Расплата

Глава 22

У Марата не было слов. Вот прямо совсем. Сказать что он оху***л — это ничего не сказать. Руки немного подрагивали, словно до сих пор сжимали маленькое тельце в своих объятиях. А как сладко было с ней… с ним, мать его, целоваться. Понимание того, что он целовал не милую девушку, а худосочного парня, все еще не приходило. Да как так-то? Да не может такого быть? Марат Басманов никогда не переходил на ту сторону и никогда этого не планировал. Это все просто игра его расшатавшегося воображения не иначе!

Он стоял в своем номере, вспоминал слова Дикого и дико бесился. Американец нашел его в тот вечер и потребовал ответ: какого хрена он вообще вмешался, спутал ему все карты и не дал завалить парня в постель. Конченный извращенец! Даже говорить о подобном не стеснялся. А вот Марата перетряхивало от одной только мысли об этом. Вспоминал, как увидел их тогда в номере на постеле и просто вызверился. Только один вопрос: почему? И еще второй, вдогонку: какого черта?

Какого черта он полез целоваться к парню, который до этого целовался с другим мужиком? Какого черта его занесло в этот странный любовный треугольник? И какого черта он не может перестать об этом думать? Мысли о горячих поцелуях в темной подсобке делали стояк просто каменным. Он расхаживал из угла в угол в своем роскошном номере люкс и никак не мог привести себя в порядок.

Это что же он теперь получается голубой? Или все же один раз не пидорас? Ситуация была до нельзя смешная. И он бы посмеялся. Ей богу. Если бы она случилась с кем-нибудь другим. Но не с Маратом Басмановым, который всю жизнь считал себя нормальным мужиком. Как это говорится — натуралом! Но сегодня его натуральность похоже ему изменила.

В голове грохочущим набатом звучали слова Дикого:

— Слушай, Басманов, я хочу, чтобы мы договорились раз и навсегда и не путали личное и работу. Я понимаю, что паренек тебе понравился, но я первый положил на него глаз и упускать не собираюсь, — в этом месте у Марата возникло непреодолимое желание съездить еще разок по наглой мужской физиономии, но он как-то сдержался. Чудом не иначе. — Я готов простить тебе вспыльчивое поведение. Готов. Один раз. Мы все здесь взрослые люди и думаю договоримся. Я заключаю контракт с твоей фирмой на выгодных для вас условиях, ты отстаёшь от мальчика и больше не вмешиваешься. Твое геройство здесь ни к чему. Поверь, Кимми был совсем не против. Если бы ты не помешал, я трахнул бы его уже тогда.

Как Марат сдержался во второй раз оставалось загадкой даже для него самого. После слов Вайлда организм словно впал в ступор. После слов: поверь, Кимми был совсем не против — казалось Земля начала вращаться в противоположную сторону. И верить в это не хотелось. И еще неизвестно что бесило больше: желание придушить Вайлда или трахнуть мальчишку. Докатились, бля!

Мужчина без сил опустился на диван. Картинно обхватил голову руками. Перед глазами в режиме старой заезженной киноленты мелькали картинки. Все они были разными, но вызывали совершенно одинаковые эмоции.

Вот он видит, как американец подхватывает в коридоре знакомую фигурку мальчишки. Внутри вспыхивает раздражение. Утаскивает в свободный по всей вероятности номер. На смену приходит ярость. Вот за распахнутой дверью на огромной кровати кувыркаются двое, жарко целуются и вообще выглядят как парочка любовников. У паренька расстегнут ворот рубашки, у Дикого штаны. Снова ярость, злость, агрессия и красный туман перед глазами.

И вот спрашивается — зачем он вообще туда пошел? Что ему там понадобилось? Кто ему эти люди? То-то и оно что никто. И делать ему там было нечего. И бить рожу американцу тоже. А уж тем более творить ту дичь в подсобке.

Мужчина распрямился на диване, принимая единственно верное решение. Он больше не будет вмешиваться в дела, которые его не касаются. Заключит выгодный договор и уедет обратно. Здесь ему задерживаться нет смысла да и желания.

Но прояснение ситуации не принесло покоя в душу. Четкое ощущение какого-то пизд***ца не отступало. Да еще Дан куда-то запропастился. И он бы уже начал наверное волноваться. Все-таки чужая страна, чужие нравы и совершенная неприспособленность к мирной жизни своего товарища — были убойным, даже можно сказать взрывоопасным, сочетанием. Если бы только не личность Холодова. Поэтому он искренне жалел тех, кто попытается с ним связаться. Земля им пухом. Умнее нужно быть в конце концов.

После ухода Данилы, Аня продолжала сидеть на своей небольшой кухне, продолжала сжимать в руках чашку уже остывающего чая. Холодов наговорил ей странных вещей. Она вообще год назад даже представить не могла, что он способен составить вместе хотя бы два предложения. О трех и речи не шло. Это уже за гранью. Той которую лучше не переступать.

