Рассказы

Глава VII Прогулка на пароходе

Мистер Перси Ноукс, молодой человек, изучающий право, занимал квартиру в четвертом этаже одного из тех домов на Грейс-Инн-сквере, откуда открывался широкий вид на сады и на их неизменные атрибуты — кокетливых нянек и взращенных в городе детей с полукруглыми, как скобки, ногами. Мистер Перси Ноукс принадлежал к числу людей, которых обычно называют «душа-человек». У него был обширный круг знакомых, и он редко обедал за свой счет. С папашами он беседовал о политике, мамашам расхваливал их детей, с дочерьми любезничал, с сыновьями погуливал, а с младшими отпрысками семьи затевал шумные игры. Подобно тем образцам совершенства, о коих можно прочесть в столбцах объявлений, где перечисляют свои достоинства ищущие место лакеи, он готов был «оказывать любые услуги». Если старая леди давала бал, то мистер Перси Ноукс, заменяя ее сына, пребывающего в Индии, выполнял роль распорядителя; если молодая леди вступала в тайный брак, он был посаженым отцом; если юная мать дарила своему супругу цветущего младенца, мистер Перси Ноукс крестил новорожденного либо присутствуя на обряде, либо заочно; а в случае кончины одного из членов дружественной семьи мистер Перси Ноукс непременно следовал за гробом во второй карете, прижимая к глазам белый носовой платок, и точил слезы — по его собственному меткому выражению — «не моргнув глазом».

Разумеется, столь многосторонняя деятельность не могла не отразиться на занятиях наукой будущего юриста. Он и сам отлично понимал это и, основательно подумав, принял решение не заниматься вовсе — решение безусловно здравое, которое он к тому же выполнял с похвальным усердием. Гостиная его представляла собой нечто вроде склада, где в хаотическом беспорядке валялись белые лайковые перчатки, боксерские перчатки, альбомы карикатур, пригласительные билеты, рапиры, крикетные биты, какие-то рисунки, клейстер, гуммиарабикум и еще множество самых разнообразных предметов. Он постоянно что-то для кого-то мастерил или устраивал увеселительные прогулки — несомненно самая сильная сторона его таланта. Говорил он с необычайной быстротой, любил пофрантить, вечно суетился и от роду имел двадцать восемь лет.

— Блестящая мысль, лучше не придумать! — рассуждал сам с собой мистер Перси Ноукс, сидя за утренним кофе и вспоминая пожелание, высказанное накануне хозяйкой дома, где он провел вечер. — Гениальная мысль!.. Миссис Стабс!

— Да, сэр? — откликнулась старая неопрятная женщина, выходя из спальни с ведром, полным мусора и золы. Миссис Стабс была уборщица мистера Перси Ноукса. — Вы меня звали, сэр?

— Послушайте, миссис Стабс, я ухожу. Если опять явится портной, скажите ему, что меня нет в городе и вернусь я не раньше, чем через две недели. А если придет сапожник, передайте ему, что я потерял его адрес, иначе давно отослал бы ему должок. Пусть оставит адрес. Если же заглянет мистер Харди — вы знаете мистера Харди?

— Это такой смешной господин?

— Вот-вот, он самый. Если он придет, скажите ему, что я пошел к миссис Тоунтон поговорить о поездке по Темзе.

— Хорошо, сэр.

— И если кто-нибудь придет и скажет, что он насчет парохода, попросите его быть здесь к пяти часам. Понятно, миссис Стабс?

— Да, сэр.

Мистер Перси Ноукс почистил шляпу, шелковым носовым платком смахнул крошки с невыразимых, подкрутил волосы на висках, наматывая их на указательный палец, и отправился на Грейт-Мальборо-стрит, где в верхнем этаже одного из домов проживала миссис Тоунтон с дочерьми. Миссис Тоунтон, весьма представительная вдова лет пятидесяти, формы имела монументальные, а ум младенческий. Весь смысл жизни для нее заключался в поисках развлечений и способов убить время. Она нежно любила своих дочерей, таких же ветрениц, как она сама.

Мистер Перси Ноукс, встреченный хором радостных восклицаний, приветствовал, как полагается, хозяек, после чего бросился в кресло возле рабочего столика с развязностью признанного друга дома. Миссис Тоунтон усердно пришивала огромные яркие банты к нарядному чепцу сажая их всюду, где только можно было; мисс Эмили Тоунтон сплетала шнурочек для часов; мисс Софи сидела за фортепьяно и разучивала новый романс на слова, сочиненные молодым офицером, или канцеляристом, идя таможенным чиновником, или еще каким-нибудь доморощенным поэтом.

— Какой вы славный, — сказала миссис Тоунтон, улыбаясь услужливому гостю. — Вот уж точно добрая душа. Я знаю, вы пришли поговорить о прогулке.

— А о чем же еще? — торжествующе ответил мистер Перси Ноукс. — Идите сюда, барышни, я вам сейчас изложу свой план.

Мисс Эмили и мисс Софи подошли к столику.

— Так вот, — продолжал мистер Перси Ноукс, — по моему мнению, самое разумное — образовать комитет из десяти человек и поручить им хлопоты по устройству прогулки. А расходы я предлагаю возложить на весь комитет в целом.

— Превосходно! — сказала миссис Тоунтон, которой особенно понравился второй пункт.

— Затем я предлагаю, чтобы каждый член комитета имел право пригласить пять человек. У меня на квартире состоится заседание, мы обсудим все подробности и назовем имена приглашенных. Любой член комитета может забаллотировать любого из названных лиц. Для этого достаточно будет одного черного шара. Таким образом, знаете, нам обеспечена приятная компания.

— Как хорошо вы все придумали! — опять прервала оратора миссис Тоунтон.

— Восхитительно! — промолвила прелестная Эмили.

— Я просто поражена! — воскликнула Софи.

