Рассказы

ЗАБЫТЫЕ ПИСЬМА

Вы уже знаете, конечно: мой муж умер. Я поражена, Я не ждала его смерти. Правда, он был уже стар, но он так мало думал о близком конце. Все это случилось так внезапно, почти без болезни, если не считать постоянного недуга, которым он страдал уже много лет.

Целыми днями я одна. Я хожу по дорожкам нашего сада, который уже весь зелен и до того свеж и душист, что, когда глядишь на него, когда дышишь его воздухом, удивляешься, что на земле существуют болезнь и смерть. Я сижу на берегу нашей красавицы реки, гляжу на волны, на небо, и мне кажется иногда, что я вижу все это в первый раз. Я уже сказала вам: я поражена. У меня новые мысли, неожиданные чувства, и поэтому все, что я вижу, кажется мне новым и неожиданным. Я едва смею признаться… Когда мой муж умер, первой моей мыслью была та, что я свободна. Я хотела сейчас же написать вам, но смутное чувство удержало меня, Я стала ждать вас, уверенная, что весть о моей утрате непременно дойдет до вас, а между тем я не могла представить себе, как бы мы встретились теперь, перед этой свежей могилой, и меня преследовала странная мысль, что та ложь, которая была тайной, теперь стала явной, что глаза, которые закрылись навек, видят больше, глубже, чем кидали при жизни, и что мы уже не в силах обмануть мертвого, как обманывали живого, когда он верил нам, улыбался нам и любил нас.

Я стала ждать вас, но я скоро поняла, что вас удерживало то же чувство стыда и раскаяния, которое поразило меня своей силой и неожиданностью. Я всегда страдала при мысли о моем преступлении, но, когда я говорила вам об этом, вы сердились. Вот почему мне пришло в голову, что теперь вы чувствуете то же, что и я. Признаюсь вам: это открытие обрадовало меня. Вы как будто стали еще ближе мне, еще роднее. Я вижу теперь, как вы чутки и как прекрасна ваша душа.

Ваша вина так мала в сравнении с моей, что если бы вы не были так добры, вы могли бы презирать меня, и вот вы мучаетесь ею наравне со мной. Вы удивительны! Я так хотела бы подняться до вас, что, кажется, уже становлюсь лучше и чище. Я уже не смею по-прежнему говорить вам «ты». Я стыжусь своих воспоминаний и отгоняю их. Моя любовь, не уменьшаясь, переживает какой-то кризис, из лжи и обмана она восстает чистая, обновленная страданием. Да, вы правы, нам не надо видеться теперь. Пусть каждую минуту мы думаем друг о друге, — нас все же разделяет наш тяжелый грех. Но не надо отчаяния! Милый! может быть, я не права, может быть, я говорю и думаю как слабая женщина, которая, как растение без солнца, не могла бы жить без любви и счастия, но я верю, что бог простит нас… Он благ, и он знает, как мы боролись, как мы страдали и как глубока и сильна наша любовь. Будем верить вместе, что он простит, и когда на душе нашей станет яснее и спокойнее, примем этот дар как благословение и соединимся, чтобы никогда уже не разлучаться вновь. Я с удивлением сознаюсь, что не знаю, умеете ли вы и любите ли вы молиться. Я буду молиться за двух. И если вы думаете, что богу угодны и приятны слезы раскаяния, то знайте, что я плачу за двух. Я плачу так много, что мои глаза с трудом глядят на свет. Но я верю и надеюсь.

Ваша Люся.

Ты хотел еще раз доказать, до какой степени ты сильнее и выше меня. Ты даже счел невозможным ответить мне на мое письмо хотя бы несколькими словами. И я опять поняла почему. Я так хорошо изучила тебя, что знаю, как трудно тебе было бы удержаться от выражения страсти. И ты побоялся оскорбить ею нашу новую любовь. Еще раз преклоняюсь пред тобой. Но видишь ли, милый: ты способен на подвиги, но не надо требовать их от твоей «маленькой Люси». Я помню, как часто ты называл меня так. Я всегда преклонялась перед силой и мужеством, но сама я никогда не умела быть сильной. До сих пор еще я завидую детям, которых носят на руках, которых берегут и холят, и мне кажется, что я никогда, никогда не привыкну к самостоятельности и свободе взрослой женщины и что если бы мне почему-либо грозило одиночество, я предпочла бы ему смерть. Но я знаю, что одиночество не грозит мне, а жизнь с каждым днем становится для меня желаннее и дороже. Это потому, что каждый день приближает конец нашей разлуки. Повторяю, нельзя ждать от меня подвига, а жизнь без тебя, даже без вести о тебе, больше чем подвиг, — это мученичество.

