Расставание в голубом

Глава 6

Утром она плотно позавтракала и вообще выглядела бодрее, чем накануне. Я решил, что на время могу ее покинуть. Вывел из гаража «Мисс Агнесс», прихватил белье из прачечной, после чего позвонил Джеффу Бока, дельцу, чей рекламный щит красовался перед домом Лоис Аткинсон.

Его розовая круглая голова была похожа на детский мяч. Волосы полностью, почти до неприличия, отсутствовали, как бывает после некоторых болезней. Лысый череп, ни малейшего намека на брови и ресницы. На гладком лице выделялись янтарно-желтые глаза, а когда он заговорил, я увидел мелкие острые зубки того же цвета.

– Конечно, я в момент загнал бы эту хибару. В момент, если бы мог показать ее клиентам. А я не могу, пока эта идиотка гадит там в каждом углу. Я привозил туда покупателей. Дважды. Ну и чем это кончилось? Весь дом в дерьме, и она сама в дерьме. Первый раз держалась минут десять, потом начала орать на моих клиентов. Второй раз вообще не пустила на порог. Хибара принадлежит ей, целиком и полностью ей. Вот последний отчет. Ни одного минуса, ни малейшего пятнышка. Просторный дом с, видом на море, в прекрасном районе. Я завтра же толкнул бы его тысяч за сорок пять – пятьдесят, но, приятель, никто ведь не станет покупать кота в мешке, в смысле дом, который нельзя осмотреть. – Он сердито тряхнул головой. – Буду в тех краях – сдерну свою табличку к чертовой матери.

– Если она все еще не передумает его продать, то после ее отъезда я оставлю вам ключи.

– А в каком виде?

– Будет все в порядке.

– Кстати, что вы имели в виду, когда говорили: «если она все еще...»?

– Ну, если, по трезвому размышлению, она не изменит своего решения...

– Лучше бы ей уехать. Здесь у нее были друзья. Хорошие, между прочим, люди. Пока этот ковбой с бензоколонки не переехал к ней и она не начала заливать за воротник.

– А вы, я вижу, этого не одобряете!

Он показал мне свои зубки:

– Это приличное место.

– Все они такие, приятель!

Я пошел прочь, а он стоял в дверях своего шлакоблочного офиса, и в ярких лучах солнца его лысый розовый череп отливал серебром.

Рамирес приехал во второй половине дня и очень удивился, обнаружив, насколько улучшилось состояние Лоис. После обеда она оделась. Правда, держалась замкнуто, выглядела сонной и двигалась с явным трудом. Вечером у нее опять случился срыв. И снова, лежа в темноте, она заговорила:

– Вопреки ему, Трев, я начала возвращаться к жизни. Начала осознавать, что он пытался уничтожить меня. Но поняла, что сделать это ему не удается. Оказывается, в моей душе еще остался уголок, куда я могла бы от него спрятаться. И тогда, к чему бы он ни принуждал меня, я ничего больше не воспринимала. Я почувствовала, что он уже обрушил на меня все мерзости, на какие только был способен, и в некотором смысле я оказалась сильнее его. Знала, что переживу этот кошмар, одержу над Алленом победу и освобожусь от него. Обнаружила, что в состоянии поднять голову, подумать о том, как от него избавиться. Но... он, конечно, не мог этого допустить. Не мог позволить мне сбросить путы.

Ей трудно было поведать мне о том, как он лишил ее всех путей к спасению. Рассказ стал путаным. К счастью, многого она просто не могла вспомнить. Он заставлял ее пить, постепенно приучая к спиртному, чтобы легче было с ней справиться. Теперь он был почти уверен, что она, оставшись без присмотра, уже ничего не выкинет.

Во время их последнего плавания Джуниор Аллен повел катер к Бимини. Там он взял на борт маленькую таитянку-потаскушку по имени Фанка, которая делала все быстрее, чем ее успевали попросить. Они отправились в уединенную бухту одного из островов Бэрри, неделю простояли там на якоре и окончательно развратили Лоис Аткинсон, полностью лишив ее остатков человеческого достоинства. Об обратном пути на Кэндл-Ки она не помнила ничего. А позднее, в июне, он уехал. Куда – известно лишь ему одному. Он покинул Лоис, совершенно уверенный, что оставил этой кроткой женщине достаточно жутких, как взрывы, видений и ранящих, словно осколки, воспоминаний, чтобы они быстро доконали ее.

