Распутин. Тайна его власти

Прибытие в Петербург

В мае 1904 года Распутин приезжает в столицу России — Петербург. «Я выехал из Тобольской губернии с одним рублем в кармане и наблюдал, как во время поездки по реке Каме пассажиры бросали в воду монеты, в то время, как у меня не было денег даже на чай…» — напишет он позже.

В 1904 году Санкт-Петербургу исполнилось 200 лет. Один звонкий пушечный выстрел — и десятки тысяч рабочих начали укладывать камень на камень, возводить мосты между бесчисленными островами, а на месте прежних деревянных построек появились первые каменные дома. Вначале возникло портовое сооружение для выхода в открытое море и гордость царя Петра Великого — здание адмиралтейства, символом которого является золотая башня с уходящим в небо шпилем, заметным уже издалека. Затем было создано все остальное, призванное служить фундаментом величественной и сильной столицы государства, с которым должен считаться весь мир. Последующие цари, и прежде всего Екатерина II, сумели развить и преумножить это богатство, дополнив его великолепными постройками, такими, например, как Зимний дворец, с симметричными фасадами, выдержанными в традиционных бирюзовых и зеленых тонах с золотом, напоминающих о близости моря.

Среди многочисленных церквей и соборов, которые в отличие от восточной пестроты старой Москвы, здесь выдержаны в сдержанных белых, золотых или голубых красках, особое место занимает оформление Собора Александра Невского, архитектурный комплекс которого с огромным примыкающим к нему кладбищем являет собой мощный оплот православной церкви. То, что Распутин выбрал своей первой целью именно этот православный и исторический символ, лишний раз подтверждает значение Собора для России.

В названии Собора Александра Невского увековечено имя Святого, чьи заслуги, как часто бывает с канонизированными русской православной церковью, имеют отношение, скорее, к военно-политическому поприщу, чем образу жизни святого. Александр, Новгородский князь в период феодальной Киевской Руси, в 1240 году остановил наступление шведов на Новгород в битве на Неве. Это казалось набожному народу настолько невероятным, что успех был приписан помощи свыше, а сам Александр вознесен в ранг Святых с присвоением ему в память о победе на Неве прозвища «Невский».

Но этим его заслуги не исчерпываются. Он не только выиграл сражение, но сумел сохранить сферу влияния православной церкви. Враг с Запада ко всему прочему пользовался поддержкой папского ордена, поскольку рыцари Тевтонского ордена объединились с Лифляндскими, как с братьями по вере, для совместной борьбы против православных государств и для расширения западной сферы влияния с опорой на Рим, за счет православных территорий.

Александру также пришлось противостоять дипломатическим попыткам, предпринятым Папой через специальных эмиссаров, использовать его в интересах церкви, то есть объединенной восточной и западной церкви. Так наступление тевтонских и лифляндских рыцарей оказалось частью стратегического плана Папы, направленного против церковной и политической независимости России. И это в то время, когда Русь и так находилась в тяжелом положении из-за татаро-монгольского вторжения, также имевшего политические и конфессиональные причины.

Все это никак не способствовало симпатии русских по отношению к западной церкви и уж тем более из-за благодарности к такому человеку, как Александр Невский, олицетворявшему русский оплот против внешних нарушителей мира (не важно, светского или духовного).

Поэтому для приехавшего в Петербург в поисках центра православной веры Григория Распутина не могло быть более подходящего места, чем Собор Александра Невского. Григорий полностью возлагает надежды на старого знакомого по прежним годам паломничества, который стал настоятелем монастыря. Вначале Распутин принимает участие в богослужении для сирот. Пожертвовав «три копейки сиротам и две копейки на свечку», о чем впоследствии будет вспоминать, он полностью израсходовал свои материальные ресурсы.

Следующая встреча Григория Распутина, все еще набожного паломника, с высокопоставленными церковными деятелями города должна была стать решающей для его дальнейшей жизни и, прежде всего, для его деятельности. Однако вряд ли можно доверять той версии, согласно которой легендарный, почитаемый святым архиерей Иоанн Кронштадтский во время богослужения обратил внимание на сибиряка с «одухотворенным выражением лица» и пригласил его к себе.

Рассказы, свидетельствующие о том, что Распутин сам пытался попасть к настоятелю монастыря, похоже, гораздо больше соответствуют действительности. Но ему помешал дежурный полицейский.

«Что тебе здесь нужно, бродяга? — прикрикнул он на сибирского мужика в пропылившихся лохмотьях, внешность которого не внушала доверия. — Ты друг отца Сергия?»

Однако прежде чем блюститель порядка сумел справиться с сомнительной личностью, Распутин ловко проскочил во двор монастыря и рухнул на колени перед привратником, умоляя о защите и прося пропустить к епископу Сергию (в миру Иван Николаевич Старгородский, позже известный как патриарх Алексий), с которым Распутин познакомился в бытность его монахом в одном из монастырей в Сибири. Распутин забросал привратника своей богатой церковной лексикой, словно это была его генеральная репетиция в преддверии предстоящих встреч.

«Привратник понял, что во мне есть нечто святое, — так позже самоуверенно объяснил Распутин успех своей мольбы, — поэтому доложил обо мне епископу. Тот позвал меня к себе, и мы начали беседовать. Он рассказывал мне о Петербурге, водил меня по улицам города и знакомил с высокопоставленными персонами. Я дошел аж до батюшки Царя…»

Только теперь, когда он оказался на улицах Петербурга рядом с епископом, имперская столица стала открывать свои двери перед новым приезжим.

В центре города шумно и оживленно. Снующие вокруг люди очень разные. Извозчики и первые автомобили пугают пешеходов, прогоняя их с проезжей части улицы. С грохотом проносятся трамваи. Одеваются здесь изысканно, и уже никто не смог бы определить, чьи лица скрываются под элегантными шляпами, высокими воротниками и накидками — государственных чиновников, купцов, а, может быть, дворян?

Проходя через толпы людей мимо магазинов, ресторанов и кафе, мимо административных зданий и банков, они оказались в самом конце Невского проспекта у здания царского Зимнего дворца, выдержанного в сине-зеленых и золотых тонах. Что еще, если не это великолепное здание могло бы олицетворять величие, власть и богатство России? Итальянский архитектор Растрелли по заказу Екатерины Великой разработал проект дворца, сделав его архитектурным символом города. И вот перед глазами Распутина предстала резиденция царя, «помазанника божьего», являющегося для простого русского человека наместником Бога на земле, 17-го из трехсотлетней династии Романовых.

Эмоции захватывают Распутина, когда он удивленно окидывает взглядом Неву, вид на которую открывается с Дворцового моста, на то, как величаво она стремится и теряется в открытом море в конце симметрично окаймляющего дворец пролива. Но вряд ли ему приходит в голову мысль о том, что однажды он встретит здесь самого царя.

Посредником, с чьей помощью Распутин вошел в высшие круги, стал епископ Феофан. Епископ Гермоген, позже перебравшийся в Саратов, и иеромонах Илиодор, впоследствии ставший настоятелем монастыря в Царицыне, обратили внимание уважаемого всеми проповедника, ректора Петербургской духовной академии и духовника царской семьи на сибирского «старца». Даже Феофан был поражен библейскими знаниями Распутина и увидел в нем «олицетворение новой и глубокой религиозной силы».

В свои 35 лет сибиряк еще не достиг того почтенного возраста, когда можно было бы причислить его к «старцам», кроме того, ему серьезно не хватает знаний. И тогда принимается решение обучить Распутина церковной грамоте и письменности.

Великие княгини Милица Николаевна и Анастасия Николаевна, урожденные черногорки, выйдя замуж, породнившиеся с царской семьей, уже давно увлекались не только вопросами религии, но и мистицизмом и спиритизмом. Поговаривали даже, будто они во время ночных спиритических сеансов прибегали к оккультизму и, якобы, с помощью столоверчения не без успеха пытались установить контакты с давно умершими предками. Факт, что именно эти две дамы несколько лет назад не только пригласили в Россию, но и привадили к Царскому двору французского спиритиста и психиатра-самозванца, которому удалось войти в доверие к царице Александре Федоровне. После рождения четырех дочерей она, по понятным соображениям, не думала ни о чем другом, кроме как о рождении сына и престолонаследника, а «мсье Филипп» со своим искусством утешать сумел ободрить женщину. Мало того, своим предсказанием (по теории вероятности, не слишком рискованным) о том, что следующим ребенком будет сын, он вселил в нее надежду.

Скандалы, вызванные в Петербурге профессиональным мясником, во французской столице заочно осужденного за медицинскую практику, на которую он не имел разрешения, вынудили царя отправить домой этого сомнительного иностранца. Заполучив в качестве утешения звание заслуженного доктора медицины в России, оскорбленный француз отправился на родину, не забыв изречь мрачное предсказание о том, что «придет другой, который будет таким же, как я…» Прогноз, четко направленный на слабости царицы — доверчивость, склонность к мистике и недостаточное знание людских характеров. Последовавшее вскоре после этого рождение сына и престолонаследника реабилитировало, по крайней мере, в глазах царицы, пророка-самозванца.

Епископ Феофан, вхожий в круг великих княгинь, исходя из аскетических убеждений, не смог разглядеть в Распутине ничего, кроме как человека, находящегося в поисках воли божьей и религиозной истины, стремящегося жить по этим законам и передавать свой опыт другим, решил представить его великим княгиням.

Нельзя сказать, что Распутин не был готов к подобной встрече. С момента прибытия в Петербург, вращаясь в церковных кругах столицы, он смог углубить свои теологические познания, и за счет феноменальной памяти до определенной степени компенсировать отсутствие навыков чтения и письма. Если даже такой эталон нравственности, как Иоанн Кронштадтский увидел в Распутине «достойного представителя религиозных ценностей», то уже никто не посмел бы сомневаться в «святости» сибирского «старца». Свидетельство, полученное из таких авторитетных уст, открыло перед ним двери в высшие, приближенные ко двору круги, которые в это время, по-видимому, особенно нуждались в назидательных беседах.

В дополнение ко всему неотесанный мужлан так преобразился, что, по крайней мере, когда хотел или когда было необходимо, научился вести себя в соответствии с требованиями этикета. Это заслуга первой петербуржской дамы, подпавшей под обаяние Распутина, Ольги Лохтиной, жены государственного чиновника, приближенной к церковным кругам и взявшей Распутина под свое крылышко.

Если попытка приучить сибирского крестьянина к городской одежде и закончилась неудачей, и он продолжал носить одежду в неизменном простолюдинном стиле, внешний вид его в целом стал более ухоженным — крестьянские рубахи из более дорогой ткани, борода причесана. Если Распутин и отказывается целовать дамам руки, его поведение (пока) все-таки не выходило за пределы границ, позволяющих ему находиться в салоне.

Тридцатидевятилетняя Милица была замужем за одним из младших дядюшек правящего царя Николая II, великим князем Петром Николаевичем. А ее сестра Анастасия, на год моложе Милицы, собиралась после развода с принцем Лихтенбергским выйти замуж за великого князя Николая Николаевича — брата Петра, который спустя десять лет, во время первой мировой войны, принял командование Русской армией. Милица прослыла впечатлительной и очень образованной в области теологии женщиной, проявляющей такой интерес к мистической литературе, что специально для изучения одной персидской книги овладела необходимыми для этого языковыми знаниями. Милица и ее сестра к тому времени стали для чрезмерно религиозной и предрасположенной к мистике царицы Александры основными собеседницами на эту тему.

Таким образом, первая встреча Распутина с великокняжеским семейством стала поворотным пунктом в его дальнейшей жизни. Великолепным знанием Библии ему быстро удалось произвести впечатление на великих княгинь. Поскольку он по-прежнему продолжал спонтанно и без привычных вежливых фраз излагать свои взгляды, которым умел придать особый вес за счет самоуверенности, то казался еще более убедительным.

Значительно тяжелее было для Распутина завоевать симпатию великого князя Николая Николаевича. Его упрекали в склонности к спиритизму, и даже обвиняли в том, что он, занимая положение генерал-адъютанта и коменданта военного округа Петербурга, не предпринимал ни одного шага, не посоветовавшись накануне ночью во время спиритического сеанса со своим военным кумиром Жанной д'Арк. Настолько же абсурдными, как и эти рассказы, выглядят утверждения о том, что Распутин якобы завоевал расположение великого князя тем, что сумел вылечить его слугу, страдающего приступами беспричинного истерического плача (как рассказывала дочь Распутина, Матрена), или (подругой версии) собаку великого князя. В любом случае, внушающий страх, а, по сути, глубоко религиозный великий князь Николай Николаевич после первой же встречи с «Божьим человеком» благоволит к нему и вместе с Анастасией докладывает царской семье о встрече с Распутиным, наставник которого, Феофан, является духовником царской семьи.

В петербургском обществе

К концу 1905 года уже упомянутые великие княгини Милица и Анастасия представили Распутина царской семье. Царь так вспоминает об этой встрече в своем дневнике:

«1 ноября[5]. Вторник. Холодный ветреный день. Вода в канале у берега замерзла и превратилась в гладкий каток. До обеда был очень занят. (…) Пили чай с Милицей и Станой (Анастасией). Познакомились с Божьим человеком — Григорием из Тобольской губернии…»

Сам Распутин позже так напишет о своем вхождении в высшие круги общества:

«…Я был у высоких чиновников, офицеров и князей. Дошло до того, что я видел членов семьи Романовых и даже был у батюшки царя. Везде нужны утешение и любовь, а в любви — Христос. Любви может недоставать, и посему обращаются к наместнику Бога. И даже князья из любви слушают правду, ибо где есть любовь, там нет лжи.

На самом деле попасть к высокопоставленным лицам не так просто. Нужно быть очень осторожным и хорошо подготовленным, только тогда удастся, чтобы через собственную веру Бог воздействовал и на них. Они воспринимают твое простое слово как высшее послание. На самом деле во дворцах и у высокопоставленных вельмож влияние Бога чувствуется меньше, чем некоторых аристократов, кои благодаря своим принципам имеют милость и благословение божье. Кто служит Богу и Царю, заслуживает милости…»

Первое посещение Распутиным царского дома поначалу не имело последствий. Царь вряд ли обратил особое внимание на этого человека. Для него «божьи люди», как в то время в России называли религиозных странников и проповедников, не были чем-то необычным, в стране их хватало. Самое большее, что оставалось у него в памяти, их пророчества, как, например, пророчества монаха, предсказавшего и войну с Японией, и убийство его дяди, великого князя Сергея Александровича. Однако на решения государя подобные предсказания уж никак не влияли.

Спустя два месяца после встречи с Распутиным в дневнике царя появилась еще одна запись, проливающая свет на визит другого «божьего человека»: «Он пришел издалека, из Оптиной пустыни и принес икону, написанную им после видения».

То, что правитель величайшего в мире государства находит время для подобных встреч (из записи следует, что разговор продолжался полтора часа), нельзя объяснить ничем другим, кроме традиций православной религии и потребности царя в гармонии, душевном равновесии и назидании, которые он искал в беседе с этим глубоко набожным, кротким человеком, резко отличающимся от имеющих церковный сан священников.

И еще можно предположить, проанализировав события того времени, что именно тогда Николай II остро нуждался в моральной поддержке. 1904 год нанес ему самый чувствительный удар. Именно в этот, десятый, год правления 36-летнего царя, страна вступила в войну с Японией. Властная верхушка Российского государства, переживающего резкий подъем промышленности и сельского хозяйства в результате проводимой Витте в последнее десятилетие XIX века финансовой политики и имеющего конвертируемую рублевую валюту стоимостью в два раза больше американского доллара, встретило сопротивление своей захватнической политике на Дальнем Востоке.

Продолжением традиционного расширения территории России на Восток стало сенсационное строительство всего за десять лет Транссибирской железнодорожной магистрали протяженностью в 9000 километров, повлекшее за собой освоение Сибири и Дальнего Востока, а также обеспечившее торговый путь в Китай и стратегический контроль над Маньчжурией. Порт-Артур, служивший торговой и морской базой России, был не менее популярным местом сбора акционеров разных стран, чем такие метрополии, как Петербург, Москва, Киев, Одесса и другие крупные российские города того времени.

Корея находилась под протекторатом России. Япония чувствовала угрозу своей безопасности, по крайней мере, в сфере ее интересов. Японский флот, применив типичную для него тактику внезапного нападения, атаковал корабли российской флотилии. Поскольку российский флот был устаревшим, то вряд ли смог бы отбить атаку японцев, даже если бы они и не использовали тактику внезапности, поскольку страна восходящего солнца многие годы незаметно оснащала свой флот новейшей техникой.

Катастрофа приобрела колоссальные размеры, когда после многочисленных потерь в битвах на море и на суше (самой крупной перед началом первой мировой войны стала битва под Мукденом), наконец, было решено для спасения ситуации использовать эскадру под командованием адмирала Рождественского. Но Англия, которая, как и Россия, входила в «Антанту», чтобы ввести в замешательство царя, выступила союзником Японии и отказала российскому флоту в проходе через Суэцкий канал. Пришлось военной эскадре пойти длинным путем вокруг Южной Африки. Когда спустя полгода российский флот подошел к проливу у острова Цусима, там их поджидала японская эскадра под командованием адмирала Того, которая полностью разгромила русских.

Летом 1905 года Россия выторговала мирный договор на выгодных условиях. Но мир внутри страны был подорван. Потери и деморализация побежденной армии в войне, проводимой при недостатке средств и стратегических знаний, были сразу, еще до ее возвращения домой, использованы политическими агитаторами с целью антиправительственной пропаганды. Казалось, пришло время революционеров. Они срочно разработали проект программы организации забастовок и восстаний, в первую очередь в южных (особенно связанных с флотом) портовых городах и промышленных центрах. Это должно было ослабить царское правительство, и в конечном счете, уничтожить его.

Хотя расчет революционеров и не оправдался, страна в 1905–1907 годах была охвачена волной беспорядков, которые в России раньше не достигали такого масштаба. Ситуация особенно обострилась из-за нападений на членов правительства и их представителей в провинциях и достигла наивысшего драматизма в январе 1905 года. Проходившая в русской столице в отсутствие царя демонстрация была жестоко подавлена полицией и из-за многочисленных жертв вошла в историю как «кровавое воскресенье».

В октябре того же года Николай II издал конституцию. Согласно этому документу, предоставлялись основные права гражданам и ограничивалась власть царя-самодержца, перешедшая к нему по наследству от отца и закрепленная данной во время коронации клятвой, по которой государь должен был отвечать только перед Богом.

Весной 1906 года приступил к деятельности первый российский парламент. Но потребуется еще немало времени, пока в стране улягутся беспорядки и спадет напряжение. Между тем, покинувшее царя самообладание — это уже не только внешнее выражение несдержанности, но и признак начинающегося бессилия.

Этому психическому состоянию способствовал и еще один удар судьбы, постигший царя после короткой эйфории, в которой он пребывал из-за долгожданного, после четырех дочерей, рождения сына и престолонаследника — у Алексея обнаружена гемофилия. Это редкое заболевание, известное как «кровоточивость», передается по женской линии. В данном случае царица Александра принесла ее от своей английской бабушки, королевы Виктории. Болезнь состоит в том, что начавшееся кровотечение может не остановиться. Самые незначительные повреждения, которые обычно бывают у детей, могут закончиться для царевича гибелью от кровотечения.

Эта новость, вероятно, стала для царя еще более ошеломляющей, чем катастрофа в японской войне, позорное поражение и разочарование в компетентности политических и военных руководителей или в позиции, занятой Англией.

Такой религиозный монарх, как Николай, находит утешение в вере — будь то молитва в церкви, куда он регулярно ходит, или религиозные беседы со священнослужителями или паломниками, «старцами», вроде Распутина, представляющими простой русский народ.

Более сильное впечатление (оно усиленно подогревалось великими княгинями Милицей и Анастасией) Распутин произвел на царицу Александру. Возможно, из-за ее склонности к мистике и недостаточного знания русских традиций.

Есть предположение, что обе княгини хотели с помощью Распутина оказывать влияние на царицу. В декабре 1906 года, спустя год после первой встречи царя с Распутиным, Николай II сделает запись в дневнике: «Милица и Стана обедали у нас. Весь вечер рассказывали нам о Григории…»

Обе дамы не только наслаждались обществом Распутина, но и в течение последующих лет поддерживали его материально, подарив ему несколько тысяч рублей на строительство двухэтажного дома в его родном селе Покровском и обеспечив лечение заболевшей жены в одной из клиник Петербурга. Как бы сильно ни отличались сестры друг от друга — Анастасия замкнутая, интроверт, Милица честолюбивая и властная, — обе религиозно настроенные княгини были просто ослеплены «непосредственностью» Распутина, его религиозным красноречием (хотя смысл его речей, порой, понять тяжело), искусством исцеления и даром предвидения.

Вхожесть Распутина в эти круги сделала его желанным гостем столичных салонов. Он больше не живет в суровых условиях монастырей, возвращаясь в Петербург после случайных поездок в Покровское, а принимает то одно, то другое предложение своих знакомых и останавливается у них.

Первый год он провел в доме упомянутой выше Ольги Лохтиной. Она стала не только его первой почитательницей и поклонницей, но и, по причине неустойчивой психики, его первой жертвой. После того как Распутин с помощью внушения и заговора излечил ее от неврастении, с которой врачи безрезультатно боролись уже много лет, Ольга полностью попала под его влияние. Она стала любовницей Григория, и, в конце концов, окончательно потеряв психическое равновесие, буквально начала молиться ему и называть его «Богом Саваофом». Даже Распутину надоело такое раболепство — попасть в разряд «святых» противоречило его самооценке.

«Прекрати в XX столетии искать Бога на земле! — так описывают слуги попытки Распутина образумить Лохтину. — Оставайся дома, замолчи и, ради Бога, оставь меня в покое! Какой же я Бог? Я грешник…»

Эту роль он предпочитает той, что навязывают ему зачарованные поклонницы. Позже окончательно потерявшую разум Лохтину можно было встретить в белой власянице среди паломников в Сибири странствующей «в поисках Бога». Она была сломлена тройной властью, которую Распутин возымел над ней: изначально, как целитель ее болезни, затем в области религии и секса. Именно в этих способностях, усиливающихся за счет его пророческого и интуитивного дара, вероятно, и находится ключ к разгадке успеха Распутина. В этом и состоит сила его воздействия, жертвой которой падут еще многие.

В первые годы петербургской жизни Распутин еще не может разрешить своих внутренних противоречий между отречением от жизненных благ и зовом плоти. То есть, говоря его словами, между «божественным началом» и живущим в нем «дьяволом». Как и прежде, на первом месте для Григория — религиозные идеалы, которые он проповедует. Дети Сазонова (не следует путать журналиста с его однофамильцем, министром внутренних дел), у которого Распутин поселился после расставания с Лохтиной, рассказывают, будто он мог часами предаваться молитвам, что скорее напоминало одну из разновидностей медитации. Но постепенно Распутин чувствует, что проигрывает в собственной борьбе за аскетические идеалы против животного начала — и сдается. И чем больше он осознает смысл поражения, тем решительнее пытается представить его окружающим и себе как квинтэссенцию своего мировоззрения: «„Плотские грехи“ как таковые выдуманы и названы так людьми. На самом деле физическая любовь не может быть грехом. Разве у животных это грех? Это всего лишь внешнее проявление божественной любви…»

С другой стороны, Распутин здесь (как и во многих других своих теориях) сам себе противоречит, называя себя «грешником». Разве что он при этом имеет в виду тех девушек или женщин, которых заставляет подчиниться себе против их воли. Во всяком случае, вначале Распутин еще как-то старался походить на свой прежний идеал монаха, и таким его воспринимали окружающие. Но поскольку его мятежная натура не может находиться в согласии с аскетической сущностью, он дает волю обеим.

Православная церковь в России переживает кризис. Даже духовенство возлагает надежды на таких нетрадиционных представителей религиозных теорий как Распутин, чтобы вернуть «заблудших овечек» на путь веры. Значит, место «святого странника» в петербургском обществе Распутину предопределено. Личный успех, который должен был оказать влияние и на характер, превратив его прежние идеалы Григория всего лишь в позу, очень симптоматичен для кризиса церкви и общества того времени.

Целитель, утешитель и пророк, или Искусство искушения

Распутина везде приглашают, поскольку всем любопытно познакомиться с пророком, о котором уже ходят легенды. Еще и потому, что люди сомневаются в своей вере, нуждаются в назидательных беседах или утешении. За чаем проповедника Распутина плотным кольцом окружают слушатели, по большей части женского пола, которые не сопротивляются (из уважения или в восхищении), если он своей сильной рукой обнимает их за талию или одаривает поцелуем в губы.

А для кого-то он — последняя надежда в избавлении от неизлечимого недуга. Поскольку Распутину, по мнению которого большинство болезней имеют психосоматическое происхождение, чаще всего удается добиться успеха, ничто уже не может препятствовать признанию его сверхъестественного, если не сказать святого, дарования.

Было бы ошибкой приписывать Распутину в этот период интерес исключительно к женскому полу. Он просто наслаждается всеобщим вниманием и восхищением. «Распутин обожал восхищать своих собеседников, — вспоминает Арон Симанович, ставший его другом и самозваным секретарем, — при этом он ограничивался короткими формулировками, которые порой трудно было понять, но преподносил их так, что его убежденность в значимости сообщения передавалась другим».

«Чтобы, находясь в образованном обществе, быть на уровне хозяев дома, — как вспоминает монах Илиодор, — он умел в сомнительных случаях прибегнуть к своему религиозному красноречию и спастись, перейдя на недоступные для других темы».

То, что под влияние Распутина попадают не только женщины, но и мужчины, видно из круга его знакомых, куда входят журналисты, такие как Г. П. Сазонов, а также И. А. Хофштеттер, А. А. Кон, приближенные ко Двору А. Е. Пистолькорс, Д. Н. Ломан (старший офицер придворного ведомства) и представители духовенства — и это еще до того, как Распутин вошел в более тесный контакт с царской семьей и стал притягательной фигурой для карьеристов и лиц, желающих воспользоваться его влиянием.

О его дарованиях можно получить представление из рассказов очевидцев. Вот что вспоминает одна из знакомых Распутина, Джанумова: «Произошло нечто странное, когда моя дочь тяжело заболела в Киеве. Он (Распутин) пришел ко мне (в Петербурге) и взял меня за руку. Его лицо совершенно изменилось — стало мертвенно бледным, желтоватым, как из воска и словно застывшим от ужаса. Он закатил глаза, так что можно было разглядеть только белки. Затем резко схватил меня за руки и закричал оглушительно громко: „Она не умрет, она не умрет, она не умрет!“ — потом отпустил мои руки, его лицо вновь обрело естественный цвет, и продолжил разговор с того места, на котором остановился, будто ничего не произошло. Я хотела в тот же вечер поехать в Киев, как вдруг в последний момент получила телеграмму: „Алисе стало лучше, жар спал.“ На мою просьбу повторить процедуру Распутин ответил: „Это шло не от меня, а свыше. Повторить это невозможно“…»

Случайность это или нет, остается загадкой, но таких случайностей было много. Идет ли речь о неврастении Ольги Лохтиной, экземе у крестьянского ребенка в Сибири, параличе у сына Арона Симановича и многих других недугах — присутствие Распутина всегда влияло на изменение состояния больного. Многие пришли к выводу, что он добивается этого с помощью гипноза:

«Мой сын, — свидетельствует, к примеру, Симанович, — заболел болезнью, считающейся неизлечимой. У него постоянно тряслась правая рука, и вся правая сторона была парализована. Я принес его в квартиру к Распутину и оставил там, а потом ушел. Через час мой сын пришел домой исцеленным. Он рассказал, что Распутин сел в кресло справа, положил руки ему на плечи, посмотрел прямо в глаза… и вдруг его как будто охватил озноб. Постепенно озноб прошел, и Распутин успокоился. Он неожиданно вскочил и крикнул моему сыну: „Беги домой!“…»

Молодой князь Феликс Юсупов, избалованный щеголь, богатство семьи которого превосходило даже царское, решил шутки ради испробовать на себе известные всему городу чудеса Распутина. Он пожаловался на головные боли, быструю утомляемость и потерю работоспособности, хотя это было полнейшей фикцией. Вот как он описал свое лечение:

«Старец положил меня на диван, встал передо мной и пристально посмотрел мне в глаза. При этом провел рукой по моей груди, шее и голове. Неожиданно он упал на колени и, как мне показалось, начал молиться; его ладони лежали у меня на лбу. Я не видел его лица, потому что голова его была очень низко опущена. Он долго находился в этой позе, затем резко поднялся и начал делать какие-то движения рукой над моей головой. Его гипнотическая сила была огромной. Я по-настоящему ощущал ее тяжесть, и теплая волна разлилась по моему телу. Мне казалось, будто я парализован. Я хотел что-то сказать, но язык не слушался, меня охватил легкий сон. Я видел перед собой только его глаза, от которых исходил странный фосфоресцирующий свет, под конец превратившийся в светящийся круг, в котором растворились его глаза…»

Впоследствии министр внутренних дел Хвостов, а позднее и Протопопов, имевшие дело с Распутиным, стали свидетелями его гипнотической силы, которую тот мог применять не только по желанию тех, кто нуждался в помощи. Будущий начальник полиции Белецкий даже утверждал, будто Распутин брал уроки гипноза у одного профессора. Однако дочь Распутина, Матрена, категорически опровергла это, уверяя, что однажды Распутина захотел посетить известный гипнотизер, который вошел в дом со словами «Мой дорогой коллега!», на что Распутин тотчас выставил его за дверь.

Если верить Матрене, влияние Распутина объясняется силой его воли и веры. Он был убежден, что Бог избрал его наместником в своих делах. Но, по-видимому, сила его внушения образует биологическое силовое поле. Матрена описывает «нервную силу» и «жизнеспособность, которые излучают его глаза, и которые исходят от его чересчур длинных рук». Сам же Распутин говорит о себе, что его тело излучает силу, в которой «погребен» талант.

Если болезни и их симптомы имеют психосоматический характер, то подобная гипнотическая сила может оказаться очень эффективной. При этом собственная сила воли и убедительность Распутина передаются тому, с кем он общается, и овладевают его мышлением и восприятием. Применение «силы, которой наградил меня Бог», объясняет Распутин, «на физически или душевно больного человека предполагает наличие доброты и любви», что в данном случае следует понимать как идею всеобщей добродетели. Первым условием для лечения пациента является вера в Бога: «Очень не просто с теми, кто по-настоящему не верит в Бога. Неверие само по себе болезнь, но вряд ли можно найти человека, которого нельзя было бы убедить или которому нельзя помочь. Вначале я взываю к Богу и говорю себе, что надо возлюбить страдающего человека, и я пытаюсь понять, отчего происходит его страдание. Если его нельзя полюбить, то и нет никаких шансов…»

Сильная воля, интуиция и граничащая с мистикой чувствительность — вот составляющие пророческого дара Распутина, которым он пользовался. Сюда же надо отнести богатый жизненный опыт и скорее эмоциональный, чем рациональный настрой.

Василий Шульгин рассказывал, как однажды, задержавшись в гостях в салоне баронессы Икскюль, Распутин неожиданно вскрикнул: «Я должен уйти… сейчас придет враг… он придет сюда…» Через мгновение в дверь позвонили, и пришел человек, враждебно настроенный по отношению к Распутину.

А в Киеве, подавая милостыню нищенке, Распутин как бы невзначай произнес: «Бедная, она даже не знает, что в эту минуту умирает ее ребенок. Она придет домой и увидит это…» На удивленный вопрос Шульгина Распутин ответил: «Я могу подтвердить, ребенок мертв. Я это видел». Впоследствии выяснилось, что и это предчувствие оправдалось.

Но что могло означать, когда один приехавший в столицу из Сибири монах с удивлением отреагировал на рассказы епископа Феофана о «божьем человеке» Распутине. «Божий человек? — старик покачал головой, — он не настолько безгрешен, чтобы заслужить это имя, судя не только по тому, что рассказывают в его родном селе о привычках Григория купаться с особами противоположного пола. В Казани, где он жил, прежде чем отправиться в Петербург, Распутин наделал немало скандалов, связанных с женщинами, среди них была и монашенка… — Исключено. Наверное, это кто-то другой». Высокопоставленный священник только в задумчивости наморщил лоб. Ведь и правда не подобает аскету вроде Распутина носить шелковые рубахи и наведываться к одиноким женщинам. Но он лишь покачал головой, будто желая тем самым отделаться от сомнений. И тень, которая ненадолго легла на имя Распутина, исчезла вместе с уехавшим монахом. Так что Григорий Распутин вскоре мог снова безмятежно греться в лучах собственной славы.

Своей популярности в Петербурге и сопутствующей славе Распутин обязан своим первым знакомым. Это те почитатели, по большей части женского пола, которые благодаря проповедям и способности исцелять поверили в его святость и сверхъестественное дарование. Многим из них судьба нанесла тяжелые удары, а у Распутина они смогли найти религиозное утешение. Например, некая Е. М. Головина потеряла любимого, в результате у нее развился невроз. В этом случае, как впрочем, и в ситуации с Ольгой Лохтиной и другими своими поклонницами, видевшими в нем последнюю надежду на излечение болезни, считающейся в традиционной медицине неизлечимой, Распутин действовал как «природный целитель», и, в первую очередь, как психиатр.

Помимо гипнотической силы, с помощью которой он оказывал воздействие на пострадавшего, Распутин использовал интуицию, природный ум и крестьянскую хитрость, исходя из обстановки и характера человека. В конечном счете уже не играло роли, в чем причина улучшения самочувствия, чаще всего воспринимаемого как чудо: в силе молитвы Распутина (по этой причине его можно было бы считать святым) или в силе гипноза. Ясно одно: Распутин наделен сверхъестественным даром.

Он не оставлял равнодушными даже тех, кто вовсе не искал знакомства с ним. Григорий всегда и на всех производил впечатление — хорошее или плохое. Кто видел его в первый раз, не мог ошибиться. Распутина вообще не надо было представлять — известность опережала его:

«Я сразу узнала его, потому что по многочисленным рассказам уже получила о нем представление, — рассказывает одна петербуржская дама, познакомившаяся с Распутиным во время званого вечера. — На нем была белая вышитая рубашка навыпуск, у него темная борода, продолговатое лицо, глаза серые, глубоко посаженные. Он словно пронизыват меня взглядом. Он смотрел на каждого так, будто хотел заглянуть в глубь его души. Поражала проницательность его глаз, при этом ты начинаешь чувствовать себя неловко…»

Распутин, очевидно, производил впечатление только на наивных, неопытных или неуравновешенных женщин. Писательнице Надежде А. Тэффи (Бучинской) Распутин сразу не понравился: «Он был в черном русском кафтане из сукна и высоких сапогах, беспокойно переминался с ноги на ногу, присаживался то там, то здесь, вскакивал, задевал плечом соседа и т. д. Он был довольно высоким, мускулистым, казался каким-то строгим. Борода тонкими прядями свисала вниз, а удлиненное лицо, казалось, переходило в еще более длинный мясистый нос.

Взгляд его узко поставленных блестящих глаз, на которые нависали пряди волос, был пронизывающим, но он не был неподвижным, скорее тревожно-блуждающим. Глаза, пожалуй, серые, но так сильно блестели, что казалось невозможным точно определить их цвет. Они были беспокойными. Когда он что-то говорил, то взглядом блуждал по слушателям, будто пытался понять их реакцию — задумались ли они над его словами, нравятся ли они им или вызывают удивление?»

