Рассвет над Москвой

Картина первая У СОЛНЦЕВЫХ

Гостиная в квартире старого дома в Замоскворечье. Окна занавешены плотными гардинами. Мебель и вещи, наполняющие комнату, разностильны. Здесь стоят диван, покрытый ковром, полированный сервант в современном вкусе, отживший свой век сундук и комод, заставленный пожелтевшими семейными фотографиями в пиленных лобзиком рамках, книжный шкаф и новенький рояль, над которым висит несколько акварельных зарисовок Москвы наших дней. Над диваном висят крест-накрест кавалерийский клинок и ножны. Разностильность находящихся в комнате вещей подскажет внимательному наблюдателю, что здесь хозяйничают женщины трёх поколений. Хозяйничают каждая по-своему, не мешая друг другу. Постороннему человеку в комнате неудобно, тесно, душно. Эту атмосферу ещё больше сгущает тёмно-зелёный свет настольной лампы.

У краешка стола, заставленного посудой, сидят Агриппина Семёновна Солнцева и Антон Звягинцев. Они давно покончили с ужином и играют в «дурачка», как видно, больше для того, чтобы скоротать время в тягостном ожидании. Агриппина Семёновна в тёмном старомодном старушечьем платье. Её седые, но еще волнистые волосы повязаны платком уголком вверх. Во всём заметен её преклонный возраст: и в том, как она сутулится, и в морщинистом лице, и в осторожных движениях, — но только не в глазах. Глаза у неё ясные, молодые. И пальцы не по возрасту ловкие, гибкие. Звягинцев в дорожном костюме. Он робок и застенчив для своих немолодых лет.

Агриппина Семёновна (пододвигая карты Звягинцеву). Сызнова тебе сдавать, круглый дурачок! Пятый раз остался, на шестой под стол полезешь, Антон, петухом петь заставлю! (Прошла к входной двери, заглянула в прихожую, вернулась к столу.)

Звягинцев (принуждённо улыбаясь). Не везёт, Агриппина Семёновна… И в карты не везёт. Говорят же: либо в картах либо в любви. А на поверку-то — ни так, ни этак. Обман выходит. (Рассеянно, думая о своём, сдаёт карты.)

Агриппина Семёновна. Да ты что, Антон, захмелел с чаю — девятую карту сдаёшь?

Звягинцев (спокойно). Велика беда! (Берёт три карты, в колоду.) Есть о чём спорить.

Агриппина Семёновна. Нет, ты пересдай, батюшка, пересдай!

Звягинцев послушно собирает карты, старательно, но неумело тасует их. Стенные часы пробили два раза. Агриппина Семёновна выдала своё волнение: она, прислушиваясь к чему-то, снова заглянула за дверь, ходит по комнате взад и вперёд.

Агриппина Семёновна. Будет, Антон. В картах, прямо скажу, не мастак!

Звягинцев (неожиданно громко). Она, чего доброго, и вовсе домой не заявится?

Агриппина Семёновна. Бывает. Иной раз на фабрике заночует.

Звягинцев (снова спокойно). Ну, хорошо. Дочь из повиновения вышла. Взрослая. А внучка-то ваша где?

Агриппина Семёновна. Эта с подругами куралесит.

Звягинцев (угрюмо). Не дождусь, стало быть, ни той, ни другой. (Раскрывает свой чемодан, стоящий у входных дверей.) В шесть утра поезд в Воронеж. (Достаёт из чемодана лисий мех.) Это Сане. (Достаёт голубого песца.) Это директорше. А это… (Подаёт мягкие, пушистые унты с неловкостью человека, не умеющего делать подарки.) Позвольте вам презентовать.

Агриппина Семёновна (очень ей понравились унты). Что ты, господь с тобой, Антон! Такой-то подарок тёще впору!

Звягинцев (сконфужен; но вдруг в нём проснулась отчаянная решимость). А когда же тёщей-то будете, Агриппина Семёновна?

Агриппина Семёновна (шутливо). Вот уж воистину: одно сердце страдает, другое не знает. (Приоткрыла штору. В раздумье.) Ночь… Ночные разговоры откровенные… (Вздохнула.) Жаль мне её. Жизнь у неё шумная, трескучая, да не настоящая.

Звягинцев. А вы поговорите построже с Капитолиной. Что, мол, долго Антон с Байкала в Москву и обратно ездить будет? Вас она боится.

Агриппина Семеновна (смеётся). Ха-ха-ха!.. Нет, батюшка! Моё дело — пироги испечь. А невесту стращать — уволь.

Звягинцев. Однако я двинусь. (Слишком громко хлопнул крышкой чемодана, слишком старательно затягивает ремень.)

Агриппина Семёновна (видит, как не хочется уходить Звягинцеву, да и самой не по душе его отъезд; сдержанно). Чайку бы, Антон, а? Холодный он, правда. (Пододвигает стакан.)

Звягинцев. Не пью холодный. (Однако садится за стол и старательно, маленькими глотками отхлёбывает чай.)

Агриппина Семёновна. И я такой не терплю… (Садится против Звягинцева, берет свой стакан и пьёт из него.)

Звягинцев (рассеянно оглядывает, стены). Рисунки-то санины?

Агриппина Семёновна. Её… Любит свой город. Ты вот альбом посмотри. (Подаёт альбом.) Будет из Сани толк?

Звягинцев (перелистывает альбом; мечтательно). Художница! Экое счастье — глаза на жизнь людям открывать. Мне, вам; каждому. Хорошо, если Саня и впрямь живописцем станет. Депутатом нашим в искусстве. Так и прикажите ей.

Агриппина Семёновна. Э-э, батюшка, у нас без приказов, каждая по-своёму живёт.

Звягинцев. Заметно. Даже по этой гостиной заметно. Здесь трое живут как бы порознь. (Глядя на клинок.) Вот Капитолины уголок… (Пройдя к роялю.) Здесь санина крепость… (С улыбкой посматривая на сундук, стоящий в противоположном углу.) А это уж, извините, ваша мебель. Уважаемая, конечно, вещь…

Агриппина Семёновна. Имущество тебе моё, что ли, не нравится? Другого не нажила.

Звягинцев. Не в имуществе суть. Живёте в одной семье тремя ячейками. (Снял со стены клинок, рассматривает. Читает надпись на рукоятке.) «Народному мстителю Капитолине Солнцевой за смелый кавалерийский рейд. От Ковпака». Да-а… (Вздохнул.) Многое в Капитолине от тех дней осталось. Много хорошего. Но и рубит сплеча, как в кавалерийской атаке. И мается на фабрике, как в ночном походе, и пальто на ней, как казачья бурка. И нравится мне это в ней и бесит. Да что говорить! И без того душно!

Агриппина Семёновна. Душно — так проветрим! (Раздвигает портьеры.)

На улице голубоватая мгла предрассветных часов. Вдали рубиновая звезда Кремлёвской башни. В прозрачном небе полощется флаг Союза. В нескольких окнах Кремлёвского дворца горит свет. Агриппина Семёновна распахивает окна; врывается лёгкий, прохладный ветер. Он шевелит волосы на голове Звягинцева, гуляет по комнате, шелестя бумагами.

Тихо-то как!.. Что ни говори, Антон, хороша Москва! (Пауза.) А мы, Антон, в этом доме последние деньки доживаем. Сносят его. В новую квартиру переезжаем. Снесут дом — и углам конец!

Звягинцев. Мебель эту с собой не тащите! (Указывает на сундук.)

Агриппина Семёновна. Ты что!.. Обязательно захвачу — как можно без сундука? Памятная вещь! Он пуст был всегда и служил замести кровати. Вот его — чудовище, уродину — повезу в новый дом обязательно. Чтобы в новом доме о старом помнили. Старое-то вспомните — новое краше покажется.

Долгая пауза.

Звягинцев. Светает…

Пауза.

Люблю я рассвет больше дня и ночи, больше утра и вечера… (Молчит.)

В оркестре возникает чистая, прозрачная и необъятно широкая мелодия.

