Рассказы

Вест-индский кот

В далекой Вест-Индии, среди хребтов Андийских Кордильер, умер испанский купец.

С ним странствовала куцая свита соплеменников: впереди пара весьма полезных молодцов, один был дока по части чисел и вел счета, когда торг касался тканей и специй либо, коли подвернутся, драгоценных камней. Следом горе-рубака, нанятый купцом в Биру для охраны собственной персоны, хотя удали его хватало только важничать да бражничать, а полагаться торговцу оставалось лишь на свой мушкет да на слуг, готовых биться, как львы, если что угрожало их жизни.

Туземной прислуги числом было больше, в виду немалой поклажи, хотя основной груз везла дюжина мулов. Могла пригодиться и сноровка, с какой индейцы умели отыскать воду, пристанище и верный курс на пути инков, протянувшемся от Тихого океана до самых пампасов, которые заканчиваются у берегов Рио-де-ла-Платы.

За два года коммерции в Вест-Индии, по мере продвижения вниз от Санто-Доминго у дона Антолина де Реартеса завелись кое-какие привычки, например, странствовать в сих краях на мулах не только с навьюченным товаром, но и скарбом: передвижной дом включал крохотную мебель для обустройства в городах и портах, скажем, в Вальпараисо, месте недавней стоянки.

Торговца сопровождали два животных, домашнее и одомашненное. Кот — его везли в клетке и выпускали на привалах, не опасаясь, что тот уйдет, ибо был он очень привязан к хозяину, — и попугай, крикун и дразнила, подобранный в тропиках.

В последние месяцы, с тех пор как горло и легкие дона Антолина одолел недуг, вызванный сыростью и открывшийся в Эсмеральдасе и Гуаякиле, пернатый насмешник завел привычку, поначалу милую, но быстро опостылевшую — изображать кашель хозяина. Стоило закашляться дону Антолину, кашлял и попугай. Даже когда дон Антолин не кашлял, попугай все равно заходился кашлем, и очевидцы смеялись, кое-кто с издевкой. Дон Антолин корил себя, что сохранил птице жизнь.

Так или иначе, когда на глазах у спутников, под открытым небом, в безлюдных горах испанский торговец испустил дух, осталось имущество, тотчас ставшее предметом грабежа и дележа, остался и неумолкающий голос дона Антолина, то есть его копия.

Слуги и ландскнехт, завладев мулами и богатой поклажей, спустились по западному склону в край Ла-Платы, прежде отправив туземцев ни с чем в земли Чили и бросив на обочине тропы кота и попугая, — первый тихо мяукал, сознавая свою бесприютность, второй упорно воспроизводил кашель покойника.

Самого же носителя кашля схоронили под покровом из камней. Беглецы надеялись христианским погребением снискать хоть каплю Божьей милости, а может, рассчитывали уйти подальше, пока не обнаружится смерть и последующая кража.

Рабы одного господина, не в силу схожести, а больше по привычке уживаться, кот и птица поначалу держатся по соседству, не отваживаясь на дальние рейды. Затем постепенно сходят с дороги, проторенной людьми, и углубляются в дебри отвесных круч и кустарника, скорее в инстинктивном поиске пропитания, нежели в надежде вновь обрести домашний уют.

Невысокий полет попугая вполне позволяет ему достичь веток с нежными побегами, семенами и ягодами. Кот охотится на пташек, но везение его невелико, а поведение двойственно, ведь к отряду пернатых относятся и непременные жертвы его аппетита, и попугай, с которым он делит лишения. Кот ничего не замышляет против приятеля, возникшего от привязанности к дону Антолину. Товарищи по неволе, они остаются таковыми и на свободе, которая оказывается отнюдь не легка.

Но вот коварная тощая лиса бросается на куст, где кормится попугай, и сбивает его: тот, кувыркаясь, теряет яркие перья. Кот, хотя угрожают не ему, считает это вторжением опасного врага на свою территорию, накидывается на алчного хищника и вступает в бой. Меткое царапанье когтей и грозные кошачьи резцы явно сильнее трусливых, жалких укусов застигнутой врасплох лисицы, и та обращается в бегство, лая от страха.