А как реагировали на Распутина мужчины? Французский посол при царском дворе тех лет, Морис Палеолог, встретил Распутина в доме одной аристократической особы и так описал свое первое впечатление о нем: «Темные, длинные и непричесанные волосы, черная окладистая борода, высокий лоб, широкий, бросающийся в глаза нос, крупный рот. Но главное выражение его лица сосредоточено в светло-голубых глазах, блестящих и глубоких, необычайно завораживающих. Взгляд его одновременно проницательный и ласковый, наивный и лукавый, прямой и отвлеченный. Если он во время разговора оживляется, его зрачки загадочно вспыхивают…»

А вот свидетельство Владимира Д. Бонч-Бруевич, историка, по убеждению либерала левого толка, друга Ленина, позже ставшего секретарем в первом большевистском правительственном кабинете: «Мое внимание, прежде всего, привлекли его глаза. Если он смотрел на кого-нибудь сосредоточенно и прямо, в них каждый раз вспыхивал фосфоресцирующий свет. Казалось, Распутин своим взглядом будто прощупывал слушателей. Порой он замедлял речь, растягивал слова, оговаривался, словно думал о чем-то другом, и наконец, начинал сверлить взглядом кого-нибудь из присутствующих, словно желая найти в том поддержку. Во время этого, длившегося порой с минуту взгляда, он говорил так протяжно, что его речь почти прерывалась. Потом он неожиданно брал себя в руки и торопливо продолжал говорить. Я определил, что именно этот пристальный взгляд и производил особое впечатление на присутствующих, особенно на женщин, которые чувствовали себя очень неуютно под этим взглядом, становились беспокойными, но потом робко начинали рассматривать Распутина сами или пытались завести с ним разговор, по крайней мере, уловить хоть что-то из того, что он еще хотел сказать…»

В этих коротких зарисовках первых лет пребывания Распутина в Петербурге в 1904–1907 годах, за несколько лет до его сорокалетия, отражается противоречие между состоянием, в котором находится Распутин, и впечатлением, какое он производит на окружающих. В действительности этот человек объединяет в себе противоречивое и экстремальное, как добро и зло, благородство и вульгарность, бесстрашие и трусость, искренность и ложь, прилежание и лень, философскую глубину мышления и примитивность, скромность и бесстыдство, одухотворенность и низменные чувства, благочестие и жутчайшую распущенность, аскетизм и непристойность.

Кажется, что противоречия страны со всей ее бескрайней широтой и многообразием сконцентрировались в одном этом человеке. И при каждом новом знакомстве проявляется новое из многочисленных качеств Распутина — в зависимости оттого, какой роли от него ожидают.

Вскоре Распутин начинает сознательно пользоваться разными формами поведения. Едва его духовные силы возымеют успех, как он без стеснения переходит на другой уровень отношений и совершает этот переход очень виртуозно (вероятно, осознанно). Настолько виртуозно, что те, кто с ним общаются, теряют контроль над собой и над ситуацией, не замечая, как в действие вступает механизм зависимости.

Хиония Вернадская ушла от неверного мужа, после чего тот покончил с собой. Из-за постоянного чувства вины она уже находилась на грани безумия. «Я больше не могла спать, — признается Хиония, — и я перестала обращать внимание на свой внешний вид, когда выходила из дома. Даже в церкви я не находила утешения, не могла найти покоя с этим камнем в душе. Подруга посоветовала обратиться к одному человеку, всего лишь скромному крестьянину, который, однако, обладает невероятной способностью успокаивать и утешать. Мне захотелось с ним познакомиться.

Раздался звонок. Человек странной наружности поспешно сбросил с себя пальто и быстро подошел ко мне. Он кладет свои руки мне на голову и произносит: „Даже у Господа среди апостолов был один, который повесился. Каково было ему, так, наверное, и тебе…“ Это изречение поразило меня, насколько бы банально оно ни было, оно было произнесено так твердо и убедительно, что эти слова будто притупили мое горе. Мне хотелось вновь увидеться с ним и излечить мою превратившуюся в лед душу, подобно птице, греющей на солнце замерзшие крылья…

Он помогал мне, объясняя, что я не должна брать на себя вину, и что он взял на себя все мои грехи. А тот, кто от него отвернется, потеряет покой.

Он сумел воскресить меня. Я вновь начала жить. Вернулось мое христианское мышление. Я больше не позволяла себе распускаться, и снова посещала церковь. Меня не покидала идея, что Мастер должен полюбить меня, хотя я не чувствовала к нему никакой симпатии.

Когда родители увидели, что благодаря Григорию я вернулась к жизни, они позволили мне вместе с моим сыном сопровождать его до Покровского. Помимо Григория, в купе поезда еще были одна „сестра“ (так Распутин обычно называл своих почитательниц), я и мой сын. Когда все спали, Григорий перебрался со своей полки на мою и осыпал меня ласками, поцелуями, любовными словами. Я была полностью в его власти, и мне ничего другого не оставалось, как считать, что его поведение, слова и даже поцелуи предназначены только для исцеления моей души и служат лишь внешним проявлением его чистой любви, которой я не препятствовала, следуя своим безгрешным мыслям.

И вдруг — помоги мне, Господи! — он сказал, что я должна пойти навстречу его любви и уступить ему, это останется нашей тайной. Он хочет любить меня, как мужчина, — Господи, помоги мне рассказать это до конца! — и он приказал мне вести себя с ним как жена с мужем и удовлетворять все его прихоти. Он был ненасытен в своей страсти. Я все выдержала, но при этом ужасно страдала и не переставала молиться Богу — он-то знает, что я пережила. Меня охватило страшное чувство. Я болезненно ощутила, что все самое дорогое для меня беспощадно уничтожено. А потом я опять увидела, как покорно Григорий падал ниц в молитве. Тогда мои мрачные ощущения сменились новыми сомнениями, за которые я пыталась зацепиться, пока и они не исчезли. Тогда я успокоилась.

На следующий день я увидела, как он пошел к „сестре“, так он называл своих почитательниц, и втайне помолилась за нее. Но затем он вернулся ко мне, объяснив, что никто так не поддерживал те надежды, которые он питал, и что только я правильно понимаю его. На мои многократные вопросы о том, нельзя ли другими средствами избавиться от страданий, а не так, как он это делает, он каждый раз отвечал отрицательно. „Значит, в отличие от других Божьих людей Вы призваны исцелять нас от того первогреха, на который так падко человечество?“ — серьезно спросила я его. Вот его ответ: „Твое определение мне нравится. Ты сказала правду“».

Распутин был в состоянии, в конце концов, убедить таких доверчивых женщин, как эта, в том, что «удовлетворение низменных желаний — процесс, очищающий от грязных чувств и грехов», который устраняет последнюю преграду на пути к высшему блаженству. Поэтому Хиония и не видит «ничего плохого» в том, что Григорий вместе со всеми ходит в общую баню и позволяет «сестре» мыть свое тело (по принципу, что оскорбление как средство самоуничижения ведет к единению с Богом). Это происходит, по мнению Хионии, «из святых побуждений», как и общий сон в доме у Распутиных, когда он в присутствии своей жены разделял ложе с одной из «сестер» (что вначале привело к борьбе за матрацы, а потом, в качестве наказания, к охлаждению гостеприимства непонятливой хозяйки дома).

Если Хиония впоследствии и отвернулась от своего «мастера», потому что благодаря неоспоримым фактам с глаз ее спала пелена иллюзий, превратив женщину в самую жестокую обвинительницу Распутина, другие его почитательницы продолжали верить в то, что Распутин и правда Святой.

Усвоенная им еще с юношеских времен, в период общения с сектой «хлыстов», проповедь, согласно которой путь к спасению души лежит только через «уничтожение плоти», заставляет многих добровольно полностью перейти в его власть, если при первой попытке их «бесов» изгнать не удается, и они продолжают мешать спасению их душ.

Среди тех, кто не сомневается в утверждениях Распутина, будто бы он сам, своим телом, берет на себя грехи других людей и передает им божью милость, потому что «душа попадает в вечность» только через «уничтожение плотских желаний», находится и Акулина Лаптинская. Он встретился с ней, когда та была монахиней. Акулина увидела в Распутине настоящего духовного наставника и сняла с себя монашеские одежды, чтобы служить своему, почти не умеющему писать, господину не только секретарем. Записи, сделанные ею отчасти под диктовку этого дьявольского мужчины, отчасти по собственной инициативе, позволяют подробно ознакомиться с повседневной жизнью Распутина. А то, что для нее осталось тайным, вскоре стало известно из документов тайной полиции, которая не только покровительствовала Распутину, но и следила за ним.

Nomen est Omen[6] — встречи с Распутиным

Вместе с авторитетом Распутина растет и его самоуверенность. Чтобы сойтись ближе с дамами из высшего общества — в этом он отдавал себе отчет — одних простодушных объяснений недостаточно.

Обращение к религиозным аргументам здесь не действовало, как бы убедительно они ни преподносились. Кто бы в этих кругах поверил, что известный епископ Гермоген, и даже царь информированы об используемой Распутиным практике физической любви как средстве самоочищения, в чем он мог так правдоподобно убеждать какую- нибудь робкую служанку? Или что ему ни при каком другом случае, кроме как при совершении полового акта, не откроется видение Святой Троицы, во что бы он мог заставить поверить, например, крестьянскую девушку из своего родного села? Нет, по отношению к образованной даме из общества, которая к тому же имела (корректные) связи с духовенством, Распутин не мог поступать так грубо. Дама, о которой идет речь, пригласила его в свой загородный дом, разумеется, не для того, чтобы найти в Распутине нечто большее, чем собеседника. Религия и мистицизм стали модными темами в петербургском обществе. Для этого и приглашался Распутин.

По ее рассказам, поздоровавшись, он три раза поцеловал ее в губы. Эта имевшая обезоруживающее действие простота уже не раз помогала ему. Когда же последующая беседа не пошла в желаемом (для Распутина) русле, он начал нервно теребить бороду, и наконец, спросил, не хочет ли его собеседница что-то сказать или в чем-то признаться ему. Дама ответила отрицательно. Он встал и начал беспокойно ходить по комнате из угла в угол, этим выражая свою беспомощность. Неожиданно остановился и откровенно признался: «Знаете, я действительно умею любить». Вначале его собеседница сделала вид, будто не расслышала. Когда же Распутин настойчиво повторил то, что он сказал, женщина вышла из комнаты. Тогда Григорий попытался воздействовать на нее как на «дочь божью». Это она тоже отклонила на том основании, что он не священник и не может благословить ее — мысль, которая, очевидно, до сих пор вряд ли кому-то приходила в голову. Даже уверения Распутина, что он якобы обладает даром, который значит гораздо больше, чем сан священника, не принесли пользы. И Распутину пришлось сдаться.

Впрочем, его аргументы значили, вероятно, гораздо больше, чем просто попытка обосновать отвергнутые заигрывания. Распутин явно находился под влиянием полученных в юношеские годы впечатлений от секты. Хотя он и не считал себя причастным к «хлыстам», их мышление до такой степени засело у него в голове, что духовные сферы становились идеально доступными после преодоления физических преград или, по крайней мере, преодоление физических преград способствовало их достижению. Распутин пытался быть лидером в беседе, как и подобает «старцу» по отношению к «ученикам». Он старался утвердить этот авторитет по отношению к другим, как правило, представителям женского пола, физически подчиняя их себе.

Городское общество, где Распутин поначалу был новичком, постепенно развратило его. Так, например, он перенял некоторые аргументы своих поклонниц — аргументы, с помощью которых те старались оправдать свою готовность принадлежать Распутину перед ним и перед Богом. Распутин усвоил их теории — о добродетельной любви, подаренной Богом, о любви, освобождающей от плотских страстей (для высшего блаженства). Эти теории хорошо укладывались в его религиозную концепцию, они способствовали приближению к нему «жертв», над которыми он потом мог издеваться.

В глубине его души все еще тлела искра некогда страстного желания черпать силы в аскетической жизни, о чем можно догадаться, наблюдая за его длящимися часами медитациями. Похоже, что Распутин и в самом деле верил в услышанную им во время посещения Афона легенду о том, что якобы крест Господень возник из дерева, посаженного Лотом — тем самым Лотом, который находился в греховной связи с собственными дочерьми: «Даже сам Господь не боится возвеличивать такие грехи! Лот виноват, что поддался великому соблазну, но он покаялся. И Бог его простил — это значит, что даже дьявола можно спасти…» — заверял Распутин своего знакомого Меньшикова. Но даже резкие замечания Меньшикова, что эту историю невозможно найти в Библии, и предположение, будто «греческие монахи знают, что могут внушить русским паломникам все, что угодно», кажется, не смогли разубедить Распутина.

Насколько возросла самоуверенность Распутина уже в первые годы его пребывания в Петербурге, рассказывает Владимир Бонч- Бруевич, знакомый Распутина. Григорий Распутин впервые пришел в салон, принадлежащий аристократической семье Икскюль, интересовавшейся религией.

«Свободно и непринужденно он вошел в салон, порог которого никогда не переступал раньше, и, проходя по ковру, обратился к хозяйке дома: „Ну, моя дорогая матушка, у Вас здесь все стены увешаны как в музее, а при этом одной только картины хватит, чтобы накормить пять голодающих деревень. Радостно видеть, как тут живут, в то время как там молодые мужики умирают от голода…“. Когда его представляли другим гостьям, он обычно сразу задавал вопрос: „Замужем? А что твой муж? Почему ты пришла одна? Если бы вы были вместе, я смог бы видеть, как ваши дела, как вы живете…“».

Даже у графини Игнатьевой, супруги советника царя Александра III, Распутин, пользуясь своим авторитетом, вел себя совершенно бесцеремонно. Разумеется, она сразу же не понравилась ему, потому что при приветствии смерила его пренебрежительным взглядом, да еще в удивлении приподняла брови, а ее «Очень рада» было произнесено с явной недоброжелательностью и высокомерием. Когда же она стала советовать присутствующему там другу Распутина, епископу Царицына, подчиниться только что принятому решению Синода и уехать из Царицына, Распутин не выдержал и вмешался. Он с угрожающим видом подошел к Игнатьевой, злобно сверкнув на нее глазами, и закричал: «Я тебе говорю, прекрати! Я, Григорий, говорю тебе, он останется в Царицыне! Усвоила? Ты слишком много на себя берешь, а при этом ты — всего лишь обыкновенная женщина…»

Впечатление, какое производил Распутин на своих современников, становилось все более противоречивым, а мнения о нем все более расходились. Имевшая склонность к мистике царица после первой встречи с Распутиным в конце 1905 года была так потрясена его религиозностью, что захотела познакомить с ним свою подругу и придворную даму Анну Танееву.

По сравнению с другими, как правило, из аристократических семей придворными дамами, Анна была совершенно нетипичной фигурой для свиты царицы. Полноватая, крестьянского типа, она отличалась добродушием, наивностью и глубокой религиозностью, и в силу своего узкого кругозора, крайней доверчивостью.

Ее представили царице Александре Федоровне как дочь честолюбивого чиновника имперской придворной канцелярии Танеева. Сначала ее приглашали к царице для совместного музицирования, потому что Александра, как и Анна, любила играть на рояле. Порой они пели дуэтом — у Анны был альт, у царицы — сопрано (впрочем, вначале они пели и для гостей, что позже категорически запретил Николай). Можно было заранее предугадать, что Анна придет в полный восторг от Распутина. Вот как она описала их первую встречу: «Милица Николаевна пригласила меня и назвала день, когда должен приехать Распутин. Я очень волновалась в предвкушении знакомства с таким человеком. Милица Николаевна мне заранее сказала: „Просите его обо всем, о чем хотите, он прочитает молитву — он может обо всем молить Бога“.

Распутин прибыл в простом черном сибирском казакине. Я была словно загипнотизирована его пронизывающим взглядом. Здороваясь, он поцеловал Милицу Николаевну, затем нас представили друг другу. Он стал меня расспрашивать, чем я занимаюсь, где живу и т. д. Потом я его спросила, поскольку уже была обручена, но еще плохо знала своего жениха, — а свадьба уже недалеко, — стоит ли мне выходить замуж. Он ответил, что советует мне выйти замуж, но этот брак не будет счастливым. Разговор продолжался не более десяти минут…»

Немного позже Анна Танеева вышла замуж за Вырубова, но уже через месяц развелась с ним. Будучи пьяным, он избил ее. Из-за грубости супруга и недостатка опыта общения с женщинами нормальных супружеских отношений у них не получилось. Принимая во внимание покровительство царицы Александры, организовавшей свадьбу для своей близкой подруги, крушение этого брака казалось особенно неприятным. Сама же Александра Федоровна принялась с удвоенной энергией оказывать своей придворной даме психологическую поддержку. В дальнейшем Вырубовой, эта фамилия осталась у нее до конца жизни (царица же называла ее просто Аней), пришлось играть роль посредницы между Распутиным и царицей.

Спустя год после их первой встречи Анна Вырубова случайно увидела Распутина на улице. «Я была счастлива снова видеть его, мне ужасно хотелось прийти к нему и рассказать о своем несчастье. Ведь в то время многие в Петербурге доверяли ему и просили у него духовной помощи…» — вспоминала она позже.

Анна Вырубова стана самой ярой поклонницей и защитницей Распутина во всех предъявляемых ему обвинениях, и до самой смерти, а она пережила Распутина на несколько десятилетий, оставалась на его стороне. Ее непоколебимая вера в святость Григория была основана на тех примерах, о которых она знала задолго до знакомства с ним. Правильность его предсказания относительно ее замужества лишний раз убедила в том Анну: «Я расскажу об одном случае, который объяснит, какое у него было чутье — пусть каждый назовет это, как ему хочется. Я вспоминаю, как однажды в церкви к нему подошел мужчина и попросил помолиться за одного из заболевших членов семьи. „Ты должен об этом просить не меня. Помолись лучше Святой Ксении!“ — ответил ему Распутин. На что мужчина с удивлением вскрикнул: „Откуда Вы могли знать, что мою жену зовут Ксения?“ Я могла бы привести сотни подобных примеров. Но даже если их еще как-то можно объяснить, намного удивительнее его предсказания о будущем, которые сбывались».

В 1907 году Распутину исполнилось тридцать восемь лет. Чем выше взбирался он по общественной лестнице (последняя ступень ее вела в Царский Дворец), тем более критичным и пристальным становился контроль над его поведением, внешностью и любым из жестов — будто всем хотелось проанализировать с критических позиций появление этого карьериста и задаться вопросом: А что в нем особенного? Как он этого добился? И не ошибка ли все это? Неоднозначны и высказывания о нем.

A. Сенин, односельчанин Распутина: «Он ходит, как обычный сибиряк. У него худое, заостренное книзу лицо, обрамленное длинной темно-каштановой рассыпающейся бородой, большой нос, грубые черты лица, выдающиеся скулы, глубоко посаженные зеленоватые глаза, болезненно бледный цвет лица, каштановые, подстриженные „под горшок“ волосы. Пальто из сукна и высокие, узкие вверху лакированные сапоги…»

И. П. Меньшиков, его знакомый и в некоторых вопросах скептически настроенный по отношению к Распутину собеседник: «Болезненно-злобное выражение лица, нервный и беспокойный, сияющие глаза, елейная манера говорить, нечто среднее между безгрешным монахом и бичующим пророком. Бьющий ключом поток афоризмов, часто загадочного характера…»

B. Н. Коковцов (министр финансов, а позже председатель совета министров): «Мне было неприятно отвратительное выражение его глубоко посаженных и близко поставленных глаз, которые казались стальными. Они насквозь пронизывали меня, будто Распутин хотел приговорить меня к смертной казни. Возможно, он только проверял. Для полноты впечатления ему не хватало рубашки заключенного с характерным четырехугольником на спине…»

Е. Ф. Джанумова — вначале поклонница, а потом противница Распутина: «Его глаза словно въедаются в своего визави и просверливают его до основания. При этом от него исходит что-то гнетущее. И это что-то, словно материализовавшись, овладевает вами. Вместе с тем, его глаза излучают добро — но все же в них есть нечто лживое и противоречивое. Но каким жестоким может быть его взгляд — и страшным, когда Григорий разгневан…».

Арон Симанович, знакомый Распутина, еврей, который использовал влияние Распутина в интересах еврейских кругов: «Пронизывающий взгляд его светло-серых глаз исподлобья казался притягательным и обезоруживающим. При этом становилось как-то неприятно. Его густые каштановые волосы тяжелыми прядями спадали вниз. На лбу у него была шишка[7], которую он тщательно прикрывал несколькими прядками волос, для чего всегда носил с собой расческу, непрестанно причесывая свои длинные блестящие, часто намазанные бриолином волосы. Борода обычно выглядела неаккуратной. У него был большой рот, а от зубов остались лишь темные пеньки…»

Чем известнее становился Распутин, тем с большей иронией судачили о нем. То говорят, что его одежда покрыта пятнами, сапоги вымазаны дегтем, а под ногтями грязь, то начинают подтрунивать над его щегольским видом, а скорее над усилиями приобрести таковой, — начищенные сапоги, шелковые рубашки, меховая тужурка — в общем, посмеиваются над «крестьянином с надушенной бородой и маникюром».

Трудно сказать, как нужно было одеваться Распутину в его лучшие времена, когда он вызывал всеобщую зависть и подозрение, чтобы удовлетворить русское общество. Это сложно любому выходцу из низов. Феноменальная карьера человека, вышедшего из низших слоев общества и поднявшегося на головокружительную высоту социальной и властной пирамиды, давалась нелегко и Распутину. Каждое его действие априори становилось объектом критики, он все равно наступал кому-нибудь на любимую мозоль, и не имело значения, пытался ли он приспособиться к новому окружению, меняя одежду и поведение, или оставался верным своему сословию. Из-за противоречивого отношения к нему с одной стороны, почитателей, с другой, — тех, у кого он вызывал презрение и насмешку, вокруг него кипели страсти и несовместимые друг с другом чувства — от любви до ненависти.

Распутин реагировал на это спокойно. Не удивительно: ведь его власть росла. Он вращался в высших кругах. Между тем, пожертвования его покровителей (покровительниц) и почитателей (почитательниц) — всех тех, кому он каким-то образом помог или, по крайней мере, попытался это сделать, — обеспечили ему материальное благосостояние. Он ни в чем не нуждался. Находясь в таком положении, Распутин смог привезти из Сибири в столицу сначала старшую, а потом и младшую дочь, чтобы они ходили здесь в школу и помогали по дому (жена и сын остались в Покровском). Кроме дочерей, с ним жила Акулина Лаптинская, преданная Распутину, как «божьему человеку», молодая женщина, монахиня, выполнявшая функции секретарши.

Создав себе такую жизнь, Распутин мог хладнокровно реагировать на разного рода нападки и насмешки. Он гордился своим положением. Оставался верным своему стилю, подчеркивал свое происхождение, продолжая носить подпоясанные рубахи и заправленные в сапоги брюки, — но только из более дорогой ткани, чем у обычного крестьянина, — этим он будто хотел сказать всем: «Я — крестьянин и горжусь тем, что смог добиться в городе уважения и признания». Но временами, пытаясь доказать всем свое предназначение как «божьего человека», Распутин менял стиль, надевая одежду монаха, в зависимости от личности посетителя и ожидаемого эффекта от встречи. Большая часть светской одежды Распутина, будь то шелковые или вышитые рубашки и необычные пояса, была подарена ему почитательницами или покровительницами. Ни на одной из фотографий тех лет Распутина нельзя увидеть ни в каком другом обличим, кроме как в одном из этих двух нарядов.

Вкусы Распутина и его манера есть оставались неизменными, крестьянскими. «Обычно он ест на кухне, — рассказывал его сосед. — Он сидит во главе стола, вместе с прислугой, с одной стороны от него — существо крестьянской наружности в черном платье и белой косынке, с другой стороны — небольшой темный мужчина, вероятно, секретарь, затем монахиня, потом служанка и еще маленькая девочка в коротком коричневом платье. Все едят суп деревянными ложками из одной большой миски…»

«Распутин, — продолжил рассказ „небольшой темный мужчина“ — Симанович, — редко пользовался столовыми приборами. Вместо того чтобы есть с ножом и вилкой, он орудовал в тарелке пальцами. Больше всего любил брать хлеб рукой, обмакивать его в уху, вынимать и делить между всеми сидящими за столом. Иной раз это выглядело очень неаппетитно…»

Русский историк Амальрик объясняет это обычаем, принятым в восточных странах и вполне приемлемым даже в высшем обществе. Например, персидский шах, будучи официальным гостем на банкете у царя Александра III, согласно обычаям своей страны, пальцами стянул с тарелки своей соседки (царицы Марии Федоровны) особенно соблазнительный кусочек и отправил себе в рот.

Хоть Распутин и получал от своих поклонников деликатесы, вроде икры, дорогой рыбы и фруктов, по словам Симановича, дома у него всегда были только картошка, кислая капуста и черный хлеб, а также темное соленое печенье. Он не ел мясо и сладости, предпочитая овощи.

Если в еде он остался верен своим привычкам еще с паломнических времен, то отношение к вину изменилось. Отдавая предпочтение мадере, он пил и другие сорта красного вина, с годами все больше и больше, — а вот водку старался не употреблять. Минеральной воде предпочитал природную воду или квас, но основным его напитком был чай. Курить Распутину не нравилось, и он ненавидел, если кто-то курил в его присутствии.

Его приверженец и, о чем уже упоминалось, друг, иногда выполнявший функции «секретаря», Арон Симанович, рассказывал о педантичной чистоплотности Распутина, полагая, что обвинявшие его во внешней неопрятности, по-видимому, проводили аналогию с его «грязной душой». Но это не соответствовало действительности. Распутин с удовольствием ходил в баню (как в Петербурге, так и у себя дома, в Покровском), был там завсегдатаем, что вполне соответствовало сибирским обычаям. Но как видно из других примеров, рассказы Симановича можно считать правдоподобными лишь с большой натяжкой.

Распутину недоставало не только знания правил общественного этикета, но и возможности приспособиться к ним. Общение с выходцами из различных слоев общества привело к появлению в его поведении более изощренных форм хитрости: так например, сознавая, что его воспринимают как простого неотесанного сибирского крестьянина, он подчас бесцеремонно вел себя в аристократических салонах, в своем хамстве не обращая внимания на присутствие весьма уважаемых хозяев дома; в то же время по отношению к простым людям, и в первую очередь, к крестьянам из его родной деревни, он вел себя корректно, не позволяя грубых слов.

Тем не менее, скандальный сибиряк берет на себя смелость и подает в имперскую канцелярию прошение об изменении фамилии. Причина поступка ясна: фамилия «Распутин» (от слова «распутство») кажется ему иронией судьбы и плохим знаком для человека, находящегося на границе между святостью и распутством. И он решил перехитрить судьбу, выпустившую его в жизнь с таким именем.

Интересно официальное обоснование, которое Распутин подыскал для прошения, поданного им 15 декабря 1906 года в придворную канцелярию в рукописной форме (очевидно, написанное одним из его помощников) и подписанное всего лишь именем Распутина, без фамилии:

«Нижайшее прошение.

Ваше императорское Величество, я проживаю в селе Покровском и ношу фамилию Распутин, в то время как многие другие жители моего села имеют такое же имя, из-за чего могут возникнуть недоразумения. Нижайше уведомляю Ваше Императорское Величество и прошу, дабы повелено было мне и моему потомству именоваться по фамилии „Распутин Новый“.

Вашего Императорского Величества верноподданный Григорий.

Прошение крестьянина Тобольской губернии Тюменского уезда села Покровского Григория Ефимовича Распутина от 15 декабря 1906 года».

В документах придворной канцелярии, занимавшейся адресованными царю прошениями, можно найти сделанные от руки заметки, свидетельствующие о затруднительном положении, в которое Распутин поставил имперских служащих. Принято ли иметь двойное имя? Насколько это оправданно? Срочно запрашивается информация о нем из Тобольска, а заодно выясняется, нет ли каких-либо обвинений против Распутина. Однако несмотря на обвинения, слухи и подозрительные факты, еще с юных лет подпортившие репутацию Распутина, из-за недостатка улик в картотеке судимостей его имя не значилось.

11 января 1907 года директор канцелярии и государственный секретарь Будберг подготовил соответствующий документ, который был передан министру финансов, вероятно, занимающемуся этими вопросами:

«Его Императорское Величество по моему нижайшему сообщению относительно прошения крестьянина Григория Распутина (…) соблаговолил удовлетворить его ходатайство от 23 декабря 1906 года и милостиво позволить ему (здесь продолжение „со своей семьей“ вычеркнуто) впредь именоваться Распутин-Новый».

Это двойное имя было зарегистрировано актом от 7 марта 1907 года в журнале регистрации села Покровское, которое все еще оставалось официальным местом жительства Распутина, и где он бывал примерно дважды в год.

Однако это ничего не изменило. Распутин как был «Распутиным», так им и остался.

Расцвет

Подавая прошение об изменении фамилии, а точнее об ее удлинении, Распутин во второй раз (впервые это произошло в 1905 году) встретился с императорской четой. Даже если между этим фактом и подачей прошения не существовало связи, то на быстром и положительном решении этого дела, принятом «по его высочайшему желанию», безусловно, сказалось. 18 июля 1906 года царь писал в своем дневнике:

«Вчера мы ходили в Сергеевку (церковь) и видели там Григория».

А 13 октября того же года в его дневнике сделана следующая запись:

«Григорий пришел в шесть пятнадцать и принес нам икону Святого Симеона Верхотурского[8]. Он виделся с детьми и беседовал с нами до семи пятнадцати…»

Примечательно, что этот, в сущности, первый визит к царю — первая встреча состоялась в ноябре 1905 года по окончании богослужения и продолжалась всего несколько минут — произошел благодаря рекомендательному письму. Царь получил письмо от некоего священника Медведева, проживающего в Петербурге, у которого в то время жил Распутин. Письмо содержало просьбу о предоставлении аудиенции сибиряку Распутину. Тот якобы хотел передать царю упомянутую икону. Как впоследствии выяснилось на допросах, Медведев этого письма никогда не писал, и вопрос о том, не сам ли Распутин его сотворил с чьей-то помощью, и если да, то с какой целью, — так и остался открытым.

Глубоко верующий государь, очевидно находясь под впечатлением от переданной ему в дар иконы, и в самом деле пригласил Распутина в свой дом. Дети в это время готовились ко сну. И вдруг сибиряк открылся им совсем с другой стороны. Он не был похож на Распутина, которого знал весь город. Он говорил с ними о Боге, шутил и рассказывал старые русские сказки — о Бабе Яге, о неверной принцессе, превратившейся в утку, о сером волке и медведе с деревянной ногой…

Дети пришли в восторг от необычного гостя, контрастирующего с их всегда покорными слугами в элегантных ливреях и как обычно скучным распорядком дня. Растроганные родители наблюдали эффектную сцену прощания Распутина с детьми, когда тот благословил их. Из-за многочисленных слухов, роящихся вокруг личности Распутина, противоречащих не только сложившемуся у его почитателей представлению о нем. как о Старце, посланном Богом, но и тому впечатлению, которое он произвел на царя и царицу, Николай решил обратиться к тогдашнему министру внутренних дел и Председателю Совета министров П. А. Столыпину с просьбой присмотреться к Распутину. Поскольку и царица Александра находилась под глубочайшим впечатлением от сибиряка, и ее черногорские подруги пребывали в восторге от его духовности (см. упомянутую выше запись царя от 9.12.1906 года: «Милица и Стана обедали у нас. Весь вечер рассказывали нам о Григории…»), государю нужно было непредвзятое мнение лояльного доверенного человека, чтобы устранить сомнения, препятствующие дальнейшему общению с Распутиным из-за возможности быть скомпрометированным. Николай II пишет Столыпину:

«Петр Аркадьевич, на днях я встретил крестьянина из Тобольской губернии, Григория Распутина, который принес мне икону Святого Симеона Верхотурского. Он произвел настолько глубокое впечатление на Ее Императорское величество (царицу) и на меня, что наш разговор вместо пяти минут продолжался больше часа[9]!

В скором времени он вернется в свое родное село. Я бы очень хотел увидеться с Вами и благословить Вашу больную дочь[10] этой иконой.

Очень надеюсь, что у Вас найдется несколько минут для встречи с ним на этой неделе.

У него следующий адрес: Санкт-Петербург, 2-я Рождественская, 4[11].

Он живет у священника Ярослава Медведева.

Супруга бывшего губернатора Балясного написала письмо ее Императорскому величеству (царице), в котором просила о повышении жалованья тридцатилетней жене Мужика. У них большая семья, и они живут в нужде.

Преданный Вам Николай.

Петергоф, 16 окт. 1906 г.»

В то время, когда государь, пытаясь положить конец беспорядкам, возникшим в результате поражения в войне с Японией, ввел конституцию и учредил Думу, энергичный министр внутренних дел и Председатель совета министров Петр Столыпин был для Николая не только оплотом стабильного правления, но и личной опорой. Исходя из своей оценки внутриполитического положения в России, которое в данный момент было настолько взрывоопасным, что, если не начать проведение длительных эволюционных преобразований, могло перерасти в революцию, он решительно приступил к работе над созданием стабильных основ общественного порядка.

Гармоничные экономические и общественные отношения не могли способствовать революционной пропаганде, лишив ее почвы. Перераспределение земли, переселение, что предоставило бы крестьянам возможность обрабатывать земли в малонаселенных районах, освобождение сельского населения от бремени крестьянской общины и предоставление им выгодных кооперативных кредитов должно было одновременно обеспечить независимость преобладающего в количественном отношении крестьянского сословия, привести к повышению его жизненного уровня, а также к освоению и обработке ранее не освоенных территорий.

Обширная программа реформ Столыпина, распространяющаяся и на другие сферы жизнедеятельности государства (например, борьба за равноправие дискриминированного еврейского населения, нелегальное антиправительственное движение которого материально поддерживалось американскими единомышленниками) была рассчитана не на одно десятилетие. Она по праву давала ее инициатору повод надеяться, «что страна, если только она на этой фазе своего развития не будет разрушена войной, сможет в будущем противостоять всем потрясениям, как внутренним, так и внешним…»

Этот путь развития, являющийся продолжением экономического и финансового плана Витте и ведущий к постепенной стабилизации в стране, ослабленной агитационной деятельностью, демонстрациями и политическими убийствами, позволяет признать правоту Столыпина.

Немецкие и французские эксперты в области экономики, побывав в России того времени, писали о процветании, которое ожидало Россию: «Если она и дальше будет развиваться подобным образом, то вскоре превратится в сильнейшую державу в Европе» или, как говорили в Германии, станет «непобедимой». Кайзер Вильгельм II, встретившись с новым Председателем Совета министров России, сразу оценил его и в беседе с государем признался: «Если бы у меня был такой человек, с ним я бы завоевал всю Европу».

Сохранение внутреннего спокойствия в стране в то время давалось слишком дорого. Столыпин бескомпромиссно боролся с нарушителями общественного порядка. Анархисты и заговорщики, а также зачинщики беспорядков и забастовок жестоко наказывались. Он не знал компромиссов, на первом месте для него всегда было соблюдение порядка и покоя, а не сострадание. Его военно- полевые суды были призваны запугивать тех, кто еще пытался использовать в своих целях беспорядки и извлекать из них политическую выгоду. Только, когда причины справедливого недовольства и критики правительства будут устранены, можно подумать об ослаблении охранных и полицейских мероприятий: «Вы хотите больших потрясений, а мы хотим сильной России!» — кричал он в парламенте своим критикам, которые отказывались поддержать его реформы и законы. Но, признанный реакционным, политик встречает сопротивление не только в либеральных и левонастроенных кругах. У консерваторов он тоже приобретает противников, поскольку в ходе реструктуризации многие из них лишились своих привилегий.

12 августа 1906 года, того года, когда начала работу первая Государственная Дума, а в городе Петербурге и его окрестностях было объявлено чрезвычайное положение для сохранения спокойствия и порядка, в три часа дня у входа в дом министра внутренних дел на Аптекарском острове взорвалась бомба. Находящийся на посту молодой часовой увидел, как у его товарища оторвало голову. Это была не единственная жертва: всего убито 27 человек, 23 — тяжело ранены, некоторые из них — смертельно. Сам министр остался невредим, зато от взрыва пострадали его дети — один из сыновей и дочь, получившая неизлечимую травму ног.

Неподкупность и лояльность Столыпина вынудили его быть откровенным с государем. Все, что выходит за пределы его политической компетенции или может каким-то образом скомпрометировать царя, Столыпин старается от него скрыть. Его первое впечатление о Распутине оказалось не таким положительным, как ему хотелось бы иметь в угоду Николаю, но Столыпин не захотел огорчать царя, пока не появились конкретные на то основания.