А Капитолина всё же не придёт… (С горечью.) Подымается новый день. А для кого он? Прохлада эта, небо голубое — для кого? Для кого Москва красавицей стала? Разве только для внуков наших? Нет, и для нас с вами. Для Капитолины. Вот чего она понять не может. Все радости по привычке на послезавтра переносит. А я так скажу: полным счастьем жить пора!

Агриппина Семёновна (прислушивается к шуму за окном). Гляди… Слушай!..

То стихая, то усиливаясь, на улице звенит песня:

Песня звучит всё громче и громче. Выделяется звонкий девичий голос. Пронзительный милицейский свисток. Песня, нарастая, перекрывает его.

Гляди, Антон, девчонки цепью идут! Милиционера, как в сеть, залучили! Там и Санька наша! Смотри, смотри — с милиционером в «кошки-мышки» играют! Ты, Антон, и не знал, небось, что за ночь сегодня! Ну озорницы!.. Десятый класс гуляет! Каждый год в эту ночь так бывает. Се-годня санино счастье.

Всё громче и звонче слышен девичий голос:

И всегда так, каждую весну песня ихняя меня будит. Со всего города на Красную площадь цельными шеренгами сбираются. Постоят возле мавзолея, помечтают, обнимутся на прощанье… А по домам-то по двое, по трое ручейками растекаются. Иные уж больше не встретятся…

Озорной девичий голос всё нарастает:

Вон она, Саня!.. Долго я этого дня ждала!

Агриппина Семёновна и Звягинцев чуть выглядывают из окон так, чтобы самим остаться незамеченными. За окнами появляется группа юношей и девушек, среди них Саня Солнцева, белокурая, с озорными глазами, Игорь Бобров, высокий, статный, Вероника Куварзина, очень хорошенькая и нарядная, с модной причёской.

Игорь. Ну вот, проводили Саню… Проводим Веронику и разойдёмся… По разным дорогам. До свиданья, Саня!

Саня. Как не хочется прощаться, ребята! Друзья, вот что: идёмте ко мне чай пить. Посидим в последний раз. Ведь завтра мы уже не мы… Идёмте!

Игорь. Неудобно. Рассвело.

Саня. Сегодня всё удобно. Единственная ночь. Такой больше никогда не будет.

Вероника. Господи, даже не верится — ни уроков тебе, ни экзаменов!

Саня. Пошли, пошли!

Юноши и девушки входят в гостиную. Чинно раскланиваются с Агриппиной Семёновной и Звягинцевым.

Ещё не спите, бабушка?

Агриппина Семёновна. Где же спать? Тебя дожидаюсь.

Саня. А мама?

Агриппина Семёновна. И мать загуляла.

Саня. Вот и чудесно, ругать не будет! (Звягинцеву.) Добрый вечер, Антон Петрович, или уж доброе утро, не знаю.

Звягинцев. Доброе утро, Санюшка! (Обнимает её.) Самое, самое доброе! Поздравляю тебя от всего сердца! И вас, друзья, поздравляю!

Агриппина Семёновна (влюблённо смотрит на внучку, целует её в лоб: дрогнувшим голосом). Соловушка ты моя!

Игорь (солидно откашливаясь). Неудобно получилось. Весь дом подняли. Извините, пожалуйста. Мы сейчас уйдём.

Агриппина Семёновна. Удобно, удобно, чего там! (Похлопав Игоря по плечу, усаживает за стол.) Сейчас я вам чайку налажу. (Звягинцеву.) А ты, Антон, подсоби. (Выходит с ним в соседнюю комнату.)

Девушка в школьной форме (подойдя к окну, всматривается вдаль). Где же его окно?.. Ребята, кто был в Кремле?

Игорь (старается говорить авторитетно). Я был. На экскурсии в Оружейную палату. По-моему, его окно на втором этаже, там, где горит свет.

Шустрый паренёк. По-моему, по-твоему… Не знаешь, так и скажи. (Он и сам невольно всматривается в светящиеся окна.) А может быть… Если свет горит, — значит, его окно.

Игорь. Мы так думаем потому, что не представляем его спящим. Я, например, не могу представить, откровенно скажу. Понимаю, что он спит, как все люди, а представить не могу… Мне кажется, это он всякий раз рассвет над Москвой своей рукой включает!

Саня. А что, ребята, — сказали бы мы товарищу Сталину сегодня, если бы он вдруг вышел к нам на Красную площадь? Вышел бы и спросил: как ваши дела, товарищи?

Игорь. Ну, об экзаменах, об отметках, о медали я бы, конечно, говорить не стал. Смешно, по-детски. А сказал бы, что собираюсь делать.

Басовитый парень. И что же именно?

Игорь. Я сказал бы… (Вытянул руки по швам, гордо поднял голову.) Дорогой товарищ Сталин! Я хочу украшать советскую землю большими, прекрасными дворцами! Из мрамора, из стали, гранита! Я хочу построить дворец с фонтанами на всех этажах и деревьями в нишах… (Товарищам.) Это трудно объяснить, а нарисовать я бы мог. Ничего нет лучше архитектуры, ребята!

Тем временем Агриппина Семёновна и Звягинцев подали чай и угощенье на стол и, не привлекая к себе внимания, удалились.

Басовитый парень. А мелиорация? Что твоя архитектура! Пустыни в сады превращать будем!

Шустрый паренёк. А хирургия? Ты меня не агитируй.

Саня (прерывая). Прошу бывших школьников к столу, чай подан!

Басовитый парень (продолжает о своём). А лесные полосы? А искусственные моря?.. Это же — сотворение мира! Я — в Тимирязевку! Если примут, конечно. Туда, видно, каждому хочется.

Девушка с косичками. Ну, уж каждому! А современная физика? Вы понимаете, что это такое? Не понимаете? Космические лучи! Атомные машины!

Шустрый паренёк. Нет, нет, вы меня не агитируйте. Я — в хирурги. Самая благородная профессия в мире. Не агитируйте, пожалуйста!

Девушка в школьной форме. А мой идеал, товарищи, — наша классная руководительница Ольга Петровна!

Девушка с гладкой причёской (сокрушённо). А я, хоть убейте, не знаю, куда поступить. (Смеётся.) Наверное, выйду замуж. Обед мужу готовить — это тоже хорошо! Если он почётный, уважаемый человек, да ещё лауреат, чего доброго. Разве плохо?

Девушка с бантом. Нет, моё место в институте стали. У нас вся семья — сталевары. И я буду сталь варить, а не щи со сметаной.

Девушка в школьной форме. Всё ясно. Саня — в академию живописи, Игорь — в архитектурный…

Игорь (перебивая). Представьте, нет. Поступаю в военно-инженерное училище. Перед вами будущий офицер вооружённых сил.

Девушка с гладкой причёской (изумлённо). Ты офицер?! Вот уж не представляю тебя возле пушки. Громить, уничтожать — не твоё призвание.

Игорь (горячо). А что такое пушка, ты хотя бы раз задумывалась? Пушки разные бывают. А наша, советская — это благородная машина! Машина для уничтожения зла.

Басовитый парень (после раздумья; подошёл к Игорю, обнял его за плечи). А ведь хорошо это — в офицеры! Молодец! Я очень хорошо тебя понял. Что было бы, если б все мы только о садах да о дворцах мечтали!

Вероника (в упоении). А я — на сцену! Умру, а буду на сцене. И Александра со мной. Верно? На что тебе живопись? С твоей внешностью, с твоим голосом. И фигурка! Пойдёшь со мной? Говори, умоляю!

Саня. Завтра скажу.

Девушка в школьной форме (с любовью глядя на подругу). Да ведь завтра-то наступило! Вот оно — завтра, о котором мы столько мечтали! (Крепко обнимает Саню, нежно целует её рассыпающиеся золотистые волосы.) Прекратим, друзья, этот вечный спор. Завтра наступило!..

Вероника. Александра, спой на прощанье. Знаешь что… Как это?.. (Мурлычет мелодию). «Рассвет на Миссисипи». Чудное танго! Спой, умоляю!

Саня (садится за рояль). Какое ещё «Миссисипи»? Я спою вам «Рассвет над Москвой». (Поёт.)

