Рассказы о советских флотоводцах

А вот по этому поводу мнение буржуазного историка войны на море Мельцера:

* * *

...Течет, волнуется река времени. Наш герой шел по ней через крутые пороги. Сколько довелось их встретить на его долгом пути, никто не знает. Вероятно, он и сам не смог бы их перечислить. Возможно, это были тревожные дни Таллина, переход кораблей в Кронштадт, а может быть, не менее тяжелые события осени 1941 года, когда враг подкатился к стенам Ленинграда и весь флот, от адмирала до юнги, встал на защиту города на Неве.

Утро Победы

Война!.. При одном слове «война» в сознании предстают наступление, отступление, атаки, контратаки, маневры, «котлы» и многое другое... Но в Великую Отечественную войну успех достигался не только участием массы войск на полях сражений или моряков на широких просторах морей и океанов. Война была борьбой ума, хитрости, упорства. То, что планировала одна сторона, другая старалась разрушить.

Вот и в штабе Краснознаменного Балтийского флота собиралось и трансформировалось множество различных данных, на основе которых предлагались решения. Обычно адмирал В. Ф. Трибуц слушал доклады, то и дело обращаясь к карте. Подобно шахматисту, он вел сложную игру с невидимым противником, продумывал ходы, прежде чем сказать свое слово, которое имело силу приказа.

После войны стали известны документы той стороны, что вела игру с командованием Балтийского флота, стараясь доказать свое превосходство.

Каков был первый ход противника на шахматной доске, известно из директивы № 21 («План Барбаросса»):

Не вышло! Два с лишним месяца флот держался в своих базах в Прибалтике. И еще дольше на островах Моонзундского архипелага и на Ханко. Так что блицкриг на море полностью провалился...

Еще более хитрым был следующий ход противника: «Во взаимодействии с финнами, используя минные заграждения и артиллерийский огонь, блокировать Кронштадт, чтобы воспрепятствовать выходу сил противника в Балтийское море».

Блокировать Кронштадт немцам не удалось. В 1942 году подводные лодки тремя эшелонами прорвались в Балтийское море, совершив более тридцати походов. Торпедами и артиллерией они уничтожили и повредили шестьдесят вражеских транспортов и несколько боевых кораблей. Военно-морские силы Германии не смогли обеспечить бесперебойные действия на своих коммуникациях.

Когда противник выставил поперек Финского залива сплошное сетевое заграждение, усилив гогландскую минную позицию, и действия подводных лодок стали невозможны, боевую эстафету принимает торпедоносная авиация, действующая с неменьшим успехом. В 1943 году она потопила пятьдесят два транспорта и корабля противника.

Несмотря на сложности и трудности обстановки, Балтийский флот успешно решал задачи, поставленные ему Ставкой Верховного Главнокомандования.

Многое довелось увидеть и пережить нашему герою за четыре огненных года. Не раз создавались критические ситуации.

Осенью 1941 года враг подкатился к самым стенам Ленинграда. Морская артиллерия вела ураганный огонь по войскам противника, окопавшимся в ближайших пригородах — Стрельне, Петергофе. А соседствующий с ним ораниенбаумский пятачок держался силами нескольких матросских батальонов и поредевших частей 8-й армии. Какой ценой держался! Капитан Баковня, командовавший батальоном морской пехоты, за день отбивал до двух десятков вражеских атак. Люди с каждым часом выбывали из строя, и, в конце концов, комбат, раненный, остался втроем со своими бойцами.

В. Ф. Трибуц в эту тяжкую пору был там, вместе с моряками, сражавшимися не на жизнь, а на смерть. Все видели: «С нами командующий флотом!» И это прибавляло сил и укрепляло желание выстоять, чего бы это ни стоило, выстоять любой ценой, даже ценой своей жизни.

В командование Ленинградским фронтом вступил генерал армии Г. К. Жуков. Вызвав Трибуца к себе, он подвел его к карте и показал на район Петергофа:

— Вот здесь надо высадить десант, хотя бы на короткое время отвлечь, сковать силы противника, не дать ему возможности прорваться в город.

Командующий вернулся в Кронштадт. Буквально за двое суток был сформирован десантный отряд из матросов кораблей и учебного отряда. Отменные ребята! Короткий митинг. Последние напутственные слова адмирала. Команда: «По кораблям!» И в ночной тишине с 4 на 5 октября 1941 года только слышался глухой рокот моторов.

Командующий и член Военного совета дивизионный комиссар Н. К. Смирнов всю ночь глаз не сомкнули в ожидании известий. Они находились на сигнально-наблюдательном посту штаба флота. Со стороны Петергофа не донеслось ни одного выстрела, и они считали: дело сделано... Это уже потом там, в парке, развернулись жестокие схватки. Немногим морякам удалось вырваться живыми. Тяжелой ценой, но задача все-таки была выполнена. Моряки отвлекли силы противника и выиграли время, необходимое для укрепления нашей обороны на самых важных направлениях. Г. К. Жуков по достоинству оценит мужество балтийцев:

И тогда же, в самые решающие дни битвы за Ленинград, из Москвы поступает приказ: минировать корабли и, в случае прорыва противника, затопить боевое ядро флота. Командующий оцепенел, рассказывают очевидцы. Решил: «Провокация!» А когда убедился, что это не так, первая реакция была такой: срочно собирать все силы, все, чем располагает флот, и бросить для отпора врагу. Сто тысяч моряков сошли с кораблей и сражались на сухопутье, корабельная артиллерия круглые сутки вела огонь, оказывая помощь пехоте.

К счастью, в той сложной обстановке до трагедии не дошло, но сама история с минированием кораблей имела свое весьма неприятное продолжение:

На южном побережье Финского залива, в ближайших пригородах Ленинграда противник установил батареи. Под огнем оказалась наша единственная, жизненно важная коммуникация Ленинград — Кронштадт, а вскоре и Кронштадт — Лавенсаари, небольшой островок, превратившийся в передовую базу подводного флота Балтики.

Для связи с базами собрали транспортные средства — ледоколы, суда торгового флота, речного пароходства. Но как сделать этот путь безопасным, прикрыть от огня фашистских батарей? Вот задача со многими неизвестными, выпавшая командующему флотом. Он раздумывал, и уже созревало решение. В первую очередь контрбатарейная борьба! Открыли огонь немецкие батареи, и тут же им отвечает Кронштадт, форты, двенадцатидюймовые орудия линкора «Марат». Но, подумав, он решил: мало того! Хорошо бы корабли сделать невидимками, что бывает в сказке, но в жизни получится ли? И снова раздумья.

...Когда старшему лейтенанту Николаю Николаевичу Амелько сказали: «Вас вызывает командующий флотом!» — он удивился и переспросил: «Сам командующий?» — «Да, — ответили ему. — Вице-адмирал Трибуц».

Амелько был несколько озадачен. Правда, он знал командующего и не раз с ним встречался, начиная с памятного дня, когда курсанты училища, и среди них Амелько, проходили практику на крейсере «Аврора», и однажды во время учений у самого борта «Авроры» всплыла подводная лодка «Декабрист». В рубке показалась высокая худощавая фигура вице-адмирала Трибуца. Он перешел на «Аврору» и с большой охотой, дружески беседовал с курсантами.

Войну старший лейтенант Амелько встретил командиром учебного корабля «Ленинградсовет» в Таллине и сразу включился в боевую жизнь. Конечно, по сравнению с миноносцами или лидерами, его «корвет», спущенный на воду еще в 1896 году, считался дедушкой русского флота. С двумя пушками на борту, имея малый ход, он не поддерживал с моря наши войска и не топил корабли противника, он выполнял куда более скромные задания: перебросить войска из одного порта в другой или сопровождать конвои. Но наступила пора держать экзамен Николаю Николаевичу. Это было во время Таллинского перехода. Тут с блеском проявился и подлинный талант кораблеводителя, и мужество, спокойствие в условиях, труднее каких и не придумаешь. Приняв несколько сот раненых, «Ленинградсовет» вышел из Таллинской гавани в числе последних кораблей. И сразу на него набросились немецкие самолеты. Пользуясь тем, что у него было слабое вооружение, они пикировали, сбрасывая десятки бомб. И все мимо! Одно-единственное, что спасло старый кораблик от прямого попадания, было мастерство маневрирования его командира. Взгляд Амелько был устремлен в небо, он неотрывно следил за самолетами, а как только отрывались бомбы, энергично командовал: «Право руля! Лево руля!» — маневрировал ходами. В итоге «Ленинградсовет» в числе немногих кораблей дошел до Кронштадта, не получив ни одного прямого попадания бомбы. Недаром моряки, бывшие пассажирами, сочинили песенку, которая долго бытовала на флоте:

По приходе в Кронштадт командующий выразил самое высокое признание Амелько, на какое он был только способен, сказав: «Горжусь такими командирами!» — вручил ему орден Красного Знамени и сообщил о досрочном присвоении звания капитан-лейтенанта. И вот снова его вызывают.

— Поздравляю с новым назначением, — сообщил Трибуц.

Амелько насторожился.

— Да, да, попрощайтесь со своим «Ленинградсоветом» и принимайте дивизион кораблей-дымзавесчиков. Будете прикрывать конвои...

И, развернув карту восточной части Финского залива, Владимир Филиппович стал показывать фарватер, объяснять все сложности обстановки, где какие батареи установлены противником.

— Вот видите, совсем близко, — подчеркнул он, — могут прямой наводкой бить по кораблям. Так что на вас возлагаю ответственность. Запомните, сколько вышло кораблей — столько и должно прийти в порт назначения...

А дальше все пошло своим чередом. Амелько принял корабли. И вот первый поход — проводка конвоя из Кронштадта в Ленинград. Осенью рано становится сумеречно. Корабли вышли из гавани в залив и построились согласно походному ордеру.

Амелько на ходовом мостике осматривается в бинокль. Взгляд его устремлен на южное побережье залива. Там противник, оттуда жди сюрпризов.

В это время обычная для Балтики сырая, склизкая, дождливая погода, волна бьет в борта корабля. Таинственной темнотой охвачен петергофский берег. Противника не слышно и не видно. Значит, конвой не обнаружен, и можно тому радоваться. Да не тут-то было! Что-то ухнуло вдали, и в небе над кораблями повис осветительный снаряд. Один, другой, третий... Светло как днем.

С ходового мостика команда: «Дым!» Юркие катера-дымозавесчики понеслись вдоль конвоя, окутывая корабли густой белой пеленой. А ветер, как на грех, врывается в дымовую завесу, предательски рассеивает ее в клочья, помогая противнику прицелиться.

И свистят над головой моряков снаряды, взрываясь сначала далеко, затем все ближе и ближе к кораблям. Осколки уже летят на палубу. Дымовые завесы относятся ветром, рассеиваются, и корабли — на глазах противника.

С ходового мостика головного корабля команда — рассредоточиться и маневрировать — испытанный способ Амелько еще во время Таллинского похода. Удалось вывернуться от прямых попаданий снарядов, но осколки дождем падали на палубы и надстройки. Никто не мог предполагать, что дымоаппаратура так быстро разрядится на предательском ветру и белые завесы превратятся в тонкое кружево, через которое ясно будут выступать силуэты кораблей.

Кое-как дошли до Ленинграда, ошвартовались на Неве у Васильевского острова. С борта головного корабля сошли на берег артисты Дома флота, понурые, натерпевшиеся страха, а молодой парень-гармонист во время обстрела, вопреки запрету, выбежал на палубу и был сражен наповал осколком вражеского снаряда.

Проводка первого конвоя научила многому командира конвоя — старого, многоопытного моряка Ф. Л. Юрковского — и Н. Н. Амелько. И когда командующий разбирал этот поход, выясняя все детали работы дымзавесчиков, ему стало ясно, что на кораблях мало аппаратов для дыма.

Он спросил:

— Как решить эту проблему? Куда их пристроить?

— Снять тральные лебедки и установить на их место дымоаппаратуру, — предложил Амелько.

Командующий сразу согласился, он посоветовал искать тактические приемы использования дымозавес. Склонившись над картой, он снова стал объяснять особенности проводки кораблей: хорошо, если ветер дует на батареи противника, они в таких случаях ведут огонь не прицельно, а по площадям, гораздо хуже, если ветер задует от берега на корабли, тогда может случиться то, что уже произошло.

Вскоре корабли оснастили дополнительной аппаратурой, а кроме того, началось взаимодействие с нашими батареями, после первых выстрелов на немецкие батареи обрушивался шквал балтийского огня, и они вынуждены были замолкнуть.

