Рассказы

Кудесник

Василий Петрович потерял работу в середине девяностых. До этого он всю свою жизнь трудился на местной автобазе мотористом. Жил он в скромной однушке, на самой окраине города. Семьей и детишками так и не обзавелся. Долгими вечерами возился у себя в гараже, ремонтируя старую эмку. Друзья навязчиво советовали ему купить машину поновее, ну вот хотя бы «копейку». А эту старую рухлядь уже давно пора сдать на металлолом. Но Василий упрямо отказывался. После всем известных событий, автобаза продержалась недолго, обанкротилась, и простые работяги внезапно оказались на улице. Недолго помаявшись, большинство автомехаников пристроились на другие профессии, а некоторые подались в чужие края за длинным рублем. Кроме Петровича, который и достойной работы в городе не нашел, и уезжать наотрез отказался. Менять профессию на шестом десятке лет он посчитал нецелесообразным, и принял решение, что отныне будет работать у себя в гараже.

Каждый день, в восемь утра, он выгонял старую эмку на свежий воздух. Поднимал капот или поддомкратив, снимал колесо, и старательно делал вид, что занимается ремонтом. Необычный вид машины неизбежно привлекал внимание проезжающих мимо. Рано или поздно, около гаража накапливалась целая толпа любопытных, с целью поглазеть на ретро автомобиль. А там, где слово за слово, начинался разговор «за жисть», рано или поздно появлялась и заветная бутылочка. После чего, шумная компания плавно перетекала внутрь гаража. Словно по мановению волшебной палочки, а скорее всего благодаря щедрости одного из новоявленных знакомых, на столе сама собой образовывалась нехитрая снедь для закуски. После третьей, как это обычно и бывает, разговор плавно перетекал в русло житейских проблем и забот. А уж оттуда и до нового клиента не более пары десятков фраз…

На этом месте нашего повествования, придется сделать небольшое лирическое отступление и пояснить неискушенному читателю, чем же так привлекала взгляды окружающих старая эмка?

Старая Эмка Петровича, а правильно она называлась ГАЗ М-1, была выпущена советским автопромом в начале декабря 1938 года. Была она черного цвета, с узенькой темно-бордовой полосой по боку. Имела комфортабельный закрытый кузов, жесткую лонжеронную раму, карбюраторный четырехцилиндровый двигатель объемом 3,5 литра, на 50 л.с., а так же трехступенчатую коробку передач.

Судя по рассказам Петровича, машина была легендарной. До начала Великой Отечественной, по Москве на этой машине разъезжали чекисты из НКВД. А позже, неведомыми судьбами эмка попала к неназванному по имени полковнику. А может быть и генералу, в рассказах, обычно, воинское звание владельца автомобиля зависело от количества выпитого Петровичем спиртного. Эмка проехала на собственных колесах Румынию, Западную Украину, Польшу, Прибалтику, и Германию до самого Берлина. И ни разу не попадала в серьезный переплет. Вот такой вот, везучий и надежный агрегат. С тех пор, больше шестидесяти лет бегает по российскому бездорожью и хоть бы хны.

А еще эмка бросалась в глаза, потому что выглядела совершенно новой. Сияла на весеннем солнышке хромированной решеткой радиатора, а в глянцево-черных боках отражались озадаченные лица прохожих.

— Реплика, что ли?

— Да нет вроде бы.

— Словно вчера сошла с конвейера.

— Ты о чем? Какие конвейеры в те годы? Штучный выпуск, ручная сборка.

— Охренеть, дед реставратор! Я такой красоты в жизни не видал.

— Эй, дед! Продай машину!

Как правило, в этом месте разговора и появлялся хмурый Петрович, и задумчиво пожевав бороду, важно изрекал.

— Не продается!

— Оно и понятно, кто же такую красоту продаст?

— Не в красоте дело, — важно поднимал палец кверху Петрович, — а в любви. Я со своей ласточкой никогда не расстанусь, сколько денег не предлагайте.