— Да, — сказал мистер Перси Ноукс, чувствуя себя как рыба в воде, — я думаю, что мой план недурен. Знаете, мы доедем до самого устья и обратно; в каюте будет заранее, еще до отплытия, сервирован обед, чтобы все приготовить без суматохи, а завтрак нам подадут на палубе, возле гребных колес, в этих… ну, вроде как в загородном саду, — не помню, как они называются. И мы наймем целый пароход, и оркестр, а палубу велим натереть мелом, будем весь день танцевать. И потом, знаете, среди гостей найдутся музыканты, они, конечно, не откажутся спеть и сыграть нам, и потом, потом… в общем, я, знаете, надеюсь, что мы повеселимся на славу!

Эта заманчивая перспектива была встречена бурными изъявлениями восторга. Миссис Тоунтон, Эмили и Софи не скупились на похвалы.

— А скажите. Перси, — спросила миссис Тоунтон, — из кого будет состоять комитет?

— О, я знаю уйму людей, которые так и ухватятся за мой план, — ответил мистер Перси Ноукс. — Во-первых, конечно…

— Мистер Харди! — прервала его служанка, возвещая о приходе нового гостя. Мисс Софи и мисс Эмили поспешно приняли самые выигрышные позы, какие только можно было принять в столь короткое время.

— Здравствуйте! — возгласил плотный мужчина лет сорока, останавливаясь на пороге в классической позе клоуна, — тот самый мистер Харди, о котором уже шла речь и которого миссис Стабс окрестила «смешной господин». Этот присяжный шутник, сыпавший плоскими остротами и кстати и некстати рассказывавший анекдоты столетней давности, был баловнем замужних дам и кумиром молодых людей. Он постоянно затевал всяческие увеселения и не упускал случая подстроить кому-нибудь каверзу. Кроме того, он пел комические куплеты, кричал петухом, понукал лошадь, подражая извозчикам, исполнял популярные арии на своем подбородке, играл на губной гармонике. Ел и пил он за троих и был закадычным другом мистера Перси Ноукса. Лицо имел красное, голос хриплый, смех оглушительный.

— Здравствуйте. Вот и я! — сказал сей достойный джентльмен, хохоча во все горло, словно его ранний визит был уморительной шуткой, и с такой силой тряся руки хозяек, как будто качал воду из колодца.

— Вас-то мне и нужно, — отозвался мистер Перси Ноукс и тут же начал объяснять, для чего ему понадобился Харди.

— Ха-ха-ха! — загрохотал мистер Харди, выслушав подробный отчет о предполагаемой прогулке. — Замечательно! Великолепно! Вот уж проведем денек, вот повеселимся! И когда вы думаете приступить к делу?

— Да зачем откладывать — хоть сейчас, если угодно.

— Ах, чудно! — вскрикнули дамы. — Пожалуйста!

Перед мистером Перси Ноуксом разложили письменные принадлежности, и началось обсуждение состава комитета, причем между приятелями происходили такие длительные дебаты, словно от их решения зависела судьба народов. Затем они условились, что заседание комитета состоится в ближайшую среду, в восемь часов вечера, на квартире мистера Перси Ноукса, и посетители откланялись.

Наступил вечер среды; пробило восемь часов, и восемь членов комитета явились минута в минуту. Мистер Логгинс, поверенный из Босуэ. ч-Корт, прислал свои извинения, а мистер Сэмюел Бригс, тоже поверенный, только из Фарнивалс-Пин, вместо себя прислал брата к величайшему его (брата) удовольствию, но к немалой досаде мистера Перси Ноукса. Дело в том, что Бригсы и Тоунтоны питали друг к другу лютую, небывалую ненависть. Вражда Монтекки и Капулетти казалась детской игрой по сравнению с ожесточенной распрей, раздиравшей эти два именитых семейства. Миссис Бригс была вдова, мать трех дочек и двух сыновей; старший из них, Сэмюел, был адвокат, а младший, Александер, еще только готовился к юридической карьере под началом брата. Бригсы жили на Портленд-стрит, неподалеку от Оксфорд-стрит, и вращались в том же замкнутом кругу, что и Тоунтоны, — отсюда и взаимная неприязнь. Если девицы Бригс появлялись в умопомрачительных шляпках, то девицы Тоунтон обзаводились еще более умопомрачительными. Если миссис Тоунтон надевала чепец, отливающий всеми цветами радуги, то миссис Бригс немедленно нацепляла ток, пестротой не уступающий калейдоскопу. Если мисс Софи Тоунтон пела новый романс, две из сестер Бригс исполняли новый дуэт. Однажды Тоунтоны одержали недолговечную победу, пустив в ход арфу, но Бригсы ввели в бой три гитары и разгромили неприятеля. Конца этому соперничеству не предвиделось.

Итак, поскольку мистер Сэмюел Бригс представлял собой всего-навсего некий юридический механизм, что-то вроде самодвижущейся трости, а идея прогулки, как стало известно, принадлежала Отчасти миссис Тоунтон, то женская половина семьи Бригсов направила на заседание вместо старшего брата — младшего; мистер Александер Бригс недаром славился тем, что был не более уступчив, чем адвокат кредиторов в делах о банкротствах, а вдобавок — упрям, как то полезное домашнее животное, которое охотно питается репейником; поэтому в подробных наставлениях он не нуждался. Ему было предписано по возможности ни с чем не соглашаться и — превыше всего — при каждом удобном случае оттеснять Тоунтонов.

Заседание открыл мистер Перси Ноукс. Начал он с того, что призвал всех присутствующих подкрепиться грогом, потом кратко объяснил цель, ради которой они собрались, и кончил тем, что предложил в первую очередь избрать председателя и предоставить ему — он надеется, что это не будет сочтено нарушением конституции, — некоторые дополнительные полномочия, необходимые для личного руководства всеми мероприятиями (кои, разумеется, подлежат одобрению комитета). Бледный молодой человек в зеленом галстуке и таких же очках, член досточтимой корпорации Иннер-Темпл, тотчас встал с места и предложил на этот пост мистера Перси Ноукса. Он знает его давно и может только сказать, что второго такого честного, отличного и душевного малого нет и не бывало. («Правильно!») Воспользовавшись случаем — молодой человек состоял членом общества ораторского искусства, — он сделал исторический обзор английского права от дней Вильгельма Завоевателя и до настоящего времени, бегло коснулся кодекса, введенного древними друидами, бросил взгляд на основные принципы, коими руководствовались афинские законодатели, и кончил пламенным панегириком загородным прогулкам и гарантированным конституцией свободам.