Всю осень Николай Николаевич Амелько нес конвойную службу, тяжелую и опасную. И с наступлением зимы, когда залив сковало льдом, судоходство не прекратилось. Ледоколы пробили фарватер, и опять пошли корабли. Но тут появились новые сложности. Дымзавесчики больше не могли маневрировать на узкой полосе фарватера. А задымлять корабли надо. Но как? Снова командующий совещался со своими командирами. Амелько предложил вместо катеров — аэросани! Их быстро нашли. И Николай Николаевич вступил в должность командира батальона дымзавесчиков. Дымоаппаратуру смонтировали в корме аэросаней, и получилось еще лучше, чем на катерах. Одно нажатие кнопки — облако дыма вырывалось из трубы, его подхватывала струя от винта и несла дальше в нужном направлении. Аэросани, сверх всяких ожиданий, оказались прекрасными дымзавесчиками, сопровождавшими корабли по всему фарватеру от Ленинграда до Кронштадта и дальше до самого острова Лавенсаари. Но бывало и другое. Случалось им выполнять совсем неожиданные задания командующего. Так в ту же самую пору несколько дней подряд немцы упорно обстреливали Кронштадт. Прицел у них был на купол старинного собора, что возвышается над городом и демаскирует военные объекты.

Амелько был срочно вызван к командующему и получил задачу: задымить собор. Хорошенькое дело! Ма-яина, которую никак не скроешь. А кроме того, на куполе наш наблюдательный пост.

«И тем не менее попробуем», — решил Амелько. И тут пошли в ход аэросани. Но разве их поднимешь на колокольню? Ничего, голь на выдумку хитра; у Амелько созрел такой план: нарыть вокруг собора высокие горы снега. И когда аэросани с нескольких сторон задним ходом въехали на снежные горы и пустили вверх дымы, не то чтобы собор — весь Кронштадт утонул в белой пелене. Командующему оставалось подивиться находчивости и мастерству своих дымозавесчиков...

* * *

— Я не могу не вспомнить Владимира Филипповича Трибуца с чувством глубокой признательности. Под его руководством мы, молодые командиры флота, проходили суровую школу войны. С ним мы пережили горькие дни отступления и радость наших побед. И потому в каждом из нас частица ума и флотоводческого таланта адмирала Трибуца, — говорит сегодня адмирал Николай Николаевич Амелько, один из многих, кого вырастила Балтика. Затем он стал командующим Тихоокеанским флотом и заместителем главнокомандующего Военно-Морским Флотом СССР.

* * *

...Где только за время войны не находился командный пункт адмирала Трибуца: в Таллине — в землянке Минной гавани, в Кронштадте — в артиллерийском каземате, в Ленинграде — на Петроградской стороне в церквушке, рядом с электротехническим институтом. А в 1943 году и совсем странно... на фабрике «Канат», что на Петровском острове. Благо это на Неве, есть причалы для швартовки судов, перегрузки войск и техники.

Задолго до начала новой большой операции командующий Ленинградским фронтом генерал Л. А. Говоров вызвал к себе командующих армиями, представителей флота и объявил, что в середине января 1944 года решено начать крупное наступление, «прогрызть» пресловутый немецкий северный вал, сокрушить врага у стен Ленинграда и погнать его дальше — на запад.

— Готовы ли вы к этому?

Командующие армиями доложили, что готовы. Когда дошла очередь до моряков, Трибуц заявил:

— Флот тоже готов! Противник теперь все больше зависит от своих морских коммуникаций, и потому очень важно их нарушать, срывать подвоз войск, боевой техники, железа и никеля из Финляндии и Швеции для немецкой промышленности. Правда, в море пока нет крупных баталий, — заметил Владимир Филиппович. — Мы выдвинулись в среднюю часть Финского залива, имеем там базы на островах Лавенсаари, Сескар. Держим врага в постоянном напряжении.

Трибуц заверил, что Балтийский флот имеет все необходимое для участия в предстоящем наступлении, Командующий фронтом поставил морякам задачу: прикрывать с моря фланги наших армий, огнем морской артиллерии и авиации разрушать узлы обороны противника. А пока — и это первоочередное дело — перебросить армейские соединения с техникой на ораниенбаумский плацдарм, откуда будет наноситься главный удар.

И поскольку это задача номер один, все силы должны быть брошены на обеспечение перевозок.

Ноябрь — декабрь самое что ни на есть плохое время года для Ленинграда: осень уходит, а зима еще не пришла. К тому же флот не имел специальных кораблей, а транспорты с большой осадкой не пустишь по мелководному фарватеру: того и гляди, застрянут где-то посреди залива и станут мишенью для немецкой артиллерии.

Однако вступал в действие важнейший фактор — время. Время потерять — все потерять! В. Ф. Трибуц приказал собрать все, что было на плаву и могло двигаться: буксиры, баржи, даже маленькие пароходики — «речные трамваи» в мирное время, бегавшие по Неве от Дворцовой набережной до парка культуры и отдыха, — даже они были мобилизованы. Разумеется, вместе со своими капитанами, инженерами-механиками, матросами, людьми, казалось, совсем не военными, но в этой обстановке не было разницы, и они стали бойцами.

«Летучие голландцы», как называл их В. Ф. Трибуц, ходили по ночам. Целая флотилия судов грузилась войсками и техникой в Ленинграде либо у Лисьего Носа и успевала за ночь дойти до Ораниенбаума, разгрузиться на пятачке и вернуться обратно. На тот случай, если конвой будет обнаружен и противник откроет огонь, морские артиллеристы были готовы вступить в контрбатарейную борьбу, а летчики-ночники могли нанести по батареям противника удары с воздуха. Не обошлось тут и без участия катеров-дымозавесчиков из дивизиона Н. Н. Амелько. Они сопровождали корабли. Как только появлялась малейшая опасность, чаще всего это бывало уже на самых подступах к Ораниенбауму, дымы окутывали корабли с войсками и техникой. Ох и сколько же ночей провел Николай Николаевич на ходовом мостике флагманского корабля в постоянном напряжении и тревоге. А днем тоже было не до отдыха: проверка техники, заправка аппаратуры, организационные дела... Так и мотались люди сутки за сутками, Как-то пришел к ним командующий флотом, увидел: теснота немыслимая, приклонить голову негде, посочувствовал и говорит:

— В моем распоряжении два больших катера ЯМБ. Отныне они ваши!..

Амелько несказанно обрадовался. Так два больших комфортабельных штабных катера с мягкими диванами, кухней, посудой стали плавучей казармой для моряков дымозавесчиков, где они жили, питались и отдыхали после ночных походов.

Начиная с 5 по 20 ноября 1943 года пятнадцать суток шли конвои. Все это время командующий флотом работал без устали. Днем формировались конвои, все проверялось, согласовывалось, а ночи были самым ответственным и напряженным временем, когда решался успех самого дела. За 15 суток без единой потери было переброшено 30 тысяч воинов, 47 танков, около 1400 машин, 400 орудий и минометов, 3 тысячи лошадей, почти 10 тысяч тонн боезапаса и других грузов...

Все время на свежем воздухе, на бешеном осеннем ветру, постоянное нервное напряжение... Не выдержал организм, В. Ф. Трибуц слег с воспалением легких. У постели больного, как и в штабе флота, стояли телефоны, и связь с окружающей жизнью не прерывалась ни на одну минуту, как не прекращалась работа по подготовке предстоящего наступления.

В один из дней к В. Ф. Трибуцу на квартиру приехал начальник штаба фронта генерал-лейтенант Д. М. Гусев.

— Командующий фронтом просит продолжать перевозки, — сообщил он. — В ближайшие две недели нужно снова перебросить большое число войск.

Трибуц подумал: ведь Невскую губу уже затянуло льдом. Все осложняется. Но не высказал своих опасений, наоборот, полный решимости, заявил:

— Раз нужно, сделаем!

И началась поистине ледовая одиссея. Помимо льда, задули ветры, противник обстреливал Кронштадт и те самые места, где скапливались войска для дальнейшей переправы.

Можно понять беспокойство, охватившее командующего, и он, еще не справившись с болезнью, поднялся, чтобы руководить перевозками.

Все мало-мальски подходящие плавсредства стянули в Ленинград — буксиры, заградители, озерные и речные баржи — и пустили в дело. Но, вползая в лед, они порой теряли винты и рули. Мог прийти на помощь ледокол «Ермак», но для него слишком малы глубины и велика опасность сесть на мель. Комфлотом раздумывает. Что делать? Как быть? И наконец принял смелое и, прямо сказать, рискованное решение — использовать быстроходные тральщики. Их мало. Они для флота — на вес золота. К тому же у них слабые корпуса. Но ничего не поделаешь, другого выхода не было, пустили их пробивать лед, проводить флотилии судов с войсками.

Суда грузюшсь в Ленинграде и шли, держа курс на Ораниенбаум. Туда — обратно, туда — обратно...

Постепенно темп перевозок возрастал. По решению командующего, грузились уже в двух местах: в Ленинграде и Лисьем Носу. И быстроходные тральщики, а вслед за ними и остальные суда медленно, но верно пробивались к цели. Штормовые ветры вызывали подвижку льда. К адмиралу Трибуцу летели по радио тревожные донесения: «Застрял во льдах. Прошу помощи!» Комфлотом немедленно посылал на выручку буксиры. Но что стоили эти часы и минуты тревожных ожиданий известий с судов, терпящих бедствие?! Благо сказывалось воспитание моряков, действовал неписаный закон войны: сам погибай, а товарища выручай. Так поступил комсомолец Михайлов, спустившись в холодную воду, а за ним и другие моряки подтянули трос к застрявшей барже и помогли выручить людей. А на следующую ночь опять беда. И куда более серьезная. При подвижке льдов зажало целый караван — восемнадцать судов сразу. А ведь там солдаты, боевая техника. Всю ночь пытались что-то сделать. Не получалось. Уже занималось утро. Трибуц позвонил командующему Военно-Воздушными Силами генералу Самохину: «Чем можете помочь?» В ходе обсуждения нашли выход: приказано Амелько поставить дымовые завесы — закрыть суда от немецких наблюдателей в Стрельне и Петергофе, береговикам открыть по противнику ураганный огонь и нанести с воздуха бомбовые удары. Решено — сделано. Не успели гитлеровцы понять, что происходит, почему вдруг такой шквал огня, как суда выбрались из ледового плена.

День ото дня обстановка в Финском заливе становилась все более тяжелой, угрожающей. И судам приходилось труднее пробиваться к Ораниенбауму. Каждый рейс продолжался более полусуток. Тогда командующий флотом принял решение: перевозить войска не из Ленинграда, а из Лисьего Носа, что значительно ближе. С городских причалов грузы перебрасывались в Лисий Нос, а отсюда на плацдарм.

В. Ф. Трибуц прибыл в Лисий Нос и наблюдал за ходом погрузочных работ. «Все равно не поспеваем», — подумал он. И тут у него возникла новая идея: открыть еще одну ледовую трассу из Горской в Кронштадт и оттуда на машинах перебрасывать технику и людей дальше, в Ораниенбаум. В Кронштадте на полный ход заработала перевалочная база. Скрытно, совсем незаметно для противника перевозки были завершены до начала наступления.

Вспоминая это время, командующий 2-й ударной армией генерал армии И. И. Федюнинский впоследствии напишет: «Вряд ли можно припомнить в истории военного искусства подобный пример, когда переброска огромных масс людей и техники непосредственно в зоне наблюдения противника была бы проведена так скрытно и без потерь. Противник до самых последних дней не имел представления о масштабе перевозок, полагал, что мы перебрасываем войска с плацдарма в город, и, видимо, не придавал значения этой перегруппировке. Балтийцы обеспечивали скрытность своих действий искусным вождением кораблей, а сокрушительный огонь морских орудий отвлекал внимание противника»{6}.

Ивана Ивановича Федюнинского в шутку прозвали «генерал Январь». И впрямь за год до этого, тоже в январе 1943 года, его войска участвовали в прорыве блокады. Теперь они сосредоточились на малой земле Ораниенбаума для последнего решающего наступления, чтобы сокрушить остатки блокады.

В канун наступления он и адмирал Трибуц встретились и вместе переправлялись из Кронштадта в Ораниенбаум. Оба, вероятно, думали об одном: пришло время продиктовать противнику свою волю, оба были суровы, напряженны.

Накануне на Военном совете флота, с участием командиров соединений, руководящих политработников, командующий нарисовал картину того, как мыслится участие флота в этой большой стратегической операции. И, закончив словами: «Мы вобьем осиновый кол в могилу противника», подумал, не слишком ли громко и хвастливо... Ему вспомнился канун войны, чрезмерная переоценка своих сил и протрезвление в осенние денечки сорок первого года.

Благо теперь другие времена. На Ораниенбаумском плацдарме было тесно от массы войск и техника была иная. И Балтийский флот пополнился малыми кораблями, получил необходимую технику, и главным образом новейшие самолеты.

В. Ф. Трибуц вместе с Федюнинским находились на наблюдательном пункте, откуда до переднего края было, что называется, рукой подать. Сюда были подтянуты все средства связи с фортами, береговыми батареями, кораблями, морской авиацией.

