Рассвет полуночи

1

МЮНХЕНСКИЕ НОЧИ

Пока туристический автобус ехал по баварским холмам, Карл Шварц переходил от одной мысли к другой, не зная, что ему следует делать, не будучи уверенным в том, стоит ли ему поддаваться такому первобытному порыву, как жизнь или смерть, но прекрасно понимая, что ничего не делать неприемлемо, равносильно поражению.

Он смотрел на полную луну, ярко светящую на мягких заснеженных полях, и представлял себе охотников, ютящихся в маленьких деревянных будках высоко над краем этих полей, ожидающих ничего не подозревающую дичь, выходящую из ухоженных лесов. Выстрелы раздавались в ясной, бодрой темноте, эхом разносясь от одного места к другому в тусклом, пустом воздухе. Всё, что имело значение, – это чистая смерть. Люди надеялись именно на это.

Автобус несся на запад по восьмому автобану, в сторону Мюнхена, и каждый поворот дороги заслонял Карлу вид на эту драгоценную луну. Мысли его проносились мимо, вместе с замёрзшими деревьями, и он гадал, не спит ли Анжелика в этот самый момент в своём автобусе, отвлечённая снегом в Швейцарии. Её длинные спиральные локоны, даже в темноте автобуса отливавшие рыжим, струились по синей лыжной куртке. Зелёные глаза пронзали горные вершины, словно лазеры, выискивающие алмазы. Он погрузился в собственное отражение. Глаза у него были большие и близко посаженные, между коротким носом, сломанным когда-то во время скоростного спуска, но это было незаметно. Тёмные длинные волосы были растрепаны из-за того, что он постоянно снимал и надевал шапку. Ему нужно было бриться, а он это ненавидел, особенно в холодные дни. Поэтому он часто оставался таким, с щетинистой бородой, которая, по словам матери, делала его похожим на бродягу. У него не было времени беспокоиться о таких мелочах. Жизнь шла слишком быстро, и он не успевал за ней.

Горнолыжный тур почти закончился. Санкт-Антон, Инсбрук, Штубайталь, Кицбюэль, Капрун. Час назад в Австрии автобус полз как резина.

Парализованный кролик пробирался по тирольскому перевалу, скрытому толстым слоем снега, и Карл думал, что склоны утром будут идеально покрыты снегом. Со снегом, как и в жизни, время имело решающее значение, и ему оставалось лишь гадать, насколько красив будет Цугшпитце к девяти утра следующего дня. Впрочем, он ничего не мог с этим поделать.

Он наклонился, потер ноющее правое колено, которое, как он знал, с каждой минутой наполнялось жидкостью, и тосковал по кроссовкам своего прошлого. Он садился и пил пиво, пока мужчина гладил его колено бальзамом, ощущая невыносимо приятное тепло. Боль теперь была почти постоянной, особенно после дня катания на лыжах или просто после пребывания на холоде.

Он оглянулся через плечо. Почти все спали, уставшие после полудня катания на лыжах и долгой поездки на автобусе.

Автобус гудел по тихой полосе. Карл заметил, что машин пролетало не так уж много. Снег, уже покрывший Альпы, наверняка скоро накроет север, в Баварию.

Водитель автобуса Фриц сгорбился над большим рулём, медленно покачивая головой под звуки «Маленькой ночной серенады» Моцарта, доносившиеся из динамиков на приборной панели роскошного автобуса «Мерседес». Он мечтал о том, как в следующий раз займётся сексом со своей девушкой, пышногрудой фройляйн, способной унести восемь литровых кружек пива в Хофбройхаусе.

Автобус замедлил ход на окраине Мюнхена и свернул с автобана. Над городом висело мягкое жёлтое свечение, словно его только что разбомбили, он сгорел дотла и теперь тлел в гробовой тишине.

Понимая, что они приближаются к отелю, люди в задней части автобуса зашевелились. Улицы были почти пустынны, так как они прибыли гораздо позже, чем ожидалось, из-за высокогорных снегопадов. Автобус свернул за угол и остановился перед отелем Kaiser. Это был трёхзвёздочный отель, который туристическая компания использовала для краткосрочного проживания.

Карл взял микрофон и помедлил мгновение, прежде чем нажать кнопку. «Дамы и господа, мы в нашем отеле», — сказал он, и его голос

Глубокий и проникающий в глубину души. «Какая лыжная поездка. Семь дней, семь ночей.

И только один человек был эвакуирован. Неплохо.

Несколько человек сзади рассмеялись.

Карл продолжил: «От имени Bavarian Tours мы благодарим вас за участие в самом фантастическом горнолыжном туре, который мы когда-либо организовывали. Снег был великолепен, правда?»

Раздалось несколько тихих слов одобрения. Большинство людей искали свои шляпы и перчатки, завалившиеся под сиденья.

Фриц включил ослепляющий верхний свет, вызвав стоны полусонных людей.

А теперь то, что Карл ненавидел в своей работе больше всего. Слишком уж это напоминало попрошайничество, подумал он. И всё же он ценил дополнительные деньги. «Мой заработок во многом зависит от доброты таких друзей, как вы», — сказал он, как всегда, самым серьёзным тоном. «Если вы сочтёте нужным расстаться с несколькими оставшимися дойчмарками, поскольку утром вы уезжаете из страны, мы с Фрицем будем очень признательны за этот жест».

Фриц оперся своими толстыми руками о руль и тихонько усмехнулся, его крепкий живот задрожал. Он знал, что чаевых ему не видать. Но компания хорошо платила ему за услуги, и Карл всегда покупал ему кружку-другую пива на деньги за использование его имени.

Уставшие туристы медленно выходили из автобуса, щедро бросая купюры в открытую лыжную шапочку на приборной панели.

Когда все ушли, вытащили всё своё оборудование из-под автобуса и поплелись в отель, Карл наконец схватил шляпу и деньги. Он не стал их пересчитывать, пока не добрался до своей квартиры. Он так и не пересчитал.

Фриц закрыл нижние контейнеры снаружи и вернулся за руль. «Мы могли бы вернуть автобус и пойти выпить пива», — сказал он Карлу. Это стало ритуалом. Закончим экскурсию, высадим автобус и пойдем выпить пива.

«Извини, Фриц, дружище. Но у меня назначена встреча с кем-то в баре «Занкен».

«Анжелика», — сказал водитель. «Я только что услышал по радио, что они будут ещё полчаса. В Швейцарии снега было больше, чем в Австрии».

Карл посмотрел на часы. «Не могли бы вы меня подвезти?»

Фриц улыбнулся и выехал в лёгкий вечерний поток машин. Вскоре он подъехал к обочине и открыл дверь Карлу, который тут же спустился на тротуар.

«Не забудь о завтрашнем совещании», — крикнул ему вслед Фриц.

Карл показал большой палец вверх и зашел в бар.

В баре «Занкен» было дымно и темно. Толпы людей обнимали длинную деревянную стойку, сигареты были зажаты уголками ртов, глаза щурились от клубов дыма, головы утвердительно кивались. Столы были заняты, пустые бокалы громоздились, словно хрустальные башни декаданса.

Карл взял пиво, нашёл одинокий столик в углу с одним стулом, сел и стал наблюдать за людьми. Это был завораживающий балет микрокосмической простоты. Вот молодая пара, у которой было больше проблем, чем они когда-либо признавали друг другу. Вот старик, отважно сражавшийся в Мировую войну, преуменьшавший любые юношеские проступки, как, несомненно, диктовало время, и стоящий рядом с сыном, который не понимал тех времён и не заботился о них ни в малейшей степени.

В своих мечтах Карл чуть не пропустил её появление. Но вот она, осматривая комнату в поисках его. Анжелика Флобер была в обтягивающих чёрных лыжных брюках и аквамариновой куртке. Её тёмные волосы были убраны с лица повязкой, а локоны спадали на плечи. Но именно её жадные глаза, эти нефритовые окна мятущейся души, словно радар, следили за ним, словно сердце, которое билось громче всех остальных в комнате.

Она улыбнулась и направилась к его столику, остановившись только для того, чтобы взять свободный стул.

Карл встал, и они поцеловались в щеки. Затем они сели, разглядывая друг друга на предмет изменений, хотя с их последней встречи прошла всего неделя.

«Настоящая снежная буря», — сказал Карл.

Подошла официантка и поставила перед Анжеликой пиво, словно автоматически. Женщина заходит в дверь, садится и берёт пиво.

«Наверное, мы слишком часто сюда приходим», — сказал он ей.

Она улыбнулась и отпила пива, слизнув каплю с полных красных губ.

«Нам чуть не пришлось остаться на ночь в Вадуце», — сказала она. Её слова с акцентом повисли в тлеющем воздухе, словно обрывки чувственных стихов.

«Ночь в Лихтенштейне, — сказал Карл. — Похоже на порнофильм».

Время как будто замедлилось.

Карл наклонился через стол и накрыл её руку своей. «И вот я говорю одному парню из Далласа: „Ты раньше катался на лыжах?“ Он отвечает: „Да“. Оказалось, он как-то на выходных ездил в Таос и, наверное, тусовался на горном склоне».

«Ты уверен, что он обмочился?»

«Абсолютно», — сказал Карл. «Два дня спустя этот парень принял половину гейнера на чёрном бриллианте. Сломал себе спину».

«Переброшены по воздуху?»

«Да. Его отвезли в ту же больницу в Инсбруке, куда привезли меня шесть лет назад».

Оба долго не произносили ни слова, довольствуясь лишь наблюдением за морганием глаз, вздымающейся при каждом вдохе грудью и, разве что, редкими ямочками на губах. Окружающие их звуки представляли собой бессмысленный словесный коллаж.

Она нарушила молчание: «У меня была пара из Лондона, которая настояла, чтобы я взяла их на сложные трассы в Гриндельвальде».

«Опять нет. Ты их не послал...»

«Вплоть до Венгена».

Карл рассмеялся. «Прислать за ними автобус?»

«Конечно. Через несколько часов».

«Тебе холодно. Что ты будешь делать в свободное время?»

«Рисую. Тодд хочет пойти в галерею. Родители хотят, чтобы я поехала домой на эти выходные. Планирую свадьбу».

Карл сделал большой глоток пива, внимательно наблюдая за ней поверх кружки и размышляя, как ему с этим справиться. К счастью, пиво говорило за него.

«Тебе нельзя. Твой интерес к Адриану соперничает с моим интересом к невежественным, надоедливым туристам с избытком денег и мозгов».

«Ты никогда не встречал Адриана, — сказала она без энтузиазма. — И никогда не увидишь».

«Не хочешь ехать в Брюссель? Оставайся здесь. Будем заниматься сексом все выходные».

Она нахмурилась. «У нас никогда не было секса».

«Насколько вам известно, нет».

«Думаю, я бы знал».

«О, ты бы знал».

Анжелика встала и пошла в ванную. Пока её не было, Карл нашёл в баре пару сигар. Он закурил обе и вернулся к своему столику.

Сев, она взяла сигару и поднесла кончик ее к ярко-красному цвету.

«Это все, что мне нужно», — сказала она.

Они откинулись на спинки стульев, изо всех сил пытаясь пустить колечки дыма в и без того напряжённую атмосферу. Он не был уверен, будут ли такие моменты иметь для неё хоть какой-то смысл, когда им придётся расстаться навсегда.

Она стряхнула пепел в пустую пивную кружку. «Где ты это взяла?»

«Какой-то парень в баре».

«Кажется, я заболеваю. Хочу просто вернуться домой и принять горячую ванну».

«Вот теперь ты говоришь».

"Один."

«Могу ли я хотя бы посмотреть?»

Она потушила сигару и встала, чтобы уйти. Карл тоже подумывал сделать то же самое, но решил оставить сигару, когда они вдвоем вышли из бара.

●

Проводив Анжелику до дома, Карл вернулся в свой дом в двух кварталах от Гётештрассе, уже сильно хромая, но почти не чувствуя боли. Луна освещала его путь через металлические ворота по кирпичной дорожке к старой деревянной двери.

На внутренней двери висела записка от хозяина. Он попытался прочитать её в тусклом лунном свете, пробивающемся сквозь стекло двери, но…

Не смог. Поэтому он засунул его в лыжный комбинезон и пошёл наверх. Хороших новостей от хозяина квартиры так и не поступило. По крайней мере, на этот раз арендная плата была оплачена.

В полной темноте он поднялся по узкой лестнице в свою студию на третьем этаже, вытащил ключи из кармана и направил их к замку. Ключ щёлкал по замку, цепляясь за него куда угодно, только не внутрь. Наконец он открыл дверь.

Нажав на маленькую настольную лампу, он оглядел свою крошечную квартиру. Справа была небольшая кухонька, кровать у стены, где потолок резко спускался из-за ската крыши, потрёпанный диван хозяина, а у другой стены стоял велосипед. Его фетровая шляпа была прислонена к столбику у изножья кровати, словно одна из голов Квикега, готовая к продаже. Тёмные дубовые стены были украшены плакатами, которые Карл приобрёл на разных горнолыжных курортах и в городах, где он побывал. Ничего слишком постоянного, ведь он знал, насколько изменчивой может быть жизнь. Большое окно было изюминкой комнаты. С трёх сторон оно было обрамлено свинцовыми стёклами, и он мог смотреть на парк, наблюдая за целующимися парочками и играющими детьми. Ему не нужно было далеко ходить, чтобы понаблюдать за жизнью.

Казалось, всё было в порядке. У его арендодателя была тревожная привычка бесконтрольно перемещаться по квартире, когда он уезжал в длительные командировки. Его друг Тодд дважды видел, как он выходил оттуда.

Он сделал глубокий вдох. Возможно, пиво прокисшее.

Он приоткрыл окно, впустив прохладную свежесть снега и звуки улицы.

После душа, весь в поту и босиком, он плюхнулся на потертый коричневый диван и с наслаждением сделал первый глоток холодного пива. Он закатал правую штанину спортивных штанов и выдавил на колено несколько сантиметров бальзама.

Отчётливый запах эвкалипта и ментола шевелил волоски в ноздрях, заставляя чихнуть. Ему нужно было разобраться со своими собственными болями, со своим мучительным прошлым. Боль скоро пройдёт вместе с бальзамом, но сейчас он вспоминал тот день, когда его колено сломалось, и он упал, покатившись вниз по склону горы. Он отпил ещё пива.

Он был слишком юн для одной Олимпиады, достигнув пика формы ещё в старшей школе. Он был первым в штате Миннесота в слаломе и гигантском слаломе.