Когда Лоис стало клонить ко сну, я задумался: чем объяснить поведение этого мужчины? Конечно, на свете есть люди, стремящиеся разрушить все хрупкие и прекрасные вещи, до которых они в состоянии дотянуться. Так скверный ребенок бьет и крушит все ценные безделушки в доме, мечтая привлечь к себе всеобщее внимание.

Лоис, застенчивая, милая, чувствительная, изящная и ухоженная, фактом своего существования бросала вызов Джуниору Аллену. Отвергнув его ухаживания, невольно превратила этот вызов в прямое оскорбление. И хотя возвращаться на Кэндл-Ки после того, как Джуниор нашел и присвоил то, что спрятал сержант Дэвид Бэрри, было явной неосторожностью, Аллен не мог не принять такого вызова и полностью сосредоточился на том, чтобы заглотить этот редкостный тропический плод. Куда более изысканный, чем Кэтти Керр.

Самые страшные преступления мужчины против женщины не караются законом. Улыбчивый парень, быстрый и ловкий, как кошка, играющий мускулами, защищенный деньгами, свободно охотится в беззаботном и незащищенном мире, ненасытный, словно лис в курятнике. Я теперь знал, к чему влекло Джуниора. К убийству! И за символическим убийством Лоис легко могло последовать другое, уже самое настоящее, кровавое и жестокое!

Пронырливый и бесшабашный, откровенный и деспотичный. Сатир с раздвоенным копытом, заросшими шерстью ушами и вечной улыбкой на лице. Вот он стоит за штурвалом «Плэй Пен» собственной персоной. Любите его, поймите его, простите его и, опустив глаза, оправдайте – хоть по Фрейду, хоть по Христу. Иначе придется согласиться с непопулярным нынче мнением, что зло, порожденное отнюдь не несчастным детством подлецов и негодяев, – это абсолютное зло все же существует в нашем мире, существует ради известных лишь ему самому целей.

Я поцеловал Лоис в мокрый висок и прикрыл ее худенькое плечо одеялом. Она – воплощение слабости. И он – воплощение дьявола. Но вот кто же я? Макги в образе карающего ангела – это что-то несусветное. Я надеялся уравновесить бушующую в моей душе жажду отмщения собственной же алчностью или наоборот. В любом случае это упрощало рассуждения.

Вскоре у Лоис появился волчий аппетит. На нее снизошел долгожданный покой, неся с собой слабую отсутствующую улыбку, постоянную зевоту и вечную сонливость. Однако она одевалась, мы гуляли, и, по мере того как выступающие кости вновь быстро обрастали плотью, наши ночные беседы постепенно сходили на нет.

Я ухаживал за женщиной-растением, мягкой и дружелюбной, живущей в каком-то ином мире, где не надо задавать вопросов, а нужно лишь есть, спать и совершать неторопливые прогулки, воспринимая все это как необходимое лекарство. Рамирес взял причитавшиеся ему деньги и ушел, не оставив советов на будущее, никаких рекомендаций. Лоис позвонила жене брата и объявила, что с ней все в полном порядке. Со мной она теперь делилась воспоминаниями детства. Но дом ей не нравился, она решила от него избавиться. И от машины тоже. Я занялся устройством ее финансовых дел. Она подписала кучу квитанций и мелких чеков для всех, кому задолжала. Ей хотелось сменить обстановку, но каким образом, она не задумывалась. Была не способна на усилие, необходимое для того, чтобы строить какие-то планы. Мы собрали вещи, она мало что хотела взять с собой. Полугрузовая «Мисс Агнесс» с готовностью приняла небольшой багаж. Ключи я отвез Бока, оставив ему и адрес, по которому он сможет связаться с Лоис. Она подписала доверенность, я продал машину и положил деньги на ее счет. Она подписала уведомление почтовой службе о том, что меняет адрес. Напоследок я прошелся по дому. Она уже сидела в машине. Я проверил окна, выключил кондиционер и захлопнул входную дверь.

Когда мы отъезжали, она не оглянулась. Сидела с мечтательной улыбкой на лице, обхватив руками колени.

Некоторые люди, побывав на островах, возвращаются с ракушками-пепельницами, прибитыми к доскам рыбинами или статуэтками фламинго. Тревис Макги возвращается с Лоис Аткинсон. Неодолимая любовь к сувенирам – главная опора индустрии туризма.

