Рассказ о потерянном фотоальбоме

Второй фронт

Наконец-то, после многих обещаний, после долгих и все не сбывавшихся наших ожиданий, был открыт второй фронт, полноценный второй фронт: высадка союзников непосредственно в Западной Европе, во Франции. Оттягивать эту операцию далее было уже невозможно.

Все свободолюбивые, все борющиеся народы встретили открытие второго фронта как радостную весть: оно приближало конец войны, хотя самый ее результат был уже для всех очевиден.

Чувство удовлетворения испытали и мы. Я помню короткий митинг по этому поводу в нашем полку, речь замполита об англо-американо-советской дружбе и о необходимости еще упорнее совершенствовать боевое мастерство, еще решительнее гнать и громить врага.

Как прилив океана, который равномерно накатывается на мрачноватые берега Нормандии, мощно выплеснулись на ее землю хорошо подготовленные многочисленные силы союзников. Немецкое командование оказалось не в состоянии серьезно противопоставить что-нибудь этому удару, – главные и лучшие армии Германии были прикованы к восточным фронтам.

А это – крупные военачальники союзников, генерал Эйзенхауэр и фельдмаршал Монтгомери. Их имена в то время часто звучали у нас, как, впрочем, были популярны на Западе имена Жукова и Рокоссовского.

И не дожидаясь подхода англо-американских войск, бесстрашно восстал Париж, прекрасный, всегда свободный Париж, организованный в боевые отряды Париж – патриоты и герои, мужчины и женщины Парижа. И он победил, этот удивительный, такой не воинственный город.

Вот он флаг, который всегда приятно видеть поднятым в руке врага, – белый флаг. Гитлеровцы признают свое поражение, свое бессилие перед гневом и волей народа.

Память о тех днях бережно хранит Франция.

Американцы в Париже. Они вошли туда, когда город был уже свободен. Вон как шагают они по одной из знаменитейших улиц мира – по Елисейским полям.

Американцы в Европе. Мне довелось видеться с ними в самом конце войны. Мы встретились дружески, как союзники.

Они были рослые, как на подбор, – можно подобрать таких, если армия относительно невелика и несла мало потерь. Карманы у них были набиты шоколадом и сигаретами, они угощали нас беспрерывно. Видя идущего нашего солдата, они останавливали машину и предлагали подвезти: у них было много автомобилей.

Нам казалась необычной их форма – полувоенная, полуштатская, где трудно было разобрать, кто в каком звании. Держались они крайне небрежно, воротник расстегнут, рукава закатаны. Они были прекрасно вооружены, но у них был какой-то несерьезный вид туристов. И дисциплина у них была очень относительная, а мы уже понимали, что без этого нет и не может быть настоящей армии. В общем, они были неплохие ребята, эти рослые американские парни.

Иные наши солдаты, плотные, невысокие, в выгоревшей латаной гимнастерке под брезентовым поясом, с котелком, в обмотках, вероятно, проигрывали во внешнем виде – мы об этом не задумывались, и американцы с некоторым удивлением смотрели на них. Чувствовалось, что они стараются и не могут понять, каким все-таки образом уничтожили мы гитлеровскую военную машину.

…Но это было в самом конце войны, в мае. А сейчас они только в Париже.

А это куда более живая, куда более французская картина. Правда, на ней сам генерал де Голль. Но, право, какая она непарадная, естественная, парижская, с этой улицей, этими лицами, этой толпой. В ней как бы атмосфера, характер Франции.

Париж свободен!