Но слалом был его коньком. По некоторым меркам это было не такое уж большое достижение. Когда он какое-то время учился в колледже в Колорадо по стипендии, его товарищи по команде сомневались, есть ли в Миннесоте вообще лыжи.

Возможно, именно это желание самоутвердиться в конечном итоге и привело к несчастному случаю. Сам он в этом не сомневался, ведь в спорте, где успех или неудача измеряются меньше чем за секунду и где травмы подстерегают на каждом повороте, его страсть, тем не менее, другие называли бесстрашием или безрассудством. Только один человек когда-либо узнает правду.

Карл открыл ещё одну бутылку пива и нежно погладил колено. Он вытащил из лыжного комбинезона немецкие марки, полученные в качестве чаевых, и рассортировал купюры по номиналу. Больше, чем обычно. Фриц, подумал он, выпьет после встречи.

Он придвинул ноутбук ближе к краю журнального столика, откинул крышку и вошел в систему. Ему приснилась история в автобусе, залитом лунным светом, и ему нужно было быстро записать всё, что он мог. Ведь именно так работал его разум. Сон, а затем лихорадочная работа. Словно он мчался по крутой трассе слалома.

Он мысленно изучал ворота, пока не запомнил каждый поворот, каждый спуск горы, а когда пришла его очередь выходить на трассу, всё было закончено за несколько минут. Повторения были как второй и третий заезды. Уточнение.

Ему оставалось только присутствовать на завтрашней встрече в полдень в штаб-квартире «Баварских туров», так что он мог позволить себе не ложиться спать и как следует начать свой рассказ. Роману придётся подождать. Он смотрел на пустой экран компьютера и не мог ни о чём думать. Он снова взглянул на фетровую шляпу на спинке кровати. Смотреть было особо не на что – мягкий коричневый фетр с тёмной нейлоновой лентой и изящным бантом слева. Он снова посмотрел на мигающий курсор, но тут же снова его потянуло к шляпе. В ней была какая-то неосязаемая сила, умоляющая поднять её, погладить и нежно прижать к голове. Он уже чувствовал её силу раньше и понимал, как глупо верить в подобные вещи. Он понимал, что это всего лишь кроличья лапка. И всё же, стоя перед коричневой фетровой шляпой и протягивая к ней руку, он снова поддался соблазну. Он просунул под него руку, поднял его со столба и сдул скопившуюся пыль.

Через неделю. Медленно он надел её на голову. Аккуратно надел фетровую шляпу на влажные волосы. Она подошла идеально.

Он сел на диван, снова посмотрел на экран компьютера и теперь уже быстро печатал, его пальцы щелкали так же быстро, как и его мысль.

OceanofPDF.com

2

АНЖЕЛИКА

Анжелику беспокоило то, что она просто бросила всё своё лыжное снаряжение на деревянный пол квартиры, как перед тем, как пойти в бар на встречу с Карлом. Однако были вещи и поважнее. Теперь она слишком устала, чтобы распаковать вещи, заново натереть лыжи воском, вычистить грязь из щелей лыжных ботинок и подготовить одежду к стирке. Вместо этого она старалась не обращать внимания на временный беспорядок, пока грела воду на плите для чашки чая, а затем пошла в ванную за горячей водой.

Вернувшись в гостиную, где кухонька была сбоку, она замерла и оглядела комнату. Повсюду стояли растения, нуждающиеся в поливе. Она замочила их перед отъездом в Швейцарию неделю назад, но знала, что жар старых радиаторов уже высушил их.

Она наполнила кувшин для полива в кухонной раковине и быстро обошла своих детей, давая каждому полезный напиток.

«Простите, что меня так долго не было», — тихо сказала она по-французски, не обращаясь ни к какому растению. «Я буду дома неделю и завтра искупаю каждого из вас». Она осторожно смахнула пыль с тусклого сердцевидного листа филодендрона.

Она подумывала завести кошку, но слишком часто уезжала в командировки, и ей пришлось бы забросить её или доверить заботу кому-то другому, кто, вероятно, забыл бы о ней. К тому же, этажом ниже у неё всегда был Тодд, с которым можно было поговорить, а кошка казалась жалкой для молодой женщины лет двадцати пяти. Кошка – для вдовствующих бабушек. И был Карл, загадочный Карл.

Глядя в окно на тёмный Английский сад, она думала о том, как прекрасно будет солнце этим утром. Она предпочитала утренний свет, особенно когда цветы в саду…

были в полном расцвете. Тодду нравился вечерний свет, где тени отбрасывали свою тьму в мрачную двусмысленность. Она была Моне, а он — Деларошем.

Карл был темой Микеланджело.

Как только она закончила поливать последнее растение, чайник начал свистеть.

Она поспешила к плите, переставила чайник на другую конфорку и выключила горячую.

Она налила горячую воду в старую чашку, купленную на блошином рынке несколько месяцев назад. Это был расписанный вручную баварский фарфор, потрескавшийся, как дорожная сеть Северных Альп.

Направляясь в ванную, она размешала в чашке травяной сбор. Вода в ванне была почти до краев, поэтому она быстро поставила чай на подоконник и выключила воду.

Затем она методично разделась. Всегда начинала сверху и спускалась вниз. Свитер, водолазка, бюстгальтер. Потом посмотрела на себя в зеркало во весь рост. За последние несколько дней она похудела. Она приподняла грудь. Она была упругой, но не слишком большой. Соски затвердели от контраста между прохладой комнаты и теплом одежды.

Она спустила на бёдра эластичные лыжные штаны, откинула их на пол ногой, а затем одним быстрым движением сняла длинное нижнее бельё и всё остальное. Она снова посмотрела на себя. Она гордилась тем, как теперь выглядит – спортивной, но при этом хрупкой. В детстве и подростковом возрасте она ненавидела своё тело.

Она была кожа да кости. Большинство её подруг рано повзрослели, поэтому у них было много парней, и они уже имели сексуальный опыт до окончания школы. Она же, напротив, никогда не находила мужчин особо интересными, поскольку они не обращали на неё особого внимания. До недавнего времени.

Мысли о её женихе, Адриане, были не слишком воодушевляющими. В конце концов, он был избранным, а не тем, кого она бы выбрала сама.

Она быстро отбросила все мысли о нем и нырнула в горячую ванну.

Её переполняла сила тепла. Она спустилась ещё ниже, полностью погрузившись с головой в воду. Затем она медленно вынырнула и…

Откинув длинные волосы набок, она отпила глоток чая, снова поставила чашку на полку и посмотрела на цветочный узор на её боковине. Она провела куском мыла по телу, по груди и между ног. Она закрыла глаза.

Закончив ванну, она вытерлась, надела нижнее белье и длинную хлопчатобумажную рубашку и сразу же пошла спать.

Засыпая, она снова подумала о Карле, задаваясь вопросом, не спит ли он сейчас и печатает что-то на компьютере, сдвинув фетровую шляпу на затылок.

●

Был ясный, солнечный декабрьский день, когда Анжелика и Карл решили поехать на восток, в Мариенбад в Чехии. Анжелика слышала о рождественской ярмарке от друга в музее, а Карл всегда хотел туда съездить, чтобы увидеть то, что так прекрасило Гёте, помимо Ульрики.

Они повезли машину Карла по извилистым сельским дорогам Баварии и Богемии, дорогам, которые могли бы быть прямыми, если бы не инженеры, прозорливо смотревшие на автомобильные проблемы.

Прибыв в знаменитый курортный город в полдень, они сразу же отправились на блошиный рынок на площади Гёте. Крытые палатки плотно прижались друг к другу, и каждая торговала чем-то своим. В одной ёлочные украшения, в другой свечи, а в третьих – всё, от дорогого антиквариата до дешёвых безделушек.

Карл заметил чашку на столе среди старых латунных фонарей и расписанных вручную тарелок. Она напоминала ей что-то из Брюсселя, но более высокого качества. Чашка напомнила ему несколько чашек его матери и отца, покрытых пылью и никогда не использовавшихся, стоявших высоко в их серванте. По краю её края были расписаны красными и синими цветами, а внизу виднелась баварская надпись. Похоже, её сделали родственники отца больше ста лет назад в Баварии. Анжелика любезно приняла подарок. Ей нравились вещи, которые вряд ли достанутся другим.

Выпив бокал теплого вина и съев на обед колбаски карри с картошкой фри, Анжелика наткнулась на фетровую шляпу. Она сразу поняла, что она старая, но не была уверена, насколько именно. Когда она впервые подняла ее со дна коробки, ее пальцы, казалось, покалывало, и странное ощущение распространилось по всему телу, пока ее не пробрал холод. Не говоря ни слова, она осторожно надела шляпу на голову Карла и тщательно осмотрела его спереди назад. Каким-то образом фетровая шляпа подошла ему идеально. Не просто по размеру, она, казалось, подходила ему, стала его частью. Волосы Карла торчали сзади и, казалось, завивались вокруг полей. Он улыбнулся, не совсем уверенный в том, как он выглядит.

Только вернувшись в Мюнхен и выпив пива в «Штайнхаусе», они осознали, насколько особенной может быть фетровая шляпа. Шляпа на самом деле не выглядела чем-то особенным — палевого цвета, с более тёмной лентой и мятым бантом на боку. У них сложилось впечатление, что шляпа — просто обрывок из плохого фильма 1940-х годов. Но затем Карл заметил, что кожаная лента была относительно новой по сравнению с остальной частью шляпы. Когда он отогнул ленту, обнаружилась вторая кожаная лента, потёртая от многолетнего ношения на голове. Учитывая тёмное освещение бара, было трудно разглядеть тиснёный штамп на правой стороне, но Карл не мог отвести от неё глаз. Он поднёс шляпу к глазам, чтобы рассмотреть её поближе. И действительно. Она была там. Надпись гласила: Ф. Кафка .

Когда-то надпись была золотой, но теперь она стерлась в нескольких местах и выцвела.

Анжелика сразу же была впечатлена. Это был знак. Судьба. Она верила в такие вещи. Судьба определяет, кем станет каждый человек. Судьба, и только она, решала все человеческие начинания, так зачем же пытаться что-то изменить?

Вместо этого людям следует принимать решения, основываясь на том, что они глубоко внутри себя считают истиной. Тогда они не будут бродить по лесу бесцельно, а будут руководствоваться врождённым компасом, верным своей душе. Она всегда знала, что эта шляпа, фетровая, была особенной.

Карл с самого начала отнёсся к этому скептически. Когда Анжелика сказала, что фетровая шляпа придаст ему силы и силы как писателю, он лишь улыбнулся и отпил пива. В конце концов, это была фетровая шляпа. Ничего больше.

OceanofPDF.com

3

ХОФБРОЙХАУС

Карл проснулся от шума транспорта, доносившегося из открытого окна. Он свернулся калачиком на диване, натянув лыжный комбинезон на голые плечи для тепла. Он заметил, что фетровая шляпа свалилась с головы и теперь хрустит в углу дивана, словно собирая пожертвования.

Он свесил ноги на пол и пнул пустую пивную бутылку в две другие, лежащие под журнальным столиком. «Чёрт!» Он проверил компьютер, чтобы убедиться, что сохранил историю, и вышел из системы. Так и вышло.

Было одиннадцать, и у него ужасно болела голова. Если поторопиться, то успеет на поезд до встречи.

Он натянул черные джинсы и темно-зеленую рубашку, натянул черные туфли, а затем накинул кожаную куртку, слегка потертую на локтях.

Анжелика обожала эту куртку, поэтому он надевал её при каждом удобном случае. Он взял фотографию с тумбочки. Они с Анжеликой стояли рука об руку на горе, возвышающейся над Инсбруком. Её длинные волосы развевались по плечам на ветру, отливая рубином. Её свежая улыбка сияла на солнце, словно Бог точно указал лучам её румяных щёк. Фотографии было всего несколько месяцев, но она уже слегка потемнела от прикосновений.

Он вернул фотографию на место и расположил ее именно так, чтобы видеть ее, лежа в постели.

Он в последний раз оглядел комнату перед уходом. Фетровая шляпа. Подняв её с дивана, он аккуратно повесил обратно на спинку кровати.

Снег, выпавший накануне в Альпах, обошел Мюнхен стороной, но казалось, что небо может в любой момент изменить свое решение.

Он уже собирался уходить, но увидел на диване свои лыжные комбинезоны. Записку от хозяина квартиры. Он схватил её, сунул в передний карман, запер дверь и направился к остановке поезда.

В поезде он наконец вспомнил о записке. Он вытащил из кармана скомканную белую бумажку и начал читать. Там было написано: «Карл, звонила твоя мать. Тебе срочно нужно ей позвонить. Немедленно, — сказала она». Подпись была сделана с размашисто зачёркнутой буквой «С» — герр Шляйхен, его домовладелец. Карл внимательно изучил записку, скомкал её и сунул обратно в карман. Его мать. Какого чёрта ей теперь нужно? Всё для неё было срочным.

Он вышел из поезда на Максимилианштрассе возле Резиденции, в нескольких кварталах от Хофбройхауса. Было без десяти минут полдень. Он знал, что встреча вот-вот начнётся. Все встречи проходили вовремя. Немецкая пунктуальность. По делу. Кратко.

Большой конференц-зал, который на самом деле служил кафетерием для сотрудников штаб-квартиры, тех, кто не был в разъездах, был почти полон. Из угла, где собрались опытные водители, доносились непристойные шутки, а из-за угла, где собрались опытные водители, поднимались клубы сигаретного дыма. Фриц был одним из них. Он подмигнул и кивнул Карлу, напомнив ему об обязанности купить сегодня пива. Карл улыбнулся, подтверждая.

Директор «Баварских туров» прислонился к стене, докуривая последнюю сигарету, положив руку на плечо своей секретарши, очаровательной блондинки.

Справа от зала довольно тихо сидели экскурсоводы. Карл осматривал столики в поисках свободного места, особенно Анжелики Флобер. Затем он заметил, как ему машет рука. Это был Тодд Стюарт, британец. Карл направился к нему и сел на занятый им стул.

Тодд был одет в чёрные хлопковые брюки, белую рубашку с чёрным галстуком и не сходил с лица с улыбкой. Он был стройным мужчиной лет тридцати, на несколько лет старше Карла. У него были привлекательные черты лица: волевая челюсть, сверкающие голубые глаза и сдержанный нос, но кожа была слегка рябой от подросткового акне. Это не было чем-то отвлекающим, скорее…

Аберрация совершенства. Сам Тодд считал это невезением.

