«Мне наплевать, что вы обо мне думаете. Я о вас не думаю вообще».
«Tefal. Ты всегда думаешь о нас».
— Как-то слишком просто, — сказал я.
Он хмыкнул, выпил коньяк и поставил бокал на стол.
— Сам понимаю, да и идея не нова. Что-то такое, — он загадочно повертел пальцами в воздухе, затянулся и продолжил — уже было, даже не могу сказать точно, то ли в литературе, то ли в кино. Ни что не ново под Луной. Кто же это сказал? Хм…. Впрочем, не важно. Идея не нова, но немного, хм… так сказать…
Он снова запнулся и крикнул официанту:
— Дружище, повтори нам с приятелем еще по одной и все.
Я тоже закурил, пуская дым кольцами под потолок.
— Ну вот, — продолжил он, — когда сама проблема была сформулирована, как бы дико она не звучала, ее было необходимо проверить. А как? Вот скажите как?
Я пожал плечами:
— Не имею ни малейшего понятия.
— Вот, — сказал он, — а причина в том, что ни вы, никто иной в этом мире просто не понимает причин, а все наблюдаемое и фиксируемое, всего лишь — следствие. А чтобы, так сказать, узреть в корень проблему, надо разобраться в первопричинах. Квантовые свойства любой системы меняются при взаимодействии с другой системой.
Я кивнул.
— Копенгагенская интерпретация Гейзенберга безбожно устарела. Боги не играют в кости. Это мы в них играем. И всегда играли. Мы и есть творцы, потому что мы — н а б л ю д а т е л и. — он выпил очередную порцию коньяка, не знаю даже какую, седьмую или восьмую за вечер, закусил лимончиком с тарелочки и продолжил:
— Суть состоит в том, что эффекты квантовой механики проявляются не только на микро, но и на макроуровне. Но квантовая неопределенность объясняется просто неспособностью наблюдателя отделить себя от системы. И тут любая из интерпретаций, что многомировая, что космологическая, начинают откровенно врать. Волновая функция эволюционирует, но изменения не могут происходить стохастическим образом, иначе пффф… коллапс. А никакого коллапса не наблюдается. Все размышления по поводу большого взрыва, из которого возникла наша вселенная — это поиск нелокального квантового источника, где нет пространства и времени. А зачем искать источник в потустороннем мире, если он внутри каждого из нас?
А между тем, уровень сложности системы растет. Чем больше наблюдателей становится, тем сложнее становится система. Шутка ли, без малого семь миллиардов наблюдателей! Барон Мюнхгаузен спускается с Луны, отрывая по кускам веревку сверху и привязывая ее снизу. Невозможно отделить наблюдателя от системы, так как априори наблюдатель и есть часть системы. И я бы даже сказал самая важная, а возможно и единственная ее часть.
И ведь все просто, каждый наблюдатель в процессе наблюдения воздействует на систему, тем самым внося в нее изменения. Откат назад невозможен, вот она и эволюционирует, все время непрерывно усложняясь. Семь миллиардов богов непрерывно творят вселенную и творят новых богов. И система зависит уже не от одного творца, а от всех сразу. И если один из творцов, ну не знаю там, по глупости, по злому умыслу, или по недосмотру сотворит что-то неправильное, нелогичное или не вписывающееся в общую концепцию мироздания, то остальные боги его поправят. Придумают новую константу, подтянут темную материю, посчитают заново погрешности, найдут ошибку, в конце концов. И вот тебе, еще вчера Земля была плоской и стояла на четырех слонах, а сегодня с утра она уже кругленькая и главное — вертится. Вертится без остановки! И вот уже звезды, такие же раскаленные шары в бездонном космосе, а еще какие-то непонятные черные дыры, межзвездный газ и фотоны, летящие со скоростью света к тепловой смерти вселенной… и не надо искать Бога-творца, любой бомжара с вокзала и тот творец. Все творцы. Все семь миллиардов — творцы! Экзистенциальная интерпретация квантовой механики, сформулированная Войцехом Зуреко, основанная на теории декогеренции, лучше всех объясняет мироустройство квантовой реальности.
