Равнение на знамя

Глава 9 Призрак Первой мировой

Генерал Кареев концом указки описал на плане города полудугу. Карта висела на стене площадью квадратов в пять, и потому дуга, соответственно, получилась размашистой.

— Это абсолютно мирный объект городского хозяйства, — сказал он, стараясь выговаривать слова четко и тщательно (с утра то и дело появлялись какие-то странные заморочки, язык порой откровенно не слушался). — Беда только в том, что там, согласно технологии и предназначению объекта, имеются немалые емкости с хлором. На сегодняшний день — около восьмидесяти тонн. Теперь уже ясно, что диверсия намечена именно там. Гексоген слишком громоздок, поэтому, как мы считаем, террористы применят пластид. Тем более что перед ними стоит задача не разрушать какой-то крупный объект из прочных материалов, а повредить относительно тонкостенные цистерны. К тому же есть данные о партии радиовзрывателей — это опять-таки указывает на один из видов пластида. Пластид компактен, относительно легок, его проще транспортировать тайно, и без взрывателя он абсолютно безопасен, точно так же, как тринитротолуол. Вероятнее всего, заряды будут заложены так, чтобы в первую очередь повредить сварные швы цистерн — это азбука диверсии. А наши фигуранты не то что азбуку — высшую математику превзошли…

— А практически как это может выглядеть? — спросил Человек из Центра. — Сколько людей нужно — десять, двадцать? Три часа, пять, сутки?

— Давайте исходить из худшего, — ответил Кареев. — Я имею в виду наличие хорошо подготовленных подрывников — а они у Накира имеются… Это работа для трех-четырех человек максимум на полчаса. В реальности я допускал бы и четверть часа.

— Отсюда следует, что у них есть сообщники в охране?

Кареев видел уголком глаза, как при этих словах столичного визитера нахмурился милицейский начальник — ну да, легко догадаться, что он сейчас чувствует, охрана объекта как раз в его ведении…

— Стопроцентно, — твердо проговорил он. — Без сообщников — собственно, одного-единственного сообщника, который поможет машине попасть внутрь, — нечего и затевать такое дело. Иначе пришлось бы устраивать этакий киношный налет вооруженной группы… Нет, серьезный человек на это полагаться не станет. Конечно, сообщник среди охраны или персонала… или посторонний человек, который в состоянии обеспечить пропуск и убедительную мотивировку. Машина, кстати, вовсе не обязательно должна быть грузовиком. Учитывая объем взрывчатки и небольшое количество диверсантов, она может оказаться уазиком или еще каким-нибудь микроавтобусом.

— И последствия?

— Если цистерны будут повреждены, газовое облако пойдет на юго-западную часть города. — Кареев показал на карте. — Под угрозой район с населением примерно в девяносто тысяч человек. Это только в городе. При благоприятных условиях, как показал прошлый опыт, хлор может распространиться на десятки километров. А условия, увы, благоприятные: в этом направлении дуют практически постоянные ветра, облако будет распространяться именно в юго-восточном направлении, очень быстро выйдет за городскую черту. Юго-восточное направление расположено в низине, там будут создаваться так называемые «газовые болота», участки, где газ начнет застаиваться… что, как легко догадаться, только отягощает дело.

— А что вы имеете в виду под «прошлым опытом»? — спросил Человек из Центра.

— Первая мировая война, — не задумываясь, отозвался Кареев. — Двадцать второго апреля пятнадцатого года немцы выпустили на французские позиции примерно шестьдесят тонн хлора одномоментно. Было отравлено газами пятнадцать тысяч человек, пять тысяч из них умерло на месте. Тридцать первого мая пятнадцатого же года немцы пустили примерной такой же объем хлора на русские позиции в Польше. Более девяти тысяч отравленных, из них умерло около тысячи двухсот. Это был фронт, и там находились только взрослые мужчины. В городе, кроме мужчин — женщины, дети, старики. Поэтому соотношение смертельных случаев наверняка будет другим…

— И как можно обезопасить объект?

Кареев бледно усмехнулся:

— Самый надежный способ — ввести туда роту-другую десантников или подразделения спецназа. Вот только в этом случае противник наверняка акцию отменит… и тихонечко улетучится из города. Где он нанесет следующий удар, предсказать невозможно. Поэтому их следует брать здесь. В городе. Идеальный вариант — дождаться, когда их машина отправится на объект, точнее, будет отправляться. Взять их, когда погрузка будет закончена. Одновременно взять и главных фигурантов — еще не факт, что они отправятся с машиной…

— Но если я правильно вас всех понял, вы до сих пор так и не установили ни место хранения взрывчатки, ни места, где террористы укрываются?