Игорь выключает электрический свет. Комната наполняется прозрачной голубизной. А вдали, за окнами, спокойный, величественный Кремль. Зачарованные друзья и подруги, обнявшись, смотрят вдаль безмолвно и торжественно. Затем подхватывают припев. Кончилась песня. Секунду — другую царит тишина.

Игорь. Спасибо, Саня!

Все дружно аплодируют. Звягинцев, распахнув двери, хлопая в ладоши, подходит к Сане.

Звягинцев (по-отцовски целует её). Спасибо, Саня! Я её в Забайкалье повезу, эту песню. К охотникам, звероловам.

Друзья и подруги расходятся, прощаясь с Саней. Игорь подает руку последним. Ему хочется ещё что-то сказать. Звягинцев, заметив это, выходит.

Игорь. Правда. Саня, ты решила своё будущее?

Саня (смущённо улыбаясь). Стыдно сказать, Игорь, — нет. Всем завидую, все решили, а я нет! Жизнь такая огромная!

Игорь. Тебе-то уж раздумывать нечего. Ты же великолепно рисуешь! Что говорил академик Рыжов? А-ка-де-мик — не я!

За окнами шум мотора.

Саня (в окно). Мама, наконец-то!

Женский голос. Доставь Ивана Ивановича, Петя, и на покой! До свиданья!

Мужской голос. До свиданья!

Хлопнула дверца.

Женский голос. Обожди-ка, Петя. Ты всё-таки, Иван Иванович, зайди минут на десять. Надо же в конце концов поставить точку.

Мужской голос. Что Вы, Капитолина Андреевна! На фабрике через несколько часов встретимся.

Женский голос. Нет уж, давай до конца разобъяснимся. Или кайся.

Мужской голос. Ну, если вопрос на ребро ставите — пошли.

Игорь (во время происходившей за окном сцены поспешил было к выходи, но вернулся. Ему неловко встретиться с матерью Сани в такой поздний час.) Неудобно как-то…

Саня (смеётся). Попался, который кусался! Да что ты, Игорь! Это же мама и Иван Иванович Курепин. Человек-то какой! Я вас познакомлю.

Входят Капитолина Андреевна Солнцева и Иван Иванович Курепин. Капитолина Андреевна — представительная, энергичная женщина. Одета в костюм мужского покроя. По пышным золотистым волосам, по живому взгляду открытых глаз нетрудно узнать в ней мать Сани. Курепнн — человек атлетического сложения. Каждая черта лица, каждый жест его свидетельствуют о могучем здоровье и спокойном нраве. Говорит обычно с еле заметной улыбкой. Над его умными, весёлыми глазами нависли широкие, густые брови.

Капитолина Андреевна. Что такое? Саня и… (Удивлённо смотрит на Игоря.) В такое время? Почему не спишь?

Саня (смутилась). Познакомьтесь, Игорь Бобров, мой товарищ по школе.

Игорь делает степенный старательный полупоклон.

Капитолина Андреевна (Сане). С какой же это радости полуношничаете? (Курепину.) Да уж не романы ли тут какие?

Саня. Сегодня все не спят, мама.

Саня и Игорь боятся взглянуть друг на друга. Они не думали о «романах», не подозревали, что так можно назвать их отношения. Смутилась и Капитолина Андреевна.

Неловкая пауза.

Капитолина Андреевна (Игорю). Очень рада с вами познакомиться. Заходите впредь… только пораньше.

Игорь. Благодарю за приглашение. До свиданья.

Капитолина Андреевна. Где живете? (В окно.) Петя, доставь молодого человека!

Игорь. Спасибо, я пройдусь пешком. До свиданья. (Направляется к выходу.)

Саня. Ночь до чего хороша! Я провожу тебя до набережной, Игорь.

Игорь и Саня выходят.

Капитолина Андреевна. Александра!

Саня (в окно). Извини, мама! (Скрывается.)

Курепин (с трудом сдерживая улыбку). Строго вы дочку встретили, Капитолина Андреевна.

Капитолина Андреевна. Сколько от детей неприятностей! В главке похвалили — так дочь настроение испортила. Погоди, ещё школьница. А что будет, когда вырастет?

Курепин. Она уже не школьница, Саня ваша.

Капитолина Андреевна. Ты придумаешь!

Курепин. Кончила она сегодня школу. Потому и не спится ей.

Капитолина Андреевна. Санька-то?.. Подожди, Иван Иванович… Сегодня у нас какое число? (Бросается к выходу, но тут же возвращается.) Ушли. Да, да, так и есть — торжественный вечер был! Ольга Петровна приглашала же. Опять не успела. Дочь растёт — не видишь, сама старухой станешь — не заметишь. Дни и ночи, ночи и дни… Вот она, жизнь директорская, пропади она пропадом!

Курепин. Что на жизнь жаловаться? Не она перед нами — мы перед ней в ответе.

Капитолина Андреевна. Завтра весь день с Александрой проведу. За город куда-нибудь поедем. (В окно.) Петруша, припаси бензину, завтра за город едем! (Курепину.) О своей жизни расскажу, её жизнь обдумаем. Ах ты, Саня! И парнишку этого прихватим. Ты как думаешь, Иван Иванович? Дочка-то единственная… (На глазах слёзы материнского волнения, радости и тревоги. Быть может, и о своей судьбе, большой, трудной, задумалась Капитолина Андреевна, приложив рукав пиджака к утомленным от бессонной ночи глазам.) Поедешь с нами, Курепин?

Курепнн (с сочувствием). Завтра невозможно. Забыли? Товарищ Башлыков изволит фабрику посетить.

Капитолина Андреевна. Ну когда же, Курепин? Скажи ты мне, парторг!

Долгая пауза.

Ладно, дело семейное! (Подтянулась, преобразилась.) Вот что, Иван Иванович! Положим спору конец. (Миролюбиво.) На что похоже? Директор с парторгом договориться не могут. Что скажут о нас?

Курепин. Что мы сами о себе скажем — вот вопрос.

Капитолина Андреевна. С нами советуются — это ценить надо. Министерство хочет знать мнение рабочего коллектива, каковы наши возможности, на что способны. Пройди с утра по цехам, поговори с рабочими, мастерами. Пусть на собрании партийного актива сами скажут, чего стоит нам наш метраж. Сто двадцать процентов! Шутка ли?

Курепин. Аж сто двадцать!

Капитолина Андреевна (обиженно). Что значит «аж»?

Курепин. От слова метраж.

Капитолина Андреевна. Улыбаешься? Никогда не видела, чтобы партийный работник целый день улыбался. Готовь партийное собрание. Хорошее собрание требует хорошей подготовки.

Курепин. А как вы полагаете, Капитолина Андреевна, что значит подготовить партийное собрание?

Капитолина Андреевна. Это значит… Да ты что, маленький? Учить тебя? Подготовь несколько выступлений. Пусть и министерство увидит, что коллектив у нас сплочённый, единый, дружной семьей живём, честью фабрики дорожим.

Курепин (в тон). Руководителей фабрики уважаем, авторитет их поддерживаем…

Капитолина Андреевна. А ты думаешь? Ведь, знаешь, одна Богданова Анюта такого наплести может! Хоть и работница отменная. Какое впечатление у людей останется?

Курепнн (категорически). Нет, Капитолина Андреевна, такого собрания сам готовить не буду и другим не позволю. А кто вздумает, привлеку к партийной ответственности. И строго привлеку!

Капитолина Андреевна. За что?

Курепин. За попытку зажать критику.

Капитолина Андреевна. Круто берёшь, Иван Иванович.

Курепин. Обязательно круто. Пусть придут товарищи из министерства и послушают, почему метраж гоним, а он, метраж, только директору по душе. Исайя, ликуй! Директоре, радуйся!.. Нет, Капитолина Андреевна, мы не псалмопевцы. Потолкуйте-ка с людьми, по душам потолкуйте. Их расспросите, свои мысли расскажите, много огорчительного услышите.