Дверь только недавно хлопнула, закрываясь и оставляя ее в полном одиночестве. Надо было встать и повернуть ключ два раза, как она это всегда делала. Безопасность здешнего района оставляла желать лучшего. Но сил не было. Даже шевелиться не хотелось. А все после слов Холодова. И каких!

Он просил ее вернуться. Не настаивал и не угрожал. Просил чисто по-человечески. Что сбивало с толку гораздо больше, чем открытое насилие или давление. Потому что человеческого в смуром парне с выцветшими, словно от яркого полуденного солнца, глазами и чертами лица, явно рано состарившимися, не было ни капли. И это несоответствие вгоняло в ступор. Ну еще конечно его слова:

— Марат очень страдает.

Так она и поверила. Сначала хотела рассмеяться грубо и нагло. Но Дан смотрел так… предано что ли. В общем быть дерзкой не смогла. Посидела, послушала и конечно ответила решительное «нет» на все его запросы. Дан нахмурился так, как это мог делать только он один. Не используя мимику лица, а лишь одними глазами обычно пустыми, но сегодня слегка поменявшимися.

Порой, в прошлом, она не раз задавалась вопросом — способен ли этот человек улыбаться? Казалось что нет. Что нет ничего сумевшего бы растопить лед в его глазах. Потому что и лед был не обычный, искусственный, стеклянный. А стекло, как известно, плавится при охренительно высоких температурах. И где их взять, если не планируешь прыгать в жерло вулкана? Поэтому в ответах своих она не сомневалась.

Нет, она не хочет возвращаться — чистая правда. Нет, не надо говорить Марату, что она здесь — чистая правда. Нет, она не жалеет, что так поступила — ложь. Отмотай все обратно, и она бы нашла, постаралась найти, более действенный и менее опасный для ее близких способ выбраться из той ситуации. Но тогда, находясь в полном стрессе, с не совсем восстановившимся здоровьем и такими убедительными, не терпящими возражений доводами Славика, просто пошла на поводу. И это было неправильно. Своим побегом она подставила слишком много людей. А должна была справиться сама.

Прокручивая снова и снова в голове недавний разговор, она пыталась понять — насколько снова попала. Следует ли уже прямо сейчас собирать вещи и рвать когти? Или возможно даже вещи собирать не стоит, а бежать прямо так, в чем есть и как можно дальше? В такой огромной стране существует возможность затеряться, если не светить документами.

Насколько она поняла из невероятного рассказа Холодова — Марат ее не забыл. Зная самолюбие последнего, можно представить, о чем тот мечтал весь последний год, если когда-нибудь ее встретит. Говорят месть — это блюдо, которое подают холодным. У Марата есть все шансы насладиться им по полной. Верить в благородные порывы не было смысла. Люди не меняются, а прожженные чудовища тем паче. Тем более всего за один год. Такое только в сказках бывает. А Аня давно выросла и перестала верить в чудеса.

Девушка встала и начала нервно ходить по квартире. Был ли какой-то смысл идти закрывать дверь. Местные нарики просто дети малые по сравнению с тем, кого действительно стоит опасаться. А того закрытой дверью не остановишь. Он снесет ее как тонкую преграду, как все и всегда сносил на своем пути. Не думая о других, о людях его окружающих.

Девушка ломала пальцы, прижимала их к груди, дёргано оглядывала небольшое помещение, останавливаясь на дорожной сумке и вместительном, удобном рюкзаке. Мысленно прикидывала на какой маршрут сесть, чтобы оказаться сначала в Буффало, городке в самой северной части штата, а после и совсем выехать за его пределы. Или лучше пользоваться автостопом. Опасно конечно. Но риск оправдан.

Оставаться в городе теперь, когда Дан ее нашел и все знает, все равно что сидеть на пороховой бочке. Когда рванет — неизвестно. И кого зацепит — тоже. Впрочем ее итак по стенке размажет. Чтобы понять это, не надо быть семи пядей во лбу.

— Черт! Черт! Черт!

Ругалась она и все же медлила. Почему? Зачем? Чего ждала? Благородства от Холодова. Так он преданный пес своего хозяина и вряд ли упустит шанс выслужиться. Милосердия и великодушия от Басманова. Подобное вообще за гранью. Скорее снег выпадет летом, чем монстр осознает свою вину. Здесь даже думать не о чем. И все же она не уезжала. Может боялась?

Хотелось спрятаться в коконе своего жилища и никуда носа не выказывать. Стены создавали иллюзию защиты. Словно и правда могли спасти. Не могли конечно. Но мозг упрямо хватался за эту идею.

В конец измаявшись пустыми переживаниями и бесконечными марш бросками на скромных квадратных метрах, она все же закрыла дверь на два поворота ключа, стянула мешающую одежду и завалилась на старый потертый диван, служащий все это время кроватью.

Бытует мнение, что утра вечера мудренее. Вот завтра она обо всем и подумает. На свежую голову и примет верное решение. А сейчас сил на это просто не осталось. Хотелось забыться крепким сном и ни о чем не думать, не вспоминать, не ощущать.