Мистер Александер Бригс высказался против внесенного предложения. Он высоко ценит личные качества мистера Перси Ноукса, но сомневается, разумно ли облекать его столь неограниченной властью («ого!»). Он не уверен, что на посту председателя мистер Перси Ноукс проявит должное благородство, беспристрастие и честность; однако он убедительно просит не усматривать в его словах хотя бы малейшего намека на неуважение к особе мистера Перси Ноукса. Мистер Харди выступил в защиту своего благородного друга, но — толи от волнения, то ли от грога — речь его прозвучала довольно невнятно. Вопрос был поставлен на голосование, и так как против был подан только один голос, мистер Перси Ноукс оказался избранным и по праву занял место председателя.

После этого дело пошло быстрее. Председатель доложил о смете расходов, потребных для прогулки, и каждый член комитета подписался на соответствующую сумму. Когда встал вопрос о пароходе, кто-то предложил нанять «Усердие»; мистер Александер Бригс внес поправку, настаивая на том, чтобы слово «Усердие» было заменено словом «Муха», но после непродолжительных прений согласился снять свое предложение. Наконец, приступили к самому главному — к баллотировке. На столик в темном углу комнаты доставили чайницу и каждого из присутствующих снабдили двумя шашками — белой и черной.

Затем председатель торжественно огласил список намеченных им гостей: миссис Тоунтон с двумя дочерьми, мистер Уизл, мистер Симеон. Голосовали всех кандидатов по очереди — и миссис Тоунтон с дочерьми оказались забаллотированными! Мистер Перси Ноукс и мистер Харди переглянулись.

— Ваш список готов, мистер Бригс? — спросил председатель.

— Готов, — отвечал Александер и прочел: — Миссис Бригс с тремя дочерьми, мистер Сэмюел Бригс.

Опять состоялось голосование — и миссис Бригс с Тремя дочерьми были забаллотированы! Лицо мистера Адександера выражало крайнюю растерянность, остальные казались даже испуганными таинственным ходом событий.

Баллотировка продолжалась; но одно мелкое обстоятельство, которого мистер Перси Ноукс не мог предвидеть, существенно тормозило дело, и система, изобретенная им, не вполне оправдала себя. Забаллотированы были все. Мистер Александер в отместку за обиду, нанесенную его семейству, широко пользовался данной ему властью и проваливал одну кандидатуру за другой; ввиду этого по прошествии трех часов непрерывного труда единогласно избранными оказались лишь трое мужчин. Где же выход? Оставалось только либо бросить всю затею, либо найти путь к компромиссу. Предпочтительней, разумеется, было второе, и потому мистер Перси Ноукс предложил отменить процедуру баллотировки — пусть каждый член комитета просто назовет тех лиц, коих он намерен привести с собой. Предложение было принято; Тоунтонов и Бригсов восстановили в правах, и список гостей утвердили.

Знаменательное событие было назначено на будущую среду, и члены комитета единодушно приняли решение явиться с нарукавными повязками из голубой тафты. Мистер Перси Ноукс сообщил, что вышеозначенное судно принадлежит компании «Главное речное пароходство» и в настоящее время пришвартовано у таможни. Всю снедь и вина должен был поставить первоклассный лондонский ресторатор, и мистер Перси Ноукс обязался быть на месте к семи часам утра, дабы обо всем распорядиться и за всем присмотреть; остальные же члены комитета вкупе с приглашенными взойдут на борт в девять часов. Затем комитет снова занялся грогом; каждый из присутствующих юристов произнес речь; председателю выразили благодарность, и заседание было закрыто.

В последние дни погода стояла чудесная и оставалась таковой вплоть до конца недели. Миновало воскресенье, и мистера Перси Ноукса охватила лихорадка; день-деньской он сновал между пристанью и домом, чем очень удивлял конторщиков пароходства и существенно увеличил заработки холборнских извозчиков. Наступил вторник, и волнение мистера Перси Ноукса перешло все границы. Он ежеминутно кидался к окну и с тревогой осматривал небо; а мистер Харди, готовя к среде новый номер на квартире председателя, оглашал всю площадь звуками модных куплетов.

Беспокоен был сон мистера Перси Ноукса в ту ночь: он ворочался с боку на бок, метался на постели, и снились ему отчаливающие пароходы, гигантские часы, показывающие четверть десятого, и мерзкая физиономия мистера Александера Бригса, скалившая зубы из-за борта, словно глумясь над его потугами сдвинуться с места. Он сделал отчаянное усилие прыгнуть на борт — и проснулся. Спальню заливало яркое веселое солнце, и мистер Перси Ноукс в ужасе схватился за свои часики, почти уверенный, что кошмар его сбылся наяву.

Стрелки показывали ровно пять. Он мысленно подсчитал — около получаса уйдет на одеванье; и так как утро выдалось ясное и было время отлива, он решил пройтись пешком до Стрэнд-лейн, а там взять лодку.

Он оделся, наскоро проглотил кофе и тронулся в путь. Улицы были пустынны и безлюдны, словно накануне вечером в последний раз по ним двигались толпы людей. Кое-где заспанные подростки снимали ставни с окон лавок; изредка медленным шагом проходил полицейский или молочница; но служанки еще не подметали крылечек и не разводили огонь на кухне, и Лондон казался вымершим. Недалеко от Темпл-Бара[15], у поворота в один из переулков, под открытым небом расположилась закусочная. На жаровне кипел кофе; большие ломти хлеба с маслом были сложены штабелями, как тес в лесном дворе. На скамейке, ради удобства и безопасности припертой к стене ближайшего дома. сидела веселая компания. Двое молодых людей, которые, судя по измятой одежде и шумному поведению, отлично провели вечер накануне, угощали трех «дам» и рабочего-ирландца. Тут же стоял маленький трубочист и с тоской смотрел на соблазнительные яства, а с противоположного тротуара за пирующими следил полисмен. Испитые лица и слишком легкий наряд трех женщин были особенно заметны на ярком утреннем солнце, и их вымученный смех звучал тем фальшивее, чем беспечнее хохотали молодые люди, время от времени, развлечения ради, принимаясь тормошить хозяина этой странствующей кофейни.