«Я глубоко сожалею о захватившем православную церковь кризисе, свидетелем которого в настоящее время Вашему Величеству довелось стать», — в такой завуалированной форме Столыпин описывает свою первую встречу с Распутиным. Появившиеся во многих рассказах утверждения о том, что дабы Столыпин сам позвал Распутина, чтобы тот помолился у постели его больной дочери, — вероятнее всего один из вымыслов, которыми так богата русская мемуарная литература. В любом случае, Столыпин сначала не мог выдвинуть против Распутина ничего конкретного и решил из вежливости утаить от царя, насколько несимпатичен ему сибирский мужик. Однако, пока никто не подозревал, какими злейшими врагами вскоре станут Столыпин и Распутин.

Распутин и царская семья

В середине 1907 года для Распутина наступил решающий момент в жизни, когда царская чета, и прежде всего царица, пришли к осознанию его бесспорной необходимости. Вот что пишет здравомыслящая, отнюдь не подверженная влиянию Распутина, сестра царя Ольга Александровна о том, свидетелем чего ей довелось стать:

«Алексею едва исполнилось три года, и он упал во время игры в парке Царского Села. Он даже не заплакал, рана на ноге была небольшой, но ушиб вызвал внутреннее кровотечение, и несколько часов он страдал от ужасных болей. Царица позвала меня, я тут же пришла к ней.

Это был первый кризис из множества других, последовавших за ним. Бедное дитя лежало перед нами, скорчившись от боли, нога ужасно распухла, под глазами темные круги. Врачи были беспомощны. Они с испугом смотрели на это, как и все мы, и долго шептались. Казалось, ничего нельзя сделать, и через несколько часов они совсем потеряли надежду. Было уже поздно, и мне посоветовали уйти.

И тут Аликс (царица Александра) отправила сообщение Распутину в Петербург. Он приехал во дворец после полуночи. Утром я не поверила своим глазам: малыш был не только жив, но и здоров. Жар пропал, глаза ясные и светлые — и ни следа от опухоли на ноге! Ужас вчерашнего вечера казался невероятным кошмаром. От Аликс я узнала, что Распутин даже не дотронулся до ребенка, а только стоял в ногах у его кровати и молился…»

Генерал-майор Воейков, дворцовый комендант, подтвердил «чудо», которое Распутин, очевидно, совершил: «С первой минуты, когда Распутин появился у кровати больного престолонаследника, состояние ребенка улучшилось. Очевидно, было достаточно, чтобы Распутин пробормотал несколько молитв и поговорил с Алексеем…»

Для склонной к мистике царицы в этом нет никаких загадок. Ей все понятно: Распутин вылечил Алексея молитвами, потому что он святой человек, посредник между Богом и миром, и его молитвы исполняются. Никто и ничто больше не может ее заставить отказаться от этого мнения.

Даже врачи Алексея, которые всей душой ненавидят Распутина, признают, что с приходом Распутина состояние Алексея значительно улучшилось.

«Не только я лично сталкивалась с этим, — рассказывала Ольга Александровна, — но и лечащие врачи вынуждены были признать это чудо. Профессор Федоров, выдающийся специалист, который лечил Алексея, многократно подтверждал мне это…»

Придворная дама Е. Н. Оболенская, отнюдь не сторонница Распутина, которую из-за критического отношения к нему вскоре отстранили от Двора, присутствовала при нескольких подобных приступах у царевича Алексея. Вот что она вспоминает о споре врачей в период кризиса: «Они признались, что не могут остановить кровотечение. Тут появился Распутин. Всего несколько секунд он провел у постели больного — и кровотечение прекратилось…»

Джанумова утверждает, что Распутин мог оказывать воздействие и на расстоянии. Однажды она была на одной вечеринке с ним. Вдруг раздался звонок, и Распутина пригласили к телефону. Он взял трубку: «Как? Алеша, не спит? У него болят уши? Позовите его к телефону… Что такое, Алеша, ты перепутал ночь и день? У тебя что-то болит? Оставь эти глупости. Быстро иди в постель. Ухо у тебя вообще не болит, это я тебе говорю. Ты слышишь? Спи!»

Через четверть часа вновь зазвонил телефон. У Алексея больше ничего не болело, он мирно спал. Распутин же объяснил свое воздействие на Алексея не собственным даром, а силой молитвы. В другом случае он так ответил на крик царицы о помощи, отправленный ему в виде телеграммы (в телеграмме он пользуется таким же простым фамильярным обращением, как и при личном общении с ней):

«Дорогая мама!

Я получил Твою телеграмму. Не огорчайся, милосердие божье приходит не к грешникам, оно приходит от молитв. Верь, и царевич будет спасен. Я сам непрерывно молюсь, но что я еще могу сделать? У человека нет никого, кроме Бога…»

Классическим примером, объясняющим безграничное восхищение Александры Распутиным, является следующий эпизод. У Алексея началось сильнейшее носовое кровотечение, что всегда представляет опасность для больных гемофилией. Поезду, в котором везли престолонаследника, приказали вернуться в Царское Село. «Я видела, с какой осторожностью ребенка перевозили из поезда во Дворец и несли в его комнату, — рассказывает Анна Вырубова. — Его лицо было словно из воска. Из ноздрей торчали окровавленные ватные тампоны. Профессор Федоров и доктор Деревенко заботились о нем, но не могли даже уменьшить кровотечение. Когда же они захотели применить последнее средство, для чего им нужно было раздобыть железу морской свинки, царица попросила меня позвать Распутина. Он приехал, вместе с царской четой зашел к Алексею, перекрестил царевича, сказал родителям, что это не опасно, и что они должны успокоиться — повернулся и ушел. Носовое кровотечение прекратилось. Врачи сказали, что для них это абсолютно непонятно. Но это факт».

Как смог Распутин это сделать? Для царицы подобного вопроса не существовало. В ее глазах Распутин был Святым и мог с помощью одной лишь молитвы совершить медицинское чудо — ведь Святые, говорят, без чудес не обходятся. Эта точка зрения вполне соответствует той тривиальной истине, что каждый верит в то, во что хочет верить (и наоборот). А царица Александра по своей сути и мышлению была склонна к уходу от реальности в мир мистики и религии.

В 1907 году царице исполнилось 35 лет. У нее давно сформировалась своя жизненная позиция, свои взгляды, и уже никто и ничто не смогли бы заставить ее отказаться от избранного пути. Урожденная принцесса Аликс Гессен-Дармштадская, дочь Великого герцога Людвига IV и английской принцессы Алисы, она была воспитана в строгих традициях придворного этикета, установленных королевой Викторией, ее бабушкой по материнской линии. Аликс рано увлеклась протестантской религией. Еще в девические годы вместо мечтательных текстов в ее дневниках появлялись меланхолические молитвы. Королева Виктория мечтала видеть ее будущей королевой Англии и Ирландии, замужем за своим внуком, Эдди. Но принцессе Аликс он не нравился, и даже если бы после его смерти ей бы и мог понравиться престолонаследник Георг (позже ставший королем Георгом V), было слишком поздно — она давно влюбилась в русского престолонаследника Николая Александровича.

Как много значила религия для юной Аликс, видно из следующего факта: она совершенно серьезно решила подробно изложить престолонаследнику в письме, что не может выйти за него замуж по конфессиональным соображениям, потому что, как будущая царица, вынуждена будет отказаться от своей религии и принять православие. А значит, надо отказаться и от шумных ночных балов в красивейшем в мире городе на Неве, от флирта с очаровательным престолонаследником, который блестяще говорил на ее родном языке и сумел ввести ее в тот великолепный мир, о котором она раньше даже представления не имела? Но, как мы знаем, этого не случилось: в конце концов, победил Николай, убедив принцессу поменять свои взгляды (правда, перед этим ему пришлось сломить и длительное сопротивление своих родителей[12], противившихся этому браку).

Но единственная объективная причина, которая могла бы помешать этому союзу, во внимание не принималась — Аликс была носителем гемофилии, унаследованной от королевы Виктории.

Только в узком семейном кругу принцессы Аликс четверо родственников (мужчин) стали жертвами этой болезни. Дефект появился в роду из-за таких дегенеративных явлений, как браки между двоюродными братьями и сестрами, что по брачным законам династии Романовых было совершенно невозможно.

Поскольку эта наследственная болезнь тогда уже была идентифицирована и нередко встречалась в английском королевском доме, ни одна из ее носительниц не имела права выходить замуж за престолонаследника, чтобы исключить риск появления на свет больного гемофилией сына (эта болезнь проявлялась только у наследников-мужчин в форме дефицита свертывания крови). Даже если Англия и Гессен проигнорировали этот факт, то кажется совершенно непонятным, как он мог ускользнуть от представителей Дома Романовых. Появившиеся позже в исторической литературе догадки о том, что этот брак, якобы, был ловко подстроен прусской стороной, задуман еще самим Бисмарком, чтобы естественным образом ослабить русскую династию, лишены оснований. Во- первых, Бисмарк к моменту обручения Аликс и Николая в 1894 году уже был лишен власти кайзером Вильгельмом II, а во-вторых, кайзер Германии всего лишь разговаривал с обоими робкими молодыми людьми при их обручении, что никак не могло повлиять на их решение.

Даже королеву Викторию невозможно упрекнуть в этом: она, бесспорно, делала все, чтобы отговорить Аликс от этого брака. Хотя, конечно, из других соображений, а вовсе не для того, чтобы предостеречь русскую династию от ужасных последствий наследственной болезни иностранки.

В 1894 году состоялось обручение двадцатишестилетнего царевича Николая с принцессой Аликс, писаной красавицей, моложе его на четыре года. И полной неожиданностью стала состоявшаяся в том же году свадьба. Царь Александр III умер, и престолонаследник сменил его, будучи уже женатым. Но ни Николай, ни Александра не были готовы к столь неожиданной для них новой роли.

«Александре с трудом далось вступление в ее новую роль, — согласился с этим великий князь Александр Михайлович. — У ее свекрови, урожденной принцессы Дагмар Датской, а ныне царицы- матери Марии Федоровны, между обручением с Александром, бывшим тогда еще престолонаследником, и его коронацией прошло семнадцать лет. Достаточно времени, чтобы подготовиться к своему положению и выучить русский язык. Александра же, напротив, можно сказать, сразу добилась своего титула.

Едва ли в какой театральной постановке можно придумать более мрачный пролог к драме последнего царствования династии Романовых, чем обстоятельства, при которых юная принцесса попала на свою новую родину. Будучи еще невестой, она находилась у смертного ложа царя. Став женой престолонаследника, неделями следовала по стране за гробом его отца. После коронации произошла ходынская катастрофа, закончившаяся множеством жертв со смертельным исходом. И наконец, личное соперничество с царицей-матерью, которая пользовалась своими преимуществами над молодой царицей и вовсе не хотела облегчить Аликс начало ее супружеской жизни с молодым царем. Безусловно, юная немка совершала ошибки, довольно безобидные сами по себе, но кажущиеся серьезными для Царского двора…»

Глубокое впечатление на Аликс, ее теперь стали звать Александрой Федоровной, произвели обряды перехода в православную веру. Затем ритуалы погребения царя, ее свадьба, а спустя полтора года — коронация… Теперь она полностью оказалась в мистической власти нового мира. Присяга на верность царя во время церемонии коронации, на которой он получил власть «из рук Бога», навсегда осталась в памяти Александры. Она в буквальном смысле слова пронесла эту клятву через всю жизнь — до самой смерти.

Поэтому именно она, первоначально держась в стороне от политики, в 1905 году оказала особенно сильное сопротивление принятию конституции и созданию Думы, увидев в этом ограничение царской власти и нарушение принятой во время коронации клятвы сохранить дарованную божьей милостью государеву власть. Эта власть должна была в полной мере остаться не только у царя, но и у ее сына.

Великий князь Александр Михайлович, который из родственников царя был ему наиболее близок, вспоминал о настроениях, предшествовавших рождению их сына: «Царь был идеальным мужем и любящим отцом. Конечно, ему хотелось иметь сына. Принцесса Аликс Гессен-Дармштадская в течение десяти лет родила ему четырех дочерей. Это удручало государя. В его глазах можно было прочесть чуть ли не упреки в мой адрес, потому что я за то же время стал отцом пятерых сыновей. Как бы невероятно это ни звучало, но мои отношения с царицей омрачились уже потому, что у меня было так много сыновей, а у нее ни одного…»

Когда же вскоре после рождения престолонаследника Алексея из-за непрекращающегося пупочного кровотечения у него выявили наследственную болезнь, императорская чета пришла в полную растерянность. Великий князь Александр Михайлович, зять и самый близкий друг царя, так вспоминал об их первой реакции на это: «Когда кровотечение не прекращалось, царица упала в обморок. Ей не нужно было слышать заключение из уст профессионалов, чтобы догадаться, что это кровотечение означало страшную болезнь — гемофилию. Ни в чем не повинный ребенок должен был страдать из-за неосмотрительности, которую проявила русская династия в выборе невесты. В эту ночь государь постарел на десять лет…»

С рождением престолонаследника все мысли и дела царицы были подчинены исключительно двум целям: сохранению жизни сына и сохранению его будущей власти. Все еще хорошо выглядящая, высокая женщина с темными волосами, голубыми глазами и тонкими чертами лица, царица уже давно переехала в Царское Село, отстранившись от блистательной столичной жизни. Вначале она оправдывала свой поступок слабым здоровьем — Аликс с юных лет страдала приступами ишиаса, а в последние годы все чаще жаловалась на боли в сердце, — но в действительности, совсем другие причины стали решающими для ее ухода от общественной жизни в сферу интимных отношений семьи. Она не хотела иметь дело с петербуржским обществом, аристократией и даже родственниками. Во всяком случае, после обнаружения наследственной болезни, угрожающей жизни единственного сына и престолонаследника, ее предрасположенность к меланхолии, нервным состояниям и жалобам возросла. Вместе с этим появилась потребность уйти в утешительный мир религии.

Однако таким образом царица лишила себя поддержки нужных кругов, а от нее, как от царицы и первой дамы государства, ожидалось общение именно с ними. Ее робость, сдержанность и отсутствие легкости в общении встретило неприятие в стане столичной аристократии. Родственники царской семьи чувствовали себя оскорбленными Александрой, когда она — святее Папы Римского — отомстила за пренебрежительное отношение к строгим правилам женитьбы в династии Романовых: ее обвинили в том, что царь изгнал из страны собственного кузена из-за его женитьбы на разведенной женщине (и к тому же бывшей невестке царицы). Александра отказывалась принять этих членов семьи, не говоря уже о том, чтобы прислушиваться к их советам. В пуританском представлении царицы петербургское общество выглядело разложившимся (в этом случае она рассуждает, как ее бабушка, королева Виктория), причем из-за недостатка жизненного опыта Александра не замечала, что происходящее в нем не более аморально, чем где бы то ни было, что в России просто к различным жизненным проявлениям относятся более естественно, менее лживо и очень терпимо, а действительность воспринимается такой, как она есть.

В последующие годы Александра не пускала своих четырех дочерей (старшей, Ольге, в 1907 году исполнилось двенадцать лет) в «испорченную» столицу. Дети росли, как в стеклянном доме, в изолированной стерильной обстановке, которая становилась разнообразной только когда царская семья в теплое время года переезжала в свою летнюю резиденцию в Крыму, или путешествовала на самой роскошной в мире яхте «Штандарт» по шхерам Финского залива. Тогда все расслаблялись, девочки, взрослея, начинали флиртовать с офицерами или гостями царской семьи, и даже сама царица становилась веселой и раскрепощенной, — до тех пор, пока идиллия не прекращалась из-за нового незначительного удара или несчастного случая с Алексеем, которого повсюду сопровождал коренастый матрос, и это сразу напоминало ей о постоянно подстерегающей сына угрозе.

Вот что свидетельствует учитель французского языка великих княжон, а позже домашний учитель престолонаследника Пьер Жильяр: «Царица слишком хорошо знала, что в любой момент самая незначительная неосмотрительность, которая никогда и ни для кого не представляла бы опасности, могла привести к смертельному исходу. Если он (Алексей) по двадцать раз в день подходил к ней, она каждый раз целовала его. Я понял, что она каждый раз, когда он уходил, боялась, что этот раз будет последним».

В созданной ею обстановке изоляции царица наотрез отказывалась от любых, даже доброжелательных советов аристократок с богатым жизненным опытом из родственного окружения царского дома. Она преимущественно искала общения только со своей подругой Анной Вырубовой. Простая, безгранично (безо всякой критики) преданная царице молодая дама с голубыми глазами и по- детски круглым лицом, наивная по характеру, разделяла ее необычное увлечение религией и склонность к мистике. Вырубовой, как и ее венценосной подруге, недоставало жизненного опыта, знания людей и традиций русских чудотворцев. Кроме того, женщин роднило отсутствие тех общих знаний, которые бы позволили им рассмотреть феномен Распутина в свете модных в то время исследований и теорий в области гипноза, спиритизма, парапсихологии и психоанализа. Дискуссии на подобные темы в то время велись как в Европе, так и в России, и стали темой для обсуждения в светских салонах. Еще их роднило безоговорочное, безграничное уважение к Распутину.

Распутин умело обращается с детьми, быстро завоевывает их доверие, даже восхищение, поскольку, кроме умения вести благочестивые беседы о Боге, он всегда излучает спокойствие и тепло. Ольга, сестра государя, так описывает свое впечатление: «Четыре маленьких девочки и Алексей уже были в своих постелях, все в белых пижамах, и смотрели на него, как зачарованные. Когда я его увидела, то почувствовала, что он излучает тепло. Казалось, детям он нравится. Алексей стал разыгрывать из себя зайца, то и дело подпрыгивая. Распутин поймал его, взял за руку и спокойно повел в постель. Там он какое-то время стоял с опущенной головой. Он молился. И Алексей молился вместе с ним. Это трудно описать, но в тот момент я была убеждена в искренности Распутина».

Несмотря на такое восприятие Распутина, как, в первую очередь, у родителей Алексея, которым он представлялся таким безобидно простым, трогательно и нежно сидящим у постели маленького престолонаследника, нашептывая ему утешительные слова, здравомыслящая княжна Ольга Александровна все же добавила к сказанному ранее: «…Впрочем, я не могу сказать, что он мне нравился, на что надеялась Аликс. Я считала его скорее примитивным. Его голос казался мне грубым, а библейские цитаты не производили на меня никакого впечатления — я достаточно много слышала о русских крестьянах, которые зачастую знали наизусть целые главы из Библии…»

Сестра царя знала Распутина, разумеется, и с другой стороны. Когда она впервые увидела его в доме Вырубовой, он сидел напротив и, не сводя с нее своего обычного пронзительного взгляда, засыпал вопросами, вроде: «Замужем ли ты? Счастлива ли? Почему у тебя нет детей? Почему ты здесь без мужа?» При этом беспардонно пытался под столом дотронуться до Ольгиной ноги.

Но царские дети по понятным причинам смотрели на Григория Распутина другими глазами и вскоре стали относиться к нему с благоговением. Их представление о Распутине полностью соответствовало представлению о нем царицы, считающей сибирского мужика святым. Алексей с удовольствием играет с этим особенным человеком, который выгодно отличается от придворных господ с их официальным отношением к детям, он может забраться ему на плечи, а потом, шутя, извиниться за это: «…Извини меня, я знаю, что ты Святой, но мы ведь только играем…» Позже девочки стали делиться с Распутиным секретами, которые старались скрыть от родителей, включая любовные тайны. Это можно предположить, исходя из их писем Распутину.

«Мой милый, дорогой, любимый друг», — так начинается письмо четырнадцатилетней дочери царя Ольги. Самая старшая из великих княжон, с каштановыми волосами и ясным взглядом подкупает откровенностью и считается самым смышленым ребенком из всех царских детей. Она будет единственной из всех, кто спустя годы посмеет возражать матери.

Но даже для нее Распутин — духовный и мудрый человек, способный понять все их заботы и проблемы.

«Ливадия, 28 ноября 1909 г.

…Мне жаль, что я так давно не видела тебя. Мне бы хотелось видеть тебя часто. Я думаю о тебе. Где ты будешь на Рождество? Пожалуйста, напиши мне, я с удовольствием получаю от тебя письма. Как поживают твоя жена и дети? Помнишь, что ты мне сказал в отношении Николая[13], что я не должна форсировать события. Но если бы ты только знал, как мне тяжело, когда я его вижу, просто ужасно. Извини меня, пожалуйста, я знаю, что это, конечно, не очень хорошо, мой милый друг. Дай Бог, чтобы мама не заболела этой зимой, потому что это очень тяжело и печально. Как же я рада изредка видеться с отцом Феофаном[14]. Однажды я его даже встретила в новой церкви в Ялте. Наша маленькая часовня здесь совершенно очаровательна.

До свидания, дорогой, любимый друг. Мне нужно идти пить чай. Помолись за преданную тебе и очень тебя любящую Ольгу».

Через год, когда Ольге уже пятнадцать, она пишет:

«Мой бесценный друг, я часто думаю о тебе и твоих визитах к нам, когда ты говоришь с нами о Боге. Мне тебя очень не хватает, и у меня нет никого, кому я могу доверить свои переживания. А их так много, так много… И от этого я очень страдаю. Николай сводит меня с ума. Когда я хожу в Софийский собор и вижу его, то могу на стену полезть, я вся дрожу. Я его люблю. Я готова броситься ему на шею. Ты мне советовал быть осмотрительной. Но как я могу быть такой, если не в состоянии владеть собой?

Мы часто ходим к Ане[15]. Каждый раз я надеюсь встретить там тебя, мой бесценный друг. Если бы я только могла вскоре увидеть тебя у нее и спросить твоего совета в отношении Николая. Помолись за меня и благослови меня. Я целую твою руку.

Любящая тебя Ольга».

Ее сестре Татьяне, самой красивой издевочек, тоже темноволосой, высокой, гордой, сдержанной и менее импульсивной, чем Ольга, волевой и властной, к моменту написания следующего письма Распутину исполнилось двенадцать лет.

«Милый и верный друг. Когда же ты опять сюда приедешь? Ты надолго останешься в Покровском? Как поживают твои дети? Как поживает Матреша? Когда мы бываем у Ани, всегда думаем обо всех вас. С каким бы удовольствием мы поехали в Покровское! Когда же это, наконец, случится? Организуй это, как можно скорее, ты же все можешь, ведь Бог так тебя любит. А как ты говоришь, Бог так добр, так любезен и сделает все, о чем ты его попросишь. Приезжай же поскорее к нам в гости. Без тебя так грустно, грустно… И мама болеет без тебя. А нам больно видеть маму нездоровой. Если бы ты только знал, как это трудно — выдержать болезнь мамы. Но ты и без того это знаешь, потому что ты знаешь все. Я тебя целую со всей силой, мой очень дорогой друг. Я целую твои святые руки. До свидания. Всегда твоя Татьяна».

Третья по возрасту дочь, Мария, 1899 года рождения, более круглолицая, чем другие девочки, здоровая и крепкая, со светло-русыми волосами и большими серыми глазами, скромная, сердечная, немного медлительная и менее честолюбивая, чем старшие дочери царя, в возрасте десяти лет пишет Распутину такое письмо:

«Дорогой, хороший и незабвенный друг. Как же я по тебе тоскую. Как без тебя грустно. Ты не поверишь — я вижу тебя почти каждую ночь во сне. Утром, как только проснусь, я достаю из-под подушки евангелие, которое ты мне подарил, и целую его. Мне так плохо, но я хочу быть молодцом (…) Незабвенный друг, помолись, чтобы я всегда была молодцом. Целую тебя. Целую твои божественные руки. Навечно твоя Мария».

Анастасия, самая младшая великая княжна, бойкая, забавная, в возрасте восьми лет, пишет Распутину:

«Мой милый друг. Когда же мы, наконец, увидимся? Аня сказала мне, что ты скоро вернешься. Я буду очень рада, я люблю, когда ты говоришь с нами о Боге. Мне кажется, Бог такой добрый. Помолись ему, чтобы помочь маме. Я часто вижу тебя во сне. А ты, ты тоже видишь меня во сне? Когда ты приедешь? Когда опять соберешь нас всех в комнате, чтобы поговорить с нами о Боге? Я стараюсь быть молодцом, как ты мне сказал. До свидания. Целую тебя. Благослови меня. Вчера я рассердилась на своего маленького брата, но потом мы снова помирились. Любящая тебя твоя Анастасия».

Алексей в то время едва научился ставить свои инициалы в виде буквы «А» в конце писем старших сестер. То, что дети находятся под влиянием Распутина не только благодаря собственным впечатлениям от него, но и по инициативе их матери, видно из письма царицы Распутину. Письмо написано в 1907 году.

«Мой незабвенный друг и учитель, спаситель и советчик, какую боль приносит твое отсутствие! В моей душе нет покоя, я могу расслабиться только, когда ты, мой учитель, сидишь рядом со мной, когда я целую твои руки и могу прислониться головой к твоему святому плечу. О, как же легко я тогда чувствую себя, и мне хочется только одного: заснуть навечно на твоем плече и в твоих объятиях! О, какая радость не знать ничего другого, кроме твоего присутствия рядом. Где ты? Куда ты улетел? А я, так сильно страдающая, что становится тяжело на сердце, прошу тебя только об одном, мой учитель — ничего не говорить Ане, как сильно я без тебя страдаю. Аня хорошая, она любезная, она любит меня, но не раскрывай ей о моей печали. Скоро ли ты опять будешь рядом со мной? Приходи скорее. Я жду и страдаю без тебя. Я прошу твоего благословения и целую твои святые руки.

На веки вечные любящая тебя Мама».

Роковая привязанность императрицы к Распутину, который, обладая искусством излучать спокойствие и религиозную одухотворенность, сумел завладеть ее измученной душой, еще больше укрепилась из-за влияния, которое он оказывал на больного Алексея.

То, что Распутин мог быть для этой женщины более, чем душевным утешителем, — как можно было бы предположить исходя из процитированного выше письма Александры, — невозможно не только из-за ее чистого и наивного характера, но и из-за ее отношения к Николаю II, с которым Александру до конца дней связывала глубокая искренняя любовь. Это не исключает того, что императрица неосознанно подчинялась Распутину и, не входя с ним в сексуальную связь, до такой степени находилась в его власти, что превратилась в его марионетку.

В этой, по сути, безобидной связи между царицей и мужиком, и заключается подлинный смысл власти Распутина над государыней со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая гибель династии.

Распутин для Александры — доверчивый Христос, всегда с молитвой на устах, любящий всех людей и самоотверженно заботящийся о них. Он — это утешающий собеседник в облике благочестивого пастыря. Он — целитель с задатками Святого, который смог вырвать Алексея из когтей смерти и вылечить ее от мигрени. В глазах царицы он единственный, кто в состоянии сказать ей и государю правду о России голосом простого народа, который, по ее мнению, стоял за царем, в отличие от «непокорной интеллигенции» и «склонной к интригам аристократии». Прежде всего, устами Распутина говорит сам Бог, под его защитой она чувствует себя уверенно.

А что значил Распутин для царя? Хотя Николай II и был глубоко верующим, он не разделял нездоровую религиозность и склонность к мистике у своей супруги Александры. Во время первых визитов, состоявшихся по настоянию великих княгинь Черногории, необычный гость сразу пришелся ко двору своей простодушной набожностью. Благодаря своеобразной манере общаться с детьми, как уже упоминалось, он завоевал еще большее доверие царской семьи. Успех проводимого Распутиным лечения, хотя и никем не подтвержденный, в конце концов, сделал его незаменимым для Александры и государевых домочадцев. А его духовные разговоры были поучительными для царя, укрепляя моральный дух. Но восхищение государя Распутиным все же имело границы, и это отношение к нему никак нельзя сравнивать с мистификацией Распутина, свойственной Александре.

После первого десятилетия своего правления, к которому он приступил в 1894 году в возрасте 26 лет, царь находился в подавленном состоянии. Начатый им путь, на который он вступил точно в соответствии с заветами отца, Александра III, казалось, зашел в тупик: время неограниченного самодержавия прошло. Или, говоря словами одного из самых талантливых министров финансов и государственных деятелей России вообще, Сергея Витте, «в России только по-настоящему сильная личность может быть самодержцем».

А Николай II таковым не был. После осуществленного в области индустриального и экономического развития чуда Витте, все еще находившийся в немилости, вынудил царя в связи с беспорядками, возникшими после поражения в войне с японцами, принять конституцию. По стране уже давно прокатилась волна демонстраций, и царь постепенно начал склоняться к фатализму, который с определенной стороны можно было бы истолковать как апатию. Николай с самого начала воспринимал свое положение как обузу, а власть как тяжелое бремя, потому повторял: «Я родился в день поминовения многострадального Иова…» — словно признаваясь, что он смирился с мрачными предчувствиями.

Затем после рождения четырех дочерей, исключительное явление в истории династии, изобилующей сыновьями, наконец на свет появился сын, как вскоре выяснилось, страдающий неизлечимой наследственной болезнью.

«Царь за ночь постарел на десять лет, — вспоминает великий князь Александр Михайлович — „Сандро“, любимый друг и зять Николая. — Он не мог вынести мысли, что врачи приговорили его сына к смерти или к жизни инвалидом.

„Ваше величество должны знать, — как было ему сказано, — что Царевич никогда не сможет выздороветь. У него постоянно будут повторяться приступы гемофилии. Жизненно необходимо соблюдать строгие меры безопасности, предохраняя его от падений, порезов и царапин, поскольку это хотя и безобидно, но может оказаться смертельным для больного гемофилией“.

К Алексею для личной охраны был приставлен коренастый матрос, который должен был заботиться о безопасности мальчика и носить его, если царевичу долгое время приходилось быть на ногах.

Для императорских родителей жизнь потеряла смысл. Мы боялись смеяться в их присутствии. Когда мы навещали их Величества во дворце, то вели себя так, будто находились в доме, где только что кто-то умер. Император попытался найти утешение в своей чудовищной работе, но императрица не была готова смириться с судьбой. Она постоянно говорила о невежестве врачей и откровенно высказывалась о том, что предпочитала шарлатанов. Во всех своих помыслах она обращалась к религии, и ее вера принимала истерический характер…»

Торопился ли Распутин к постели больного Алексея, или спешил на беседу с царской четой, он всегда проходил в их покои через боковой вход. Его визиты не регистрировались согласно протоколу и считалось, что лучше всего, чтобы вообще не были замечены. Для Николая было совершенно необычно принимать у себя человека такого сословия, как Распутин, который — в отличие от монахов, приходивших из монастыря издалека, или священнослужителей, приближенных к царскому двору, — не имел духовного сана да и вообще был простым крестьянином. На протяжении двухсот пятидесяти лет в истории государства Российского Распутин оставался первым мужиком, которого принимали на царском дворе.

Царь с величайшей охотой вырвался бы из оков этикета своего круга. Его простая, далекая от любого «импонирующего поведения» сущность проявляется даже в одежде. Этим он сильно отличается от своих самоуверенных предшественников. Царь не унаследовал от Александра III, Александра II, Николая I или Александра I, умевших подчеркнуть импозантную внешность великолепной одеждой, ни величественного телосложения, ни решительного взгляда.

Среднего роста, с бледным лицом и нежными голубыми глазами, одетый в простую солдатскую форму, Николай II всем своим видом демонстрировал скромность. Носил погоны, соответствующие званию полковника, присвоенному ему еще отцом. По-видимому, Николай, лучшим временем жизни которого были годы, когда он получал военное образование, с большим удовольствием остался бы военным, чем государем. Его положение было для него обузой. Он даже завидовал своим придворным, потому что те могли хотя бы носить цветные носки, в чем Николай однажды признался своему адъютанту. Ведь одна только попытка царя поменять черные носки на носки другого цвета могла превратиться для него в хождение по инстанциям с непреодолимыми протокольными преградами, причем последний чиновник в цепочке занимающихся этой проблемой, вероятнее всего, не согласился бы удовлетворить столь дерзкое требование.

Но если уж вещи, кажущиеся самыми простыми на свете, для человека, занимающего положение государя, были такими сложными, то что говорить о важных неписаных «законах» царского двора, от которых царь сам решил освободить себя, когда дело коснулось Распутина.

Когда царь и царица принимали у себя этого мужика, они по- русски обменивались с ним троекратными поцелуями (разумеется, не целуя ему руки, как это было принято в отношении священнослужителей и не было исключением даже для царя). Они называли его «Григорием», а тот, в свою очередь, называл своих высокопоставленных хозяев еще проще: «Папа» и «Мама» по аналогии с тем, как обычно называл царя простой народ: «царь-отец» или «царь-батюшка». Насколько изысканно Распутин, конечно, до определенной степени, научился вести себя в салонах, настолько же наивным, даже глуповатым, он мог оставаться, в зависимости от того, какое воздействие хотел оказать на своих высочайших друзей. Николай и Александра смирились с этим, интерпретируя его поведение как естественную простоту. Они смирились и с его фамильярным обращением и соглашались с тем, что Распутин называл их на «ты» — фамильярность, которая не допускалась ни со стороны придворных, ни со стороны родственников государя.

Гость рассказывал о Сибири, о нуждах крестьян и своих странствиях. Царская чета откровенничала о здоровье престолонаследника и других, волнительных проблемах. Когда же спустя час Распутин уходил, правитель России шел в Зеленую рабочую комнату к массивному письменному столу красного дерева, а царица удалялась в свой Лиловый будуар, облицованный белым, и устраивалась на диване. Оба находились в хорошем расположении духа и полные надежд. Убедительные речи, укрепляющие их самосознание и убеждающие в правильности своих действий, утешительные слова и благословение божье, которое они получали от Распутина (или думали, что получали) — все это не могло не возыметь своего действия.

В примитивном поведении Распутина и его особенной манере говорить, в его часто несвязных и обрывочных фразах царица замечала только элемент спонтанности, не сомневаясь в достоверности высказываний. «Это чистая душа, которая слышит голос Бога», — так оценивала царица очевидную наивность своего друга. Она надеялась найти в Распутине такую «чистую душу», с помощью которой можно обрести милость Божью. Разве черногорки, которые уже давно его знали, прежде чем ввести Распутина в царскую семью, не говорили Александре: «Он удивительный человек. Он святой. Он лечит все болезни. Простой сибирский мужик, но ты же знаешь, Аликс, Бог никогда не дарит таланта творить чудеса детям цивилизации…»

«По словам самой царицы, — писал будущий министр внутренних дел Протопопов, — именно Распутин был тем, кто научил ее верить в Бога и молиться, привел к смирению. Он вернул ей покой и вылечил от бессонницы…»

«Она относилась к нему с величайшим почтением, — добавила к сказанному придворная дама Лилия Ден, — а он на протяжении многих лет оставался одинаковым и не менял своего отношения к государям…»

То, что и Николай доверял Распутину, по крайней мере, первое время, вероятно, связано не только с убедительностью Григория Распутина, но и с недостатком у молодого царя определенного жизненного опыта. Он тоже вырос в относительно изолированной семейной среде. Его учителями были старый генерал и юрист-реакционер, не считая зарубежных преподавателей иностранных языков, которым способный ученик был обязан блестящим оксфордским английским, необычным для русского человека, свободным от акцента французским и исключительным немецким языками. Получая военное образование, он буквально расцветал и снискал особую любовь в этих кругах. Находясь в обществе, Николай подкупал очарованием и игрой на пианино.

Но его кругозор не был широким настолько, насколько это требовалось от русского государя, тем более в такое время. Если бы в молодом возрасте его постепенно посвящали в вопросы государственного руководства, он не был бы настолько не подготовленным к внезапно перешедшей к нему власти. Но его отец, Александр III, еще долго не собирался расставаться с троном, а что до разговоров в семейном кругу, то здесь он, в некотором роде, наложил табу на темы, касающиеся политики и государственных дел, вероятно, чтобы отвлечься от этого и отдохнуть.