В преддверии того, что предстоит многодневная напряженная работа, Федюнинский советовал адмиралу отдохнуть, а сам глаз не сомкнул. Не спал и Трибуц. Еще и еще раз все проверял, уточнял, созванивался то с начальником штаба флота, то с командиром Кронштадтской базы, то с командующим Военно-Воздушными Силами...

Поскольку флот должен будет поддерживать не только 2-ю ударную армию генерала Федюнинского, но и 42-ю армию генерала Н. Н. Масленникова, которая начнет наступление из-под Пулкова, В. Ф. Трибуц принял решение — всю корабельную и береговую артиллерию объединить в пять групп. Первая будет сопровождать войска 2-й ударной армии, вторая, третья и четвертая должны участвовать в наступлении 42-й армии. Пятую группу составляла бригада морской железнодорожной артиллерии. Она была самой мощной, дальнобойной и скорострельной: шестьдесят три орудия могли за одну минуту выпустить на врага свыше двадцати трех тысяч килограмм металла. Ей-то и предстояло в первую очередь вскрывать долговременную оборону противника, разрушать узлы сопротивления и опорные пункты в тактической глубине обороны врага.

Сколько сил и времени потребовалось на подготовку материальной части, подвоза боеприпасов, «привязку» огневых позиций корабельной и морской железнодорожной артиллерии к местности! Не говоря уже о том, что стрелять надо было не в божий свет как в копеечку, а предварительно разведать цели и составить плановые таблицы.

Последняя ночь была долгой, томительной. Поведение противника ничем особым не отличалось. С той стороны иногда постреливали, иногда в воздух взвивались ракеты, озаряя снежную целину.

В. Ф. Трибуц находился на наблюдательном посту артиллеристов, вблизи от переднего края.

— Вот видите, противник наш замысел, кажется, не разгадал, — сказал он.

— Тем лучше, — отозвался хозяин КП — подполковник Проскурин. — Значит, на нашей стороне внезапность.

Занимался рассвет. Погода ничего радостного не предвещала: хмурое, серое небо, плотной стеной нависали облака. Низко над землей проплывали клочья тумана.

Трибуц глянул в глазок перископа, чертыхнулся. Посмотрев на часы, сказал:

— Еще есть время, авось и пронесет...

Но и в девять часов утра ничего существенного не изменилось.

— Природа с нами не в ладах, — досадовал он, — а надо начинать.

И когда стрелка часов показала 9.35 — в воинские части, на форты, корабли, береговые батареи понеслась команда «огонь!».

Раньше всего засверкали огненные трассы «катюш», и тут же разразилась мощная артиллерийская гроза. Заухали, загремели, заговорили на разные голоса полевые пушки и более сотни морских орудий Кронштадта, форта «Красная Горка», линкора «Петропавловск» (много лет он назывался «Маратом»).

Трибуц слышал свист снарядов, видел темные облака дыма, вспыхивавшие на месте падения тяжелых снарядов, что вскрывали железобетонные укрепления противника, обстреливали штабы, батареи, лупили по скоплениям пехоты...

Шестьдесят пять минут длилась канонада. Стена густого дыма закрыла снежную равнину. Постепенно дым рассеивался, и стало видно, как из ближайших траншей солдаты устремляются в атаку.

Сюда, на НП, непрерывно поступали донесения:

— Пошли танки! — сообщали корректировщики огня морской артиллерии, находившиеся в гуще наступающих войск. — Нужна огневая помощь.

Адмирал Трибуц следил по карте за ходом сражения и тут же отдавал приказания артиллеристам. Буквально через несколько минут, как эхо, доносился орудийный гром.

Едва успели выполнить заявку танкистов, как тут же послышался голос командира стрелкового корпуса А. И. Андреева:

— Товарищ адмирал! Прошу еще раз прополосовать огнем доты в районе...

И снова открывали огонь морские орудия.

Немцы ожесточенно сопротивлялись, переходили в контратаки. Весь день не затихала боевая страда. В итоге первая линия обороны была прорвана и наши войска под прикрытием огня пошли дальше...

В конце дня В. Ф. Трибуц разговаривал с начальником штаба фронта, и тот сообщил: несмотря на первые наши успехи, противник в районе Стрельны и Петергофа упорно сопротивляется. Адмирал приказал сосредоточить огонь на этих участках, после чего от сорока до семидесяти снарядов крупного калибра обрушилось на каждую цель. Огневые налеты повторялись много раз, пока генерал Андреев не передал: «Спасибо, морячки, крепко поддержали».

На следующий день должны были перейти в наступление войска с Пулковских высот, и адмирал Трибуц возвращался обратно в город. Он спешил на командный пункт генерала Говорова в Московском районе — в самом высоком здании много лет строившегося, так и недостроенного, Дома Советов. В отличие от НП на пятачке — тут была и оптика, и радиостанция, и другие виды современного управления войсками, благодаря чему визуально просматривался передний край.

— Артподготовка началась. Тысячи стволов фронта и флота сотрясали воздух, — рассказывал адмирал. — В грохоте канонады наши попытки разговаривать напоминали мимику актеров в немых фильмах. Меня, да и всех присутствующих здесь, восхищала удивительная сила огня, ритмичность, непрерывность и точность действий наших артиллеристов.

Комфлотом знал, что там, на Пулковских высотах, среди войск 42-й армии, перешедшей в наступление, были гвардейцы стрелкового корпуса генерала Н. П. Симоняка, в 1941 году героически сражавшиеся на полуострове Ханко.

С утра стали поступать заявки от наступающих войск.

Прав маршал артиллерии Г. Ф. Одинцов, отметивший, что в военной истории едва ли имело место такое использование морской артиллерии для нужд наземных войск.

В первые дни наступления погода ограничила действия авиации, и все же наиболее подготовленные экипажи морской авиации вылетели, обеспечивая наступающие войска. Штурмовики непрерывно висели над полем боя, вели огонь из пушек, пулеметов, реактивного оружия и сбрасывали на цели бомбы с взрывателями замедленного действия. А когда на одном из участков нашу пехоту остановила фашистская батарея, адмирал обратился к командующему ВВС:

— Михаил Иванович! Выручай...

И тут же снова вылетели штурмовики. Летчики Никулин и Максюта с бреющего полета штурмовали батарею, пока не заставили ее замолчать.

Михаил Иванович Самохин был всегда правой рукой командующего флотом. Теперь он проявлял исключительную оперативность, бросая авиацию то на прикрытие войск, то для ударов по танкам и артиллерийским батареям.

Наступление длилось не день и не два. Все это время командующий флотом находился на командном пункте командующего Ленинградским фронтом рядом с генералом Говоровым.

И как было в эту страдную пору не вспомнить события годовой давности, с которых все началось. То была первая попытка вырваться из стального кольца блокады, прорубить хотя бы узенький коридор, способный связать Ленинград с Большой землей. Семь дней и семь ночей (с 12 по 18 января 1943 года) комфлотом находился на своем КП, управляя огнем морской артиллерии, действиями морской пехоты, гордый сознанием, что и ханковцы, и тысячи других моряков с кораблей и частей флота, влившиеся в ряды армии, с успехом сражаются на главном направлении.

«Кто знает, был бы вообще возможен боевой наступательный январь 1944 года без того января 1943 года, когда войска Ленинградского и Волховского фронтов обрушились на левый фланг сильнейшей группировки гитлеровских армий «Север»{8}, — отмечал В. Ф. Трибуц.

Да, вероятно, он прав. В 1943 году была увертюра к тому грандиозному событию, что происходило теперь.

Благодаря точно скоординированным действиям армии и флота, пресловутый северный вал затрещал по всем швам, группировка врага была разгромлена. Фронт уходил все дальше и дальше от Ленинграда...

После освобождения Петергофа — этой сокровищницы русской культуры — приехал туда адмирал Трибуц. Увидел почерневшие стены Петергофского дворца, останки знаменитых фонтанов, исчез бронзовый Самсон, раздирающий пасть льва, — немцы его распилили и бронзовые обломки увезли в Германию в качестве ценного сырья. Горько было видеть все это...

Корабли и морская артиллерия продолжали вести огонь на пределе своих возможностей, пока доставали до врага. Значительную часть времени командующий флотом находился на КП командующего Ленфронтом, управляя морской артиллерией и действиями балтийской авиации.

Только 27 января, когда было объявлено по радио о полном разгроме гитлеровских войск у стен Ленинграда, только тогда у него вырвался вздох облегчения. Еще раз подтвердилось, что армия и флот достигли полного взаимодействия, согласованной работы штабов, оперативного и тактического взаимодействия авиации и артиллерии флота с сухопутными войсками и фронтовой авиацией. Не напрасно разрабатывались совместные планы, обменивались оперативными группами, устанавливали единую систему опознавания, взаимной информации, единые карты целеуказания — вот благодаря чему Ленинградский фронт и Балтийский флот в ходе большой и сложной стратегической операции достигли успеха.

Вечером адмирал Трибуц стоял на палубе крейсера «Киров», окруженный моряками, наблюдая блеск ракет, слушая гром исторического салюта. От волнения у него на глазах были слезы. Возможно, в эти минуты тяжкие испытания блокады проносились перед ним. И было радостно сознавать, что победа есть и в ней не малая доля балтийских моряков и летчиков — его мужественных питомцев.

Счастливая пора! Фронт уходил все дальше на запад. В сводках Совинформбюро появлялись знакомые названия ленинградских пригородов: Ропша, Красное Село, Пушкин, Гатчина. А на правом фланге, с моря, еще нависала целая цепочка островов, так называемого, Бьеркского архипелага. Эти острова продолжали оставаться в руках противника и представляли немалую опасность для наших войск. Естественно, это озадачивало адмирала Трибуна. Флот не устраивало такое положение, при котором финны и немцы могли обстреливать фарватеры и нарушать наши морские коммуникации из Кронштадта на запад, И штаб флота разрабатывал новые идеи командующего, который смотрел в завтрашний день...

КП «Валун»

Третью военную весну встречала Балтика, счастливую весну освобожденного Ленинграда. Флот восполнил боевые потери от бомбежек и артиллерийских обстрелов. Были не только отремонтированы корабли, но даже построены новые малотоннажные — тральщики и бронекатера, торпедные катера, малые и большие «охотники».

Готовилось крупное наступление на Карельском перешейке. Перед этим флот выполнял свою традиционную обязанность по переброске войск. Только теперь в обратном направлении — из Ораниенбаума в район Лисьего Носа. В. Ф. Трибун, лично руководивший перевозками, вспоминает: «Перед Ораниенбаумом эшелоны с марша направлялись в Верхний парк, где они ждали вызова на погрузку. Пирс на Лисьем Носу вдоль всей западной стороны маскировался сетями с камуфляжем. Надежно мы укрыли и трассу перевозок. Огромные клубящиеся тучи дыма тянулись за маневрировавшими катерами (имеются в виду опять же катера-дымозавесчики Н. Н. Амелько) и самолетами, вооруженными специальной аппаратурой».

Итак, с 4 по 8 июня 1944 года корабли скрытно перебросили на Карельский перешеек двадцать две тысячи воинов с полным вооружением.

Артиллеристы и летчики Балтики поддерживали наступление своих боевых друзей на Карельском перешейке. Встал вопрос об островах Бьеркского архипелага. Их еще занимали фашистские войска, что создавало известную опасность для приморского фланга нашей армии и тыла Ленинградского фронта.

Незадолго до Выборгской операции, о которой дальше пойдет речь, командующий Ленинградским фронтом маршал Л. А. Говоров повел разговор с командующим флотом о новых задачах для флота.

— Надо брать острова, — сказал он, указав на карте район Бьеркского архипелага.

— Мы это предвидели, — заявил В. Ф. Трибуц, — и для высадки десанта подготовили две бригады.

Он назвал номера дивизий и поспешил разъяснить, что войска прошли специальную учебу, тренировались, привыкли к морской обстановке и прочее, на что Говоров не реагировал, только в его глазах была заметная лукавая улыбка. До конца выслушав Трибуца, он сказал:

— На эти дивизии вы не рассчитывайте. Они задействованы в другом месте, а у вас достаточно и людей, и боевой техники. Скажите спасибо, что мы вашу авиацию больше не используем. Значит, авиация, артиллерия, бригада морской пехоты. Чего же еще? Нащупайте у противника слабые места и бейте его.

После такой преамбулы Трибуц был несколько озадачен.

— Леонид Александрович, — пытался увещевать он. — Острова Выборгского залива сильно укреплены. Мы с ними имели дело еще в тридцать девятом году, и, надо признаться, — это крепкий орешек. Там точечные цели, а для уничтожения их требуются и техника, и люди...

— Согласен! Только пока ничем помочь не смогу. Управляйтесь своими силами, — повторил он.