Мистер Перси Ноукс быстро прошагал мимо, и когда он свернул на Стрэнд-лейн и увидел впереди поблескивающие воды Темзы, он подумал, что никогда еще не чувствовал себя таким бодрым и незаменимым.

— Лодку, сэр? — крикнул один из троих мужчин, которые, посвистывая, протирали свои лодки. — Подать, что ли?

— Нет! — отрезал мистер Перси Ноукс, ибо тон, которым был задан вопрос, отнюдь не свидетельствовал о почтении к его особе.

— Не прикажете ли подать яхту, сэр? — осведомился другой к величайшему удовольствию всех прочих.

Мистер Перси Ноукс ответил на это только презрительным взглядом.

— Вам на пароход, сэр? — доверительно спросил старый лодочник, одетый в красную полинялую куртку точь-в-точь такого цвета, как обложка на очень захватанном адрес-календаре придворной знати.

— Да, да, и поживее! На борт «Усердия», у таможни.

— «Усердие»? — переспросил лодочник, предложивший яхту. — Да он с полчаса как ушел. Своими глазами видел.

— И я видел, — подхватил второй, — давно ушел, а теперь небось уже ко дну пошел, потому франтов и дамочек в него набилось — просто страсть!

Мистер Перси Ноукс притворился, что не слышит насмешек, и ступил в лодку, которую старик, согнувшись в три погибели, с превеликим трудом подтолкнул к мосткам. «Отчаливай!» — крикнул мистер Перси Ноукс, усевшись на только что вытертую банку, и лодка заскользила вниз по реке. Но один из лодочников, стоявших у лестницы, еще успел предложить мистеру Перси Ноуксу дари, что тот «ни в жисть не доберется до таможни».

— Ну вот и он! — радостно воскликнул мистер Перси Ноукс, когда лодка подошла к «Усердию».

— Стой! — крикнул с палубы стюард, и мистер Перси Ноукс прыгнул на борт.

— Надеюсь, вы останетесь довольны, сэр. Смотрите, какой он нынче красавец.

— И верно красавец! — воскликнул мистер Перси Ноукс вне себя от восхищения.

Палуба была вымыта, и скамейки были вымыты, и была отдельная скамья для оркестра, и площадка для танцев, и целая груда складных стульев, и парусиновый навес; потом мистер Перси Ноукс спустился вниз и там суетились повара и кондитеры, а жена стюарда готовила к обеду два стола, расставленных во всю длину каюты; потом мистер Перси Ноукс, скинув сюртук, энергично взялся за работу в полной уверенности, что всем помогает, а на самом деле без всякой пользы путаясь под ногами; наконец, он совсем упарился, и жена стюарда хохотала над ним до слез. Потом зазвонил колокол на пристани у Лондонского моста; отходил пароход на Маргет, и отходил пароход на Грейвзенд, и люди что-то кричали, носильщики сбегали вниз по лестнице с ношей, которую могут выдержать только носильщики; между пароходом, стоявшим у причала, и вторым пароходом, стоявшим за первым, перекинули мостки, и пассажиры бегали по ним, словно взъерошенные куры, выпущенные из курятника; а потом, среди невообразимой суеты и путаницы, колокол умолк, мостки убрали и пароходы отвалили.

Между тем время шло. В половине девятого кондитеры и повара съехали на берег; приготовления к обеду были закончены; мистер Перси Ноукс запер дверь каюты, а ключ положил в карман, дабы накрытые столы могли внезапно предстать перед очами изумленных гостей во всем своем великолепии. Вскоре на борт явился оркестр, а также и вино.

Без десяти девять прибыл комитет в полном составе. Мистер Харди щеголял в подобающем случаю наряде — голубой кургузый жакетик, голубой жилет, белые штаны, шелковые чулки и легкие туфли; на голове — соломенная шляпа, под мышкой — огромная подзорная труба; молодой человек в зеленых очках надел нанковые невыразимые и нанковый жилет с блестящими пуговицами, точь-вточь как рисуют Павла — только не апостола, а возлюбленного юной Виргинии[16]. Остальные члены комитета, облаченные в белые цилиндры, светлые сюртуки, жилетки и панталоны, смахивали не то на официантов, не то на вест-индских плантаторов.

Пробило девять часов, и гости повалили косяками. Мистер Сэмюел Бригс и миссис Бригс с дочерьми прибыли отдельно в кокетливом ялике. Три гитары в темно-зеленых футлярах и две увесистые папки с нотами, рассчитанные, видимо, на целую неделю непрерывных занятий музыкой, были бережно убраны в трюм. Семейство Тоунтон явилось в ту же минуту, вооруженное своими инструментами и прихватив с собой молодого джентльмена, обладающего густым голосом и реденькими рыжими усами. Тоунтоны избрали для себя розовую масть, Бригсы — небесно-голубую. Тоунтоны разукрасили свои шляпки цветами: тут Бригсы несомненно добились преимущества на их шляпках развевались перья.

— Как поживаете, дорогая? — приветствовали девицы Бригс девиц Тоунтон. (Обращение «дорогая» между девицами нередко равнозначно слову «дрянь».)

— Спасибо, дорогая, превосходно, — отвечали девицы Тоунтон девицам Бригс; засим последовали рукопожатия, излияния чувств и поцелуи, словно оба семейства связывала нежнейшая дружба и вовсе одно не сгорало желанием выкинуть за борт другое — хотя дело обстояло именно так.

