Сам я счетовод, а жена у меня учительница. В классе у нее сорок пять учеников, сорок пять молодцов, — один другого лучше, один другого хуже.
Хуже всех — Шустиков. С ним жена постоянно воюет. И часто приносит с поля битвы «трофеи».
То резинку:
— Это я у Шустикова рогатку отняла.
То грозное оружие из ключа и гвоздика:
— Это Шустиков наган смастерил.
То трубочку какую-то:
— Это Шустиков стрелял жеваной бумагой.
Все это она потом ему возвращает. А я злюсь: «Злодей Шустиков! За что жену мою изводишь? Попадись только мне в тихом переулке!»
Вот раз она после школы положила портфель на стол и вышла на кухню. Я подумал:
«Видать, сегодня день тихий, бестрофейный!»
Как вдруг из портфеля высунулась змеиная голова!
Я испугался: вот как заработался — всякая гадость мерещится!
Давай моргать изо всех сил — видение не проходит. Давай глаза протирать — не проходит!
А змея черная, глянцевитая, на голове красные полоски, будто очки. Значит — очковая!
Хочу встать — не могу! Хочу шевельнуться — не могу! Значит — это удав или питон!
А змея выбирается потихоньку из портфеля, и все кольцами, кольцами…
Тут, на счастье, жена вернулась.
— Что с тобой, почему такой бледный?
Я шепчу:
— Таня… очковая… питон… удав…
— Что ты? Где? — Она засмеялась. — Это я у Шустикова ужа отняла на уроке, забыла вернуть!
Я рассердился:
— Отнеси сейчас же!
— Куда же я пойду? Школа закрыта!
А змея ползает по моим конторским книгам, будто так и надо.
— Ну, выбрось его!
— Как же я его выброшу — надо Шустикову отдать!
А змея чернильницу опрокинула, залила все бумажки на столе.
— Убери его, или я не знаю что!
— Завтра!
— Сегодня!
— Завтра!
Стали мы с женой потихоньку ругаться. Вдруг — стук. Входит мальчик. Светленький, голубоглазый, за спиной — сумка. Стал в дверях и заговорил неразборчиво:
— Татьяна Ивановна, вы… я… у меня…
— Шустиков?! — удивилась жена. — Откуда ты взялся?
Я оглянулся. Так вот он каков, злодей Шустиков!
— А я, Татьяна Ивановна, в канцелярии адрес взял… Ведь вы, Татьяна Ивановна, ужа взяли, а его кормить надо. Вот я и принес…
Он вынул из сумки отвратительную пупырчатую лягушку. Уж потянулся к ней, заиграл страшным раздвоенным языком.
Я не выдержал:
— Возьми своих гадов и убирайся! Впрочем, постой! Окажи, за что ты жену мою мучишь?
Шустиков опустил голову:
— А я люблю придумывать разное… изобретать… и всяких зверей. А стану показывать ребятам, Татьяна Ивановна ругается, отнимает…
Тут меня осенило:
— Скажи, злодей, что ты любишь больше всего на свете?
— Больше всего на свете, — ответил Шустиков, — я люблю авиацию. Чтоб самолеты. И парашюты тоже!
— Видишь, как у нас нехорошо выходит, — сказал я: — ты мешаешь своей учительнице, а твоя учительница — моя жена, она приходит расстроенная, и это мешает мне. А ведь я инженер по авиации, я строю самолеты для нашей страны. Мне надо, чтобы тишина, чтобы ни ошибочки! Сейчас я как раз работаю над новым истребителем…
— Истребителем? — Шустиков посмотрел на меня во все глаза. — А какой он будет?
— Мммм… такой, особенный… Сверхскоростной. Весь в этих… в пропеллерах. Кругом — пушки. Как взовьется в стратосферу, как помчится, — только его и видели!
Шустиков, потрясенный, забрал своих гадов и ушел. Через несколько дней я вспомнил:
— Таня, что это трофеев не видать?
— Нету! — весело сказала жена. — Кончились трофеи. Впрочем, один вот есть!
Она подала мне письмо. Я стал читать:
«Товарищ самолетный инженер, я сейчас делаю авиамодель типа утки, фюзеляжную, с пропеллером-трилистником. Можно мне прийти к вам посоветоваться насчет габарита и хвостового оперения? Ученик пятого класса вашей жены А. Шустиков».
Я растерялся. Кто такие «габарит» и «трилистник»? Что значит «хвостовое оперение»? При чем тут «утка»?
— Таня, скажи ему, что я занят, заболел, уехал умер…
— Поделом тебе! — засмеялась жена, — Вперед не обманывай!
Ах, злодей, злодей! Теперь сижу, изучаю летное дело: а вдруг мы с ним встретимся в тихом переулке!