Расправляя крылья

ГЛАВА 30

РОЗА

Жизнь в деревне, с тёткой Евдокией, была невыносима. Бабка, постоянно придиралась, так и норовила, повестить на меня, какую-либо работу.

— Иди, девка, воды принеси… — Ворчала она.

Я посмотрела на железное ведро, и на неё.

— Мне нельзя носить тяжёлое, вы что, забыли?

— Я до девяти месяцев таскала, и ничего, выносила!

— Сейчас времена другие, и люди другие. Не буду надрываться. — Уперлась я.

— Противная девка, ты! Ну чего ты вцепилась, в этот приплод, молодая ты ещё, а тут скинешь, и уедешь спокойно, будешь учиться! Пошто, ты своих родителей, на мучения обрекаешь?! — Зазудела Евдокия.

— Вы мне тут, что, выкидыш собрались организовывать? Что за дикость, уморить меня собрались? — Вскинула я брови.

— Дура ты, не понимаешь! — Машет она рукой.

— Это папа вас надоумил, вы специально мне это все организовали? А может вы тут вообще меня травите?! — Начала заводиться я, что собственно, мне было не свойственно. Но видимо гормоны, брали своё.

— Чегой-то ты болтаешь, ничего я не травила, не болтай. Подумаешь, за водой послала, чай не смертельно!

— Я сейчас папе позвоню, пусть забирает меня. Пока вы мне тут преждевременные роды не устроили, и не угробили нас. — Беру телефон, начинаю набирать отца.

— Не звони, не тереби отца! Не причём он тут! Ты сама подумай, зачем вешаешь на себя, такое бремя?

Я смотрю на иконы, расставленные по углам дома, и спрашиваю:

— Вы иконы зачем расставили?

Евдокия перекрестилась, и важно ответила:

— Я человек верующий. Молюсь, как положено, даже пост держу.

Я брезгливо поджала губы, как же отвратительны, эти двойные стандарты.

— Верующая, а ребёнка моего убить хотите. Под старость лет, грех себе на душу берёте, перед смертью. — Мрачно говорю, этой чертовой старухе.

Та подскочила, замахала руками:

— Чего болтаешь! Ничего я не хотела!

— Хотели-хотели… Бог- то насквозь видит, ваши чёрные помыслы. В аду жариться будете, если на такую подлость пойдёте. — Кошмарила я старуху, чтоб окончательно, выбить из неё дурь.

— Не болтай, и не было у меня такого в помыслах. — Яростно крестится бабка.

Я наблюдала за ней, удовлетворено ухмыляясь. Главное найти, слабое место человека, и надавить на остатки совести. Вот Евдокия, хочет чтоб я потеряла ребёнка, хотя по сути, ей дела нет, я потом уеду. Но хочет сделать по-своему, потому что в ее тупых мозгах, так правильно. И в то же время, мечтает наверняка, попасть в рай, считая себя мирным, положительным человеком. Ну ничего, теперь она вряд ли, нанесёт мне вред.

«А если обидит, подушку на лицо, одной будет легче прожить, без мерзкой, дотошной старухи, и родители сразу приедут.» — Внезапно возник голос в голове. Я прижала пальцы к вискам, и помотала головой. Что это было?

Евдокия, налив чаю, поманила меня пальцем.

— Вот, ты говоришь, что я с помыслами плохими, так, я не зверь какой… У нас тут, страшнее, история-то приключилась… — С каким-то смаком, начала она.

— Какая? — С любопытством спросила я, подвинув к себе чашку с чаем, и малиновое варенье.

— Мне тогда, лет двадцать было, молодая ещё… И жила тут девка, Наташка. Была она непутёвая, шлялась, путалась с парнями-то. Лет семнадцать ей было. Жених у неё ещё был, придурок, но работящий. Пока он на Севере работал, Наташка-то, и нагуляла. Так мало того, что нагуляла, опомнилась, когда пузо уже, больше твоего стало! — Ткнув пальцем в меня, усмехнулась Евдокия.

Я погладила свой живот, и спросила:

— И что потом?

— Суп с котом. Мать ейная, за голову схватилась, тут жених должен вернуться, а вся деревня шушукается. Она Наташку-то свезла разок к повитухе, да бесполезно, не помогли травы-то, видно крепко жить, ребятёнок хотел. Так и рос, в пузе-то. Так и ходила, кошка эта, дранная. Потом как-то раз, мать меня послала, к матери-то, Натахиной. Прихожу, ба… А там все бегают, носятся.