Гостей принимал мистер Перси Ноукс; он церемонно поклонился незнакомому гостю, всем своим видом показывая, что желал бы знать, с кем имеет честь. Миссис Тоунтон только этого и ждала: вот удобный случай посрамить Бригсов.

— Ах, простите! — самым небрежным тоном заговорила предводительница отряда Тоунтонов. — Капитан Хелвс — мистер Перси Ноукс, миссис Бригс — капитан Хелвс.

Мистер Перси Ноукс поклонился очень низко; капитан ответил тем же с подобающей воинственностью. Бригсы явно приуныли.

— Так как наш друг, мистер Уизл, к сожалению, не мог сопровождать нас, — продолжала миссис Тоунтон, — я пригласила вместо него капитана, чей музыкальный талант, несомненно, доставит нам всем величайшее удовольствие.

— От имени комитета, — сказал Перси, — я выражаю вам благодарность, а вас. сэр, приветствую (тут оба опять поклонились и шаркнули ножкой). Но что же мы стоим? Прошу вас, пройдемте на корму. Капитан, вы, конечно, не откажетесь повести мисс Тоунтон. Мисс Бригс, разрешите?

— Где они выкопали этого солдафона? — шепнула миссис Бригс своей дочери, следуя за остальными на корму.

— Понятия не имею, — со злобой ответила мисс Кэт: свирепый взор, коим храбрый воин окинул гостей, яснее слов говорил о том, какая это важная особа.

Лодка за лодкой подходила к пароходу, гость за гостем поднимался на борт. Список приглашенных был тщательно сбалансирован: мистер Перси Ноукс считал, что равное число дам и кавалеров столь же обязательно, как и равное число ножей и вилок на обеденных столах.

— Больше некого ждать? — спросил мистер Перси Ноукс. Члены комитета (у которых руки повыше локтя были туго перевязаны голубой лентой, словно перед кровопусканием), порыскав кругом, доложили, что все в сборе и можно отправляться.

— Поднять якорь! — крикнул шкипер с кожуха гребного колеса.

— Поднять якорь! — повторил юнга, поставленный над люком для передачи распоряжений механику; и «Усердие» двинулся в путь, издавая все свойственные пароходам приятнейшие звуки, как-то: скрип, плеск, звон и храп.

— Эй-эй-эй-э-э-эй! — раздался вопль за кормой: кричали с лодки, шедшей в четверти мили от парохода.

— Сбавить ход! — крикнул шкипер. — Это ваши гости, сэр?

— Вот тебе на! — воскликнул Харди, который не отрываясь разглядывал в подзорную трубу все дальние и ближние предметы. — Ноукс, это Флитвуды и Уэкфилды… и, о господи!.. с ними двое детей!

— Как не стыдно людям! Привозить с собой детей! послышалось со всех сторон. — Просто нахальство!

— Знаете что? Давайте притворимся, что не слышим их? Вот будет потеха! — предложил Харди под шумное одобрение всех присутствующих. Срочно был созван военный совет и вынесено решение: новых гостей принять на борт, ввиду того что мистер Харди торжественно поклялся дразнить детей до самого конца прогулки.

— Стоп! — крикнул шкипер.

— Стоп! — повторил юнга; пар вырвался с оглушительным свистом, и все девицы, словно по команде, хором завизжали. Успокоились они лишь после того, как отважный капитан Хелвс заверил их, что выхлоп пара, коим сопровождается остановка судна, редко приводят к значительным потерям человеческих жизней.

Двое матросов подбежали к перилам; они долго кричали, бранились, цепляли багром за борт лодки и, наконец, мистера Флитвуда с супругой и сыном и мистера Уэкфилда с супругой и дочерью благополучно водворили на палубу. Девочке было лет шесть, мальчику — года четыре; ее нарядили в белое платье с розовым поясом и плохо выглаженную кофточку; соломенную шляпку покрывала зеленая вуаль — шесть дюймов на три с половиной; мальчик был в нанковом платьице, и между подолом и краем клетчатых носков виднелись голые, не очень чистые икры; на голове торчал голубой картузик с золотым галуном и кисточкой, а в руке он держал обсосанный имбирный пряник, оставивший лепные украшения на его щеках.

Пароход снова двинулся, оркестр заиграл «В путь, друзья», гости, разбившись на группы, весело болтали между собой. Почтенные старики парами шагали по палубе с таким сосредоточенным упорством, словно состязаясь на приз в стойкости и выносливости. Пароход быстро шел вниз по реке. Мужчины показывали дамам доки, портовый полицейский участок и другие изящные общественные здания, а девицы, как полагается, вскрикивали от ужаса при виде лебедок и кранов, поднимавших уголь и прочие грузы. Мистер Харди рассказывал замужним дамам анекдоты, а те хохотали до упаду, закрываясь платочками, хлопали его веером по руке, называли «шалуном, бесстыдником» и так далее; а капитан Хелвс походя описывал битвы и дуэли с такой кровожадностью, что снискал восхищение всех женщин и возбудил черную зависть мужчин. Начались танцы; капитан Хелвс пригласил сперва мисс Эмили Тоуятон, затем мисс Софи Тоунтон. Миссис Тоунтон была на седьмом небе. Победа казалась окончательной, но увы! — о мужское непостоянство! Отдав дань вежливости, капитан занялся одной мисс Джулией Бригс и, протанцевав с ней три раза подряд, уже не отходил от нее весь день.

После того как мистер Харди с блеском исполнил две-. три фантазии на губной гармонике и насколько раз повторил остроумную шутку — незаметно подкравшись к кому-нибудь из членов комитета, мелом начертить на его спине огромный крест, — мистер Перси Ноукс выразил надежду, что присутствующие среди гостей любители музыки порадуют общество своими талантами.

— Может быть, — сказал он вкрадчиво, — капитан Хелвс не откажет нам в удовольствии?.. — Миссис Тоунтон просияла, ибо капитан умел петь только дуэты и, следовательно, поневоле должен был петь с одной из ее дочерей.

— Поверьте, — начал храбрый воин, — я почел бы за счастье, но…

— Ах, пожалуйста! — запищали девицы.