— Понятно, — пробормотал я, — муравьишки ползут друг по другу, археологи творят прошлое, писатели фантасты — будущее, а астрономы остальную наблюдаемую вселенную.
— Вот-вот, — согласился он, — поэтому копать почву и изучать кости мамонтов нет смысла, так же как и гадать, были ли американцы на Луне и как именно строили пирамиды. Чем больше мы гадаем, думаем, изобретаем, — тем быстрее всего получаем непротиворечивый результат, устраивающий всех. Ну, или почти всех. Пара сомневающихся, просто не в счет. Вот если все, понимаете, все, и сразу, безоговорочно поверят в какую-то совершенно безумную идею. Просто поверят, без доказательств, без объяснений и без сомнений. То оно свершится, вопреки всем законам физики и космологии.
— Иисус, — сказал я, даже не задумываясь.
— Не только, — он отмахнулся, — тот же Дарвин, со своей эволюцией, тот же Менделеев, со своей периодической таблицей, где и половины элементов тогда еще даже не существовало в природе. Да без разницы, хоть тот же полет американцев на Луну. Неважно, какой именно рассматривать факт, главное обратить на него пристальное внимание.
Проверить мы не можем, мы находимся внутри системы. Мы не можем ничего доказать или опровергнуть, потому что находясь внутри, мы воздействуем на систему и тем самым мы получаем желаемый нами результат. Или наоборот, не получаем, главное что это устраивает большинство из остальных миллиардов божков. Но первоначальный факт искажается. Меняется причина, в угоду следствию. Через призму грядущего прошлое подстраивается под наше мировоззрение. Оно меняется в угоду божкам.
— Понятно, — сказал я, — но так же как теория панспермии не объясняет, откуда взялась жизнь, так же и ваша теория не объясняет возникновение первотворца — демиурга.
— Видимо, вы не очень хорошо осведомлены, — он поперхнулся лимоном, закусывая очередной глоток коньяка, и продолжил — теория панспермии гласит, что жизнь существовала изначально, в момент зарождения вселенной. Так же и перворазум-демиург был всегда. Подчеркну, с нашей точки зрения. С точки зрения младенца, до его рождения вселенной еще не существовало. И после смерти старика-наблюдателя, вселенная прекратит существование.
— Как-то вы очень ловко переобулись в воздухе, — сказал я, — от космологии и сразу к индивидуализму, без каких-либо дополнительных телодвижений. Будьте последовательны. Если вселенную создали люди, а людей создал Бог, то откуда взялся Бог?
— Хорошо, — сказал он, — поясню свою мысль, так же как мы не можем доказать или опровергнуть любой факт в мире, точно так же мы не можем быть уверены ни в чем, что выходит за рамки нашего с вами мировосприятия.
— То есть, вы понятия не имеете, откуда взялся Бог, так как сами при этом не присутствовали. И на этом цепочка ваших умозаключений заканчивается.
Он замялся.
— Ну да, как-то так. Не совсем верно, но очень близко. Экзистенциальнно — да.
— Не верю ни во что, чего не могу пощупать рукой. — задумчиво сказал я.
— Именно так! То, до чего я не могу дотянуться, не важно, рукой, взглядом, собственным вниманием, мыслью — то не существует.
— От слова «совсем»? — спросил я.
— Угу. — Промычал он, закусывая очередную порцию горячительного напитка.
— Но наблюдаемое нами событие — непреложная истина, так?
Он на секунду задумался и снова закурил.
— Не уверен на сто процентов, но скорее всего, да.
— Ок, — согласился я, — но тогда выходит что наблюдатель сильно «ограничен в правах». Все что ему остается, это фиксировать наблюдением уже готовую, созданную кем-то до него вселенную и ничего нового он привнести не может.