О недостатке жизненного опыта молодой Николай пожалел уже в двадцатитрехлетнем возрасте. Когда его после окончания учебы и получения военного образования отправили в кругосветное путешествие, он разочарованно заявил молодому и самому близкому ему дяде, Александру Михайловичу: «Моя поездка бессмысленна. Дворцы и генералы во всем мире одинаковые, а это единственное, что я смогу увидеть. С таким же успехом я мог бы остаться и дома».

Когда в возрасте всего лишь сорока девяти лет умер отец, Николай был совершенно сломлен от сознания свалившихся на его плечи забот. И многие соотечественники придерживались мнения, что Россия вместе с царем Александром потеряла железную опору, которая была бы способна спасти ее от падения.

Тот же родственник и друг Николая II так характеризовал трагическую разницу между сыном и отцом: «Молодой царь провел первые десять лет своего правления за огромным письменным столом в рабочем кабинете и, стиснув зубы, выполнял указания своих дядек. Он ничего не боялся больше, чем остаться с ними наедине.

Хотя в присутствии посторонних его мнение для дядей и воспринималось как приказ, но как только они оставались наедине с племянником, то заставляли его почувствовать разницу в возрасте. Царь обычно глубоко вздыхал, когда на утреннем совещании придворные извещали его о визите одного из дядей — родственники всегда что-то от него требовали. Николай Николаевич видел себя военным командиром. Алексей Александрович хотел командовать флотом. Сергей Александрович с удовольствием превратил бы московское генерал-губернаторство в родовое имение. Владимир Александрович хотел бы стать деятелем искусства. У всех были свои любимцы среди генералов, которым они покровительствовали, свои балерины, мечтающие проводить свои „русские сезоны“ в Париже.

К шести часам вечера молодой царь чувствовал себя совершенно разбитым. Он, признавая свое бессилие, бросал взгляд на портрет отца, от которого лучше бы он не унаследовал ничего, кроме таланта уметь говорить о России языком этого, внушающего страх государя.

Александра III все боялись как огня. „Перестаньте разыгрывать из себя царя“, — покрикивал он на своих братьев и кузенов, которые от него хотели чего-то, что он считал несправедливым или неразумным.

Николай так не мог. Он капитулировал перед своими дядями. Когда я говорил с ним о реорганизации флота, который возглавлял дядя Алексей, он только пожимал плечами: „Я знаю, что ему это не подойдет. Я тебе уже сейчас говорю, он не согласится на это“. — „В таком случае, Ники, ты должен вынудить его. Это твой долг по отношению к России“. — „Но что мне с ним делать?“ — „Но ты же Царь, Ники. Ты можешь действовать так, как нужно для защиты наших государственных интересов“. — „Хотя это и так, но я знаю дядю Алексея. Он будет вне себя. Весь дворец услышит его гнев“. — „Тем лучше. Тогда у тебя будет повод уволить его в отставку“. — „Как я же могу бросить дядю Алешу? Любимого дядю моего отца?!“ — и на этом наши разговоры заканчивались…»

Александр Михайлович, вероятно, был прав: 14 мая 1905 года устаревший русский флот был разгромлен в битве при Цусиме. По меньшей мере, из семейного уважения царь из этого не сделал никаких выводов. и настолько же бессильным он позже окажется к той настойчивости его жены, проявленной к Распутину.

«Его самыми большими ошибками были его положительные качества, — к такому выводу приходит „Сандро“, — потому что он обладал всеми качествами, о которых может мечтать обычный человек, и которые представляют для него ценность. Для монарха же они фатальны. Как простой смертный, он мог бы жить гармоничной жизнью, быть всеми уважаемым и любимым, мог стать идеальным отцом семейства. Но его вина состояла в том, что судьба превратила его добрые качества в смертельный инструмент уничтожения.

Он так и не смог понять, что властитель государства должен подавлять в себе все чисто человеческие чувства. После первых поражений, таких как катастрофа в Японии и других потрясений, он потерял веру в смысл своего предназначения. Он стал апатичным. У него осталась единственная цель, сохранить жизнь сыну…»

Тайна Распутина: гипнотизер, комедиант, шаман

Тайна магического воздействия Распутина на женщин, с помощью которого он даже пытался манипулировать царем, по крайней мере, вначале успешно скрывая от государя двойственность своей натуры, на первый взгляд, кажется совершенно необъяснимой, равно, как и способности к исцелению.

«Нет ничего загадочного в его мнимой способности облегчать страдания Царевича», — к такому выводу пришел занимавшийся исследованием Распутина историк Георгий Катков и напомнил, что Распутин мог снять только приступы болезни, а не саму болезнь, например, у престолонаследника, — если вообще можно в это верить, — так и не сумев освободить его от наследственного недуга.

«Разумеется, гипноз не мог изменить состава его крови и повлиять на ее свертываемость, — пишет он, — однако известно, что гипнотическое воздействие способно повлиять на вазомоторную систему и изменить проходимость сосудов аналогично действию адреналина и других подобных средств. Но царице все это казалось чудом…»

Тем не менее, современные медицинские исследования доказали эффективность воздействия гипноза на болевые ощущения и даже на циркуляцию крови в сосудах.

Врачи подтверждают, хотя и в весьма ограниченных пределах, возможность воздействия гипноза на интенсивность кровотечения больного гемофилией, признавая, что его умелое применение может способствовать сдерживанию кровотечений. Британский генетик Дж. Б. С. Галдейн полагает, что гипноз или какой-то подобный метод мог бы способствовать сужению мелких артерий. Поскольку последние подчиняются реакциям вегетативной нервной системы и не могут контролироваться волей пациента, то их сужение может произойти, если человек находится под воздействием гипноза.

Другие медицинские исследования в области гематологии указывают на взаимодействие между духовным и физическим состоянием, между эмоциональной сферой и здоровьем. На этом основании доказано, что в результате эмоционального стресса кровотечения у больных гемофилией могут усилиться или начинаться неожиданно. Раздражение, страх, гнев, а также просто неприятные ощущения могут стать причиной усиления кровотечения в мельчайших кровеносных сосудах — капиллярах. Избыток эмоций может нанести вред прочности стенок капилляров, отчего они могут стать ломкими, поскольку при учащенном сердцебиении им приходится справляться с усиленным кровотоком.

Предполагается также, что уменьшение эмоционального напряжения, наоборот, положительно сказывается на интенсивности кровотечений. В кровеносных сосудах пациента, находящегося в спокойном состоянии, наблюдается менее сильный кровоток, и сосуды имеют более крепкие стенки. Многолетние исследования, проведенные в недалеком прошлом в госпитале университета Джефферсона в Филадельфии, показали, что у стоматологических пациентов, с помощью гипноза лишенных чувства страха, по сравнению с другими наблюдались минимальные кровотечения.

С этой точки зрения можно сказать, что власть Распутина над Алексеем помимо гипноза была обусловлена и его успокаивающим действием. Способность к перевоплощению позволяет Распутину меняться, становясь то преисполненным любви, рассказывающим сказки заступником, внушающим чувство защищенности и безопасности, то строгим повелителем, не выполнить распоряжения которого никто не решается. Ни испуганные врачи, ни озабоченные родители в критический момент приступа кровоточивости у престолонаследника не могут с такой уверенностью и силой воздействовать на него, как Распутин.

Психологи[16] видят успех Распутина также в следующем феномене: тот, кто носит своеобразную личностную маску, — идентифицирует с ней и себя самого, отчего его поступки, соответствующие поведению этой личности-маски, становятся более убедительными. Что касается «гипнотического» воздействия Распутина, Форель придерживается мнения, что не обязательно прибегать к усыплению «пациента», чтобы добиться эффекта. То, что Распутин брал уроки у профессора гипнотизма, утверждает директор департамента полиции С. П. Белецкий: «Будучи начальником полицейского отделения, то помимо прочего должен был вести наблюдение за лицами, окружающими Распутина, и мне в руки попали письма одного петербургского гипнотизера к его даме сердца, живущей в Самаре. Речь шла о больших надеждах, которые упомянутый выше гипнотизер по материальным или каким-то другим соображениям возлагал на Распутина из-за его огромной силой воли и способности концентрировать ее. Когда же я начал атаковывать гипнотизера своими знаниями о его деятельности и контактах со спекулянтами, он в испуге покинул столицу».

Если тайна Распутина заключается в его способности оказывать на других гипнотическое воздействие, то у него, по сообщениям очевидцев, для этого имелись все предпосылки. Директор департамента полиции Белецкий подтвердил наличие у Распутина сильной воли, а Е. Джанумова, которая неоднократно встречалась с ним в обществе, утверждала, что «не могла выдерживать его взгляда». По рассказам обоих, своим пронизывающим взглядом, а иногда и прикосновением, например, при пожатии руки, или, если он клал руку на плечо собеседника, Распутин воздействовал своей волей до такой степени, что освободиться от этого было невозможно. «…Я очень устала и хотела уйти, но не могла, сама не знаю, почему —… как будто моя воля была парализована», — рассказывала Джанумова.

То, что Распутин производил такое впечатление не только на особ женского пола, подтверждает высказывание министра внутренних дел А. Н. Хвостова: «Распутин несомненно был одним из сильнейших гипнотизеров, которых я когда-либо встречал! Когда я его видел, то чувствовал его гнетущее воздействие — при этом еще ни одному гипнотизеру никогда не удавалось повлиять на меня. Совершенно ясно — Распутин обладал большой гипнотической силой…»

Императорской чете мысль об умышленном манипулировании их волей скромным религиозным собеседником, каким они считали Распутина, разумеется, была чужда. В его речах они усматривали «волю божью» (и «голос народа») — а именно такого восприятия Распутин добивался в первую очередь от царицы, используя силу своего внушения. Так считают скептики и критики Распутина. Именно этот, с трудом представляемый себе феномен, и пытается обосновать исследователь Распутина Август Форель: «У того, кто подвергся такому воздействию, даже не возникает впечатления, что это воля гипнотизера, а не его собственная, диктует ему поведение или тенденцию в поведении, которые кажутся загипнотизированному очень подходящими или, по меньшей мере, необходимыми и неизбежными. Чувство, возникающее у тех, кто подвергся этому воздействию, особенно у женщин, сопровождается ощущением удовлетворенности, что нередко бывает при пассивном опыте сексуальной любви», — сказано в его трактате «Сексуальный вопрос»[17].

Таким образом, царица и многие другие особы женского пола, принадлежащие к высшему обществу, выразили готовность к безоговорочному и рабскому подчинению Распутину, даже если оно и не подразумевало (либо это происходило неосознанно) физической близости. «В заключении к пониманию того факта, почему грубый мужик вроде Распутина мог подчинять себе дам из высшего общества, нужно добавить, — полагает В.М. Бехтерев[18], — что помимо обычного гипноза существует еще и „сексуальный“ гипноз, которым Распутин, по-видимому, в значительной степени владеет».

Распутин обычно не усыплял своих «жертв»: «Это и не нужно, — снова уверяет Форель в своей работе „Гипнотизм и суггестивная психотерапия“, — потому что для внушения состояние сна или бодрствования не играет роли». «Потому что каждый обладает силой гипноза и внушения, — добавляет доктор Г. Штикер, — кто обладает силой или дерзостью внушать уважение, приказывать или подчинять себе кого-нибудь — прежде всего тот, кто неосознанно, но твердо верит в свое призвание убеждать других и одновременно имеет способность быстро понимать их слабоволие, покорность и пользоваться чужим жизненным опытом». Его вывод: «Вера в превосходство чужой воли помогает процессу гипноза, а успех зависит от рафинированности гипнотизера».

Не только психологи едины в том, что внешность, так называемая маска, имеет при этом немаловажное значение. На роль внешнего вида в самом широком смысле этого слова, как на неотъемлемую составную часть процесса внушения, указывают даже театроведы. Внешний облик является не только неотъемлемой составной частью воздействия на наблюдателя, но и частью идентификации самого носителя роли. Исследователь театра H. Н. Евреинов, анализируя это применительно к Распутину, проводит широкую аналогию, начиная с магов прошлых столетий и заканчивая артистами театра. Если верить Евреинову, маг Месмер не смог бы обойтись без своей традиционной фиолетовой накидки, в которой он, размахивая «волшебной» палочкой, производил магическое воздействие на зрителей, потому что один только его внешний облик уже завораживал. В XVIII веке впервые об этом открытии начал говорить Шарль Бато, который дал определение игры актера как «разновидности внушения».

Вне всякого сомнения, упомянутые наблюдения гипнотизеров в той же степени касались и Распутина, как и тот факт, что он пользовался актерскими атрибутами. Во всяком случае, это в нем хотели видеть те, кто считал его благочестивое поведение маской, а самого Распутина — артистичным шарлатаном.

К примеру. Белецкий позже написал: «К тому времени, когда Распутин уже не хотел быть монахом, каковым он имел намерение стать вначале, а превратился в странствующего проповедника и блаженного, что больше соответствовало его характеру, он, едва окунувшись в среду петербургского общества и найдя там свою нишу, представал перед ним в качестве „пророка“ и пламенного представителя одного из типажей, соответствующих духу народных традиций — то неграмотным мужиком, а потом великим оратором, то лицемером и тут же фанатиком, то святым, а затем грешником, то аскетом и волокитой. При этом его не беспокоили насмешки и критика жителей его родной деревни, каждый раз он был актером.

Распутин руководствовался не духовными соображениями, а в каждом случае действовал, исходя из личных интересов и по указаниям Вырубовой. Благодаря своему характеру, он умело прятал внутренние побудительные мотивы. Меняя выражение лица и голос, Распутин мог перевоплощаться в прямолинейного, чистосердечного, материально не заинтересованного человека, который шел навстречу тому, кто хотел сделать что-то доброе, тем самым вынуждая близких ему людей изменить мнение о нем и раскрыть все свои карты.

Поскольку в действительности он был закрытым, недоверчивым и неискренним, Распутин мог прятать истинное свое лицо под маской простачка, чтобы ввести в заблуждение тех, кто его не знал, и сделать их послушными инструментами своего влияния в высших кругах, умело убедив в том, что его намерения и поступки служат исключительно их интересам, а он при этом даже не думает о себе и своей семье.

В двойной игре он уделял внимание не только сценическому значению внешнего вида „мужика-пророка“ (его вышитые рубашки обычно были кремового, голубого или малинового цвета, сапоги из особой мягкой кожи, пояса с кистями), но и особой, отличающей пророка, „божественной“ манере говорить…»

«Исключено, — добавил историк М. Н. Покровский, — чтобы „божий человек“ не умел говорить на общепонятном языке или, как в его случае, как Бог на душу положит, на крестьянский манер. Для него и для его почитателей это означало бы нарушение обряда. И только если проза жизни настигала истинного Распутина, например, когда его сын во время войны вопреки ходатайствам был призван на военную службу, стиль его речи опускался до обычной человеческой манеры говорить».

Пьяным Распутин часто вел непристойные беседы, которые не соответствовали его высокому предназначению, как вспоминали свидетели. Когда же ему нужно было держать себя в руках, да не произвести «неверного впечатления», он предусмотрительно воздерживался от вина.

«Во время наших первых встреч, — пишет Белецкий, — Распутин воздерживался от вина и старался вести с нами возвышенные беседы в духе его „Мыслей“[19]. Но Комиссаров[20] быстро расправился с этим и изгнал из него эту „божественность“. Это понравилось Распутину. С тех пор разговоры стали носить дружеский характер, мы перешли на „ты“, Распутин что называется снял маску. В хорошем настроении он нас обычно приглашал поехать вместе с ним к цыганам».

Распутин — гипнотизер, шарлатан, артист. Но кто же тогда скрывался за этой маской?

По аналогии с принципами драматургии, Распутин идентифицировал себя с фигурой той маски, которую он носил. Она сама становилась средством его самовнушения, и он даже для себя самого становился той личностью, которую играл. Распутин настолько проникся ролью «святого», «божьего человека», что начал пользоваться свободами и неограниченностью действий, которые свойственны носителю этой маски, будто он на самом деле им был. Для него существовал неписаный закон: «Настоящий проповедник свободен и не связан никакими законами». Этим объясняется двойственное сознание Распутина, расщепление его личности. Ведь вместе с тем он оставил лазейку для существования низменных качеств своей натуры, несовместимых с афишируемым аскетизмом.

Медицинские исследователи, психиатры и парапсихологи так объясняют состояние, в какое иной раз впадал Распутин, пытаясь исцелить больного. По рассказам очевидцев, после периода концентрации (когда обычно молился) он чувствовал себя полностью разбитым, обливался потом и был близок к обморочному состоянию. Именно так описывает Джанумова посещение Распутиным ее больной племянницы, что совпадает с рассказом его собственной дочери о том, как Распутин у себя дома в Покровском после телефонного разговора с Петербургом молился о спасении истекающего кровью престолонаследника.

Психиатры видят в феномене этого «истерического эпилептического припадка» уже упомянутое двойственное сознание, при котором носитель роли, подобно актеру, вживается в образ маски и живет ее жизнью. Однако это состояние нельзя отождествлять с состоянием психически больных людей.

Тем не менее, отождествление себя с маской Святого, возникшее в результате фанатичного самовнушения, предполагает наличие у Распутина неподдельной глубокой религиозности. Но как это может уживаться с его сексуальной распущенностью, опять-таки объясняют психоаналитики, ссылаясь на рассказы священнослужителей нашего времени и на труды их предков, откуда следует, что религиозное переживание всегда сопровождается физическим. Также происходит и сегодня во время родоплеменных ритуалов, когда участники действа впадают в состояние возбуждения. Еще до появления работы Фрейда «Тотем и табу» о древних культурах и их религиях была выявлена связь сексуальных и религиозных переживаний и дан анализ сублимации первых в последние. Р. Краффт-Эбинг писал: «При состояниях религиозного и сексуального аффекта в апогее их развития наблюдаются совпадения возбуждения в качественном и количественном отношении, поэтому они могут сообщаться между собой в соответствующей форме…»

На этом круг связи эротики и религии, установленный Распутиным в общении с женщинами, мог бы и замкнуться, но ведь он обычно ссылался на «божественное происхождение» первой и представлял ее как «предписанный свыше» феномен. В завуалированной форме Распутин высказал эту точку зрения и в своем жизнеописании («Житии»). Он говорит о «целебном значении» своих контактов. Таким образом, можно рассматривать мировоззрение Распутина, инспирированное сектой «хлыстов» (даже если оно ему служит только оправданием), в неразрывной связи с архаичными традициями.

«Такие люди, — приходит к выводу исследователь А. Форель, — всегда влияли на судьбы народов, что можно объяснить, главным образом, гипнотическим эффектом их представлений, имеющих сексуальную и одновременно религиозную основу. (…) Самосознание, вера в собственную миссию и непогрешимость, а также поведение проповедника импонируют массе, которая с готовностью подчиняется его воле. В этом самообмане латентная эротика тоже играет роль, но скрывается религиозным экстазом. Участвующие в действии даже не осознают этого, потому что убеждены в чистоте всего происходящего, в чем в большинстве случаев убежден и сам производящий подобные манипуляции психопат».

Так исследователь определяет религиозные взгляды Распутина, в основе которых сексуальный элемент. Похоже, что Распутин, общаясь с женщинами, с которыми совершал религиозные ритуалы, настолько вошел в этот образ, что его поведение можно охарактеризовать следующим образом: он унижает круг своих поклонниц, заставляя их мыть ему ноги (и не только), избивая их и вообще проявляя свое господство над ними, «как Бог над своими апостолами». Здесь у Распутина наблюдается сходство с представлениями и приемами секты «хлыстов», которые хоть и напоминают взгляды верующих, но в них присутствуют парарелигиозные бредовые идеи. При этом сам Распутин не чувствовал своей принадлежности к «хлыстам», а может быть, только на людях отрицал ее.

К объяснению успехов распутинского лечения, что, разумеется, касалось, в основном, симптомов, а не самих органических болезней, можно добавить мнение судебной медицины, которая обычно опирается на достоверные эмпирические данные. В соответствии с ними, гипноз может повлиять не только на проходимость в кровеносных сосудах, но даже и на состояние лейкоцитов. Терапевты при этом добавляют, что гипноз или внушение, кроме того, может активизировать «психическую иммунологию» пациента, чем врачи и объясняют не поддающиеся медицинской логике случаи «самоизлечения» в местах паломничества.

Но помимо процессов, понятных с медицинской точки зрения, и феномена гипноза, имеющего психологическое объяснение, значение имеет и кое-что другое, что приближает разгадку тайны Распутина. Это шаманизм. Если взглянуть на проблему в данном аспекте, все сразу становится очевидным. Но, видимо, и здесь Распутин не желает до конца подчиниться традиции (хотя бы потому, что само понятие «шаманизм» несколько расплывчато), однако без него деятельность Распутина немыслима и необъяснима.

Это видно уже из общепринятого определения шаманизма: «Речь идет о религиозном феномене, о шамане — экстатической фигуре, которая наделена силой исцелять и вступать в контакт с другим миром. Слово происходит от маньчжуро-тунгусского „шаман“, что дословно означает „тот, кто знает“. Поначалу оно применялось в отношении религиозных систем северо-азиатских народов и феноменов, которые встречались у палео-азиатских народов, а также народов Урала и Алтая. (…)

Существует девять характеристик, определяющих эту форму шаманизма. Они перекликаются с классическими представлениями шаманов об универсуме, жизни, духе и душе, социальной роли, личности и деятельности шамана и специальных признаках, которыми он наделен для осуществления этой роли, о символике предметов, специальной одежде и действиях (среди прочего о танце)…»[21]

Одним только происхождением этого понятия можно объяснить локализацию данного феномена на родине Распутина: слово «шаман» происходит от эвенкийского слова «шаман» и стало известным благодаря путевым заметкам путешественников по Сибири и Центральной Азии.

Эвенки или тунгусы — владельцы северных оленей, охотники и рыболовы, народ, принадлежащий к тунгусско-маньчжурской языковой группе и живущий в Восточной и Центральной Сибири. В этих местах шаманству отводится основное место в религиозной жизни. Народам, говорящим на монгольском и тюркском языках, тоже знакомо это понятие и сам феномен. У тюркских народов Южной Сибири оно называется «кам» или «хам». Самоедам, эскимосам и индейцам тоже известен этот ритуал, но называют его по- другому. Вероятно, значение слова «шаман», еще до того, как его стали использовать тунгусские народы в значении слова «знать», восходит к палийскому слову «самана», означающему «нищенствующий монах» (от китайского «ша-мен» перешло в тунгусский). Это не только дает возможность установить связь с будущими нищими сибирскими странствующими проповедниками, каким был Распутин в юношестве, но, возможно, с более ранними истоками происхождения фигуры шамана от буддистского или ламаистского вероисповедания, которое, возможно, распространялось вплоть до Центральной Азии.

Исследователи проблемы постепенно приходят к единому мнению, пытаясь найти следы феномена шаманизма либо исходя из его происхождения, либо из области его распространения. Можно установить причинную связь между областью происхождения и распространения шаманизма. Датский исследователь Олмаркс полагает, что «шаманизм можно объяснить как разновидность экстатизма, который распространяется только в северных районах Земли, поскольку холодный климат, экстремальные условия жизни, одиночество, темнота и отсутствие витаминизированного питания благоприятствуют возникновению экстатических состояний».

Религиозно-исторические, этнические, социологические и психологические барьеры помогают в этом ученым, ограничивая распространение шаманизма определенной географической зоной. Обусловленная естественными причинами связь кажется убедительной и для практикующих в Сибири врачей. Итак, различные исследователи считают, что шаманизм прежде всего мог возникнуть у народов Сибири.

Предпосылкой возникновения шаманизма, по всеобщему мнению, является вера в духов, — это похоже на то, как Распутин изображал одухотворенную природу в воспоминаниях о первых годах своего паломничества.

С культурно-исторической точки зрения примечательно, что все исследователи шаманизма считают, будто этот феномен локализуется в «бывших охотничьих» районах, «то есть в Сибири, в Северной Америке…»; они связывают это с мировоззрением и обычаями древних кочевых народов.

Общим во всех описаниях шаманизма является то, что личность шамана рассматривается как посредник между высшей сущностью и человеком. Поскольку они могут попасть и в преисподнюю (за что отвечает «черный шаман»), то контактирующего с небесами «белого» шамана называют также «небесным слугой». Это не имеет ничего общего с классической схемой «Бог — дьявол», а скорее восходит к живущим на озере Байкал монгольским бурятам или к алтайским тюркам, к которым эти представления проникли из южных земледельческих матриархальных культур.

Что касается процесса исцеления у шаманов, то здесь исследователи, например, немецкий ученый Ломмель, отмечают отличия по сравнению со «знахарями» Африки. Общим в описании шаманов-целителей является то, что они действуют в состоянии самопроизвольного транса. Этот процесс классифицируется как «психическая техника». В социальной психологии это считается «психическим умиротворением и безопасностью в родовой общине», а сам шаман — «регулятором коллективной души». «Типичным для шамана» Ломмель считает «…самоизлечение от душевных заболеваний с помощью этих действий и целительного обряда в состоянии транса…».

Почему эта форма шаманизма развилась именно из представлений охотников, объясняется особенностями северо-евразийского шаманизма. Для духовного мира проживающих там охотничьих племен типично представление о двойственности тела и души у животного и человека. В действительности Распутин в записках о своих впечатлениях, полученных в годы паломничества, склоняется к такому мышлению, которое, правда, в его сознании размывается до пантеистического мировоззрения.

Шаманизм, по мнению румынского исследователя религии Мирча Элиаде, это «обосновавшийся в человеческом сознании первоначальный феномен», который возник в Центральной и Северной Азии, что он объясняет с точки зрения религии и определяет как «тоску по раю». В этом смысле экстаз — более древняя и более высокая ступень в развитии религии, чем ее последующая конкретная версия с богами.

И все-таки шаманизм — это религия или нет? В большинстве случаев ответ на этот вопрос бывает отрицательным. Шаманизм рассматривается только как религиозный феномен, который, конечно, можно объединить с различными представлениями о вере, однако нельзя воспринимать как религиозную конфессию. Против этого возражает немецкий этнолог Финдейзен, расценивающий шаманизм как религию, хотя и как «спиритическую». Однако, у сибирских народов религиозная жизнь всецело находится под этим влиянием.

Здесь в качестве возражений можно выдвинуть тот факт, что шаманизм не имеет систематизированного учения или четко дифференцированной системы религиозных представлений. В любом случае шаманизм не рассматривается как явление нездоровое, его духовная и творческая ценность возрастает, а его корни, как феномена жизненного мира, вошли в культуру охотничьих народов Сибири.

Шаман, который заслужил это звание, должен обладать «очень хорошей общей конституцией, высоким интеллектом и артистическими способностями».

Нетипичные психофизиологические состояния[22], по мнению исследователей, связаны с одержимостью духами, что «следует рассматривать как экстатическую сущность шаманизма».

Важным условием в деятельности шамана «в духовных сферах» помимо «способностей к творчеству и оккультизму» считается наличие «духовного потенциала». Ему немецкий исследователь Финдейзен отводит место в метафизической сфере: «Этот потенциал не является производным от природы, он представляет собой духовно-творческое ядро человеческой сущности вне времени и пространства, и поэтому его можно рассматривать как энергию (возможно, один из видов расщепления личности?) витающего во вселенной самого духа божьего».

Все попытки найти черты шаманизма в действиях Распутина схожи в одном: экстаз рассматривается как важнейший элемент, если не сказать, единственный, типичный для него. Он проявляется в разных формах в различных религиозных сферах и имеет разные психологические корни. Занимающийся изучением проблемы экстаза Шредер выявил, что человеческая душа и полная противоположность ей внедуховное трансцендентное начало образуют два противоположных полюса, между которыми, по его мнению, происходит трансформация бытия. Говоря о внутренних духовных процессах, следует вспомнить о физических реакциях, являющихся по сути сопутствующими действиями. Условие проявления экстаза, открытое исследователем, можно отнести и к состоянию транса у Распутина во время сеансов исцеления: на первом месте «душевное переживание», а на втором — «очевидное проявление плоти».

Современные ученые расценивают шаманизм, вне зависимости от религиозных аспектов, как ритуал, обусловленный наличием особой энергии. Шаман должен обладать особым психологическим опытом, хорошо знать растения и иметь суггестивные способности. Это меняет представление о нем, как о душевнобольном, фокуснике-бродяге или колдуне и позволяет относиться к нему как к духовному и (или) религиозному лидеру той общности, где он авторитетен. Его задача лечить больных, отправлять души в царство мертвых, изгонять злых духов или демонов и предсказывать будущее. (Даже в наше время есть шаманы, которые занимаются этим.) Можно было бы назвать еще несколько «профессиональных» обязанностей, которые варьируются в зависимости от культуры шамана, его общественной значимости и принадлежности к определенной социальной среде.

Если взглянуть на деятельность Распутина и его, казалось бы, необъяснимую тайну, с точки зрения культурной принадлежности этого сибирского мужика в свете традиций шаманизма, его мистическая личность сразу покажется доступной, а тайна целительных успехов — разгаданной.

«Чудес нет — всё закон природы, — сказал великий писатель Стефан Цвейг устами одного из своих литературных героев, целителя, между прочим, — только непосвященные говорят о чудесах, потому что они не знают силы духа…»

Проповедник и эротоман

1908 год. Распутин ведет в столице жизнь проповедника, утешителя и целителя. Из-за вхождения в царскую семью значимость его возросла, что вызвало недоверие и беспокойство со стороны некоторых чиновников при Дворе. Те, на кого Распутин производит впечатление и может убедить в своей «святости», — не самые сильные личности, и совсем редко среди них встречаются почитатели мужского пола. Едва собрав вокруг себя слушателей, Распутин приступает к монологу: «Спасение в Боге. Без Бога нельзя сделать ни шагу. Но только Бога можно видеть, если вокруг нет ничего другого. Существуют черти и грехи, потому что за всем скрывается Бог, и его нельзя увидеть. Комната, в которой находишься, дела, которыми занимаешься, друзья — все скрывают Бога от нас, ибо живем и думаем, не как он хочет.

Что надо сделать, чтобы увидеть Бога? Молиться и уходить из города на природу. Идти, пока Петербург не скроется из виду, и перед вами будет только открытый горизонт. Потом остановиться и поразмыслить о себе. О том, как ты ничтожен и беспомощен. И увидишь столицу, уменьшенную до размеров муравейника с его обитателями. Что тогда будет с собственной гордостью, богатством и властью? Чувствуешь себя еще более жалким и бесполезным.

В этот момент нужно взглянуть на небо, и ты увидишь Бога, и почувствуешь всем сердцем, что господь Бог единственный отец. Что твоей душе нужен только Бог-отец и ты только перед ним преклоняешься. Он один поддержит тебя. Тогда ты ощутишь настоящую радость, а это — первый шаг к Богу. Тебе не нужно уходить дальше, ты можешь вернуться в свой мир и радоваться тому, что ты принес с собой.

Царство небесное будет твоим. Найди Бога и живи с ним, и в каждый воскресный или праздничный день, который будет у тебя потом, бросай работу, и вместо того, чтобы развлекаться или идти в театр, иди в поля, к Богу…»

Хотя Распутин и читает благочестивые проповеди, пороки его не покидают. Все сильнее прорывается наружу его животное начало, совершенно несовместимое с привычным аскетизмом «старца», за которого он себя выдает. Бороться с этим Григорий больше и не пытается. Благодаря приобретенному авторитету среди тех, кто по-настоящему поверил в его божество, ему удается подчинить себе все больше женщин из высших слоев общества. Тем не менее, он продолжает безо всякого стеснения удовлетворять свои инстинкты, прибегая к помощи проституток. «Что я хочу, то я и могу», — примерно так можно выразить беззаботную убежденность Распутина в том, что ему можно делать то, что его устраивает. Разумеется, утвердиться в этом ему помогает безграничная вера высокопоставленных друзей в его религиозность, и их готовность защитить его от любых обвинений и спасти от последствий некорректного поведения, хотя ничего подобного от него даже и не ожидают.

«Без греха не может быть и покаяния, — так Распутин устанавливает связь между своими сексуальными действиями и религиозными принципами с целью рассеять оставшиеся сомнения своих нерешительных подруг, — но раскаяние, которое Бог считает наивысшей ступенью религиозной покорности, предполагает, что сначала надо совершить грех…»

«Часто он окружал себя сразу несколькими поклонницами, — вспоминает секретарша Распутина, — и со всеми спал, притом совершенно естественно и ни о чем не заботясь. Сначала он их ласкал, а потом отводил в свой кабинет, где совершал остальное.

Во время этой оргии мне были слышны его комментарии, религиозные речи, когда он давал указания поклонницам, что делать. При этом он старался рассеять их сомнения: „Ты думаешь, я тебя унижаю? Я тебя не унижаю, а очищаю. Если ты спишь со мной, на тебя снизойдет милость божья…“ Он умел убедить женщин, что якобы через оргазм происходит их очищение, и они ощущают божью благодать…»

Под «очищением» Распутин в своей эротической мистике подразумевает «освобождение от злой плотской прихоти». То ли он и в самом деле это чувствовал, то ли просто ловко играл, но таким образом устанавливал связь между сексом и религией, подобно «хлыстам», которые, как уже упоминалось, насаждали сексуальные действия уже в самом начале своих религиозных или спиритических ритуалов.

Неудивительно, что постепенно стали распространяться рассказы и слухи о похождениях Распутина, которые он умел тщательным образом скрыть от своих высочайших друзей при Дворе, от их посредника — Анны Вырубовой.

Всегда аккуратно одетый (в простом крестьянском стиле или подобно монаху), причесанный, надушенный, с напомаженными волосами и бородой, Распутин умел замаскировать следы утомительных пьяных ночей, отчасти и благодаря своей конституции, но все же государь интуитивно начинает сомневаться в нем. Начальник дворцовой охраны, генерал Дедюлин, на вопрос царя о его впечатлении о Распутине отвечает безо всяких иллюзий: «Он одаренный крестьянин, нечистый на руку, разумный и наделенный силой внушения, которой умело пользуется…». То, что царь сам попал под воздействие этой силы и стал ее жертвой, можно понять из его ответа: «Распутин всего лишь добрый, религиозный, простоватый русский. После разговоров с ним я всегда чувствую себя свободным от забот и сомнений, в согласии с собой…». Ведь он не мог представить себе правды. Она была несовместима с моральным обликом того человека, роль которого перед ним разыгрывал Распутин.

Царица же не нуждается в том, чтобы выслушивать чужие мнения о своем покровителе. Все, что не соответствует ее собственным представлениям о нем, она расценивает как злостную клевету. В своей воинствующей непреклонности по отношению к любой негативной информации о Распутине, государыня перешла всякие границы, поделив свое окружение на тех, кто «лоялен по отношению к нам, это означает, лоялен и к нашему другу», и тех, кто таковыми не являются.

Причина установки наблюдения за частной жизнью Распутина кроется, скорее, в ответственном отношении к своим обязанностям министра внутренних дел, чем просто во враждебности к царскому любимчику. Освободить государя от человека, компрометирующего не только его лично, но и государственный режим, в связи с возможными последствиями этого — вот цель начавшейся слежки за Григорием Распутиным.

Хотя Распутин и не занимал государственной должности, и в дневниках наблюдения не содержится оснований для беспокойства о безопасности государства, но все-таки первые информационные источники позволили усомниться в святости Распутина.

Царь скептически отнесся к результатам наблюдений. Но поскольку он доверял Столыпину, то не стал возражать против высылки Распутина на родину. Подготовленная под покровительством начальника полиции акция по задержанию Распутина по дороге домой, конечно, провалилась из-за утечки информации: хитрому крестьянину удалось ускользнуть от чиновников, поджидавших его в поезде, который шел в Сибирь, и выехать из Царского Села поездом, следующим по другому маршруту. Дни напролет сыщики вели наблюдение не только за домом Распутина, но и за дворцом его петербургской покровительницы, великой княгини Милицы. Как только в Петербург пришла телеграмма о том, что Распутин находится в Покровском, все облегченно вздохнули и забыли о провале задуманной акции. Возможно, именно царь позволил своему подопечному бежать? «Оставьте это», — успокоил он министра, когда тот доложил ему о состоянии дела.