— Мисс Эмили, не угодно ли вам исполнить дуэт с капитаном?

— О, с удовольствием, — ответила сия девица, хотя тон, которым это было сказано, свидетельствовал о прямо. противоположных чувствах.

— Хотите, я буду аккомпанировать вам, дорогая? предложила одна из барышень Бригс с явным намерением испортить все дело.

— Премного благодарны, мисс Бригс, — резко оборвала ее миссис Тоунтон, разгадавшая маневр неприятеля. — Мои дочери всегда поют без аккомпанемента.

— И без голоса, — негромко хихикнула миссис Бригс.

— Пожалуй, — сказала миссис Тоунтон, побагровев от злости, ибо она, хоть и не расслышала язвительного замечания, но верно поняла его смысл, — пожалуй, было бы лучше, если бы кой у кого голос звучал не так внятно для других.

— Пожалуй, — парировала миссис Бригс, — если бы молодые люди, похищенные для того, чтобы оказывать знаки внимания дочерям некиих особ, не обнаруживали довольно вкуса и не оказывали знаков внимания дочерям других особ, то некии особы не проявляли бы столь неудержимо свой скверный характер, — чем они, хвала господу, заметно отличаются от других особ.

— Особы! — воскликнула миссис Тоунтон.

— Особы, — подтвердила миссис Бригс.

— Нахалка!

— Выскочка!

— Тише! тише! — зашикал на них мистер Перси Ноукс, оказавшийся в числе тех немногих, кто слышал этот обмен любезностями. — Тише, прошу вас, давайте слушать дуэт.

Капитан долго гудел и подвывал, пробуя голос, и, наконец, запел арию из оперы «Павел и Виргиния», беря все более и более низкие ноты, так что казалось, он дойдет до бог весть какой глубины, откуда ему ни за что не выбраться. Такое мычание в любительских музыкальных кругах зачастую называют «петь басом».

Но тут певец оборвал свою арию, ибо не над волнами, а у правого борта за гребным колесом вдруг послышались душераздирающие вопли.

— Мое дитя! — взвизгнула миссис Флитвуд. — Мое дитя! Это его голос!

Мистер Флитвуд и другие мужчины бросились туда, откуда неслись вопли, а остальное общество испустило дружный крик ужаса: все были уверены, что несчастный ребенок угодил либо головой в воду, либо ногами в колесо.

— Что с тобой? — спрашивал встревоженный отец, возвращаясь с ребенком на руках.

— Ой, ой, ой! — стонал маленький страдалец.

— Что с тобой, милый? — допытывался отец, лихорадочно стаскивая нанковое платьице, в надежде, что хоть одна косточка его малолетнего сына осталась целой.

— Ой, ой, боюсь!

— Чего, дорогой мой, чего ты боишься? — спросила мать, стараясь успокоить прелестного малютку.

— Ай! Он такие страшные рожи корчил! — закричал мальчик, судорожно всхлипывая, и снова, при одном воспоминании, поднял отчаянный рев.

— Кто же это, кто? — спрашивали все, теснясь вокруг него.

— Он! — ответил мальчик, показывая пальцем на Харди, который делал вид, что взволнован больше всех.

Тут истина молнией озарила умы всех присутствующих, за исключением Флитвудов и Уэкфилдов. Затейник Харди, верный данному слову, выследил ребенка в отдаленной части судна и, появившись внезапно перед ним, насмерть испугал его своими ужасающими гримасами. Мистер Харди, разумеется, заявил, что даже не считает нужным опровергать столь явную напраслину, и злополучную маленькую жертву увели вниз, причем папенька и маменька предварительно наградили сына щелчками за то, что он, негодник, осмелился морочить взрослых.

После того как эта небольшая помеха была устранена, капитан и мисс Эмили исполнили прерванный было дуэт; им шумно аплодировали, и надо сказать, что полная независимость партнеров друг от друга заслуживала вся. ческой похвалы. Мисс Эмили спела свою партию, нимало не считаясь с капитаном; а капитан пел так громко, что не имел ни малейшего понятия о том, что делает его партнерша. Поэтому последние восемнадцать — девятнадцать тактов он исполнил соло, после чего поблагодарил публику с той нарочитой скромностью, какую люди обыкновенно напускают на себя, когда им кажется, что они сумели поразить своих ближних.

— А теперь, — сказал мистер Перси Ноукс, который только что возвратился из носовой каюты, где переливал вино в графины, — если мисс Бригс чем-нибудь порадуют нас в ожидании обеда, мы будем им весьма признательны.

Слова его были встречены восторженным гулом, как это часто бывает в обществе, когда никто толком не знает, что, собственно, должно вызвать всеобщее одобрение. Три девицы Бригс смиренно посмотрели на свою маменьку, маменька горделиво посмотрела на дочерей, а миссис Тоунтон с презрением посмотрела на всех четверых. По просьбе девиц несколько джентльменов кинулись за гитарами и так усердствовали, что зеленые футляры серьезно пострадали. Засим появилось три умилительно маленьких ключика к вышеозначенным футлярам, и — о ужас! оказалось, что одна струна лопнула; тут началось завинчивание, натягивание, закручивание и настраивание, а в это время миссис Бригс разъясняла всем и каждому, как страшно трудно играть на гитаре, и тонко намекала на блестящие успехи, достигнутые ее дочерьми в этом волшебном искусстве. Миссис Тоунтон шепнула соседке, что «просто слушать тошно!» — а девицы Тоунтон всем своим видом показывали, будто сами отлично умеют играть на гитаре, но считают это ниже своего достоинства.

Наконец, девицы Бригс приступили к делу. Они исполнили новый испанский опус для трех голосов и трех гитар. Публика слушала точно наэлектризованная. Все взоры устремились на капитана, ибо он, как стало известно, побывал однажды со своим полком в Испании и, следовательно, обязан был хорошо знать музыку этой страны. Капитан пришел в неописуемый восторг. Это послужило сигналом: по требованию публики трио бисировали; сестрам Бригс устроили овацию, и Тоунтоны были окончательно посрамлены.