«Вижу, ты снова хорошо выспался, Карл», — саркастически сказал Тодд. Голос у него был ровный и успокаивающий, но всё же напоминал голос персонажа из скетча «Монти Пайтона».

«Да. Ты знаешь, как это делается».

Тодд кивнул. «Опять немного задержался и написал? Над чем на этот раз работаешь?» Он с удовольствием слушал о новой истории Карла. Литература была важной частью его жизни во время учёбы в Кембридже, пока он не бросил колледж, чтобы заняться живописью. Теперь же каждую свободную минуту он проводил перед холстом или мечтал о новой теме.

Карл повернул голову к передней части комнаты. Совещание вот-вот должно было начаться. Директор потушил сигарету. «Расскажем потом за кружкой пива?» — прошептал Карл.

Тодд согласился, дернув подбородком.

Встреча была совершенно несущественной. Сильные стороны компании.

Смена сезонов с зимних горнолыжных туров на весенний тур по туристическим достопримечательностям. Однако компания планировала расширить свою деятельность на Францию. Те, кто говорил по-французски, получили бы поездку в Париж, чтобы познакомиться со всеми его достопримечательностями. Это пришлось по душе Карлу. И его французский сойдет. Это означало бы, что ему придется меньше разглагольствовать о безумном короле Людвиге и трёх замках, которые он заказал построить.

Однако на протяжении всей встречи Карл не упускал из виду Анжелику. Но он был уверен, что её там не было.

Когда встреча закончилась, Фриц оставил водителей и встретился с Карлом и Тоддом прямо у здания. Днём на Максимилианштрассе было шумно и плотно. Они втроём прошли несколько кварталов до Хофбройхауса. Это была идея Фрица. Его девушка работала, и он мог погладить её по ягодицам, не получив при этом пощёчин.

В Хофбройхаусе они сидели на скамьях в конце длинного деревянного стола.

Обеденная толпа пыталась угнаться за показателями потребления пива на душу населения. Баварцы боялись, что чехи вырвутся вперёд. Они не могли этого допустить.

Через несколько минут к Фритцу подошла фройляйн в синем платье в цветочек, с пышной грудью, обнажавшей глубокий вырез. На вкус Карла она была немного вычурной, но зато словно открытка старой Баварии.

Фриц, незаметно засунув руку ей под платье и положив её на левую щеку, заказал три больших пива. С напускной улыбкой она увернулась от его лапы и ушла.

Карл заплатил за пиво, когда его принесли. «За Баварию», — сказал Карл, поднимая бокал. Они чокнулись большими бокалами и сделали большие глотки.

«Ну, Карл, как прошла твоя экскурсия?» — спросил Тодд.

«Те же мерзкие ублюдки, которые думают, что могут кататься на лыжах, пока не посадишь их на гондолу в Санкт-Антоне, а они не хотят вылезать. Они напуганы до смерти».

«Значит, это не Билли Кидд?»

«Нет. Скорее Билли Кристал».

Фриц искал свою девушку. Духовой оркестр заиграл типичные туристические мелодии. Заметив, что девушка слишком долго разговаривает с другим мужчиной, Фриц поднялся с жёсткой скамьи. «Мне нужно избавиться от пива. Подожди, пока я вернусь, чтобы заказать ещё».

Тодд Стюарт наклонился через стол ближе к Карлу. «А как же Бэтмен?»

— спросил Тодд.

«Не знаю. Я всё ещё считаю, что это моральная дилемма».

Тодд покачал головой, сделав большой глоток пива. «Это совершенно экономично».

«Конечно, экономика замешана. Но Брюса Уэйна явно преследует собственное прошлое. Он должен победить зло морально».

«Это всего лишь прикрытие. Думаю, он хочет продолжать зарабатывать, чтобы иметь все эти крутые гаджеты. Преступники — полная противоположность справедливому экономическому богатству».

«Может быть, дело просто в крутом костюме и девчонках».

Тодд на мгновение задумался. «Понимаю. А как насчёт Человека-паука?»

«Не заставляй меня начинать. Он нарушает все законы физики. Эти сети его ни за что не удержат».

«Американцы такие доверчивые».

«Верно. Судья Дредд. Нужно ли что-то ещё говорить?»

Они вдвоем смотрели в пустоту и пили пиво. Карл не мог не задаться вопросом, что случилось с Анжеликой. Почему она не пошла на встречу.

«У меня больше недели свободного времени до следующего тура», — сказал Тодд.

«Втирай это. Это экскурсия по городу?»

"Абсолютно."

Все гиды мечтали об этом, особенно после долгой зимы. Катание на лыжах было отличным, но слишком много всего, что могло бы убить, всё равно было слишком. Экскурсия по городу включала Мюнхен, Зальцбург, Вену, Инсбрук и Цюрих. Если гид хоть немного развлекал публику, чаевые лились рекой.

«Сколько автобусов?» — спросил Карл.

«Двое. В основном американцы и британцы. Один автобус у меня, другой у Анжелики».

Карл изо всех сил старался сдержать свою зависть. «Что ты будешь делать со временем?»

Тодд пожал плечами. «Наверное, краска. Ничего особенно интересного».

Тодд изучал искусство в Королевском колледже, усердно практиковался с ранней юности в богатой семье и продолжил образование в Мюнхенском университете. Тодд подружился с Анжеликой в художественном институте, и они оба одновременно стали экскурсоводами, откликнувшись на объявление. Это была идеальная работа для художников. У них обычно было много свободного времени между турами, что позволяло им заниматься живописью и рисунками, а Карлу – писать. Они путешествовали по разным европейским городам, где могли посещать новые музеи и наблюдать за творчеством современных художников в этих странах. Кроме того, они могли видеть картины мастеров прямо перед собой, в то время как другие могли просто рассматривать их в учебниках.

У Карла оставалось всего два дня до следующего тура. Это была поездка в Доломитовые Альпы.

Боль пронзила его правое колено при одной мысли об этих крутых итальянских склонах.

Его колено никогда не будет готово за два дня. Он подумывал попросить Тодда поменяться с ним маршрутами, но Тодд не был опытным лыжником. Это не было обязательным требованием, но Бавариану нравилось, когда гиды действительно участвовали. Это придавало им авторитет.

Они выпили ещё по одному пиву, прежде чем уйти. Фриц остался, снова запустив руку под платье своей девушки.

Тодд подвёз Карла до квартиры на своём маленьком «Фиате». Тодд жил к западу от Английских садов. Он сказал, что это просто совпадение, что он живёт так близко к садам, а не какая-то фрейдистская привязанность к родине, в которой он нуждался. Как бы то ни было, он проводил там много времени.

На обочине Карл спросил: «Хотите подняться на чашечку чая?»

«Спасибо, но нет. Я сейчас занят проектом, который никак не выходит у меня из головы». Тодд был так же увлечён своим творчеством, как Карл — своим писательством.

«Можем ли мы хотя бы встретиться сегодня вечером за ужином в «Штайнхаусе»?»

«Конечно. В восемь?»

«В восемь». Карл резко захлопнул дверцу машины, и «Фиат» скрылся в облаке выхлопных газов.

Карл подошёл к входной двери и заметил внутри ещё одну записку. Снова от хозяина. Для пожилой пары на втором этаже записок никогда не было, только от него. Хозяин, живший на первом этаже, всегда мог найти их дома. Сам же он почти никогда не появлялся дома, разве что спал и писал. Он раскрыл записку. Она была очень похожа на первую. Позвони домой.

Срочный.

Поднявшись наверх, он плюхнулся на диван и положил руку на телефон. Наконец, он набрал длинный номер дома матери.

«Шваааарц».

Карл всегда ненавидел, как его мать отвечала на телефонные звонки. Она была слишком дерзкой. «Что случилось, мама?»

«Я пытаюсь дозвониться до тебя уже два дня». Она на мгновение замолчала.

«Прости, Карл. Это твой дядя Джек. Он умер два дня назад».

По телу Карла пробежала волна. Дядя Джек умер? «Как?»

Она помолчала еще немного.

«Как?» — снова спросил он. В его голосе сквозила тоска. Он не собирался её скрывать. Грудь его вздымалась. Он знал, что должен выплеснуть всё это, не останавливаясь. Никогда он не чувствовал себя так. Никогда он не позволял себе чувствовать себя так. Но теперь у него не было выбора. Он мог остановить эту боль так же быстро, как остановить время. А время почти остановилось.

«Ему становилось всё хуже и хуже», — начала она. «Рак. Он больше не мог выносить боль. Когда он больше не мог преподавать, всё кончилось. Его разум никуда не делся, и это было самое трудное. Этот блестящий разум. Всё это было напрасной тратой времени, сынок».

Карл сдержал слёзы. «Он сам это сделал?»

Она помедлила. «Да».

"Как?"

«Я не хочу в это вдаваться».

«Перестань пытаться облагораживать смерть!» — крикнул Карл. «Как он это сделал?»

«Дробовик в рот», — выпалила она. «Вот. Ты доволен?»

Карл тяжело вздохнул. Это было почти облегчением. Дяде Джеку это бы понравилось, подумал он. Умереть так же, как Хемингуэй. С достоинством.

«Мы не назначили дату похорон, пока не узнали наверняка, сможете ли вы приехать»,

Его мать спросила: «Ты будешь там?»

Карл ещё глубже вжался в диван. «Я найду способ».

OceanofPDF.com

4

КАТАСТРОФА

Поговорив с матерью по телефону, Карл оглядел свою маленькую квартиру, и стены словно сомкнулись вокруг него. Ему нужно было выбраться.

Он уже собирался уходить, но оглянулся и увидел, как солнце светит в окно, освещая прямо фетровую шляпу на спинке кровати, а пыль, словно магические, мистические частицы, плясал вокруг её полей, словно зачаровывая её. Он улыбнулся абсурдности своих мыслей, но всё же решил взять фетровую шляпу с собой. Он сдвинул шляпу на затылок, заперся и вышел на улицу.

Стоял прекрасный, свежий день. Воздух был свеж. Он чувствовал запах выпечки из пекарни, расположенной в нескольких домах от него. Он перешёл дорогу между двумя машинами и нашёл свободную скамейку в парке, где сел, чтобы полюбоваться видом.

Двое мальчишек пинали футбольный мяч. Мать лет тридцати вытирала крошки от печенья со рта своей маленькой дочери. На другой скамейке сидели два старика времён Первой мировой войны, вспоминая былые времена, догадался Карл. Он улыбнулся, зная, что все они, похоже, наслаждаются жизнью, пока он думал о хрупкости человеческого тела. В конце концов, люди умирали каждый день, чтобы освободить место на Земле для новорождённых. В смерти дяди должен был быть какой-то смысл, но он снова почувствовал, что мысли его блуждают, забыв, что только что потерял дорогого ему человека, и чувствуя вину за это.

Карл вспомнил, как впервые полюбил Мюнхен. Он рассказал эту историю друзьям в Миннесоте, и они ошеломлённо уставились на него.

Но затем он рассказал эту же историю своим друзьям Тодду и Анжелике, и они полностью его поняли, поскольку тоже прошли похожий путь.

●

Все трое уже закончили ужинать и пили третью или четвертую кружку пива — после нескольких кружек хорошего баварского пива это было трудно сказать.

Анжелика спросила его, как он решил переехать в Мюнхен.

Карл сделал большой глоток пива и сказал: «Я тебе рассказывал о пребывании в больнице Инсбрука?»

Они оба отрицательно покачали головами.

Карл заглянул в свою пивную кружку. «Я никогда не ожидал, что окажусь в Инсбруке», — начал он. «По крайней мере, на том этапе моей гоночной карьеры. Мои тренеры тоже не могли поверить. Я пробился в зачёт Кубка мира. Не знаю, как». Некоторые называли его одержимым, но он знал, что это была просто решимость.

«Достигнув Аксамер-Лизума, я спускался по склону горы, изучая каждую красную и синюю калитку, каждый перепад высот». Он мысленно представил себе эту сцену. Яркий свет, отражаясь от снега и льда, заслонял от него правду, ослеплял его разум.

Он продолжил: «Мне нужно было найти наилучшую траекторию для максимально плавного заезда. Я знал, что победители выигрывают четверть секунды на каждых сложных воротах, а на более лёгких, возможно, и больше. И в итоге победители выигрывали меньше секунды. Но, как и в жизни, все совершают ошибки. Главное было минимизировать риск, покорить гору до того, как она меня уничтожит. Всё остальное не имело значения.

«Гигантский слалом не был моим лучшим видом. Как вы знаете, я предпочитал более быстрые повороты слалома. А эта трасса была такой ледяной, какой я никогда не видел».

Даже просто стоять на склоне горы, не скатываясь, было великим достижением. Но потом я подумал, что лёд — это всего лишь ещё одно препятствие на пути к совершенству, нечто столь же неизбежное, как восход и закат солнца. Я бы использовал лёд себе на пользу. Учась кататься на лыжах в северной Миннесоте, где преобладали ледяные условия, я верил, что Бог поместил лёд там специально для меня. Он придавал мне сил.

Карл сделал еще глоток пива.

«И что случилось?» — спросил Тодд.

Анжелика закрыла глаза рукой. «Неужели это будет счастливый конец?»

Тодд рассмеялся. «А какие-нибудь его истории?»

Карл выпрямился, полный решимости. «Каким-то образом, будь то божественное вмешательство или какая-то небесная или подземная сила, которую я не понимал и не хотел осознавать, я впервые с момента начала международных соревнований оказался почти на вершине турнирной таблицы. Отставал от лидера меньше чем на секунду. Хороший финальный заезд обеспечил бы мне место в тройке лидеров, а возможно, и первое место».

Я снова стоял на вершине горы, ожидая своей очереди, щурясь сквозь свои любимые янтарные очки. Ветер свистел в открытой долине с северо-запада, и я представлял, что тот же воздух циркулирует здесь с начала времён, вдыхая другие великие лыжники, другие великие исследователи или покорители невидимых опасностей. Я сделал глубокий вдох, закрыл глаза и попытался призвать силу величия, чтобы вдохновить на совершенство.

Я выдохнул и потихоньку приблизился к стартовому домику».

«Он не позволит этому быть счастливым», — сказала Анжелика. «Ля, ля, ля, ля, ля.

Прости. Иди. Испорти вечер.