– Можешь пожить у меня на катере, пока не подыщешь место по вкусу.

– Спасибо.

– Возможно, тебе захочется вернуться в Нью-Хейвен, чтобы быть поближе к брату.

– Возможно!

– Ты совсем скоро окрепнешь и будешь в состоянии путешествовать.

– Наверное.

– Может, мне сразу найти для тебя отдельный дом?

– Как хочешь.

– А ты-то что хочешь?

Усилие, которого потребовал от нее выбор, вывело Лоис из оцепенения. Она сжала кулачки и закусила губу.

– Думаю, мне нужно остаться с тобой.

– Да, на некоторое время.

– Мне нужно остаться с тобой.

Пациент стал эмоционально зависим от психотерапевта. Она произнесла последнюю фразу бесстрастно, ни секунды не сомневаясь в том, что я, так же как и она, посчитаю ее решение совершенно естественным. Чуть позже привалилась к дверце и уснула. Я разозлился. С какой стати она так уверена, что не попала в руки очередного Джуниора Аллена? Откуда берется это удушающее доверие? Вот вам зрелая женщина, которая не подозревает, что мир населен монстрами, даже столкнувшись с одним впечатляющим экземпляром. Я чувствовал: объяви я, что мы направляемся во владение каннибалов, где продам ее на бифштексы, она все равно продолжала бы улыбаться мне той же джокондовской улыбкой, готовая идти за мной куда угодно. Лично я не столь доверчив.

В каютах «Дутого флэша» ударили в нос затхлая духота и невероятная сырость. Из-за перебоев с электричеством вырубился кондиционер. Уезжая, я оставил его работающим на самой малой мощности, именно для того, чтобы избежать безобразия, которое в итоге и застал. Я включил кондиционер на всю катушку. Да, с дыханием тут придется повременить. И я повез Лоис завтракать. Потом доставил обратно. Она поднялась на борт, следом я втащил ее пожитки. Она огляделась с безмятежным интересом. Я поместил Лоис и ее вещи в отдельной каюте. Она приняла душ и отправилась спать.

За девять дней почтовый ящик просто вспучило. Но в остатке оказалось лишь несколько счетов и два личных письма. Разобравшись с корреспонденцией, я позвонил Чук. Она интересовалась, куда это я запропастился. Я был рад, что Кэтти ничего ей не сказала. Объяснил, что ухаживал за больным другом. Она дала мне телефон Кэтти, который я тут же и набрал. Кэтти говорила со мной очень сдержанно, но призналась, что она одна, разрешила приехать к ней и объяснила, как ее найти. Она жила на другом конце города, на верхнем этаже дешевого двухквартирного дома, который прятался за шеренгой магазинов и забегаловок, тянувшихся вдоль главной улицы.

«Пицца», «Гарантийная замена шин», «Листовое железо Смитти», «Таможенный склад». Ее дом был весь облеплен вывесками и растрепанными обрывками афиш, которые оповещали о давно позабытых распродажах.

Наверху было чертовски душно. Всюду голая штукатурка. Истертые сиденья, солома и старый бамбук. У окна надсадно гудел и покачивался большой вентилятор, перелопачивая горячий воздух.

На ней были узкие шорты и выцветшая открытая майка. Как она объяснила, здесь живут еще одна танцовщица и девушка с местного телевидения. Сдвинув вместе два ломберных столика, Кэтти подгоняла под свою фигуру новые костюмы. Тоже деньги, заметила она, и предложила мне охлажденный чай.

Я сел в плетеное кресло, ощутив горячечное дыхание вентилятора, и рассказал ей про миссис Аткинсон. Правда, не все. Она слушала, не переставая шить. Я откинулся назад, и моя майка прилипла к прутьям спинки. Пока я торчал на острове, наступил август. Кэтти скользила вокруг столиков, подкалывая и пришивая, подгибая и переворачивая, блестевшие от пота красивые стройные ноги и крепкие, как орех, ягодицы танцовщицы так и лезли мне в глаза. То, о чем я умолчал, рассказывая о Лоис, она в два счета могла додумать. Рот ее был полон булавок, под руками переливалась бело-золотая ткань.

– Я ждала, что вы передумаете, – призналась она.

– Нет.

– А почему нет, Трев? – Булавки явно портили дикцию.

– В тех письмах нашлись имена и адреса?