— Браво! браво! — кричал капитан. — Браво!

— Мило, не правда ли, сэр? — обратился к нему мистер Сэмюел Бригс небрежным тоном антрепренера, знающего себе цену. Кстати, это были первые слова, произнесенные им с тех пор, как он накануне вечером покинул Фарнивалс-Инн.

— О-ча-ровательно! — с чувством сказал капитан, крякнув по-военному. — О-ча-ровательно!

— Прелестный инструмент! — сказал лысый старичок, который все утро тщетно пытался рассмотреть что-нибудь в подзорную трубу, куда мистер Харди засунул большую черную облатку.

— А португальский бубен вы когда-нибудь слышали? — спросил сей неугомонный шутник.

— А вы, сэр, вы слышали там-там? — сурово осведомился капитан Хелвс, никогда не упускавший случая похвастать своими странствиями — подлинными или вымышленными.

— Что-о? — растерянно переспросил Харди.

— Там-там.

— Никогда!

— А гам-гам?

— Никогда!

— А что такое — гам-гам? — хором запищали девицы.

— Когда я был в Ост-Индии, — начал капитан (какое открытие — он побывал даже в Ост-Индии!), — я однажды заехал на несколько тысяч миль в глубь страны, чтобы погостить у своего закадычного друга. Расчудесный был малый; звали его Ба Ран Чаудар Дос Мазут Бульвар. Вот сидим мы как-то вечерком на прохладной веранде, курим кальяны; и вдруг появляются тридцать четыре кит-магара (у него был целый штат прислуги) и столько же умба-заров, с грозным видом подступают прямо к дому и бьют в там-там. Ба Ран вскакивает…

— Кто-кто? — переспросил лысый старичок, вытягивая шею.

— Ба Ран… Ба Ран Чаудар…

— Ах, простите! — сказал старичок. — Продолжайте, пожалуйста.

— Он вскакивает, выхватывает пистолет и говорит мне: «Хелвс, дружок мой, — он всегда так называл меня, — слышишь ли ты там-там?» — «Слышу», — отвечаю я. Лицо его, бледное как полотно, вдруг страшно исказилось, дрожь потрясла все его тело. «Ты видишь этот гам-гам?» — спросил он. «Нет, не вижу», — отвечаю я, озираясь вокруг. «Не видишь?» — говорит. «Нет, говорю, провалиться мне на этом месте, не вижу. Мало того — я даже не знаю, что такое гам-гам». Ба Ран зашатался, я думал — он вот-вот упадет. Потом отвел меня в сторону и с невыразимой мукой прошептал…

— Кушать подано, — провозгласила жена стюарда.

— Вы позволите? — сказал капитан, подставив руку калачиком мисс Джулии Бригс, и повел ее в каюту, нимало не смущаясь тем, что оборвал свой рассказ на полуслове.

— Какое необыкновенное происшествие! — воскликнул лысый старичок, все еще вытягивая шею.

— Какой отважный путешественник! — прощебетали девицы.

— Какое странное имя! — сказали мужчины; несколько сбитые с толку столь откровенным враньем.

— Все-таки жаль, что он не успел докончить, — заметила одна старая леди. — Хотелось бы услышать, что же такое этот гам-гам.

— Вздор! — вскричал, приходя в себя, онемевший было от изумления Харди. — Уж не знаю, что такое гам-гам в Индии, но у нас, сдается мне, это очень похоже на об-ман.

— Бот злюка! Вот завистник! — раздалось со всех сторон, и гости пошли к столу, потрясенные рассказом, нимало не сомневаясь в истинности сверхъестественных приключений капитана Хелвса. До самого конца прогулки он оставался признанным героем дня: бесстыдство и таинственность — наивернейшие средства снискать славу в любом обществе.

Между тем пароход достиг намеченной цели и пустился в обратный путь. Ветер, весь день дувший в спину, теперь хлестал прямо в лицо; погода испортилась; небо, вода, берега реки — все приобрело тот мрачный свинцово-серый цвет, в какой маляры красят входные двери, прежде чем покрыть их более веселым колером. Дождь, моросивший уже с полчаса, теперь превратился в настоящий ливень. Ветер быстро крепчал, и рулевой выразил уверенность, что скоро разразится шторм. Время от времени пароход слегка сотрясался, как бы предостерегая, что, ежели ветер усилится, качка может стать весьма неприятной; уже громко скрипело дерево, словно то был не пароход, а полная до верху бельевая корзина. Но морская болезнь — нечто вроде боязни привидений: каждый в душе побаивается их, но лишь немногие сознаются в своем суеверии. Поэтому общество усиленно притворялось, что чувствует себя превосходно, хотя на самом деле всех изрядно мутило.

— Кажется, дождик идет? — вопросил любознательный лысый старичок, когда после долгой толкотни и давки все уселись за стол.

— Как будто накрапывает, — ответил мистер Перси Ноукс, едва слыша свой голос сквозь стук дождевых капель по палубе.

— Кажется, ветер поднялся? — осведомился кто-то.

— Да нет, пустяки, — возразил Харди, страстно желая внушить самому себе эту уверенность, ибо он сидел возле двери и его чуть не сдувало со стула.

— Сейчас прояснится, — беспечным тоном посулил мистер Перси Ноукс.

— Разумеется! — воскликнули в один голос члены комитета.

— Никаких сомнений! — подхватили остальные и, обратив все свое внимание на обед, усердно принялись резать, жевать, пить вино и так далее.