Карл продолжил: «Нервничающий швейцарский лыжник стоял перед воротами, которые контролировали время, в последний раз щёлкнул лыжами, чтобы очистить вершины от невидимого снега, закрепил лыжные палки над крошечными воротами и ждал обратного отсчёта. Три, два, один… Он вылетел из грубой деревянной хижины и покатился к первым воротам». Карл сложил ладони вместе в величественном жесте. «Через несколько секунд лыжник преодолел первый гребень и скрылся из виду».

Тодд и Анжелика заерзали на своих местах. «Давай», — сказал Тодд.

«Я закрыл глаза и пробежал трассу вместе с другим лыжником, наклоняя голову и корпус с каждым поворотом», — сказал Карл, делая то же самое. «Мысленно я переключил время с швейцарским лыжником. Я точно знал, где я…

Нужно было быть на каждом промежуточном этапе, на каждом этапе трассы. Я был готов». Он сделал ещё один глоток пива.

«Неудивительно», — сказал Тодд. «Он закрыл глаза».

Карл проигнорировал его. «Я подошел ближе и осторожно шагнул в стартовый домик».

●

Карл откинулся на скамейке в парке, вспоминая, что промелькнуло у него в голове в тот самый момент, когда всё, что должно было быть, – это гонка. Он только что выиграл соревнования штата по лыжам в слаломе и гигантском слаломе, вернулся домой с медалями на шее и вытащил их, чтобы показать матери. Она лишь на секунду взглянула на медали, а затем сказала: «Ты опять пропустил ужин, Карл. Но я оставила тебе немного. Он в холодильнике. Придётся разогреть в микроволновке». Он подумывал выйти через парадную дверь навстречу зимнему холоду, но ему некуда было идти. Он пошёл в спальню и бросил лыжи на пол рядом с кроватью.

Сев на кровать, он посмотрел на себя в зеркало, и в обоих глазах навернулись слёзы. Именно тогда он понял, что может положиться только на одного человека. На себя. Едва признав его успех, она поняла, что больше не королева выпускного бала. Признать, что он чего-то достиг, каким-то образом принижал её, побеждал её собственное существование.

●

Он улыбнулся, вспомнив бар с Тоддом и Анжеликой.

«Карл, ты в порядке?» — спросила Анжелика.

Карл покачал головой. «На чём я остановился? А, да. Там был этот чиновник в толстом красном пуховике. Он провёл пальцем по дну планшета, поставил галочку напротив моего имени и улыбнулся. «Шварц. Вы немец или австриец?» — спросил он.

«Я задумался над этим вопросом. Он имел в виду сейчас или когда-то?

«Баварец», — сказал я. Он кивнул и сказал: «Удачи, Карл Шварц, баварец».

Я подошёл к следующему человеку, секундомеру, сидевшему за небольшим металлическим складным столиком. Это был пожилой мужчина в наушниках поверх чёрной шерстяной шапки, который разговаривал с другим мужчиной на финише. «Аллес клар», – сказал старик. Он кивнул в сторону подножия горы, и я воспринял это как знак двигаться к воротам. Обратный отсчёт прошёл как в тумане, как и первая часть трассы. Я знал, что быстр, быстрее, чем в первый забег, быстрее всех остальных в тот день. Но именно пиковая скорость на этой трассе окутала мой разум полной тьмой. Странно вспоминать об этом событии. Как я помнил подготовку к самой важной гонке в своей жизни и как я забыл о том, что произошло на самом деле, пока не просмотрел записи почти три месяца спустя. Разум способен понять только то, что нормально, земное. Всё остальное – отклонение от нормы». Карл почувствовал боль в правом колене, просто подумав об этом падении.

«Я знала, что всё будет плохо», — сказала она. «А как же Моне?»

«Что случилось потом?» — спросил Тодд. «Если ты не хочешь об этом говорить, ладно, обсудим французских импрессионистов».

Карл пожал плечами. «Неважно». Он на мгновение замялся и отпил. «Позже, увидев это, я вспомнил, как ледяной поворот выбил меня из-под ног. В воздухе висело это мгновение, которое, казалось, тянулось и тянулось, пока я впервые не ударился плечом и головой о твёрдые ледяные насыпи, сломав шлем и кости. Воцарилась тьма и раздался хлопающий звук, словно мой мозг подпрыгивал внутри черепа. Я не слышал, как треснул шлем, как шесты согнулись о рёбра. Затем тьма снова сменилась светом, и я представил, как ангелы медленно спускаются с небес на склон горы, поднимают меня из смятой кучи и поднимают мою душу из моих избитых останков».

«Будет ещё хуже?» — спросила Анжелика. «Ну ладно, Рениор?

Кто-нибудь за Рениора?

Карл продолжил: «Но хуже всего было, когда я перевернулся на правую ногу; она вонзилась в утрамбованный снег под неудобным углом и сломалась, как сухая ветка».

Анжелика вся съёжилась и затряслась, когда он это сказал. «Наверное, это было больно», — сказала она. «Ну ладно, чёрт возьми. А как насчёт Дега?»

«Боль была лишь мгновение», — сказал Карл. «Потом наступила темнота.

Тьма, которая, конечно же, никогда не кончится. Очнувшись в больнице Святого Петра в Инсбруке, я лежал практически в полной темноте. Я увидел несколько крошечных красных и зелёных огоньков сбоку и понял, что каким-то образом меня не удалось забрать. Не удалось осуществить мой сон.

«Это был ты?» — спросил Тодд. «Я помню, как снова и снова смотрел эту катастрофу по телевизору и думал, что бедняга, должно быть, погиб».

Анжелика потянулась через стол и взяла Карла за руку.

Карл начал снова. «Я снова задремал и проснулся лишь спустя какое-то время днём. Теперь всё было ярко. Белые кафельные полы, белые потолочные плитки, белые оштукатуренные стены и даже белые мраморные подоконники, которые, казалось, впитывали переливающийся свет со снега в горах к югу. Моя правая нога висела на каком-то странном приспособлении из блоков и тросов. Я потрогал голову. Она была забинтована. Я попытался сесть, но боль в груди заставила меня вернуться в исходное положение. Сломанные рёбра.

В течение следующих нескольких дней я мог только думать. Я задавался вопросом, приснилось ли мне, что когда-то я был великим лыжником, упал и чуть не попал в рай, или я схожу с ума и попал в какую-то злополучную автокатастрофу. На третий день меня перевели в палату по коридору, откуда, как обычно, открывался великолепный вид на горы на юго-западе. Но передо мной, словно надгробие для проезжающего мимо водителя после смерти близкого человека, возвышалась гора Аксамер-Лизум, которая раздробила мне ногу и вместе с ней разрушила мою надежду. Я не мог смотреть на неё. Пока нет. Поэтому я попросил медсестёр задернуть шторы до темноты, а потом они их откроют, и я буду смотреть на яркие звёзды, становясь таким же ночным, как, должно быть, Галилей. Я нашёл утешение в ночи.

Я поговорила с тренерами, и они заверили меня, что в следующем году у меня будет место в команде. Но, конечно, мне нужно было много работать, чтобы заслужить это место. Затем команда отправилась покорять новую гору, участвовать в ещё одной гонке на пути к Олимпиаде. Я знала, что они лгут. Я буду слишком стара для следующей Олимпиады.

Мой шанс упущен, и теперь у меня остались только шрамы в качестве воспоминаний».

●

Карл помнил, как думал там, попивая пиво с друзьями, о том, как его должны были хотя бы запомнить. Но его не запомнили. По какому-то странному взаимному соглашению Международного олимпийского комитета он оставался в госпитале Инсбрука в течение месяца, полностью оплачиваемого австрийским правительством. Сначала он протестовал, но потом понял, что его пребывание в Австрии, вдали от любых вопросов и утешений, было на самом деле удачей. Ему придётся справляться со всем, что попадается на пути, путём самоанализа, и это был необходимый ему контроль. Ошибки, пришедшие извне, были гораздо серьёзнее, чем внутренние. Но он был изолирован от всего и всех, кого знал.

●

Он посмотрел на двух своих молчаливых друзей и продолжил: «Там я и выучил немецкий», — сказал Карл. «В больнице. Мои медсёстры и врачи плохо говорили по-английски, поэтому мне пришлось учить немецкий. Позже мне сказали, что врачи боялись потерять меня, когда меня только привезли, поскольку моё давление было крайне низким, и что они будут держать меня там до полного выздоровления. Они не собирались привлекать международное внимание к своему прекрасному городу».

Карл вспомнил, как первый звонок от матери прозвучал почти через неделю после аварии. Она извинилась за столь долгое ожидание, дав понять, что не хотела его беспокоить и узнала о «падении» лишь несколько дней назад. Карл ответил, что всё в порядке, зная, что лжёт, и задаваясь вопросом, как бы он поступил, будь он родителем. Она дала номер его комнаты дяде Джеку, который, в свою очередь, звонил раз в неделю и прислал ему коробку с книгами. Романы поддерживали его на протяжении следующих нескольких недель. Он всегда был большим любителем чтения, прочитав большую часть классики ещё до того, как поступить в больницу.

колледже и продолжил обучение в течение двух лет в Университете Колорадо по специальности «Английский язык».

«Мой дядя Джек прислал мне большую подборку Хемингуэя, Фолкнера, Фицджеральда и Джойса. Я прочитал большинство книг хотя бы раз, но на этот раз я поглощал их с таким энтузиазмом, словно их смысл значил для меня больше всего на свете. Мне хотелось вернуться в Париж, сидеть на Елисейских Полях, пить пиво и обсуждать новые книги, мечтать о будущем, когда другие будут завидовать потерянному поколению. Именно тогда я впервые набросал несколько заметок с идеями для рассказов и романа. Я представлял, как буду жить в безвестности, работая на какой-нибудь бессмысленной работе ради пропитания и выкраивая время для настоящей страсти».

«Что ж, эта мечта, черт возьми, сбылась», — со смехом сказал Тодд.

«Наверное, да». Карл посмотрел на Анжелику, которая всё ещё держала его за руку. «Именно там, в тёмной комнате, где горел лишь тусклый свет, я начал понимать Кафку. Возможно, я не познал отчаяния, пока не достиг сырого дна бочки или не почувствовал подстерегающую меня боль смерти. Я тоже стал Грегором Замзой. И я тоже переосмыслил, кем я был на самом деле или кем мне суждено быть». Карл допил пиво и заказал каждому по ещё.

Он вспомнил, как смотрел Олимпиаду из своей больничной палаты в Инсбруке. Одна из медсестёр привезла к нему в палату старый телевизор, и он смотрел трансляции из Австрии и Германии. О нём, по сути, никто и не говорил. Один из спортивных комментаторов упомянул его однажды, но это было больше похоже на насмешку над неудачей. Изоляция стала ещё сильнее. Когда он наконец смог ходить на костылях, у него появилось немного больше внутренней силы, больше уверенности, чтобы иногда смотреть в окно и объективно прощать гору.

Когда пиво прибыло к их столику, Анжелика произнесла тост: «За мечтателей». Они чокнулись. «Итак, Карл, как ты оказался в Мюнхене?» — спросила она.

Карл на секунду задумался. «Вскоре после выписки из больницы я решил вернуться домой долгим путём. Я всё ещё хромал.

Как сумасшедший. Один из моих тренеров прислал мне билет на самолёт из Инсбрука в Дулут с пересадками во Франкфурте, Нью-Йорке и Миннеаполисе. Я обменял его на прямой перелёт из Франкфурта в Миннеаполис, и ещё осталось двести долларов.

«Я сел на дневной поезд из Инсбрука в Мюнхен, остановился на пару ночей в необычном гостевом доме, пил пиво, пока не закрылись бары, и еще пару ночей гулял по городским улицам, словно молодой, отчаянный акваланг.

«Вот тогда я и влюбился в Мюнхен», — сказал Карл. «Это большой город, но с первого взгляда этого не скажешь. Автобаны широкими кольцами огибают его, словно какая-то магнитная сила не пускает их в старый город. Мне это нравилось». Карл сделал ещё один глоток пива. «Я думал, что здесь только те, кто действительно хотел или должен был здесь быть. Все остальные придурки просто проезжали мимо».

«Я смотрел на себя в витринах магазинов возле Мариенплац и видел человека, который потерялся, но которого можно найти. Понимаете, о чём я?»

Они оба кивнули.

«Человек, избитый и подавленный, но с проблеском надежды в уголках моей улыбки. Я разучился улыбаться. За эти несколько дней я забыл и английский, а в джинсах и шерстяном пальто я словно стал обычным немцем из какой-нибудь баварской деревушки. Я чувствовал себя как дома». Карл отпил ещё пива.

Он продолжил: «Когда у меня почти закончились деньги, я поехал с водителем грузовика до Гейдельберга. День я провёл в университете, а ночь — на скамейке с видом на Неккар, под ярким лунным светом, освещавшим реку. Утром у меня как раз хватило денег на билет на поезд до Франкфурта.

«Время от больницы до аэропорта, казалось, тянулось бесконечно.

Не знаю, понимаете ли вы, о чём я. Но это был важный поворотный момент в моей жизни. Бывало ли у вас такое, что короткий промежуток времени точно определял, куда вы хотите идти, чем хотите заниматься в жизни?

Тодд кивнул. Карл уже слышал историю о том, как он попал в Германию после ссоры с тётями.

Анжелика опустила глаза. Она знала, что родители всё ещё вмешиваются в её дела, и ей это совсем не нравилось.

Карл начал снова. «Я много где побывал с лыжной командой, но эти места были лишь фоном, долинами, пейзажами, которых я никогда по-настоящему не видел. И теперь я впервые смог увидеть текучее движение своего прошлого.

Жизнь за пределами мечты, которая пролетела за считанные минуты. Я чувствовал, как бьётся моё сердце, как щёлкает мой разум, и снова ощущал, что жизнь имеет смысл.

●

Откинувшись на скамейке в парке, Карл натянул фетровую шляпу пониже на глаза, словно собираясь задремать, а затем скрестил руки и ноги. Большая бурая белка подбежала к нему в поисках подаяния, и, не найдя ничего, что он мог бы ей дать, поспешила к двум старикам.

Он не мог не думать о той части истории, которую не рассказал своим друзьям.

Когда он вернулся домой, мать и отец не стали спрашивать, почему он так долго не возвращался. Они предположили, что он улетел в свою квартиру в Колорадо, которую делил с двумя другими членами лыжной команды. Но после Олимпиады Карл позвонил соседям по комнате и попросил их отправить его вещи старому другу в родной город. На самом деле, он провёл с родителями только ту первую ночь в Миннесоте.