И ведь предлагали. И тысячи, и десятки тысяч, а позже даже миллионы. Баксами светили, евро всучивали. Поменяться на новенький бумер предлагали. Но дед оказался на редкость упрямый, не сдавался.

— Вот помру, — обычно говаривал он, — бесплатно заберете. А пока жив, даже и не заикайтесь.

Ну и как с таким спорить? Был он рослым, уверенным в себе мужиком. Седая борода придавала авторитета, а засаленная фуфайка нисколько не портила имидж трудяги и высококлассного специалиста. В последнем утверждении успела утвердиться почти половина нашего маленького провинциального городка. Если у кого-то ломалась машина, то ее тащили к Петровичу в гараж. Выйдет дед, пошарит рукой в бороде и задумчиво спросит:

— Ну что случилось, рассказывай.

А сам положит ладонь на капот и прислушивается к чему-то неведомому, на хозяина и внимания не обращает. А иной раз, взмахнет так ладонью, повелительно:

— Заткнись! Слушать мешаешь.

И понимает тогда несчастный автовладелец, что это не его Петрович выслушивать собрался, а многострадальный агрегат. И вот стоит дед, посреди улицы, упершись правой ладонью в капот автомобиля, и видят окружающие, что глаза у Петровича поблекли, и как будто серой пеленой покрылись. И задумчиво он так произносит вполголоса.

— На втором цилиндре вкладыш провернулся. Кольца поршневые износились и карбюратор почистить нужно бы. Опережение зажигания правильно выставить, и будет опять бегать как новенькая.

И спустя какие-то два дня и впрямь машинка с пол оборота заводится, и окрыленный владелец уже мчит на всех парах домой, чтобы жену обрадовать. А слава, она впереди автомобиля несется.

— Петрович-то не только отечественные машины ремонтирует, он иномарки тоже чинит.

— Моторист на все руки. Вчера возле его гаража даже старенький комбайн Ниву видели, еле дополз бедняга, коптил так, что всю улицу провонял. А после ремонта так бодро по улице побежал, только глаза и видели, как скрылся за поворотом.

— А позавчера, говорят, дальнобойщики на трех МАЗах приезжали, что-то там дед поколдовал, да только расход бензина вдвое уменьшился, а мощность двигателей вроде как даже и возросла.

— Прямо кудесник Петрович, машины, словно насквозь видит. И разговаривает с ними, как с живыми. И что самое интересное, они ему тем же отвечают, рассказывают все о своих бедах и поломках. А уж когда ремонтировать начинает, руки так прямо и мелькают. Ловко, умело, сноровисто. Раз, два и можно заводить. Одним словом, Мастер своего дела!

Местные братки Василия Петровича никогда не трогали, а заезжих, в наших краях никогда и не водилось. Прилетели как-то бандиты на трех потрепанных бэхах и говорят:

— Слышь, дед, посмотри машину. А то нам в субботу на стрелку ехать, а одна машина заводится через раз, и в движке что-то хрюкает подозрительно.

Вышел к ним Петрович, оперся о капот и надолго задумался, а потом поворачивается к главному бандюку, и задумчиво произносит.

— А что же ты, мил человек, обещания свои не выполняешь?

Браток растерялся так, что аж вспотел. Вытащил из своего малинового пиджака платок, лысину вытер и спрашивает, осторожно, но с угрозой:

— Дед, ты ничо не попутал? За базаром следи! Ты чо мне предъяву бросаешь? Кого я, по-твоему, кинул?

— А вот ее, — показывает дед пальцем на машину.

— Дед ты чо совсем, — покрутил бандит пальцем у виска, — я что-то своей тачке обещал и не сделал?

— Напомнить? — сурово сдвинул брови Петрович, — ну что же, мил человек, я тебя за язык не тянул, сам напросился. Скажу как есть.

И начал дед:

— Восьмого дня, когда от ментов уходили и влетели в придорожную канаву, машина у вас заглохла. Ты что тогда сказал?