Кареев видывал всяких Человеков из Центра. Этот, в отличие от некоторых, был весьма неглуп и суть проблем хватал на лету — отчего, впрочем, легче не становилось, наоборот…

— Вы поняли меня правильно, — сказал он бесстрастно. — Ситуация напоминает головоломку, где не хватает нескольких ключевых моментов. Мы знаем, что они здесь. Мы знаем, что взрывчатка здесь. У нас есть немало информации, но не хватает некоторых связочек…

Он глянул на начальника местного УСФБ — скорее вопросительно, без напора. По сложившейся практике, именно местный начальник в таких вот случаях возглавлял кризисный штаб, и оперативные дела были, если начистоту, исключительно его головной болью. Кареев в данном случае играл скорее роль отлично выдрессированного пса, ожидающего команду «Фас!». Вот только облеченный всеми мыслимыми полномочиями и властью человек из столицы наверняка в таких тонкостях не разбирался.

— Генерал совершенно точно обрисовал ситуацию, — сказал главный губернский чекист. — В его задачу входит исключительно захват и прочие активные мероприятия. А оперативная работа, то есть, вульгарно выражаясь, вынюхивать и вылеживать, — это наши заботы.

— И как с заботами, справляетесь? — с ноткой нервной иронии поинтересовался москвич.

— Землю роем на три аршина вглубь. Результатов пока нет. Мы этим занимаемся всего сутки, и связок, как совершенно правильно охарактеризовал это товарищ Кареев, не хватает.

«Молодец, — подумал Кареев. — Отсиживаться и отмалчиваться не стал, принял на себя часть ох какой нелегкой ноши — а в таких вот ситуациях случается и иначе».

Москвич прищурился:

— Вот если рассуждать теоретически… Может взрыв на объекте произойти сейчас? Вот сию минуту? Или через час? Или сегодня вечером?

— Если рассуждать теоретически, тогда, конечно, все возможно… — пожал плечами чекист.

Карееву он понравился. Теперь уже ему требовалась поддержка, и Кареев поторопился вмешаться:

— Это теория. Если на практике, я считаю, у нас есть еще как минимум двое суток.

— И на каком основании вы так считаете?

— Через двое с небольшим суток — день рождения Джохара Дудаева. У нас были агентурные данные о каком-то «подарке гяурам ко дню рождения покойного героя нации». Кроме того, и Бакрадзе, и Нидерхольм продолжают находиться в угрожаемом районе, — он обернулся к чекисту, и тот подтвердил энергичным кивком. — Если верна догадка, что именно эта парочка должна будет потом поднять шум в соответствующей прессе об очередной техногенной катастрофе в России, ставшей, понятно, следствием российского раздолбайства…

— Если, если, если… А если они тут ни при чем? Если из них, наоборот, готовят «жертв трагедии» со звонкими именами?

«Умен, — оценил Кареев. — Он мне не нравится, но он умен».

— Если день рождения Дудаева тут ни при чем? И они собираются ударить, допустим, завтра? Неужели так трудно принять на объекте какие-то дополнительные меры безопасности? Чтобы эту вашу машину грамотно перехватили на въезде?

— Очень уж рискованно, учитывая все обстоятельства, — не раздумывая, ответил Кареев. — Малейший прокол, и они нас раскусят. Если их человек на объекте просечет неладное и даст сигнал тревоги… что можно сделать примитивной, не вызывающей подозрений эсэмэской с легального мобильника типа «Катя, подогрей обед» или «Купи полкило докторской, не забудь»… Нет, очень уж рискованно.

— Ну а ваш Абу-Нидаль?

— Абу-Нидаль — полевой бандит, и не более, — пояснил Кареев. — Он всего-навсего обеспечивал прохождение по своей линии каких-то грузов и людей. И не более того. Пару явок здесь он сдал — и только. Он сдал Бакрадзе, как одного из своих. Он подробно рассказал про детонаторы… И все. Накир — умнейшая сволочь, все здешние события он замкнул на себя. Мы его пока не засекли. А брать Бакрадзе нет смысла — ему просто нечего будет предъявить.

