Рассказы

Страсть

— Какой вечер! Какой вечер! А ты, Верочка, не хотела выходить из дома. Это преступление перед весной и молодостью — сидеть в такой вечер в комнате с единственным окном, да и то на север и вышивать что-то болгарским крестом, — говорил молодой человек, пытаясь взять свою собеседницу под руку. Его собеседница, девушка лет восемнадцати, счастливой наружности, очень живая и подвижная настолько, насколько позволял быть подвижной не совсем свободный покрой ее одежды, неопределенно улыбнулась и позволила, наконец, взять себя под руку.

Они медленно прогуливались по притихшей набережной. Молодой человек не обманывал: вечер был действительно хорош. Закат совсем уже созрел, налился киноварью, и освещенная зарей улица вся выглядела нарядно, потому что окна красивых и некрасивых домов пылали одинаковым пожаром. По улице разгуливали ценители чудесных весенних вечеров, по реке в лодках, добытых терпением или хитростью, плавали мужественные или лукавые люди. Казалось, многим было весело, потому что было слишком много смеха и громких разговоров.

Молодой человек закурил, оживился и продолжал:

— Нет, честное слово, мне стало жаль этого вечера. Я бросил все и к тебе, Верочка.

Он понизил голос, слегка заволновался и заговорил дальше.

— Дело даже не в вечере. Дело в том, Верочка, что я хочу сказать тебе… то есть мне нечего тебе сказать — ты все и так знаешь… Я хотел спросить тебя… Сядем здесь, Верочка.

Молодые люди зашли в скверик и сели на скамейку, против которой стояла такая же, но уже занятая кем-то вроде них. Они взглянули друг на друга, молодой человек — растерянно, Верочка — неопределенно. Она знала уже, о чем он будет говорить, и уже готовила ответы на вопросы, которые он должен задавать.

— Верочка, — бездарно начал молодой человек, — мы знакомы уже три месяца и встречаемся почти каждый день. Ты заметила, конечно, что я люблю тебя.

Верочка сделала вид, что удивилась, чуть подумала и сделала вид, что обрадовалась, и будто бы сразу скрыла эту радость и опустила глаза.

— Люблю, — неестественным голосом повторил молодой человек, воровато оглянулся и продолжал, — с первого вечера, с первого часа.

Он счел нужным подвинуться к ней ближе, но она сочла нужным сделать обратное.

— Прошло три месяца, и я хочу знать… — он долго запинался и, наконец, скорбно глухим голосом произнес, — любишь ли ты меня?

Верочка, внимательно наблюдая за носком своего ботинка, которым она с самого начала водила по песку, долго сидела молча, и наконец ее губы прошептали незаменимое «не знаю».

— Как не знаешь? Ты знаешь! Скажи откровенно «нет», и я сразу же уйду и избавлю тебя от нелепости этого разговора, — он опять заговорил скорбно. — А мне кажется, кроме неловкости ты сейчас ничего не испытываешь. Так «нет»?

Верочка все это предвидела, но теперь все-таки растерялась и не знала, что делать. Он сам подал ей мысль. «Уйду», — решила она. Но вслух сказала:

— Что ты! Я… Я не знаю…

— Значит, «нет»?

Она встала и быстро пошла по аллее.

— Не ходи за мной!

— Но я должен знать!

— Я скажу после.

— Когда?

— Завтра.

Назавтра она вышла замуж за другого, которого наш молодой человек знал, но не думал, что он собирается жениться.

Следующий вечер был так же хорош. И скамейка, на которой вчера сидели наши молодые люди, не пустовала.

Часов в 9 вечера в одном из почтовых отделений города в окошко для подачи телеграмм нетвердой рукой был подан телеграфный бланк, на котором нетвердым почерком был написан адрес и текст: «Будьте счастливы, а если не можете быть счастливыми, то будьте веселы!» Телеграфистка пожала плечами, переписала адрес, а из длинного предложения с тремя знаками препинания, которые, как известно, в телеграммах не полагаются, сделала короткое и простое: «Будьте счастливы и веселы». Исправленный автор телеграммы не имел желания и возможности возражать: он был пьян и, кажется, весел.