Рассказы

Блондинка с блендером

Меня зовут Елена Соколова. Я голубоглазая блондинка. И я мечтаю стать пилотом на межпланетных космических линиях. Этот текст меня заставил написать психолог Звездной Академии, в рамках психологического тестирования, после окончании реабилитационного периода. Но давайте я начну с самого начала, а то вы ничего не поймете…

Я мечтала стать пилотом с раннего детства. Вы скажете глупость? Я не знаю, просто мне всегда нравилась профессия пилота. И мне было все равно, мужская это профессия или женская. Я подряд без разбора читала все книжки про пилотов, которые мне попадались под руку. Я смотрела все фильмы про пилотов, какие могла найти в сети. Начиная с четвертого класса, я серьезно занялась физкультурой. Про учебу даже не упоминаю, кроме «отлично», других оценок у меня просто не могло быть никогда.

И вот, когда мне исполнилось семнадцать лет, я подала документы в Звездную Академию. Без каких либо проблем прошла медицину, физическую подготовку, сдала вступительные экзамены, написала все тесты, и оказалась зачислена… стюардессой.

Как я рыдала тогда! Два дня отказывалась есть, и выходить из своей комнаты. Мама убеждала меня, что быть стюардессой в космофлоте, это предел мечтаний миллионов девушек. Конкурс внушительный, более двухсот человек на место. С моими внешними данными, быть стюардессой это просто судьба.

Да плевать я хотела на свои данные! Ну да, высокая, симпатичная, ноги от ушей, кровь с молоком. Грудь вот только немного подкачала, второй размер всего. Но разве внешность в человеке главное? Я мечтала стать пилотом! Как вы не понимаете, ведь пилот, это самый главный человек на корабле, он даже важнее капитана. Капитан, что? Он решает все организационные вопросы. Куда доставить груз, как правильно разместить в трюме, согласовывает бумаги, разрешения, лицензии, решает конфликты внутри экипажа. А пилот? Пилот! Ведет! Корабль!

А что стюардесса? Следит, чтобы пассажирам было удобно, приносит чай или минеральную воду и вызывает врача, если кому-то стало плохо от перегрузок.

Я не хочу быть стюардессой! Я! Хочу! Быть! Пилотом!

Прорыдав два дня, и как следует взвесив все за и против, я решила, что стюардесса это все-таки лучше, чем ничего. Я буду летать! Пусть в салоне, с напитками в руках, вместо штурвала. Но я что-нибудь обязательно придумаю, чтобы стать пилотом. Я не отступлю!

Прошло пять лет учебы. Ох, я вам скажу, быть курсантом Звездной Академии оказалось очень несладко. Вы думаете, что меня пять лет учили напитки разносить? А вот и не угадали.

Звездная Академия — это полувоенная организация. Жесточайшая дисциплина. Невероятные физические нагрузки. Углубленное обучение профессиям. Вы думаете, что на космическом корабле у каждого только одна профессия? Вы ошибаетесь! Каждый член экипажа вынужден совмещать минимум пять — шесть штатных должностей, и владеть еще десятком на случай форс-мажорных обстоятельств. Иными словами, любой космолетчик может заменить своего товарища по экипажу. Доктор может заменить пилота, а радиоинженер, при необходимости, сможет приготовить обед. Так что нас учили сразу всем профессиям одновременно.

Эх, чего мы только не изучали! Астронавигацию, космогеологию, космобиологию, робототехнику, жизнеобеспечение, медицину, фармакологию, акушерское дело, психологию, этику, кулинарию, делопроизводство, археологию, промышленный альпинизм, программирование и многое другое. И это не считая физики, химии, математики, биологии, но с практическим уклоном, для работы в космосе. Например, как получить пригодную для дыхания атмосферу, с помощью имеющихся в наличии приборов и материалов. Каким образом получить воду. Или как сделать хирургическую операцию, не имея под рукой медицинских инструментов.

Конечно, было и пилотирование. Мы учились управлять всем, что движется, — орбитальными станциями, космопланами, ракетолетами, катерами, челноками, спасательными капсулами, летающими разведчиками, грузовыми платформами, роботами погрузчиками и просто самодвижущимися скафандрами высшей защиты. Учились прокладывать курс, программировать бортовой компьютер, пользоваться радиотелескопом, измерять расстояние до ближайших звезд, менять неисправные узлы любой техники и электроники, и даже владеть оружием.

