Рассказы

Натурщица Пер. В. Пророкова

Однажды рано утром Эфраим Элиху позвонил в Объединение молодых художников узнать, как найти опытную натурщицу, которая позирует обнаженной. Женщине на другом конце провода он сказал, что ищет натурщицу лет тридцати.

— Вы не могли бы мне помочь?

— Мне незнакомо ваше имя, — ответила ему женщина. — Вы раньше к нам обращались? Некоторые из наших студентов работают натурщиками, но обычно с теми художниками, которых мы знаем.

Мистер Элиху сказал — нет, с этим он никогда не обращался. Он, видите ли, художник-любитель и когда-то давно занимался в Объединении.

— Мастерская у вас есть?

— У меня большая гостиная, очень светлая. Я уже не мальчик, — продолжал он, — но вдруг, много лет спустя, снова начал писать и хотел бы пописать обнаженную натуру, чтобы восстановить чувство формы. Как вы можете понять, я не профессиональный художник, но к живописи отношусь серьезно. Если вам нужны рекомендации, я могу их предоставить. — Он спросил ее, по каким расценкам работают натурщицы, женщина ответила после короткой паузы:

— Шесть пятьдесят в час.

Мистер Элиху сказал, что это его устраивает. Он явно хотел пообщаться еще, но она не стала поддерживать беседу. Записала его имя и адрес и сказала, что, скорее всего, найдет кого-нибудь на послезавтра. Он поблагодарил ее за участие.

Это было в среду. Натурщица пришла в пятницу утром. В четверг вечером она позвонила, и они договорились, во сколько ей приходить. Она позвонила в дверь в самом начале десятого, и мистер Элиху тотчас пошел открывать. Седой мужчина лет семидесяти, он жил в кирпичном доме неподалеку от Девятой авеню; от того, что ему предстояло рисовать эту молодую натурщицу, он очень волновался.

Натурщица оказалась неказистой женщиной лет двадцати семи или около того, и старый художник решил, что лучше всего у нее глаза. В этот ясный весенний день она пришла в синем дождевике. Старому художнику ее лицо понравилось, но говорить об этом он не стал. Она едва на него взглянула и уверенно прошла в комнату.

— Добрый день, — сказал он.

Она ответила:

— Добрый день.

— Похоже, весна началась, — сказал старик. — Листва распускается.

— Где мне переодеться? — спросила натурщица.

Мистер Элиху спросил, как ее зовут, и она ответила:

— Мисс Перри.

— Вы можете переодеться в ванной, мисс Перри, или, если пожелаете, в моей комнате — дальше по коридору, в ней никого нет, пожалуйста, переодевайтесь. Там теплее, чем в ванной.

Натурщица сказала, что ей все равно, но переоденется, она, пожалуй, в ванной.

— Как пожелаете, — кивнул старик.

— А ваша жена здесь? — спросила она, заглянув в комнату.

— Я вдовец.

Он рассказал, что у него была и дочь, но она погибла в катастрофе.

Натурщица сказала, что сочувствует ему.

— Я переоденусь и буду готова через пару минут.

— Никакой спешки нет, — сказал мистер Элиху, радуясь тому, что сейчас будет ее писать.

Мисс Перри зашла в ванную, разделась и быстро вернулась. Она скинула махровый халат. Шея и плечи у нее были изящные, красивых линий. Она спросила старика, сколько времени ей позировать. Он стоял у крашеного кухонного стола — он заранее внес его в гостиную, придвинул к огромному окну. На столешницу он выдавил краску из двух маленьких тюбиков и теперь смешивал ее. Еще три тюбика лежали нетронутые. Натурщица сделала последнюю затяжку и потушила сигарету о жестяную крышечку из-под кофе, валявшуюся на кухонном столе.

— Вы не будете возражать, если я иногда буду покуривать?

— Возражать не буду, если курить вы будете в перерывах.

— Я это и имела в виду.

Она наблюдала за тем, как он неторопливо смешивает краски.

Мистер Элиху не стал тут же рассматривать ее обнаженное тело, а попросил ее сесть в кресло у окна. Окно выходило во двор, где рос китайский ясень, листья на котором только что распустились.

— Вы как хотите, чтобы я села? Положить ногу на ногу или нет?

— Как вам больше нравится. Мне безразлично. Как вам удобнее.

Натурщицу это, похоже, удивило, она села в желтое кресло у окна и закинула ногу на ногу. Фигура у нее была хорошая.

— Так подойдет?

Мистер Элиху кивнул.

— Замечательно, — сказала он. — Просто замечательно.