Ну, что же делать! Брани меня, называй меня пустой и легкомысленной, но знай, что я жду тебя, жду давно, что каждое утро я просыпаюсь с надеждой увидеть тебя, каждый вечер засыпаю с отрадной уверенностью, что протекший день был последним днем нашего искуса, который мы добровольно наложили на себя.

Я с гордостью вижу, насколько ты строже к себе, насколько ты нравственнее меня. Я не пытаюсь даже искать оправданий: я виновата в том, что смертельно тоскую о тебе, что все мое существо полно тобой, и я не могу уже ни молиться, ни раскаиваться. Я не могу отгонять своих воспоминаний, и они не наполняют меня стыдом: я зову их, я люблю их, и я счастлива, когда мне удается вызвать в памяти звук твоего голоса, впечатление твоего поцелуя на моих губах… Я думаю только о тебе.

Я виновата в том, что не хочу больше одиночества, что не вижу смысла отказываться еще от счастья видеть тебя. У меня больше нет печали, и я не хочу заменить ее лицемерием. У меня больше нет терпения, и я зову тебя, я молю тебя: приезжай!

Хочешь знать, как я провожу день? Я брожу по саду, который так густ и тенист, как будто ему надо скрыть много, много тайн. Я сажусь на скамью под сиренью. Помнишь ли ты эту скамью? Теперь сирень отцвела, но тогда она была в полном цвету, и от яркого аромата ее кружилась голова. Ты сказал мне, что будешь ждать меня там. У мужа были приступы боли, он стонал, жаловался. Я ухаживала за ним как могла, и в голове моей проходили странные мысли: я думала, что бог ограждает меня от зла и обмана, я думала, что это он удерживает меня у постели больного, чтобы предохранить от последнего шага. И я… я радовалась и благодарила его и украдкой утирала слезы, и мне тоже хотелось стонать и метаться от боли. Я сознавала, что для того, чтобы удержать меня, надо было именно внешнее, случайное препятствие, и так как оно было, я страдала невыносимо. Но больной выбился из сил и потребовал порошок, который всегда успокаивал и надолго усыплял его.

— Дай мне! — сказал он, указывая на коробку. Тогда мне показалось, что я лишаюсь рассудка.

— Нет, нет! Не дам, не дам! — с ужасом почти закричала я. Но он требовал и сердился.

— Я страдаю! — сказал он, объясняя свое желание.

— Ты знаешь, — говорила я, опускаясь перед ним на колени, — когда ты так спишь, ты похож на мертвеца. Я боюсь! Не засыпай. Разве страдать так страшно?

— Я не хочу! — сказал он.

Я дала ему порошок, и когда он заснул, я вышла. И когда я шла, я молилась. Я говорила: «Господи! поддержи меня, поддержи, или… прости!» И я теперь думаю, что он простил меня, потому что послал новое, чистое, светлое счастье.

Но я хотела писать о том, как я провожу день. Я брожу по саду, сижу на скамье под сиренью и выхожу на берег реки. Я всегда любила нашу реку, но теперь полюбила ее еще сильнее, потому что она должна принести тебя ко мне. Каждый день я жду на пристани. Я вижу, как за изломом реки взвиваются легкие клубы дыма, пароход показывается ненадолго и опять исчезает за густой зеленью поросшего лесом островка. И вот, пока я теряю его из виду, я стараюсь удержать рукою мучительное биение моего сердца. Я знаю, что если тебя нет на пароходе, он не подойдет к пристани, а круто повернет поперек реки и побежит к противоположному берегу. И я вижу, каждый день вижу, как он поворачивает к другому берегу. Признаюсь: иногда мне очень хочется плакать, но тогда я думаю о том, что немного позже или немного раньше, но пароход должен будет подойти к моей пристани, и моя печаль сменяется радостью.

В одно утро я проснулась с таким чувством, как будто меня ждала большая радость. Это было в Троицын день. Я не надела своего траурного платья, а заменила его белым. Я поглядела на себя в зеркало и заметила, что у меня уже нет желания казаться красивее, чтобы нравиться тебе. Бледность и худоба очевидно не красят меня, но пусть они напоминают тебе о тех страданиях, которые я пережила без тебя и которые украсили наши души. Я более чем прежде похожа на девочку, на ребенка, но этот ребенок умеет теперь думать и любить. В этот день я шла на пристань с надеждой, которая переходила в уверенность. Пароход показался из-за излома и скрылся, и пока я ждала его вновь, я пережила вечность. Он вышел нарядный, весь украшенный молодыми зелеными березками, и мне показалось, что он не повернул, а пошел прямо на меня… И тогда я почувствовала, что умираю… Я протянула руки, крикнула что-то… Но когда я пришла в себя, я была одна, а пароход был далеко.

Пойми, что жить в этом ожидании я больше не могу. Пойми, что наше счастье уже не оскорбит того, кто уже перестал жить. Ты ужаснешься, быть может, но когда я думаю о причине, которая все еще удерживает тебя вдали от меня, я чувствую невольную злобу… Я думаю: его уже нет, а он все еще стоит между нами!