Мы ежедневно знакомились с новыми и новыми аппаратами, изучали устройство, органы управления, ремонт и техническое обслуживание, технику безопасности. И осваивали вождение, применяя полученные навыки на практике. И это было очень не просто, я вам скажу.

Не могу удержаться, чтобы не рассказать одну историю. Когда мы проходили стыковку на практике, нас всем курсом вывезли на марсианскую орбиту. Задача была не очень сложной: отстыковаться на челноке от орбитальной станции, и, пролетев 700 миль, пристыковаться к заброшенной и наполовину разобранной обсерватории дальней разведки. Расстыковка прошла штатно, моих заслуг в этом не было никаких. Маневр разворота я тоже выполнила успешно, правда не совсем так, как велел диспетчер, но по крайней мере, не задела стыковочные узлы, что для новичка уже было немалым достижением. А вот дальше произошло непредвиденное. Челнок оказался развернутым носом к Солнцу.

Хотя солнышко с орбиты Марса выглядело значительно меньше, чем с земной орбиты, но светило оно так же ярко. Я практически сразу ослепла и была вынуждена управлять только одной рукой, второй прикрывала глаза от слепящего света. Челнок полным ходом шел на таран, а я ни черта не видела, не только стыковочных узлов, но даже приборов перед носом. Не говоря уже о самой обсерватории, которую за слепящим диском светила, разглядеть вообще не было никакой возможности. Перед глазами плыли зеленые пятна. Блистер сиял. Что делать, когда времени до столкновения остаются считанные минуты? А диспетчер, скотина, подлил масла в огонь, на всю орбиту громогласно объявив:

— Не расстраивайся блондиночка, челнок все равно под списание, так что можешь разбивать смело! Встретимся на том свете. Ухху!

Вот что бы вы делали на моем месте?

Я приняла решение и захлопнула «золотой светофильтр». В результате, поток света уменьшился в несколько раз. Теперь я могла видеть приборы в кабине, и не бояться ожога сетчатки. Но разглядеть стыковочные узлы сквозь почти непрозрачный экран было, все так же нереально.

«Ну и черт с ним», — в сердцах подумала я, — «будем стыковаться по приборам, как на тренажерах».

Состыковалась я тогда, кстати, вполне успешно и с первой попытки. Инструктор отметил это, небрежно, стараясь не делать акцент на событии, которое, я уверена на все сто процентов, наверняка было подстроено специально.

Пять лет обучения пролетели незаметно, наступило время преддипломной практики. Меня определили стюардессой, на «Серую Лошадь», грузопассажирский межпланетный глайдер. Небольшое судно. Экипаж — шесть человек. Грузоподъемность — 200 тонн. Вместительность салона — 12 пассажиров. Двое могут лететь первым классом, со всеми удобствами и роскошью. И еще десять человек — вторым классом, как обычные пассажиры самолета или дирижабля.

Я взошла на корабль, который отправлялся к Титану, с серебристым чемоданчиком, (где лежала сменка одежды, пара вкусняшек и учебник по астронавигации), и сияющей улыбкой на лице.

Увы, за неделю полета выяснилось, что не все так радужно, как я думала, отправляясь в полет. Корабль все называли не иначе как «Старая Калоша», он был мне почти ровесником по возрасту. Капитан оказался мрачным и неразговорчивым дядькой пожилого возраста. Моим непосредственным начальником был назначен старший стюард и по совместительству корабельный кок — Ганс Рудольфович. Удивительно въедливый и противный, педантичный до мозга костей немец. Уже в самые первые сутки полета он задолбал меня вконец своими многочисленными придирками. То нож я положила не туда, то картошку чищу неправильно, то к пассажирам выхожу задом наперед, то забыла спросить, какую именно минеральную воду просит пассажир. А зачем спрашивать, если у нас этой воды на борту всего три сорта? Я и сунула все три бутылки в тележку, пускай выбирает. За глаза я стюарда называла не иначе как Адольфом. Уж очень похож. Маленького роста, худощавый и голос противный, истерично-визгливый, как у Гитлера.

— Ох Ленка, Ленка, — сказала я себе, — попала ты как кур в ощип. Назвалась груздем, так, стало быть, полезай в кузов и не ной.