Она выпрямилась:

– Те, в которых нашлись, я положила отдельно. Могу вам их показать.

Она принесла пачку писем. Я читал, она работала. Маленький синий радиоприемник был включен, музыка мешалась с гулом вентилятора. «Радио Гавана». Голос земли мира, свободы и братства. Никаких реклам. Продавать там было уже нечего.

Полевая почта, отзвук давно отгремевшей войны.

"Милая женушка, у меня все в порядке и надеюсь, что у тебя тоже и у девочек. Раздобыл чек, вышлю позже, не пытайся все время откладывать покупай то, что нужно. В этот заход массу времени провожу в воздухе, это тянется уже два месяца но у меня все транспортные полеты это не опасно ничуть так что не волнуйся. Здесь все время дожди даже больше чем дома, такой сезон. У нас новый пилот. Сластену куда-то услали, зовут его Ум Колловелл из Трои Нью-Йорк, старлей и хороший надежный пилот мы с Джорджем с ним ладим так что об этом не беспокойся. Кормят не от пуза, но я питаюсь хорошо и чувствую себя отлично. Расскажешь Кэтти, я рад, что ей нравится ее учитель, поцелуй ее за меня и Кристи тоже, а я целую тебя много раз, как всегда твой любящий муж

Дэйв".

В других письмах встречались другие имена. Невнятные упоминания. Берн из Кервилла, штат Техас, Деган из Калифорнии. Я выписал все названные места. Кэтти сидела, держа в руке паутинку трико, и легко и аккуратно орудовала иглой.

– Я не знала, что миссис Аткинсон такая, – задумчиво проговорила она.

– Лоис не собиралась во все это влезать.

– Да и я тоже. Она очень милая. – Карие глаза мельком взглянули на меня. – Вы поселили ее на своем корабле?

– Да, пока ей не станет лучше.

Кэтти пересекла комнату, сложила костюмы в чемоданчик и защелкнула замок.

– Возможно, она больше моего нуждается в помощи, куда больше меня.

– Ей нужна другая помощь.

– И что вы собираетесь теперь делать?

– Если получится, то попытаюсь выяснить, откуда ваш отец взял те деньги.

– Сколько сейчас времени?

– Чуть больше пяти.

– Мне пора переодеваться и выходить.

– Как вы добираетесь?

– Обычно на автобусе.

– Могу подождать и подвезти вас.

– Не хочу обременять вас, Трев.

Я ждал. Она быстро приняла душ и вышла из ванной в розовой блузе и белой юбке. Блуза тут же стала влажной и начала прилипать к ее телу. Я отвез Кэтти к Тиболту, потом вернулся назад к Бахья-Мар. Моя команда была уже на ногах. Лоис так хорошо выспалась, что даже припухли веки. Но зато, проснувшись, уже успела ознакомиться с моим камбузом, где блестело оборудование из нержавеющей стали, надеть красивое хлопчатобумажное платье, которое лишь чуть-чуть болталось на ней, достать из холодильника два внушительных куска мяса и положить их размораживаться. Теперь, похоже, сложившаяся ситуация беспокоила ее несколько больше. Она стеснялась и чувствовала, что может оказаться для меня обузой.

– Я буду готовить, убирать, ходить в прачечную и все такое. В общем, все, что ты захочешь, Трев.

– Делай, что тебе по душе.

– Я не хочу быть балластом.

– Твоя работа – поправляться.

Я почувствовал, что не слишком тактичен.

У меня холостяцкие привычки, склонность к строгому распорядку и рутине. Одно дело – юная экзальтированная гостья в течение нескольких дней. Другое – круиз в компании. Но дома, на собственном корабле, да еще все время – это жизнь в постоянном напряжении.

– Я могу платить за себя, – сказала она тихим голосом.

– Да ради Бога! – в ярости прорычал я.

Она юркнула в свою каюту и осторожно прикрыла дверь. Через двадцать минут я наконец устыдился и отправился проведать ее. Лежа на большой кровати по диагонали, она крепко спала. Я налил себе рюмку и ходил с ней, пока не выпил все до капельки. Тогда плеснул себе еще раз, а потом пошел и разбудил ее.

– Если хочешь готовить – то пора.

– Конечно, Трев.

– Не зажаривай слишком сильно.

– Да, дорогой.

– И не смей быть такой смиренной.

– Я попробую.