Капитолина Андреевна (готовая, кажется, вспылить, вдруг рассмеялась). Ха-ха-ха! Иван Иванович, милый, да ты сам-то сколько на фабрике? А на моих глазах половина работниц выросла. Я их всех по имени-отчеству знаю. На сотне свадеб гуляла. А мать-то моя тех невест и женихов в пелёнках видела. Это ты у нас новичок, не вошёл ещё в семью. Ничего, поживёшь, поработаешь — близким станешь.

Курепин. Да ведь иной раз то заметит новичок, что не видит старичок.

Капитолина Андреевна (обернулась к окну, заметила Саню, которая уже дивно стоит там и внимательно слушает). Саня? Ты здесь?

Саня. Разговор секретный?

Капитолина Андреевна (с заметной неловкостью). Служебный. (Не хочет обнаружить перед дочерью сильное возбуждение. Курепину, подчеркнуто спокойно и необычно громко.) Да о чём мы спорим, Иван Иванович, в конце-то концов! Дать народу побольше ширпотреба, прочного, дешёвого, — вот наша цель.

Курепин. Разве я против? Народ ждёт материал прочный, дешёвый. Тут и спорить не о чем.

Капитолина Андреевна. Ну, слава те, господи! Уразумел. Так и доложим Башлыкову.

Курепин. Только добавим: коллектив фабрики не доволен своей продукцией. Коллектив желает выпускать ткани многоцветные, красивые и, уж от себя бы я сказал, радостные, как рассветный луч!

Капитолина Андреевна (рассмеялась). Ха-ха-ха!.. Опять в эмпиреи вознёсся. Рассветный луч! (Снова смеётся.) Ха-ха-ха!.. Что ты, что Анюта Богданова — скучно вам на производстве! Вам бы в оперу или в балет.

Курепин. Анюта Богданова у своего станка — артистка. Вспомните её десятицветный ситец. На такой ситчик Репин, Суриков загляделись бы!

Капитолина Андреевна. Артистка-виртуоз! Они с Гермогеном Петровичем для выставки образчик такой сделают, что все изумятся. Для выставки! А у меня — производство, фабрика громадная! Я миллионы метров даю стране. Миллионы! Что ж мне, над каждым метром ворожить? Думаешь, душа у меня холодная, глаз слепой? Придёт пора — увидишь, Иван Иванович, в этих руках такие цветы заиграют, что и Анюте твоей не снились.

Курепин. И когда же придёт это время?

Капитолина Андреевна. Гадать не будем.

Курепин (перебирает книги в санином шкафу). Представьте, один весьма авторитетный человек с вами не согласен. Надо, говорит, приближать будущее, переносить из него, сколько можно, в настоящее.

Капитолина Андреевна. Кто такой?

Курепин. Чернышевский, Николай Гаврилович. Вот прочтите сами. (Подаёт книгу.)

Капитолина Андреевна. Я позвала тебя не в философии состязаться. (Ставит книгу на место.) Я фабрикой руковожу, не академией… Да что там, Иван Иванович! С тобой рассуждать — суток не хватит.

Курепин. И я говорил: давно почивать пора.

Курепин (Сане). Поздравляю, Саня, с аттестатом зрелости! (Широко улыбаясь, пожимает санины руки.) В жизнь вступаешь. В какую жизнь! Стихи любишь?

Саня. Вы-то любите?

Курепин (громко отчётливо).

Делает паузу.

Саня (подхватывая).

Курепин. Верно, Саня! Пойду, однако. Счастливого утра! (Выходит.)

Шум мотора. Голос Курепина: «Поехали, Петя!»

Капитолина Андреевна (подошла к дивану, утомлённая, легла; закинула руки за голову; с минуту остаётся с закрытыми глазами). Подойди, дочка, посиди со мной.

Саня. Аттестат посмотреть хочешь?

Капитолина Андреевна. Принеси.

Саня вышла.

Капитолина Андреевна (наслаждаясь покоем и тишиной). Устала, как чёрт. Суматошная жизнь. В драках, спорах. А другой не хочу.

В дверях появляется Звягинцев.

Звягинцев. Можно, Капа?

Капитолина Андреевна (встала, быстро взбила волосы), Антон, ты?

Звягинцев. Как всегда, не во-время… Ты утомилась, понервничала, а мне уж на вокзал пора.

Капитолина Андреевна. Откуда и куда?

Звягинцев. Об этом ли говорить?.. С севера на юг, с востока на запад — не всё ли равно?

Капитолина Андреевна. А о чём же говорить? Сам тогда спрашивай.

Звягинцев. Я тебя спросил на всю жизнь однажды, сколько лет жду ответа. И ещё буду ждать, сколько хочешь. А сегодня не по себе стало.

Капитолина Андреевна. Отчего же?

Звягинцев. На них глядя. (Кивнул головой на дверь, в которую вышла Саня.) Может быть, и правда, пора нам чужой радостью жить? Может, наши путёвки в счастье просрочены?

Капитолина Андреевна. У меня вот дочь невеста. Только сегодня, как говорится, встала перед фактом. Каждому своё, Антон. Я свою радость ищу на фабрике, на «Москвичке» моей.

Звягинцев. Мне пора! (Кладёт на плечи Капитолины Андреевны песца.) Погляди, Капа! Гордость сибирской земли. (Любовно гладит голубоватый мех.)

Капитолина Андреевна. Смеёшься надо мной, Антон. Партизанка — в горжетках!.. Ты какой-нибудь фифе преподнеси.

Звягинцев. Не для фиф растим зверей этих, не им Сибирь дары свои шлёт. (Махнул рукой.) Тебя не переспоришь. Пусть Саня носит. (Подаёт руку.)

Капитолина Андреевна. Не сердись, Антон! На обратном пути заезжай непременно. По каналу проедем. Сходим в театр. Так, что ли?

Звягинцев. Будь всегда, всегда счастлива, Капитолина!

Капитолина Андреевна. До свиданья, Антон.

Звягинцев уходит с чемоданом. Капитолина Андреевна порывисто подошла к окну, с опаской поглядела из-за портьеры вслед уходящему Звягинцеву, так, чтобы обернувшись, он не увидел её.

Капитолина Андреевна (вполголоса). До свиданья, друг ты мой! (Услышав шаги Сани, быстро возвращается на диван.)

Саня (появляясь). Смотри, мама. (Подаёт аттестат.)

Капитолина Андреевна. Ах ты, умница! Всю жизнь прожить бы тебе с такими отметками! (Смотрит на дочь ласково и как-то по-новому, как будто не видела её очень давно. Протянула руку стоящей перед ней Сане.) Давай же посидим, дочурка. (Уселись рядом и обнялись, как подруги.)

Входит Агриппина Семёновна с тарелками.

Агриппина Семёновна. Ужинать будешь?

Капитолина Андреевна. Куда там! Отоспаться бы.

Саня. Устала ты, мамочка.

Капитолина Андреевна (протяжно, задумчиво). А помнишь, Саня (глядит на дочь прищурившись, будто издали), помнишь, как я тебя в шкалу первым раз свела? Я тогда еще бригадиршей была. Утром ранец твой уложила, а будить жалко. У тебя косички тоненькие были… Красное платьице… Серое плюшевое пальтишко… Дождь шёл крупный, тяжелый. Возле школы постояли. Хлопнула дверь — и у меня сердце сжалось…

Саня. Помню, мама, всё помню. Я смотрела из окна долго-долго…

Капитолина Андреевна. Ранец-то папка покупал. Вот бы взглянул на тебя сегодня… (Встала с дивана, прошлась по комнате. Смотрит в окно.) В какой институт пойдешь?

Саня (обняв мать, говорит ей на ухо). Тебе первой скажу. В институт, может быть, и пойду, да только через два-три года. А сейчас хочу к тебе, на фабрику. В цех!

Капитолина Андреевна (резко обернувшись). Что-о?! В цех? Это зачем?

Саня. Так я решила, мама.

Капитолина Андреевна. Ты что, Саня? А учится? Разве о том мечтала я, чтобы в подсобные тебя зачислить?