Я и не унывала. Во всем плохом есть хотя бы капля хорошего. Во-первых, я на борту корабля, а корабль в космосе. Так что моя детская мечта наполовину сбылась. А во-вторых, я прекрасно понимала, что в моей жизни еще будут десятки и сотни вот таких Адольфов Рудольфовичей, так стоило ли из-за этого расстраиваться? Зато пилот оказался на борту самым классным чуваком. Молодой красавец, не старше тридцати, высокий, спортивный, с изящной черной бородкой, и усиками, как у Дон Кихота. Мы мгновенно сдружились, непринужденно болтали на самые разные темы, и пару раз мне даже удалось немного посидеть в пилотском кресле, воображая, что это именно я веду корабль. Кроме того, в состав команды входили радиоинженер и бортовой врач. Но мое общение с ними было сведено к минимуму, так как мы почти не пересекались. Даже удивительно, как это получалось на столь маленьком корабле.

Работы оказалось неожиданно много, я и не ожидала, что меня запрягут как лошадь в упряжь и заставят выкладываться по полной программе. Поскольку Ганс был не только стюардом, но и корабельным поваром, то само собой, он частенько припахивал меня «в помощь по кухне». Это у него так называлось. На деле же, он не доверял мне, практически ничего, что было связано с приготовлением пищи. А вот мыть посуду, — это была моя прямая обязанность.

В ухе все это время болтался приемник экстренной связи, по нему стюардессу вызывали к пассажирам, хоть это и космолет, но уровень комфорта не отличался от авиации. Приходилось метаться по салону, откликаясь на зов пассажира, заплутавшего в узких коридорах в поисках туалета, чтобы его, бедолагу, вывести обратно в жилой модуль. Или скачками мчаться в первый класс, чтобы экстренно доставить бутылочку коньяка, загулявшему политику средней руки, непонятно зачем отправившемуся в рейс. А в промежутках, между мытьем посуды и удовлетворением запросов пассажиров, мне приходилось пылесосить коврики, (роботов уборщиков мы, к сожалению, не могли себе позволить), по звонку, тащить поднос с обедом на мостик пилоту или капитану, и многое другое. Всего не перечислишь.

Короче говоря, моталась я по коридорам, как белка в колесе, и к вечеру так уставала, что добравшись до койки, падала и отрубалась почти мгновенно. И, тем не менее, была счастлива.

Но всему хорошему, неизбежно приходит конец. На четвертый день полета я сожгла блендер, а их на борту оказывается только два. Сама не знаю, как у меня это получилось. Ганс разъярился не на шутку, путая русские, английские и немецкие слова, он разразился потоком брани в мой адрес. Ух, сколько гадостей я выслушала о себе. Оказывается я и безрукая, и неумеха, и безалаберная, и самое главное — блондинка! И вообще, за такое варварское отношение к бытовым приборам и своим обязанностям, он лишает меня очередного увольнения.

А это было слишком жестоко. Поясню. По прибытии на Титан, после того как капитан сдаст груз по описи, почти вся команда на четыре дня шла в «увольнение на берег», то есть на территорию станции. Побывать в настоящей колонии, это, пожалуй, была самая важная часть моей миссии. И вот, из четырех дней отпуска, выделенных для «разграбления» города под куполом, я целые сутки должна буду дежурить на корабле, в гордом одиночестве умирать от скуки и тоски. Одним словом, козлина драная, этот старший стюард!

Ну а что поделаешь? Не станешь же спорить со старшим по званию, к тому же, твоим непосредственным начальником. Ничего, успокаивала я себя, и за три дня успею все осмотреть.

Не успела…

Авария произошла как раз в те самые сутки дежурства, когда я была на борту пустого челнока, и маясь от безделья, наблюдала восход Сатурна. Что там произошло на станции, я так и не узнала, о происшествии не было публикаций в открытой печати. В результате какой-то аварии, мощные вентиляторы закачали под купол небольшое количество местной атмосферы. Совсем немного, можно сказать капельку. Состав давно изучен, атмосфера Титана преимущественно состоит из азота, как и воздух на Земле, кстати. Ничего страшного не должно было произойти. Но реакция организмов жителей города под куполом, оказалась просто ужасной. Около ста человек потеряли сознание и оказались в глубокой коме. А самое страшное, что ядовитой атмосферы глотнули все, включая экипаж «Лошади». Только я одна оставалась под надежной защитой внутрикорабельной системы жизнеобеспечения.