Но Распутин не мог долго наслаждался покоем, обретенным на родине. Он не ожидал столкнуться с накопившейся по отношению к нему за долгое время враждебностью. Большинство жителей деревни были в большей или меньшей степени равнодушны к Распутину. Его жеманство скорее вызывало у них улыбку, в его чудеса верили лишь немногие, старики только пожимали плечами, глядя на то, как он, разыгрывая из себя монаха, постоянно окружал себя женщинами. Его отец, отвечая на вопросы о Григории, давал понять, что он невысокого мнения о сыне, «потому что он ничему не научился в жизни и ни на что не годится…». Когда же Распутин нападал на отца с кулаками, тот грозился «рассказать всему свету, что ты не делаешь ничего другого, кроме как хватаешь Дуню[23] за круглые бока!..»

Большинство жителей Покровского поддерживали добрососедские отношения с Распутиным, хотя и не совсем понимали, как он сумел разбогатеть за столь короткое время. Они признавали, что в столице Григорий «добился чего-то», что обеспечило ему приличное существование. Если даже его объяснение «…читайте евангелие, и все остальное придет само собой!» не пролило свет на истину, ведь еще никому старательное чтение евангелия не принесло подобных результатов, он им все-таки нравился. Как никак, Распутин помогал и своему приходу пожертвованиями царицы и великой княгини Милицы. Наглядным свидетельством его могущества стали сияющая новизной церковь и школа в Покровском.

Но местные священники не могли с этим смириться. Им уже давно не давало покоя, что Распутин под прикрытием религиозных убеждений ведет жизнь, которая подрывает авторитет православной церкви. Поскольку он преподносит поклонницам собственные принципы как догму, его считают главарем секты «хлыстов», приемы которой схожи с приемами Распутина, а значит и проповедником ереси. Помимо этой, в прямом смысле слова неправоверной интерпретации религиозного учения, озлобленность священников Покровской церкви вызывает и его беспардонная критика в их адрес. «Милость божья покидает недостойных священников и снисходит на людей простых», — обычно говорит Распутин, подразумевая себя под «испытавшим счастье милости божьей». Разве не кажутся крайне подозрительными молельные собрания у него дома? Но когда Распутин появляется с золотым крестом на шее — атрибутом священника, посвященного в сан, — терпению духовенства приходит конец.

Попы деревенской церкви запретили ему (и совершенно безрезультатно) появляться в церкви с крестом священника. Они отправились к нему домой, чтобы допросить домочадцев и останавливающихся у него гостей. Сын Распутина, похожий на отца отсутствием желания учиться и работать и тягой к выпивке, откровенно признался, что отец регулярно ходит в баню сразу с несколькими женщинами, «грешит» там, а мать с топором в руках уже неоднократно выгоняла оттуда кого-нибудь из этих «красивых дам». Священники доложили об этом епископу уездного города Тобольска, а тот распорядился начать следствие против Распутина.

Следственное дело: Распутин — главарь секты?

Вооружившись полученным из Тобольска распоряжением о расследовании образа жизни Распутина в Покровском, сельский священник Глуховский вместе с еще двумя церковнослужителями и следователем полиции направился в дом Распутина. В первую очередь они хотят знать, что он делал в бане вместе с приезжавшими с ним из Петербурга женщинами.

Распутин: «Я только оставался у входа…»

«Григорий очень испугался, — напишет позже Хиония Берладская, которая тоже сопровождала Распутина в Покровском. — У него был ужасный вид. Все друзья, которые гостили у него, давали благоприятные показания, но он особенно боялся из-за истории в бане и решил, что его посадят в тюрьму. Я была удивлена, что он при всех его талантах так боялся попасть в тюрьму из-за Господа…» Как видно, для этой женщины честность Распутина была вне всяких сомнений.

Помимо собравшихся вокруг Распутина «братьев» и «сестер» допрашивают и приехавших из столицы почитательниц. Они объясняют, что Распутин открыл им вход в «новый мир» и посвятил в «священные тайны», разумеется, подробно не комментируя эти показания.

Допросы и следствие стали основанием для возбуждения большого следственного дела.

«Тобольская духовная консистория.

По обвинению крестьянина Покровской слободы, Тюменского уезда, Григория Ефимовича Распутина-Нового, 42 лет[24] в распространении им лжеучения, подобно хлыстовскому, и образовании общества последователей своего лжеучения.

Утверждено 5 мая 1908 г., епископ Антоний. 7 мая 1908 г.

Констатированы следующие обстоятельства:

На основании указа консистории № 11.176 от 1 сентября 1907 года было назначено предварительное дознание и следствие на основании предложения № 4952 Его высокопреосвященства по поводу того, что, по собранным и проверенным местным священником сведениям, названный выше крестьянин, проживая в Пермской губернии, вынес знакомство с учением ереси хлыстовской и ее главарями; позже, находясь в Петербурге, он окружил себя поклонницами, которые неоднократно сопровождали его во время поездок на родину, в Покровское, и долгое время проживали в его доме.

Письма четырех поклонниц — а именно X. Берладской, Е. Сильверс, Ольги Лохтиной и 3. Л. Манчтет — говорят об особом учении Распутина, о происходящих благодаря ему исцелениях, о преподании им каких-то Святых Тайн, об указании Распутиным на какой-то особенный храм православия, о стремлении поклонниц Распутина „соединиться со славою Христа“, „соединиться со Святыми Тайнами“, „иметь на душе пасху“, „заключить в себе Бога“ и о самом Распутине как о „носителе бездны любви“.

У него в доме уже пять лет назад поселились совершенно посторонние женщины, которых прежде было до 8, а в настоящее время — 4 или 5; они одевались в черные платья, носили белые головные платки, всегда сопровождали Распутина в местный храм, обращались с ним с чрезвычайным уважением, называя Распутина „отец Григорий“; то же делали и его петербургские[25] почитательницы. Они водили Распутина под руки, их он у всех на глазах часто обнимал, целовал и ласкал.

На верхнем этаже новоприобретенного Распутиным большого дома поздними вечерами бывали особенные молитвенные собрания его последовательниц и четырех последователей, родственников Распутина. На собраниях он надевал полумонашеский черный подрясник и золотой наперсный крест, и все пели песнопения из малоизвестных рукописных сборников и некоторых печатных книг, например из сборника „Сионская Весть“ и других.

Эти собрания иногда заканчивались поздно, и, по слухам, в бане при прежнем доме Распутина[26] совершался свальный грех. Между жителями слободы Покровской ходят слухи, что Распутин учит хлыстовству. Рассказывают, будто одна из живших у него черничек несколько лет назад была сначала крепкого здоровья при молодых летах, вдруг стала чахнуть и, быстро утративши свою молодость, умерла. Некоторые люди передавали Его Преосвященству, что они лично видели фотографические карточки, на которых Распутин изображен с двумя черничками в Екатеринбурге, которые держали над его головой ленту с надписью: „Искатель Горняго Иерусалима“ или что-то в этом роде.

Последовательницы и последователи обвиняемого в лжеучении, близком к хлыстовству, и ныне запрещенного в священнослужении и сосланного по указу Святейшего Синода на Валаам священника Иакова Барбарина, при паломничестве в Абалакский монастырь постоянно посещают дом Распутина, участвуют там в ночных собраниях и в песнопениях по сектантским сборникам. В своем докладе священник Александр Юрьевский передает, что встретил Распутина в церкви. Они с Распутиным потом продолжили разговор в доме госпожи Коровиной, где Распутин начал было хвастать своими высокопоставленными друзьями и знакомыми в столице, и тем, что сам царь приглашал его к себе и без прошения[27] даровал ему фамилию „Новый“, а фрейлина царицы Танеева[28] его любит.

Свое знакомство с высокопоставленными особами он объяснял тем, что „их души ищут пищи, а во мне много любви“.

Фамилия действительно была изменена в его паспорте на Распутин-Новый.

(…) На отца Александра Распутин произвел впечатление человека странного, если не сектанта, то — „впавшего в демонскую прелесть“.

После того, как отец Александр Юрьевский и госпожа Коровина ушли, госпожа Коровина рассказала, что Распутин обнимал ее за плени и жаловался, что все в деревне считают его сектантом, а он просто преисполнен любви ко всем людям (…).

Осмотром дома, где проживала семья Распутина, следователем обнаружено:

1. Все комнаты увешаны иконами и картинами религиозного содержания (далее следует их детальное описание). По столам и стенам — масса фотографий. На некоторых Распутин-Новый снят с Великими княгинями и другими светскими и духовными особами. Есть карточки, где он снят со странницами (как, например, на приложенной к этому делу).

2. В доме Распутина следователь застал гостей: С. В. Лохтину, X. М. Берладскую с сыном, Екатерину Д. и Елену Д. Соколовых, А. Н. Лаптинскую, а из прислуги — девиц Екатерину и Евдокию Печеркиных.

3. На верхнем этаже обстановка — городская, на нижнем — крестьянская. Подозрительного ничего не найдено. (К протоколу осмотра приобщены три письма и три телеграммы. В большинстве писем, некоторые из них написаны Анной Вырубовой, содержатся просьбы к Распутину помолиться о выздоровлении и пр.; далее в протоколе дается содержание писем и имена отправителей).

На допрос пришли:

Священник слободы Покровской Петр Остроумов. Распутина знает с 1897 года, и не только обвиняемого, но и его семейство. Он исполняет долг исповеди и святого Причащения. У Распутина среднего размера хозяйство, которое он сам ведет, а в последние годы, во время его отлучек, хозяйством заправляют семейство и проживающие в его доме три — четыре девицы. Ежегодно он ходит босиком на богомолье по монастырям, а с 1905 года предпринимает довольно частые и продолжительные поездки в Казань, С.-Петербург и другие города по вызовам разных лиц. (…)

Из своей поездки в октябре 1906 года он возвратился домой с г-жой О. В. Лохтиной и женой петербургского священника Медведя, на которых, как они объясняли, Григорий Ефимович произвел необычайное впечатление своими чудесными исцелениями и предсказаниями. В 1907 году его посетила та же Лохтина, а также Берладская и Сильверс. Посещают его и крестьяне, а чаще — родственники, например, Николай Распутин, Илья Арсенов, Николай Распопов, семейство Котрачкова и другие. Свидетель слышал в доме Распутина духовные песнопения. (…)

С посетительницами Распутин обращается очень вольно. В религиозном отношении его семейство можно назвать примерным. Они строго соблюдают посты, посещают храм. Но среди жителей прихода он пользуется репутацией непорядочного человека, как изменившего-де своей вере. Ставят в вину ему и постоянное проживание в его долге женщин и вольное с ними обращение. Что же касается смерти спутницы его по богомольям, крестьянской девицы из деревни Дубровна, то, как передавали, эта женщина умерла, заболев чахоткой от простуды, из-за хождения зимой босиком по принуждению-де Распутина.

Священник той же церкви отец Феодор Чемагин. Знаком с Распутиным с 1905 года. Постоянно встречает у него три-четыре девицы-работницы. Во время богослужений Распутин и его родственники всегда громко поют „Отверзу уста моя“ и „Хвалите имя Господне“. Прежде он толковал книги Святого Писания, а теперь преподает различные назидания и нравоучения. Рассказывал про свое знакомство с высокими духовными особами в Петербурге, Казани и других городах (далее следуют имена). Из одной из таких поездок Распутин привез Ольгу Лохтину и госпожу Медведь. Они объясняли, что приехали посмотреть на жизнь Распутина и послушать его наставления. Тогда же свидетель случайно зашел к обвиняемому и увидел, как последний вернулся мокрый из бани, а вслед за ним оттуда же пришли и все живущие у него женщины — тоже мокрые и парные. Обвиняемый признавался в частных разговорах свидетелю в своей слабости ласкать и целовать „барышенек“, сознавался, что был вместе с ними в бане. У Распутина бывали еще и X. М. Берладская, 3. Манчтет, Е. Сильвере и другие женщины. Обращение его с ними самое фамильярное. Обнимает их за талию, ласкает, ходит под руку, называет их: „Хионией“, „Елей“, „Зиночкой“. В религиозном отношении сам Распутин безупречен, делает пожертвования на храм и т. п. (…).

Свидетель под присягой, псаломщик Слободо-Покровской церкви Петр Быков. Распутин постоянно ходит в местный храм вместе со своим семейством. Бросается в глаза необычайная его привычка молиться, сильно и быстро размахивает при этом рукой, делая гримасы, прикладывается к каждой иконе, становясь на колени. В разговоре сообщает о своих встречах с Великими княгинями и другими высокопоставленными особами (…)

Просфорня Евдокия Корнеева, 28-и лет. Лет шесть тому назад, проходя на богомолье в Киев, она зашла к нему в гости. Она остановилась на ночь в доме Григория Ефимовича, а дело было летом. Григорий прибегал с пашни проведать дом, уговаривал свидетельницу поцеловать его, говоря, что у них существуют духовные лобзания, подобно тому, как апостол Павел целовал Святую Феклу. Свидетельница отговаривалась, утверждая, что это неприлично. Вечером он повел ее смотреть моленную под полом конюшни, а когда они вышли оттуда, Распутин схватил свидетельницу за голову и поцеловал в щеку, внушая после этого, что в целованиях нет никакого греха, так как ему раз во время сношения с женою являлась Троица во свете. Говорил еще, что у него бывают собрания, на которые посторонних не допускают.

Дворянка Ольга Лохтина, 45-и лет, сообщила сведения не под присягой. Познакомилась она с Григорием Ефимовичем в Петербурге три года тому назад через своего духовника, архимандрита Феофана, отрекомендовавшего ей Распутина-Нового как человека Божьего. Особенно привлекала свидетельницу его жизнь по Богу, постоянная молитва, священные песнопения, чтение Евангелия с объяснениями в строго православном духе. Григорий Ефимович учит любви совершенной, простоте, чистоте совести. Во время же своих приездов в С.-Петербург он ежедневно ходит к службам, а посещает своих почитательниц только по приглашению оных.

Вдова поручика Инженерной академии Хиония Берладская, 29-и лет. Осенью 1906 года ее познакомила с Григорием Ефимовичем, как с особенным человеком, одна знакомая генеральша. Свидетельница находилась в этот период в ненормальном состоянии из-за самоубийства мужа, виновницею в чем она считала именно себя. Распутин сразу успокоил ее, указав на то, что Иуда тоже удавился. Это свидетельница поняла в том смысле, что если даже сам Христос не переродил своего ученика, то не столь уж виновна она в смерти своего мужа. (…)

Купеческие девицы Екатерина и Елена Соколовы, 25-и и 23-х лет. Обе познакомились с Григорием Ефимовичем в С.-Петербургской Духовной Академии, где о нем жених второй свидетельницы отзывался как о человеке Божьем. Обе приехали в село Покровское поучиться у Григория Ефимовича жить. Время проводили в молитвах, пении духовных песнопений и душеспасительных разговорах. Распутин читал им Евангелие, объяснял его, поучал „любви совершенной“.

Сестра милосердия, крестьянская девица Акулина Лапшинская, 29-и лет. С Г. Е. познакомилась у О. В. Лохтиной месяца четыре назад. Он поразил ее больше всего простотою обращения, добротою и любовью чистою к людям, которой свидетельница не встречала в других, а также знанием жизни. Ласковое его обращение с более знакомыми женщинами свидетельницу нисколько не удивило. Это обыкновенное явление в интеллигентном кругу больших городов и не что иное, как выражение братской любви (…)

Николай Распутин (брат) и Илья Арсенов (шурин Г. Е. Распутина). Иногда посещают Григория Ефимовича, вместе с ним поют духовные молитвы (…), в старом доме была моленная под конюшней, а в новом ничего такого нет (…)

Евдокия и Екатерина Печеркины, 31-го года и 24-х лет — родственницы. Живут они у Григория Ефимовича в качестве работниц. Он их содержит, а иногда и денег им дает (как и всем работницам, живущим и работающим у него). Обращается с ними всегда ласково (…)

Ефимий Распутин (отец Г. Распутина). Думает, что сын его часто ездит молиться Богу (паломничает), а последние два года часто привозит с собой гостей. Последние большей частью сидят дома, молятся и поют (…), рабочих мужиков не держат, потому что боятся драк (…)

Параскева Распутна (жена Г. Е.). Григорий ездит по всей России большею частью Богу молиться, иногда по вызовам высоких особ. Иных собраний, кроме указанных выше, у нас в доме не бывает. Девицы Печеркины живут у нас вместо детей…

Показания обвиняемого Григория Распутина-Нового.

1. Странствовать по богомольям я начал лет 15 тому назад. Сам не отказывал в приеме странникам. Постоянно у меня живут две девицы в качестве работниц из-за хлеба и подарков (…) Рабочих мужчин не держу, так как сам я редко бываю дома, и опасаюсь какого- нибудь вреда от мужчин. Когда ко мне приходят родственники — братья по Христу: Николай Распутин, Арсенов, Распопов и др., пою с ними разные песнопения: „Отвезу уста моя“ и канты про гору Афон, „Спит Сион“ и другие. Мы читаем Евангелие и по силам объясняем его…

По дальнейшим показаниям, большую часть времени обвиняемый бывает в поездках по разным монастырям для посещения знакомых особ и для душеспасительных бесед с ними. Друзья его тоже часто приезжают, бывают и дамы, которые останавливаются погостить в селе Покровское, поучиться любви Божьей, послушать пения и чтения. Близко знакомых ему женщин он приветствует поцелуями в щеку из истинной любви, называет ласкательными именами по примеру их родителей. С посторонними женщинами, тем более насильно, никогда не лобзается, равно как никому не рассказывал о явлении Святой Троицы ему. А ездит он только потому, что везде зовут.

Мяса не стал есть лет 15 тому назад, табак курить и пить вино бросил лет 10 тому назад. В пьяном виде имеет скверный характер.

2. На очной ставке с Евдокией Корнеевой по поводу показания ее о насильственном поцелуе Распутина и о явлении ему Святой Троицы, свидетельница стояла на своем, а обвиняемый отрицал это показание отчасти полностью, а отчасти, отговариваясь, будто запамятовал.

3. В последнем слове Распутин добавил, что оговор его „хлыстом“ признает неправильным. Против показания же отца Чемагина возразил, что в баню ходил задолго до того, как туда вошли женщины, лежал в предбаннике, а выходил оттуда незадолго до прихода женщин.

В чем Распутин и расписался, а также в том, что он настоящее дело читал.

В отзыве инспектора Тобольской духовной семинарии, Д. М. Березкина, подготовленном на основе следственных материалов, в частности говорится:

„Внимательно исследуя материал (…) нельзя не прийти к выводу, что пред нами группа лиц, объединившихся в особое общество со своеобразным религиозно-нравственным укладом жизни, отличным от православного. (…)

Из показаний усматривается, например, что Распутин — непорядочный человек, изменивший вере православной, что он — не православен. Он, с одной стороны, проводит собрания, которые всем доступны, а еще — такие собрания, на которые посторонних не пускают.

Центром этого особого общества является сам Распутин. По-видимому, он — глава и руководитель. По отзывам сторонних наблюдателей, эта личность „странная“, „не совсем нормальная“, увлекающаяся „ролью искусного духовного старца“, „если не сектант, то, во всяком случае — человек, впавший в какую-то демонскую прелесть“, к которому „экзальтированные барыни, задыхающиеся от разврата столиц, кинулись как мухи на мед“ (…)

На этих собраниях Распутин, по-видимому, указывает домочадцам и гостям на какой-то особый „храм православия“ и преподает им какие-то „святые тайны“, в результате „соединения“ с которыми „плоть умирает пред духовным чувством“, „в душе происходит как бы Пасха“, и человек, который раньше не чувствовал, что есть Христос, начинает понимать, что „в нем есть Христос“…“

В конце отчета говорится, что кое-какие детали в поведении самого Распутина и в показаниях свидетелей вполне могут быть истолкованы как элементы хлыстовства. Его притязание на лидерство, любовные проповеди, речь о „черном и белом началах“ в человеке, ритуалы „душевного братства“, объединяющего его с участниками собрания, воздержание от мяса, вина и табака, учение о первичности Святого духа — все это напоминает некоторые заповеди учения знаменитого Данилы Филипповича.

Внешность Распутина, его поведение, истощенное, бледное лицо с глубоко посаженными глазами и пылающим взором, его резкие движения, торопливые поклоны, дерзкая сущность, гримасы во время чтения молитв — все это, с точки зрения проверяющей церковной инстанции, соответствует образу „хлыста“.

Следствие осуждали за то, что оно проведено слишком формально и поверхностно. Например, упоминание о комнате „Сиона“ у „хлыстов“ всегда связано с какой-то невидимой снаружи комнатой, расположенной под землей. Но эту параллель члены комиссии не проследили.

Кроме того, более подробное описание символических картин в доме Распутина могло бы разъяснить многие загадки. Определенные мотивы, например, „всевидящее око“ и круговое расположение трех ангелов, вне сомнения были распространены именно у „хлыстов“. Сюжеты других икон тоже можно сравнить с сюжетами, которым отдавали предпочтение „хлысты“.

Отчет критикуют и за то, что в нем ни разу не были зафиксированы молитвенники, используемые Распутиным при домашних богослужениях. „Хлысты“ отдавали предпочтение определенным писаниям, уделяя особое внимание опять же определенным пассажам, например, Евангелие от Матфея II, 4, от Иоанна XI, 23 и т. д.

Поддерживание контактов с высокопоставленными представителями официальной православной церкви тоже типично для приверженцев секты, поскольку это можно использовать как алиби или для отвлечения внимания от собственной деятельности.

Отрицание таинства брака и замена его внебрачными отношениями, называющимися „религиозным браком“, „Союз/любовь во Христе“ — тоже типичные принципы хлыстовства.

Результат расследования был такой: подозрение в причастности Распутина к секте „хлыстов“ очевидно, но не доказуемо из-за недостаточности улик. Рекомендовано провести более детальное расследование, которое бы возглавил более компетентный в вопросах хлыстовства священнослужитель, нежели тот, что занимался этим вопросом на первом этапе. Положения Духовной консистории № 7, 23, 162, дополнение к 136.

В конце приведена утвержденная смета расходов, связанных с проведением следствия — 46 рублей 60 копеек».

Сторонний наблюдатель, не находящийся на позициях православия, хотя и вправе в отношении Распутина провести параллели с хлыстовской сектой, но может и возразить против его обязательной принадлежности к ней. Распутин, как и приверженцы этой секты, не отвергает православной церкви, а, напротив, признает большую часть ее догм и обрядов. Его отношение к религии неформальное, а представление о Боге панхристианское. Влияние секты, безусловно, имеет место, но разве что в вопросах соединения секса и религии или в признании роли лидера, которую Распутин сам себе выбрал. Но в строгом понимании этого слова Распутин не является «хлыстом», как полагают инспектор Тобольской духовной семинарии Березкин и епископ Антоний. В конце концов, и не в характере Распутина подчиняться строго установленному порядку и следовать его правилам. Скорее всего, Распутин выстроил собственное здание веры, основанное и на традиционных православных догмах и на догмах секты.

Глава петербургской полиции Белецкий, наоборот, убежден, что Григорий Распутин действовал в соответствии с законами секты, хотя и не нашел бесспорного подтверждения этому в доставленном ему из Тобольска отчете: «Не удалось это доказать, потому что Распутин был предельно осторожен и не привлекал к своим собраниям никого из жителей деревни. Я вынужден был без ведома комиссии по расследованию поселить своего агента в доме, расположенном напротив, и постепенно вводить его в круг Распутина. Из отчетов агента для меня стала очевидна склонность Распутина к хлыстовству, правда, в собственной форме восприятия их принципов, в соответствии с его личными симпатиями.

Когда же я позже познакомился с Распутиным, это впечатление подтвердилось. Распутин не признавал никаких авторитетов церкви, к которой чувствовал себя причастным, по крайней мере, по внешним признакам. Не вступал в дискуссии о ее реформации и с уважением относился к высшим духовным лицам. (…) В своем толковании грехов он придерживался мнения, что человек через осознание грехов преодолевает те слабости, с которыми он борется, и благодаря этому претерпевает изменения души, одновременно отмывая ее от греховности…»

Министр внутренних дел Хвостов убежден в причастности Распутина к секте, хотя бы исходя из факта, что тот называет себя «Человеком Божьим» или «Божьим человеком» и требует, чтобы его так называли окружающие. Затем он рассматривает склонность Распутина к танцу, которая считается светской утехой у православных священников и монахов, каким притворяется Распутин. Распутин может танцевать один или с другими, и чаще всего после церковных песнопений.

Молельный экстаз Распутина, наступающий в моменты, когда он поддавался своим болезненным эротическим потребностям, тоже говорит о его схожести с вышеназванной сектой. И еще: привычка Распутина изгонять у других «бесов», оставшаяся у него еще с молодых лет. По мнению «хлыстов», тело — «плоть», место для грехов, и «если кому-то удается изгнать этот злой дух, то он трепещет и дрожит всем телом». Распутин разделяет мнение «хлыстов» и в отношении пророчества, которое якобы более доступно простому необразованному человеку, потому что тот скорее, чем высшие духовные лица, может быть освящен Святым Духом…

И не имеет значения, заимствовал ли Распутин эти аргументы у секты и присвоил их себе, как собственные убеждения, или просто умел убедительно преподать их идеи, когда они были ему нужны в качестве аргументов для обольщения, — в любом случае, не удивительно, что его причисляли к сектантам.

Документ, содержащий заключение, сделанное епископом Антонием из Тобольска, дошел до Петербурга. Но что нужно было сделать с этим усердно потрудившимся священником, который таким разоблачением компрометировал одного из самых блестящих придворных фаворитов? То же самое, что и до сих пор случается с неудачливыми политическими карьеристами — сначала приостанавливают повторное расследование, требующееся на основании первичных результатов, а потом дело предают забвению.

Епископ Антоний оказался перед выбором — уйти на покой или отправиться епископом в Тверь. Священник уже ничего не понимал, но все-таки решился на второе предложение.

Миф и власть

И все-таки, это была всего лишь прелюдия к последующим в период с 1909 по 1914 год событиям, когда Распутина все больше критиковали, а он, устраняя своих противников, становился все сильнее.

Постоянно находящийся при Дворе под бдительным наблюдением мужик мог себе позволить пожаловаться царю на председателя Совета министров Столыпина. На что государь его успокоил: «Он немного поохотится за тобой, но потом снова оставит в покое…» и затем добавил: «…но что может с тобой случиться, если мы на твоей стороне?» На самом ли деле Николай высказал то, о чем уже давно ходили слухи. Этот разговор повлиял на решение государя или нет, неизвестно, но немного позже, в 1909 году, заместителем министра внутренних дел и начальником полиции, против воли Столыпина, назначается его заклятый враг генерал-майор П. Г. Курлов.

Так Столыпин, желая уберечь царя от дискредитации вследствие сомнительной репутации Распутина, потерпел первое поражение в борьбе с могущественным сибиряком.

Если Распутин всю жизнь, а особенно после приезда в Петербург, искал и поддерживал контакты с высокопоставленными представителями церкви, то теперь именно этот крут представляет для него наибольшую опасность. Прежде всего, это те высокопоставленные православные священники, которые вначале протежировали Распутина, давали ему рекомендации, ввели в высшее общество и способствовали его продвижению в столице, а теперь разочарованно от него отвернулись.

Но пока Распутин, желая заручиться поддержкой друзей из духовенства, заступается за них, когда им это нужно. Илиодор — один из первых, с кем Распутин подружился в Петербурге, когда тот был еще студентом Петербургской духовной академии.

Илиодор, в миру Сергей Михайлович Труфанов, происходил из донских казаков и был на 11 лет моложе Распутина. После окончания семинарии стал монахом, пройдя обходными путями через Ярославль и Почаев, стал епископом Царицына — торгового и промышленного центра зажиточной Саратовской губернии, расположенной на юге России. Здесь ему быстро удалось добиться признания и славы. Благодаря дару красноречия, которым он обладал и умело пользовался в своих проповедях, пленяя прихожан, он собрал так много денег, что мог подарить городу монастырь.

Но свой талант Илиодор использует и в целях демагогии. Имея крайне консервативные политические взгляды, он начинает поднимать голос против «революционных происков», став инициатором движения «Союз русского народа», членом которого вначале был и Распутин. Правда, он обвиняет и достойных людей, которые просто не были готовы вступить в его Союз или поддержать. В результате, во время пылких воскресных проповедей он наносит оскорбления представителям городской буржуазии и аристократии. Апофеозом его нападок стал случай, когда он назвал самого губернатора города, графа Татищева (чьи предки прославились уже во времена царицы Екатерины), не кем иным, как «татарином без тюрбана».

Для русского, находящегося на службе у государя, это двойное оскорбление: о татарах, начиная с их вторжения в Россию и многовекового господства, обычно отзывались плохо (отсутствие уважения друг к другу сохранялось и после того, как был «зарыт томагавк»), а «татарство» отождествлялось с мусульманской религией, что для русского означало измену православию.

Терпение у губернатора лопнуло. Он обращается к царю с жалобой и просит убрать Илиодора. И опять царь оказался перед неблагодарной задачей. С одной стороны, ему понятно положительное намерение лояльного служителя церкви сохранить монархию, но с другой стороны, он осознает, что такие методы Илиодора могут ее только компрометировать. Поэтому было решено, учитывая скандальный характер Илиодора, обойтись сравнительно мягким наказанием: переводом его в Минск.

Однако Илиодор не намерен подчиниться этому распоряжению Священного Синода, высшего органа православной церкви (находящегося в подчинении царя). Он обращается за помощью к епископу Феофану в Петербурге и… к Распутину. Из-за постоянно растущего числа врагов Распутин вовсе не заинтересован в том, чтобы потерять тех, кто продолжает верить в его влияние, и тем самым лишиться их содействия.

Распутин обещает защитить своего старого друга Илиодора от перевода в другое место, если Илиодор «не будет шуметь». Царица приняла раскаивающегося друга Распутина, по всей вероятности, вместо царя. Сам Илиодор так описал эту устроенную Распутиным встречу: «Слишком важная, слишком эмоциональная, с своеобразными мимикой и жестикуляцией она производила впечатление кого угодно, только не русской царицы. Она сразу же засыпала меня градом быстрых и коротких вопросов: „Вас послал отец Григорий, не правда ли? Вы по его просьбе принесли мне письменное заверение, что больше не будете нападать на наше правительство, не так ли? Итак, имейте в виду, надо оправдать доверие отца Григория (именно так!), нашего отца, нашего спасителя, нашего вождя, великого Святого нашего времени…“».

Возможно, Илиодор приписал государыне эти слова задним числом, чтобы высмеять высокопоставленную покровительницу Распутина, когда он и Григорий стали заклятыми врагами. Это остается тайной. Тем не менее, царица предупреждает его о том, что надо оправдать доверие не царя, а Распутина…

Государь отправляет в Царицын эмиссара по имени Мандрыка, чтобы получить информацию о положении дел в монастыре Илиодора. Но Распутин послал туда телеграмму, предупреждающую о приезде Мандрыки. То, что Илиодор остался в Царицыне (а губернатора Татищева перевели в другое место), было, конечно, отрадно для него, но не для высших церковных властей. То, что этот, даже не посвященный в сан священника «псевдо-священнослужитель» мог дать обратный ход уже принятому царем решению, шокировало почтенный Синод. Также реагировала и общественность, которая постепенно стала осознавать, какое влияние имеет Распутин в высочайших инстанциях.

Осенью 1909 года Распутин нанес визит епископу Илиодору в Царицыне, а затем уже несколько постаревшему, почтенному епископу Гермогену в Саратове, вместе с которым он снова едет в Царицын. Во время богослужения Илиодор организует своему спасителю грандиозное выступление. Он представил его как «добродетели» и заставил верующих в буквальном смысле поклоняться Распутину.

Распутин явно наслаждался этим выступлением. Еще никогда он не имел такой большой аудитории. Григорий использовал эту возможность по-своему, для укрепления мифа о себе. Он раздавал верующим подарки — от носового платка до серебряного кольца, объясняя, что каждый из сувениров имеет для получателя пророческое значение. Например, носовой платок принесет слезы, колечко означает вступление в брак, сахар предвещает сладкую жизнь, икона означает, что ее получательница — женщины особенно преклонялись перед ним — пострижется в монахини и уйдет в монастырь. Толпа в восторге: сам Распутин, пророк, выступает перед ними!..

На следующий день толпы людей провожали Распутина до вокзала. Уже на платформе возле вагона он продолжал проповедовать, подбирая для этого наиболее эффектные слова. Илиодор хотел было тоже что-то сказать, но Распутин одним жестом приказал ему молчать — чтобы предоставить слово своему, лишенному возможности говорить, гостеприимному хозяину только в самом конце: «Я вас прошу, уезжайте…»

Илиодор, который прежде тоже бывал у Распутина в Покровском, не услышал от местного священника лестных слов о нем: «Негодяй и развратник, который притаскивает с собой каких-то глупых петербургских барышень и абсолютно голыми ведет их в баню, пока его жена не выгонит их оттуда прутом…» Но он продолжает держаться доброжелательно по отношению к своему влиятельному другу.

В разговорах с Илиодором Распутин не скупился на бахвальство, если тема касалась его отношений с царской семьей. Якобы, в доказательство этого он показал Илиодору письма царицы и ее дочерей. Каким-то образом эти письма позднее попали к Илиодору. По одной версии, Илиодор их украл, а по другой Распутин сам предложил Илиодору выбрать себе что-нибудь из них и оставить на память как сувенир. Знал ли тогда Илиодор, что они ему пригодятся в качестве Corpus delicti[29]?

В начале нового, 1910 года, когда Распутину исполнился 41 год, над ним и его славой стали сгущаться тучи. Епископ Феофан, ректор духовной академии и духовник царской семьи, в свое время бывший важнейшим наставником Распутина, больше не мог выносить конфликта с собственной совестью. Испугавшись слухов о двойной морали самозваного Божьего человека Распутина, а также получив на исповеди признания от изнасилованных Распутиным девушек и женщин, Феофан решает, что пора нарушить обет молчания и сознаться, по крайней мере, государю.

«Скромный, молчаливый, всегда с поникшим взглядом, избегающий смотреть на женщин, робкий, словно юная девушка», — так Илиодор описал аскета Феофана. Услышав «исповедь» Хионии Берладской (приведенную ранее), Феофан вызвал к себе Распутина для объяснений.

Распутина, вынужденного рассказать о своих методах обольщения и известной теории о связи сексуального и религиозного начала, охватил панический страх, что все это теперь может дойти до сведения царицы. Именно царицы, а не царя. Очевидно, через Александру Федоровну Распутин нашел ключ к занимаемому им при Дворе положению и к власти, потому что, в отличие от государя, она безгранично доверяла Распутину, и никакая разумная сила не могла поколебать ее доверия.

По указаниям ли Феофана, а может быть, по совету государя, Александра Федоровна отправляет свою придворную даму и подругу Анну Вырубову в сопровождении целой свиты в Покровское, дабы они смогли получить представление о Распутине на месте. «Нужно было подыскать для этой миссии кого-нибудь поопытнее и поумнее меня», — с обезоруживающей честностью Вырубова прокомментирует впоследствии свое назначение, очевидно осознавая, что судить беспристрастно она не сможет из-за безоговорочной веры в Распутина.

Дамы ходили гулять на берег реки, им показывали идиллическую картину рыбной ловли, они пели псалмы в доме Распутина, где потом и остались на ночлег.

«Крестьяне безразличны к Распутину, а духовенство, скорее, враждебно к нему», — это все, что Вырубова смогла сообщить.

Распутин не забыл отправить Феофану, находившемуся на излечении от туберкулеза в Крыму, телеграмму с пожеланием скорейшего выздоровления. Но напрасно. Священник уже решил положить конец конфликту с совестью и поговорить с царем. Он попросил у него аудиенции.