Бандит растерянно поскреб лысину, но промолчал.

— А сказал ты, дословно, следующее: заводись родимая, вывози нас. Я тебе аккумулятор новый куплю и отныне только девяносто пятый заправлять буду. Было? — на последнем слове в голосе Петровича прорезался металл.

— Ну, ты даешь, дед, — ахнул бандит, — ты чо, и правда колдун?

— Отвечай, было или не было?

— Ну, было, было, — замялся бандит.

— А сам что сделал?

— У кривого из тачки аккумулятор свинтил, когда его менты замочили.

— А бензин? — продолжал допрос дед, — бензин какой залил?

— Семьдесят шестой.

— Вот тебе и результат твоего вранья! Машина на тебя в обиде, про аккумулятор тебе намекает, когда не заводится. Про бензин, когда движком похрюкивает. А ты не понимаешь. Так что, мил человек, тачку в гараж, и придешь за ней завтра. Я ее малость пошаманю. А ты сейчас ноги в руки, и дуй за новым аккумулятором, и чтобы в этот раз без обмана. Чек принесешь. Проверю! И бензин отныне только 95, понял? Ничего, не обедняешь. Своих клиентов чуть посильнее потрясешь, лишнюю копейку вытрясешь и на горючку для машины потратишь. И впредь слово свое держи! Меня обмануть можешь, их вон — дед кивнул на пособников, которые курили в сторонке, — можешь кидать как лохов. А тачку не смей обманывать. Если пообещал, умри, но исполни. От нее и свобода и жизнь твоя в трудный час зависит. Ты с ней по-хорошему, и она тебя из любой передряги вывезет. А если ты ее кинул, то и она тебя подставит. Заглохнет посреди дороги, а тут тебя менты, под белы рученьки и хлопнут.

Бандит как-то странно на Петровича посмотрел, словно на инопланетянина. Но спорить не стал.

— Понял тебя, дед — сказал, и уехал.

И действительно, на завтра привез новенький аккумулятор для своего бумера. Даже чек деду показал. С тех пор прошло много лет. Остальных братков, почти всех пересажали, кого-то в перестрелках завалили, а этот всегда сухим из воды выходил. После двухтысячного года вдруг резко завязал с преступностью. Награбленное, в собственное дело вложил. Стал бизнесменом. Потом депутатом. Сейчас кандидат в мэры. Вот оно как в жизни бывает…

После двухтысячного, объявился у деда серьезный конкурент. Неподалеку, на трассе открылась современная автомастерская. С автоподъемниками, компьютерной диагностикой, стендами для сход-развала и прочими достижениями технического прогресса. Но клиентов у Петровича от этого соседства меньше не стало, наоборот, одним из первых протоптал тропинку от автомастерской сам хозяин.

— Петрович, миленький, выручай. Пригнали нам аудюху на ремонт. Новую совсем. Не заводится зараза. А мои ребята отдуплить не могут, какого черта ей надо? Ну, давай съездим, посмотришь.

Делать нечего, покряхтел дед, погладил бороду, послушал жалобы ауди, а потом открыл капот, поковырялся там пару минут. И вот чудо, завелась родимая! А директор мастерской, от радости чуть до потолка не прыгает, охламонам своим затрещины раздает, деда благодарит, деньги сует и в глазки заглядывает. Мало ли, вдруг еще обратится, придется. Вот так и жили по соседству. У Петровича свои клиенты, у автомастерской — свои. И вроде бы и рядом, а все же не конкуренты, а коллеги. А коллегам дружить промеж собой положено.