Экстренно собрали Совет Колонии, связались с Землей, запросили помощь. Помощь вылетела, но прибыть она могла только через неделю, и еще неделю на обратный путь. А выживут ли больные? Было принято решение о срочной эвакуации всех пострадавших. «Серая лошадь» стала Ковчегом. Вместо руды, в трюм загрузили 97 медицинских капсул. Больше в колонии не было. Пострадавших погрузили в искусственный сон, а тех, кому не хватило места в капсулах, стали размещать в салоне. С нами в полет должны были отправиться несколько медсестер и два врача из колонии, чтобы ухаживать за больными.

Но пока проводились работы по доставке и погрузке пострадавших, потеряли сознание еще человек тридцать или сорок. Капитан приказал демонтировать мебель в салоне первого класса и людей стали складывать прямо на пол. В салоне второго класса, к тому времени, уже совсем не было свободного места. Все личные каюты отдали под размещение больных. К моменту старта, число пострадавших снова возросло, носилки стали размещать прямо в коридоре. «Лошадь» превратилась в полевой госпиталь. Я уже не могла сосчитать число больных, мы превысили все возможные лимиты на количество пассажиров на борту. Когда проектировали глайдер, никто даже не предполагал, что его придется использовать для эвакуации целой колонии.

Но взять на борт всех мы были просто не в состоянии, в колонии проживало без малого четыре сотни человек. Из них уже более половины находились в коме. У нас не было на корабле столько свободного места. И так запихали в корабль больше половины колонии.

Меня наружу не выпустили ни разу. Хотя атмосферу под куполом давно обезвредили, капитан не разрешил рисковать жизнью практикантки. С недюжинным перегрузом мы стартовали.

У меня, как у стюардессы, работы прибавилось втрое. Кроме основной, которую мне никто не отменял, я еще должна была помогать медикам. Врачи и медсестры просто зашивались, бегая от одного больного к другому, ставили капельницы, внутривенно вводили препараты. Результатов не было никаких, к тому же, наш запас лекарств на борту очень быстро таял. Мы не могли помочь всем. Да что там говорить, если честно, мы вообще никому не могли помочь. Мы просто не знали как именно это сделать. Без серьезной клинической лаборатории, без анализов и диагноза, мы могли оказывать только первую помощь, чем и занимались.

Но самое страшное оказалось впереди…

Именно с врачей и медсестер началось… Те, кто работал на износ, стали вырубаться первыми. Падали, теряли сознание и уходили в кому. У нас очень быстро прибавлялось пациентов, и уменьшалось количество обслуживающего персонала.

К исходу вторых суток полета, капитан созвал экстренный совет. К моему удивлению, меня тоже позвали. Я в замешательстве переступила порог рубки и увидела тело на полу. Радиоинженер был в коме. Я пришла в неописуемый ужас. Если эпидемия продолжится, то кто будет управлять кораблем?

— Хотим мы того или нет, — спокойным и уверенным тоном сказал капитан, — но пришло время признать, что в течение суток на борту корабля, в сознании, останется только один человек, — наша стюардесса. Все, кто хотя бы один раз вдохнул атмосферу Титана, поражены неизвестным заболеванием. Поэтому, будем исходить из самого страшного сценария.

— Михаил, — он кивнул пилоту, — проверь навигацию, настрой автопилот. «Лошадь» сможет дотянуть до Земли и без экипажа, в полуавтоматическом режиме. Здесь я спокоен. Объясни девочке, что ей можно трогать, а чего нельзя. Видимо, ей придется провести оставшиеся пять дней полета в одиночестве. У нас просто нет выбора, кроме как доверить свои жизни практикантке.

Возражать никто не стал.

Слова оказались пророческими. К исходу дня, нас осталось только трое.

Корабельный доктор, весь покрытый испариной объяснял.

— Понимаешь, Лен, больные в коме не могут обходиться без пищи и воды. Нам повезло еще, что половина в индивидуальных капсулах. Система жизнеобеспечения сама позаботится обо всем. Но тех, кто в салоне нужно кормить. Первые два дня мы поддерживали их внутривенными и подкожными вливаниями. Но лекарств у нас практически не осталось. Систем для капельницы тоже нет, я использовал весь запас. Кому смог, поставил катетеры для слива мочи. Катетеров на всех не хватило. Но это ладно, пять дней продержаться, мочи и кала в коме выделяется очень мало. А вот без пищи и воды, мы и половину не довезем, понимаешь? Глотательный рефлекс отсутствует, их даже с ложечки нельзя покормить, только с помощью зонда.