Аудиенция была ему предоставлена весной 1910 года. Но опять же Феофана принял не царь, а царица. Возможно, государь таким образом переложил проблему с Распутиным на плечи царицы? Будь он один, он бы уже давно смог от этой проблемы избавиться? Или не хотел вступать в конфронтацию с тем, против чего чувствовал себя бессильным? Государыня приняла почтенного священника не одна, а в присутствии госпожи Вырубовой. Та впоследствии напишет об этом в своем дневнике: «Отец Феофан пришел к Маме[30] и сказал ей: „Господь наделил тебя[31], царица, доброй душой и чистым сердцем, поэтому я пришел, чтобы сказать тебе: отрекись от Старца Григория, потому что он не Человек Бога, а Человек Дьявола!“ Мама ответила, указав ему на дверь: „Уходите, и чтоб глаза мои Вас больше не видели!“ Он хотел еще что-то сказать, но Мама опередила его: „Уходите, а то я забуду, что Вы были моим духовным пастырем. А я бы не хотела этого забывать!“ И он ушел. Одним охотником меньше», — заканчивает Вырубова описание этой сцены.

«Я разговаривал с ней больше часа, — рассказывает Феофан, — и пытался указать ей на духовные заблуждения Распутина. Императрица встревожилась, попыталась возразить, обосновывая свои возражения цитатами из Библии, но было очевидно, что она говорила заранее подготовленное, вероятно, подсказанное ей самим Распутиным…» Значит, царица посчитала необходимым заблаговременно проинформировать Распутина об этой встрече и спросить у него совета.

И все же Распутин заметил, что царица, как бы невозмутимо она ни держалась по отношению к своему душевному другу, пребывала в некотором замешательстве. Хитрый сибиряк вновь попытался раз и навсегда устранить опасность, которую видел в лице Феофана. Он отправил ему телеграмму: «Если я тебя обидел, помолись за меня и прости меня. Давай забудем наши столкновения, сохраним хорошие воспоминания и помолимся. Даже дьявол не так велик в своем грехе, как велико сострадание Божье. Отпусти мне грехи и благослови меня во имя нашего прежнего единомыслия…»

Феофан не ответил.

В апреле того же, 1910 года, Распутин заявил Илиодору: «Хватит Феофану доносить. Его обращение к царю плохо кончится для него. С ним покончено. Навсегда. Он втоптал меня в грязь перед царицей. Теперь ему больше нет места в Петербурге».

Осенью Феофан немного оправляется от удара, став епископом Таврической губернии и Симферополя в Крыму. Но даже оттуда ему пришлось, хотя и на время, уехать, потому что спустя два года царская семья приехала на летний отдых в Крым, и его спешно перевели в Астрахань. И только еще через год, когда у Феофана начались проблемы со здоровьем, потому что он плохо переносил местный климат, ему позволили занять место епископа в Полтаве. Его карьера зашла в тупик. Таким образом, этот враг Распутина был нейтрализован.

Путешествие в Святую землю

В 1910 году началась усиленная кампания общественности против Распутина. Когда все его враги объединились в борьбе с ним. Кто же они, враги сибирского «выскочки»?

За время приближенности к высшему кругу общества и особенно государевой семье Распутин приобрел их немало в разных сфеpax. Например, среди священнослужителей православной церкви (в ней произошел настоящий раскол еще и из-за занимаемой по отношению к Распутину позиции), выдвинувших обвинение в том, что Распутин — еретик и сектант. Он предает учения церкви и своей распутной жизнью наносит вред ее престижу, выдавая себя за Божьего человека.

Аристократия опасалась, что общение с Распутиным может нанести вред репутации царя, а значит, и принципам монархии в целом.

Такие же сомнения возникали и у консервативно настроенных депутатов Думы, опасавшихся политического влияния Распутина.

В левых и прогрессивно настроенных кругах, уже давно высмеивающих правительство в карикатурах и фельетонах, вновь появилась возможность обратить всеобщее внимание на существующие обстоятельства. В качестве примера можно назвать публицистическую деятельность журналиста Колышко, который из-за своей антиправительственной позиции был внесен в платежную ведомость германского МИДа. Позже, во время войны с Германией, именно на эти деньги он содержал издательство, публикующее революционные пропагандистские статьи. Привлекает внимание уже само название одного из фельетонов: «Дело Обмановых» (игра слов «Романовы» и «Обмановы»).

В марте 1910 года антираспутинская кампания в прессе разворачивается в полную силу. В консервативной газете «Московские ведомости» и в прогрессивной (или, по крайней мере, либеральной) петербургской газете «Речь» (орган печати конституционных демократов) появляется серия статей о «старце-извращенце»: об образе жизни, его «сестрах», «жертвах», его доктрине, основная мысль которой «удовлетворение плотских прихотей не является грехом, а наоборот, открывает путь к религиозному экстазу», какового Распутин потому и достигает «лучше всего обнаженным и в обществе обнаженных женщин». При этом упоминаются его контакты с крайне консервативными представителями церкви и с «династическими кругами». Стрелы этой атаки, выбрав Распутина в качестве мишени, на самом деле, направлены против «династических кругов».

Не лишено оригинальности как бы мимоходом брошенное в газете «Речь» замечание, сделанное в самый разгар газетной шумихи, что от заинтересованных в Распутине кругов, например, Синода или консервативной прессы, так и не поступило опровержений на вышедшие статьи, хотя кампания продолжается более двух недель.

Спустя неделю «Речь» получает то, что она хотела. Газета «Новое время» (консервативной направленности) отреагировала следующим образом, разумеется, не так, как ожидалось:

«Защита религиозных ценностей и христианства — святое дело. Но возникает вопрос, во имя чего именно еврейское средство информации затевает подобного рода крестовый поход…» Впрочем, речь идет о нападении на политического противника (династию).

Левые тоже отреагировали на затеянную против Распутина кампанию. Журналистский дуэт Колышко-Рославлев (публикующийся под псевдонимом «Баян») пишет в газете «Русское слово»:

«Русская жизнь никогда не предоставляла так много материала для паразитов октябристов, как сейчас. Чиновник никогда в этом так не нуждался, как сейчас. И только посмотрите, как все уже к этому привыкли. Газеты полны разоблачительных материалов о некоем Григории Распутине, который, очевидно, водит за нос не только высшее общество, но и „сферы“.

Об этом старце рассказывают всякие чудеса. Для обычного смертного и сотой части хватило бы, чтобы заслужить смертную казнь. (…) Скандалы, мошенничество, обманутые и т. д. (…) Находишься в растерянности. Невольно думаешь: как хорошо, что у нас такие строгие обычаи — но ведь не будешь стоять над душой у высших „сфер“.

И тут задаешь себе вопрос: почему только сейчас, почему не раньше? Откуда вдруг попали в редакцию все эти тайные бумаги? Будь я Шерлоком Холмсом, я бы докопался до сущности распутинского скандала. Но совершенно понятно, что все эти распутины, илиодоры, — и как там их всех зовут, — не что иное, как марионетки в чьих-то руках. И что их используют, когда это нужно. (…) И поэтому так сложно убрать Распутина…»

Илиодор не оставляет без ответа нападки на своего пока еще друга. Давая отпор религиозно-философской атаке со стороны публициста Михаила Новоселова, он публикует в Петербурге декларацию такого содержания:

«У талантливого старца Григория налицо все признаки того, что он избран Богом: его волей он сумел преодолеть свою плоть, совершать чудеса, видеть будущее, изгонять бесов, и его душа состоит в связи с милостью Божьей…»

Друг и в прошлом петербургский покровитель Распутина епископ Гермоген становится осторожным: «Три года назад он казался мне глубоко религиозным. В последнее же время появляется все больше рассказов о его недостойном поведении. История церкви учит, что люди могут достичь очень высокого духовного уровня, а потом морально опуститься…»

Распутин встревожен. Такие слова из уст уважаемого всеми священника могут иметь для него плохие последствия. Со свойственной хитростью он ищет спасения в попытке восстановить свою репутацию в высоких инстанциях:

«Благословите меня, уважаемый Учитель, и простите меня! — умоляет он в письме петербургского митрополита Антония. — Я хотел бы видеть Вас и услышать из Ваших уст утешительные слова, которые придадут мне сил после всех этих многочисленных слухов. Я не грешил, я только жертвован. Я не член секты, я сын Церкви. Все происходит только оттого, что я часто бываю в высших кругах, отсюда мои страдания. Я бессилен против газет…»

Но этот метод Распутина не возымел действия. В аудиенции митрополита ему было отказано.

Насколько противоречиво относились к Распутину его современники, видно из следующего факта. О попытке запретить пьесу Л. Андреева «Анафема» в 1909 году (что могла позволить себе сделать церковная цензура с произведениями, кажущимися ей сомнительными) ходили разные слухи. Поговаривали, будто запрет был инициирован Распутиным, а с другой стороны, утверждали, что именно он хотел его предотвратить. (Главное действующее лицо в этой пьесе — черт. Существование Бога оспаривается, а зло представляется движущей силой всего сущего.)

Описывая происходящее, Вырубова одновременно дает представление и об отношении Распутина к инциденту: «Это ведь удар ниже пояса — вмешаться в вопросы искусства и запретить постановку „Анафемы“. Епископу Гермогену ставят в вину, что он выступил за запрет. „Вот и хорошо!“ — ответил старец Распутин, развеселившись, когда я ему об этом сообщила. — „Пусть его проклянут!“[32]

„Анафема“ — это чертовщина! Она нам не нужна, она будет будоражить людей. Они должны знать, что только Григорию по силам тягаться с дьяволом! Но это же театральное искусство. Сегодня черт, завтра Спаситель. Срам!

А потом старец заявил, что запрет должен исходить не от царя, а от церкви. Точнее, от епископа. Мол, власть имущие с удовольствием разрешили бы ее, но Церковь не разрешает. А Гучков[33], стоящий за этим запретом, и так его враг[34], и должен пострадать вместе с епископом…»

Статьи в прессе не были секретом и для царского двора. Воспитательница Мария Вишнякова, вернувшись из Покровского, куда она сопровождала Вырубову, рассказывала о связях Распутина с женщинами, а также о том, что он пытался докучать и ей, что вызвало недоверие Александры. Тем не менее, Мария попробовала убедить Александру, показав ей газетные статьи о ее «друге». Вишнякову поддержала и воспитательница София Тютчева, происходящая из семьи известного поэта Тютчева. Для нее всегда было как бельмо на глазу то, что Распутин мог в любое время входить в спальню к Великим княжнам, даже когда те были уже раздеты (в 1910 году им было соответственно пятнадцать, тринадцать, одиннадцать и девять лет).

Обе придворные воспитательницы вместе пришли к царице. Позже Тютчева с разочарованием напишет об этом: «Императрица заявила нам, что мы не должны верить клевете — она исходит только от темных сил. И под угрозой увольнения запретила нам говорить об этом с императором.

Но я все-таки решила рискнуть и рассказала ему все. — „Значит, Вы тоже не верите в святость Григория Ефимовича?“ — спросил император…»

Царица дала Вишняковой «отпуск» на два месяца, а потом опять приняла на работу, взяв с нее обещание в дальнейшем избегать запретной темы. А непреклонная Тютчева потеряла свое место, «потому что приписала Распутину грязные мысли». Царь делает из этого соответствующий вывод: отныне Распутину запрещено входить во Дворец. Встречаться с ним можно только у Анны Вырубовой.

Но молва и споры не ограничиваются территорией России. В этом смогла убедиться сама государыня Александра Федоровна, приехав на два месяца погостить на свою немецкую родину. За это время к ней трижды приезжала Анна Вырубова. Царица почувствовала, с каким презрением все относятся к ее доверенному лицу. Сначала Анна остановилась у своего отца, Танеева, в Гамбурге, в то время как царица находилась на лечении во Фридберге, затем у барона Фредерикса, придворного министра царя. И, наконец, пожеланию царицы недостойная придворная дама, осуждаемая за оказываемые Распутину посреднические услуги, была приглашена к брату государыни, Великому герцогу Гессенскому и его супруге в их летнюю резиденцию, замок Вольфсгартен (всего на три дня, но Вырубова, разумеется, провела там целую неделю). Сестра царицы, Ирена, принцесса Прусская, держалась с Анной Вырубовой подчеркнуто холодно.

А что думают о Распутине в Петербурге?

Анна Богданович, жена генерала Богдановича, хорошо информирована о том, что происходит при Дворе, благодаря не только мужу, но и многочисленному кругу знакомых, близких ко Двору. В 1910 году она написала в дневнике, очевидно, находясь под впечатлением рассказов камердинера Радцига: «3 июня. Камердинер Радциг был у нас. Говорят, царицу все ненавидят. Очевидно, она очень рассержена, что Распутина нет, и злится на всех, кто говорит (или сказал) ей в лицо, что он мошенник. Поэтому она и отправила в отпуск на два месяца Тютчеву и Вишнякову. Обе возмущались Распутиным и требовали, чтобы он не заходил в комнату детей. На место Тютчевой временно взяли Вырубову! Бедные дети! (…)

8 декабря. Интересный разговор между Евгением Васильевичем (мужем Анны) и Радцигом. Радциг сказал о царице, что она холодная, недоступная, но если захочет кого-то завоевать, она это может. Она близка с Вырубовой больше, чем когда-либо, и передает ей все, что рассказывает царь. А царь ей постоянно обо всем рассказывает. При Дворе все презирают Вырубову, но никто не отважится высказать что-то против нее.

Она постоянно находится у царицы. Утром с одиннадцати до часа, потом с двух до пяти и каждый вечер до половины двенадцатого. Раньше она ухолила с приходом царя, но теперь остается и позже. В половине двенадцатого царь еще продолжает работать, а Вырубова идет к царице в спальню. Что за печальное, неприятное представление!

По рассказам Радцига, государыня не так больна, как кажется. Она больна психически, но может нормально думать. К примеру, лежит она полумертвая — и вдруг, вскакивает, чтобы в следующее мгновение опять рухнуть в постель. Вырубова поддерживает сердечную переписку с этим развратным Распутиным. Она все время берет для него много денег у царицы. Радциг вспомнил еще и о том, как несколько дней назад царь рассердился на него, когда тот спросил, кто был у царицы, и он, не стесняясь, ответил: „Госпожа Вырубова и этот грязный мужик“. В ответ царь набросился на него: „Как Вы можете говорить такое об этом глубоко религиозном человеке?“ Но Радциг откровенно ответил, что тот — мошенник. Царь обиделся на него и сообщил об этом царице, после чего они на него сердятся. (…)

13 января 1911 года. Сегодня Радциг опять был там. Он немного удручен. Этот мужик Распутин уже вернулся в Петербург. Хотя он во Дворец больше и не приходит, но бывает у Вырубовой в Царском Селе, и царица часто ходит туда. Вырубову за спиной продолжают ругать, но внешне все относятся к ней с почтением, включая Дедюлина[35]. Потому что все эти господа боятся только одного: потерять свое теплое место. А о России вряд ли кто беспокоится, главное, чтобы им было хорошо.

В театре во время показа „Бориса Годунова“ была патриотическая демонстрация: гимн пели, стоя на коленях…»

В начале 1911 года наступил подходящий момент. После неоднократных попыток, предпринятых раньше, Столыпин опять выступил за окончательное отстранение Распутина. Он обратился к царю с ходатайством и изложил ему свои заботы в связи со значительной потерей престижа династии Романовых и ее правительства. Может быть, именно тогда Николай произнес в ответ следующие, часто цитируемые слова, очевидно, выражая тем самым свою покорность судьбе? По крайней мере, это объясняло его пассивность: «Лучше десять Распутиных, чем истерика царицы…»

То, что царица Александра — важнейшая заступница «темного» сомнительного сибиряка, не оставляет сомнений и подтверждается доказанным фактом, что Распутин, попадая в критические ситуации, первым делом, отправлялся к ней, или с опаской предупреждал друзей, чтобы «только об этом не узнала царица». Он знал, что она так крепко держалась за него, потому что для нее Мужик был тем, кто мог спасти ее сына от опасности, угрожающей его здоровью.

Дворцовый комендант так описал влияние Распутина на царя и царицу: «…Распутин оказывал на государя совершенно иное влияние, в отличие от большинства мужчин. Он тоже видел в нем „божьего человека“, но не сразу в том убедился и уж никогда не был так расположен к нему, как Александра.

Разумеется, государь оказывал своей дорогой Аликс (как он все еще обращался к ней в письмах даже после изменения имени) полное доверие во всем, что касалось личных и семейных дел. Возможно, основная ошибка Николая II состояла в том, что он слишком любил свою жену и слишком сильно опирался на эту слабую колонну…»

Дедюлин цитирует царя, который в тяжелый момент признался ему: «Распутин — добрый, простой, религиозный русский. Когда я в минуты сомнений или внутреннего беспокойства разговариваю с ним, на душе у меня становится легче и спокойнее…»

В этом высказывании, вероятно, и кроется одна из причин, почему Николай проявлял такую мягкость по отношению к Распутину. Кстати, оно свидетельствует и об искусном умении Распутина говорить с царем. Тот факт, что не только царица, но и царь в это время не могли себе представить, что страшные истории об их «друге» действительно правда, — само собой разумеется. И все-таки шум вокруг имени Распутина ему крайне неприятен.

Очевидно, государь уже предпринимал попытки убедить жену в том, чтобы она отказалась от благоволения Распутину в связи с публичными дискуссиями. Но Распутин для Александры — это «сфера личной жизни», куда вмешиваться она никому не разрешает. «Кто не понимает или не хочет понимать, кто на самом деле Распутин и что он для нас значит», тех она будет избегать. Главное в жизни, как царица считает, состоит в том, чтобы «добиться милости божьей — симпатия и расположение смертных не имеют значения…». Так Александра отклоняет все возражения, не задумываясь о том, что царь и царица — все-таки публичные фигуры, и их мнение играет отнюдь не последнюю роль для народа.

Логика Александры определяется ее склонностью к мистике: «Люди не имеют права осуждать царя, и уж тем более вершить суд над его поступками. Он — помазанник Божий и стоит над общественным мнением!»

Царица не позволяет разубедить себя в святости Распутина даже своей сестре, великой княгине Елизавете, которая из-за начавшейся в прессе кампании против Распутина специально приехала из Москвы, чтобы предостеречь царицу от дальнейших ошибок и раскрыть ей глаза. Все-таки она — монахиня, приняла монашеский постриг после убийства мужа, и более компетентна в вопросах религии, чем Александра, и при этом сумела остаться более здравомыслящей, чем младшая сестра. Но даже ей, кому царица, как говорят, завидовала, потому что Елизавета благодаря своему обаятельному характеру и прежде всего неутомимой милосердной деятельности пользовалась большей любовью и уважением, чем Александра, — даже ей государыня с уверенностью заявила: «Невинных всегда обливают грязью (…) — это обычная клевета против тех, кто живет, как святой…»

Кроме Столыпина к царю обратился Родзянко, с марта 1911 года ставший председателем III Государственной Думы. «У Вас есть доказательства, что Распутин сектант?» — с недоверием спросил его царь. Этот встречный вопрос «Есть ли у Вас доказательства?» стал характерной реакцией государя на постоянно повторяющиеся донесения чиновников, обеспокоенных разными злодеяниями, которые приписывались Распутину. Думал ли он так на самом деле, или это было всего лишь выражением беспомощности по отношению к царице? Сие останется его тайной.

Но все же идентичные доклады царю от одних и тех же, а потом и от новых лиц, продолжающиеся в течение нескольких лет, имели свои результаты. Однажды Николай II отправил Распутина домой, но после нервного срыва у царицы, приведшего к сердечному приступу, распорядился вернуть его. В другой раз государь дал было «зеленый свет» на арест Распутина, но потом поспешил пощадить сибиряка от такой участи, вновь отклонив все подозрительные факты и потребовав конкретных доказательств. Один из таких тщательно составленных следственных отчетов он бросил в камин на глазах у его составителя. Из воспоминаний министров известно, что Николай II однажды дал недвусмысленное согласие выслать Распутина из столицы по указанию одного из министров (то есть не по собственному распоряжению), чтобы впоследствии суметь отразить обидные упреки жены, мол, он, якобы, не смог отменить решение министра.

Но на этот раз, весной 1911 года, все сложилось по-другому. В конце концов, поднявшиеся волны недовольства больше настигали царя, чем царицу. И царь предложил Столыпину устроить очную ставку с Распутиным. Министр рассказал об этом Родзянко следующее: «Распутин, устремив на меня взгляд, вращал глазами, бормотал несвязные цитаты из Святого писания, сопровождая их странными жестами. Я чувствовал, как во мне поднималось непреодолимое отвращение. Этот человек обладал мощной магнетической силой, с помощью которой оказывал сильное психическое воздействие, вызывающее у меня глубокую неприязнь. Я взял себя в руки и объяснил ему, что вместе с этими документами его судьба оказалась в моих руках, потому что на основании собранных фактов против него можно возбудить процесс. Я предложил ему добровольно вернуться в Покровское и больше не показываться в Петербурге…»

Составленная Распутиным в ответ на это невинная телеграмма звучит почти цинично:

«Сударь! Я прошу тебя, скажи мне и спроси у их величеств, Государя и Государыни нашей страны, что я сделал плохого. Они должны это засвидетельствовать — ведь их ум намного выше, чем у любого другого, и они принимают, кого хотят. И если они слушают советы кухарки…»

В том, что Распутину следовало уехать из города, хотя бы на время, не было никаких сомнений. Избегающий конфликтов Николай II нашел подходящее решение: Распутин совершит паломничество на Святую землю. Одни говорили, мол, для того, «чтобы уйти в себя». «На покаяние, — насмехались другие, — чтобы сохранить „видимость (Святого)“». Поговаривали, что «наконец-то наступит покой, потому что он исчезнет из виду».

И в этом они, по-видимому, были правы. Действительно, Распутин уже два года как отказался от посещения святых мест. В отчетах начальника полиции Белецкого, который завязал с ним дружеские отношения (с целью контроля), отправляя Распутина на Святую землю, есть намек на его осторожное руководство. Немного позже, после новых скандальных историй, министром внутренних дел с помощью начальника полиции было задумано еще одно паломничество. Монаху, который должен был сопровождать Распутина, хорошо заплатили. Сам Распутин заранее получил крупную сумму денег «на дорожные расходы». Он признался, что у него не было настроения паломничать, но согласился, взял деньги, а в последний момент передумал. Позже он признался Белецкому, что хотел подыграть, чтобы понять, с какой целью это подстроено. Из рассказов дочери Распутина Марии следует, что причиной задуманного паломничества послужил скандал, разразившийся из-за распространяемых фотографий, на которых Распутин был изображен вместе с обнаженными женщинами.

Сначала Распутин приехал в Киев и остановился в Пещерном монастыре. От этой поездки сохранились письменные воспоминания Распутина, которые, по-видимому, записаны под его диктовку. Это единственная связно написанная рукопись, сохранившаяся после Распутина. Название воспоминаний: «Краткое описание путешествия по Святым местам и вызванные им размышления по религиозным вопросам». Под этим заглавием спустя несколько лет вышло роскошно оформленное издание путевого дневника Распутина, причем без указания издательства и типографии. Было ли все это инсценировано, чтобы сомнительный «старец» смог вновь блистать уже в новом, нравственно возрожденном виде?

«Я прибыл в Святую Лавру[36], — так начинается рукопись, — из Питера и назову светом Питер, но свет этот суетный, а в Лавре светит свет тишины. Когда опускают Матерь Божию и пение раздается „Под Твою милость прибегаем“, то замирает душа и от юности вспомнишь свою суету сует и пойдешь в пещеры и видишь простоту, нет ни злата, ни сребра. Дышит одна тишина. Поневоле помянешь о суете жизни (…)»

Из Одессы Распутин переправляется через Черное море: «…Как только отправился из Одессы по Черному морю — тишина на море и душа с морем ликует и спит тишиной, видно блистают маленькие валочки, как златница и нечего более искать. Вот пример Божий: насколько душа человека драгоценна (…) Без всякого усилия утешает море (…) И солнце на море блистает, поднимается и в то время душа человека забывает все человечество и смотрит на блеск солнца, и радость у человека возгорается (…) Тут никакой грех не утаим и в землю не закопаем…

Константинополь: Что могу сказать своим маленьким человеческим умом про великий чудный Софийский собор, первый во всем свете! Как облако на горе, так и Софийский собор. Как Господь гневается на нашу гордость, что передал святыню нечестивым туркам (…) Прекрасны побережье и холмы в городе (…)

Привезена одна колонна из Рима в Константинополь в тысячу пудов[37] — это большое чудо (…) Доехали до Метелены, небольшой городок, где Павел Апостол проповедовал и тут же 30 мучеников, в которых он зажег огонь веры (…) чем далее, тем более встречаем душеспасительных мест (…)

Я много встретил народа, но особенно в третьем классе[38] много истинных христиан, много болгар (…) Можно ожидать исполнения слова Божия над нами, что будет единая Православная Церковь, не взирая на кажущиеся различия верующих…

В Смирне есть несколько красивых храмов. Один из них на том месте, где самаритянка беседовала с Яковом при Спасителе и уверовала в Него (…) В Смирне есть гора, на которой был цирк, где замучены ученик Иоанна Богослова и много других с ним. Где только нет мучеников за Христа! (…) Дивный путь этот учит смотреть на себя, как ты преуспеваешь, следуешь ли идеалам апостолов — если смысл состоит в этом, сеять истину…

Недалеко есть остров Хиос, где замучен Исидор в III веке. Все места освящены (…)

Средиземное море, Кипр. Здесь Бог воскресил Лазаря, но пароход здесь не пристает (…) Триполис (…) Бейрут расположен над морем, весь погружен в зелень. Боже, везде источник жизни! Георгий Победоносец в этом городе сокрушил змия (…) Яффа: где жил пророк Илья. И на том месте, где молился пророк, внизу горы — пещера. Тут монастырь греческий. Много в городе Яффе сотворено Ильей чуда. Я видел его строгий вид на иконе к нам грешным и когда мы смотрели, то вселился в нас трепет (…)

Боже, сколько апостолы по этим берегам зажгли веры! Сейчас все епископы грамотные, но нищеты духа нет, а народ только и идет за нищетой духа, толпами пойдет за ней. Без нищеты епископ заплачет, если креста не дадут, а если она есть в нем, то и худая ряса приятна — и за худой рясой пойдет толпа. Честь и почет простому монаху![39]

Отсюда можно совершить путешествие в Назарет.

Яффская долина необъятной красоты захватила рай. Нет на свете мудрее этого места. Как говорится в церкви про изобилие плодов земных, то здесь оно и есть. Даже невероятно, что можно и на земле встретить необъятный рай красоты. Пусть у кого и горе будет или потеря земного сокровища — я уверен, что скорби, как дым ветром, пронесет от одного изобилия, которым Бог светит на этих местах (…) Окончил путешествие, прибыл в святой град Иерусалим.

(…) При переходе от великой волны в земной рай тишины первым делом отслужили молебен. Впечатление радости я не могу здесь описать, чернила бессильны!

Господь здесь страдал! О, Господи, идешь (…) и видишь — ходят люди, как тогда (…) Что реку о такой минуте, когда подходил ко Гробу Христа! Так я чувствовал, что Гроб — гроб любви и такое чувство в себе имел, что всех готов обласкать и такая любовь к людям, что все люди кажутся святыми, потому что любовь не видит за людьми никаких недостатков (…)

(После описания своих впечатлений и намеков на духовенство у себя дома следуют подобные намеки на политиков).

Тут же Ирод приказал убить младенцев (…) Сколь коварна зависть! Вот истинная причина всей этой бойни (…) Интрига царствует в короне, а правда как былинка в осеннюю ночь ожидает восхода солнца, как солнце взойдет, так правду найдут (…)»

В Вифлееме, где родился Христос, в Распутине, по-видимому, наряду с библейскими воспоминаниями пробуждаются и воспоминания о собственной жизни: «Зато когда увидишь ясли Самого Спасителя — забудешь усталость и многие разные интриги…»

Путевые записки, впечатления и ассоциации, намеки и скрытая злоба наряду с философскими размышлениями и моральными догмами — все это смешение жанров присутствует в его воспоминаниях и подается в стиле русских былин (сказаний), не без нравоучений, где заслуга не у того, кто ищет, а у того, кто терпелив. За это утешение: Господь может прославить грешников, если сохранять любовь Божью (и к Богу) (см. Лот — «Как увенчал Господь праведного Лота!»). О церкви: «Однажды православная церковь во имя любви объединит в себе все другие…» О монастырях: «Они не для народа, а для государства, а должно быть наоборот…» И, наконец, всеобщий призыв к паломничеству, потому что при этом учишься любить религию, родину и царя.

В конце толстой тетради с записями Распутин делает вывод: «Этот источник неисчерпаем глубокой мудростью. Господь питает его своей правдой, какой бы плохой она ни была, но это правда. Григорий».

С врагами покончено

В мае 1911 года Распутин возвращается. Пасху он провел на Святой земле (а также празднуемую немного раньше пасху католиков, которым он «от всего сердца сочувствует», потому что они, по его мнению, отмечают ее «не так весело», как православные христиане). Между тем, происходит дальнейшее развитие событий, укрепляющее его положение в Петербурге: обер-прокурора Священного Синода С. М. Лукьянова, приверженца Столыпина, который критикует Распутина, заменяют В. К. Саблером.

Вырубова вспоминает, почему Лукьянов стоял Распутину поперек дороги: «Лукьянов хотел прогнать Илиодора. Старец считает, нужно сделать так, чтобы народ был за Илиодора. Тогда Лукьянову придется уйти. Он и так только хвост Столыпина и симпатизирует всем господам в Думе. „А кого нужно поставить на его место?“ — спросила Мама (царица). — „Саблера, — выпалил Старец как из пушки. — Он славный и лояльный. Мягкий, как воск! Немного тепла, и он согнется. И верный слуга царя, и набожный…“»

Этот разговор основывается на сообщениях Илиодора о том, что якобы Распутин рассказал ему о Саблере, как тот на коленях умолял его о протекции. Правдоподобно выглядит и вражда Распутина со Столыпиным и с депутатами Думы, которые видят его насквозь, а потому являются для него самыми опасными врагами. Поскольку Распутин знает, с каким предубеждением царица относится к Думе, ограничивающей самодержавную власть, он ловко использует недоброжелательную позицию Александры Федоровны, пытаясь утвердить ее в этом мнении и использовать любую возможность, чтобы выступить против Думы.

С уходом Лукьянова наметилась тенденция к падению власти Столыпина. Спорный вопрос об отношении к Распутину не может служить причиной разногласий между государем и одним из его самых лояльных и талантливых министров. С помощью демократических реформ и укрепления институтов самоуправления, а также посредством восстановления в правах ущемленных национальных меньшинств, например, евреев, Столыпин хочет добиться стабилизации отношений и тем самым остановить революционное движение. Но для царя (и, в первую очередь, для царицы) Столыпин выглядит слишком либеральным. А его планы относительно автономии Польши и Финляндии кажутся Николаю II опасными. Постепенно он теряет доверие к Столыпину, хотя совсем недавно отклонил его просьбу об отставке. Когда же его законопроект (об усилении вооруженных сил) был блокирован Думой, Столыпин вновь подал прошение об отставке. На этот раз царь захотел «подумать»…

Вскоре после этого в Киеве приступили к подготовке грандиозного торжества. В начале сентября должно было состояться открытие памятника государю-реформатору (освободителю крестьян) Александру II, убитому анархистами, деду Николая И, чье дело пытался продолжить Столыпин. Перед приездом царя и его свиты вместе со Столыпиным в городе в спешке и суматохе проводились мероприятия по обеспечению их безопасности.

Для охранной полиции была объявлена готовность номер один. Столица Украины с ее тайной враждой к русской столице стала центром оппозиции и подпольного движения. Незадолго до приезда царской семьи для проведения мероприятий по безопасности в город прибыл заместитель министра внутренних дел П. Г. Курлов вместе с начальником дворцовой охраны А. И. Спиридовичем. Между тем, об угрозе жизни министра внутренних дел и премьер-министра Столыпина попросту забывают — у своего заместителя Курлова он и без того, как бельмо в глазу. Если Столыпина ненавидели в революционных кругах из-за его жестких мер по отношению к анархистам и из-за того, что он своими реформами выбил почву у них из-под ног, то для реакционных и консервативных кругов, аристократии и чиновничества он тоже был камнем преткновения, поскольку лишил их привилегий в пользу укрепления среднего класса.

Когда поезд с императорской четой и сопровождающими лицами прибыл в город, среди толпы встречающих, стоящих вдоль улицы, был и Распутин. «Царица увидела меня и подала мне знак, кивнув, а я в ответ перекрестил ее, — позже напишет Распутин, — но когда появился вагон со Столыпиным, по всему телу у меня прошла дрожь. Я увидел над ним смерть, смерть…»

Об этих праздничных днях Распутин оставил восторженные воспоминания. Они начинаются так: «Что поразило встрепенуться и возрадоваться Киевскому граду! Боже! Велик Батюшка-Государь! Так трепещет весь простой народ, и аристократия, и неверующие! И украшенные сердца их наполнены любовью к Родине. И служит приезд Государя к обновлению Родины. Толпа движется по городу, потому что приезжает Помазанник Божий…»

Семь страниц заполнены восторженными рассуждениями Распутина, о смысле которых остается только догадываться. Возможно, они призваны убедить его высоких покровителей в лояльности и искренности религиозных чувств скандального сибиряка? Текст полон фанатичной восторженности от всего, что происходит с появлением царя — торжеств, богослужений, фейерверков, включая драматическое событие, последовавшее за ними. Оно коснулось злейшего врага Распутина.

Незадолго до запланированных торжеств по поводу открытия памятника Александру II, которое должно было завершиться парадным представлением оперы Глинки «Жизнь за Царя»[40], в служебном помещении охранки появился человек. Он не был незнакомцем. Несколько лет назад, будучи агентом сыска, он выполнял определенные задания в революционных кругах (как выяснилось позже, работал на обе стороны). Он якобы случайно узнал, что скоро в Киев приедут какие-то мужчина и женщина, чтобы совершить покушение на Столыпина. По его словам, оба приедут в тот день, когда состоится спектакль, то есть 1 сентября, и будут в театре. Он мог бы их там опознать.

Правила безопасности, в соответствии с которыми за «внештатным» осведомителем должны вестись наблюдение и проверка, если уж ему было дозволено сблизиться с кругом лиц, подозреваемых в преступной деятельности, в расчет не принимались — и не в последнюю очередь из-за соперничества между полицией и органами безопасности. Был упущен из вида и тот момент, чтобы осведомитель покинул театр сразу после первого акта спектакля, как было условлено.

Таким образом, события набирают ход. Во время антракта занавес опустился, и царь в сопровождении дочерей Ольги и Татьяны оставил свою ложу, чтобы выпить чаю в салоне. Партер почти полностью опустел. Как только с переднего ряда партера поднялись Столыпин, охранник которого в нарушение своих служебных обязанностей оставил министра, выйдя покурить, придворный министр барон Фредерикс и генерал Сухомлинов, сзади к ним медленно приблизился элегантный молодой человек — это был осведомитель. Прицелившись, он выстрелил в Столыпина три раза.

«Вдруг мы услышали глухой хлопок из зрительного зала, — несколькими днями позже напишет государь в письме к матери, — будто упало что-то тяжелое. Я подумал, у кого-то с балкона упал бинокль в партер — на голову кому-нибудь, и вернулся в свою ложу. Справа от моей ложи я увидел нескольких офицеров, хлопотавших вокруг кого-то. Дамы закричали — и вдруг в другом конце я увидел Столыпина…»

Партер наполнился стремительно ворвавшимися людьми в военной форме. Один из них быстро пробрался к оркестровой яме и зашипел: «Быстро, быстро, играйте царский гимн…»

«Я ранен», — пробормотал Столыпин. О том, что было дальше, рассказывает Спиридович: «Он схватился за грудь, пошатнулся, машинально сдернул с себя сюртук и положил его на парапет перед собой. Бросил взгляд на кровь и упал в кресло. Медленно, с трудом, повернулся в сторону царской ложи и еле слышно прошептал: „…счастье, умереть за Царя“. И прежде, чем обратить взгляд к ложе, он очертил правой рукой крест в ее сторону».