Слегка ощипанный и побитый, но без серьезных ран, пернатый чувствует себя в безопасности и возвращается к месту полдника. Кот не без торжества расправляет усы, вылизывает и приглаживает взлохмаченную шерсть.

Лето в разгаре. Талая вода бежит с ледников, струится прозрачными ручьями, неудержимо влечет к себе попугая — тот окунается, машет крыльями, верещит, плещется, — коту же ручьи нужны лишь для утоления жажды.

Пейзаж гор разнообразится, меняются цвета, природные зоны. В засушливой полосе, где отвесные стены испещрены крошечными норками, обитают шиншиллы. Из-под тончайшего меха виднеются короткие мелкие лапки, зверьки карабкаются и бегают взапуски, самозабвенно увлеченные глупой игрой, не замечая, как чужак — кот — затаившись, выслеживает их, принимая за мышей.

Иная шиншилла устраивает себе «купанье», трется о поверхность минерала, мех сияет блеском, зверьков переполняет приятное ощущение чистоты. И тут, в минуту их невинных забав, кот приступает к делу. Ловит одну, оглушает двух, трех. Не рвет на куски, не собирается съесть пленницу; хватает лишь в стремлении подчинить. Кладет в сторонку жертву, скованную параличом ужаса, ловит другую. Набирает трех, затем скучнеет, останавливает взгляд на воробье. Шиншиллы не сразу осознают, что спасены, но вскоре присоединяются к сородичам.

Однако кот не остается безнаказанным, когда выбирает добычей скворца. Правда, несмотря на проворство птицы, ему удается сбить ее наземь, но воспользоваться этим он не успевает, ибо сверху уже нависает темная туча, ощетинившаяся десятками клювов. Стая защищает и отбивает попавшего в беду собрата, грозя жестокой местью, от которой кот ускользает, обороняясь когтями и углубляясь в заросли ежевики.

Попугай, наблюдавший сцену, сидя на ветке, комментирует ее про себя, с восхищением отмечая мощь атаки летучих сородичей.

Теперь кот с попугаем лучше знают, откуда может в диких краях нагрянуть беда, а порой и смертельная опасность: даже с воздуха. Чуткий зверь ведет себя осторожнее; да и попугай тоже, при всей безалаберности, обычной для его жизни и поведения.

Последний даже спасает товарища по странствиям от еще одной напасти, едва ли не роковой. Могучий охотник за мясом — то ли ястреб, то ли ворон, а может и гриф — отделяется от горной вершины или склона, поросшего кустарником, и камнем падает на кота. Попугай успевает во весь голос подать сигнал тревоги, столь естественный и безыскусный, что кот, еще не зная, от чего следует защищаться, тотчас юркает в земляную нору под шипастым кустом. Незадачливый налетчик, пронесшись мимо, удаляется восвояси.

Все эти неожиданности и невзгоды обостряют недоверчивость кота, а внезапно донесшееся блеяние, хоть и не отпугивает, но заставляет насторожиться и держаться поодаль. Козы ему знакомы, животные эти обычно встречались во многих местах, где он живал. Он не боится, однако удивляется их обилию.

Пару дней кот сторонится стада, затем подходит ближе, наблюдает с возвышенной точки. Попугай следует по пятам, перемещаясь короткими перелетами, терпеливо ждет, не проявляя никакой собственной инициативы. Они потеряли друг друга на несколько дней и встретились вновь, хотя кот и не разыскивал попугая.

Кот следит за стадом, попугай следит за котом. Часами сидит отпрыск кошачьего рода на неприметном наблюдательном пункте, подобравшись и напружинившись.

Когда под вечер, после неспешной мирной пастьбы среди нежной зелени козы сходятся вместе, козлята припадают к материнскому вымени и воздух напитывается упоительным благоуханием молока, кот облизывается.