— Другими словами, вы предлагаете сидеть сложа руки?

— Вовсе нет, — сказал Кареев. — Мы форсируем события максимально. Будем работать двадцать пять часов в сутки, попытаемся сложить головоломку… Ничего другого я предположить не в состоянии. У нас есть перспективные направления, интересные разработки, сейчас их отрабатывают в лихорадочном темпе. Можно, конечно, поднять все силовые структуры, устроить несколько суперперехватов… но опыт показывает, что подобные масштабные акции пользы не приносят. Все-таки миллионный город, мирное время…

Воцарилось долгое молчание. Наконец Человек из Центра, глядя колюче, осведомился:

— Вы понимаете, какая на вас лежит ответственность?

Как всегда в подобных ситуациях, при подобных возвышенных репликах, Кареев почувствовал во рту привкус дешевого мыла. Его так и подмывало громогласно заявить: «Нет, не понимаю. Я дурак, даун, дебил, мне час назад дали ефрейтора, и это вовсе не я ловил умную и опасную сволочь всю сознательную жизнь!»

Но он, разумеется, смолчал. Так не полагалось. Он подтянулся и надлежащим тоном, с надлежащим взглядом отчеканил:

— Понимаю.

— Хочется верить, — сказал москвич, по-прежнему буравя его колючим взглядом. — Хочется верить… Ну, все свободны, я думаю? Работать нужно.

Выйдя из здания, Кареев не сразу заметил машину Рахманина. В висках давило, перед глазами, как он ни смаргивал, назойливо маячила светящаяся точка. Когда он сел в машину рядом с полковником, точка уже превратилась в солидных размеров многоцветное кольцо. Он щурился, моргал, встряхнул головой — кольцо не пропадало. Такой напасти с ним еще не случалось.

— Я отправил Климентьева на базар, — сказал полковник. — С Людой и Тимурчиком. Что там на задании обмыслили?

Кареев хотел ответить длинной, сложной фразой, но со страхом обнаружил, что попросту не в состоянии ее произнести. Фраза давно сложилась у него в мозгу, каждое слово на своем месте — а вот язык словно бы отказал, не выговорить, и все тут…

— Да так, — только и смог выдавить он.

— В конце концов, то, что Бакрадзе там частенько бывает, еще ни о чем не говорит…

— Ну да, — пробормотал Кареев.

Ему было откровенно не по себе, испуг разгорался нешуточный. Он находился в здравом уме, в ясном сознании, прекрасно ориентировался в окружающем, даже сердце не кололо, но словно бы начисто лишился способности произносить длинные слова и сложные фразы — пренеприятнейшее чувство. И радужное кольцо перед глазами…

— Нидерхольма ведут старательно, — продолжал Рахманин. И покосился цепко: — Сергей Михайлович… вы себя нормально чувствуете?

Кареев ощутил дикую, прямо-таки звериную радость: радужное кольцо помаленьку таяло, и боль в висках отпускала…

— Все нормально, — сказал он медленно, взвешивая каждое слово, как будто учился говорить заново. — Умотался немного, и духота там дикая стояла, кондиционер накрылся… Поехали.

Отпустило, кажется…

С последней «газелью» пришлось провозиться — ну кто бы мог подумать, что ящики с виноградом, оказывается, такие тяжеленные? До сих пор с фруктами они сталкивались исключительно на тарелке, а вот разгружать их весь божий день не приходилось отроду. Хорошо еще, это последняя на сегодня машина.

Перехватив бдительный взгляд толстопузого Гурама — этакого здешнего капо — Кеша пожал плечами и развел руками: дескать, и рады бы горы свернуть, да фронта работ не видно… Гурам, органически не переваривавший, когда базарная бичева слонялась без дела, тем не менее прекрасно видел, что фронта работ и точно более нема. Для порядка состроил суровую физиономию, погрозил толстым пальцем и удалился в сторону мясных павильонов. Кеша направился под навес, где Антон уже разложил на газетке немудрящий харч, согласно их нынешнему общественному положению, примостил баллон пива — безалкогольного, конечно, но на вкус и на запах никто не отличил бы.