В эту минуту государь вошел в ложу и увидел раненого. «Он медленно повернулся ко мне и поднял руку для благословения, — напишет Николай II позже, — только тут я разглядел его бледное лицо, обращенное ко мне, и кровь, струящуюся по его жилету и руке. Около нашего прохода поднялся шум. Были люди, которые хотели линчевать убийцу. Я даже пожалел, что полиция им помешала…»

Когда Столыпин встретился взглядом с царем, то сделал ему знак рукой, чтобы государь удалился, прежде чем он потеряет сознание — возможно, хотел уберечь царя от опасности или не желал, чтобы тот видел его смерть.

Сначала преступник спокойным шагом направился к выходу, потом бросился бежать. Но спастись ему не удалось. Дмитрий Богров, выходец из еврейской революционной среды вскоре признался, что не посмел бы посягнуть на жизнь царя, а хотел убить только Столыпина, потому что тот мешал революции. И, кроме того, убийство государя могло повлечь за собой погромы. При этом он, очевидно, счел несущественным, что именно Столыпин выступал против погромов за отмену законов, ущемляющих права еврейского населения, и отказ от чрезвычайного положения в районах сосредоточения конспиративных центров — причем, столкнувшись в своих намерениях с сопротивлением царя. Спустя неделю Богров был повешен.

Со смертью Столыпина и ссылкой Феофана борьба Распутина с его могущественными противниками не прекратилась. Насколько важной покровительницей становится для него царица, которая вмешивается уже не только в личные отношения, но и оказывает влияние на политику, видно из ее встречи с последователем Столыпина. Сразу после покушения председателем совета министров, то есть премьер-министром, государь назначил министра финансов В. Н. Коковцова. В летней резиденции царя в Ливадии в Крыму, куда царская семья отправилась на отдых после посещения Киева, ему была назначена встреча для введения в курс дела.

Позже, вспоминая об этом, политик рассказал, что после беседы с Николаем II у него состоялась встреча с Александрой Федоровной. Она не делала тайны из своей антипатии к Столыпину, основывающейся исключительно на его критическом отношении к Распутину (причем ни его заслуги, ни обстоятельства смерти ею во внимание не принимались), и не стыдилась дать Коковцову понять, чего она от него ожидала. «Часть разговора осталась у меня в памяти, потому что раскрылась странная, мистическая натура этой женщины, которой суждено было сыграть такую необычную роль в истории России. Она сказала: „Я обратила внимание, что Вы проводите сравнения между собой и Столыпиным. Кажется, Вы оказываете слишком много чести его памяти и его заслугам, а его личности придаете слишком большое значение…“

„Но ведь он не только работал на царя, он за него и умер“, — с удивлением возразил я. „Поверьте мне, — уверенно продолжала Государыня, — не нужно жалеть тех, кого уже нет в живых. Я уверена, каждый всего лишь исполняет свой долг и несет свою судьбу, а когда умирает, значит, что его роль окончена, а судьба завершена. Жизнь постоянно принимает новые формы, и Вы даже не пытайтесь слепо продолжать дело Вашего предшественника. Оставайтесь самим собой. Не беспокойтесь о поддержке политических партий, они так мало значат в России. Найдите поддержку в доверии царя — Господь Бог Вам поможет. Я уверена, Столыпин умер, чтобы уступить место Вам, и все это на благо России…“».

Таким образом, и Коковцеву, который понял осторожное предупреждение постараться не вызывать недоверия царя «нелояльным поведением» (по отношению к сомнительному «другу» императорской четы), будет невозможно изолировать Распутина от политической жизни. А сибиряк, едва вернувшись в столицу, уже заставил всколыхнуться общественное мнение, снова став сенсацией для средств массовой информации.

Поводом для этого послужил скандал между Распутиным и епископами Гермогеном и Илиодором, которые постепенно заняли настолько враждебную позицию по отношению к Распутину, как некогда епископ Феофан, чья участь уже нам известна. Если оба священника, как и отец Феофан, первое время помогали освоиться в городе приезжему сибиряку, то постепенно они, первым стал епископ Гермоген, начали отдаляться от Распутина. Если поначалу и можно было заподозрить их в зависти к этому влиятельному, даже не посвященному в сан священника «домашнему духовнику», то в дальнейшем существенные расхождения в убеждениях вызвали между ними серьезную ссору. Одно из них касалось проекта, согласно которому на церковную службу в качестве диаконис можно было принимать и женщин[41]. Распутин отклонил эту идею, аргументируя свое решение замечанием: «Епископы просто хотят устроить бордели в своих резиденциях», — что вызвало негодование обоих его друзей.

Сопротивление Распутина назначению женщин-диаконис было наподобие двойного шахматного хода, который исподволь давал понять, что речь идет не о проблеме как таковой, а об ослаблении противников Распутина — мотивация, которой он в течение длительного времени, не раздумывая, руководствовался и в вопросах, имеющих политическое значение.

Но предложение о назначении диаконис исходило не от кого-нибудь, а от живущей в Москве сестры царицы, великой княгини Елизаветы. После убийства мужа она постриглась в монахини и активно занялась милосердной деятельностью, открывая новые больницы, детские приюты и школы сестер милосердия. Благодаря своей деятельности и обаятельности, не говоря уже о красоте, она пользовалась большим уважением и любовью, нежели царица, что не могло не вызвать ревностного отношения со стороны Александры.

Но самое плохое заключалось в том, что она критиковала Распутина, безуспешно пытаясь предостеречь от его пагубного влияния свою сестру.

Распутин ловко воспользовался давшими трещину отношениями царицы и ее сестры, чтобы настроить Александру Федоровну против планов Елизаветы. В результате ему удалось нанести удар Гермогену и Елизавете.

Но мнения духовенства расходились и в отношении других вопросов и проектов, а Распутин, вместо того, чтобы поддерживать их, всячески старался препятствовать. Например, отговаривал государыню дать согласие Синоду. Единство триумвирата было разбито.

Нужен был лишь повод для развития конфликта. Но неожиданно у Илиодора словно раскрылись глаза на происходящее. Возможно, ему только теперь стали известны истории из личной жизни Распутина, о которых уже знал Гермоген, или причиной послужил другой инцидент, что так и осталось тайной. Во всяком случае, в декабре 1911 года Илиодор и Гермоген были в столице, когда вдруг Распутин вновь заставил их заговорить о своем поведении: он якобы попытался изнасиловать монахиню в церкви.

Тогда Илиодор пригласил Распутина в резиденцию, где остановился Гермоген, и куда он вызвал еще несколько друзей в качестве помощников и свидетелей. Все они были рассержены на Распутина и возмущены тем, что он, выдавая себя благочестивым наместником Бога, оскверняет и компрометирует православную церковь.

Не успел Распутин войти, как один из присутствующих прокричал, пытаясь схватить Распутина за гениталии:

— Ну, наконец-то ты попался! Безбожник! Ты много мамок обидел?! Ты много нянек обидел? Ты с царицею живешь!

(Позже Илиодор сообщит, что они хотели воспользоваться случаем, чтобы кастрировать Распутина.) Распутин до смерти испугался, губы задрожали. Но, взяв себя в руки, он закричал:

— Нет! Безбожник — это ты! Ты и есть безбожник!

В разговор вмешался Гермоген, властно приказав Распутину выслушать весь список грехов, специально собранный и подготовленный Илиодором для такого случая. Позже Илиодор расскажет:

— «Когда я заканчивал перечислять, как Распутин обычно изгонял бесов, Гермоген закричал на него: „Говори, сын Дьявола, отец Илиодор правду сказал о тебе, или нет?“

— Все правда, все правда, — раздался приглушенный голос.

— Признайся, какая сила управляет тобой? — продолжал допытываться Гермоген.

— Сила дьявола! — ответил Распутин уже более спокойно…»

Гермоген левой рукой схватил Распутина за голову, а правой рукой, в которой держал крест, замахнулся на него. Со всей злостью он начал бить Распутина крестом по голове. Его слова, словно заклинания, пронизывали страхом до самых костей: «Дьявол! Именем Божьим запрещаю тебе прикасаться к женскому полу! Запрещаю тебе входить в царский дом и иметь дело с царицей. Наша Святая церковь своими молитвами, благословениями и подвигами вынянчила великую святыню народную — самодержавие царей. А теперь ты, гад, губишь, разбиваешь наши священные сосуды — носителей самодержавной власти!»

В конце этой удивительной речи, напоминающей анафему, Гермоген поволок Распутина в находящуюся рядом часовню. Илиодор и Родионов последовали за ними. Остальные свидетели этой сцены, словно парализованные, остались на месте.

И вновь раздался устрашающий голос Гермогена: «Подними руку! На колени! Повторяй: здесь, при святых мощах, я клянусь, что никогда не переступлю порог царского дворца, не получив на то благословения епископа Гермогена и иеромонаха Илиодора!»

Распутин в ужасе. Бледный, дрожащий и немощный, он делает все, что приказывает ему Гермоген. Наконец, его отпускают.

Трудно представить, что Распутин смог бы так просто оставить это дело. Но он действует обдуманно. Вначале надо попытаться не допустить, чтобы Гермоген, все еще занимающий высокий пост, рассказал царице о его признании, сделанном при свидетелях (хотя и под давлением). Через свою влиятельную подругу Головину (родственницу Вырубовой) Распутин просит передать Гермогену, чтобы тот принял кающегося преступника. Наконец, епископ соглашается, но отказывается разговаривать с Распутиным лицом к лицу. Поприветствовав священника, визитер был вынужден созерцать его спину до тех пор, пока тот неожиданно не ушел.

Конечно, не удалось избежать сообщений в газетах об этом инциденте, причем в самых разных интерпретациях. Но Распутин оказался очень предусмотрительным. Пока Гермоген и Илиодор, давая интервью, сокрушились, что якобы в высших инстанциях даже подумывали о посвящении Распутина в сан священника (что, разумеется, не соответствовало его планам), несмотря на то, что он «такое ничтожество» и «вряд ли смог бы пойти дальше первой литании „Господу помолимся“», и что пора, наконец, понять, с кем они имеют дело — тот, кого осуждали, уже давно побывал у царицы.

Александра Федоровна возмущена нападением на Распутина. После разговора с ней Распутин с победоносным видом сообщит Вырубовой: «Его высокопреосвященство (Гермоген) еще увидит, во что ему обойдется распространение его донесений…»

Царь (по настоянию государыни) отдал распоряжение Синоду, высшему церковному органу, отправить Гермогена и Илиодора в ссылку. Прошение Гермогена об аудиенции было отклонено, а 3 января 1912 года ему вручили постановление: епископу предоставлялось место в Гродненской епархии с запрещением появляться в Петербурге; Илиодор ссылался во Флорищеву пустынь, что во Владимирской губернии. Но сначала оба отказались подчиниться этому приговору, прибегнув к поддержке многочисленных манифестаций солидарности.

Поскольку прошение Гермогена о переносе назначенного дня отъезда из Петербурга «в связи с болезнью» тоже было отклонено, он, отчаявшись, дал телеграмму Николаю II, мол, он всю жизнь посвятил служению церкви и Престолу, «и вот, на склоне лет моих, с позором, как преступник, изгоняюсь тобою из столицы. Готов ехать куда угодно, но прежде прими меня, я открою тебе одну тайну».

Но государь ничего не хочет слышать. Царица тоже получила телеграмму, на которую ответила кратко: «Нужно повиноваться властям, от Бога поставленным».

— Чистый Гришка (Григорий), — прокомментировал Гермоген.

Решение Синода подвергнуть опале обоих священников, очевидно, было навязано обер-прокурору Саблеру против его воли.

Вначале он попытался выступить за смягчение меры наказания. Но вынужден был констатировать, что «все симпатии Государя отданы Распутину, на которого, по словам царя, „напали, как нападают разбойники в лесу, заманивши предварительно свою жертву в западню“…».

С журналистами Саблер вел себя в равной степени осторожно, дистанцируясь от Распутина. Что касается утверждений Илиодора и Гермогена о том, что Синод якобы обдумывал возможность посвящения Распутина в сан священника, то на это он прореагировал решительным отказом.

В качестве основного упрека, считавшегося официальной причиной вынесенного Гермогену наказания высшим церковным органом, называлось то, что Гермоген не мог смириться с запретом на назначение женщин-диаконис, о чем ходатайствовал перед Синодом. Для прекращения толков царь позаботился о том, чтобы назначить точный день отъезда Гермогена из столицы.

Вызванный этим процессом шум, благодаря средствам информации, вышел далеко за пределы столицы, стал распространяться по стране и за границей. Царица убедилась в этом, получив письмо от своего кузена кайзера Вильгельма.

«Я верю в твой критичный ум и в твою гордость. Тем не менее, до меня дошли ужасные новости о твоем и Ники восхищении „старцем“. Для меня это абсолютно не понятно. Мы помазанники божьи, и наши поступки должны быть также чисты перед Богом и лишены всякой критики, как и все, что люди узнают о нас. Но эта Ваша склонность ставит Вас на один уровень с чернью. Будьте начеку. Думайте о том, что достоинство царей — залог Вашей власти…»

Далее он перешел к статьям в зарубежной прессе об Илиодоре. Его выступление против Распутина рассматривалось здесь как восстание против государственной власти. Но самое плохое в этой истории, прокомментировал Вильгельм, что императорская чета в ней играла не сдерживающую, а наоборот, провоцирующую роль. «Имя царицы мгновенно будет называться вместе с именем какого- то сомнительного парвеню! Это невозможно!»

«Письмо кузена было для Мамы как гром среди ясного неба», — рассказывала Вырубова. «Как он осмелился вмешиваться в нашу жизнь — ни у кого нет такого права!» — неистовствовала царица. Она была убеждена, что написать письмо Вильгельму подсказал брат Генрих (который был женат на сестре Александры — Ирене).

«Кто дал ему право? Как они посмели! А этот Илиодор — предатель, иуда! Старец заботился о нем, как о любимом брате — а теперь он его предал…»

С укреплением позиции священников рос фронт противников Распутина. Наряду с политическими и общественными деятелями в защиту отлученных от церкви пастырей выступил и некий Бадмаев. У этого в равной степени загадочного и ослепительного человека они нашли не только поддержку, но и приют.

Всегда в длинном шелковом кафтане и мягких кожаных сапогах, Петр Александрович Бадмаев, урожденный Жамсаран, снискал славу одной из самых таинственных фигур своего времени. Поговаривали, что он не только мог лечить скрытые болезни, но и знал секрет вечной молодости. Он был вхож как в клику Распутина (хотя это не исключало того, что оба мужчины никогда не видели друг друга, как утверждали имеющие к ней отношение люди), так и в окружение царя через Вырубову.

Остается фактом, что этот бурят из Восточной Сибири учился в Петербурге, затем при содействии будущего царя, Александра III, принял православие и, наконец, был назначен им на должность политического советника по вопросам Восточной Азии.

Его исследования были многообещающими: в 1893 году, за несколько лет до начала русско-японской войны, он предсказал конец маньчжурской династии. Однако его прогноз, что это якобы открывало России путь к мирному присоединению Китая, Тибета и Монголии, оказался ошибочным. Как можно было расценить факт, что на одну только политическую пропаганду среди бурятов и установление экономических и политических контактов с монголо-китайской элитой он получил два миллиона рублей?

Бадмаев вскоре компенсирован свой политический провал выгодными сделками — концессией железной дороги — и, находясь в русской столице, начал вспоминать о преимуществах своего происхождения. Он преподавал монгольский язык в петербургском университете и имел возможность применить на практике свои знания целебных тибетских трав и методов лечения. Его считали подозрительным, потому что он всегда умел соединить свои методы лечения с влиянием и интригами. Из дневника Вырубовой явствует, что обычно Бадмаев готовил свои порошки и для лечения членов царской семьи.

Из дипломатически составленного письма Бадмаева царю можно понять, что он своим вмешательством не хотел ни с кем испортить отношения. Разумеется, о Распутине он говорит не иначе, как «господин Новый», не называя его по имени и отчеству. Это письмо отражает настроение в столице: «Ко мне обратились с просьбой посодействовать спокойному отъезду епископа Гермогена. (…) Газеты набросились на господина Нового. Они напечатали комментарий господина Нового и хотят, чтобы я прокомментировал позицию епископа Гермогена и иеромонаха Илиодора. Я просил их молчать о господине Новом до отъезда. Я сказал им, когда Государь узнает правду, он сам объяснит вопросы, которые занимают всех.

(…) Ведется всеобщая вредная полемика. Действительно ли известен Вам, уважаемый Государь, эпизод, происшедший между господином Новым и епископом Гермогеном, иеромонахом Илиодором и двумя свидетелями? Епископ Гермоген и иеромонах Илиодор — религиозные фанатики, глубоко преданные царю, которые сочли необходимым убедить господина Нового больше не посещать царский дом.

По их мнению, господин Новый, как, очевидно, всем известно, не обладает истинной святостью и возбуждает умы доверчивых подданных, не понимающих, почему он может свободно приходить к Вашему Величеству.

По словам епископа Гермогена и монаха Илиодора, он поклялся перед образами, что больше не будет ходить в царский дом. Оба (Гермоген и Илиодор) убеждены, что их ссылают, потому что они вынудили господина Нового поклясться в этом перед образами, и что господин Новый Вашему Величеству рассказал по-другому, чтобы вызвать по отношению к ним царский гнев.

Поскольку ко мне постоянно обращаются лица всех слоев общества, из духовенства, политиков, представителей Государственной Думы, я, как сторонний наблюдатель, считаю, что можно было уладить дело просто и спокойно, не будоража умы…»

Бадмаев также пишет письмо Владимиру Александровичу Дедюлину, дворцовому коменданту, с просьбой повлиять на царя, чтобы тот не применял силу при высылке Гермогена и позволил ему и в случае с Илиодором, хотя это будет несколько сложнее, помочь в принятии «гуманного и достойного решения, несмотря на то, что с точки зрения интересов государства было бы важно потребовать повиновения обоих лиц…»

Дедюлин отвечает: «Сегодня я в задушевной форме поговорил с хозяином (царем) по поводу Вашей просьбы, и благодарю Вас за услуги в отношении Гермогена, который действительно безгранично предан государю и церкви и при этом превратился в настоящего революционера, (…) но что касается Илиодора, то Ваше письмо меня не убедило, и я не верю ни в его святость, ни в преданность царю и России. Он — фанатик, который не может жить без скандалов и публичных интересов. Он никогда не будет полезным, а только принесет вред…»

Бадмаев рекомендует Илиодору направить Николаю II объяснительное письмо, которое хочет передать ему вместе с письмом Дедюлина. Но события неожиданно принимают иной ход. В конце 1912 года оба самых серьезных противника Распутина покидают столицу. Распутин одержал победу над своими злейшими врагами.

Феникс из пепла…

Но даже после отъезда Гермогена нависшие над Распутиным тучи не рассеялись. Известный публицист М. Н. Новоселов пишет в «Голосе Москвы» статью под заголовком «Выкрик одного простого ортодокса»:

«„Quousque tandem abutere patientia nostra?“[42] Эти слова возмущения вырываются из груди православного русского при виде хитрого интригана, который как святой компрометирует святых перед церковью, ненавистного преступника души и тела — я имею в виду Григория Распутина. Как долго еще будет смотреть Священный Синод, который делает уже это много лет, на криминальную трагикомедию, которую перед вашими глазами глупо и бесталанно разыгрывает авантюрист?…»

Царь настолько рассержен бурей, поднявшейся в мире петербургской прессы, что, забывая об одном из основных прав, дарованных им самим конституцией 1905 года, а именно о свободе слова, вызывает к себе министра юстиции и министра внутренних дел и обязывает их «покончить с этими скандалами».

Министры не знают, что делать. Министр внутренних дел решается лично попросить ведущих главных редакторов в своих публикациях не касаться личностей царя, царицы и Распутина. Когда ему частично удается с помощью угроз министра юстиции наказать штрафами выпады против «сферы интимных отношений» династии, начинает активизироваться Дума, которая видит в этом попытку вторжения в основное право, дарованное конституцией. Лучшего аргумента для перехода в наступление неконсервативным фракциям в парламенте правительство и не могло придумать: в срочном запросе министру внутренних дел они хотят выяснить, что он предпринял для сохранения основного закона страны — конституции. Дело Распутина снова становится политическим.

В это смутное время Распутин делает многозначительные записи-намеки в своей тетради, которая стала известной как «Дневник». Он собственноручно надписывает тетрадь (обычную школьную тетрадь с поучительной цитатой из А. С. Пушкина на обложке) как «Дневник». В сущности, это просто бессвязные записи. Даже для русских их трудно расшифровать не только из-за необычной формы букв, но из-за выдуманного правописания слов, которые только частично связаны друг с другом, поскольку Распутин пишет на слух, а знаков препинания не знает. Но даже после расшифровки записи остаются загадочными. Их можно понять, только зная закулисную подоплеку того времени.

«…Блажен человек, — звучит после начальных слов хвалы Господу, — который воспринимает нападки за то, что он предсказывает правду, и он страдает за все хорошее, что он делает и за совет, который он дает. Сверху льется свет на все интриги и просветляет разум. Без разума нельзя служить царю — там нужен ум, как ясное солнце; если им не испортят землю, то это не грех; смотри, чтобы ты не испортил всего дела; он убежал к Папе — и если даже это так, фальшивая струна еще не расстраивает все (…) голос простого человека и суд господа дополняют друг друга; он проникает быстро в простой народ так же, как в мысли высокопоставленных людей и выдает настоящую правду. Каждый простой человек мудрее Соломона, его очень просто можно оценить по делам (…) Старуха не умела позвать своего внука, потому что у нее злой язык; тем, кто откуда-то приходит, хочется устроить страшный суд — что делать, чтобы простая душа не получала приговор…

Как знает весь наш мир, батюшка царь имеет тонкий философский ум, и чувство понимания охватывает в одно мгновение всю жизнь России; добро в его глазах охватывает всех и все, и он готов отдать свою жизнь не только как царь, в его глазах горят любовь и кротость и надежда, что его любят и его враги прощают ему, ему, помазаннику божьему (…)

Каждый знает его старание и работу, все знают, что ему не дано отдыхать, а постоянно совещаться, и его решения всем известны через нашу императрицу Александру Федоровну, у которой слабое здоровье; Матушка царица занимается только своими дочерьми и воспитанием своего сына, престолонаследника Алексея Николаевича а доказательство воспитания: как горит в нем любовь к Родине, как солнце — и любовь взаимна, они не знают, почему они его так все любят, он благословлен (…) — Великая княжна Ольга Николаевна имеет как раз царские глаза и доброту и сильный ум и может (могла бы) без труда управлять страной…»

Чтобы как-то утешить себя во время, когда против безвинно (по мнению царицы) преследуемого «Святого» плелись всяческие интриги, Александра увлеклась чтением высказываний Распутина, которые после каждой встречи с ним записывала в тетрадь, ставшую уже довольно толстой. На каждой странице нарисован крест, как это обычно бывает в переписке духовных лиц. На обложке — «посвящение», очевидно, с трудом написанное самим Распутиным разборчивым каллиграфическим почерком: «Здесь мой покой, славы источник, во свете свет. Подарок моей сердечной Маме. Григорий. Февраль, 1911».

Подразумевая за каждым словом Распутина глубокомысленные и не сразу открывающиеся мудрости, государыня, очевидно, придает значение и каждому бездумно сказанному изречению своего «духовного вождя» (стараясь точно и аккуратно фиксировать его в дневнике):

«Учиться, тогда станешь настоящим учителем. Никого не учи, учись только сам (…) Даже я, уже давно живущий и все переделавший, не стану говорить, что Господь уже закончил свои испытания, а жизнь заставляет меня учиться дальше. И с любовью я воспринимаю уроки жизни…»

Как видно из записей, Распутин не упустил возможности настроить царицу против аристократии.

«Проклятые аристократы еще не видели правдивого света. Они думают, так как они чем-то владеют, то что-то собой представляют и всегда могут быть правы; нужно им сказать: Знай правду и не действуй против христианина и православного народа (…)

Если Земное мешает духовному равновесию, то от этого усиливается небесное видение. Здесь пасмурная погода, потом солнце… Но друзья значат больше, чем солнце; солнце согревает, но друзья могут, даже если друг друга и не видят быть близкими, близкими к престолу…»

Очевидно, тем самым Распутин хочет заверить государыню в том, что постоянно помнит о ней.

Идея не беспокоиться ни о чем и ни о чьем мнении, кроме мнения Бога, вероятно, тоже исходит от Распутина: «Любите только бога. У Вас нет другого идеала, кроме Бога и Вашей святости (имеется в виду освящение через помазание при коронации). Не утешайтесь ни чем другим, кроме церкви и природы…»

«Любовь — это идеал ангельской чистоты и мы все братья и сестры во Христе. Нельзя выбирать, так как все мужчины и женщины одинаковые, и любовь должна их делать равными, любовь спасет всех (…) Зло и все раны исцелятся у того, кто спасается любовью. Это происходит не за один год, а требует многих лет идеальной любви».

Лояльный председатель совета министров Коковцов чрезвычайно озабочен. Он никогда не понимал готовности царицы поставить на карту репутацию династии в угоду Распутину.

Еще хуже он относится к позиции Александры Федоровны «не искать поддержки других», не только потому, что не может разделять далекие от реальности представления о возможности изолироваться от мира, но также и оттого, что знает: царица таким образом хочет оппонировать парламенту. Уже одно его существование, по ее мнению, означает для самодержавия ослабление власти, которую она хочет сохранить для сына (по возможности) в нетронутом виде. Безусловно, государыня находится под впечатлением внушаемых Распутиным мыслей. Уж он не мог упустить возможности внушить ей мысль о «вредности» Думы. — ведь там у него были злейшие и самые авторитетные враги.

И вот случилось то, чего Коковцов с удовольствием бы избежал: ему придется заниматься «трагическим случаем» — как он называет дело Распутина. Коковцов давно придерживается мнения, что Распутин должен покинуть Петербург. С ним солидарны лидер октябристов и бывший председатель Думы Гучков, а также ее новый председатель Родзянко.

Просьба Коковцова об аудиенции с царем выполняется не сразу. Он обращается к его матери. Вдовствующая царица Мария Федоровна страдает больше всего от скандалов и упрямства молодой императорской четы. Она лучше других чувствует, что авторитет и влияние ее сына принесут династии вред.

«Моя несчастная невестка, — вздыхает царица-мать, — не понимает, что ведет к краху династию и себя. Она слишком глубоко верит в святость этого выскочки, а мы все бессильны отвести несчастье…»

После беседы с Коковцовым она обещает поговорить со своим сыном Николаем, поскольку влияние на него еще сохранила: царь передает Коковцову просьбу самому встретиться с Распутиным.

В то же время премьер-министр получает неожиданную телеграмму. Она от Распутина, и он просит в ней назначить срок встречи.

Коковцов медлит — отклонить просьбу Распутина об аудиенции нежелательно. Он приглашает на встречу своего зятя, Валерия Н. Мамонтова, члена Сената, который знаком с Распутиным. Встреча только подтверждает представление Коковцова о скандальном сибирском мужике, а также и склонность Распутина к комедиантству:

«Когда Р. (Распутин) вошел в мой кабинет и сел на стул, меня поразило отталкивающее выражение его глаз. Глубоко посаженные, близко поставленные, маленькие, стального цвета, они смотрели на меня, словно просверливая, и Р. долго не отводил от меня взгляда — очевидно, хотел оказать гипнотическое воздействие или просто меня изучал, поскольку видел меня впервые. Потом он вдруг отвел от меня взгляд, повернул голову и уставился в потолок, на плафон, затем взглядом скользнул по всем карнизам — а потом вдруг опустил голову и уставился в пол. В течение всего времени он молчал. Мне казалось, мы целую вечность находились в этой бессмысленной ситуации, и я, наконец, обратился к Р.:

— Позвольте, Вы хотели меня видеть. Что Вы хотели мне сказать? Так мы можем просидеть здесь до утра.

Мои слова, казалось, не произвели никакого впечатления. Р. бормотал с глуповатой улыбкой идиота:

— Просто так. У меня нет никаких планов. Я просто смотрю, насколько высока комната.

Он опять погрузился в молчание, устремив взгляд к потолку. От этого затруднительного положения меня избавил Мамонтов, который только что вошел. Приветствуя Распутина, он обменялся с ним поцелуями и сразу спросил, правда ли, что он — Р. — планирует вернуться домой. Вместо того, чтобы ответить Мамонтову, Р. направил сверлящий взгляд своих холодных глаз на меня и сказал, как бы машинально:

— Почему я должен уехать? Мне не разрешают здесь жить и клевещут на меня?..

Я перебил его:

— Да, Вы действительно хорошо сделаете, если поедете. Клевещут ли на Вас или говорят правду, Вы должны понять, что здесь не Ваше место, что Вы вредите Государю, когда появляетесь при дворе, особенно, если говорите о Вашей близости к царскому двору и при этом рассказываете всевозможные глупости о Ваших невероятных выдумках и заключениях.

— Кому я что говорю — это все равно. Все клевещут на меня, все выдумывают что-то. Зачем я хожу во дворец? Почему же они меня зовут?

Распутин выглядел почти разгневанным. Но Мамонтов успокоил его своим спокойным мягким голосом:

— Ну, те или иные грехи, Григорий Ефимович… Ты ведь сам всегда рассказываешь вещи, о которых бы тебе лучше не говорить. Но речь не об этом, а о том, что ты меняешь министров, принимаешь людей, которые не стесняются приходить к тебе со всевозможными просьбами, чтобы ты кому-то за них писал прошение.

Подумай сам хорошенько об этом и скажи мне с чистой совестью, зачем к тебе ходят всевозможные генералы и чиновники высокого ранга? Может быть, не для того, чтобы ты замолвил за них словечко? И люди, может, просто так дарят тебе подарки, приносят продукты и выпивку? И для чего делать из этого тайну? Ты ведь мне сам сказал, что сделан Саблера обер-прокурором Синода.

Вот тебе ответ на твой вопрос. Будет плохо, если ты не удалишься от двора, и, прежде всего, не для тебя, а для царя, о котором сейчас болтает каждый, кто не умеет держать язык за зубами.

Пока Мамонтов говорил, Распутин сидел с закрытыми глазами, опушенной головой и упорно молчал. Мы тоже молчали. И нам это молчание казалось бесконечно мучительным.

Подали чай. Распутин взял полную горсть печенья, бросил в стакан с чаем и вновь направил на меня взгляд своих рысих глаз.

С меня было достаточно этих попыток меня загипнотизировать, и я ему просто сказал:

— Вы напрасно так уставились, Ваши глаза не имеют никакого воздействия на меня. Говорите лучше и отвечайте, прав ли Валерий Николаевич (Мамонтов) в том, что он Вам сказал!

Распутин глупо усмехнулся, покачался на стуле, отвернулся от нас обоих и произнес:

— Ну, хорошо, я поеду. Но они не должны меня снова вызывать, раз уж я приношу такой вред, что царь из-за меня страдает.

Я попытался перевести разговор на другую тему. Спросил Распутина о снабжении продуктами в Тобольской губернии — в этом году был неурожай. Здесь он оживился и стал отвечать здраво и даже умно. Но достаточно было мне только сказать: „Ну, так уже лучше, теперь можно говорить обо всем“, чтобы он снова замер, повесил голову или вытаращил глаза и начал бормотать какие-то несвязные слова, вроде „ну, хорошо, я плохой, я поеду, только чтобы они обошлись без меня…“

Он долго молча смотрел на меня, потом вскочил и пробормотал:

— Ну, мы познакомились, до свидания… — и пошел.

Вошла моя жена и спросила о моем впечатлении. Я сказал ей то же самое, что несколькими днями позже государю: что, по-моему, Распутин — типичный сибирский бродяга, умный, который научился разыгрывать из себя дурачка и простофилю и играет свою роль по заученному сценарию. Он сам, конечно, не воспринимает свой маскарад, но твердо придерживается заученных образцов поведения, что помогает ему считать дураками тех, кто верит в его чудодейственную силу, а также тех, кто его почитает, потому что они, действительно, только с его помощью могут добиться той выгоды, какая другим путем для них недоступна…»

На следующий день Коковцов узнает от Мамонтова, что Распутин уже пожаловался на него в Царском Селе, утверждая, будто Коковцов требовал от него уехать.

Вскоре после этого премьер составляет официальное сообщение царю, излагая свою версию встречи. Слушая опасения Коковцова, будто из-за бахвальства Распутина перед его высокопоставленными друзьями многие захотели бы воспользоваться услугами сибиряка, чтобы решить свои дела, как осторожно сформулировал Коковцов, государь молча смотрел в сторону, затем отвел взгляд к окну — верный знак того, что разговор ему неприятен. Но в конце он все же поблагодарил премьера за откровенный разговор, добавив, что он, царь, «этого Мужика действительно почти не знает».

Говорят, что Коковцов предложил Распутину двести тысяч рублей, чтобы тот навсегда покинул Петербург, и что Распутин якобы категорически отказался от этого предложения. Во всяком случае, власть для Распутина и без того бесценна, а на финансовые проблемы ему жаловаться не приходится, имея гонорары за свои услуги по исцелению и продвижению на определенные посты, а также щедрые пожертвования со стороны своих почитателей и почитательниц. Из истинной скромности он всегда отказывался (вопреки злым слухам) от вознаграждений царицы, которые она ему предлагала после его посещений больного царевича. Он лишь безропотно согласился с тем, что она оплачивала годовую аренду его петербургской квартиры.

На следующий день Распутин действительно подтвердил Мамонтову, что готов уехать. При первом представившемся случае (в связи с банкетом в Зимнем дворце в честь прибывшего короля Черногории) царь еще раз спросил Коковцова о его впечатлении от встречи с Распутиным. Премьер-министр описал его без прикрас: «…умный бродяга, который сумел объединить в себе классический стиль и поведение простачка и блаженного…»

Вечером того же дня Мамонтов сообщил Коковцову, что Распутин уже проинформирован о его комментарии. Очевидно, было достаточно, чтобы царь сообщил об этом супруге.

Записи старательно ведущей дневник госпожи Богданович отражают (пусть даже слишком субъективно и эмоционально) настроение петербургского общества, которое не оставляло Распутина в покое: «18 февраля 1912 года. Пишу в подавленном состоянии. Более позорного времени для нас еще не было. Сейчас не царь управляет Россией, а выходец из низов Распутин, который громко заявляет, что он необходим не только для царицы, но еще больше для царя. Не ужасно ли это? А еще демонстрирует всем письмо государыни к нему, в котором она пишет, что спокойна только, когда может прислониться к его плечу. Это ли не позор?

Все это сегодня рассказал Шелкинг. Он провел целый вечер с Распутиным у госпожи Головиной, где было также много других людей. Все женщины интересовались только Гришкой. Когда вошел Шелкинг, Гришка подошел к нему и заявил, что мужчин он любит больше, чем женщин. Он произвел на Шелкинга впечатление утонченного комедианта. Распутин пожаловался на нападки прессы, сказав, что готов уйти, но „его люди“ нуждаются в нем. Под „его людьми“ он, разумеется, понимает царскую семью.