Вибрация паровой машины весьма ощутимо давала себя знать. Баранья нога на большом блюде в конце стола дрожала как бланманже; увесистый кусок сочного ростбифа судорожно дергался, словно его разбил паралич, а телячьи языки, помещенные в слишком просторные тарелки, вели себя чрезвычайно странно: они сновали взад и вперед, кидались во все стороны, точно муха в перевернутом стакане. Фаршированные голуби явно пытались втянуть в себя торчащие наружу лапки; а что касается кремов и желе, то их так трясло и мотало, что все отказались от мысли помочь им. Стол трепетал и подскакивал, как пульс у тяжелобольного, даже ножки стола била лихорадка, — словом, все ходило ходуном. Балки на потолке каюты, казалось, имели одно назначение — доводить людей до головной боли, что не преминуло отразиться на расположении духа некоторых старых джентльменов. И сколько бы раз стюард ни поднимал кочергу и каминные щипцы, они неуклонно падали на пол; и чем больше леди и джентльмены силились поудобнее расположиться на стульях, тем упорнее стулья уползали из-под леди и джентльменов. То там, то сям раздавался зловещий голос, требующий рюмку бренди; физиономии гостей все больше вытягивались; один джентльмен вдруг без всякой видимой причины выскочил из-за стола и с непостижимой резвостью бросился наверх, что привело к тяжелым последствиям и для него самого и для стюарда, который как раз спускался вниз.

Скатерть убрали, подали десерт, наполнили бокалы. Качка постепенно усиливалась; у многих глаза помутнели, словно они только что проснулись и еще не пришли в себя. Молодой человек в зеленых очках, который вот уже с полчаса — как огонь на вращающемся маяке — то разгорался, то угасал, имел неосторожность заявить о своем желании провозгласить тост. После нескольких безуспешных попыток сохранить вертикальное положение, ему, наконец, удалось как-то зацепиться левой рукой за среднюю ножку стола. Речь свою он начал так:

— Леди и джентльмены! Среди нас находится один гость, я позволю себе сказать — один незнакомец (тут, видимо, какая-то мучительная мысль поразила оратора, ибо он умолк и состроил весьма кислую мину), чьи таланты и странствия, чья общительность и…

— Минуточку, Эдкинс, — торопливо прервал его мистер Перси Ноукс. — Харди, что с вами?

— Ничего, — коротко ответил тот, явно не имея сил произнести больше трех слогов подряд.

— Хотите выпить бренди?

— Нет! — с негодованием сказал Харди; вид у него при этом был столь же жизнерадостный, как у Темпл-Бара в густой туман под моросящим дождем. — С какой стати мне пить бренди?

— Хотите подняться на палубу?

— Нет, не хочу.

Лицо Харди выражало твердую решимость, а голос мог сойти за подражание чему угодно: он одинаково походил на писк морской свинки и на звуки фагота.

— Прошу прощения, Эдкинс, — учтиво извинился мистер Перси Ноукс. — Мне показалось, что нашему другу нехорошо. Пожалуйста, продолжайте.

Молчание.

— Пожалуйста, говорите дальше.

— Дальше, некуда! — крикнул кто-то.

— Виноват, сэр, — сказал стюард, подбегая к мистеру — Перси Ноуксу, — но сейчас на палубу выскочил молодой человек — это который в зеленых очках — прямо на себя не похож; и там еще другой, что на скрипке играл, так он говорит, чтобы ему дали бренди, иначе он ни за что не ручается. Говорит, несчастные его жена и дети, останутся они без пропитания, ежели у него лопнет жила, а она того и гляди лопнет. Флажолету было очень плохо, но теперь полегчало, только пот с него льется — глядеть страшно.

Дольше скрывать правду было бесполезно: все общество поплелось на палубу; мужчины старались не видеть ничего, кроме неба, а женщины, натянув на себя все имевшиеся при них плащи и шали, лежали на скамейках или под ними в самом жалком состоянии. Такого шторма и ливня, такой тряски и качки еще не знавали участники ни одной увеселительной прогулки. Несколько протестов было направлено вниз по поводу малолетнего сына Флитвудов, но они не возымели решительно никакого действия ввиду недомогания его естественных покровителей. Этот очаровательный ребенок орал благим матом до тех пор, пока не остался без голоса, после чего заревела малолетняя дочь Уэкфилдов и уже не умолкала до самого приезда.

Что касается мистера Харди, то часа через два после обеда его нашли на палубе погруженным — судя по принятой им позе — в созерцание быстротекущих вод; но одно обстоятельство слегка встревожило друзей «смешного господина»: неумеренная любовь к красотам природы, видимо, заставляла его слишком долго стоять с опущенной головой, что вообще очень вредно, а тем паче для человека апоплексического сложения.

До таможни общество добралось только к двум часам ночи; все были измучены и удручены. Тоунтоны чувствовали себя так скверно, что не имели сил ссориться с Бригсами, а Бригсы так устали, что были не в состоянии досаждать Тоунтонам. Один из зеленых футляров пропал при посадке в наемную карету, и миссис Бригс без обиняков заявила, что подкупленный миссис Тоунтон носильщик зашвырнул его в какой-нибудь подвал. Мистер Александер Бригс стал ярым противником баллотировки, он говорит, что на собственном опыте убедился в несостоятельности такой процедуры; а мистер Сэмюел Бригс, когда его просят высказать свою точку зрения на сей предмет, отвечает, что таковой у него не имеется ни относительно баллотировки, ни чего-либо другого.

Мистер Эдкинс — молодой человек в зеленых очках нс упуская ни единого мало-мальски удобного случая, произносит спичи, равно блещущие красноречием и длиной. Если только его раньте не возведут в сан судьи, он, вероятно, будет выступать на процессах в Новом центральном уголовном суде.

Капитан Хелвс продолжал ухаживать за мисс Джулией Бригс и, быть может, даже женился бы на ней, но, к несчастью, мистер Сэмюел, по распоряжению своих клиентов, господ Скроггинс и Пейн, вынужден был отстранить его от дел, ибо доблестный воин хоть и милостиво согласился взимать суммы, причитающиеся этой фирме, однако по легкомыслию и беспечности, свойственным некоторым воинственным натурам, не удосужился вести счета с той педантичной точностью, которой требует общепринятый обычай. Миссис Тоунтон жалуется, что горько разочаровалась в нем. Он познакомился с ее семейством на пакетботе, идущем в Грейвзенд, и уж в силу этого должен бы оказаться человеком добропорядочным.

Мистер Перси Ноукс по-прежнему безмятежен и весел.