Наташка-то, шалава беспутная, в ведро с водой, мальца родила, мальчик это был, ну и думает всё. Захлебнулся, как котёнок. А мальчонка-то потом заплакал…

— И что? — Напряглась я.

— Ну знамо, что. Мать то ейная, подошла, да подушкой его придушила… Вот так. — Отхлёбывая чай, пояснила Евдокия.

— И куда… Потом ребёнка?

— Дык в огороде и закопали. Куда ещё?

Я растерянно заморгала.

— Это вы тут, детоубийство все покрыли и спали спокойно?

— Это Наташкин грех, не мой. — Огрызнулась Евдокия.

— И что потом, с ней было?

— Жених вернулся, сплетницы-то ему, на уши присели, только он не поверил. Ребёнка-то нет. А Наташка наплела, что просто поправилась. Поженились они. Только с тех пор, Наташка девочек рожала, хотела сына, а одни девки у неё. Бог-то не Алёшка, видит немножко. — Закончила старуха, крестясь, и кланяясь, в сторону икон.

Меня замутило. Ну и мерзость, творится в этой деревне. Хотя наверное, в каждой деревне, было нечто подобное. Отвратительно.

— Ну и гадость, вы мне рассказали. Дрянные люди. И Наташка ваша, на вертеле будет, как баран крутится, напару с мамашей. И все кто знал, тоже. — Глядя исподлобья, и поглаживая живот, говорю Евдокие.

Она ёрзает, и повторяет:

— Это ихний грех, не мой!

Я взяла чашку, сполоснула, и пошла в свой закуток.

Надеюсь уроки, отвлекут меня, от этих поганых, деревенских баек.

Так и жили мы, с Евдокией. Через два месяца, приехали отец, и мать. И повёз меня в райцентр, где был роддом, в котором мне, предстояло рожать. Там, меня тайно вела, и осматривала его знакомая врач, а по документам, числилась моя мать.

Когда я увидела маму, с животом, шокировано посмотрела на неё.

— Да это папа дурит! Заставляет меня подкладывать! — Махнула она рукой.

— Конечно. Чтоб все по-настоящему было. Мне сплетни и разговоры не нужны. Итак, эта авантюра в копеечку влетела! Евдокии баню будут строить, а врачиха, такую цену заломила, что я без штанов останусь! — Рявкнул отец.

— Зато, ты станешь дедушкой. — Промолвила я.

Отец покосился на меня, и зло сплюнул. А мать шикнула.

Ремонт в роддоме, делали наверное, при Царе Горохе. Спасибо что туалет, не на улице, как у Евдокии.

Врач была, дородная тётка, с сильным косоглазием.

— Хо-хо, звезда моя, ну проходите. И вы мама проходите…

— Анализы-то у вас, скудные. Сейчас все сдавать будете. Ничего не беспокоит? Так, 27 недель у вас, мамочка. Давайте, по узи посмотрим.

Моя мать, сидит с замиранием. Мне выводят экран, и я вижу своего ребёнка. Наверное, он будет хорошенький.

— Мальчик, у тебя будет, звезда моя.

— Мальчик? — Радостно всхлипывает мать.

— Деда позовите, пусть посмотрит. — Хихикает врач.

Отец, как-то испугано заходит. И уперев руки, смотрит на экран, где изображён, его внук.

— Внук у тебя будет, Ромка! — Хихикает врач.

Отец машет рукой, и выходит. Но я успеваю заметить, слёзы в его глазах. Мать открыто плачет, и смеётся. Зато сколько истерик было, избавиться, от моего ребёнка.

— Давай, готовься и береги себя! — Наставляет меня врач, когда я сдала кучу анализов.

Уставшая, я сажусь к отцу в машину. Отец молчит, задумавшись, а мать радостно улыбается. Дура.

— Как сына назовём? — Обращается она к отцу.

Мне это, категорически не нравится, потому что, это мой сын.

— Моего сына, зовут Артур. — Спокойно говорю ей.

— Артур? Почему Артур? Я хотела Витей. — Встрепыхнулась мать.

— Артур? Так этого мудака звали? — Сразу уцепился отец.