В настоящее время царь не пользуется уважением. Причем, именно царица заставляет его верить, будто только молитвы Распутина способны сохранить жизнь и царю, и престолонаследнику. И он еще имеет смелость утверждать, что царю он нужен больше, чем царице! Что за бесстыдство! (…) Грустно и отвратительно, что сейчас происходит…»

Тем временем в битву против Распутина вступает вновь избранный в 1911 году председатель Думы Михаил Владимирович Родзянко. Используя неопровержимые доказательства и заручившись поддержкой других депутатов, он хочет оказать давление на Николая II, чтобы раз и навсегда избавиться от Распутина. И это было тут же отмечено обществом (с надеждой и облегчением), как пишет госпожа Богданович: «20 февраля 1912 года. Вчера Золотарев рассказывал, что председатель Думы Родзянко вместе с другими готовит письмо о Распутине. Сегодня Римский-Корсаков (член Государственного Совета) сообщил, что встретился с Распутиным. Тот пытался его загипнотизировать. Но твердый взгляд Корсакова сделал свое дело: глаза Распутина начали вращаться, и он притворился сумасшедшим. Теперь говорят, будто Родзянко вместе с Коковцовым пишет доклад царю (…) При Дворе хорошо говорят о Распутине, даже Дедюлин, так как он боится за свое положение…

22 февраля 1912 года (…) Запрос Думы правительству касательно Распутина должен был сразу подействовать успокаивающе: эту мерзость пытаются сделать любыми средствами, чтобы не причинить вреда царице. Но этот человек всесилен. (…) Эта женщина (Александра) не любит ни царя, ни Россию, ни свою семью и толкает всех к гибели…

Слухи об интимной связи между царицей и Распутиным, которые волнуют умы, не соответствуют действительности. Но последний вывод в конце все же нельзя проигнорировать — даже если это происходит не по вине царицы, а из-за ее неумного поведения…»

Распутин действительно покинул столицу. Но через три недели он снова здесь. Разве он не обещал никогда больше не появляться в Петербурге? Его возвращение не может остаться незамеченным. Обратимся вновь к дневнику госпожи Богданович:

«14 марта 1912 года. Сегодня у нас было много народа. Тема по-прежнему — Распутин, который вернулся в Петербург и сразу поехал в Царское Село. Трудно себе представить, как царица с ним общается и как она терпит этого „хлыста“! Саблер тоже был здесь. Он ведет себя как-то по-другому. Больше не говорит ничего против Распутина…»

Саблер год назад был назначен новым обер-прокурором Священного Синода, причем, поговаривают, не без протекции Распутина (сам Распутин позже будет утверждать, что Саблер «поставил его на колени»). В действительности Распутину было важно не составить протекцию Саблеру, которого он рекомендовал царице как «набожного человека», речь больше шла о том, чтобы избавиться от предшественника. Григорий Распутин надеется, что сможет оказывать влияние и на нового обер-прокурора, пользоваться своей властью в вопросах, касающихся церкви и занятия постов — и, прежде всего, избежать противостояния верховной церковной власти по отношению к себе. Саблер сам, хотя и не был сторонником Распутина и выступал за смягчение меры наказания священникам, которых преследовали из-за вмешательства Распутина, но больше не осмеливался идти на конфронтацию с ним и не высказывал свою критику.

И вот появляется упомянутый выше новый председатель Думы. Он считает (как и некоторые до него), что стоит ему хоть раз открыть царю глаза на правду и подтвердить свои аргументы доказательствами, необходимый вывод напросится сам собой.

Михаил Владимирович Родзянко, выбранный в 1911 году вместо Гучкова председателем Думы, уже одним своим видом являет заметную фигуру того времени. Из-за габаритов и полноты его называли «самоваром», а в сочетании с гремящим голосом — «барабаном». Политик смеялся над собой, утверждая, что он «самый большой и самый толстый во всей России». Критики полагают, что он важничает (Витте: «… но его представительный бас, по меньшей мере, выдает хорошего председателя…»), другие считают его добрым от природы. Однако неоспоримой является его лояльность к царствующему дому, о которой можно больше судить по его делам, нежели по словам.

Воспользовавшись своим положением, Родзянко решается проявить инициативу. Окрыленный доверием, оказанным ему при избрании новым председателем Думы, он хочет продемонстрировать царю готовность «спасти» его.

Помимо обычных компрометирующих сообщений об образе жизни Распутина, у Родзянко имеются письма царицы и ее дочерей к Распутину, которые и должны были вызвать новую волну беспокойства. В свое время они попали в руки к Илиодору, а потом были подкинуты этим, жаждущим мести ссыльным, министру внутренних дел. Теперь послания циркулируют по столице, далеко не всегда переписанные с детальной точностью.

Письмо царицы, эмоциональное и мистически-религиозное, дает новую пищу тем, кто верит в интимную связь Александры с Распутиным:

«Мой любимый и незабвенный учитель, мой спаситель! Я так удручена без Тебя. Моя душа спокойна только тогда, когда ты находишься поблизости (…) Только когда моя голова может отдохнуть на твоем плече, я чувствую себя хорошо и хочу навсегда заснуть (…) Я прошу Твоего святого благословения и целую Твои благословенные руки.

Твоя вечно любящая Тебя Мама».

Те, кто не знали царицу близко, не могли и представить себе, что можно написать такое письмо мужчине, если он не возлюбленный. Ведь люди вряд ли могут предположить, что Александра — безукоризненная, бесконечно любящая мужа и искренне преданная ему супруга, и что уровень мистики и религиозности, уничтожающей всякий здравый смысл, достиг у нее почти болезненных размеров.

Перед аудиенцией Родзянко помолился пред иконой казанской Богоматери.

«Говорите», — предоставил ему слово Николай во время их встречи, словно не знал, чего ожидать от разговора.

Родзянко выложил все, с чем пришел: начиная с факта, что присутствие Распутина при дворе причиняет больший вред династии, а значит и монархии вообще, чем любая революционная пропаганда или акция.

Родзянко перечисляет детали аморального поведения Распутина. Он подтверждает общее предположение о том, что Распутин — член секты «хлыстов», и показывает государю письмо царицы (согласно другому изложению, письмо царицы передал Николаю II министр внутренних дел Макаров): «Царь побледнел, открыл дрожащими руками конверт и, узнав почерк супруги, произнес: „Да, это не подделка…“ Потом он открыл ящик и раздраженно бросил туда письмо».

Николаю не нужно никому докладывать о своей жене, но это не облегчает положения, потому что ее письма дают повод общественным подозрениям и скандалам. Наконец Николай, бледный и, вероятно, осознающий свое бессилие, подавленным голосом благодарит посетителя за «выполнение долга лояльного подданного» и признается, что ему кое-что из только что услышанного не было известно. В заключение царь поручает Родзянко продолжить составление отчета, включив туда уже представленные Синоду секретные документы.

Похоже, кампания прошла успешно. Родзянко получает от Синода секретные документы, которые обвиняют Распутина во многом. Но уже через день приходит заместитель обер-прокурора Синода Даманский (протеже Распутина) и требует документы обратно. На отказ Родзянко выдать их до окончания составления своего доклада, тот заявляет, что это требование «высших инстанций». Этого не может быть, возражает Родзянко, ведь Его Величество государь лично поручил заняться этой кропотливой работой.

Выясняется, что Александра Федоровна, как только до нее дошли сведения о начатом следствии, приказала затребовать все документы обратно, чтобы прекратить расследование дела Распутина. Однако на Родзянко это не производит впечатления: ведь и царица является подданной царя и должна подчиняться его распоряжениям. Узнав об этом, государыня выходит из себя. «У нее случился приступ истерии, и она потребовала, чтобы Родзянко и Гучков были повешены», — судачат приближенные к Царскому двору. Даже если бы это было преувеличением, Александра вряд ли могла хладнокровно отнестись к провалу своего вмешательства.

Доклад составлен, но Родзянко больше не назначают срока аудиенции. Возможно, у царя не хватает мужества для того, чтобы на основании неоспоримых доказательств дать соответствующие распоряжения, для выполнения которых у него связаны руки?

Родзянко решает направить доклад Царю по почте: он посылает документ в Ливадию, куда царская семья направилась к началу великого поста.

В последний момент Распутин с помощью Вырубовой тайком влез в поезд Царской семьи. Когда государь об этом узнал, то распорядился на ближайшей станции остановить поезд и удалить Распутина. Предположительно, Распутина в сопровождении агента тайной полиции отправили в Покровское.

В то время как в Петербурге в Думе проходит обсуждение бюджета, и Гучков в качестве докладчика получил возможность проанализировать актуальные события («Мы переживаем драму, в центре которой стоит трагикомическая фигура, — прибывшая из другого мира или являющаяся последним продуктом века невежества, — которая стала инструментом клики…»), доклад Родзянко поступает к царю в Ливадии. Как раз в эти минуты у него находились два посетителя, которые потом и рассказали о реакции Николая. Один из них — министр иностранных дел Сазонов, другой — приехавший в гости член семьи Великий герцог Эрнст Людвиг Гессенский и Рейнский, брат царицы. Комментарий Эрнста Людвига: царь — это ангел, но он не знает, как обращаться с Аликс…

Родзянко так и не получил ответа на свой доклад и не узнал, прочитал ли царь его. Николай II уже был измучен скандальными сообщениями. С одной стороны, нападки на Распутина все больше переплетаются с атаками на самого царя, что ведет к созданию пропасти между ним и Думой. Поэтому государю ничего не остается, как, по меньшей мере, внешне защищать жену, поскольку он бессилен против ее непоколебимой позиции. С другой стороны, Николай, вероятно, все еще полагает, что в бесконечных историях о Распутине речь идет о преувеличении безобидных ситуаций и интригах. Именно слух об отношениях царицы с Распутиным, ставший достоянием общественности из-за распространявшегося в копиях письма царицы к Распутину и давший новую пищу для сплетен (или ставший для многих подтверждением их предположений), вселил в царя уверенность, что остальные оскорбления тоже лживы. Во всяком случае, это следует из рассказов людей из его окружения, которые опять-таки зафиксированы в записках Богданович.

«…У Радцига сложилось впечатление, что Царь не верит, будто все действительно так плохо, и считает, что ему все представляют в преувеличенном виде. Он не верит также, что „распутинский эпизод“ достиг всех слоев общества. В отношении реакции Радцига на (последний) распутинский скандал, государь решил, что нервы у Радцига сдали (…) Радциг замечает, что царь очень изменился. Он стал очень растерянным, начал все забывать, чего раньше не случалось, а в кулуарах поговаривают, будто грядут мрачные дни…»

Царица впервые рассержена на Распутина из-за опубликования и распространения одного ее письма. Она требует объяснений. Это не составляет проблемы для хитрого сибиряка. Он телеграфирует:

«Миленькая Мама! Фу. собака, Илиодор! Вот Вор! Письма ворует! Вот вам и священник — бесам служит. Знай это. „Остры у него зубы“, у вора. Григорий».

Этим «острым зубам», находящимся в надежном укрытии, удалось обнародовать еще некоторые истории из жизни Распутина, а, учитывая, что они очень схожи с действительными событиями, никто так и не узнал, насколько они достоверны.

Через несколько дней после того, как были сделаны приведенные выше записи, их чересчур хорошо информированный автор записывает в своем дневнике еще одно тревожное сообщение: «20 марта 1912 года. Сообщения от Тихомирова касательно Распутина: он все-таки поехал в Ялту. Верх дерзости!»

Сообщение оказывается верным. Даже окружение царя шокировано этим. Последующие исследования показывают, что Распутин, очевидно, по личному распоряжению царицы, был тайно посажен Анной Вырубовой в поезд (из которого его потом высадили), а затем смог доехать до Ялты на другом поезде.

Как могла Александра, принимая во внимание давление общественного мнения, подвергать себя и царя дальнейшей компрометации? Этому есть объяснение — из-за боязни покушения на Распутина. Незадолго до отъезда царской семьи, впрочем, старшая дочь Ольга в это время находилась не с ними, поскольку не разделяла позицию матери в отношении «старца» и поссорилась с ней, Вырубова получила анонимное письмо:

«Многоуважаемая Анна Александровна! Я знаю Вас, и Вы тоже знаете меня. Поэтому я Вам пишу. Вы должны знать, что вскоре будут два трупа — Распутин и Вы сами. Вас обоих уберут с дороги, чтобы в дальнейшем не подвергать опасности династию. Если Россия до сих пор выдерживала ставшую сумасшедшей царицу, то она больше не будет терпеть ее вместе с опустившимся мужиком. Вам пишет человек, преданный престолу. И вот еще что: до меня дошли слухи, будто Вы намереваетесь удалиться в монастырь. Если бы Вы только это сделали! Как хорошо это было бы, не только для Вас, но и для тех, кто „не склоняется к убийству“! Это нужно, чтобы спасти Россию, Подумайте об этом, Анна Александровна!»

«Как странно, но я, действительно, совсем недавно пошутила насчет идеи пойти в монастырь», — удивляется Анна Вырубова в своих записях и пытается вспомнить, кто мог слышать ее слова. Одна из знакомых близка к монархическим кругам в Думе… «Но дело даже не во мне, а в дорогом всем нам старце. Кому я могла это сказать? Курлову? Ему я тоже не доверяю[43]. Охранке? Если свои люди могли убить даже Столыпина. Но речь не обо мне, — подводит она итог — а без старца я ничто. Но после него, вероятно, на очереди Мама…»

То что царица первой узнала об этом письме, само собой разумеется. А что Александра в ответ на это распорядилась посадить Распутина в усиленно охраняемый поезд государя, вместе с которым для маскировки всегда следует еще один абсолютно идентичный состав — впереди или позади него — было лишь последующим за этим решением, разумеется, самовольным. Но то, что Распутин, высаженный Николаем II из поезда между Петербургом и Москвой, не сразу поехал в Покровское, опять можно объяснить вмешательством царицы. Так, преследуемому было позволено поехать вслед за царской семьей в Крым — разумеется, в «обычном» поезде — остановиться там в гостинице, поскольку во дворец его не приглашают, и оттуда отправиться в Покровское.

Поскольку все было организовано без ведома царя, его министры и силы безопасности тоже ничего не знати о «безбилетном» пассажире. Это, в конце концов, привело к недоразумению, когда они узнали о прибытии Распутина в Ялту (через три дня после прибытия царской семьи) из газеты. Хотя для Николая II присутствие Мужика чрезвычайно неприятно, он все-таки разрешает Распутину перед его действительным отъездом в Покровское пару дней провести в Ялте в гостинице «Россия», расположенной далеко от дворца, однако директору отеля поручает вычеркнуть имя Распутина из списка гостей.

Министр внутренних дел, который в тот же день прибывает в Ялту, узнает, что губернатор города тоже официально не должен был ничего знать о пребывании Распутина, поскольку начальник полиции имел строгое распоряжение Двора никому не говорить, что Распутин последовал за императорским поездом. Обсуждалась даже необходимость подать в суд на газету, первой сообщившей о приезде Распутина, за публикацию ложной информации.

Между тем, и в Ялте Распутин ни в коей мере не чувствует себя уверенно. Градоначальник Ялты, гордый грузин, генерал-майор Иван Антонович Думбадзе, получает намеки-указания от консервативных кругов, что, якобы, «многие русские надеются, будто наш дорогой, несравненный Иван Антонович, в конце концов, утопит в Черном море этого грязного авантюриста».

«Несравненный» импозантный градоначальник Думбадзе был общеизвестен своей смелостью. У многих еще осталось в памяти, как за пять лет до этого прямо перед его ногами упала бомба. Он не приложил никаких усилий для поиска виновных, а просто приказал сжечь весь дом, откуда была брошена бомба. Такой решительности и сейчас ожидали от Думбадзе критики Распутина, считающие сибирского мужика наносящим вред династии и авторитету России.

Чиновник, лояльно настроенный по отношению к династии, сам по себе готов последовать общему желанию, но не решается лично проявить инициативу. Он обращается с «доверительной, зашифрованной» телеграммой к начальнику полиции безопасности с просьбой разрешить «убрать Распутина на пароме между Севастополем и Ялтой».

Начальник полиции тоже не хочет брать ответственность на себя и показывает «доверительную» телеграмму министру внутренних дел. Тот неопределенно заявляет: «Это мое дело!» — но ничего не происходит. Убийство, с его точки зрения, было спланировано «лишь туманно» — Распутина должны были заманить к прибрежной скале, ограбить и бросить в воду, чтобы потом инсценировать нападение с целью ограбления. Пока Думбадзе ждет, чтобы ему дали официальный «зеленый свет» для исполнения дела, Распутин уже направляется в Покровское.

Распутина теперь везде сопровождает «тень», которая является одновременно его защитником и охранником. Премьер-министр дал распоряжение начальнику полиции Белецкому откомандировать агента, который должен наблюдать за Распутиным и заботиться о том, чтобы тот не покидал Покровское.

По Петербургу ходят шутливые стишки, пополняющие список газетных карикатур о Распутине (с царем и царицей на коленях).

Под прицелом тайной полиции

Как и петербургское общество, Богданович надеется, что с Распутиным в (петербургском) обществе покончено. 23 марта 1912 года в ее дневнике написано:

«Если бы только это все оказалось правдой, что Распутин, действительно, уехал в Сибирь и ему запрещено покидать Покровское! Председатель совета министров Коковцов в конце февраля выступил с докладом. К этому докладу присоединился (придворный министр) Фредерикс. По тому же поводу Родзянко выступил с заявлением в Думе. В кругах Думы личности Распутина придают все большее значение.

Говорят о „Генеральном штабе Григория Ефимовича в Петербурге“: Вырубова, семья Танеевых (отец Вырубовой Танеев привел ее к царскому двору), Пистолькорс, Головина, Сазонова (супруга журналиста, а не его однофамильца, министра иностранных дел), (обер-прокурор) Саблер, (его заместитель) Даманский. Витте только поначалу был в списке, но потом его вычеркнули. Еще епископ Варнава и все лица, которые состоят в контакте с названными.

Долго ли его не будет? Как-то не верится. Как было бы хорошо! Это означало бы, наконец, что царь, все же, смог бы сказать свое властное слово, что он эту власть проявил и по отношению к царице и ко всему женскому обществу, которое молится на Распутина, целует ему руки и ноги и воспринимает от него „святой дух“…»

В Покровском Распутина держат под наблюдением. Результаты слежки заносятся в уже существующие следственные акты. В деревне труднее организовать наблюдение, а результаты приходится ежедневно с большим трудом отправлять с почтового отделения ближайшей деревни, потому что Распутин подружился с начальником почты в Покровском, и наблюдение за почтой, а также передача сведений, касающихся Григория Распутина, не может осуществляться. Кроме того, в настоящее время ни духовные лица, ни другие члены общины не хотят портить отношения со своим двуликим односельчанином, поскольку благодарны ему за ремонт сельской церкви, который по его инициативе финансировался царицей.

Агент, который прослеживает и слухи о принадлежности Распутина к секте, сообщает:

«Не только в окрестностях Покровского, но и во всей Тобольской губернии и за ее пределами Распутиным в большом объеме распространяются три печатные брошюры с его портретом. (…) По данным деревенского попа о личности Распутина, Григорий Ефимович вместе со всеми работает в своей усадьбе и всегда принимает участие в обрядах Великого поста. Его исповедь, разумеется, носит, скорее, формальный, чем содержательный характер. В его доме проживает близкая к помешательству женщина по имени Ольга Лохтина, которая называет его „Богом“.

В мае он поехал на пароходе „Ласточка“ с заездом в Абалакский монастырь. В июне в его доме гостили госпожа Зинаида Манчтет с дочкой, сестрой милосердия Акулиной Лаптинской (секретаршей Распутина), а 20 июня пароходом из Тюмени приехал еще и епископ Тобольска, Варнава. Как только Распутин и его семья увидели его, они стали петь псалом в честь троицы. Потом пошли с епископом и его монахом по деревне и посетили „братьев“ Распутина: Николая, Илью, Александра и нескольких купцов деревни, а также писаря и начальника почты…»

Варнава — старый друг Распутина с прежних паломнических времен. Дружба не только сохранилась, даже в годы процветания Распутина в столице, но и окрепла. Как только освободилось место епископа, Распутин поспешил порекомендовать царице (для Синода) Варнаву как достойнейшего претендента на этот пост. При этом он забывает упомянуть, что Варнава был всего лишь (набожным) садовником в том монастыре, где к нему — по рассказу Распутина — пришло внутреннее озарение.

Его впечатляющие рассказы о набожном человеке оказывают воздействие на Александру Федоровну, и она передает — через царя — рекомендацию, исходящую из «авторитетных уст» Распутина. Синоду, ответственному за принятие решения. Там удивлены высочайшему указанию, но после нескольких угрожающих телеграмм Распутина подчиняются. Варнава становится епископом.

В документах дается также описание внутреннего убранства нового дома Распутина — двухэтажного, с одной стороны с видом на реку Тобол. Только на первом этаже дом выдержан в крестьянском духе, на втором этаже убранство больше походит на городскую квартиру. Тем не менее, в этом большом доме хватает места для семьи Распутина, (состоящей из жены, отца, сына и двух дочек) и для двух-четырех девушек-служанок (две из них, как и старшая дочка, живут в Петербурге у Распутина), для паломников, Ольги Лох- тиной, монаха Дмитрия Печоркина и его сестры Евдокии, а также для Зинаиды Манчтет и Акулины Лаптинской, которые как раз гостят у Распутина.

Второй этаж выдает материальное благополучие Распутина. Помещение оформлено в стиле городской квартиры уже более высокого — среднего класса. Стены, оклеенные обоями, заполнены иконами, картинами и фотографиями, среди которых много фотографий царской семьи. По мягким коврам можно пройти по помещениям, освещаемым люстрами с керосиновыми лампами. Тяжелые бархатные шторы обрамляют окна, которые открывают вид на речной пейзаж. Фрески на потолке изображают сцены из священного писания. В столовой висит картина, выполненная на дереве «Страшный суд».

Квартира соответствует жизненным стандартам Распутина. Когда он в Петербурге встречается с друзьями из духовенства или богатых купцов, зимой непременно одевается в лисью шубу и меховую бобровую шапку, а летом — в пальто городского стиля, не пренебрегает и тросточкой…

Дело, заведенное в полиции на Распутина уже в 1911 году, продолжали вести в течение всего 1912 года, вплоть до начала 1913 года. Обобщающий протокол с приложенными рукописными записями шпиков, исчерпывающе подробно описывает, насколько действовали на Распутина всевозможные нападки или доведенные до абсурда упреки на его образ жизни, находящийся в противоречии с его религиозностью. Кроме того, можно узнать из первоисточника, как в действительности Распутин провел 1912 год:

«…При его первом возвращении в Петербург в начале 1912 года Распутин-Новый жил в доме № 2 по улице Кирочная, квартира № 30, которая принадлежала издателю газеты „Экономист России“ Георгию Петровичу Сазонову, 54 лет, и его жене Марии Александровне, 43 лет. С последней Распутин, очевидно, поддерживает любовные отношения, так как при наблюдении были зафиксированы совместные посещения Распутиным и Марией Сазоновой семейной бани 23 и 30 января 1912 года.

Далее наблюдением были установлены почти ежедневные визиты Распутина в дом № 6 на Зимней канавке, где проживают вдова действительного статского советника Любовь Валерьяновна Головина, 50 лет, и ее дочери Ольга, 34 лет, и Мария, 25 лет. К Головиным Распутин приходил обычно утром и оставался у них на два-три часа. В это время у Головиных обычно собирались выше названные Мария Сазонова, жена тайного советника и начальник императорской канцелярии Надежда Илларионовна Танеева, 48 лет[44], жена секретаря лицея Зинаида Леонидовна Манчтет, 37 лет, и жена капитана второго ранга Юлия Александровна Ден, 35 лет.

Нередко названные лица встречались с Распутиным также в церкви Воскресения на Екатерининском канале, где присутствовали на службе, после которой отправлялись к Головиным.

Кроме названной церкви Распутин посещал со своими почитательницами и другие церкви и богадельни, в которых он присутствовал на службах, целовал иконы и т. д.

Весь день Распутин обычно проводил в обществе названных женщин. Свои поездки по городу совершал или в карете Головиных или в таксомоторе, который арендовали его почитательницы, или, реже, на дрожках. На улице его можно было видеть всегда в сопровождении одной из названных женщин, преимущественно Марии Головиной или Сазоновой.

Один Распутин показывался на улице редко, и когда это случалось, направлялся обычно к Невскому проспекту или к другим улицам, где находятся проститутки, останавливался с ними, брал одну из них и шел с ней в гостиницу или в баню.

При первом возвращении в Петербург в начале 1912 года при тайном наблюдении были обнаружены шесть случаев, из которых следующий особенно характерен: 4 февраля (1912) Распутин поехал прямо от проституток Ботвинкиной и Козловой, Свечной переулок № 11, в обществе которых он провел один час 20 минут, к Головиным. Через два часа он оттуда ушел и направился к Невскому проспекту, где снова взял проститутку и пошел с ней в баню на Большой Конюшенной улице.

6 февраля Распутин поехал прямо от Зинаиды Манчтет, у которой он был полтора часа, к Невскому проспекту, где взял проститутку Петрову и пошел с ней в баню на Мойке № 36.

При втором и третьем возвращении Распутина в Петербург со 2 июня по 9 августа, а также с 19 по 23 сентября 1912 года[45] при слежке были установлены только посещения Зинаиды Манчтет и Марии Сазоновой. Других его почитательниц не было в это время в Петербурге. А также два случая встреч с проститутками.

15 ноября 1912 года Распутин приехал в четвертый раз за этот год в Петербург и жил на квартире домашнего учителя Ивана Ивановича Сеймана на Николаевской улице № 70. Как и в предыдущие приезды, Распутин проводил все время в обществе Сазоновой, Головиных, Манчтет, Танеевой и Ден. С 28 ноября Распутин начал почти ежедневно посещать квартиру титулярного советника камер-юнкера Высочайшего двора, Александра Эриховича фон Пистолькорса, 27 лет, и его жену Александру Александровну, 25 лет, на улице Глинки № 6.

Одновременно с Распутиным квартиру Пистолькорса посещали почти ежедневно госпожа Манчтет, а также другие почитательницы Распутина. Несколько раз приезжала в эту квартиру во время посещений Распутина также живущая в Царском Селе бывшая жена лейтенанта, находящаяся с ним в разводе, Анна Александровна Вырубова, 29 лет.

К этому времени в обществе Распутина и его почитательниц появилась еще одна новая интересная персона — жена Действительного статского советника и директора казанского министерства транспорта Ольга Владимировна Лохтина, 50 лет — очевидно, религиозно- секстантская психопатка, которая называет себя „родительницей божьей“. Бросается в глаза одежда Лохтиной — красный капюшон и белое платье с лентами из красных шнурков. Когда она показывалась на улице, часто с Распутиным, Лохтина не пыталась даже скрыть своего оригинального внешнего вида, и, несмотря на зимнее время года, не застегивала верхнюю одежду[46].

Но даже если Распутин большую часть времени проводил в обществе высокопоставленных почитательниц, он не забывал и о визитах к проституткам. Особенно характерными являются следующие случаи, которые были зарегистрированы наружным наблюдением.

21 ноября Мария Сазонова посетила Распутина вместе с неизвестной дамой и одной девушкой и осталась на два часа у него. После этого Распутин с Сазоновой вышли и вскоре попрощались. В Столярном переулке он взял проститутку и пошел с ней на Казначейскую улицу № 9/11. Оттуда он вскоре вышел и на Сенной площади снова взял проститутку. С последней он остался в отеле „Биржа“ на сорок пять минут. Как оказалось позже, Распутин, когда пришел к первой проститутке, купил ей две бутылки пива, сам не пил, затем попросил ее раздеться, осмотрел тело, заплатил два рубля и ушел.

22 ноября Распутин гулял по разным улицам, останавливался рядом с женщинами — очевидно с безнравственными предложениями, на что женщины реагировали угрозами, а некоторые в него даже плевали.

3 декабря Распутин вместе с Любовью и Марией Головиными зашел на три часа сорок минут в редакцию религиозной газеты „Колокол“ и „Голос истины“. Оттуда он поехал с Марией Головиной на Фонтанку, там с ней попрощался, зашел на десять минут в меблированные комнаты гостиницы „Рига“, потом взял на Невском проспекте проститутку и пошел с ней в гостиницу в Поварском переулке.

Стоит еще упомянуть посещения Распутиным винных и продовольственных магазинов. Поначалу он еще редко туда заходил, но с ноября и декабря — часто[47].

Характерен следующий эпизод: 28 ноября Распутин посетил с Сазоновой некоторые винные и продовольственные магазины, где купил вино и деликатесы. После этого встретил на углу Кузнечного переулка и Николаевской улицы двух монашек, побеседовал с ними о чем-то и, заглянув в булочную, вернулся домой.

Вскоре после этого к дому, в котором жил Распутин, подошли обе упомянутые монашки и стали спрашивать швейцара, кто живет в квартире № 4, он выглядит как поп или монах. Швейцар назвал фамилию „Распутин“ и спросил, для чего они хотели это знать. Монашки объяснили, что Распутин пригласил их на чай. На это швейцар ответил: „Тогда идите, только не стесняйтесь. К нему приходят очень многие дамы…“ — на что обе немного помедлили, а потом ушли, не зайдя к Распутину.

В то время как поначалу в Петербурге при встречах с проститутками Распутин выказывал определенную осторожность (он оборачивался и предпочитал идти тихими переулками), то в январе (1913) он проводил свои встречи абсолютно открыто и не стеснялся показываться в пьяном виде на улице, с насмешкой указывая в сторону православной церкви.

9 января он приехал в Петербург и остановился в доме № 70 на Николаевской улице, куда вскоре пришла госпожа Сазонова. Вечером он хотел посетить с ней семейную баню, но она оказалась закрытой, после чего они расстались. На Загородном проспекте он взял проститутку и пошел с ней в квартиру на Ямской улице № 14 и пробыл там тридцать минут.

10 января Распутин покинул дом в шесть часов вечера в пьяном виде, пошел на Ивановскую улицу 24, где в квартире № 1 спросил проститутку, но ее не было дома. Затем он пошел в дом № 14 на Ямской улице к проститутке, у которой был накануне вечером, и через час и сорок минут вернулся домой. 12 января (1913) после того, как он посетил квартиру Пистолькорса и привел оттуда домой Марию Головину, Распутин пошел к Невскому проспекту, где он взял проститутку и направился с ней в гостиницу в Толмазов переулок, № 2.

13 января Распутин покинул свой дом вместе с госпожой Самсоновой, вскоре после этого попрощался с ней и пошел к Николаевскому вокзалу, где десять минут прохаживался, рассматривая женщин. Потом пошел в буфет на Знаменской улице, вскоре снова вышел оттуда, постоял во дворе перед церковью Знамения и отправил там естественную нужду. Потом пошел на Суворовский проспект № 14 в гостиницу, куда ему вскоре после этого привели проститутку из ресторана. Через полчаса он снова вышел, зашел на два часа пятнадцать минут к госпоже Сазоновой и вернулся домой.

19 января Распутин поехал из Петербурга в Москву. Кроме лиц, которые содержатся в подробной информации, упоминания заслуживают констатированные наблюдением отношения Распутина с епископом Олонецкой епархии, Варнавой, далее с заместителем обер-прокурора Св. Синода, Тайным государственным советником Петром Степановичем Даманским[48], далее с издателем газеты „Гражданин“, потом с князем Мещерским[49], с Действительным статским советником камергером Высочайшего Двора Николаем Федоровичем Бурдуковым и др. (список установленных путем наблюдения лиц, с которыми контактировал Распутин, прилагается)…»

Как видно из немногочисленных записей агентов, в то время, когда Распутин был в Покровском, ему дали псевдоним «Русский», как, впрочем, и тому кругу лиц, в обществе которых Распутин чаще всего находился: госпожу Сазонову называют «Ворона», госпожу Манчтет — «Голубка» и т. д.

Из аккуратно датированных записей видно, что Распутин во время «ссылки» несколько раз находился в Петербурге. То, что Распутин стал регулярно покупать вино, является новым в его поведении. До сих пор он все же был верен своему, данному десять лет назад слову, не употреблять алкоголя. С этого года (1912) он стал увлекаться алкоголем так же чрезмерно, как и остальными своими привязанностями, на которые указывает следующее агентурное сообщение: 4 августа. (…)

«В третий раз он вышел из дома в одиннадцать часов тридцать минут с двумя незнакомыми женщинами, которые уехали на дрожках без наблюдения, поскольку „Русский“ вернулся и смотрел им вслед так долго, пока они не скрылись из виду. Потом он пошел к Рождественской улице, подходил к разным проституткам, затем направился с одной из них в гостиницу на Суворовском проспекте, № 2, вышел через полчаса и пошел домой один…»

Из дневника наблюдения, который, очевидно, вели в течение всего 1912 года вплоть до начала 1913 года, видно, что Распутин, совершив несколько коротких поездок в Петербург в конце 1912 года, вскоре вновь окончательно перебрался в столицу. Этому поспособствовало событие, имеющее особое значение.

Возвращение

Осенью, после пышных торжеств, посвященных столетию Бородинской битвы, царская семья отправилась на традиционную охоту в Беловеж, а оттуда на место императорской охоты в Спалу. В Беловеже восьмилетний Алексей повредил себе ногу. Играя во время купания, он прыгнул в ванну и ударился коленом. Из-за открывшегося вскоре после этого сильного внутреннего кровотечения он потерял сознание.

Доктору Боткину удалось остановить кровотечение. И Алексей почувствовал себя лучше. Семья отправилась в Спалу. Но дорога оказалась неровной, и случился рецидив. Снова начались опасные внутренние кровотечения, левая нога опухла, поднялась температура, маленький престолонаследник вначале кричал от боли, затем его крик сменился жалобным беспомощным стоном. Это было 2 октября 1912 года.

Царская семья продолжала принимать знатных гостей, будто не произошло ничего особенного. Дети поставили комедию, которую исполняли на сцене, даже когда у них пропадал голос. Несмотря на дружелюбную улыбку, царь не хотел, чтобы его беспокоил приехавший вместе с ним премьер-министр. Когда царица поспешно убегала от постели больного сына, чтобы с напускной улыбкой, словно все в порядке, поучаствовать в беседе гостей, бледность выдавала ее заботы и переутомление от ночного дежурства у больного Алексея, а покрасневшие глаза не могли скрыть ее тревожного душевного состояния.

Все старались тактично не замечать слез у нее на глазах. Но разве могла она, как мать, забыть слова, только что сказанные ее больным дитем? Впервые в жизни Алексей сам подумал о том, что не выживет: «Если я умру, похороните меня под голубым небом и ярким солнцем, а во дворе я бы хотел памятник…»

Вначале все старались сохранить видимость безобидности его болезни. Никто не должен был знать, что случилось — ведь до сих пор еще никогда не выдавалась тайна, что у престолонаследника гемофилия (унаследованная от царицы). Даже домашний учитель Жильяр только в этот раз впервые узнал о судьбе престолонаследника.

Помимо Боткина и Федорова, из столицы были вызваны хирург Островский и детский врач Раухфус. Осмотрев ребенка, они потеряли надежды. Помочь ему они не могли.

10 октября Алексей получил последнее причастие. Впервые был выпущен бюллетень о болезни наследника престола — осторожная подготовка общественности к смерти царевича.

«Императрица неустанно повторяла, что не могла поверить, будто Бог оставил ее в беде. Она попросила меня дать телеграмму Распутину…», — рассказывает Анна Вырубова. На дворе стоял октябрь, было одиннадцатое число.

«Мы обедали, — рассказывает Мария Распутина, которая в это время гостила у отца в Покровском, — когда пришла телеграмма. Папа прочел ее, сразу вышел из-за стола и опустился на колени перед иконой Казанской Богоматери, углубившись в молитву.

Мама дала нам понять, чтобы мы затихли и не издавали ни малейшего шума, который мог бы отвлечь его. Она дала понять Дуне, чтобы та убирала со стола. Как застывшие статуи, мы остались сидеть на своих местах, пока папа молился, бледный, с выступившими от напряжения капельками пота на лбу. Наконец, он перекрестился.

Распутин встал, отошел от алтаря и сразу приказал отправить царице следующую телеграмму: „Не бойся. Бог увидел твои слезы и услышал твои молитвы. Твой сын будет жить…“».

12 октября, когда телеграмма пришла в Спалу, жар у ребенка уже прошел, боль отступила, Алексей погрузился в глубокий сон.

«На следующее утро в комнатах Императрицы и престолонаследника воцарилась суматоха, — вспоминает начальник придворной канцелярии Масолов, — потому что Императрица получила телеграмму от Распутина. Это означало, что состояние принца должно улучшиться, а боли вскоре прекратятся. В четырнадцать часов врачи вновь пришли ко мне и сообщили, что кровотечение прекратилось…»

Не кто иной, как Распутин, находясь вдалеке, сумел совершить для царицы это чудо. Ее сын и престолонаследник вернулся к жизни. А вместе с ним и Распутин вернулся в Петербург. Таким образом, его дальнейшая судьба — и судьба России — была предопределена.