Базар пустел, из центрального здания лениво брели последние покупатели, многочисленные павильончики, ларьки и прицепы, расположенные по периметру, понемногу закрывались. Там и сям в закоулках устраивался рыночный пролетариат наподобие того, какой они из себя второй день изображали. С целью перекусить, но в основном незамедлительно выпить после пахоты от рассвета и до заката.

— Скука, — сказал Антон.

— Зато не шлепнули нас до сих пор, — сказал Кеша. — Разоблачивши-то…

— Да кому нас разоблачать… Нормально внедрились. Я, конечно, голову могу прозакладывать, что этот экземпляр, который нас сюда привел и рекомендовал — связь местных оперов…

«Уж это непременно», — подумал Кеша.

Крупный рынок вроде этого без освещения оставлять никак нельзя: куча приезжих из доброй полудюжины нынешних суверенных республик, а следовательно, на заднем плане непременно маячат потаенные ручейки чего-то недозволенного законом, от наркоты до оружия. Незаконные мигранты, вполне реальная агентура сопредельных держав, и тому подобные прелести теневой стороны жизни, тут и к бабке не ходи. Полистали кое-какие сводки, знаем…

Не похоже было, чтобы они вызывали у кого-то подозрения — обычная парочка бомжиков, нечесаных и заросших, но не пропивших еще последние мозги. Таких нынче множество, а рабочие руки всегда нужны, особенно если местный заслуженный бич за обоих поручился. Прижились, в общем.

— Если что, то только там…

— Думаешь?

— А больше негде. Самое подходящее место.

Оба в сторону объекта, о котором шла речь, не смотрели вовсе — незачем столь явно проявлять интерес. Самый большой на этом базаре склад, здоровенный ангар из рифленого железа, где хранятся в основном фрукты. Вот только, по данным местных оперов, за последнюю неделю тут что ни день объявлялся Бакрадзе, ненадолго заходил внутрь в сопровождении Гурама. Они собственными глазами видели эти исторические визиты и вчера, и сегодня — а меж тем, если прикинуть вдумчиво, для этих самых визитов совершенно нет веских оснований. В советские времена смотрелось бы убедительно: заглядывает товарищ к землякам затариться дефицитом, обычное дело. Но сейчас-то никакого упрятанного в подсобках дефицита не имеется. Как приходит наш журналюга с пустыми руками, так и уходит. Заглянет на пару минут — и слиняет. Такое впечатление, инспектирует.

Правда, это вовсе не означало, что в дальнем уголке склада, где им еще не удалось побывать, и таится искомое. Может обнаружиться масса безобидных причин, вовсе не связанных с нарушением законов, как малых, так и крупных. Ну, скажем, не рассчитывая прокормиться одним борзым пером, Бакрадзе еще и фрухту сюда с родины перегоняет — и регулярно забирает у Гурама свою долю выручки. Можно подобрать с полдюжины столь же скучных, насквозь бытовых мотивов.

Но, с другой стороны, именно здесь идеальное место, чтобы искомое прятать. За день через базар проходит неисчислимое множество ящиков, коробок и прочей плотно закрытой тары, что ни день — коловращение машин и людей; наладить регулярное, всеохватывающее наблюдение за этим мельканием попросту нереально. Торговцы к тому же составляют тесный, замкнутый мирок, куда ни плюнь — национальные землячества, туда чужой может попасть только в роли бесправного грузчика вроде них. Круговая порука, закрытая система. Умный человек, как известно, лист прячет в лесу. Здесь, пожалуй, надежнее, чем на съемной или тщательно устроенной явочной квартире, подверженной всевозможным случайностям…

— Идут, — сказал Антон негромко.

Кеша повернулся в ту сторону и тоже увидел двигавшуюся прямо к ним парочку. Климентьев в общем бомжом не выглядел, но и на респектабельного мена не походил ничуточки. Грязноватые джинсы, несвежая футболка, небрит, взлохмачен, алкогольный запашок наличествует, да и движения чуточку пьяноватые — крепенько пьющий обитатель одной из окрестных «хрущевок», ханыга без особенных запросов и потребностей, тут таких навалом.

Людочка (кинолог из местного управления) своему спутнику соответствовала вполне: вульгарнейшего облика девица, одетая в дешевые китайские тряпки, тоже классическая шалава из местных, таких окрест пруд пруди. Тоже поддатая, конечно, издали видно.