И вот представьте себе картину, больному через нос вводят зонд для энтерального питания, через который шприцем подают тщательно размельченную в блендере пищу и воду. И я должна это делать сама. Без помощников, без опыта, без предварительной тренировки, сразу на живых людях. Бррр.

— Хотя бы один раз за двое суток, Лена. Я понимаю, что здесь, — он повел рукой вдоль носилок с лежащими на них пациентами, — слишком много народу. Но я ничего не могу с этим поделать. Их нужно кормить. Хотя бы воду, Лен, хотя бы воду… — это были его последние слова.

Еще через два часа, в сознании оставались только я и пилот Миша. Он был бледен, как смерть, дыхание затруднено, пот катился градом. Расстегнул несколько пуговиц форменного кителя, но видимо это не дало облегчения, из груди вырывались странные хрипы.

— Леночка, — сказал он слабым голосом, — ты мне очень нравишься. Может быть, мы с тобой еще сходим в ресторан, там на Земле. Все что тебе нужно, это время от времени посматривать, не сбился ли компьютер с курса. Вряд ли это вообще может произойти, но ты все равно посматривай на приборы. Когда войдешь в зону действия ближней радиосвязи, сообщи о себе. Спасатели пристыкуются сами и эвакуируют больных. Я знаю, ты справишься. Ты же мечтала стать пилотом? Вот теперь ты пилот. А заодно и судовой врач, и капитан, и кок, и все в одном лице.

Он слабо улыбнулся, длинная фраза отняла все силы. Но он все-таки смог сказать:

— У нас теперь только одна надежда. На тебя!

Сказал, и сполз на пол. Я осталась одна, среди неподвижных тел, которые устилали пол рубки, салона первого класса, бытовых и хозяйственных помещений, коридоров. Сердце кольнула острая льдинка страха.

Я всхлипнула от жалости. Эти люди были еще живы. Они хотели есть и пить. И только от меня зависело, дотянут ли они до прибытия челнока на Землю. Я поплакала немного и отправилась на камбуз варить суп.

Потом я принялась аккуратно вводить зонд первому пациенту. Угадайте, кто это мог быть? Правильно, угадали! Конечно же, Адольф. Над кем же еще ставить эксперименты? Я нарисовала ему черным маркером над верхней губой Гитлеровские усики, стало не страшно, а смешно. Сбила в блендере первую порцию питательной смеси — 350 грамм, и с помощью шприца, аккуратно ввела в желудок. Первый опыт прошел успешно. Больной не пожаловался. Я аккуратно зачесала пробор на левую сторону, уложила Ганса на пол камбуза, и, прихватив инструменты и блендер, отправилась в каюту первого класса.

Аккуратно через нос ввести зонд для энтерального питания. Убедиться, что зонд дошел до желудка. Сбить смесь в блендере. Аккуратно шприцом ввести содержимое в желудок. Аккуратно извлечь зонд. Промыть. Очистить нос пациента от слизи. Уложить. Убедиться, что дыхание ровное. Перейти к следующему, и следующему, и следующему…

Через несколько часов я поняла, что это слишком медленно. Больных очень много, некогда возиться. Нужно было оптимизировать свои движения. Я носилась по коридору, как угорелая. Двадцать минут на пациента, быстрее не получалось. А их ведь в салоне больше сотни! Три человека за час. За восемнадцать часов я смогла накормить меньше половины больных и уснула прямо на полу в рубке. Проспала три часа, да какой там сон, так, прикорнула немного. И снова рванула в камбуз. Суп закончился. Варить новую порцию было слишком долго, время уходит. Я сбила в морс практически все фрукты, которые были на корабле. Оставалась твердая пища, но врач категорически запретил ее использовать. Я повторно начала ревизию продуктов. Что это? Картофель. Значит, варим и делаем пюре, добавляем немного воды, делим на порции.

К исходу вторых сток, я превратилась в зомби. Я уже не могла бегать по коридорам, еле тащилась, не поднимая головы, так сильно устала. Мозг отказывался соображать. И тогда я спалила второй блендер… Как?! Скажите, как я могла этого сделать? Я не знаю! Я была в полусне от усталости и, видимо, вырубилась на полу камбуза, с зажатой в руках кнопкой. Сама удивлена, как можно было заснуть, с этой дребезжащей штукой в руках? Блендер вертелся неизвестно сколько времени, потом нагрелся и задымил. От жара в руке я проснулась, но было уже слишком поздно. На борту корабля было всего два блендера, и криворукая практикантка спалила оба! А не измельченную пищу через трубку не продавить.