Карл смотрел в сторону парка, размышляя, не станет ли он, как его дядя, потерянной душой, обречённой на самоубийство. Он читал о печальной и одинокой жизни большинства писателей. Неужели одиночество обязательно должно привести к саморазрушению?

Он встал и пошел обратно в свою квартиру в состоянии растерянности, словно зомби, которому некого убивать.

Внутри своей квартиры он рухнул на диван. Он снял фетровую шляпу, засунул в неё руку и принялся рассматривать коричневый фетр, словно тот обладал какими-то волшебными свойствами. Он вспомнил время, прошедшее с тех пор, как Анжелика купила его ему на чешском блошином рынке. Как улучшилось его писательское мастерство. Как возросла его продуктивность до такой степени, которую он и представить себе не мог. Неужели это был тот безжизненный кусок фетра, кожи и нейлоновой ленты? Неужели это действительно фетровая шляпа Франца Кафки? Имело ли это значение? Важно было то, во что он верил. И он уже знал, как Анжелика относится к фетровой шляпе. Она верила в судьбу и другие тайны жизни.

Он улыбнулся, снова надел фетровую шляпу и откинулся на спинку дивана.

почти сразу же заснул.

OceanofPDF.com

5

КАМЕННЫЙ ДОМ

Третий, и последний, колокол прозвенел в башнях-близнецах над барочной Театинеркирхе, в нескольких кварталах от дома Карла, разбудив его, дремавшего на диване. Он медленно поднялся, отодвинул кружевные занавески на окне и посмотрел вниз на улицу.

Было пасмурно, и, казалось, уже стемнело. Блестящий свет, мерцающий на булыжной мостовой, когда машины проезжали мимо, словно луч маяка.

Как он оказался здесь и сейчас? Знала ли о нём пара, идущая внизу по тротуару, или их мысли были заняты только мотивацией? Поиском верных шагов на скользкой дорожке.

Сходив в ванную, Карл достал из холодильника большую бутылку пива, открыл крышку и вылил всё содержимое в стеклянную кружку. Поднялась пена. Дядя Джек говорил, что пена важна. Хорошее пиво даёт густую пену, которая, опадая, прилипает к стенкам бокала. Теперь Карл понял, что пробовал больше хорошего пива, чем его дядя.

Пена уже опала достаточно, чтобы он мог пить. Он поднял кружку. «Дяде Джеку. Пусть ты наконец обретёшь покой в этот полночный час. Благодаря твоим блужданиям и размышлениям мы поняли друг друга».

Он поднёс кружку ко рту и сделал большой глоток. Затем он сел на диван и откинул крышку ноутбука. Он понял, что часть его силы, необходимой для борьбы, ушла. Это был один из способов взглянуть на это. Но дядя Джек не так отнёсся бы к собственной смерти. Он бы почувствовал, что сила, делавшая его тем, кем он был, сила, которая поддерживала его каждый день, передалась Карлу. Теперь у Карла будет сила двух мужчин. Двух мечтателей. За закатом всегда следовал рассвет, говорил он. И нет ничего ярче нового дня. Странно, как его

дядя мог говорить одно, а жить по-другому, как будто у него не хватало сил или смелости последовать собственному совету.

Карл сделал ещё один глоток пива. Он посмотрел на компьютер и медленно закрыл крышку. На этот раз ему нужно было успеть домой. И времени на подготовку было мало. Он позвонил в авиакомпанию и нашёл рейс с утренним вылетом. Мюнхен – Франкфурт. Франкфурт – Миннеаполис, прямой. А потом Миннеаполис – Дулут. Перелёт он себе позволить не мог, но забронировал билеты туда и обратно и оплатил всю сумму картой Visa. Он должен был вернуться через шесть дней. Потом он вспомнил, что через два дня у него тур в Италию. Может быть, он сможет найти кого-нибудь, кто бы с ним поменялся. Очевидным выбором был Тодд Стюарт. У него была почти неделя отпуска до экскурсии по городу. И Анжелика Флобер тоже была в этом туре. Тодд был больше увлечён apre-ski, ночной жизнью. Для многих туристов это было даже важнее, чем катание на лыжах.

Он позвонил в офис Bavarian Tours и объяснил свою проблему. Они одобрили бы обмен, если бы он нашёл того, кто согласился бы взяться за это.

В противном случае ему пришлось бы либо отправиться в тур, либо страдать от последствий.

Он попытался позвонить Тодду, но ответа не было. Он вспомнил, что, когда Тодд рисовал, он всегда отключал звонок. Карлу придётся пойти к Тодду в квартиру.

Он накинул кожаное пальто, схватил ключи от машины и вышел за дверь. Он редко садился за руль своего старого Volkswagen Golf. Ему никогда не приходилось садиться за руль, разве что в какой-нибудь отдалённый городок, куда было гораздо проще добраться на машине. В Мюнхене автобус, поезд или велосипед доставляли его куда угодно, а рестораны, бары и продуктовые магазины были в шаговой доступности. Что ещё ему нужно? Поэтому маленькая зелёная машина обычно стояла за многоквартирным домом на определённом месте, собирая пыль.

Пока он дремал, на его машине выпал лёгкий снежок, и он устроился на ней. Он проигнорировал это и просто завёл двигатель, предоставив передним и задним дворникам работать за него.

Тодд Стюарт жил более чем в миле от Карла, в двух кварталах от Каульбахштрассе, между Университетом и Английским садом. Он говорил, что взял лучшее из обоих миров. Университет напоминал ему Кембридж, хотя сходство было не столь очевидным, и в хорошую погоду он мог прогуляться по Английскому саду до Баварского национального музея, чтобы полюбоваться видами в галерее Шака.

После короткой поездки Карл съехал на обочину и припарковался. Он заметил «Фиат» Тодда через пять или шесть машин и понадеялся, что тот никуда не забрел. Идя к большому кирпичному зданию, он думал о том, как бы ему подойти к Тодду. Он знал, что Тодд сделает практически всё, о чём он его попросит, а смерть его самого близкого дяди, о котором он не раз упоминал в компании, была более чем достаточным поводом.

Карл помедлил на ступеньках и посмотрел на старое здание. Бомбы союзников вообще не задели его, хотя другие здания в квартале были разрушены и теперь восстанавливались из обломков. Тодд жил этажом выше, а Анжелика Флобер занимала квартиру прямо над ним.

Карл вошёл на второй этаж. Постучав в старую деревянную дверь и подождав, он посмотрел на лестницу, гадая, дома ли Анжелика. Тодд наконец ответил. Выражение его лица быстро сменилось с раздражения на удовольствие, когда он увидел Карла. Тодд сменил свою более официальную одежду, в которой он был на встрече ранее днём, и теперь был в светлых, рваных синих джинсах с большими дырами на коленях. Он был босой и держал в левой руке длинную кисть, щетина которой всё ещё была влажной от тёмно-красного цвета крови. Его песочно-русые волосы лежали беспорядочной копной, с крапинками разноцветной краски тут и там, словно он торопливо схватил волосы, всё ещё держа кисть в руке.

«Вот это сюрприз», — сказал Тодд, смело улыбаясь. «Входите. Входите». Он свободной рукой втащил Карла внутрь и закрыл дверь.

Квартира была гораздо больше, чем у Карла. Она была длинной и узкой, с окнами, выходившими на улицу и университет. В глубине находилась художественная студия с большим окном и великолепным видом на Английский сад. Карл сразу же вернулся, чтобы посмотреть, над чем работал Тодд. Это не было навязчивым. У них было взаимное уважение.

за работу друг друга. Карл поддерживал его как можно чаще. Он понимал чувства художника. Требовалась забота.

Тодд добился определённого успеха со своими картинами. Он выставил одну работу в Государственной галерее современного искусства, устроил небольшую эксклюзивную выставку в одном из старинных городских музеев, а затем продал несколько работ за скромную прибыль. Он платил взносы, и Тодд этого хотел.

Карл смотрел на большой холст. Он никогда раньше не видел ничего подобного у Тодда. Обнажённый мужчина лежал в луже чего-то, похожего на воду. Глаза его были закрыты, а лицо освещал свет. Руки, обтянутые кожей, лежали точно по направлению к мягкому пенису. Линии были плавными, но во всей картине чувствовалась тревожная темнота. Сюрреалистическое изображение.

Тодд подошёл к Карлу сзади и положил ему правую руку на плечо. «Что думаешь, Карл? Будь честен». Он знал, что эта просьба была слишком сложна для исполнения. Но Карл был не просто так. Тодд доверял его прямоте.

«Это напоминает мне что-то, что я видел в Лувре», — наконец сказал Карл, зная, что это можно воспринять как комплимент.

«Точно», — Тодд сжал плечо Карла. «Молодая мученица» Поля Делароша. Только там была изображена молодая женщина с классическим нимбом над головой.

Конечно, это будет море крови, как только я соберусь с силами и заставлю все работать так, как я хочу». Он указал кистью, рисуя вихревые мазки вокруг тела мужчины.

Карл вырвался и сел на маленький деревянный стул.

«Но хватит обо мне», — сказал Тодд. «Что привело тебя так скоро? Мы собирались сегодня вечером поужинать, если мне не изменяет память».

Карл решил действовать напрямую. «Мой дядя Джек умер. Мне нужно ехать домой на его похороны».

«Боже мой, как?»

«Он был болен. Рак. Он больше не мог терпеть боль». Карл потёр глаза, полные боли, чувствуя, как слёзы снова пытаются вырваться.

Каким-то образом он взял себя в руки. «Я же тебе о нём рассказывал. Я уверен».

Тодд подошёл ближе и снова положил руку ему на плечо. «Да. Помню». Он не знал, как реагировать на Карла. Тот никогда не был склонен потакать чопорности англичан, да его к этому и не поощряли.

Его мать и отец умерли от неизвестной болезни, когда он был ребенком.

Две его тёти воспитывали его как могли, не теряя его чувства. Ему не пришлось испытать горечь смерти тёток, но он мог представить себе, что это чувство было похоже на то, что Карл испытывал сейчас.

«Я бы не просил об этом, если бы не было другой причины», — начал Карл. «Но мне нужно вернуться в Миннесоту». Он на мгновение замолчал. «У меня всего через два дня экскурсия в Кортину. Я надеялся, что ты сможешь поменяться со мной. Я бы поехал на экскурсию по городу, когда вернусь».

«Конечно. Без вопросов». Он поднял взгляд на свою картину, которую ему теперь предстояло закончить по возвращении. «Я всё равно не смог нарисовать эту гадину как следует». Он бросил кисть.

«А как же катание на лыжах? Ты уверена, что хочешь этим заняться?»

Тодд широко развел обнажённые руки в широком жесте. «Ты же знаешь Кортину. Я предпочту лёгкие маршруты. Даже они выглядят потрясающе на фоне отвесных скал. К тому же, у меня такое чувство, что именно там закончится большая часть тура. И я знаю несколько хороших баров, где можно посидеть вечером».

Карл вздохнул с облегчением. Он понимал, что Тодд испытывает лёгкое беспокойство, и теперь ему придётся ответить ему взаимностью в будущем. И он сделает это без всяких сомнений.

«А как насчет ужина?» — спросил Тодд.

Карл посмотрел на часы. Было почти четыре. «Мы могли бы встретиться в восемь, как и планировалось. Нужно позвонить в офис и рассказать им об обмене. Мне нужно привести в порядок кое-какие дела перед уходом».

«Когда ваш рейс?»

"Утром."

«Я тебя отвезу».

«Спасибо. Буду признателен», — Карл помедлил. «Думаешь, мёртвым действительно есть дело до того, придёшь ли ты на похороны?»

«Чёрт возьми, нет. Но те, кто жив, знают. Ты пойдёшь».

«Наверное, так и должно быть. Просто кажется абсурдным лететь через полмира ради часового рейса».

«Прошло три года», — напомнил ему Тодд.

Три года. Неужели это было так долго?

Они попрощались и договорились встретиться снова за ужином. Карл сел в машину и посидел минутку. Он хотел увидеть Анжелику Флобер перед отъездом. Ему нужно было её увидеть. Возможно, он позвонит ей через несколько часов и спросит, что она будет делать на ужин. Он покачал головой и поехал домой.

●

Следующие несколько часов Карл потратил на сбор вещей и взгляд в никуда. Он взял с собой только ручную кладь и компьютер. Ещё немного багажа, и мать решит, что он приехал надолго, а это было совершенно неверно. Он позвонил в офис Bavarian Tours, чтобы оформить обмен. Сидя и ожидая, когда день перейдёт в вечер, он предвкушал возвращение в Мюнхен больше, чем поездку в Миннесоту. Он ненавидел похороны. Он рассуждал так: похороны придуманы для тех, кто плохо обращался с усопшими при жизни и кому нужно время, чтобы публично покаяться в своих грехах, словно они были лучшими друзьями. Только мёртвые знают правду. Он был в этом уверен.

Колокола церкви прозвонили шесть раз. Он вспомнил, как впервые услышал эхо колоколов, отдававшееся в стенах его дома, в тот день, когда он снял эту квартиру в Мюнхене.

●

Для некоторых Театинеркирхе казалась холодным, мрачным зданием, сырым и унылым даже в солнечный день. И всё же Карл ощущал некое тепло, сидя на жёстких деревянных скамьях, глядя на барочный купол и размышляя о том, сколько исповедей было здесь выслушано. Сколько раз кто-то приходил к этому всепрощающему Богу с просьбой об отпущении грехов? Ему говорили, что невозможно очиститься от греха, пока не исповедаешь свои ошибки. Но зачем было высказывать эти опасения? Бог должен был знать, о чём он думает, не заставляя его преклонять колени перед простым безбрачным существом, посланником Его воли, и высказывать то, что какой-то высший целомудренный человек или группа людей годами считали греховным.

Жизнь была полна противоречий и непреодолимых страданий, которые казались бессмысленными. Зачем Бог наделил его сильной похотью в столь юном возрасте, если Он не хотел, чтобы он поддавался ей? Это была жестокая шутка. Мастурбация была грехом.

Секс вне брака считался грехом. Однако время между осознанием одного и осознанием другого было слишком велико для любого мужчины или женщины, чтобы выдержать его. Поэтому Карл знал, что всепрощающий Бог поймёт, если он будет сдерживать некоторые из своих грехов. Он мог читать «Богородица Мария» и «Отче наш», основываясь на легкомысленных похотливых поступках, а не на реальных действиях.