Отныне он пристает к стаду, хотя и держится неприметно, на расстоянии. Перебивается скудной охотничьей добычей. Живет ожиданием порции молока, каждый день на рассвете и на закате наполняющего атмосферу ароматом. Это пробуждает аппетит, а может, и воспоминание о плошках, которыми его одаривал хозяин.

Кот не сводит глаз с восхитительного лакомства сосунов, пока неодолимое искушение не вселяет отвагу и не подталкивает его к козе, безмятежно кормящей детеныша. Но тщетны тонкое хитроумие кота, его мягкая бесшумная поступь, ибо прилетает любопытный попугай, он жаждет покрасоваться — и заходится в кашле. Коза, испугавшись, убегает.

Внезапно оторванный от вымени, недовольный тем, что не насытился, ошарашенный козленок хочет найти замену матери и тянется к первому маячащему силуэту — кот подпускает его к себе, сознавая, что тот не опасен. Доверчивый козленок тыкается мордочкой в поисках сосков, кот принимает это за игру, отзывается. Кот с козленком играют, зарождается дружба.

Эпизод повторяется с вариантами, и кот уже открыто идет за гуртом, скорее из стадного чувства, предпочитая хоть такую компанию, ведь молока ему не перепадает ни капли.

Попугай обретается где-то близко, перелетая с ветки на ветку меж кустами, и без особой надежды отыскивает неблагодарного друга. Однако кричащая расцветка его зеленых в красную полоску перьев, столь контрастных на фоне буро-охряных гор, не укрывается от пристального взгляда кондора, что парит в небесах, подстерегая добычу. Огромная птица с белоснежной шеей и лысой головой молнией рассекает пространство и на бреющем полете хватает когтями говорливую птаху, та вмиг немеет, не кашлянув даже. Похититель взмывает, предвкушая пир на дальней вершине.

Стремительное пике, яростный налет, мощные взмахи неохватных крыльев, — и всколыхнулся в ужасе козлиный народец, поникнув, словно колосящаяся нива под буйным вихрем.

Похищение свершилось, и кот, устремив взор к небу, видит товарища, заключенного меж цепких когтей, тот поднимается зеленой тряпочкой все выше и выше, пока не превращается в точку и не исчезает вовсе.

Стадо уживается с котом. Козленок подрастает, теперь он играет гораздо реже, не сосет мать и должен сам добывать себе пропитание на выгоне. Кот вынужден оттачивать охотничий талант, он рыскает повсюду, и вылазки уводят его все дальше. Как-то раз на тропе случай сводит его с пумой; кота спасает дар акробата. Грозно рычит лев, высмотревший коз. Вожак стада, заслышав рычание, сознает, что оно сулит беду, и пытается увести собратьев подальше от страшного зверя.

В одно пригожее утро на окрестных склонах отовсюду появляются люди. Это пастухи, они пришли забрать скот после летней пастьбы в долинах. Заканчиваются месяцы вольной жизни, когда умножилось приплодом имение испанских колонистов в селении, приютившемся в низине.

Несмотря на долгое полудикое существование, кот не чувствует страха к людям, опасается лишь псов. Однако овчарки не принимают прибившегося к стаду за врага. В тесном загоне привечают и держат домашних котов, ведь они отпугивают грызунов и прочую заразу.

Пастухи окружают стадо и с помощью собак готовят партию к отправке. Псы направляют, организуют, подгоняют скот лаем и энергичными тычками, стараясь не причинить вреда. Козел, вожак рода, понимает их и подчиняется: под его водительством начинается спуск на пути к дому. Бессчетное племя следует за ним.

Кот присоединяется. Он и не подозревает, от чего спасает себя — от грядущей зимы в горах, та сулит лед и снег, белый ветер предвещает верную смерть.

Подобно тому, как стадо свыкается с ограниченностью загона, так и представитель семейства кошачьих постепенно обосновывается у человеческого очага, подстраиваясь под обхождение и привычки хозяев.

Он хранит верность козленку, приведшему его в стадо, но теряет его из виду, не заметив, как принесено в жертву это нежное существо, как оно попадает на стол, за которым кормится семья.