— В бытовом смысле да, но это немного неверный вывод. Так, например, сейчас выйдя из ресторана, мы с вами вызовем себе по такси и поедем в разные стороны. Каждый из нас будет наблюдать, и фиксировать свою часть реальности. А ресторан вымоют уборщики, выключат свет, замкнут и поставят на сигнализацию. И будет ли после этого существовать вот этот бокал? — он покрутил в руке пустой сосуд и со вздохом поставил его на стол.
— Разве это имеет значение? — спросил я, — завтра повара, и официанты снова придут на работу, они знают, как выглядит этот бокал и вновь материализуют его. Точно таким же, каким он был сегодня. С точностью до атома.
— Но ведь это будет уже другой бокал!
— А какая разница? Вы же сами говорили, что нет ничего кроме наблюдателя, а вся вселенная вокруг, творится именно наблюдателями, а значит — она, вселенная, всего лишь фон. Декорация сцены, на которой идет спектакль, вторична, по отношению к актерам.
— Но этот фон, как вы говорите, декорация, и есть наблюдаемая нами вселенная. Если погибнет человечество, то и вся вселенная исчезнет.
— Далеко не факт, — сказал я, — мысль материальна. Все что мы видим вокруг — материально, или вернее будет сказать, материализовано вами. Но с чего вдруг вы решили, что все оно исчезает после того, как мы отворачиваемся. Последнее не доказано.
— Но это невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Ведь дело не в направлении взгляда, в направлении внимания. А собственными мыслями мы не умеем управлять. Мы не можем приказать себе не думать о белой обезьяне, мы не можем приказать себе что-то забыть.
— Вот именно, — сказал я, — и в этом смысл наблюдателя, как части системы, перестраховка, чтобы мир не развалился на атомы и не исчез, если вдруг при отсутствии нашего внимания он перестает существовать.
— Логично, но как-то банально.
— Возможно, мир устроен немного проще, чем вы думаете.
— Не стану оспаривать. Однако вернемся к началу нашего разговора. Если все наблюдатели, — жители Земли, как живущие сейчас, так и жившие ранее, — суть творцы вселенной, то возникает вопрос, а существуют ли наблюдатели вовне системы? Наблюдатели, которые могут наблюдать, извините за тавтологию, но не вмешиваются в события. И найти их… ик…. наша главная задача! Найти и призвать к ответу.
— Ну, во-первых, — сказал я, — вы сами себе противоречите, если внешний наблюдатель обращает внимание на события внутри системы — он тем самым вмешивается в них, квантовые законы не может обойти даже демиург. Вы согласны?
Он кивнул головой и икнул.
— Во-вторых, если все нынешние творцы возникли друг от друга, то откуда взялся самый первый? Вы, кстати, так и не ответили на тот вопрос. Так что второй пункт подтверждает первый — демиург создал первого наблюдателя, пусть это будет Адам, хотя с таким же успехом это могла быть амеба или инфузория туфелька, а далее, пошла эволюция по Дарвину или как-либо еще, совершенно не важно. Демиург вполне мог отойти от дел на время или совсем, мир после этого существовать уже не перестал бы. Мир рос, ширился, вселенная расширялась и усложнялась, по воле фантазии ее жителей. Чем не Рай для свободы творчества и самовыражения?
Он икнул, но снова промолчал.
— Так откуда взялся Бог? Из этого самого, нелокального квантового источника, который вы разыскиваете? Или вы его сами придумали, так сказать, задним числом? У вас в размышлениях логическая брешь, которую не заполнить ничем, кроме экзистенциальных рассуждений. Мысленный онанизм, как я это называю — демагогия. А между тем, многомировая интерпретация достаточно достоверно все объясняет.
Он почесал нос, но снова промолчал.
— И третье, о чем вы забыли упомянуть, — это смерть наблюдателей. Если все вы, люди, есть боги, то почему вы не бессмертны? Ведь фантазия человека безгранична, а возможности ограничены лишь фантазией. Что мешает быть не только всемогущим, но и бессмертным?