На этом разговор завершился. Комфлотом приехал в штаб расстроенный, но делать нечего — закипела работа. Собрался Военный совет, явились командиры соединений, стали обсуждать, как справиться своими небольшими сухопутными силами. Было решено бригаду морской пехоты перебросить в район Койвисто, что совсем близко к району боевых действий, затем привести в готовность весь малый десантный флот — тендера, морские бронекатера, катера-дымозавесчики, провести их скрытно через узкий пролив Бьерке-Зунд, охраняемый артиллерийскими батареями противника. Не отрываясь от карты, обсуждали, где самое уязвимое место противника, куда высаживаться, чтобы достичь тактического успеха.

На другой день командующий прибыл в район предстоящих боев, остановился в маленькой деревушке, в ветхом деревянном домике, насквозь продуваемом со всех сторон бешеными ветрами.

Сюда вызвали офицеров. На стене висела карта Выборгского залива с крупными и мелкими островками, которые предстояло взять. Трибуц расположился за столом, а перед ним, на лавках, сидели командиры частей морской пехоты и соединений кораблей. Он рассказывал, как мыслит провести высадку. Юрий Федорович Ралль, командовавший Кронштадтским морским оборонительным районом, сказал: «Сил достаточно, чтобы сбить противника с его укрепленных позиций и заставить отступать, а дальше будем наращивать удары».

Следующим поднялся и подошел к столу командир дивизиона дымозавесчиков Амелько. Едва он успел произнести несколько фраз, как домик затрясся, словно в лихорадке. Зазвенело стекло, с потолка посыпалась штукатурка. Все вскочили, кто-то крикнул: «Артобстрел! Надо рассредоточиться!» — — но его перекрыл властный голос командующего флотом: «Всем оставаться на местах!» Действительно, следующие снаряды упали в отдалении, с большим перелетом. Едва успев прийти в себя, люди увидели руку командующего флотом в крови. Надо же было такому случиться: один-единственный осколок, влетевший в окно, ранил В. Ф. Трибуца.

Произошло минутное замешательство. На помощь бросились офицеры. Трибуц сказал: «Не беспокойтесь, всего-то маленькая царапина», вынул носовой платок, положил на рану, тут же объявился санитар и сделал перевязку, командующий снова сел за стол, и разговор продолжался, как будто ничего не произошло.

Что смущало командующего — так это белые ночи, как в такую пору провести незаметно десантные тендера с войсками и техникой и точно рассчитать время высадки десанта минута в минуту, иначе не получится взаимодействие с авиацией: она или вылетит раньше времени, или позже, что Трибуц считал еще хуже.

И снова у командующего флотом наступили горячие денечки. Порой он не замечал, когда кончается ночь и наступает новый день. Он находился в этом районе большую часть времени в частях и соединениях, проверяя подготовку, координируя работу штабов — морских, авиационных, артиллерийских, а кроме того, непрерывно велась разведка района предстоящих боевых действий и результаты докладывались командующему. Выяснилось, что придется иметь дело с немалыми силами противника. Докладывали, что, кроме основательной противодесантной обороны — дзотов, траншей, береговых батарей, у противника еще и крупный островной гарнизон, а в шхерах прячутся два миноносца, канонерские лодки, десантные баржи, сторожевые корабли... Все это приходилось учитывать, на ходу вносить необходимые коррективы в общий план операции. Настала пора действовать.

Внимание командующего флотом было приковано к району Хумалиоки — там сосредоточился Десант и все плавсредства, необходимые для высадки. Ю. Ф. Ралль, возглавлявший это хозяйство, непрерывно поддерживал связь с командующим. Он предложил пойти на маленькую военную хитрость и отвлечь внимание вражеского гарнизона: перед высадкой основных сил десанта направить в южную часть острова, так называемый, демонстративный десант. Цель его — привлечь к себе внимание, а тем временем под прикрытием дымовых завес, которые поставят корабли Амелько, в северной части острова произвести высадку основных сил. Выслушав Ралля, командующий произнес одно короткое слово: «Добро!» В дальнейшем задумка себя полностью оправдала. Все разыгрывалось как по нотам. Действительно, противник бросил все силы в южном направления, а тем временем десантники произвели высадку в северной части. Пользуясь тактической внезапностью, они захватили плацдарм. Правда, потом, после некоторой растерянности, противник собрал силы и перешел в контрнаступление.

Борьба была ожесточенной, с переменным успехом, пока подоспело подкрепление и не была пущена в дело наша авиация. Задача по освобождению Пиисари, а затем и других островов Бьеркского архипелага все же была выполнена. А это, помимо изгнания противника, открывало нашему флоту возможность пользоваться шхерным, так называемым стратегическим, фарватером, который тянется вдоль финских шхер до самого выхода в Балтийское море. Он меньше других районов был минирован, поскольку всю войну это была главная, наименее уязвимая коммуникация противника.

О том, что было дальше, автор может рассказать, основываясь на своих собственных наблюдениях, поскольку ему довелось при сем присутствовать...

С освобождением островов Бьеркского архипелага было сказано лишь первое слово. Теперь предстояло освободить острова Выборгского залива, занимавшие ключевые позиции: Тейкарсаари, Суоиионсаари и Равенсаари. После их взятия, по меткому определению В. Ф. Трибуца, «распахивались ворота», позволяя освобождать другие острова и превращать их в своеобразные «пролеты моста» к северному берегу Выборгского залива. Но финны учли недавние уроки боев и усилили противодесантную оборону окопами, траншеями, пулеметными гнездами, артиллерийскими и минометными батареями, выставив множество мин на подходах к этим трем островам. Кроме всего прочего, в шхерных базах находились корабли разных классов, начиная с эскадренных миноносцев и до подводных лодок и торпедных катеров. Так в общих чертах складывалась обстановка, заставившая командующего флотом страховать высадку десанта с учетом самых неожиданных осложнений.

На этот раз флот взаимодействовал с 59-й армией Ленинградского фронта. Когда Трибуц прибыл в Кайсалахти на командный пункт генерал-лейтенанта И. Т. Коровникова, то командарм первым долгом спросил, чем он, адмирал, располагает. Владимир Филиппович стал перечислять: триста бомбардировщиков и штурмовиков, морские бронекатера с танковыми башнями, артиллерийские бронированные катера-«охотники», торпедные катера и, разумеется, десантные суда. Видимо, это произвело на генерала впечатление, ибо, как свидетельствует адмирал, Коровников сказал: «Солидно, солидно...»

Теперь позволю себе маленькое отступление. Накануне начала операции мне было поручено связаться с В. Ф. Трибуцем, быть на его КП, соответственно осветить это событие. Признаться, я огорчился, позвонив в штаб флота и узнав, что командующий уже там.

Приехав в Койвисто, я почувствовал близость грозы. Как стало известно, была пробная высадка на Тейкарсаари, она не увенчалась успехом, противник успел собрать все силы в кулак и обрушить их на десантников, те вынуждены были отступить. Теперь предстояла новая фаза боев.

В. Ф. Трибуца я нашел на мысе полуострова Пулсниеми, В защитном комбинезоне, с биноклем на груди, казалось, в нем ничего морского и тем более адмиральского, он ничем не отличался от десантников, которых я видел во время посадки на суда. Эту поляну, с которой просматривался Выборгский залив, командным пунктом можно назвать условно. Никакой особой защиты здесь не было.

Трибуц расположился за гигантским гранитным валуном выше человеческого роста. И ничего, кроме карт и телефонов, вокруг него не было.

В нескольких десятках метров отсюда, в землянке, располагался штаб Кронштадтского морского оборонительного района, откуда отдавались команды на корабли. Рядом с нами, чуть впереди, — это я потом уже обнаружил, — стояла артиллерийская батарея, пушки, замаскированные ветками, и солдаты возле своих детищ в ожидании команды открыть огонь.

Поначалу была тишина, голубое небо, тихое, ни малейшего шороха воды — этакая странная идиллия. Только слышался глухой отрывистый и всегда повелительный голос адмирала:

— Михаил Иванович, скоро концерт начнется? Это было обращение к командующему авиацией генералу М. И. Самохину.

Должно быть, Самохин ответил положительно, потому что Владимир Филиппович довольно улыбнулся:

— Ну очень хорошо. Я так и знал!

Долго велись переговоры с Раллем насчет того, чтобы иметь в резерве корабли на случай необходимой помощи. Ралля адмирал называл на «вы» с особой почтительностью и уважением. Он был старше Трибуца, воспитал не одно поколение моряков, считался одним из крупных специалистов на флоте, был ценим и уважаем. Впоследствии, в трудах адмирала Трибуца, мы найдем и такое признание: «Мнение Юрия Федоровича (Ралля. — Н. М.) было для меня всегда ценно. Я привык прислушиваться к его умным советам еще тогда, когда он был начальником штаба флота».

В последние часы и даже минуты адмирал поддерживал связь по телефону со своими подчиненными, в том числе с артиллеристами дальнобойных пушек, прикативших из Ленинграда на платформах, что называется, своим ходом.

Десанты должны были высаживаться одновременно на всех трех островах. А на тот случай, если противник попытается ввести в бой свои морские силы, стояли в готовности наши торпедные катера отряда прикрытия, ими командовал капитан второго ранга И. М. Зайдулин.

Адмирал еще раз убедился, что все на своих местах, все находится в полной готовности.

Еще какое-то короткое время можно было наслаждаться тишиной, хотя катера и десантные тендера с людьми и техникой уже двигались, держа курс на острова, противник их не обнаружил. Но вот в какой-то миг в небе появились наши штурмовики и бомбардировщики, они пронеслись над нами, и буквально через минуту-две донеслись громы взрывов бомб. Даже без бинокля отчетливо виделись столбы густого черного дыма, взлетевшие над островом Теркарсаари, что был самым ближним к нам...

Адмирал, не отрываясь от бинокля, долго и сосредоточенно рассматривал, что там впереди. Вскоре над водой поплыло облако дыма — это катера-дымозавесчики под командованием лихого Николая Николаевича Амель-ко сделали свое дело. Воздух наполнился гулом самолетов, громом артиллерии, взрывами на острове и тарахтением моторов, тендеров и бронекатеров. Противник не дремал. Его батареи открыли ураганный огонь. Несколько снарядов взорвались поблизости от валунов, и тогда член Военного совета А. Д. Вербицкий крикнул нам: «Ложитесь, дураков осколки любят». Обстрел еще не кончился, как пришло известие, что шоферы командующего и члена Военного совета ранены, им оказана помощь.

В. Ф. Трибуц снова поднялся и припал глазами к линзам бинокля. В какой-то миг впереди на воде очень отчетливо мелькнули одна за другой огненные вспышки — и в небо поплыли черные дымы. «Ай, ай... Какая беда! — воскликнул Трибуц с душевной болью и, волнуясь, добавил: — Вероятно, подорвались на минах».

Увы, его догадка оправдалась: два бронекатера взорвались и тут же пошли ко дну с командами, вместе с ними погиб и командир отряда капитан второго ранга В. Н. Герасимов.

Приходили донесения о том, что на все три острова наши войска высадились и ведут бой, никто особой радости не проявил, настроение было омрачено гибелью двух боевых кораблей.

Адмирал Трибуц продолжал управлять боем, поминутно ему передавали телефонную трубку, то докладывали с КП авиации или артиллеристы, не прекращавшие обстреливать острова, вести дуэль с батареями противника и даже после высадки десанта поддерживать его продвижение в глубь островов.

В этот день два острова были очищены от противника. Но тот, что лежал перед нашими глазами, — Тейкарсаари — так-таки упорно сопротивлялся. Финны бросили туда подкрепления и оттесняли наших десантников к воде.

Адмирал говорил по телефону с командармом Коровниковым:

— На Тейкарсаари плохо. Их могут сбросить в воду. Необходимы подкрепления.

— Знаю, товарищ адмирал, и принимаю меры...

Действительно, вскоре Ралль доложил, что прибыло пополнение и корабли выходят на подмогу.

Наращивание сил шло с нашей стороны и еще быстрее, стремительнее — со стороны противника. Положение создавалось критическое. И опять Трибуц держал совет с Коровниковым. Тот сказал:

— Войска у меня больше нет. Остались танки. Но ведь ваши суда-малютки пойдут с ними по-топорному на дно.

— Не пойдут! — решительно заявил Трибуц. — Давайте танки в гавань, за переправу отвечаю я.

На том и решили. Тут, как часто бывает в таких случаях, снова вступал в действие фактор времени. Перевес был на стороне противника, и наши держались из последних сил.

Времени на то, чтобы с кем-то посоветоваться о переправе танков, не оставалось. И, видимо, даже не требовалось. У адмирала молниеносно возникла мысль спаривать по два тендера и грузить на них танк. Он отдал приказание готовить плавсредства. А тем временем подошли танки. Они были переправлены, и это помогло прорвать оборону противника, и продвижение наших войск в глубь острова продолжалось...