●

За час до назначенного ужина с Тоддом Стюартом он с тревогой накинул свитер поверх футболки и кожаное пальто. Не задумываясь, он дополнил свой образ фетровой шляпой.

На улице было совсем темно. Над городом нависли тучи, и на бульваре тихо падал лёгкий снег. Фонарные столбы светились вдали, словно тускнеющие точки, и становились видны лишь с каждым шагом.

Ресторан «Штайнхаус» находился в четырёх кварталах от квартиры Карла. Он занимал первый этаж большого каменного здания. Когда-то в нём располагалась пивоварня, снабжавшаяся водой из близлежащей реки Изар. Но теперь четыре верхних этажа были отведены под квартиры для студентов и художников. По какой-то причине здание также не пострадало от бомбардировок союзников во время Второй мировой войны.

Карл вошёл через деревянную, похожую на замок, дверь и на мгновение остановился в поисках стола. Каменные стены внутри напомнили ему пещеры под замком Лихтенштейн. С высокого тёмного потолка на длинных металлических столбах свисали светильники, словно неандерталец нашёл способ проделывать в пещере отверстия для световых люков.

Он пришёл рано. Он занял столик с четырьмя стульями, объяснив фройляйн, что ждёт друга. Он был постоянным посетителем, поэтому она без просьбы знала, что ему нужно принести большую кружку пива.

Через несколько минут появился Тодд, одетый почти так же, как и на предыдущей встрече. Он был довольно ревностно отнесся к своим тонким галстукам. Он сказал, что это всего лишь признак его молодости. Он не собирался воспринимать это как признак превосходства. Без галстука он просто чувствовал себя голым на публике.

Они коротко пожали друг другу руки, и Тодд сел рядом с Карлом. «Просто приехал?» — спросил Тодд.

Карл отпил пива и поставил кружку на стол. «Вот такая», — сказал он, указывая на наполовину пустую кружку.

Они оба заказали традиционные баварские блюда: свинину с густым соусом, картофелем и овощами, а Тодд ещё и пиво. Правда, Тодд выглядел немного не в себе. Почти подавленным. Карл понял, что им стоит поменяться чувствами. Но не понимал, почему. Они съели всё, почти не разговаривая, а когда унесли тарелки, заказали ещё пива, и Тодду захотелось поговорить.

«Тебе действительно нравится Анжелика, не так ли?» — спросил Тодд.

«Думаю, это уже не так, Тодд». Карл покрутил пиво в стакане и сделал большой глоток. Затем он добавил: «Это действительно невыносимая ситуация. Понятия не имею, что она чувствует, но это неважно. Через несколько месяцев она вернётся в Брюссель и выйдет замуж за кого-то, кто ей действительно небезразличен. Это просто жалко».

«Ты же знаешь, она его не любит», — объяснил Тодд. Он и Анжелика работали вместе почти два года. Они часто разговаривали. Казалось, она…

чувствовала себя комфортно, разговаривая с ним. Карл это знал и часто расспрашивал его о ней. Тодд соглашался на всё, кроме тех вещей, которые она специально запретила, например, её истинных чувств к Карлу. Она не хотела давать ему ложных надежд, и это было сложнее всего скрыть.

«Неважно, делает она это или нет, — сказал Карл. — Люди женятся по самым разным причинам. Деньги, похоть, обязательства. Когда возникают финансовые проблемы, брак распадается. Когда похоть утихает, больше нет смысла в союзе. А когда наконец понимаешь, что обязательства ведут к подчинению, распадается и брак. Но к тому времени уже слишком поздно. Люди не женятся по любви. Это слишком традиционно. Ты же знаешь».

Тодд кивнул, соглашаясь. «Уверен, бывают исключения».

«Верно. Но что такое любовь на самом деле? Дружба во плоти? Понятия не имею, что она ко мне чувствует». Это было не совсем правдой, ведь обычно сразу видно, когда человек к нему тянется. И Анжелика проявляла все эти признаки. Она задерживала поцелуи при каждой встрече, держала его за руку, когда они шли, и взглядом. Её взгляд выдавал всё. Если ей кто-то не нравился, она просто не поддерживала зрительный контакт. С Карлом её взгляд редко блуждал, за исключением стандартных чувственных взглядов.

«Ты помнишь смурфиков?» — спросил Карл.

«Это какой-то странный метафорический переход? Фрейд счёл бы это противопоставление загадочным».

«Как вы думаете, они андрогинны?»

«Нет, нет, нет», — сказал Тодд, махнув рукой. «Кажется, их выгадила какая-то огромная змея, и они вылупились из яиц».

«Но Смурфетта только одна».

«Это просто случайность природы».

Внезапно к их столику подошла Анжелика. «Что такое случайность природы?» — спросила она.

Карл поднял на неё взгляд. В её глазах читалась глубокая обеспокоенность, которой он раньше не замечал. Он встал и горячо поцеловал её в обе щеки, а она ответила ему тем же, прижавшись щекой к его щеке, словно пытаясь согреться от холода, который только что оставила на улице. Она села напротив Карла, и он вернулся на своё место.

«Смурфики», — сказал Карл. «Тодд говорит, что они вылупляются из яиц огромной змеи. Я говорю, что они как черви. Двуполые».

«Смурфы — французы, да?» — спросила она, повесив куртку на спинку стула. «Должно быть, это как-то связано».

Карл не отрывал от неё взгляда. «Ты права. Скорее всего, они трисексуальны».

«Трисексуал?» — спросил Тодд.

«Верно. Они попробуют что угодно».

«Это больше похоже на меня», — сказал Тодд, вставая и придвигая стул к столу. «Мне нужно вернуться к живописи и подготовиться к чудесным итальянским горнолыжным каникулам. Увидимся утром, Карл. Не заставляй его спать допоздна, Анжелика. У него ранний рейс в Штаты утром».

Прежде чем Карл и Анжелика успели ответить, Тодд выбежал за дверь.

После ухода Тодда Анжелика и Карл смотрели друг на друга через стол, словно влюблённые, только что проведшие ночь вместе. Она положила ему руку на руку.

OceanofPDF.com

6

ФУНДАМЕНТ

Анжелика заказала бокал белого вина и, когда его принесли, медленно отпила его, наблюдая за Карлом поверх бокала. Она намотала прядь волос на палец. На ней было минимум косметики, да и в ней она не нуждалась вовсе. Губы её покраснели от крови, и она облизнула их, чтобы стереть пятнышко вина.

Карлу нравилось, как она облизывала губы, словно была моделью, и камере нужен был яркий акцент. Ему хотелось прижаться к ней губами и прижать к себе. Но это было невозможно. Он знал это и ничего не мог с этим поделать. Чем больше он пытался приблизиться, тем дальше она отдалялась. Так было всегда; почти с самой первой встречи. Она принимала его, словно между ними что-то могло быть, а потом поспешно отступала, испуганная перспективой. Словно знала, что строить отношения неправильно, но влечение было за пределами любых разумных сил, которые она могла сдержать, пока, благодаря какой-то ретроспективной силе, или чувству вины, или какой-то другой священной силе, она благоразумно не осознавала свою ошибку. Карл позволил себе приблизиться, даже зная, что это ненадолго.

Она серьёзно посмотрела на него. «Мне жаль слышать о вашем дяде».

Он всматривался в её губы, слушая каждое слово. «Тодд?»

Она кивнула. «Он думал, я должна знать».

«Я бы связался с тобой до отъезда в Штаты, — сказал он. — Мне нужно идти».

«Да, ты должен. Я знаю, что твой дядя значил для тебя». Она отпила ещё глоток вина. «Когда ты вернёшься?»

«Прямо перед экскурсией по городу, — сказал Карл. — Тодд же сказал тебе, что мы поменялись местами, да?»

Она выглядела удивлённой. «Нет. Это будет весело. Я не участвовала в этом больше года. Ты это сделала?»

«Нет, не видел. На самом деле, мне придётся взять с собой в полёт кое-какие материалы, чтобы я звучал более-менее умно».

«Для тебя это никогда не было проблемой», — сказала она и лучезарно улыбнулась.

Они сидели, глядя друг на друга. Любой, кто сейчас на них смотрел, мог бы принять их за влюблённых. И всё же это было не так. Дело было не в отсутствии желания у кого-либо из них. У неё было чувство ответственности, и он уважал её за это. На самом деле, это было очаровательное качество, которое привлекало его в ней. Он лишь надеялся, что её убеждения каким-то образом перейдут от её жениха из Брюсселя к нему.

Она хотела превратиться из образцовой дочери, какой её всегда считали родители, в независимую женщину, страстно желающую выйти замуж за человека, который, как она знала, никогда не станет её мужем. Она боролась с этим желанием каждый час бодрствования и во сне. Каким-то образом ей нужно было найти в себе силы.

«Родители хотят, чтобы я приехала домой на длинные выходные», — сказала Анжелика. Её монотонный голос говорил о том, что ей не хотелось уезжать.

"Вы собираетесь?"

Она пожала плечами. «Не знаю. Адриан там будет», — без тени сентиментальности ответила она.

"И?"

«И он хочет строить планы на июнь. На конец июня». Она посмотрела на Карла так, словно ждала помощи. Если бы он только мог заставить её остаться в Мюнхене. Заставить не выходить замуж за Адриана. Он мог сделать это одним лишь словом: «Останься».

«Скажи ему, чтобы он отвалил. Ты его не любишь. Зачем ты собираешься за него замуж?»

Она сидела молча. Ей хотелось согласиться с ним. Признать, что она была неправа.

Признала, что поступила глупо, выйдя замуж. Но почему-то не могла позволить этим словам сорваться с губ. Она смогла лишь сказать: «Я должна.

Мои родители… — Она остановилась, чтобы сформулировать слова, словно репетировала их по сценарию, отчаянно пытаясь понять их сама. — Мои родители рассчитывают, что я поступлю правильно.

«Правильно», – подумал он. Как, чёрт возьми, выйти замуж за не того мужчину, к которому у тебя вообще нет никаких чувств, может считаться правильным поступком? Он слегка покачал головой, а затем сделал большой глоток пива и допил его. «Извини, Анжелика, но это чушь. Я не считаю это правильным. Мужчина отрезает себе ухо ради женщины, а потом не может понять, почему она его не любит. Я тебе скажу почему. Потому что у этого урода всего одно ухо».

«Это было чудесное признание в его любви к ней».

«Нет. Ему нужно было дать ей время. Может, нарисовать ей красивую картину с цветами».

Она громко рассмеялась. «Это всё, что у меня есть», — пробормотала она.

«Ты можешь иметь всё, что захочешь, Анжелика. Ты прекрасная женщина, которую любой мужчина был бы рад иметь. Никогда не недооценивай себя. У тебя так много достоинств. У тебя есть работа, которую ты любишь. Ты замечательная художница. У тебя есть друзья, которые тебя обожают. И по крайней мере один, который тебя обожает больше, чем просто обожает». Он улыбнулся ей.

Она протянула руку через стол и положила свою мягкую руку на его. «Я бы хотела, чтобы всё было по-другому. Я хочу поступить правильно».

Он схватил её за руку. Он хотел, чтобы она была без осложнений, но он бы её получил даже при них. «Делай, что велит тебе сердце. Твоё сердце никогда тебя не подведёт. Ты веришь в судьбу. Следуй ей».

На её глазах появились слёзы. «Не знаю, хватит ли у меня сил на это. Моя семья очень могущественна».

Это была повторяющаяся тема, которую Карл слышал месяцами. Но впервые она произнесла эти слова с меньшей силой. С меньшей убедительностью. Он никогда не видел её такой. Словно она хотела, чтобы он принял решение за неё. Обычно именно у неё хватало смелости сказать, что её брак – неизбежность, не стоящая обсуждения. Останови разговор одним решительным взглядом. Было приятно увидеть эту её сторону. И всё же он всё ещё не понимал, как она изменилась.

Она была уверена, что он заметил в ней потерю превосходства. Но ей было всё равно. Он был другом, каким она его никогда не знала. Они могли часами говорить обо всём и ни о чём. Это не имело значения. Он мог часами говорить о рассказе, который писал, или о романе, который писал. Она сидела, довольная каждым его словом, словно то, что он говорил, было самой важной вещью на свете. В каком-то смысле так было для них обоих. Они ходили в художественные галереи, и она обсуждала своё искусство, довольная осознанием того, что он действительно заинтересован. Он часами слушал её постоянные рассуждения о долге перед семьёй. Он слушал, но не понимал.

И она тоже задавалась вопросом, поняла ли она. Она вытерла слёзы и допила вино.

«О чем ты думаешь?» — спросил он.

Она подняла взгляд от бокала с вином. «Я в замешательстве. Не знаю, что думаю. Проводишь меня домой?»

"Конечно."

На улице мягко выпало больше пяти сантиметров свежего снега. В воздухе царила какая-то особенная свежесть, словно падающий снег очистил его от всех нечистот. Машины медленно ползли по переулку, свет фар словно параллельные луны плыл по небу.

Карл обнял её за плечи, и они медленно пошли по бульвару. На протяжении нескольких кварталов они не проронили ни слова.

Наконец она сказала: «Я буду скучать по тебе, Карл».

Он остановился и посмотрел на неё. Крупные снежинки усеивали её волосы. Но именно серьёзное выражение её лица застало его врасплох. «Я же не ухожу навсегда».

«Может, и нет, но у меня странное чувство, что ты не вернёшься. А если и вернёшься, всё будет по-другому. Придёт время, когда нам придётся расстаться навсегда. Я не понимаю своих чувств, они просто есть».

Она обняла его за талию и потянула за собой, заставляя идти дальше.

Через несколько кварталов они добрались до дома Анжелики и остановились у подножия высокой кирпичной лестницы. На втором этаже горел свет в доме Тодда Стюарта.

Она не чувствовала холода снега, порывов ветра на лице. Она чувствовала лишь тепло улыбки Карла, его ободряющую руку на плече. Глядя на него сейчас, на его жалобную улыбку и длинные ресницы, отражающие падающие снежинки, она могла бы просто затащить его наверх, в свою комнату, и заниматься с ним любовью всю ночь. И эта мысль пришла ей в голову. Притянула её сейчас. Если бы он только попросился войти, она бы не смогла ему отказать. Или не захотела бы.

Ему было так комфортно с ней. По всем параметрам они должны быть вместе.