Один Тимурчик, черно-серый спаниель, выглядел, можно сказать, респектабельно: самый обычный песик, бодро трюхающий на поводке метрах в двух впереди хозяйки. Вид у него был самый безмятежный, он не кидался в стороны, не выглядел озабоченным — ну конечно, там, где он сейчас шел, не имелось и следа той поганой субстанции, которую Тимурчик был обучен находить мастерски.

— Ну, явился! — рявкнул Антон. — За смертью тебя посылать!

Ответив ласковой матерной фразой — ничего личного, мы матом не ругаемся, мы на нем разговариваем! — Климентьев извлек из пластикового пакета литровую бутыль водяры, гордо продемонстрировал, чуть пошатываясь и громко объясняя, что он настоящий мужик и друзей не кидает, за чем послали, то и принес. Людочка глупо хихикала и визгливо вставляла реплики, сводившиеся в основном к тому, что она девушка порядочная и другу Лехе готова дать всегда, хоть прямо здесь, а вот остальным ничего не светит, пусть не надеются, она им не бичовка вокзальная.

Короче, как ни приглядывайся, как ни прислушивайся, обычная картинка здешнего быта, к базарным работягам сплошь и рядом подваливают друзья-подружки, владельцы на это сквозь пальцы смотрят, лишь бы не сперли ничего и не подпалили по пьяни.

В кармане у Антона тихо пискнул мобильник — дешевенький, простенький, какой же еще подобному субъекту полагается? На него свалилась совершенно нейтральная эсэмэска, гласившая: «Васька третий день не появляется».

Антон ответил вовсе уж примитивно — выведенным из «Черновиков» кратким сообщением с одной-единственной буквой «О». Все шло по плану: вокруг базара на случай определенного поворота событий уже сомкнулось кольцо групп обеспечения, и ни одна из них внимания к себе не привлекала, даже те, что торчали на самом виду — поскольку даже самый зоркий глаз хрен опознает группу обеспечения…

Из мясного павильона показался Гурам с куском вырезки в пластиковом пакете, вальяжно прошествовал мимо, покосился на бутылочку, но промолчал, главное внимание уделив Людочкиным «нижним девяноста», обтянутым мини-юбкой. Кинул через плечо:

— На виду не жрите, уроды, базар позорите.

Еще раз с несомненным интересом обозрел Людочкины достоинства, но все же прошел мимо, не сделав попытки завязать знакомство: эстет, мать его, привык пользовать девок почище.

Он еще не успел отойти, как Тимурчик, глядя вслед, чутко втянул влажным носом воздух, насыщенный ароматами фруктов, и замер с таким видом, словно услышал некий отзвук. Кеша припомнил, что в Средней Азии есть какое-то короткое и емкое слово, означающее звук, раздавшийся очень далеко, на самом пределе слышимости, даже не сам звук, а тень его, отзвук, полумираж. Самого слова он не помнил, но точно знал, что оно есть. Вот так и Тимурчик… Интересно, да?

Гурам скрылся в кирпичном зданьице кафе, в это время уже закрытом для обычных посетителей и переключившемся на обслуживание своих: шашлык-машлык ладить пошел, сейчас культурно отдыхать возьмется, винишко откупорит, а там и девок вызвонит, ну вот и ладушки… Из его персональной комнатушки, вообще-то, видна дверь склада, но тут уж ничего не поделаешь.

— Пошли? — предложил Климентьев, любовно баюкая бутылку в руках.

Они всей компанией, с натягивающим поводок Тимурчиком двинулись в том направлении, где меж павильонами и оградой рынка протянулась широкая полоса неухоженной земли, заросшая высокой травой с дюжиной чахлых тополей. Именно там и располагался здешний бичевской ресторанчик под неофициальным названием «Целина» (официального, конечно, не имелось вовсе).

Все было сыграно безупречно и непринужденно. Когда они оказались возле склада — одна половинка железной двустворчатой двери приоткрыта, на ночь склад никогда не запирали, потому что груженые машины могли объявиться и ночью, — Людочка просто-напросто выпустила поводок, и Тимурчик проворно почесал внутрь. Кеша с Антоном нырнули за ним, а Людочка с Климентьевым остались на подстраховке, завязав у дверей громкую беседу типа легкой ссоры.