Он бродит по дому, полному детей и котов, от еды здесь всегда что-то остается, и эти лакомые кусочки придают бодрости и сил. Наступление холодов становится последним доводом, и ласкового зова женщины достаточно, чтобы кот занял место возле уютно потрескивающей печи.

Заблудший и отверженный, отлученный от городов, верхом на загнанной кляче, то гордец, то попрошайка, а чаще всего во хмелю, рыскает в поисках поживы горе-рубака. От селенья к поместью, от плантации испанцев к ферме креолов, от ранчо гаучо к хижине индейца. Карты, игра случая, помутнение рассудка, мотовство, гнусные выходки и дурные компании лишили его того, что он некогда отнял у мертвеца. Крайняя нужда гонит его в незнакомые края, где он мечтает раздобыть корку хлеба. Лучше с вином да с мясом, ну, и тюфяк в придачу. А если еще и выслушать согласятся, то впору присочинить о подвигах!

Когда он подъезжает к селению из пяти домов, прилепившихся к склонам гор, с тремя овчарнями каменной кладки, деревянным амбаром и зернохранилищем из тесаного камня, ему не приходится поднимать усталую руку и стучать в двери. О нем возвещает упредительный лай псов, которые выскакивают, почуяв чужака. Мало кто в одиночку отважится пересечь эти пустынные просторы, вдали от дорог… Лишь сообща решаются люди на такое, да и то скорее скупщики и перегонщики скота.

Для пастухов и сельчан медленное приближение призрака на лошаденке выливается в гадание, кто же это: не сеньор, не пристав, не военный, не священник, хотя явно испанец.

К счастью для себя, он подъезжает вовремя — силы его на исходе, он едва не сбился с пути, долго недоедал, вконец изнемог.

Радушие лучшего двора, принимающего гостя, предваряет вырвавшийся наружу вестник: манящий запах густой фасолевой фабады с копченостями.

Хотя пришелец и одержим одной мыслью — поесть, его жадный взгляд подмечает все подробности хозяйства. Он предвкушает уют, страстно надеется оказаться у домашнего очага, хоть ненадолго. Стоит гостю ступить на порог, как все напоминает об уюте: на дощатом полу по порядку парами стоят услужливые деревянные сабо, грубоватая, крепко сбитая обувь дальних краев… А дальше — просторное обиталище, здесь течет обыденная жизнь семьи, здесь стряпают, столуются, шьют, прядут, ведут беседы. Возле чугунов с почерневшими боками, у огненной печи коптится сало. С потолка свисают, словно в открытом холодном шкафу, перемежаясь со связками чеснока, красного перца, лаврового листа и лука, всевозможные колбасы и окорока. Это немедленно вызывает в памяти рубаки незабвенные свиные ноги с рубиновым отливом из родного Авилеса.

И тут, в предвкушении блаженства подмечая по ходу осмотра все, чем богат дом, гость наталкивается на глаза кота, поднимающего голову с подоконника у застекленного проема. Кот пристально смотрит, взгляд его, вперившийся в пришельца, выражает категоричный, холодный отказ в приюте, дарованном людьми.

Человек не знает этого кота — не узнает его, но какая-то смутная, непостижимая догадка отверзает перед ним жуткую бездну, умышленно преданную забвению.

Вначале он сильно пугается, замирает, затем срывается с места. Он выскакивает из дома, бежит прочь по каменистой тропе, забыв о лошади, впадает в неистовство, удаляется, корчась. Нет, это не помрачение рассудка — его пронзил непередаваемый ужас. Может, в кои-то веки, хотя он и не понимает, в чем дело, что-то, похожее на угрызения совести, терзает его душу.

Силуэт тает вдали; за ним тянется, не досягая, вереница догадок и пересудов, полных недоумения, удивления.

На окне кот — свернувшись калачиком и обвившись хвостом — уютнее устраивается в своем благополучии, олицетворяя спокойствие духа, которого так вожделеют люди. Кот мурлычет во сне.