Один недостаток был у Василия Петровича, выпивал он сильно. Да оно и понятно, издревле на Руси спаивали хороших мастеров. Денег за работу Петрович никогда не требовал, сами давали. Сунут, бывало трешник, а то и пятеру в карман. А много ли одинокому человеку, на старости лет нужно? Хлебушка купить, чаю, сахару, яиц, да пачку пельменей. Но в основном старались задобрить водкой. Ну а как не взять, если положено механика благодарить? Вот и брал Петрович. Водкой расплачиваются, значит, ее и брал. В благодарность за помощь. А коли продукт стоит в холодильнике, так что же ему пропадать? Негоже так, с добром, обращаться! Все в дело нужно употреблять. Вот и выпивал.

А как наберется сверх меры, так и начинает свою песенку.

— Поймите, мужики, техника, она ведь живая внутри. Она так же чувствует, думает, обижается и радуется, любит, страдает и грустит. Ты к ней по-хорошему, и она тебе верой и правдой служить будет. А коли ты ее по приборной панели кулаком лупить станешь, так она и два дня не проездит — сломается. Если с плохим настроением в машину садишься, не заведется. Вот вам истинный крест, чует настроение хозяина. Смеетесь. А зря…

Или вот, например, ни с того, ни с сего, взяла посередь трассы и заглохла. А вы, к примеру, на самолет опаздываете. Не торопитесь ругать последними словами, шины ногами пинать, а потом такси вызывать. Не судьба вам на этом самолете лететь! Потому как самолет упасть должон, а тачка вас любит. И не может она допустить, чтобы с вами что-то нехорошее стряслось. Уберечь она вас от беды хочет! Смеетесь? Думаете, что дед пургу несет? А зря…

Годы шли, дед ремонтировал чужие машины, а старая эмка все так же сверкала на солнце лакированными боками и сияющим радиатором. И казалось, что с каждым годом она все новее и новее становится. Кто-то из великих сказал про Египетские пирамиды, что их само время боится. А здесь заурядный автомобиль, коих несколько десятков тысяч выпустил советский автопром, вдруг вздумал законы природы опровергать.

А посему, все чаще и чаще начали на машину завистливые глазки поглядывать, слухи разные пошли, сплетни поплелись. И очень быстро докатились до градопрестольной. И начали оттуда коллекционеры подтягиваться, сначала, по одному, да по два. А однажды сразу трое прикатили. Двое наших, а с ними иностранец. Важный такой, в сиреневом костюме с бабочкой и переводчицей, лет двадцати в придачу. Вышел из лимузина, вокруг эмки обошел кругом, поцокал языком и кивнул переводчице. Торгуйся мол. Только ничего не вышло. Погнал их Василий Петрович в три шеи, вместе с переводчицей и лимузином. Так накрыл отборным исконно русским матом, что невольные зрители сразу зауважали старика.

— Молодец дед! Так их, немчуру поганую. Били в сорок пятом, если понадобится, то и еще раз побьем.

А спустя пару лет, приехал один известный кинорежиссер. То есть, это он теперь известный, тогда он был просто молодой и перспективный. А у молодых да талантливых, на съемки обычно денег нет. Вот он и приехал к деду. Долго уговаривал, чуть не на коленях ползал.

— Выручай дед, ну никак мы в бюджет не укладываемся. У меня на площадке только полуторка, да дрянной немецкий мочиклет R75. Мне бы хотя бы одну легковушку. Вот эмка была бы в самый раз. А издалека, с минимальным гримом, ее и за форд выдать можно. Частично загородим шеренгой солдат, вполне сойдет и для сцен с фашистами. Но без эмки мне никак. Я же полковника не посажу в полуторку, а оберштурмбанфюрера на мотоцикл. Ну, спасай дед! Выручай отечественный кинематограф. На три — четыре дня всего. Ну, максимум на пять.

Вздохнул дед. Сердце сжалось от тоски. Но уступил. Уж очень убедительным показался режиссер. Не в деньгах дело, что там денег этих? Так, курям на смех. Выдал ключи. Заурчала эмка ровно и деловито. Плавно укатила в сторону Москвы. Спустя две недели ее притащили назад на жесткой сцепке. Правая дверь вмята внутрь, крыла вообще нет. Даже крыша помята. Про остальное и говорить нечего. Вся грязная, ободранная, лобовое стекло в трещинах.