— Нет, это будет Артур, а не Витя. И нет, его звали не Артур, папа. — Монотонно отвечаю я.

— А как?

— Никак. — Отворачиваюсь я к окну.

— Но может Витя? Виктор Романович. Красиво же, Роза?

— Артур Романович. Так красивее.

Мать вздыхает, и соглашается. А мы возвращаемся, снова к Евдокии.

По приезду, отец шушукается с Евдокией, а мы сидим с мамой.

— Ну как ты, Роза? — Устало спрашивает она.

— Терпимо. Ты когда приедешь? Я уже устала с этой чокнутой, она тут такие байки травит, что с ума можно сойти. Убийца на убийце сидит, и другого покрывает…

— Потерпи немного. Приеду, через месяца полтора. И уже с тобой тут останусь. Потом, вместе домой вернёмся. — Поглаживает по руке мать.

— Лиза, собирайся. Ехать надо. Некогда рассиживаться. И пузо подложи, а то забудешь.

Родители, быстро и суетливо прощаются, и уезжают. Ладно, осталось потерпеть полтора месяца. Мама глядишь, разбавит потом, эту скуку.

Дни тянутся однообразно, и уныло. Иногда, я выхожу прогуляться по деревне, и за мной пытается ухлестнуть, местный шалопай Лёха.

— Слышь, красивая, а я бы на тебе женился… — Выставив цыплячью грудь, покачиваясь, расхристанно, говорит он мне.

— Серьёзно? — Равнодушно спрашиваю я.

— А то, и ребёнка бы твоего принял. — Важничает он.

— Спасибо, мне такого счастья не надо. Дай пройти.

— А что так? — Насупился, молодой алкаш.

— Уж больно, хорош для меня. — Отвечаю идиоту, и обхожу стороной.

Он довольно усмехнулся, и развязной походкой, двинулся за мной.

— Не, ну а чо? Я так-то симпотный, девки говорят.

— Симпотный, аж ослепнуть можно.

— Не, ну не настооолько, но чё-то есть. — Задумавшись, затянулся он, дешёвой сигаретой.

— Не кури при мне, и не ходи за мной. А то тебя тут быстро, ко мне в женихи запишут.

— А я не против! — Ухмыльнулся Лёха. — Осталась бы со мной жить, как у Христа за пазухой…

Мне надоел этот разговор, и я кое-как, отделалась от этого недоумка. А когда пришла домой, увидела, как соседка Маруся, крысой юркнула за забор.

Дома, на меня обрушилась Евдокия.

— Мало тебе! Ещё захотела?!

— Вы о чем? — Равнодушно спросила я.

— Я про Амуры твои! Что люди говорят! Тебе пошто Лёшка наш?! Голову ему морочишь? — Упёрла руки в бока тётка.

Я расхохоталась.

— Мне ваш алкаш бестолковый, и даром не нужен. Сам пристаёт. Тоже мне, женишок.

— А чего, он так-то нормальный. — Забубнила Евдокия.

— Алкаш он, и глупый. Как вы вообще могли подумать, что он мне сдался?

— Так и ты, с приплодом нагулянным. Думаешь, тебя потом расхватают?! Ладно, если мать с отцом твой грех прикроют, может и выйдешь замуж, за вдовца какого-нибудь. И вообще, Лёшка за Маруськиной внучкой ухаживал, и ты не лезь к ним!

— Повторяю. Мне ваш Лёшка-алкаш деревенский, даром не нужен, и вдовец ваш, мнимый тоже. Это у вас в деревнях, аборигенство, и детоубийство процветают, а в городе по-другому.

— Оно и видно! — Ткнув пальцем, в сторону моего живота, закаркала Евдокия.

— Так это, в такой же деревне, как и у вас произошло. Деревенский фольклор. И отстаньте от меня, со своими местными персонажами. У меня другие планы на жизнь, и ваш Лёха, точно туда не входит.

Старуха машет рукой, а я, иду заниматься.

Так бы, и прошло всё, но видимо идиот Лёха, вечно полупьяный, что-то вбил себе в дурацкую голову. Видимо, мой сарказм, он принял, за флирт. Заявился он, через три дня, к Евдокии.

— Здрасьте, баб Евдокия. А Роза дома?

— А пошто она тебе? — Зло зашипела Евдокия.