Саня. Учится люблю, мама. Да ведь фабрика — тоже школа. На всю жизнь, так я думаю. И ничем её не заменишь. А на «Москвичке» и бабушка работала и ты свою жизнь там начинала. (Смеётся.) Это наша семейная фабрика. (Шутливо.) Сейчас я тебе напишу заявление. (Садится за стол, пишет и говорит вслух.) «Директору фабрики „Москвичка“ товарищу Солнцевой К. А.».

Капитолина Андреевна (решительно отбирает листок). Причуда! И кто тебе в голову вбил?

Агриппина Семёновна. Отчего же причуда, капа? У Александры свой характер есть.

Капитолина Андреевна. А-а-а! Поняла! (Сане.) Вот кто тебя надоумил?!

Агриппина Семёновна (в сторону удивлённо). Сама первый раз слышу. (Капитолине Андреевне.) А хотя бы и так. Что тогда, товарищ директор?

Капитолина Андреевна (жестко). Не бывать этому!

Агриппина Семёновна (ставит на стол сковородку.) Приятного аппетиту! Пойдем, Саня. На что нам директор? Я сама тебя на должность определю.

Капитолина Андреевна. Ну и семья!

Картина вторая НА ФАБРИКЕ

Молодой сквер на фабричном дворе. Вокруг большой клумбы несколько свежевыкрашенных скамеек. На заднем плане фабричные ворота. Над ними на решётке золотые буквы в обратном порядке: «Текстильная фабрика „Москвичка“». Рядом с воротами проходная будка. Справа стена фабричного корпуса и вход в него. На стене плакаты, лозунги, огромный транспарант: «Дадим в июле 130 процентов плана!» Через проходную будку входят Агриппина Семёновна и Саня. Вахтер, старичок в потёртой кожаной куртке, распахивает перед ними дверь. В руках у Агриппины Семёновны судок с завтраком. Такая уж традиция в семье Солнцевых: много лет бабушка носит на фабрику дочке обед своего приготовления.

Вахтер. С почётом Агриппина Семёновна! Барышня с вами?

Агриппина Семёновна. Да ты вглядись. Петрович! Внучка. Иль не похожа? (Говорит просто, тихо, но в голосе её звучат торжественные нотки.) Ну, Саня, вот она, фабрика наша. Мать твоя немало сил тут оставила. И я за этими воротами годков пятьдесят пять отбарабанила. С двенадцати, считай, лет… И моя матушка здесь жизнь прожила… Ты на могиле-то её была? Что написано на плите надмогильной, помнишь?

Саня молчит.

«Здесь покоится святая великомученица ткачиха Евдокия Горкина, умершая смертью голодной собаки». (Молчит. Ей трудно говорить: слёзы подкатили к горлу.)

Молчит и Саня.

Так-то, внучка. Отец мой такую надпись для покойницы сочинил. Сам-то он в Сибири, на Акатуе, дни свои кончил… А мой супруг — твой дедушка — за этими самыми воротами голову сложил. Баррикада тут была в пятом году. Капу в то утро как раз крестить собрались, а поп-то заместо крестин отца отпевал… (Пауза.) Ты хозяйкой сюда иди! Наша фабрика! Кровью, рабочей кровью за неё заплачено.

Саня. Когда б не день сейчас был, а ночь, никто бы не видел меня, я бы на колени перед воротами этими встала.

Агриппина Семёновна (поцеловала внучку в лоб, будто благословила; и, желая подавить волнение, говорит нарочито деловым тоном.) В печатный цех, значит? А может, в ткачихи хочешь, по моей специальности? Нет, тебе лучше в раклистки идти. Ты рисунок любишь, понимаешь. Попрошу Гермоген Петровича. Ста-арый мастер, почти что одногодок мой. Первый знаток печатного дела. И мастерству тебя и жить научит.

Двенадцатичасовый гудок. Из цеха и через проходную идут люди, одни на улицу, другие на фабрику. Все они, пожилые и молодые, почтительно кланяются Агриппине Семёновне. Саня с удовольствием наблюдает бабушкину популярность.

Саня. А это кто?.. А это?..

Агриппина Семеновна. Мастер Бессонов. С третьего года на фабрике. Самый старый партеец. Ткачиха Логвинова, Дарья Тимофеевна, — добрая мастерица. Афанасьева, Мелетина Васильевна, — ватерщица так себе.

К ним подходит Дарья Тимофеевна, пожилая женщина с выражением лица строгим и проницательным, как у учительницы. Присела рядом с Агриппиной Семёновной на скамейке.

(Логвиновой.) Давно ты, Дарья Тимофеевна, не заглядывала в мою каморку. В семье-то у тебя что? Говорят, дочь Нинка замуж идёт? Жених-то кто?

Дарья Тимофеевна. О женихе и хочу потолковать с тобой, тётя Груня. Михеева, завскладом, знаешь?

Агриппина Семёновна. Как же! Из себя видный, ладный.

Дарья Тимофеевна. Не курит.

Агриппина Семёновна. Да вот пьёт зато. Мать его жаловалась. А Нинка — комсомольский секретарь. Не годится ей за мужа краснеть. Пить бросит — разговор другой. Ты их приведи ко мне, голубчиков.

Дарья Тимофеевна. А если постесняются, побоятся тебя?

Агриппина Семёновна. Что я, баба-яга? Страшная очень? Да я их в ЗАГС провожу и самобрейку жениху подарю, пусть только человеком будет.

Дарья Тимофеевна. А знаешь ты, тётя Груня, о чём между нашими-то разговор идёт?

Агриппина Семёновна. О чём же?

Дарья Тимофеевна. А вот как выборы будут — депутатом тебя. Самая прирождённая ты депутатка!

С улицы входит Значковский, жизнерадостный мужчина неопределённого возраста. Он в светлом спортивном костюме, старательно выбрит. Глаза его имеют способность смотреть на всех окружающих и даже на неодушевлённые предметы одинаково ласково, улыбчиво, влюблено.

Значковский. Приветствую вас, Агриппина Семёновна! И вас, девушка! (Кланяется Сане.) Значковский.

Агриппина Семёновна. Не поздно ли на службу идёшь, главный инженер? Не выспался, бедный.

Значковский. У меня правило: с утра два часа на яхте. А уж тогда, знаете ли, до петухов! Время ненормированное.

Агриппина Семёновна. Знаю я твои яхты! Барышни покою не дают.

Значковский (весело смеётся, не возражая против таких подозрений). К вам, говорят, всё женское население района ходит. Наболтают что угодно про одинокого мужчину. Эх, и тяжела ты, мужская доля! (Кивнув на судок.) А вы, как всегда, с судочком. Не доверяете нашей кухне?

Агриппина Семёновна. Может, оно и смешно, да так уж у нас повелось. Для матери дочь — всегда ребёнок. Сама её и кормлю.

Значковский. Не сидится вам без дела, Агриппина Семёновна, оттого и нашли заботу. (Сане.) Хотя вы и не назвали себя, но держу пари: вы юная Солнцева! И всё уже знаю. Хотите стартовать в жизнь с производства? Умно. Вы родились в знатной семье. Не забывайте об этом, цените. От всего сердца желаю успеха. (Раскланявшись, уходит в цех.)

В стороне, у входа в цех, загрохотали ящики и бочки. Там появился Михеев, молодцеватый парень в военном кителе, с которого недавно сняты погоны.

Агриппина Семёновна (не по возрасту резким, энергичным тоном). Михеев!.. Каждый день тебе толкую. Доколе безобразие продолжаться будет? Развёл грязь на фабрике.

Михеев (козыряя). Фабрика не лазарет, я не аптекарь.

Агриппина Семёновна. Убери, говорю, ящики. Не грязни пряжу.

Михеев. Как рабочий придёт, мигом уберёт.

Агриппина Семёновна. Сам приберёшь. Или мне подсобить? Я подсоблю, пожалуй!

Михеев (козыряет). Есть самому прибрать!

Агриппина Семёновна. Проследи-ка, милок, за разгрузкой машин. Банки с техническими маслами, как мячики, кидают. Банка лопнет — масло разбрызгается. Капля на нитку попадёт — брак. Ты и есть аптекарь — белый халат наденешь.