Сейчас он чувствовал больше, чем когда-либо, что между ними было что-то особенное.

Ничего надуманного. Но нечто ещё более неизбежное, чем её брак с мужчиной, которого она не любила. Он верил, пожалуй, больше, чем во что-либо осязаемое или не отвлечённое, в свои внутренние чувства. И эти позитивные чувства к ней были астрономическими по сравнению со всем, что он испытывал в прошлом. Всё, что угодно.

Он не замечал времени. Возможно, была полночь или четыре утра. У него был ранний рейс. Нужно было уезжать. Но если она пригласит его подняться к себе в номер, он сделает это без вопросов. Он представил себе, как они вдвоем в её комнате медленно раздеваются, пока не остаются полностью обнажёнными, наслаждаясь каждой клеточкой тела друг друга глазами, языками и руками, пока наконец не обнимутся, не слились воедино и не займутся любовью до рассвета. Если бы она только попросила.

Они стояли в холодном тепле вечернего снега, всё ещё глядя друг на друга. Наконец, когда им показалось, что они застыли во времени, она подошла ближе, потянула его за кожаный воротник, притягивая к себе, и страстно поцеловала в губы. Этот поцелуй останется в его памяти навечно. Их первый настоящий поцелуй в губы. Такой естественный, но такой неожиданный для обоих. Они медленно отстранились на несколько дюймов.

«Тебе нужно рано вставать», — тихо сказала она, и её дыхание обдавало его ледяным облаком. «С нетерпением жду твоего возвращения… и нашей экскурсии по городу».

«У меня такое чувство, что это будет лучший тур в моей жизни». Он улыбнулся и смахнул с её носа снежинку. «Ты поедешь в Брюссель на этих выходных?»

«Я не знаю». Она была почти уверена, что знает, но всё ещё не была уверена, хватит ли у неё сил вынести то, что выйдет из её решения.

«Думаю, мне пора идти», — сказал он. «У меня ранний рейс».

Она кивнула. «Увидимся, когда вернёшься».

Он смотрел, как она поднимается по лестнице, отпирает дверь и входит внутрь. Он постоял немного, раздумывая, стоит ли последовать за ней и постучать в дверь, но передумал. На третьем этаже зажегся свет.

Он наблюдал и ждал ещё мгновение, надеясь, что она откроет окно и позовёт его. Пригласит его подняться к себе в квартиру. Её силуэт на мгновение появился в окне. Она прижалась лицом к стеклу, высматривая его. Она прижала правую ладонь к окну и задержала её там. Карл помахал рукой, повернулся и пошёл по скользкому мощёному тротуару к своему дому.

Вернувшись домой, Карл отряхнул кожаное пальто и фетровую шляпу, а затем, озябнув весь вечер, открыл вентиль радиатора, чтобы дать ему больше тепла. Он положил фетровую шляпу на спинку кровати, сел на диван и посмотрел на часы. Было без нескольких минут полночь.

Каким-то образом он почувствовал, как фетровая шляпа зовёт его, и повернул взгляд к кровати. Фетровая шляпа Кафки висела над спинкой кровати, словно в ней заключался разум самого Карла, побуждая его надеть её и обрести мудрость, которую могут дать только время, неудачи и повторные попытки. Словно он обрёл некую скрытую истину. Некую защиту жизни, за которую другим пришлось бы чуть ли не умереть, но он нашёл эрудицию в простоте фетра, кожи и нейлоновой ленты. Если чувство вины когда-либо находило пристанище в вялой правде, то Карл превратился в вялого, обременённого человека.

И ему было все равно.

Поспешив к кровати, он сунул руку под фетровую шляпу, быстро надел ее на голову и вернулся на диван.

Он включил компьютер, открыл статью, над которой работал, и в голове у него всё опустело. Он поправил фетровую шляпу, а затем незаметно уставился на серый экран. На самом деле, он не собирался ничего добавлять к этой истории сегодня вечером, но он приучил себя хотя бы попытаться. Именно это он и будет повторять себе.

Когда он окончательно понял, что писать ему не хочется, он выключил компьютер и проверил сумку, которую собрал ранее: там была одежда на четыре дня.

Он мог бы постирать их, если бы захотел. Идея заключалась в том, чтобы появиться в Миннесоте практически ни с чем, так что его возвращение было неизбежным. Закончив, он бросил сумку на пол.

Он встал и несколько раз прошёлся взад-вперёд по маленькой комнате. Теперь он не знал, что делать. Всего через шесть часов Тодд Стюарт постучит в его дверь, чтобы отвезти его в аэропорт. Через восемь часов его самолёт вылетит.

И теперь его мысли путались: стоит ли вообще идти? Будет ли дядя Джек переживать, если он появится? Разве мёртвые знают разницу?

В конце концов, ему нужно было уехать не для того, чтобы угодить оставшимся, а чтобы ещё раз увидеть дядю. Чтобы попытаться достичь взаимопонимания, которого они достигали столько раз, особенно за те полтора года, что он провёл в северной Миннесоте. Но имело ли это значение?

И будет ли Анжелика чувствовать то же самое, когда он вернется? Карл был уверен, что между ними сейчас что-то особенное. Что-то, что может быть потеряно навсегда, если он сядет в этот самолет через несколько часов. Она могла бы поехать в Брюссель.

Родители и Адриан убедили бы её, что она поступает правильно, выходя за него замуж в июне. Она знала, что не любит его, а Карл был уверен, что она испытывает к нему сильные чувства. Однако признательность невозможна без лишений.

Он сел на маленькую кровать в углу, поставил будильник на пять и медленно лёг. Оглядев свою маленькую квартиру, он понял, что ему принадлежали только велосипед, лыжи, компьютер и другие незначительные предметы быта. Дядя Джек всегда говорил, что люди на этой Земле – всего лишь арендаторы. Даже дом на самом деле никому не принадлежит. Кто-то тридцать лет платит ипотеку, которая, по сути, является просто арендой, а потом умирает, и родственники продают дом, и этот порочный круг повторяется. Он всегда говорил подобные вещи с лукавой ухмылкой, словно знал что-то особенное и только что передал ему эту информацию.

Тут Карл заметил фотографию на тумбочке. Это была единственная фотография Анжелики, которая у него сохранилась. Тодд сфотографировал её и Карла катающимися на лыжах высоко в горах с видом на Инсбрук. Это была поездка, которую они совершили в декабре, за компанию, чтобы открыть лыжный сезон, почти как поездка на Цугшпитце, где он впервые встретил Анжелику. Компания Bavarian Tours назвала это тренировкой, но это, пожалуй, величайшая ошибка в истории.

Карл разделся и выключил лампу. В темноте он снова вспомнил ночь с Анжеликой Флобер. Как и многие другие ночи, он думал о них вместе. Всё, что у него было, — это сны.

Утром он обязательно найдёт ответ на свои сомнения, стоит ли ему остаться или уйти. Рассвет всегда наступал с прозрением.

●

Он проснулся от стука в дверь.

«Карл, это Тодд», — раздался приглушенный голос после последнего удара.

Он подошел к двери в нижнем белье и быстро открыл ее.

Тодд Стюарт окинул его быстрым взглядом, а затем вошел и закрыл за собой дверь.

«Что, чёрт возьми, тебе снилось?» В левой руке он держал маленький белый пакет. И тут в воздухе раздался отчётливый запах круассанов.

Карл посмотрел на часы. Было без нескольких минут шесть. Должно быть, будильник сломался.

«Мы идем?» — спросил Тодд.

Карл увидел свою собранную сумку у двери. Он провёл рукой по волосам. «Да, пожалуй».

Через несколько минут суеты по комнате, сбрасывая в сумку последние вещи, Карл был готов, и они вышли за дверь. В последний момент он схватил фотографию Анжелики с задней стенки тумбочки и сунул её в сумку, а компьютер зажал под мышкой.

Он в последний раз остановился у двери, оглядываясь на фетровую шляпу на спинке кровати. Что-то дернуло его, подталкивая к фетровой шляпе. Не имея выбора, он надел её и ушёл.

По дороге в аэропорт они оба съели по круассану. Они почти не разговаривали.

После того как Карл забрал свой посадочный талон на стойке регистрации, они на мгновение остановились прямо у зоны безопасности для международных вылетов.

Тодд пожал руку Карлу. «Счастливого полёта».

«Это не мне решать», — сказал Карл, улыбаясь.

Тодд начал отходить, но затем остановился.

«В чем дело?» — спросил Карл.

Он с трудом подбирал слова и наконец сказал: «Ничего. Думаю, увидимся после твоего возвращения».

«После экскурсии по городу», — поправил Карл. Экскурсии совпали с возвращением на город через четыре дня после горнолыжного курорта Доломиты.

"Верно."

Они снова пожали друг другу руки, и Карл направился через зону безопасности.

OceanofPDF.com

7

УПОРСТВО

Карл провёл в самолёте больше двух часов, пытаясь привыкнуть к постоянному гулу двигателей и движению людей по проходам к туалетам. Он сидел у окна, глаза были закрыты, но уснуть не мог. Мысли его постоянно возвращались в Мюнхен.

●

Карл познакомился с Анжеликой Флобер уже почти под конец своей работы в мюнхенском издательстве. Он всё больше времени проводил по выходным в университетской библиотеке, изучая жизнь и творчество великих писателей в английской секции. Он чувствовал, что ему необходимо знать, как другие писатели прожили свою жизнь, как справлялись с одиночеством, неуверенностью и отверженностью, чтобы полностью погрузиться в свою прозу. В конце концов, если не суметь воплотить образ или восприятие писателя, то половина удовольствия будет потеряна в бездействии.

Карл впервые увидел её в начале октября, почти полтора года назад. Он отчётливо помнил это, потому что накануне вечером отправился на празднование Октоберфеста, выпил слишком много пива и в ту субботу сидел в довольно подавленном состоянии, разглядывая «Превращение» Кафки, словно детскую сказку.

В первый раз она прошла мимо, словно одна из Эвменид, тайно ищущих его, чтобы наказать за неизвестный грех. Её прекрасные каштановые волосы струились по плечам и подпрыгивали при каждом шаге. Взгляд, казалось, метнулся в его сторону. Она выглядела как типичная студентка. Синие джинсы, висящие на бёдрах, словно одолженные у отца. Мешковатая толстовка с закатанными до локтей рукавами. И удобные кожаные туфли. Ничего стесняющего. Уже тогда он представлял себе, что под всей этой одеждой она скрывает великолепное тело.

Когда она снова проходила мимо, выбрав книгу с полки, словно всю жизнь искала именно её, она взглянула на него и коротко улыбнулась. Губы едва заметно тронули её, но Карл заметил, что улыбка у неё тёплая и приятная. Ему захотелось увидеть больше.

Она исчезла так же быстро, как появилась. Он запомнил точное время, когда видел её. Люди – существа привычки. Если она пришла в эту субботу днём, то, возможно, придёт и в следующую, вспомнил он свои мысли.

Всю неделю он не мог выбросить её из головы. На работе он видел лишь проблеск каштановых волос и полуулыбку. Он отвлекался на всё и не мог выполнять свою работу, которая и так становилась всё сложнее с каждым днём. Если бы ему пришлось переводить ещё один скучный учебник, он был уверен, что перережет себе вены.

К субботе его мысли всё больше сосредоточивались на девушке с каштановыми волосами. Он ещё не знал её имени, поэтому так и называл. Он вспомнил свой последний визит в библиотеку. У него было похмелье, и он, наверное, выглядел ужасно. На этот раз он постарался выглядеть как можно лучше. Он надел свои лучшие джинсы, белую рубашку и даже причёсался.

Выбрав биографию Фицджеральда, которую он уже читал когда-то, он сел и стал ждать. Карл всегда сидел за старым деревянным столом с четырьмя стульями в уединённом месте. Он любил уединение. При четырёх стульях и одном человеке за столом вряд ли кто-то ещё сядет.

Вскоре появилась рыжеволосая девушка. Как и прежде, она тихо проскользнула мимо в первый раз и остановилась во второй. На этот раз она широко улыбнулась. Карла охватило волнение, когда он ответил ей улыбкой.

Встречи продолжались восемь недель подряд. Она даже несколько раз подходила ближе. Карл сходил с ума. Это стало игрой без конца, словно шахматы между равными противниками. Работа стала невыносимой, и его писательский стиль изменился. Изменился к лучшему, насколько он мог судить. Что-то в ней вдохновило его писать с…

убежденность, которую он никогда не мог понять из всего, что читал о других писателях.

Жизнь Карла кардинально изменилась в декабре того года. Он встретил Тодда Стюарта в библиотеке сразу после встречи с девушкой из рыжего каём-рыжего цвета.

Поговорив немного, Тодд понял, что у них много общего. Поэтому он пригласил Карла покататься на лыжах на Цугшпитце в следующую субботу. Тодд объяснил, что не очень-то хорош в лыжах, но Гармиш ему так нравился, что он сносил холодные склоны, чтобы уединиться в баре с камином. Карл, вспоминая свои еженедельные встречи с безымянной рыжеволосой девушкой и не желая, чтобы они заканчивались, всё же решил принять предложение.

Карл позже не раз благодарил Тодда за это решение. Только приехав в Гармиш, Карл понял, что Тодд приехал с группой из компании «Bavarian Tours». Тодд пришёл в компанию всего несколько месяцев назад, и вся группа гидов приехала туда на семинар, чтобы научить их работать с большими группами американских и британских туристов.

Незадолго до полудня, стоя в очереди на трамвай, к Тодду и Карлу подошла женщина. На ней были шляпа и очки. Затем она нахлобучила очки на голову и поздоровалась с Тоддом. Карл сначала её не узнал, так как никогда не видел её без распущенных по плечам волос, джинсов и толстовки. Тодд представил её как Анжелику Флобер, одну из других экскурсоводов. Остаток дня они втроём катались на лыжах, и когда день закончился и они обсудили с ним свою работу, Карл уже знал, чем хочет заняться. С подсказки Анжелики и Тодда Карл познакомился с начальником и показал, как он умеет кататься на лыжах и говорить по-немецки.

В следующий понедельник Карл сообщил издательству об увольнении и сразу же пошёл учиться на экскурсовода. В то время он понятия не имел, что требуется для этой работы, но это не имело значения. Ведь в глубине души он очень хотел быть ближе к Анжелике. То, что он встретится с сотнями интересных персонажей, что было бы чрезвычайно полезно для него как писателя, было второстепенным.