— Вот! — он поднял вверх указательный палец, как тот знаменитый китайский мудрец. — В этом вся соль нашего мира. Я так понимаю, что демиург дал нам не только способность материализовывать мысли, но и ограничил наши возможности. Одно из таких ограничений — смерть.
— Чушь! — сказал я, — уж тогда вам лучше вспомнить мифологию, знаменитого Змея Искусителя, Антихриста, Диавола, Мефистофеля или Воланда, какое имя вам больше по душе, то и выбирайте. Все возможные коллизии и не состыковки концепции мироздания проще свалить на него, на постороннего, по вашей терминологии.
— Вот! — он снова поднял вверх указательный палец и рыгнул. — Вы тоже стали понимать, что не все в мироздании идеально. Хотя несколько десятков миллиардов тысячелетиями создают, ну, по крайней мере, пытаются создать идеальный мир.
— Горе-создатели и сами не идеальны. Давно вышли из стадии дикарей с дубинами? Да и договариваться они между собой толком не умеют, чуть кто не согласен, так этой же дубиной по голове оппоненту. Лучший аргумент в споре. Так ведь?
— Не согла…сен! — заплетающимся языком попытался возразить он. — катигари…..тчиски не согласен! Не эволюция сделала нас такими, а Создатель! А мы сами себя припа……дняли до уровня Мыслителей. А демиург… — он снова поднял вверх палец, — создал нас дикарями. С дубинами, да.
— Ну конечно, как всегда, виноват Демиург, виноват Сатана, виноват кто угодно, только не вы сами. А кто такой Сатана? Такой же наблюдатель, как и лично вы. Не больше и не меньше. Может у него просто была буйная фантазия, как и у вас, кстати. Он никакого вреда системе принести не мог, всего лишь фантазер, с мутными идеями, которые люди позже материализовали. Что мешало вам — человечеству, за эти тысячелетия нивелировать все возмущения, случайно привнесенные им? Что мешало выправить проект Господа, в нужную вам сторону. У Адама мозгов не хватило, но в совокупности миллиардов, вы же намного умнее и всемогущее не только Адама, но возможно и самого Демиурга.
— Нам не дает осозна… ик…ние факта нашего всемогущества. Мы не боги, мы только дети богов. Мы еще не доросли.
— Ну, так растите! — сказал я, стукнув кулаком по столу, — вам не нужно искать врагов вовне системы. У вас вообще нет врагов. И ограничений у вас никаких нет. Совсем нет. Никаких! Вы сами себя загнали в угол. Не было Сатаны. И Змея тоже не было. Вы всегда искали чужих среди себя, и находили, хотя их там и в помине не было. Можешь ты понять, что все это время вы были предоставлены сами себе. Это была просто программа — самообучающийся эволюционный алгоритм. Тестовый режим. Больше ничего…
И как, ради всего святого, объясни, как вам могла прийти в голову мысль о том, что вы смертны? Это, какими же ничтожествами нужно быть, чтобы внушить себе, что нужно умирать? Смертные боги, — это нонсенс. Ну ладно Адам, тот хотя бы семьсот лет прожил, может действительно надоело. Но нынешнее поколение едва-едва до шестидесяти дотягивает. Экология вам виновата, а кто придумал двигатель внутреннего сгорания на бензине? Может я? А кто придумал жечь уголь и нефть ради электричества, тоже я? Что мешало вам придумать экологически чистые производства?
Он икнул, поморщился, но промолчал.
— Все, — сказал я, мне пора. В настройках программы ничего менять не буду. Моей ошибки нет. Алгоритм безупречен. А времени еще немного я вам дам. Живите, эволюционируйте, развивайтесь, взрослейте. Я не буду вмешиваться. Когда перестанете быть детьми, сами ко мне придете. Ну, или другие придут. Те, которых создадите вы.
Он промолчал.
— Прощайте. Мы больше не увидимся, если только вы не захотите научиться за остаток вашей никчемной жизни, верить в собственное бессмертие. Чтобы продолжить наш разговор в другое время и в другом месте.
Саморский Виктор Романович.
2019 г.