Рассказы

Рассказы

ПРОСТИ МЕНЯ, ТАМАРА

Покашливая, с трудом передвигаясь по комнате, чуть не разлив чашку горячего чая, едва не без радости добравшись до помятой постели, Сидамон поставил-таки чашку на тумбочку, завалился в постель и вскрикнул от неожиданной боли, прострелившей ему поясницу.

– О Боже, кончится это когда-нибудь, -с тоскою подумал он.

Голова раскалывалась на части, тело бросало то в жар, то в холод, затекшие от продолжительного лежания бока стонали, моля о пощаде.

Он не двигался. С закрытыми глазами мысленно производил осведомительную экспресс-летучку тела, прислушиваясь к жалобам каждого органа.

– Ну, что ж, спасибо хоть на этом,- заключил, заканчивая самоосмотр, -могло быть и хуже.

Да, он и впрямь становился беспомощным, самонепереносимым в моменты, когда здоровье явно пошатывалось и сдавало.

– Кретин, идиот! В погоне за здоровьем теряешь его, никак не усвоишь эту простую истину, которую когда-то удалось случайно открыть.

Рука проплыла в потемках над тумбочкой, и прежде, чем включился настольник, послышался звонкий шум падающих склянок из-под снадобий. Им сопутствовал едкий и продолжительный кашель.

– О Господи,- взмолился Сидамон,- сжалься.

Принялся было подбирать лекарства, но, тотчас смирившись с происшедшим, оставил затею.

– Так, стало быть, надо,- подумал,- по крайней мере, хоть немножечко места освободилось.

Словно дым из лампы Алладина, клубился пар, подымавшийся из чашки.

– И всей энергии этой достаточно, чтоб поднять одну строительную конструкцию как минимум до пятого этажа,

– вычислил он в уме, – но, чтоб вылечить себя, недостаточно.

Зафиксировал на часах двадцать три тридцать и вновь уставился взглядом в пол.

Лекарства между невысокими стопками книг, большие коричневые изношенные чусты, радиола, прячущийся за ней телефонный аппарат и, наконец, хлопья пыли под массивным письменным столом сливались и сопрягались с общим хаосом, давно утвердившимся в его комнате и в доме. Он долго не мог найти термометра и шприца, хоть и не собирался сейчас воспользоваться ни тем, ни другим.

– Шприц я оставил на газе, а термометр… Простудиться до такой степени, летом! Да на такое…

Кашель снова сотряс его.

Пошарив за спиной, он нащупал вилку электрогрелки и с первой попытки попал ею в штепсель. Но, увы, это не вызвало у него никакого другого желания, кроме как поскорее перевести сенсорный переключатель электроприбора на отметку три.

– Сам виноват,

– не унимался Сидамон, – и дальше будет хуже.

Зазвонил телефон.

– Алло. Это котельная?

– послышалось в трубке в ответ на его неохотное “алло”.

Он еще раз окинул взглядом комнату, и его вдруг охватило ничем не объяснимое веселье.

– Нет, это скорее прачечная, чем котельная!

– Мне не до шуток, – грубовато отозвался мужской голос.

– Мне тоже, – вздохнул Сидамон. – Послушайте, приятель, вы не могли бы уделить мне пару минут?

– Мне не до пустых разговоров! Ту – ту – ту,- оборвалась связь.

– Вот так всегда, и никому нет до тебя дела.

За плечами Сидамона было восемнадцать лет учебы и несколько лет рабочего стажа. В школе его ни разу не оставили на второй год учебы, и на работе он не получал никаких упреков и замечаний. Всюду и везде был почти примерным и в меру скромным. Времени сквозь и мимо него прошло порядком. Многие из окружающих, если даже не все, казались ему друзьями. Но он всех как-то упустил, доведя общение до “здравствуй и прощай” при редких случайных встречах.

– Вроде никого не обижал…и меня не обижали,- досадовал Сидамон, – наоборот, грудью друг за друга стояли, а сейчас разве что узнаешь о них запоздалые новости.