Михеев (козырнув). Слушаюсь, хозяюшка! (Удаляется.)

Из цеха выходит Анюта Богданова, рослая женщина лет тридцати. У неё пышные, непокорные волосы с рыжеватым отливом, и сама она неспокойная, порывистая, шумная.

Агриппина, Семёновна. Анюта! А Гермоген Петрович-то где? Ждём его не дождёмся. Или в цех пойти?

Анюта. Идёт ваш Гермоген Петрович.

Входит Гермоген Петрович, старичок с тщательно подстриженной светлой бородкой, одетый в строгую, аккуратно отутюженную, наглухо застёгнутую «тройку».

Агриппина Семёновна (положив руку на плечо Сане, вместе с ней поднимается, идёт навстречу старому мастеру). К тебе мы, Гермоген Петрович! Ученицу привела. Возьмёшь?

Гермоген Петрович (поглядев Сане в глаза). С охотой, Агриппина Семёновна. (Сане.) Добро пожаловать! (Агриппине Семёновне.) К Анюте её, как думаете?

Агриппина Семёновна. Разумеется, к ней.

Гермоген Петрович. Угадал. (Анюте.) Под твоё крыло, умница-разумница!

Агриппина Семёновна. Ну, в добрый час, Саня! (Заглянула в судок.) Застыл директорский завтрак. Поднимусь к ней.

Гермоген Петрович. И мне к Иван Ивановичу.

Гермоген Петрович и Агриппина Семёновна выходят.

Анюта (сухо.) Чего хочешь от меня, девушка?

Саня (смущена, говорит с неожиданной для самой себя неловкостью). Хочу научиться стахановской работе. Вы мне свой опыт передайте, Анюта, а я уж…

Анюта (смеётся.) Опыт? Какой такой опыт?.. А-а-а… Опыт! Вмиг передам. (Иронически назидательно.) Приходить за двадцать минут до смены, проверить, что и как, что к чему. Такой, что ли, опыт?

Саня (обиженная насмешливым тоном.) Хотя бы и такой… Что смешного?

Анюта. Так я уж всё сказала. И главный инженер то же твердит. (Искоса поглядела на Саню, взвесила, стоит ли говорить с ней серьёзно. Что-то расположило её к девушке. Заговорила другим, дружелюбным тоном.) Да ведь скучно мне от таких разговоров! Ну, дам я 200 процентов, а что на них нарисовано, на процентах? Кого обрадую работой своей? Ты присмотрись, какие рисунки печатаем, что народу даём? Носить нашу ткань — тоска. А выделывать?

Саня. Я понимаю вас, честное слово, понимаю.

Анюта. А понимаешь — так учись. Завтра и начнём.

Из фабричного корпуса выходит Курепин.

Курепин. Здравствуй, Саня. Гермоген Петрович мне всё сказал. Рад за тебя… Посидим.

Подходят к клумбе, на которой растут маки и жасмин. Садятся.

Саня (глубоко погрузив руки в кусты жасмина). Смотрите, как дорожки засыпало. Жасминный снег…

Курепин. Круглый год дышать бы ароматом этим… Решила в печатный?

Саня. В печатный, к рисункам поближе.

Курепин. Покамест чужие печатать будешь. И, между нами говоря, серенькие. Квадратики, треугольнички разные. И откуда только берут их? Из учебника геометрии, что ли?

Саня. Есть же на фабрике художники?

Курепин. Рисовальщики есть — художника нет. Художник, Саня, — это ведь такая сила! (Смотрит на цветы.) Помню, как-то раз прятались мы в воронке от бомбы. Земля почернела от артиллерийской работы. Ни травинки, ни стебелька. Вдруг, замечаю, степной мак, алый, стройный, растёт под огнём, цветёт, хоть бы что ему! Вижу, разведчики наши в маскировочных халатах тоже на цветок загляделись. И, знаешь ли, улыбаются! Ну, думаю, значит, не очерствела у народа душа, раз солдаты даже под огнём цветами любуются. Это в четвёртый год войны! Захотелось мне тогда, чтобы большой художник, истинный изобразил такую картину: артобстрел, разведчики, алый цветок…

Саня. Так вот откуда здесь маки! Сами посадили их?

Курепин. Сам. И когда гляжу на них, вспоминаю обгорелую землю… улыбку твоего отца… гром наступления.

За воротами гудок автомобиля. Через проходную входит Башлыков, ширококостный, массивный. Лицо его выражает утомление. Смотрит рассеянно, говорит тихи, по-волжски окая. Навстречу ему спешит Капитолина Андреевна. Обменялись рукопожатием.

Башлыков. Устал я, товарищ Солнцева. Прямо-таки без сил. Ну, здравствуй, директорша!

Капитолина Андреевна. Что, сразу в печатный пройдём? Или в другие цеха прежде?

Башлыков. Да погоди ты, директорша. Устал я, говорю.

Капитолина Андреевна. Идёмте в печатный, там и отдохнёте.

Башлыков. Да погоди ты, говорю! Посидим на природе. Тут у вас, эвон, рай-то какой! Цветочки. Аромат… Жасминчик, что ли, это?

Капитолина Андреевна. Жасмин.

Башлыков (удобно усаживаясь на скамейке; утомлённо кивнув Курепину, достаёт из кармана многократно сложенный большой носовой платок, медленно разворачивает его, утирает пот с крутого лба, потом расстилает его на коленях и снова складывает — вдвое, вчетверо, до тех пор, пока платок уже больше не складывается.) Трудно тебе, Капитолина Андреевна?

Капитолина Андреевна. Трудновато.

Башлыков. И мне трудно. И министру трудно. Всем трудно, товарищ Солнцева. Что поделаешь? Ничего не поделаешь!

Капитолина Андреевна. Конфликт на фабрике, товарищ Башлыков!

Башлыков. Такое спокойное производство — и вдруг конфликт. Разберёмся, во всём разберёмся. (Кивнув в сторону Курепина, добродушно.) Уж не парторг ли подкалывает? (Лениво хохотнул.) Хо-хо-хо!..

Капитолина Андреевна. Иван Иванович решил, что его дело — поучать да наставлять. А текстиль слабо знает. Верно ведь, Иван Иванович, при людях скажи.

Курепин. Верно. Однако учусь. И у вас учусь, Капитолина Андреевна. Своё дело знаете — спору нет.

Башлыков (утомлённым голосом). Учимся. Все учимся. (Пауза.) А с тобой, дорогой товарищ Курепин, будет бо-о-льшой разговор. И, может быть, не особо приятный.

Тем временем на скамейке, у клумбы усаживаются Дарья Тимофеевна, Анюта Богданова, Нина Логвинова, Гермоген Петрович и другие. Нина — стройная девушка с длинными косами.

Курепин. Хорошо, что приехали, товарищ Башлыков. У нас вечером актив собирается.

Башлыков. А по какому признаку актив себе подбираешь?

Курепин. В первую очередь тех, кто не терпит консерватизма, бюрократов (посмотрел в упор на Башлыкова, и после паузы) …любит свою фабрику…

Башлыков (полушутя-полусерьёзно.) А работать твой актив любит? Шучу, конечно. В министерстве считают, что ваши дела…

Анюта (прерывая.) А я вам без министерства скажу, каковы дела наши. Лежат ткани в магазинах на полках. Сама своими глазами видала.

Нина. Да вот письмо почитайте. (Достаёт из кармана распечатанный конверт.) Комсомольцам нашим адресовано.

Анюта. Что за письмо?

Капитолина Андреевна (просматривает письмо). Хо! Да кто пишет-то? С Большой Калужской. Почётные домохозяйки! Для них Щербаковский комбинат шелка вырабатывает. Не о них забота. У каждой фабрики свои задачи. Мы делаем простые вещи. А многоцветные с других фабрик спросят. И министерство согласилось со мной.

Дарья Петровна. А мы-то кто? Безрукие, что ли? Самолюбие есть у нас?

Анюта. У машины не два, не три валика. На что государство лучшую технику нам даёт? Я на своей машине могу в десять красок печатать. Как луг весной, ткань зацветёт.