Тендера с танками шли и шли на поддержку нашим войскам. Но этого мало. Адмирал не был уверен, что появление танков может коренным образом изменить обстановку, и потому он, уже в который раз, звонил командующему авиацией генералу Самохину:

— Михаил Иванович! Пошли сейчас бомбардировщики и штурмовики, пусть снова прочешут плацдарм и откроют путь танкам и пехоте.

— Будет сделано! — отвечал Самохин.

Прошло несколько минут, и он доложил, что самолеты уже в воздухе.

На протяжении целого дня бомбардировщики, штурмовики, прикрываемые истребителями, тучами проносились у нас над головой, и, как в кино, без всяких биноклей можно было наблюдать их появление над Тейкарсаари, слышать взрывы бомб, гулкие пушечные очереди, взрывы эресов самолетов-штурмовиков, что шли над лесом над самыми деревьями, прочесывая войска противника, который был основательно измотан, но все еще удерживал свои позиции.

Однако попытка противника подбросить подкрепление не увенчалась успехом. Морские силы его были атакованы авиацией, торпедными катерами и, неся потери, вынуждены были убраться восвояси.

Вечером поступило донесение, что Тейкарсаари полностью в наших руках.

Так завершилось наступление, стоившее адмиралу колоссального нервного напряжения.

Когда бои закончились, я спросил командующего:

— Как вы оцениваете операцию?

— Как очень тяжелую, но поучительную, — коротко заявил он. — Надо отдать должное противнику, он проявил исключительное упорство, преподал нам урок, который, надеюсь, в будущем не повторится.

Вскоре многие участники этих тяжелых боев были награждены. И среди них капитан третьего ранга Николай Николаевич Амелько, храбрый воин, на своем маленьком катерке находившийся под прицельным огнем противника. И на этот раз его выручило умелое, просто виртуозное маневрирование... Из рук командующего флотом он получил награду, считавшуюся очень почетной среди моряков, — орден великого русского флотоводца П. С. Нахимова за номером шесть...

Жизнь шла своим чередом...

В те дни суда противника, поврежденные у Тейкарсаари, отошли и укрылись в финском порту Котка. Адмирал беспокоился, считал, что необходимо вести непрерывную разведку, знать, какие там боевые средства и в какой мере они могут угрожать флоту. По его приказанию велась воздушная разведка, и все, что обнаружили летчики, немедленно докладывалось командующему. После одного из таких полетов Самохин позвонил и сообщил очень важную новость: «В порт Котка прибыл «Вайнемайнен». Это была сенсация. За броненосцем береговой обороны наши летчики усиленно охотились еще в тридцать девятом году.

Не было двух мнений — его надо потопить. Притом срочно, пока он не ушел в шхеры, там его трудно найти.

Штаб авиации торопился сделать необходимый расчет и быстрее послать самолеты. Но торопливость обернулась своей обратной стороной. Первый вылет оказался безрезультатным: корабль не был обнаружен. Затем ясные дни сменились хмурыми. Тут уж было время все как следует обдумать, отобрать наиболее опытных летчиков. Назвали имя летчика В. И. Ракова.

— Я думаю, Раков справится, — согласился адмирал, имея в виду командира полка пикирующих бомбардировщиков.

Спустя много лет мы узнали, почему В. Ф. Трибуц так решительно поддержал кандидатуру Ракова.

Я привел эти строки для характеристики адмирала, который знал своих моряков, летчиков. И не только по фамилии...

А что касается операции, то она увенчалась полным успехом. Пикирующие бомбардировщики В. И. Ракова вместе с торпедоносцами другого такого же аса И. Н. Пономаренко пустили броненосец на дно. Правда, потом, при сличении снимков, выяснилось, что это не «Вайнемайнен», а крейсер ПВО «Ниобе». Маленькое недоразумение, только и всего.

Вскоре за эту операцию здравствующий поныне Василий Иванович Раков получил вторую Золотую Звезду, летчик-торпедоносец Пономаренко стал кавалером Золотой Звезды Героя...

Флаг адмирала

Ладога!.. Слово это овеяно легендами, начиная с древних времен зарождения бурного озера-моря, как писал некий валаамский инок:

Бурная, своенравная Ладога, защитница и кормилица великого города на Неве! Неувядающая слава пришла к ней в годы войны. При одном ее упоминании всплывает в памяти «дорога жизни», скованная льдами зимой, суровая и штормовая весной и осенью. И почти круглый год там велись бои на воде и в воздухе.

Не счесть, как часто бывал здесь командующий флотом В. Ф. Трибуц. Он то летел через Ладогу на самолете, то в бурную погоду шел на корабле или в 1943 году в декабрьскую стужу пробивался по фарватеру на канонерской лодке «Нора». Корабль затирало во льдах. Он отходил назад, делал разбег и с трудом пробивался метр за метром, кроша лед. В тот раз из-за крепкого припая даже не удалось подойти к причалу и взять на борт ответственных военных, в том числе Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова. Они по льду добрались до трапа корабля.

За ходом перевозок внимательно следил и Военный совет Ленинградского фронта. И даже с наступлением ледостава, когда по озеру пошли машины с грузом, он потребовал: «Продолжать до последней возможности перевозки грузов канлодками и транспортами из Новой Ладоги в Осиновец и обратно. Рейсы организовывать совместными распоряжениями начальника тыла фронта генерал-майора интендантской службы тов. Лагунова и командующего КБФ адмирала тов. Трибуца»{10}.

— Что на Ладоге? — был одним из первых вопросов В. Ф. Трибуца, когда утром ему докладывалась оперативная обстановка.

Он знал: положение на Ладоге устойчивое. Эта уверенность объяснялась тем, что в самые критические дни битвы за Ленинград Балтика послала на Ладогу своих храбрых и умелых воинов. А командующим флотилией назначили Виктора Сергеевича Черокова, человека удивительного во многих отношениях, совмещавшего в себе, казалось бы, несовместимое: знания, боевой опыт, высокую требовательность и вместе с тем мягкость характера и тонкую интеллигентность.

Быть может, этим и объясняется высокий авторитет, каким он пользовался среди моряков. Служить с ним считали большой честью. Каждое его слово ценилось, как говорится, на вес золота...

Во флотилию входили боевые корабли и суда Балтех-флота, на которые установили пушки. И суда стали канонерскими лодками, и озерные речные буксиры, и катера, и тендера, и мелочь всякая... А всем этим разнокалиберным хозяйством командовал капитан первого ранга, впоследствии контр-адмирал В. С. Чероков. Этими силами велись бои с противником и выполнялись крупные задачи по перевозке грузов и эвакуации ленинградцев. Авиация Балтийского флота надежно прикрывала Ладогу с воздуха.

Летчики В. Голубев, Л. Белоусов, Г. Костылев, М. Ефимов, И. Каберов, Г. Цокалаев и другие балтийские асы из авиабригады Героя Советского Союза И. Романенко (ныне он генерал-лейтенант в отставке) только в 1941 году уничтожили в жарких боях над озером десятки вражеских бомбардировщиков и истребителей.

Многие попытки немцев и финнов опрокинуть нашу оборону вдоль Ладожского озера, соединиться и образовать второе блокадное кольцо разбивались о стойкость моряков нашей Ладожской военной флотилии и частей Красной Армии.

И в самые важные, самые опасные моменты командующий флотом оказывался на месте. Так было и в тот хмурый осенний день 22 октября 1942 года. На рассвете он вместе с командующим ВВС генералом Самохиным прибыл на Ладогу, словно чувствовал что-то недоброе. В Осиновце их встретил В. С. Чероков. Все трое пришли в штаб базы. И тут раздался телефонный звонок. Начальник штаба Ладожской флотилии капитан первого ранга С. В. Кудрявцев доложил о появлении десанта противника на подходе к острову Сухо.

Можно понять тревогу, охватившую командующего флотом. Остров Сухо — часовой на пути нашей большой судоходной трассы, охраняет «дорогу жизни». И, конечно же, комфлотом понимал, что значит, если противнику удастся занять остров и поставить там артиллерию, став хозяином положения.

Тут же принимается первое решение: поднять авиацию и во взаимодействии с кораблями флотилии наносить по вражеским кораблям бомбоштурмовые удары.

— В Новую Ладогу! — сказал В. Ф. Трибуц. И, надев реглан, вместе со своими спутниками спешил к пирсу. Там в готовности стоял малый «охотник». Включили моторы. Катер вырвался из гавани и полным ходом устремился на простор озера.

Командующий флотом не замечал ни пронзительного ветра, ни разгулявшихся волн, бросавших катер, как скорлупку. Вероятно, ему хотелось ускорить бег времени: каждая минута пути казалась томительно долгой, изнурительной...

А в это самое время там, у острова Сухо, разыгрались крупные события. Низкая облачность и туманная дымка, нависшая над водой, помогли противнику использовать фактор внезапности.

Маленький островок размером всего шестьдесят на девяносто метров. И земли-то там нет, одни камни и маяк, а вокруг маяка стояли орудия. И вот ранним, утром сигнальщик доложил о появлении кораблей противника. У берега прогрохотал первый взрыв вражеского снаряда. Весь личный состав поднялся по тревоге и занял свои места у орудий, пулеметов. Комендоры разбежались по боевому расписанию. А корабли противника приближались к острову. Обладая более чем десятикратным превосходством, они вели ураганный огонь. Батарея Сухо под командованием Гусева тоже ощерилась огнем. Ко всем бедам тут появились еще и немецкие «юнкерсы», и на островок посыпались бомбы. Загорелись маячные пристройки, маяк был изрешечен осколками снарядов, выбывали из строя защитники острова. Трижды раненный командир батареи продолжал управлять боем...

Трибуц, Чероков и Самохин, прибыв на КП флотилии в Новой Ладоге, сразу включились в боевую жизнь, взяв бразды правления в свои руки. Чероков получал донесения с озера. Поскольку рация в самом начале боя вышла из строя, все, что происходило на озере, докладывали по радио с двух наших дозорных кораблей, находившихся поблизости. Трибуц читал радиограммы и быстро принимал решения, нацеливая на врага корабли и авиацию. Все было поставлено на ноги...

А по радио приходили тревожные вести о налетах вражеской авиации.

И, наконец, самое устрашающее: «Корабли и катера противника подходят к берегу».

А это означало, что вот-вот высадится десант.

Так оно и случилось. Когда некоторые защитники острова были убиты и ранены, нащупав бреши в нашей обороне, противнику удалось высадиться, захватить два орудийных дворика из трех, но с появлением наших кораблей и авиации противник понял, что ему не решить поставленную задачу, и принял решение отходить... Но за ним уже с другой, слабо защищенной стороны острова высадилась новая группа немцев, пытавшихся зацепиться за берег. Между тем защитники острова, еще державшиеся на ногах, бросились с яростью на врагов, дело доходило до рукопашных схваток...

Каким бы сильным, волевым ни был командующий, он прежде всего человек. И можно представить его состояние. Вскоре кризис миновал. Из донесений следовало, что подошли наши корабли, открыли огонь по отходившим судам противника, но главную роль сыграла авиация: истребители вступали в бой с немецкой авиацией, а штурмовики и бомбардировщики обрушились на десантные силы врага. На помощь подоспели также самолеты Ленинградского и Карельского фронтов...

В. С. Чероков вспоминает, сколь четким было управление всей этой массой боевых средств, обрушившихся на противника:

— На флагманский командный пункт стекались донесения, уточнявшие действия сил, развернутых в озере, об обстановке в районе острова, о состоянии, степени готовности кораблей, высвобождающихся от перевозок, о кораблях, уже подходивших к месту боя. Из донесений было ясно, что первая попытка противника высадить десант и захватить остров отражена. Нам оставалось прилагать все усилия, чтобы закрепить и развить этот успех.

И, как говорится, цель оправдывала средства. Второй десант был также отражен и, теряя на ходу убитых и раненых, откатился на исходные позиции...

Но и после этого перед командованием флота была не менее важная задача: наносить удары по кораблям противника на отходе. И на это командующий бросил все наличные силы. Поскольку наши корабли обладали большей скоростью хода, они были устремлены на преследование отходившего противника, вели огонь на предельных дистанциях, авиация же наносила удары с воздуха. Так было задумано. Так оно и получилось. Катера первыми завязали бой, пользуясь способностью лавировать, помноженной на искусство маневрирования командиров, катера сумели устроить противнику своеобразную ловушку, сковав его до подхода наших крупных кораблей. Весь день продолжался бой. Морские силы Ладоги преследовали отходившего противника, ведя огонь на предельных дистанциях, нанося врагу потери.

Так плачевно для немцев завершилась попытка овладеть ключевой позицией в Ладожском озере.

На другое утро Совинформбюро сообщило:

Трибуц и Чероков встречали тральщик ТЩ-100, доставивший раненых в Новую Ладогу. Они слушали их рассказы, просто, душевно благодарили за мужество, видели бледные обескровленные лица, но в глазах каждого можно было прочесть: «Нам туго пришлось, а все-таки мы победили». Комфлотом осмотрел корабль с пробоинами, следами осколков и орудия с обгоревшей краской на стволах — свидетельство того, какой тяжелой ценой досталась победа...