— Укатали Сивку крутые горки — простонал дед, глядя на свою Ласточку. Но делать нечего, загнал в гараж и вскрыл пузырь…

День прошел, другой, третий. Не видно Петровича. Гараж на замке. Видно дела у старикана. А какие у безработного пенсионера могут быть дела? Сидит в гараже, под замком, и пьет горькую третий день кряду. Федюня, сосед, добрая душа, прикрыл по просьбе. Уж и закуси не осталось вовсе, а пузырей на полке все еще порядочно. Да что с того? Ласточку жалко! Жалко, родимую, ведь угробили твари. Знал же, что нельзя отдавать в грязные руки. Эх, сам виноват, повелся на сладкие речи о патриотизме, о ведущей роли кинематографа в воспитании юного поколения, на имя в титрах купился, дурак старый!

И на самом пике душевных терзаний, склонил буйну головушку на капот любимой Ласточки, обнял красавицу, и такая жалость, такая вселенская любовь накрыла его, что не заметил дед, как полыхнула в гараже яркая вспышка. Такая яркая, что свет Солнца могла бы затмить, будь это на улице. А в гараже что? Видать варит кто-то…

А на утро, как ничего и не было вовсе. Выкатил Петрович эмку из гаража, открутил колесо по привычке, и принялся старательно разбортировать. И стоит эмка, как всегда хромом сияет, прохожих восхищает.

— Ну и дед, во дает, за три дня восстановил. Как новенькая опять!

Петрович молчит, только хмурится пуще прежнего, бороду жует, но помалкивает. А спустя две недели и сам режиссер заявился. Целый ящик извинений привез. Как эмку увидел, так и оторопел. Знал ведь, бес проклятый, в каком состоянии машину возвращал. Глаза загорелись, дьявольским огнем, видно планы уже строить начал, как машину опять выпросить.

— Ставь водку, — грубо сказал ему Василий, открывая гараж, — а сам пошел отседова. Пшел вон, говорю, пся крев!

Умер Василий Петрович 4 мая 2007 года. Вскрытие делать не стали. Возраст. Похоронили его на городском кладбище, на участке 12042. Обычная земляная могилка, да деревянный крест, по христианскому обычаю. Отпевали в кладбищенской часовне. Хотя старик и не был верующим, но крест под рубашкой носил. Народу набралось прилично. Батюшка бормотал молитву, махал кадилом. Потом все разъехались по домам. Больше на могилку к Петровичу никто и никогда не пришел. Некому. Да и не зачем…

Квартиру и гараж, за неимением близких родственников, унаследовал двоюродный племянник. Он заявился в гараж, осмотрел эмку, хмыкнул, и смачно плюнув под ноги, удалился. До вступления в право наследования оставалось еще целых полгода. В следующий раз он появился только глубокой осенью. Дождь лил как из ведра. Все небо заволокло тяжелыми свинцовыми тучами. В лужах булькали пузыри. Матерясь и стеная, племянник открыл гараж и пощелкал выключателем, но свет загораться отказался. В темноте утробы гаража разглядеть что-нибудь было решительно невозможно. Тогда племянник снова ругнулся и пнул эмку по спущенному колесу. С грохотом и звоном разбитого стекла отвалилась фара и укатилась куда-то под стеллажи. Ржавый бампер повис на одном креплении, уткнувшись вторым концом в бетонный пол гаража. Хлопнув, что есть мочи, дверью племянник удалился еще на полгода.

Ровно через год, 4 мая 2008 года, гараж вдруг озарила яркая вспышка. Занялись и запылали покрышки. Огонь перекинулся на брезент и быстро добрался до канистр с бензином, стоявших в самой глубине гаража. Когда рванул бензин, горели уже несколько соседних гаражей. А где-то очень далеко, завывая сиренами, мчались на вызов пожарные машины…

Виктор Саморский.

2009/2019 г