль нового мирового лидера.