После того как мы пообедали и она вымыла камбуз, я привел ее в салон и спросил, чувствует ли она себя в силах отвечать на вопросы.

– Вопросы о чем?

– О Джуниоре Аллене.

Ее губы задергались, и она на секунду прикрыла глаза. Потом подняла веки и вздохнула:

– Спрашивай.

Но сначала я должен был ей кое-что рассказать. Я хотел, чтобы она понимала, почему я мучаю ее вопросами и что я хочу узнать. В городке до нее доходили слухи о Джуниоре Аллене и сестрах Бэрри. Я выложил ей все, что знал сам.

В какой-то момент вновь обретенное ею спокойствие стало рассеиваться как дым. Она посмотрела на меня, стоя против света, и проговорила:

– Когда он вернулся, у него было с собой много денег. Я ничего ему не давала. Значит, и катер, и все остальное он купил после того, как нашел что-то в том месте, где жил?

– Другого объяснения нет.

– Но что же это могло быть?

– Что-то такое, с чем ему пришлось ехать в Нью-Йорк, чтобы обратить это в деньги.

– Скажи, Тревис, что тебе-то до этого?

Я попробовал ответить ей доброй улыбкой, но, судя по лицу ее, у меня это плохо получилось.

– Я хочу отобрать у него это что-то, – признался я севшим голосом.

– Я не понимаю.

– Ну, часть оставить себе, а часть отдать Кэтти.

– Она для тебя что-то значит?

– То же, что и ты.

Она обдумала мой ответ.

– Это... Это то, чем ты зарабатываешь себе на жизнь?

– Это – из серии тех дел, за которые я берусь, когда начинаю нуждаться в деньгах.

– Но... Он ведь такой опасный человек. И может быть, он уже все истратил. Но даже если и нет, каким образом ты собираешься что-то отнять у него? Мне кажется, не убив его, этого не сделать.

– Я расцениваю это как обычный деловой риск, Лоис.

Недавно появившийся на ее щеках румянец исчез, кровь отлынула от нежного лица.

– Как ты можешь говорить такие ужасные вещи? Со мной ведь... ты был таким великодушным.

– И какая связь?

– Но, видишь ли...

– Вижу, что ты полная дура, Лоис. Ты прочла то, что было написано у меня на обложке. Ты отнесла меня к определенной категории людей. Если теперь я не подхожу под созданный в твоем воображении образ, не моя вина.

После долгой паузы она спросила:

– Но разве ты не растрачиваешь... попусту?

– Не растрачиваю – что?

– Себя! Разве ты не начинаешь понемногу деградировать? Прости, что я так говорю. Но это как в фильмах об Африке. Лев убивает, потом появляются хитрые шакалы, отхватывают по куску и убегают. Трев, у тебя светлая голова, и ты так чувствуешь людей. И у тебя... У тебя дар нежности. И сострадания. Перед тобой же открыты все дороги!

– Ну конечно! – Я вскочил и принялся мерить шагами салон. – Как я об этом не подумал! Сижу тут, трачу лучшие годы на этой вшивой посудине, по уши уйдя в заботы о раненой голубке, вместо того чтобы бороться и искать? Да кто я такой, чтобы не тянуть лямку? Кто я такой, чтобы не беспокоиться о собственности и о том, как ее уберечь? Я бы миллионы мог заработать на страховании жизни. Большому кораблю – большое плавание! И может быть, еще не поздно. Подыскать себе девочку, а потом с головой во все это. Акции, курсы, фонды, пикнички, полированный стол, голосуем за своих, и стрижка бобриком, чем-могу-служить. А уж когда стану уважаемым гражданином, смогу оглянуться на...

Я услышал тихие рыдания. Она сидела, низко склонив голову. Подойдя и взяв ее за подбородок, я поднял ее голову и посмотрел в заплаканные глаза.

– Пожалуйста, не надо, – сказала она.

– Ты будишь во мне худшее, девочка.

– Я знаю, это не мое дело.

– Не могу не согласиться!

– Но... из-за кого все это?

– Лоис, я никогда не узнаю тебя настолько хорошо, чтобы попробовать перед тобой исповедаться.

Она попыталась улыбнуться.

– Да уж яснее некуда.

– И как бы ты ни окружала меня в своих фантазиях романтическим ореолом, я вовсе не трагический герой. И слишком люблю себя, девушка.