Когда раненые были отправлены в госпиталь, Трибуц и Чероков вернулись на КП. Еще не прошло первое возбуждение после такой короткой по времени, но полной напряжения боевой страды. Еще продолжался оживленный обмен мнениями, как действовали катера, канонерские лодки и авиация флота и двух фронтов, вылетавшая на помощь морякам-ладожанам. В ходе обсуждения намечались и общие выводы боя на Сухо, четко сформулированные В. С. Чероковым в том смысле, что было ошибкой — командный пункт батареи и радиостанцию расположить возле маячного здания. Можно было ожидать, что враг весь огонь сосредоточит по маяку — самому приметному ориентиру. Одновременно со строительством батареи следовало форсировать инженерные сооружения. Ведь если бы имелись капониры, надежные укрытия, заграждения, островок мог оказаться недоступным для вражеского десанта...

— Справедливо! — заметил Трибуц и отдал распоряжение теперь же, по горячим следам событий, исправить все недостатки обороны.

— А еще у нас слабина с разведкой, — признался Чероков. — Озеро, сами знаете, мгла, туманы. Противник может и впредь использовать внезапность. Нам бы что предпринять в этом плане...

Трибуц задумался:

— Что предпринять? Может, прислать вам подводные лодки? — загадочно произнес он.

Все заулыбались, приняв это за шутку. Но комфло-том продолжал серьезно и убедительно:

— Могу вам выделить «малютки». Погрузим их на платформы и подгоним к озеру. Приготовьте слип.

— Это было бы здорово! — обрадовался Чероков.

— А раз здорово, то мы так и сделаем...

Они снова вернулись к разговору о прошедшем бое.

При некоторых недостатках и упущениях все же он показал высокую организованность и боеспособность моряков Ладожской флотилии. Впрочем, так оценил эту операцию и буржуазный историк войны на море Ю. Майстер:

Чтобы завершить Ладожскую эпопею, немного забегая вперед, отметим, что через полтора года — в июне 1944 года — история с десантом повторилась. Только на сей раз в обратном порядке. Не немцы, а ладожане готовились высаживаться на берег, занятый противником.

И в канун событий, о которых пойдет речь, В. Ф. Трибуц прилетел в Новую Ладогу. Как обычно, его встречал командующий флотилией. Сев в машину, по дороге на КП Трибуц спросил:

— Ну что слышно? Как противник?

— Пока тихо. Мы ведем непрерывную разведку. Пустили в дело подводные лодки. Они под перископом подошли к берегу и сфотографировали район высадки. Ценные аэрофотосъемки сделали летчики...

Услышав о подводных лодках, Трибуц оживился:

— Значит, пригодились?

— Очень даже пригодились. Им легко соблюсти элемент скрытности, высаживают в тыл противника разведгруппу, потом в условленное время снимают их и доставляют в базу...

И хотя В. Ф. Трибуц ежедневно получал сводки и был в курсе жизни Ладожской флотилии, приятно было услышать, что подводные лодки, по его мысли переброшенные с Балтики, пришлись кстати...

На командном пункте разговор продолжался. Оперативная карта, висевшая на стене под белой занавеской, была итогом трудов и бессонных ночей штаба Ладожской флотилии и начальника штаба — знающего и энергичного капитана первого ранга А. В. Крученых, прошедшего первую боевую школу еще в Испании. На карту была нанесена обстановка района высадки, наступления, расстановка сил наших и противника и многое другое...

Виктор Сергеевич Чероков, взяв в руки указку, докладывал свое решение. Для высадки десанта он выбрал место в районе озера Линдая, вблизи устья реки Тулокса.

Трибуц, подойдя ближе к карте и рассматривая ее, поинтересовался:

— Почему именно этот район?

— Недалеко проходит важная коммуникация противника — железная и шоссейная дороги. Захватив их, мы лишим противника возможности подвозить подкрепления, — объяснил Чероков. — А кроме того, тут озеро, болота. Мать-природа, словно по особому заказу, создала удобный рубеж для обороны десанта, если противник попытается предпринять контратаки. Вот здесь мы захватим плацдарм, — Чероков провел указкой по заштрихованному пятачку, — и удерживаем его до подхода следующих эшелонов.

— А для самой высадки место удобное?

— Так точно! Песчаный пляж. Нет валунов, подводных камней. Катера и тендера смогут подходить прямо к берегу.

Чероков доложил, что проведены специальные занятия с командирами подразделений и кораблей, включая тренировки на реке Волхов, когда десантники совершали посадку на суда и неподалеку высаживались на необорудованный берег.

Трибуц молча продолжал рассматривать карту, изучал оперативные документы. И, очевидно поняв, что операция разработана по всем правилам военно-морского искусства, спросил:

— Какие еще проблемы волнуют командующего флотилией?

— Авиация! — заявил Чероков. — На переходе, в районе высадки и во время боевых действий нас нужно прикрыть с воздуха. Прошу дать указание командиру истребительного полка подполковнику Павлову.

В. Ф. Трибуц приказал вызвать Павлова на КП, благо он находился здесь же, в Новой Ладоге, недалеко от штаба флотилии. И когда тот явился, комфлотом сразу спросил, готов ли он обеспечить прикрытие десанта. Павлов заявил: да, готов, при условии, что его полк будет пополнен самолетами. Тут же состоялся разговор с командующим ВВС, и все вопросы насчет прикрытия десанта с воздуха были решены.

Командующему флотом хотелось заслушать непосредственных исполнителей — командиров, отвечающих за высадку десанта, огневую поддержку, подвоз боеприпасов и питания, увидеть корабли, что пойдут в операцию, — транспорты, канонерские лодки, сторожевые, торпедные и бронекатера, буксиры, тендера... Когда выяснилось, что боезапас собираются взять из расчета двух-трех боекомплектов, адмирал решительно заявил: «Берите больше! Грузите на суда столько, сколько можете. Надо учитывать, что какую-то часть противник может потопить...»

Кто-кто, а уж Владимир Филиппович знал по личному опыту, что одно дело планы, расчеты в штабах, на картах, другое — боевая реальность. В ходе операции могут возникнуть самые неожиданные ситуации, все надо предусмотреть. Если десант встретит сильное сопротивление и не сможет соединиться с войсками 7-й армии Карельского фронта, ведущей наступление по сухопутью, тогда надо иметь наготове подкрепления. И он приказал держать резервы. А еще беспокоили его мины. Что, если здесь так же, как на Балтике, противник сумеет минировать подходы к берегу? И на этот случай было решено включить в операцию катерные тральщики.

И, конечно, главное — люди. Их надо было вооружить знаниями и мужеством.

Беседы В. Ф. Трибуца с начальником политотдела флотилии И. С. Петровым и политработниками на кораблях сводились к тому, что надо правильно расставить силы, особенно коммунистов и комсомольцев, и вести политработу не только накануне боя, но и в ходе самой операции.

21 июня 1944 года войска Карельского фронта перешли в наступление, завязав тяжелые бои. Вот тут-то и потребовалось отвлечь силы и внимание противника. Командующий фронтом генерал армии К. А. Мерецков назначил высадку десанта на рассвете 23 июня.

К тому времени корабли стояли в готовности с десантом на борту, готовились проводить очередную тренировку, подводные лодки «малютки», предусмотрительно переведенные с Балтики на Ладогу, прикрывали переход со стороны озера.

Несколько позже из Новой Ладоги вырвался и пошел вдогонку за кораблями «морской охотник» под флагом командующего флотом В. Ф. Трибуца.

Корабли артиллерийской поддержки открыли огонь. Появилась наша авиация. На берегу взрывались бомбы. Плацдарм обработали основательно. На глазах у командующего флотом высадился первый бросок десанта, за ним еще и еще. С каждой минутой сопротивление противной стороны становилось все более ожесточенным. Враг вел ответный огонь. И катер В. Ф. Трибуца оказался в центре боя.

И только когда десант закрепился и наметился явный успех, В. Ф. Трибуц отправился обратно в Новую Ладогу на. командный пункт флотилии, куда стекалась информация с озера и с сухопутного фронта, где была связь со штабом фронта и генералом Мерецковым.

Все пять суток (пять вместо намечавшихся двух-трех!) противник продолжал сопротивление, переходил в контратаки, пытаясь сбросить десант в воду. Особенна осложнилось положение ладожан, когда разразился сильнейший шторм: волны вдребезги разбили причалы, мелкие суденышки становились на бакштов, крупные корабли едва удерживались на якорях. Трудно было морякам перебрасывать подкрепление, доставлять боеприпасы, эвакуировать раненых.

Все перенесли, выдержали, выстояли ладожане. «Бить врага до полной победы!» — был девиз каждого в сердце и на устах. Противник, бросая технику, отступал по лесным дорогам и тропам северо-восточнее плацдарма. Войска продолжали наступать на север, а корабли флотилии поддерживали их огнем вдоль берега, пока наши солдаты не вышли на Государственную границу СССР.

На этом, в основном, и закончилась целая эпопея в жизни Ладожской военной флотилии. Она по достоинству стала Краснознаменной. И оба командующих: флотом — В. Ф. Трибуц и флотилией — В. С. Чероков — наверняка чувствовали себя именинниками. В общей победе была немалая доля их ума и флотоводческого таланта...»

Маленькая хитрость и большой улов

Следующие боевые шаги флота... Какими они должны быть? Куда устремлены? Эти и подобные им вопросы в 1944 году занимали командующего Балтийским флотом. Он понимал, что моряки рвались на просторы моря.

— Но прежде надо протралить фарватеры, — говорил В. Ф. Трибуц на Военном совете. — Открыть надежные и безопасные пути, и тогда флот пойдет в наступление...

Финский залив и впрямь кишмя кишел минами, «суп с клецками» — шутили моряки. Густые минные заграждения выставил противник, мины были поставлены с интервалами тридцать — тридцать пять метров. И, казалось, куда ни повернешь, смерть подстерегает при каждом обороте винта. Противник понимал, что в первую очередь пойдут в море малые корабли — «москитный флот». И потому, кроме всего, что было уже известно, теперь появились коварные мины-ловушки, рассчитанные на уничтожение именно кораблей с небольшой осадкой.

Как принято говорить на флоте, противник давал все новые и новые вводные задачи, используя мины в различных хитроумных комбинациях. «Вводные» моряки решали по всем правилам военно-морского искусства. Методика борьбы с минной опасностью разрабатывалась под непосредственным руководством Владимира Филипповича и не раз изменялась в зависимости от обстановки. Все предложения специалистов, подобных многоопытному балтийскому минеру Павлу Яковлевичу Вольскому, детально обсуждались. Одни принимались, другие адмирал считал несостоятельными, и в этом случае его слово было решающим. Больше всего занимались организацией траления и непрерывным совершенствованием тральных средств. Были пущены в ход электромагнитные тралы, тралбаржи, бомбометание с кораблей. Часто после взрыва глубинной бомбы прокатывался в десятки раз более мощный взрыв мины — и над морем поднимался водяной столб.

На том самом Военном совете были утверждены будущие фарватеры. Этими путями вскоре и пошли балтийские тральщики под командованием великолепных мастеров боевого траления Ф. Е. Пахольчука, Ф. Б. Мудрака, В. К. Кимаева и еще многих, пошли десятки кораблей разных типов, вплоть до маленьких катеров «каэмок». Наши тральцы называли по-разному, и больше всего «пахарями моря». Да, на их долю выпал самый тяжкий и, прямо скажем, опасный труд. Многиэ моряки заплатили самой дорогой ценой — ценой своей жизни за то, чтобы открыть Балтийскому флоту путь на большую воду...

В один из этих дней я, военный корреспондент, наведался в штаб флота, чтобы сориентироваться в обстановке и узнать, куда направить свои стопы. То было утром, зашел в кабинет командующего, он был один, сидел в кресле с усталым посеревшим лицом. Протянул руку и своим обычно звучным сильным голосом сказал: «Самая последняя новость для прессы: Финляндия выходит из войны. Нам приказано прекратить боевые действия против финнов».

И вскоре по всем постам нашего воздушного оповещения пронеслась весть о том, что в полдень в таких-то небесных координатах через Финский залив пролетит самолет с господином Паасикиви, направляющимся по указанию правительства Финляндии в Москву для переговоров с Советским правительством. В назначенный час мы долго стояли на берегу в ожидании самолета. Наконец донесся глухой рокот моторов, и чуть стороной проплыл пассажирский самолет, охраняемый нашими истребителями. В эту пору Финляндия вышла из войны.