Прошёл год. Карл хорошо освоил свою работу. Его умение общаться с людьми из самых разных слоёв общества делало его исключительным хозяином. Его зарплата росла благодаря положительным отзывам, а чаевые, как правило, были больше, чем у других, хотя некоторые и недооценивали их. Он зарабатывал столько же, сколько и на издательства, но без всех этих тревог. Он получал удовольствие от работы, и его писательские способности стали даже лучше, чем он предполагал. Он даже начал отправлять рассказы в небольшие журналы с некоторым успехом. Он также начал писать роман. Он знал, что отчасти его успех был обусловлен его способностью обмениваться идеями с Анжеликой и Тоддом. Их отношения – Тодда, Анжелики и Карла – строились на взаимном доверии и понимании желания и страсти каждого к мечте, которую другие не могли постичь.

Карл провёл год в постоянных поисках Анжелики. Он должен был быть рядом с ней, хотя бы ради близости. Через несколько месяцев Карл узнал, что Анжелика выходит замуж за какого-то мужчину в Брюсселе. Это его замедлило, но не сломило решимости.

Она не проявляла настоящей убеждённости, говоря о своём женихе, поэтому дружба Карла с ней продолжала крепнуть. Они обсуждали всё, на что только можно было рассчитывать. Они вместе ели, пили до поздней ночи и пили кофе рано утром.

Он вспомнил, как несколько месяцев назад они с Анжеликой встретились в пекарне, расположенной меньше чем в квартале от его дома. На нём была фетровая шляпа, которую она ему купила. Ей нравилось, как она на нём смотрелась. Он похож на писателя, подумала она.

Поцеловав её, он поставил фетровую шляпу на стол у окна и сел. Они выпили кофе и съели штрудель с мороженым.

«Я обожаю это место, — сказал ей Карл. — Я нашёл эту пекарню в первую же неделю после возвращения в Мюнхен».

Она отпила кофе, глядя на него поверх чашки. «Ты так и не сказал мне, зачем вернулся сюда», — сказала она.

«Это долгая история», — сказал он.

«У меня есть время», — она улыбнулась ему и коснулась его руки.

«Ладно. Я рассказал тебе о своём несчастном случае на лыжах и о моём первом настоящем визите в Мюнхен перед возвращением в Миннесоту».

«Да. Мы так напились в тот вечер».

«Скажу так. В общем, чуть больше чем через год после несчастного случая на лыжах я окончил Университет Северной Миннесоты. Это был май. Я почти утроил свою учебную нагрузку за три семестра, чтобы закончить обучение всего за три с небольшим года, включая два в Колорадо. Полтора года я жил и дышал письмом и чтением. Мне было совершенно наплевать на остальные предметы, хотя некоторые из них были интересны и полезны мне как писателю. Я также изучал немецкий, чтобы оттачивать свои навыки.

В июне я собрал рюкзак, наполнив его одеждой на две недели, новым ноутбуком, который дядя Джек подарил мне на выпускной, и купил билет до Франкфурта. Я сдал свой старый десятискоростной туристический велосипед в багаж и собирался всё лето колесить по Европе. Таков был мой план.

«Что случилось?» — спросила она.

«Мой дядя Джек проводил меня в аэропорту, больше всего на свете желая набраться смелости и поехать со мной. Добравшись до Германии, я погрузил велосипед и поехал на юг по пустынным красным дорогам, соединяющим крошечные деревни. Некоторое время я провёл в Гейдельберге, совершенствуя свой немецкий. Я разбивал лагерь на фермерских полях, на ухоженных лесных подстилках или в природных парках. Я питался в основном хлебом, пил воду и пиво, но при этом казался здоровее, чем когда-либо в жизни. Даже колено чувствовало себя хорошо. Конечно, иногда по вечерам после долгого дня в пути случались приступы боли, но это не сравнится с мучениями от атрофии после недель бездеятельности, проведенных в университетской библиотеке.

Я плыл по Неккару до Хайльбронна, затем повернул на восток до Швебиш-Халля, Аалена, двинулся по Дунаю до Ингольштадта и, наконец, направился на юг, в Мюнхен. Дорога из Франкфурта в Мюнхен заняла неделю, но я не особо спешил. Само место было не так важно, как способ добраться.

Он остановился, чтобы сделать глоток кофе. «Однажды, гуляя по Неккару, я остановился попить воды. Охлаждаясь, я наблюдал за стариком, который возделывал виноградник рислинга на холмистом участке. Его инструменты были грубыми, на них было больше ржавчины, чем полированного металла, но он всё же нашёл время улыбнуться, вытирая пот со лба. Затем старик спустился с холма ко мне, оперся на грабли и на мгновение задумался.

Наконец мужчина спросил на невнятном немецком диалекте, который я до сих пор отчетливо помню: «Почему вы едете верхом в такой жаркий день?»

«Я подумал немного, а потом сказал: «Чем быстрее я еду, тем круче становлюсь».

Старик улыбнулся. «Да, но чем быстрее едешь, тем меньше видишь».

Он помолчал, глядя на фетровую шляпу. «Я представил себе водителей в своих «Мерседесах», «БМВ» и «Порше», мчащихся со скоростью двести километров в час по автобанам, подумал о своём велосипеде и рассмеялся. „На машине я бы ни за что не увидел тебя за работой с виноградом“», — сказал я.

«Это было бы так уж плохо?» — спросил старик.

"Я так думаю."

Карл допил кофе и налил себе еще один стакан из небольшого металлического кофейника.

Затем он продолжил: «Старик посадил меня к своему крошечному трактору, достал из холодильника две большие бутылки пива и сэндвич, и мы ели и разговаривали больше часа. Мужчина рассказал о своём небольшом винодельческом хозяйстве от начала до конца, а я вкратце рассказал о своей мечте записать её. Когда я снова отправился в путь, именно в этот момент я яснее, чем когда-либо, осознал, что мне нужно сделать. Я сохранил этого человека среди своих всё растущих персонажей, которые однажды снова оживут на страницах рассказов или романов».

«Вы использовали его в истории о старике, который жил в альпийской деревне и не был в городе больше пятидесяти лет?» — спросила она.

«Точно», — сказал Карл. «Знаешь, я снова влюбился в Мюнхен в первый же день приезда. Я восхищался городом во время поездки, последовавшей за моим

Я восстанавливался в больнице Инсбрука, но теперь я словно не мог больше крутить педали велосипеда, боясь разрушить какие-то чары. Большую часть следующей недели я провёл на Мариенплац или в Университете. Я снял небольшую комнату, которая у меня осталась, намереваясь пробыть там всего неделю.

«Я ездил на однодневные поездки по окрестным деревням, пробуя местное пиво. Я писал каждый день. Я стал постоянным посетителем этого места. Владельцы, пожилая пара, разрешили мне подключить ноутбук к розетке под этим столом.

Я никого не беспокоил и тратил те немногие деньги, что у меня были, на хлеб и пиво, пока писал рассказы».

«Как у вас сложились отношения с издателем?»

«Что ж, деньги стали проблемой. Через месяц я всерьёз задумался о поиске работы. Как вы знаете, немецкое правительство очень снисходительно относится к иностранцам, работающим в их стране. После недели интенсивных поисков я нашёл работу переводчиком в небольшом издательстве».

«Что ты там делал?»

«Я переделывал английские и американские учебники для немецких средних школ. Моя задача заключалась в том, чтобы идиомы и разговорные выражения проникали в немецкий язык, сохраняя при этом хоть какое-то подобие смысла. Однако писать было тяжело. Целыми днями я имел дело со словами и текстами, томясь в крошечной каморке с начальником, чей стиль управления был сформирован гестаповскими учебными фильмами. Я чувствовал себя, как Кафка, работая в страховой компании. Однако мне нужны были деньги и работа, чтобы остаться в стране. Как вы знаете, я продержался почти два года».

●

Карла вывел из задумчивости мужчина, сидевший рядом с ним в центральном кресле. Пришло время поесть. Стюардесса подала ему еду, и он посмотрел на неё так, словно это была кучка собачьих экскрементов. Он точно не был голоден. Он немного поковырял курицу, а затем остановился на тёплой булочке с маслом. Отодвинув тарелку и снова закрыв глаза, он наконец смог заснуть.

OceanofPDF.com

8

ХЕЙЛАНД

В Миннесоте была сотня таких городов, как Хайланд. Маленькие городки, где жили стойкие скандинавы и немцы, приехавшие из родной страны, чтобы вырубать леса, добывать железную руду и строить молочные фермы. Леса им показались похожими, они построили дома, строили жизнь и терпели мёрзлую тундру и волков, убивавших их коров.

Дедушка Карла приехал на север и нашел работу на лесозаготовках.

Его отец переехал в дом престарелых и с семнадцати лет работал на бумажной фабрике в Хайланде.

Его мать, Максин Шварц, напротив, родилась в семье, владевшей магазином одежды в Дулуте.

Максин налила себе чашку кофе и села за кухонный стол. Она смотрела в заднее окно, где снег кружился маленькими торнадо на покрытой коркой, замёрзшей поверхности, а солнце едва проглядывало сквозь облака и голые деревья. Она гадала, вернётся ли Карл домой. Волосы Максин ещё не расчёсаны, и каштаново-серый беспорядок, который она обычно собирала на затылок, теперь спутанными прядями лежал на её сгорбленных плечах. На ней было огромное кимоно в цветочек, скрывавшее недостатки её дряблого тела. Тем не менее, у неё была широкая кость. Физические упражнения никогда не значили для неё многого, ибо она верила, что Бог хранит тех, у кого доброе сердце, несмотря на соблазны и излишества флирта.

Максин взглянула на сестру и поймала ее взгляд.

«Думаю, тогда мне придется взять свой собственный», — сказала Клаудия, вставая со стула и наливая себе чашку кофе.

Клаудия была на два года младше сестры, у неё было больше седины и меньше морщин. От шеи и выше их невозможно было спутать ни с кем иным, как сёстрами. И всё же Клаудия была в гораздо лучшей физической форме, чем Максин. Она любила гулять по улочкам Хайланда, хотя бы для того, чтобы быть на виду и видеть других. Там всегда происходило что-то более интересное, чем в её пустом доме. Её седые пряди, похожие на скунсовые, как она часто напоминала людям, появились всего через несколько дней после того, как в неё впервые ударила молния.

«Прости, — сказала Максин. — У меня, знаешь ли, голова не в порядке. Слишком много всего произошло за последние дни. Я тут подумала…» Она осеклась.

Её сестре не требовалось больше повода для насмешек. Клаудия была способна уловить любой незначительный выпад и превратить его в нечто совершенно не соответствующее действительности.

Клаудия сидела за столом напротив сестры. Она прекрасно понимала её тревогу и воспользовалась этим.

«О, я уверена, что на этот раз он вернётся домой», — сказала Клаудия. Она могла бы легко отмахнуться от этой ситуации. В конце концов, смерть Джека ничего для неё не значила. Он ей никогда не нравился. Он всегда был слишком самоуверенным на её вкус. И она не чувствовала ни малейшего раскаяния, говоря плохо о мёртвых. Жизнь — это не кино, где трупы восстают из могил и мучают живых. По крайней мере, не физически. По крайней мере, она на это надеялась.

«Я уверена, он вернётся домой», — сказала Максин. «Смерть отца — это одно.

Всю жизнь Карл был на волосок от смерти. Это было почти благословением.

«Да, он обязательно придёт», — заверила её Клаудия, медленно отпивая кофе.

«В этот раз всё по-другому. Джек так много для него значил. Он был ему как отец.

. .» Она сдержалась и отпила кофе.

«Вообще, не понимаю, зачем он живёт в этой чужой стране», — сказала Клаудия. Её нос сморщился, словно она учуяла что-то отвратительное. «Все его родственники там умерли, верно? Погибли на войне. Он мог бы просто сказать, что ему нужно найти себя, как и всем остальным, понимаешь. Но он нёс какую-то чушь, которая мне совершенно не понятна. И это продолжалось уже три…

Уже много лет он даже не приезжает домой на Рождество. Будь я его матерью, я бы потребовала его присутствия. Она отпила кофе, её взгляд скользнул по очкам в ожидании реакции.

Зазвонил телефон, заставив их обоих вздрогнуть.

Максин смотрела на звонящий телефон, думая, что ей следовало бы снять трубку. Последние два дня она только и делала, что отвечала на звонки, слушая нерешительные звонки, уклоняющиеся от темы самоубийства. Казалось, она хоть как-то контролировала ситуацию. Она, которая последние пять лет разговаривала с Джеком лишь изредка на семейных свадьбах и похоронах, и лишь немногим чаще, чем её муж. Она знала, что звонящие хотели как лучше, но не могла отделаться от ощущения, что они просто думали, что в семье есть болезнь. Недуг, который Бог никогда не простит, и Джек наверняка будет вечно блуждать в Чистилище за свой грех. Какое ещё могло быть объяснение? Звонившие, друзья, чья дружба навсегда изменилась из-за поступка одного человека, в основном желали ей добра. Каким бы ошибочным ни было их сочувствие, они, по крайней мере, попытались утешить её в трудную минуту. Это должно было стоить нескольких очков, когда придёт их час.

Когда телефон замолчал, на глаза Максин навернулись слёзы. Ей больше не хотелось плакать. Джек был больше тем, чего она ожидала от мужчины, даже больше, чем тот, с кем она больше не спала. Они были так близки уже давно, но так и не помирились. Она не могла себе этого простить. Мысль, которой она мучилась двадцать шесть лет, всё ещё преследовала её. Эти воспоминания будут жить с ней до самой её смерти и освобождения из мира греха.

«Как звучал голос Карла, когда ты с ним разговаривала?» — спросила Клаудия.

Максин поерзала на стуле и вздохнула: «Плохо».

«Он вернется домой?»

Максин кивнула. «Конечно». Она заметила скептическое выражение лица сестры.

«Ты всё ещё не думаешь, что он придёт? Джек был для него всем. Он вдохновил его следовать за мечтой стать писателем. Он мог бы просто…

получил диплом по английскому языку и стал учителем, как все остальные, но это не было его целью».

«А как же семья?» — взмолилась Клаудия. «Ему почти двадцать шесть. Ему пора задуматься о том, чтобы остепениться. Завести семью».

Что не так с Ди? Она прекрасная девушка, и она его обожала. Уверена, и до сих пор обожает.

Максин хотелось перегнуться через стол и ударить сестру. Она бы так и сделала, если бы не подумала о том, как её воспримут.