– Будь это правдой, ты бы так не говорил.

– Прости мне мои маленькие шалости.

Она поежилась, собираясь с мыслями.

– Я благодарна тебе. Попробую ответить на твои вопросы.

– Что он говорил о деньгах?

Она очень старалась. Сидела прямо и послушно, как прилежная ученица на уроке.

– Он говорил, что ему больше никогда не придется работать. Да, он повторял это на все лады. И еще сказал, что никогда ни цента не потратит на женщину. У него на катере был какой-то тайник, где он держал наличные. А может, и не только наличные... – произнесла она странным голосом.

– А что еще?

– Дай вспомнить, – поморщилась она.

Лицо ее застыло. Она словно вслушивалась в себя, как это бывает с каждым, кто пытается уловить смутные обрывки воспоминаний.

– Какой-то неровный синий осколок, похожий на детский стеклянный шарик, – наконец проговорила она. – В тот день было очень жарко. Жарко до изнеможения, и никакого намека на ветерок. Ослепительно сверкала вода. Я выпила слишком много и еле держалась на ногах. Их голоса доходили до меня, как сквозь вату. Они вечно о чем-нибудь спорили и орали друг на друга. Он что-то ей показывал, и это что-то упало на палубу, такой синий осколок... Он покатился по циновке прямо к ней. Она кинулась к нему, схватила и засунула за щеку, как ребенок. Думаю, ей не было и восемнадцати, но она была стара, как всё зло этого мира. Он страшно разозлился и рванулся к ней, а она побежала, смеясь над ним. Он гонялся за ней по всему кораблю, и, когда загнал в угол, она прыгнула за борт. Высунув голову из воды, она визжала и хохотала над ним. Она была голой, и под водой ее тело казалось совсем черным. Ее тень колыхалась на белом песчаном дне. Он сбегал и принес ружье. Странно, я почти не слышала выстрелов, но фонтанчики от пуль взлетели вверх совсем близко от нее. Она сразу подплыла к лесенке и вскарабкалась на борт. Он схватил ее за шкирку, она выплюнула осколок в подставленную ладонь, а потом он избил ее так, что остаток дня она прохныкала на койке в трюме. Осколок был очень темного синего цвета. Он все не мог успокоиться, опять заходился и орал внизу, понося ее на чем свет стоит. Один или два раза он спускался в трюм и добавлял ей.

Лоис посмотрела на меня мертвыми глазами и медленно произнесла:

– Видимо, я запомнила это потому, что больше они не оставляли меня в покое так надолго. После я все думала о ружье. Пыталась найти его, но не смогла. Однажды он застал меня за этим и обо всем догадался. Он отдал меня ей и смотрел, как она избивает меня. Она делала вид, что колотит меня сильнее, чем это было на самом деле. Не потому, что она жалела меня. Просто боялась, что я выйду из строя и не сумею больше ей помогать. Она была очень крепкой, жилистой и выносливой. Ее икры и бедра напоминали тяжелое полированное дерево, она всегда хохотала без причины и вечно пела противным визгливым голосом на скверном французском. Пока я жила одна, Трев, до того, как ты приехал, я все время слушала это ее пение, громкое и отчетливое, словно из соседней комнаты.

Отблеск прежнего безумного огня появился в ее глазах.

– Хочешь, я спою тебе, как Фанка?

Ее начало трясти. Я бросился за таблетками и дал ей одну, из тех, что посильнее. Она не пыталась сопротивляться. Через четверть часа она спала в своей кровати.

Заставив себя забыть о черной, как смерть, Фанке, я принялся обдумывать план действий. Меня не слишком привлекала поездка в Ливенуорт. Стараться что-либо вытянуть из служащих тюрьмы – пустая затея. Они живут по инструкции, им требуются документы, удостоверения и бумаги, подтверждающие твои полномочия, а если ты всего этого предъявить не можешь, то сразу начинают интересоваться, не намерен ли ты устроить чей-нибудь побег. Я решил оставить этот вариант на крайний случай. Подергаю сначала за остальные ниточки и, если уж все они оборвутся и другого выхода не будет, отправлюсь в Канзас, прощупаю почву там и попробую кого-нибудь расколоть.

Перед тем как лечь, я проведал свою команду. В слабом свете ей нельзя было дать больше девятнадцати. Лежала спокойная, кроткая, без единой морщинки на прекрасном лице.