Не надо больше разлуки! Я люблю тебя! Ты слышишь мои голос? Я люблю тебя.

Люся.

Дорогой мой! берегись… Ты не знаешь, может быть, что можно убить человека, не поднимая на него руки? Я уже не объясняю себе ни твоего отсутствия, ни твоего молчания. Я боюсь… Мне кажется, что если бы во мне не было страха, я перестала бы существовать. Я жила надеждой, теперь я живу страхом. Эти чувства братья: в них одинаково мучительна и одинаково притягательна неопределенность. Пока я чувствую страх, я знаю, что еще не все кончено и что еще можно чего-то ждать.

Тебя нет. Отчего тебя нет? Я знаю, что ты здоров, потому что тебя видели; ты в городе, в нескольких десятках верст от меня. Берегись! у меня рождаются мысли, от которых больно, стыдно и жутко.

Нет, неправда, у меня нет мыслей. Моя голова отказывается работать. Что-то болит в ней и давит на мозг. Времени тоже нет.

День сливается с ночью и ночь с днем, н я не знаю, что сон, что действительность. Почему-то меня стало тянуть на могилу мужа. Я говорю с ним вслух, жалуюсь ему на то, что ты измучил меня, и он отвечает мне лаской, шепчет что-то без слов. Недавно еще я боялась его, но теперь я знаю, что он простил мне все, и беседа с ним приносит мне отраду. Ты не веришь, что он простил меня? Но ведь он любил!

В саду листья увяли и осыпались. На клумбах хороши и свежи только астры. Я плету из них два венка, тебе и ему, и несу их на могилу. Мне кажется иногда, что я тень, которая блуждает по земле, потому что ее забыли, когда зарывали остальное.

Я чувствую тоску, но я часто забываю, о чем она, потом я вспоминаю, что меня мучит пароход, который всегда круто поворачивает от островка и бежит к противоположному берегу. Мне надо, чтобы он остановился у моей пристани. Я умираю оттого, что пароход не хочет подойти к пристани!

Над рекой низко бегут тучи, вода темна и холодна, и когда я вечером прихожу к пристани, я вижу вдали разноцветные огоньки. Это фонари на барках и судах. Пароход тоже подходит, весь освещенный, и когда он поворачивает, я вижу ряд светлых окон.

Возвращаясь домой, я стараюсь смеяться. Я делаю это для того, чтобы уверить себя, что я все-таки непременно дождусь тебя. Я вспоминаю все, что ты когда-либо говорил мне, и мне кажется иногда, что я слышу твой голос. Странная вещь: я не могу припомнить, говорил ли ты мне когда-нибудь, что любишь меня? сказал ли ты хоть раз прямо, просто: Люся, я люблю тебя! Мне так хотелось бы припомнить именно эту простую фразу, и я уверена, что ты никогда не говорил ее, потому что забыть ее я бы не могла! Ты говорил о том, что любовь все очищает и все прощает… Любовь…

О, конечно, ты приедешь! ты не можешь не приехать! Но, пожалуйста, прости мне, что я усомнилась в тебе. Пожалуйста, не вспоминай об этом никогда. Я хочу, чтобы ты сказал мне: «Люся, я люблю тебя!» Я хочу, чтобы ты поцеловал меня в голову… У меня болит голова и что-то давит…

Я придумала! Я удивляюсь, отчего мне никогда раньше не приходила эта мысль? Чтобы пароход остановился у нашей пристани, надо выкинуть флаг. Я забыла об этом! Завтра я захвачу флаг с собой. Я встану повыше, на перила, и подниму руку и буду махать флагом. С парохода увидят, и тогда он подойдет. Будет так, как я хочу, и моим страданиям настанет конец. Отчего мне раньше не приходила эта мысль?

Завтра, завтра… Если я упаду в воду, ты легко вытащишь меня. Ты такой большой и сильный, а я маленькая, и я стала теперь так легка, что мне самой становится смешно. Ты унесешь меня на руках, как ребенка, и, пожалуйста, не забудь поцеловать меня в голову. Завтра…

P. S. Зачем я пишу вам? Неужели вы думаете, что я не понимаю и теперь, что вы обманули меня, что вы никогда не любили меня? В вашей веселой рассеянной жизни я была лишним развлечением — и только.

Все ясно теперь! Все ясно, когда не стараешься цепляться за надежду и уже не боишься никакой правды. Я не верю вам больше ни в прошлом, ни в будущем, и мне кажется, что я больше не люблю вас. Я хотела бы простить вам, чтобы спокойно и радостно ожидать смерть, но я еще не могу простить! Опять мне хочется, чтобы вы слышали мой голос. Я сказала бы вам: берегитесь! горе не тому, кто страдает, а тому, кто заставляет страдать…