Капитолина Андреевна. И простое дело мастерства требует. Один завод роскошные «зисы» выпускает, другой — тракторы. Что почётнее — вот вопрос. «Зисы» по асфальту пойдут, тракторы чёрную землицу подымут. Скромность нужна, Анюта. Что если всем на «зисы» захочется?

Саня, сидящая одна в сторонке, на дальней скамейке, внимательно слушает.

Анюта (встала, горячо). Как хотите обо мне судите, а я всё скажу!.. Помню последний день войны. Как объявили по радио, что мир настал, вынула я из шкафа кусок лучшей материи, старой моей выработки, довоенной, и расплакалась. Ей богу, дура такая, от радости разревелась! Вот, думала, вещи теперь какие делать будем! Потрудились наши бабы ввойну, а мы теперь им праздник устроим! Пусть разоденутся, как королевы, — заслужили! Технику какую нам страна дала! А директору нашему всё бы бельё приютского образца выпускать!

Долгая пауза.

Башлыков. Н-да-а!.. (Встал. Видимо, слишком шумный разговор утомил его. Отходит в сторонку, к Сане.) И вы, барышня, интересуетесь?

Саня. Интересуюсь. Разве нельзя?

Башлыков. Нет, отчего же! Набирайтесь ума-разума. (Ходит вокруг клумбы, нюхает цветы. Подходит к Курепину. Вполголоса.) Ты их нарочно, что ли, собрал?

Курепин. У нас беседа произвольная.

Капитолина Андреевна. Чтобы всю технологию изменить, миллионы нужны. Откуда их взять?

Дарья Тимофеевна (нетерпеливо). А штрафы за плохую продукцию сколько фабрике стоят?

Капитолина Андреевна. Ты, Дарья, мои штрафы не считай. На то Госконтроль есть. Дальше. С рабочей силой туговато…

Дарья Тимофеевна. Извиняюсь, ещё раз перебью. Стахановские бригады могут хоть сейчас по нескольку работниц высвободить.

Капитолина Андреевна. Бригады разные бывают. В одной мастерицы — золотые руки, в другой — молодо-зелено. Мы на среднюю работницу равняемся. Ты, Дарья, за свою бригаду отвечаешь, а я — за всю фабрику. Одно дело — рекорд бригады, другое — труд громадного коллектива! Поймите, товарищи, разницу!

Нина. Мы идём вперёд массами, а не одиночками.

Капитолина Андреевна. Верно, товарищ комсорг! Но социализм не означает уравниловку. То, что может сделать Богданова, тысячам рабочих ещё не под силу. Не о своём покое тревожусь. Его у меня нет и не будет. Для меня фабрика — жизнь моя. Нет у меня других тревог. Я среди вас выросла, меня все знают, и я всех знаю… Да что я свои интересы защищаю, в самом-то деле?

Башлыков. Позвольте мне словечко сказать. Тут товарищи обрушились на директора. Мы, конечно, уважаем, ценим критику (пауза)… а также и самокритику. Однако (значительная пауза)… зачем же сводить весь разговор к директору? (Громко, глядя на Курепина.) Зачем? А? Эта произвольная беседа получилась больно уж произвольной. Что-то, братцы, вы все на директора навалились? И мне в нашей продукции кое-что не нравится. Что поделаешь? Ничего не поделаешь. Конечно, во всех обвинениях разберёмся, изучим ваши возможности. Но скажу: меня удивляет односторонняя позиция некоторых товарищей. Продукцию планируют государственные органы — забывать о том не надо. Но рабочую инициативу всегда поддержим. Однако, как говорится, с вышки виднее.

Гудок оповестил об окончании перерыва. Все собравшиеся быстро расходятся. В сквере остаются Курепин, Башлыков, Капитолина Андреевна и Саня, попрежнему сидящая в отдалении.

Башлыков (Курепину). Нет, не по душе мне ваша произвольная беседа. (Капитолине Андреевне.) Тут явно кто-то кого-то кому-то противопоставляет. (Курепину, жёстко.) А вообще дело, скорее всего, похоже на беспринципную склоку.

Курепин. Склока?

Башлыков. А ты не серчай, батюшка! (Капитолине Андреевне.) Ну, пойдём по цехам. (Похлопав по плечу Курепина.) И ты, мудрец, с нами.

Втроём уходят в цех.

Саня. Мама!

Капитолина Андреевна (задержалась, вернулась к Сане.) Что тебе?

Входит Агриппина Семёновна.

Саня. Я решила в печатный. К Анюте Богдановой.

Капитолина Андреевна. Вот, вот, выбирай подружку по нраву.

Агриппина Семёновна (усмехнувшись). Нрав кроткий… Яблочко от яблоньки!

Они стоят друг против друга — трое Солнцевых, — взбудораженные, воинственные, такие, кажется, разные и всё же удивительно похожие одна на другую, — бабушка, дочь, внучка. Резко повернувшись, Капитолина Андреевна уходит в цех.

Агриппина Семёновна. Ишь, вскипела! Да, мы, Солнцевы, все кипучие. Пойдём, Саня. (Вахтёру.) До завтра, Петрович!

Козырнув Солнцевым, вахтёр широко распахнул дверцу проходной. Агриппина Семёновна и Саня выходят за фабричные ворота.

Картина третья У КУРЕПИНА

Светлая, просторная комната в новом доме. Во всю стену полки с книгами. Книги стоят нестройно: их часто достают с полок. Четверо сыновей Курепина, от девяти до четырнадцати лет, — упитанные, здоровые пареньки. У всех, как у отца, густые, широкие брови. Младший, Вовка, встав на подоконник, выглядывает на улицу, поджидая появления отца. Трое других настраивают трубы. У каждого из них труба по росту — от маленького «тенора» до громадного «геликона». Жена Курепина, Варя, маленькая хрупкая блондинка с весёлыми кудряшками, быстро и ловко прибирает комнату, придавая ей нарядный вид.

Варя (добродушно ворчит). Хотя бы одну дочь мне! Некому по хозяйству помочь. Ты что за цветы принёс, Гоша? Лопухи какие-то. (Ставит на стол букет.)

Гоша. Лопухи? Рубль двадцать штука! Без мороженого остался.

Митя. Что дочка? Я к празднику самолично подушку для тебя вышью.

Варя. А ты не жди красных чисел на календаре.

Вовка (со своего караульного поста). Идёт! Идёт! (Спрыгнул с подоконника.)

Братья взяли наизготовку трубы, Вовка пристроился к ним, приложив к губам гребёнку, обёрнутую в папиросную бумагу. Варя, взяв дирижёрскую палочку и постучав ею по спинке стула, идёт к дверям. Звонок. Приводя в порядок причёску, отворила дверь мужу и взмахнула палочкой. Навстречу Курепину гремит марш. Это обычная семейная церемония в доме Курепиных. Но на лице Курепина нет добродушной улыбки. Варя мгновенно замечает подавленность мужа — ей редко приходилось видеть его хмурым.

Варя (взмахом руки останавливает оркестр). Голова болит, Ваня?

Курепин (хмуро). Когда она у меня болела…

Варя (сыновьям). Тише вы, ансамбль!

Ребята, за исключением Вовки, прекратили игру.

Курепин (махнул рукой; честолюбиво, по-отцовски). Да пусть играют…

Варя. Может быть, зубы?

Курепин. И зубы не имеют такой привычки.

Варя. Что же тогда? Ваня, что с тобой?

Курепин (мрачно). Склочник я… Давай склочнику ужинать. (Садится за стол и, увлечённый своими размышлениями, говорит с женой так, как будто уже объяснил ей всё по порядку, а теперь делает выводы.) Вот какая история, Варя. Кажется всё просто и ясно. Нам с тобой ясно, да. А Солнцевой, Башлыкову — нет, нисколько не ясно. Понятно?

Варя (соглашаясь). Понятно. Первое будешь?

Курепин (думая о своём). Может быть, я текстиль не так хорошо изучил. Допускаю. Что ж, из института — в армию, из армии — в партком. Незрелый текстильщик, верно… Биография моя на одной страничке через два интервала укладывается. Изучу текстиль досконально, будьте покойны! Но людей советских хорошо знаю. И вижу, хотят они полной жизнью жить.