Я в третий раз перерыла всю кухню, нашла запас куриных кубиков. Пойдет! Сварила. Использовала. Манная каша. Пойдет! А это что? Крупа, мелкая сечка. Устраивает! А это что? Печень трески. Пойдет! Перемешаем, разбавим водой.

Я лихорадочно перебила в уме, что из продуктов можно протолкнуть через резиновую трубку с помощью шприца? Молоко можно! Сок можно! Пиво можно. А что пиво? Разве здоровому взрослому мужику может повредить сто грамм пива? Даже если он в коме, пиво — жидкий хлеб! В конце концов, когда продукты закончатся совсем, буду просто лить понемногу воды. Я всегда была упрямой. Я не собиралась сдаваться!

Поставить зонд. Набрать питательную смесь в шприц. Выдавить в желудок. Извлечь зонд. Очистить нос. Перейти к следующему, и еще к одному, и еще… и так до бесконечности. А потом, начать все сначала. Как там мой Адольф себя чувствует? Ничего, живой, дыхание ровное. Ну что, дружище, проголодался? Ну, сейчас добрая тетя Лена тебя покормит. Она не злопамятная, она добрая и отзывчивая, жаль, что ты козел этого так и не понял…

Я потеряла счет времени. Я сама ничего не ела и не пила несколько дней. Спала урывками по полчаса. Сколько прошло дней? Я не знаю! Я почти забыла, кто я такая, где нахожусь и что делаю. Руки работали сами. В голове была только одна мысль, может быть, я что-то пропустила? Что еще съедобное можно протолкнуть сквозь трубку? Набрать шприц. Выдавить смесь в желудок. Извлечь зонд. Очистить нос…

Когда я поднялась в рубку второй раз, у меня уже не было ничего съедобного, только вода. Машинально я посмотрела на монитор бортового компьютера. Беда не приходит одна. Это чертов компьютер завис! Я завыла от отчаяния и принялась лупить по клавишам со всей силы. Бесполезно! Компьютер сдох.

Какое вы знаете первое средство для реанимации компьютеров, наладонников, планшетов, ноутбуков и прочей бытовой электроники? Правильно! Их нужно просто перезагрузить. Но как перезагрузить бортовой компьютер корабля? Меня этому не учили!

Нет, ну конечно устройство компьютера, в общих чертах, я себе примерно представляю. Знаю о тройной системе дубляжа основных элементов, о сверхнадежных электронных схемах, о многократно дублированной системе питания. Наслышана и о стабильности работы программного обеспечения. Но это в теории. На практике же, компьютер завис. А на борту две с лишним сотни пассажиров в коме и глупая практикантка в придачу.

Что делать? Да просто выключить и включить напряжение питания! И если невозможно добраться до питания компьютера, то отключить напряжение на всем корабле.

Сети электропитания корабля всегда снабжаются предохранителями, а где предохранитель, там и рубильник имеется. Через полчаса поисков я нашла распределительную коробку, и нисколько не задумываясь о последствиях, не обращая внимания на предупреждающие надписи и намалеванные черепа с костями, пощелкала всеми тумблерами. Свет погас, включилось аварийное освещение рубки. Чертов компьютер продолжал светиться хаотичными квадратиками на экране. У меня ничего не получилось.

Аварийные лампочки светили тускло, и в полумраке я увидела несколько красных огоньков на другой стене. Пришлось вскрывать панель с помощью отвертки. Под панелью находилась точно такая же распределительная коробка, с пояснением, что это дублирующая система. Там тоже были знакомые пакетные выключатели, но их было всего четыре.

— А вот и аварийное питание, — сказала я вслух и выключила их.

Выключилась вентиляция, подававшая воздух в рубку. Обзорный экран погас. Погасли аварийные лампочки. И вот тогда стало действительно темно. Абсолютно темно! И совершенно тихо.

— Ленка, что ты наделала? Ты же всех угробила!

Я вздрогнула, услышав собственный голос, слабый и безжизненный, и лихорадочно принялась щелкать рубильниками обратно. Загудели вентиляторы. Зажегся свет. Вспыхнул обзорный экран. Запищал перезагружающийся бортовой компьютер. А динамик экстренной связи зашипел, захрипел и забормотал позывные человеческим голосом. Я спасена!