Забегая вперед, отметим, что гитлеровцы, ошеломленные таким поворотом событий, задумали крупную провокацию по отношению к своим бывшим союзникам: в ночь на 15 сентября наш флот был приведен в состояние боевой готовности. В кабинете командующего не угасала жизнь. Теперь начинались совместные действия с бывшим противником — финнами. В эту ночь немцы высадили десант на остров Гогланд, надеясь выбить оттуда финнов и удержать в своих руках ключевую позицию. Финский гарнизон наотрез отказался капитулировать. Начался долгий бой...

Адмирал Трибуц принял решение послать авиацию.

В самый решающий момент над Гогландом появились самолеты. Они налетали одна волна за другой, бомбили и штурмовали немецкие корабли. Бой продолжался много часов, наращивались силы с той и другой стороны, И все это время адмирал держал руку на пульсе событий, получая донесения от летчиков, руководил боевыми действиями. В итоге немецкие атаки были отбиты. Транспорт — шесть десантных барж, моторная шхуна, буксир и другие более мелкие гитлеровские суда — авиация пустила на дно. Немцы отступили, а те, что выбрались на берег, попали в плен к финнам. Это был первый, очень верный шаг на пути к нормализации отношений с бывшим нашим противником.

Утратив многие свои морские позиции, гитлеровцы продолжали вести минную войну, особенно в районе Луж-ской военно-морской базы, куда входили Лужская губа, Нарвский залив и подходы к ним. Мины были едва ли не единственным способом сковать наши силы, не пропустить наши корабли вперед, на запад, где полным ходом продолжалось наступление Советской Армии.

Теперь Нарвский залив стал ареной борьбы. С нашей стороны там действовали преимущественно мелкие корабли-тральщики, торпедные катера да авиация. Немцы же вводили в бой новые миноносцы, они ставили мины, обстреливали берег, угрожали легким силам нашего флота, который не мог с ними тягаться по мощи огня.

«Вперед, на большую воду!» — таким призывом заканчивались в ту пору все выступления командующего перед моряками, и эти же слова не сходили со страниц газет, — они имели силу приказа.

И то событие, о котором будет сейчас рассказано, было как бы живым откликом моряков на призыв балтийского адмирала. Дело теперь происходило в северной части Финского залива, в проливе Бьерке-Зунд. Как обычно, катера находились в дозоре. Один из них МО-105 лежал в дрейфе, и моряки несли гидроакустическую вахту, прослушивая море. Вскоре — это было время обеда — раздался взрыв и катер был похоронен в толще вод. Уцелело семь человек. Их подняли с воды и определили в госпиталь, остальные погибли...

Подоспевший на помощь другой катер МО-103 старшего лейтенанта Коленко занялся поиском подводных лодок, но до поры до времени ничего не обнаружил. Можно считать, что у Коленко был нюх, как у охотника на дичь. Он оставался в этом районе, продолжая поиск. И под вечер, в летнюю пору, когда солнце еще высоко и его ослепительные лучи отражаются на глади воды, моряки еще одного катера-дымозавесчика, прикрывавшего тральную группу от обстрела, сообщили, что обнаружен перископ и рубка подводной лодки. Коленко устремился в указанном направлении. Сперва акустик установил контакт с неизвестной лодкой, постепенно сближаясь с ней, наконец посыпались глубинные бомбы, и тут же на поверхности воды сперва появились воздушные пузыри, затем последовали новые взрывы бомб — и из подводного царства, как в сказке, всплыли шесть немецких моряков. Вот и все, что стало известно командующему флотом. Событие это, прямо скажем, заставило В. Ф. Трибуца оставить все текущие дела, немедленно послать на место происшествия катер и с нетерпением ждать незваных, а вместе с тем и очень нужных гостей. И вот они в Кронштадте. Адмиралу докладывают:

— Есть командир лодки, есть штурман, остальные — рядовые.

— Давайте сюда командира лодки, — приказал адмирал.

Высокий худощавый немец, в грубой матросской робе, в которую его облачили после купания, в коротких штанах, чуть ниже колена, в тяжелых башмаках, выглядел довольно комично, но это не мешало ему оставаться самим собой — вышколенным воякой. При виде адмиральских погон и золотых нашивок на рукавах он вытянулся и четко доложил. Его спокойное, казалось, лицо выражало готовность принять любую участь, уготовленную судьбой.

Сразу проявился интерес командующего к личности немца, еще больше к вооружению подводной лодки, а также тактическим приемам, которыми пользуются немецкие подводники здесь — в акватории Финского залива.

Впрочем, кое-что о нем было нашей разведке известно. Он начинал карьеру в военно-воздушных силах, бомбил Лондон, Белград, Москву и награжден железными крестами первой и второй степени. Узнав о вступлении в строй новых подводных лодок, он без сожаления расстался с авиацией и, пройдя краткосрочную подготовку, с неба нырнул в морские глубины. Видимо, война была для него средством делать карьеру, добывать славу, получать награды, им двигало честолюбивое сознание, что после победы гитлеровского рейха он пожизненно обеспеченный человек. И все-таки при всем этом он больше всего ценил жизнь. И потому перед лицом советского адмирала не запирался, не хитрил, считая, что это самый верный путь получить снисхождение, сохранить жизнь. Какие перед ними ставились задачи? Ну, разумеется, топить побольше советских кораблей, согласно инструкции «атаковать торпедами все без исключения одиночные советские корабли с дистанции 2 — 3 кабельтовых». И даже катера? Да, это он потопил катер МО-105, доложив Деницу: «30 июля, 12 часов 40 минут. Широта... Долгота... Потоплен русский сторожевой корабль». И на вопрос командующего: «Было ли на лодке секретное оружие?» — ясно и недвусмысленно ответил: «Да, самонаводящиеся акустические торпеды». О, это было важное признание! Едва за пленным закрылась дверь, как В. Ф. Трибуц позвонил по ВЧ в Москву, доложил, какая важная новость, и, полный решимости, заявил:

— Мы хотим срочно поднять лодку и отбуксировать ее в Кронштадт.

Получив разрешение, начал действовать... Встал вопрос: кому поручить охрану района, боевое обеспечение работ по подъему лодки?

— Чернышев! — сразу назвал командующий и пояснил: — Ведь все это будет протекать в сложных условиях, а Чернышеву такое не впервые, у него есть опыт боев с вражескими катерами.

Да, уж за три года войны, подобно Вадиму Чудову, во многих переделках оказывался капитан-лейтенант Игорь Петрович Чернышев — один из немногих балтийских моряков, удостоенных высокой награды, — ордена Александра Невского!

В сорок первом участвовал в Таллинском походе, вылавливал из воды погибающих, затем ходил в дозоры на подступах к Кронштадту, не раз оказывался в центре боевой схватки. В сорок втором, находясь в парном дозоре, его катера сбили четыре фашистских самолета. Доселе небывалый случай! Трибуц вручил командиру звена орден Красного Знамени, а затем долго беседовал с ним и комендорами, выясняя все подробности боя.

И в 1943 году снова встреча с Трибуцем после морского боя, принесшего Чернышеву поистине громкую славу. Он с двумя своими катерами находился в дозоре, и в ночь на 24 мая ему пришлось вести бой против тринадцати вражеских катеров! Всех моряков ранило, тяжело контузило и самого командира звена, но бой был выигран: два вражеских катера потоплено, один поврежден, о чем сообщало Совинформбюро.

Так что И. П. Чернышев был личностью известной. Ему, и только ему, командующий решил доверить дело, которое и впрямь было боевым, поскольку работы по подъему лодки велись днем на виду у противника, не раз приходилось отбивать атаки вражеских катеров, и нз счесть снарядов, выпущенных по катеру Чернышева финскими береговыми батареями.

Поиск лодки не представлял особой трудности, место ее потопления было известно, и глубина там всего тридцать три метра. Положение осложнялось тем, что это было на виду у противника и вражеские береговые батареи то и дело открывали ураганный огонь.

Самые опытные балтийские водолазы во главе с командиром роты подводно-технических работ И. В. Про» хватиловым спускались под воду, обследовали корпус лодки, готовили ее к подъему. Так изо дня в день, пока лодка не была поднята и приведена в Кронштадт.

Тут снова пригодился командир немецкой подлодки. Стараясь доказать, что корабль не заминирован, не подготовлен к взрыву, он первым поднялся на борт лодки, по-хозяйски отдраивал люки, горловины, открывал торпедные аппараты, передавал нашим морякам секретные шифры, коды, помог извлекать шифровальную машину, а затем и акустические торпеды Т-5. Это произвело настоящую сенсацию! И не только в наших военных кругах. Весть о таком событии докатилась до Великобритании, и сам премьер-министр Черчилль попросил Сталина одну из двух захваченных торпед передать английским военным специалистам для изучения и создания защитных средств.

Что ж, из этого не было сделано секрета. Находка балтийских моряков стала достоянием союзников, благодаря чему наверняка спасены жизни многих и многих английских и американских моряков...

Флоту нужно море

Красная Армия вела победоносное наступление, освобождала нашу землю и несла свободу народам Европы, Военный Совет Флота и командующий В. Ф. Трибуц готовились к операции по освобождению Таллина и одновременно глядя вперед видели тот недалекий день, когда огненный вал покатится далеко на запад к Кенигсбергу, Пиллау, Штеттину и другим крупным портам балтийского побережья. Покуда там был противник, эти порты использовались для переброски войск и военных грузов. Стало быть, нарушать вражеские коммуникации — топить корабли было одной из самых неотложных задач, диктовавшихся самим временем...

И по-прежнему самый опасный противник были мины. Так говорил командующий, обращаясь к флотским минерам. Тактика борьбы с минами должна быть более гибкой, искусной, она должна меняться в зависимости от изменений обстановки на море — считал он. Пока мины ставились на разных глубинах и в разных комбинациях, он предложил траление проводить тремя эшелонами кораблей. Сначала катерные тральщики с осадкой тридцать — сорок сантиметров идут как бы по верхнему ярусу, за ними тральщики с осадкой примерно восемьдесят сантиметров, и замыкают более крупные корабли с осадкой до полутора метров.

С легкой руки командующего, новый метод борьбы с минной опасностью получил широкое распространение, и к наступлению наших войск в Эстонии балтийцы уничтожили около тысячи трехсот мин и открыли новые фарватеры.

Однако все началось с авиационного наступления на море. Над Нарвским заливом авиация флота безраздельно господствовала в воздухе, она прикрывала тральщики, прокладывавшие новые фарватеры, наносила удары по немецким кораблям, о чем свидетельствует бывший гитлеровский адмирал Ф. Руге: «Неприятны были повседневные налеты многочисленных воздушных сил, поскольку расстреляв боезапас своих зенитных орудий, германские корабли оказывались беззащитными. В Нарвской бухте при этих налетах было потоплено три тральщика-искателя и два сторожевика, многие другие были повреждены».

Боевые действия авиации, тральщиков, торпедных катеров в Нарвском заливе были лишь прелюдией к освобождению Советской Эстонии, и в частности Таллина, — главной базы флота, потеря которой начиная с сорок первого года была подобна зияющей ране на теле флота.

И вот очередная встреча с маршалом Говоровым. Как обычно, она происходила у карты. Маршал посвящал адмирала в свои планы: на новом этапе войска генерала Федюнинского и в составе армии эстонский корпус будут освобождать свою родную землю. Пространство между Чудским озером и Финским заливом сильно укреплено. Крепкий орешек! Но можно обойти укрепленные полосы, если повести наступление со стороны Чудского озера.

— Вы можете помочь? — без обиняков, в упор спросил маршал.

— Ничего невозможного нет, — ответил Трибуц, хотя знал, что морские силы на Чудском озере самые мизерные по сравнению с тем, что имеет там противник. Стало быть, в спешном порядке придется перебросить бронекатера, десантные тендера, катерные тральщики... Да и того мало. Авиация! И только она может предварительно «навести порядок» на Чудском озере, уничтожить и обезвредить хотя бы часть плавсредств противника. Адмирал попросил на это время не отвлекать морскую авиацию на другие дела.

— Не станем, не станем, — заверил его маршал.

Говорили о переброске войск: куда, сколько, в какие сроки... Трибуц, слушая маршала, делал записи.

Без передышки, не заезжая в штаб флота, он отправился прямо на Чудское озеро. Зеленый вездеход прыгал по тряской дороге, отсчитывая километры, десятки километров. Сидел он рядом с водителем, не сводил глаз с дороги, а в голове роилась мысль о предстоящих событиях: «Быстрее перебросить с Балтики на Чудское озеро малые корабли. Они будут сведены в одну бригаду. Кому поручить командование?» Он перебрал в уме несколько имен и решил: «Больше всего подходит капитан второго ранга А. Ф. Аржавкин. Всю войну на канлодках и катерах. Ему и вершить судьбы флотилии на Чудском озере». Зеленый вездеход мчался на большой скорости, и Трибуц, держа на коленях планшетку с картой, подумал: «Надо же случиться такому совпадению — очутиться в тех самых краях, где в юности начиналась жизнь...»