Вовка (прерывая Курепина). Пап! Когда же мне-то?

Курепин. Чего тебе-то?

Вовка. Инструмент какой… У всех есть: и у Гоши, и у Мити, и у Севы. А у меня нет. Гребёнка мамина.

Курепин (строго). Ты мне склоки дома не заводи! (Глядит в удивлённые глаза сына. Хохочет.) Склочник… (Приласкал.) Куплю, куплю тебе трубу, старик. Если сам в трубу не вылечу.

Сева (заметив перемену в настроении отца, шёпотом). Мама, по-моему, всё в порядке. Ударим по гуслям!

Варя кивнула головой, «ансамбль» заиграл душевную певучую мелодию. Курепин, вначале занятый своими мыслями, отстукивает такт ногой, затем, увлекшись мелодией, подхватывает её своим не сильным, но за душу берущим голосом.

Курепин (оборвав песню). Гоша, подай-ка мне вот с той полки.

Гоша (перебирая книги). Эта? Нет? Эта? А, знаю, чего тебе надо! Наизусть скажу… (Встав в позу трибуна.)

Варя. Грусть-тоска прошла?

Курепин. Подогревай первое!

Звонок. Варя открывает дверь. На пороге Капитолина Андреевна.

Капитолина Андреевна (в смущении, переступая порог). Не ждал, парторг, гостью? А я зашла. Квартиру тут по соседству смотрела. Слышу, оркестр гремит. У вас, что ли, музыка?

Варя. У нас, Капитолина Андреевна.

Капитолина Андреевна. Может, и сегодня какое-нибудь торжество? (Курепину.) Вчерашнее-то я прозевала. А сегодня что?

Курепин. Да нет, ничего особенного.

Варя. Сегодня, как вчера, а завтра, как сегодня. Вечер пришёл, семья собралась — вот и праздник, вот и музыка.

Капитолина Андреевна. Может, я помешала? Простите…

Варя. Что вы, Капитолина Андреевна! Садитесь, пожалуйста.

Курепин (о тон жене.) Что вы, что вы, Капитолина Андреевна!

Вовка (в тон отцу.) Что вы, что вы, Капитолина Андреевна. Мы всегда гостям рады.

Капитолина Андреевна. Ишь ты, ухарь какой! Чем занимаешься?

Вовка. В каком смысле?

Капитолина Андреевна. В прямом, разумеется.

Вовка. Соловья Седова разучиваю.

Капитолина Андреевна. Ну, и как?

Вовка. Задушевно пишет. Жалко, инструмента нет своего. Вот, гребешком пробавляюсь…

Капитолина Андреевна. Ну, орёл! (Ребятам.) А вы что умолкли? Без меня-то как веселились!

Варя. А правда, мальчики. Приготовились, начали.

Ребята «ударили» плясовую. Вовка ведёт соло на гребешке.

Капитолина Андреевна. Лихо у вас получается.

Оркестранты оборвали игру.

Вовка. Извините, нам пора в клуб, на репетицию. (Отцу.) Ну, что это за инструмент, папа! Я на севиной трубе любую партию на слух могу.

Капитолина Андреевна. Хвалишься.

Вовка. А вы послушайте. (Берёт у брата трубу, выдувает с трудом какие-то непонятные звуки: «Пу-пу-пу…»)

Капитолина Андреевна. Какая же это партия? Этак-то и я сумею.

Вовка. Партия «корнета-пистона» из сочинений Соловья Седова.

Капитолина Андреевна (смеётся). Ну, в вашем доме скуки не бывает!

Вовка. Извините, на репетицию опаздываем.

Учтиво поклонившись, братья выходят.

Капитолина Андреевна. Ну, орлы! (С нескрываемой завистью.) Дружно живёте! А у меня дома каждый в свою дуду. И отчего так, не знаю.

Варя подаёт на стол печенье, чай. Выходит.

Курепин (пододвигая стакан Капитолине Андреевне). Прошу стаканчик!

Капитолина Андреевна. Что ж, давай. На Руси, говорят, никто ещё чаем не подавился. (Выливает чай из стакана на блюдце, отхлёбывает маленькими глотками.) Хорошая у тебя семья, Курепин. Молодцы-то какие растут!

Курепин. Да я и сам ничего парень. (Смеётся.) А что, нет?

Капитолина Андреевна. Хорош! (Пауза.) Цены б тебе не было, да мудришь и притом упрямствуешь. Я сама человек и упрямый и, говорят, даже резкий.

Курепин. Самокритично о себе думаете.

Капитолина Андреевна. А что же скрывать? Критикуй, пожалуйста, спасибо скажу. Но с толком критикуй.

Курепин (пододвигая сахарницу.) Сахарку берите. Больше берите.

Капитолина Андреевна. Давеча чёрт-те что напорол, а теперь подслащиваешь!

Неловкая пауза.

Я вот зачем к тебе, Курепин… Да перестань улыбаться-то! Тяжко тебе сейчас — не вижу, что ли?

Курепин. Тяжко.

Капитолина Андреевна. То-то. Сам виноват. Ты, пожалуйста, работай самостоятельно, я не набиваюсь к тебе ни в наперсницы, ни в наставницы, но помогать мне ты обязан. На то ты парторг, на то я директор фабрики. А вместо помощи развёл дискуссию. О чём думать сейчас надо? Задача перед нами стоит государственная: надо людей одеть быстро. А ты всё дискустируешь… Скажу просто: худо дело оборачивается. Башлыков руками разводит; либо, говорит, парторг ваш сети плетет либо просто живого дела не знает. В эмпиреях парит.

Курепин. На то он и Башлыков!.. Мало — сам живёт по принципу «потихонечку да полегонечку», так ещё и вам мешает.

Капитолина Андреевна. Да ты что? Я в работе вся и ни себя, ни других щадить не умею. Ничего другого не знаю, ничем иным не живу… Хоть и женщина я… Вовсе ты меня не понимаешь. С Сергеем дружил, воевал вместе, а мне чужой.

Курепин. Знаю я вашу жизнь. Строго живёте — подвижнически. Только что на гвоздях не спите, как Рахметов. Знаю. Все знают… А я бы всю её переворошил, перетряхнул бы, эту вашу строгую, безукоризненную жизнь. Верно, не подружился я с вами, хоть и слово Сергею давал.

Капитолина Андреевна. Что же… По заказу дружбы не склеишь.

Курепин. Дружбу с вами добуду, только не за чаем с вареньем. Повоюем и подружимся.

Капитолина Андреевна. Шутишь. Лучше скажи мне, Курепин, на «Москвичке» нашей долго трудиться намерен? Или поспокойнее место ищешь? Ты человек учёный, кабинетный.

Курепин. Смешной вопрос. Я на «Москвичке» не гастролёр. А впрочем, где бы ни работать — по своему разумению работать.

Капитолина Андреевна. Скажите, гордыня какая! Тебя партия поставила.

Курепин. Отсюда и гордыня — партия меня поставила. Тем и дорожу.

Капитолина Андреевна (примирительно.) Я просила товарища Башлыкова не придавать значения разговору в проходной. На то он и проходной. (Протянула руку, дружески.) Мир, парторг!

Курепин. Мир, Капитолина Андреевна! Только одно условие: разберитесь вы в ошибках своих.

Капитолина Андреевна (выдержке её и доброжелательности приходит конец). Ты опять своё? Ну, что же… Коли так, — повоюем! Чудачка, думала помочь. Самолюбие своё по боку, дай, думаю, зайду первая. Переживает парень. Хочешь войны — повоюем.

Курепин. Повоюем, Капитолина Андреевна. Только война будет не обычная. Я за вас воевать буду, вы против меня. Я воюю за то, чтобы вас от ошибок уберечь, а вы их множите… Что же, повоюем.

Капитолина Андреевна. Не воевать тебе надо, а разоружаться скорее. За философией потому и прячешься, что живого дела боишься. А боишься потому, что не знаешь его. Говоришь затейливо, красно… Саньку удивишь, меня — нет!