Однако, пришлось повозиться. С навигацией я справилась быстро, определила координаты. Поправила немного курс. Лететь оставалось еще чуть больше суток. Разобралась и со связью, вызвала орбитального диспетчера, доложила, кто я такая, и объяснила ситуацию на борту корабля. Дежурный диспетчер выпал в осадок, он не был осведомлен о катастрофе на Титане, но быстро сориентировался в ситуации, и отправил спасателей на перехват «Старой лошади». От волнения, я неправильно дала информацию о названии корабля.

Потом была стыковка и эвакуация больных. Никогда не забуду, как в корабль, осторожно ступая, вошли космодесантники. И то, какими глазами они смотрели на меня. Но мне было все равно. Я так сильно устала и хотела только одного — спать.

— Вот, — доложила я хрипло, — глайдер доставлен, все пассажиры на борту живы, хотя и не совсем здоровы. Временно исполняющая обязанности пилота, Елена Соколова.

И тогда командир десантников вдруг выпрямился по стойке смирно, и отдал мне честь…

Из эвакуированных нами колонистов умерло четырнадцать человек. Жертв могло быть гораздо больше, задержись наш корабль еще на пару суток. А в колонии на Титане умерло шестьдесят. Спасатели не успели… По всей Солнечной системе на три дня был объявлен траур.

Умер Адольф. Тьфу, черт… конечно же, Ганс Рудольфович. Я плакала, узнав об этом. Рыдала как дура, в подушку… хоть он и был козлом, но все равно жалко.

Остальные члены экипажа благополучно пошли на поправку, но на полгода всех отстранили от полетов. Последствия перенесенного отравления атмосферой Титана, требовали длительной реабилитации.

С Михаилом мы, конечно, сходили в ресторан, и в театр, и в кино, а позже на рок концерт. В клуб ходим регулярно, оказалось, что он неплохо танцует. И вообще, мы встречаемся уже долго и планируем, со временем, пожениться. Только мне нужно закончить практику, получить диплом и лицензию.

Капитан, после того, как вышел из комы, обнял меня и прослезился.

— Ты молодец, Лена, — он впервые назвал меня по имени, — ты спасла нас всех.

— Я знаю, — ответила я, и спросила — вы подпишите мне справку об успешном прохождении практики?

Капитан ничего не ответил и заплакал. Пожилой, убеленный сединами и покрытый глубокими морщинами мужчина, плакал, словно маленький ребенок, уткнувшись лицом мне в плечо. Я погладила его по голове и вышла из палаты.

Капитан выздоровел, но ушел в отставку. А «Серая Лошадь» обзавелась новым капитаном, я с ним пока еще не знакома.

А потом мне вручили орден Мужества. «За спасение экипажа и пассажиров».

И представляете, я на вручении, опозорилась, как дура, спросив:

— А можно, вместо ордена, меня перевести на пилотское отделение Академии?

Весь зал смеялся до слез. А потом меня долго обнимали, целовали, поздравляли, и даже взяли интервью. Журналисты задавали такие глупые вопросы:

— Скажите, вам было страшно одной?

— Мне было некогда. Мне нужно было кормить пассажиров и самой управлять кораблем.

— Скажите, а чего вам больше всего хочется?

— Мне хочется закончить Звездную Академию и стать пилотом.

Но вот все закончилось, и я опять вернулась к учебе. В качестве исключения, для поощрения, меня все-таки перевели на пилотское отделение. Это конечно спутало все планы преподавателей. Поэтому на меня вывалили усиленный учебный план пилотов, чтобы форсировано догнать курс.

Уфф… я вам скажу, все, что учила до сих пор, были просто цветочки, а теперь я познала и ягодки. Но ничего, справилась и с этим. Вы же помните, я всю жизнь мечтала быть пилотом. Неужели меня что-нибудь могло испугать, ведь моя мечта начала потихоньку сбываться…

И вот спустя полгода, я опять стою перед шлюзом своей «лошадки» с серебристым чемоданчиком в руках. Я приехала на практику пилотирования. Михаил будет моим наставником. Мы летим на Европу. В чемодане лежит новенький, только что купленный в супермаркете блендер. Так, на всякий случай, пусть будет…

Виктор Саморский.

2019 г.