Если перед глазами тянется шоссе и оно уходит в бесконечную даль и, сидя рядом с шофером, нет других обязанностей, как быть пассажиром, то можно расслабиться, подумать, вспомнить прошлое, отпечатавшееся в сознании, будто миновало с тех пор не четверть века, а все было только вчера. И уличные митинги в Петрограде, в семнадцатом году, из которых очень скоро разгорелось пламя революционной борьбы, даже ураган, подхвативший и молодого паренька, едва успевшего окончить военно-фельдшерскую школу, и тревожные гудки фабрик и заводов, когда враг нацелился на Красный Питер и молодой военфельдшер прямо от Смольного уходил на фронт под Нарву в отряд легендарных матросов Балтики и, наверное, в боях с беляками обретал качества будущего флотоводца.

В тот вечер, когда зеленый вездеход ловко подрулил к домику, в котором жили моряки, командующего встретили капитан второго ранга Александр Федорович Аржавкин и начальник политотдела капитан второго ранга Н. И. Шустров. Оба поначалу насторожились. Чего греха таить, нередко приезд начальства заканчивался «фитилями», как это принято говорить на флоте. Однако в данном случае с первой минуты оба почувствовали атмосферу дружелюбия.

Трибуц рассказал им о встрече с маршалом Говоровым и о больших надеждах, которые он возлагает на моряков Чудского озера. Им предстоит организовать переброску большой массы войск и техники, высаживать десанты в исходный пункт, откуда воины эстонского корпуса пойдут освобождать родную землю. Ближайшая задача — взятие Тарту, а затем движение вперед до самых островов Моонзундского архипелага.

-Слушали командующего внимательно, по карте ходила его указка, где будут сосредоточиваться войска, откуда начнется наступление.

— Нас здорово потрепала немецкая авиация. Часть кораблей нуждается в ремонте, — доложил Аржавкин.

— Знаю, и это предусмотрено. К вам прибудет специальная ремонтная мастерская.

— А кроме того, мы озадачены подвозом горючего, боеприпасов. Ведь вон как далеко от Кронштадта и Ленинграда, — продолжал Аржавкин.

— Маршал Говоров дает нам машины, я сейчас же займусь тем, чтобы вам все перебросили в ближайшие дни.

Командующий продиктовал свое решение на предстоящую операцию и приказал, не теряя времени, приступить к разработке оперативных документов. Под утро он уехал обратно с тем, чтобы вернуться сюда к началу событий.

Не будем подробно рассказывать, как план командования Ленинградского фронта на Чудском озере воплощался в жизнь. Важно, что моряки и на этот раз оправдали надежды маршала Говорова. Летчики Балтики обеспечили полное господство в воздухе и на озере. Огромная масса войск, переброшенных юго-восточнее эстонского города Тарту, прорвала оборону противника и повела успешное наступление. Вскоре над Тарту взвился красный флаг. Это было предвестником окончательного разгрома немецко-фашистских войск в Прибалтике.

Успешные действия моряков на Чудском озере многое определили в дальнейших боях на эстонской земле. 2-я ударная армия генерала Федюнинского, при поддержке авиации, сумела развить успех на Пярну. В это же время устремились к Таллину войска 8-й армии генерала Старикова, оборонявшей город в 1941 году. Балтийские летчики прикрывали морской фланг армии и наносили удары по кораблям, скопившимся в таллинских гаванях.

Настал черед действовать балтийцам со стороны моря. Учитывая сложную минную обстановку, Ставка ВГК приняла решение не вводить в дело крупные корабли. Разумнее было поддержать армию с воздуха и на торпедных катерах высадить десанты в портах, расположенных на подступах к Таллину, а затем и в самой Таллинской гавани.

— Вам предстоит освобождать порты Кунда, Локса и оттуда с десантниками высадиться в Таллинской гавани, — командующий ставил боевую задачу командиру бригады торпедных катеров Григорию Григорьевичу Олейнику, предупредив его: — Решает внезапность. Надо застать противника врасплох, не допустить, чтобы он взорвал причальные стенки и вывез награбленное добро...

Олейник выслушал и только спросил:

— Кого будут высаживать катера — наших или армейцев?

— Лейбовича! — коротко ответил командующий.

И этим все было сказано. Моряки торпедных катеров знали бесстрашного командира батальона морской пехоты А. О. Лейбовича и его бойцов, не раз высаживали их и были с ними в большой дружбе...

Тут позволительно автору вспомнить, как мысль командующего флотом воплощалась в жизнь.

То было в порту Локса, который с ходу захватили десантники. Мы с командиром отряда торпедных катеров А. П. Крючковым сидели в каком-то ветхом деревянном сараюшке на берегу бухты и читали сводку Совинформбюро: «Войска Ленинградского фронта продолжали наступление. Преодолевая сопротивление немцев, наши войска с боями продвинулись вперед и овладели важным узлом дорог, городом Раквере». Эти строчки отгоняли сон, хотелось ускорить бег часовой стрелки, не терпелось дождаться нового дня! Еще бы! Завтра встреча с Таллином!

В памяти навсегда остался медленный, вялый рассвет 22 сентября 1944 года, в небе еще не погасли звезды, а на востоке уже проглянула алая полоса зари. Сигнальная ракета взвилась в небо и точно растаяла. От гула моторов содрогалась вся маленькая гавань.

Торпедные катера с десантниками на борту, вспарывая волны, один за другим вылетали на рейд и занимали свои места в кильватерной колонне. Кажется, только птицы могли угнаться за ними. Волна заливала катера, и автоматчики основательно вымокли. Но до того ли было!

Одно желание владело всеми: скорее увидеть Таллин! Для многих участников освобождения Эстонии это был совсем незнакомый город, но сейчас каждому хотелось прибыть туда первым.

Вдали выступила темная полоса. Все шире расстилалась береговая черта: остроконечные шпили над крышами зданий, густая зелень вдоль широкой полосы Пиритского шоссе.

Мы смотрели счастливыми глазами, хотелось одним взглядом охватить и панораму гавани, и все, что скрывалось за разбитыми кирпичными зданиями, подъемными кранами, беспомощно склонившимися к воде, нефтяными цистернами, объятыми огнем.

Чем глубже в гавань втягивались катера, приближаясь к дымящимся пирсам, тем яснее была картина чудовищных разрушений. Ни одного уцелевшего здания, ни одного элеватора, лишь клубы дыма и густой кирпичной пыли. Из воды торчали носы и кормы потопленных кораблей и самоходных барж.

Первым подходил катер с минерами-разведчиками. Они высаживались, а за ними бойцы с автоматами на изготовку исчезали в клубах густого дыма.

Когда подошел к пирсу последний катер, высадивший десант, командир отряда открыл свой широкий целлулоидный планшет, вынул листок бумаги и набросал короткое донесение: «Боевая задача выполнена. Десант в Таллинском порту высажен без потерь». И тут же радостно воскликнул:

— Ну вот, сбылось! Мы опять в Таллине!

Он, счастливый, оглядывался по сторонам. Да. Для него, ветерана войны, пережившего горечь отступления, это был особо праздничный день.

— А помните, друзья? — обратился он к нам.

Все закивали, хотя далеко не всем довелось увидеть и пережить то, что имел в виду Крючков, — наше горестное отступление в 1941 году...

На следующий день, 23 сентября, В. Ф. Трибуц с группой офицеров штаба прибыл в Таллин. Радостно было командующему вернуться в знакомый кабинет, где проводил он тревожные дни и ночи сорок первого года. Он застал одни голые стены. В тот же час появился длинный широкий стол, стул и телефоны — для начала было достаточно, чтобы ощутить себя в привычной роли. И потекли сюда доклады флагманов, и пошли отсюда устные и письменные приказания командующего.

Одним из первых позвонил из Москвы по ВЧ главнокомандующий Военно-Морскими Силами Н. Г. Кузнецов. Поздравив с возвращением в «родные пенаты», он поинтересовался, как складывается обстановка?

Трибуц доложил о разрушениях в порту и на рейдах, успешных действиях бомбардировщиков и штурмовиков флота, потопивших несколько вражеских транспортов с пустившимися в бегство войсками, и что среди общей разрухи просто чудом уцелели два плавучих дока — они пригодятся для ремонта кораблей. И тут же попросил разрешения у главкома отправиться в Хаапсалу и оттуда сделать попытку «с хода овладеть Моонзундскими островами».

— Добро! — ответил Кузнецов.

Но скажем наперед, благому намерению адмирала не довелось сбыться. Борьба была долгой и затяжной, прежде чем Моонзундские острова снова стали нашими.

Вперед, на запад!

Война была школой. Больше того, своеобразной академией. Адмиралы и офицеры учились управлять событиями, предвидеть и упреждать их. Как раз этого требовала обстановка, сложившаяся после освобождения материковой части Эстонии. Противник перебрался на острова Моонзундского архипелага. Командующему не нужно было смотреть на карту, в уме отчетливо рисовались Моонзундские острова, проливы, бухточки, соседствующие с Рижским заливом. Это был важнейший фланг противника, и единственная возможность замедлить наступление советских войск, удерживать коммуникации, ведущие в Ригу и другие порты, защищать Вентспилс и Лиепаю (Либаву). Короче, последняя возможность еще держаться в Прибалтике... Ясно было, что попытка ворваться на острова «на плечах противника», как кое-кто считал, не увенчается успехом. А между тем суворовское правило «время потерять — все потерять» напоминало о том, что всякое промедление недопустимо, нужно опрокинуть систему обороны противника на островах. И как можно быстрее!

«Если раньше время работало на нас, теперь оно работает против нас», — считал командующий флотом. С этим соглашался и маршал Говоров, торопивший быстрее брать острова.

Но там водные рубежи. Надо высаживать десанты. А катера, тендера и другие плавсредства еще на Чудском озере. Как ни просил, ни требовал Трибуц побыстрее переправить их в Таллин, — ничего не получалось. Отвечали: «Идет перевозка войск и крайне срочных грузов для восстановления народного хозяйства Эстонии». Без средств переправы флот что без рук. В наличии были лишь торпедные катера. Много ли они могут взять на борт войск и техники?! Но что делать? Надо действовать быстро и решительно! Катера так катера, плюс несколько «морских охотников». Получилось нечто вроде флотилии, во главе которой Трибуц поставил контр-адмирала И. Г. Святова.

Последнее совещание происходило в местечке Хаапсалу. Собрались командиры частей, которым предстояло высаживаться, и балтийские моряки — исполнители дерзкого замысла маршала Говорова и адмирала Трибуца. Объяснили обстановку. Назначили срок и время высадки, поставили перед авиацией задачу атаковать боевые корабли и плавсредства фашистов в островных гаванях и бухтах, бомбить порты и пристани, лишить точки опоры противника.

Политико-моральное состояние армейцев и моряков было неизменно высоким, на митингах, партийных и комсомольских собраниях моряки в один голос заявили о своей готовности выполнить приказ.

— Три года назад, уходя с Моонзундских островов и из Таллина, личный состав торпедных катеров дал себе зарок жить, сражаться, чтобы вновь сделать Таллин и всю Эстонию свободными для социалистического строительства, — говорил известный катерник Герой Советского Союза С. А. Осипов. — Прошли тяжелые, полные испытаний годы войны против гитлеровских захватчиков. Но и в трудные минуты мы всегда повторяли: «Мы вернемся и в Таллин и освободим всю Эстонию». Теперь этот час пробил, и мы выполним свой долг!

О моряках торпедных катеров слагались легенды. Командующий флотом называл их «балтийские орлы». Только ветер мог с ними поспорить, когда маленькие кораблики шли в атаку, прорывались сквозь густую завесу вражеского огня и выпускали свое смертельное жало — торпеды. Это всякий раз была поистине игра со смертью...

Командовал бригадой торпедных катеров высокий, представительный моряк — капитан первого ранга Григорий Григорьевич Олейник, окончивший академию, крупный знаток своего оружия, разработавший новые тактические приемы его использования, в чем Трибуц имел возможность убедиться еще задолго до начала войны. Тогда проводилось учение. Основная идея: защита Финского залива от вторжения эскадры противника. Линкоры, крейсеры, миноносцы прорываются к Ленинграду, Торпедные катера совместно с авиацией должны их встретить и атаковать. Такова в общих чертах поставленная задача. И вот корабли приближаются к Гогландскому плесу. Над ними появляется авиация, из-за укрытия несутся торпедные катера. Молниеносная атака с моря и воздуха. Потом разбор учения в Кронштадте. Командующий эскадрой утверждает, что авиация и торпедные катера не сумели задержать корабли. Олейник с цифрами в руках доказывает обратное: если из двадцати четырех катеров, выходивших в атаку, уцелели восемь, то они способны нанести непоправимый урон... Учитывая разногласия «сражавшихся» сторон, В. Ф. Трибуц принимает решение — повторить атаку. На сей раз он был в центре «сражения» и убедился: да, торпедные катера выполнили свою задачу. Досталось тогда эскадре по первое число...