– Один погиб,- вздыхал он,- другой переехал, третий женился, четвертый…

– А вот ты так и остался, Сидамон, ни туда, ни сюда, одинокий в неодинокой среде, в этом холодном и мрачном каменном царстве.

– Слава богу, живы родители, сестра и брат…У них семьи, заботы.

Пора и тебе обзавестись семьей,- подключился внутренний голос.

– Я знаю,- согласился с ним Сидамон,- только это ты и твердишь все последние годы. Но где ты был, черт побери, раньше, когда распускал всех своих лучших подруг направо и налево, доверял их другим? Почему ты ни разу не остановил и не задал мне этот вопрос? Нет, ты ждал именно этого дня, чтобы попрекнуть меня в том, в чем я невиновен.

– Тамара, моя бедная Тамара, только сейчас до меня доходит всякий твой жест, поступок, направленный на то, чтоб меня осенило. Прости, Тамара, прости меня за слепоту. В тот вечер, усталая от неудачных попыток, растерянная, раздраженная, ты покинула меня. И вот сейчас я вижу то, чего не увидел тогда,- твою печальную улыбку прощания с последней надеждой. Я слышал, ты замужем и у тебя двое детей, что переехала жить в какой-то далекий город.

– В какой?

– Не знаю, я не интересовался.

– Почему?

– Поздно.

– Но ведь я тебя любила когда-то?

– Любила? Нет, скорей не успела полюбить.

– Ну, хорошо, что же тогда наша дружба?

– Не знаю, не терзай меня, Тамара, ведь уже все равно.

– Не поверю, чтоб ты не хотел хотя бы увидеть меня еще раз… когда-нибудь.

– Увы, сейчас во всяком случае – нет. Ну, а вообще, из любопытства, признаться честно…не знаю, нет. Теперь этого уже не нужно, Тамара.

– Любопытство в любви – плохая маска.

– Ты сошла с ума, – вскрикнул он, и кашель вновь охватил его своей мощной цепью.- Прости, ты ни при чем, виноват во всем я.

Жизнь преследовала меня всегда и всюду, и кажется, сейчас она меня догнала. И выпустит ли так просто из своего капкана? Да и для чего, чтобы вновь пуститься в погоню за мной. Нет, уж слишком я для нее ничтожен, а она, увы, куда выше меня по опыту и по знаниям. К тому же и убегать мне теперь уже некуда, да, признаться, и незачем.Всякое, Тамара, бывало. И женщины, и мужики по пьянке, и многому я уже научился. Забывать стал немало, даже сокровищницу свою – детство. Но тебя забыть, забыть твое лицо так и не смог, Тамара.

В тот теплый весенний вечер, укрываясь от проливного дождя, приникнув ко мне, ты что-то шептала, промокшая, вздрагивала от холода, говорила, говорила. Тебя имея рядом, я, нелепый, думал о чем-то другом, о том, что уже было открыто учеными, о сером опыте, предстоящем в химической лаборатории. Даром, конечно, ничего не пропало, теперь я знаю, какое из лекарств меньше повредит мне, но если это и так, я все равно навредил себе за свой век немало, Тамара, я потерял тебя. Не пробудил меня и наивный твой поцелуй в мою небритую и грубую щеку, когда я провожал тебя до дому. Что же ты тогда находила во мне, слепом, Тамара? Обликом ты, пожалуй, не была царицей Тамарой, но твоя душа… Увы, я тогда дальше внешности не заходил… Он предался забытью. Очнулся. Интересно, какая она теперь? Поднял с пола спидолу, включил её и, заскользил волноловом по разным диапазонам в поисках любимых мелодий, еще долго терзал себя воспоминаниями о недалеком прошлом.

– Испортили все передачи, – констатировал с неудовольствием.- О голова моя, – поскуливал, поднося к губам чашку с остывшим чаем.

Послышался звонок телефона.

Чуть позже печальный голос Майи.

– Почему ты не зашел сегодня к Арчилу? Ведь ты обещал.

– Не смог.

– У тебя хриплый голос,-встревожилась Майя,- ты что, нездоров?

– Нет, все в порядке.