— Поговорить надо. Я тут витамины принёс.

— Иди, Лёшка, ступай от греха подальше! Чтоб не видела тебя здесь! Не дело это, ты вон, за Людкой ходишь, туды и иди!

— Я к Розе пришёл, что мне Людка… — Развязно начал Лёха.

Я лежала на перине, и читала учебник по экономике, до Лёшки — алкаша, мне не было дела. Пусть Евдокия, сама разруливает.

Она вышла на улицу, и вернулась через пять минут.

— А я говорила! — Зыркнула на меня глазами.

— Ваши местные забулдыги, все прилипчивые, как банные листы, к одному месту. — Флегматично ответила ей.

— Какие уж есть!

Я промолчала, и погрузилась в учебник.

Наутро, я отправилась в магазин, за новыми губками. Неспешно прогуливаясь, я подумывала о дальнейших планах. И потеряла бдительность. А зря.

Их было трое. Крепко сбитые девицы, старше меня года на два-три.

— Ты что ли, Роза? — Гундосно протянула девица, с иссиня-чёрными волосами, и белобрысыми, отросшими корнями волос.

Я рассматривала ее, примерно догадываясь, откуда ноги растут.

Круглые бледно-голубые глазёнки, она подвела угольным карандашом, или углём, который наверное из печки вытащила. Белёсые брови, так же, сверху, были подведены чёрным, словно два изломанных вороньих крыла. Она кривила, обветренные губы, жирно намазанные, серебристым блеском. Роскошно, это надо понимать, местная секс-бомба, Людка, невеста Лёхи.

— Да. — Нехотя ответила ей.

— Ты для своего приблудыша, сюда приехала папашку искать? — Кивнув на мой живот, спросила она.

Во мне, вспыхнул гнев. Голоса из прошлого, зашипели в голове:

«Ты что, шлюшка»

«Чумазое чудо»

«Где ты, где она»

Я зажмурилась, виски заломило, от боли, а во рту, возник вкус земли.

— Ты сейчас, про какого папашку? Про люмпена своего? — Тихо спросила я, внутренне давя гнев.

— Кого-кого? — Сощурила она, свои глазёнки.

— Читай побольше, будешь знать. — Ответила ей, и обойдя её, двинулась к магазину.

Меня резко, толкнули в спину. Господи, все повторяется. Второго раза, я не вынесу, и сойду с ума. Но тогда я была одна, а сейчас, эти стервятницы, бьют меня в спину, беременную, из-за пары потных, алкашовских яиц.

Я упала, и меня перекрыло.

— В следующий раз, отпинаем так, что в канаве родишь, шлюха городская! — Вякнула Людка.

На мое счастье, рядом валялась крепкая палка. Осторожно взяв ее, я поднялась, и с горящими глазами повернулась к троице. Инстинкт самки, перекрыл мне разум. Я изумлено посмотрела на Людку, в два шага подошла к ней, и с размаху, изо всех сил, дала ей палкой, по наглой, оплывшей роже.

Остальные девки завизжали, и схватились за головы, но боялись ко мне подойти. А я войдя во вкус, размашисто, била палкой по лицу, и голове Людку. В этот момент, перед моим лицом, менялась картинка, Людка-Тонька. И я уже не понимала, кого бью.

— Я не шлюха, поняла, колхозная тварь…Ещё раз, подойдёте ко мне, и я выжгу, выжгу вашу помойную деревню. Я убью каждого, кто дотронется до меня- Шипела я.

— Ты убьёшь ее, дурная! — Завопила одна из девок.

Людка, с окровавленным лицом, что-то скулила, сжавшись в комок, но я ничего не чувствовала, кроме отвращения. Они подняли руку, на беременную, и спокойно бы запинали, нас. У таких сволочей нет, никаких принципов.

— Пошли вон. — Отхожу на несколько метров, и наблюдаю, как две кобылы, подхватив, побитую Людку, убираются прочь.

Я, схватив крепко палку, иду к магазину, и чувствую, как между ног, что-то потекло. Мой ребёнок… Я сейчас его потеряю… Наверное точно, мне придётся выжечь, эту деревню. Кое-как, дохожу до магазина, и ввалившись, говорю ошарашенной продавщице:

— Помогите, я теряю ребёнка…

Затем темнота накрывает меня, и я проваливаюсь, в беспамятство…