Он окунул кисть в краску, которую смешал на столе, и, взглянув на обнаженное тело модели, приступил к работе. Он бросал на нее взгляд и быстро отводил глаза, будто боялся ее оскорбить. Но вид у него был сосредоточенный. Писал он небрежно, время от времени окидывая взглядом натурщицу. Смотрел он нечасто. А она словно не замечала его присутствия. Один раз она повернулась, чтобы рассмотреть ясень, и он несколько мгновений следил за ней, хотел понять, что она увидела в этом дереве.

Затем она стала с интересом наблюдать за художником. Он подумал, что, наверное, что-то делает не так. Прошло около часа, и она вскочила с кресла.

— Устали? — спросил он.

— Не в этом дело, но скажите Б-га ради, что вы делаете? Честно говоря, по-моему, вы вообще не художник.

Она его изумила. Он поспешно набросил на холст полотенце.

Прошло несколько долгих секунд, и мистер Элиху, шумно дыша, облизнул пересохшие губы и сказал, что и не считает себя художником. Сказал, что он объяснил это и той женщине из художественной школы, с которой говорил по телефону.

Затем он добавил:

— Наверное, я совершил ошибку, попросив вас прийти сегодня сюда. Надо было мне поупражняться подольше, чтобы не тратить ничьего времени попусту. Боюсь, я еще не готов делать то, что мне бы хотелось.

— Мне все равно, сколько времени вы упражнялись, — сказала мисс Перри. — Вообще-то я думаю, что вы меня и не рисовали. Я сразу поняла, что это вам неинтересно. По-моему, вам из каких-то своих соображений интересно обшаривать глазами мое голое тело. Уж не знаю, что вам там нужно, но в одном я точно уверена: к живописи это отношения не имеет.

— Наверное, я совершил ошибку.

— Наверное, — согласилась натурщица. Она уже надела халат, затянула пояс.

— Я художница, — сказала она, — и позирую, потому что сижу без гроша, но сразу вижу, художник передо мной или нет.

— Я же все объяснил этой даме из Объединения молодых художников, — сказал мистер Элиху. — Вот почему мне так неприятно. Приношу свои извинения, — голос у мистера Элиху сел. — Надо было сразу догадаться, что так и будет. Мне семьдесят лет. Я всегда любил женщин, и мне было очень грустно от того, что сейчас у меня нет друзей-женщин. Это одна из причин, по которой я снова захотел начать писать, впрочем, я вовсе не хочу сказать, что у меня был большой талант. Сверх того, боюсь, я даже не предполагал, сколько всего я позабыл о живописи. Да не только о ней, о женском теле тоже. Я и не думал, что так разволнуюсь при виде вашего, да еще от размышлений о том, как пролетела моя жизнь. Я надеялся, что, если снова возьмусь за кисть, это вернет мне вкус к жизни. Очень сожалею, что вас побеспокоил и причинил вам такие неудобства.

— За неудобства вы мне заплатите, — сказала мисс Перри, — но вот за что заплатить не сможете, так это за оскорбление — за то, что я пришла сюда, за то, что позволила вам рыскать глазами по моему телу.

— Я вовсе не хотел вас оскорбить.

— Но я именно так себя и чувствую.

И тогда она велела мистеру Элиху раздеться.

— Раздеться? — поразился он. — Зачем?

— Хочу сделать набросок. Снимайте брюки и рубашку.

Он сказал, что только-только снял свое зимнее исподнее, но она не улыбнулась.

Мистер Элиху разделся, стыдясь подумать о том, каким она его видит.

Быстрыми размашистыми линиями она набросала эскиз. Внешность у него была неплохая, но чувствовал он себя из рук вон. Закончив эскиз, она выдавила из тюбика черную краску, окунула в нее кисть и замазала очертания его лица, превратив их в черное месиво.

Он видел, с какой ненавистью она это делает, но не проронил ни слова.

Мисс Перри швырнула кисть в мусорную корзину и отправилась в ванную переодеваться.

Старик выписал чек на оговоренную сумму. Ему было стыдно ставить свою подпись, но он все же расписался и протянул листок ей. Мисс Перри сунула чек в сумку и ушла.

По-своему она недурна, подумал он, только нет в ней милосердия. А потом спросил себя: «Неужели это и есть теперь моя жизнь? Неужели больше ничего не осталось?»

«Да», похоже, было ответом на оба эти вопроса, и он расплакался — от того, как быстро наступила старость.

Потом он снял с холста полотенце и хотел дописать ее лицо, но уже успел его забыть.