– Не лги, пожалуйста.

– Ну, простыл малость.

– Температура есть?

– Ой, Боже мой, нету, нету.

– А почему ты кричишь на меня?

– Потому, что уже поздний час, я устал и хочу спать.

– Хочешь я приду сейчас к тебе?

– Нет, Майя, нет.

– Ты меня больше не любишь,- все более унывал голос Майи.

– Люблю, Майя, люблю, больше всех.

– Правда?

– Ну, конечно.

– Ну, тогда…

– Ну, тогда – будет завтра, договорились?- перебил Сидамон.

– Хорошо,- согласилась Майя,-завтра я позвоню тебе.

– Не надо, я сам тебе позвоню.

– У тебя там кто-то есть?

– Что за чушь, у меня никого нет, кроме тебя, и ты это прекрасно знаешь.

Сидамон почувствовал, что не лжет Майе и это его обрадовало.

– Я тебя очень люблю, но сейчас не могу повидаться с тебой, мне жутко хочется спать.

– Ну, хорошо,- радостно согласилась Майя,-тогда до завтра.

– Ага, до завтра.

– Целую.

– Я тоже.

Ту-ту-ту…

– Ох, уж эти женщины! С восхищением принимают от любого мужчины свое фирменное блюдо “люблю тебя” во всякое время суток и в любом виде, даже от тех, кого не любят. Им нравится, как лихо они поражают мужчин. И не задумываются над тем, что, получая это блюдо от любимых мужчин, оказываются побежденными сами.

– Ну, все, хватит, к черту! Теперь спать и только спать.

Его уже не мучил свет ночника и назойливые своевольные мысли. Он медленно погружался в мир сна. В обнимку с тикающим будильником он удалялся все дальше и дальше от себя по широкой ясной дороге, где-то там за горизонтом терявшей черты сновидения.

Во сне раздался звонок телефона, во сне же было произнесено “алло”.

– Алло, Сидамон, милый, здравствуй! Алло, ты меня слышишь?- раздался в трубке тревожный женский голос.

– Слышу,- равнодушно пробормотал Сидамон.

– Сидамон, ты меня слышишь? С тобой говорит Марина. Я звоню из аэропорта. Нас здесь остановили по транзиту. Наш рейс вылетает через час.

– Какая Марина?

– Одноклассница, вспомни!

– Не знаю я никакой Марины! И вообще перестаньте все волноваться, уже полночь.

Он бросил в раздражении трубку.

– Идиотка! Видите ли, она Марина, а я Сидамон. Ну и что теперь из того.

Он опять стал погружаться в дремоту, ему снился голос позвонившей ему некой Марины. И вдруг что-то всколыхнуло его, сжало сердце, властно нахлынули сомнения, голос показался знакомым и близким.

– Не может быть.

– Но с какой тогда стати она назвалась Мариной?

– И вообще никакая Марина со мной не училась.

– Но этот голос?

– Все равно, за час до аэропорта не добраться. И вообще какая-то чушь.

Он включил ночник, приподнялся на локтях, закашлялся.

– О моя голова, где ты? Все это ложь и провоцирование больного.

Он принял губами белую таблетку и запил ее остатком чая. Это помогло на секунды отвлечься от мыслей.

– Лекарство запивают простой водой,- мелькнуло в голове наставление.

– Знаю,- огрызнулся он на себя, выключая ночник.

– Все это бред, ночной жуткий бред. Проклятая голова, до утра она расколется на сто частей.

Он повернулся набок, подбил под головой подушку, пожелал себе по обычаю спокойной ночи и сладкого сна.

Через пару минут из подъезда Сидамона выходил высокий, худощавый человек в шляпе и в плаще, из-под воротника которого темнел шарф. Он взглянул на звездное небо и без труда отыскал луну.

– Сегодня новолуние,- подумал он,- говорят, как неделю встретишь, так ее и проведешь.

Подтянув воротник и опершись на палку в правой руке, человек медленно пошел вниз по невысоким пологим ступеням.

Его сухое покашливание все слабее и слабее нарушало ночную тишь.