Проход шириной метра в два — и ряды дверей по обе стороны, большинство заперты, но некоторые приоткрыты, там хозяева и грузчики либо с ящиками возятся, либо трапезничать устраиваются вечерней порой. Никто не обратил на них внимания, мельком глянули на спаниеля и отвернулись: Тимурчик никак не ассоциировался с главными опасностями, порой напрягавшими здешний специфический люд. Милицией, пожарниками, всевозможными инспекциями, миграционной службой…

Нюхнув грязный асфальтовый пол, рыскнув вправо-влево, песик уверенно попер в дальний конец, не отрывая носа от земли, по-прямой. Такое поведение вселяло ба-альшие надежды…

Они бежали следом, стараясь не топать. Все! Крайний справа чуланчик, ничем не отличавшийся на вид от прочих — вот только навесной замок, в отличие от множества остальных, затейливый и дорогой. К тому же имеется еще и второй, врезной, и он, по замочной скважине видно, опять-таки не имеет ничего общего с ширпотребом, каким набиты дешевые скобяные лавки.

Тимурчик крутился под дверью, шумно внюхиваясь в узкую щель меж полом и железной створкой, вертя обрубком хвоста и повизгивая. Потом обернулся, пару раз тявкнул с таким видом, словно сетовал на несообразительность хозяев, не понимающих самых простых вещей касательно запахов, неуловимых человеческим носом. Встал на задние лапы и принялся шумно скрести железную дверь передними, гавкая уже в голос, заливисто…

Процент ошибок, конечно, всегда следует брать в расчет — но очень уж специалист надежный, одна из лучших в Центре собачек, безошибочно вынюхивающих взрывчатку, несколько наиболее употребительных ее разновидностей. А потому Антон, не колеблясь, выхватил мобильник и моментально кинул выдернутую из «Черновиков» семерку.

Почти сразу же раздался топот ног и яростные возгласы на языке, славном обилием и самым неожиданным сочетанием согласных. Кеша без особого напряга покосился в ту сторону. Ну конечно, так и есть: к ним топотал батоно Гурам, издалека видно, злющий, как черт, с грозной физиономией. Следом достаточно проворно поспешал Климентьев с Людочкой, на ходу примирительно покрикивая:

— Эй, ты чего? Не видишь, собачку ловят, она ж дура…

Впрочем, уже метрах в трех от двери они остановились — Климентьеву следовало присматривать за прочими обитателями клетушек, а Людочку вообще не стоило впутывать ни в какие разборки.

— А ну, пошли отсюда! — рявкнул Гурам, угрожающе вздымая кулаки. — Пошли отсюда, рвань! Что вы тут забыли?

Тимурчик ожесточенно скребся в дверь, Гурам сгоряча нацелился отвесить ему сильного пинка, но Антон шагнул вперед и, словно бы невзначай надежно загородив подступы своей габаритной фигурой, улыбнулся дружелюбно и широко, спросил громко:

— Батоно-генацвале, а вот скажи ты мне: ты кем был в прошлой жизни?

Это наверняка было абсолютно не то, что Гурам ожидал услышать, и он на секунду озадаченно замолк, осмысливая странную реплику. В следующий миг Кеша подсек его неуловимым движением и, еще заваливая на грязный асфальт, успел прижать к уху дуло пистолета. Придавив сверху, надежно выкрутив руку, сказал угрожающим шепотом:

— Лежи тихо, не дергайся, чуркестан, а то мозги, нахер, вынесу… Ключи есть от закутка?

Гурам издал неопределенный звук, очевидно символизировавший нешуточное удивление.

— Ты что, не понял, лошина? — продолжал Кеша ленивым и наглым братковским тоном. — Ключи, спрашиваю, при тебе? Что молчишь? Завалю, мудила, с дохлого сниму, и никакие менты не найдут, их в эту пору тут не водится!

Наблюдавший эту сцену Антон отметил, что на лице пленного вместо удивления и испуга засияло самое натуральное облегчение. Он решил, что столкнулся не с самым худшим из сюрпризов…

Посильнее нажав дулом, Кеша продолжал:

— Ну, ты не понял, в натуре, ара? Порошок где? У тебя там, паскуда, килограмм неразбавленного кокса, наводку нам точную дали на твою поганую хазу… Что молчишь, пидер аульный? Тебе что дороже — кило кокса или жизнь твоя поганая? Отдашь порошок, и я тебя живым выпущу, сука…

Антон кинул быстрый взгляд в сторону прохода: нет, ни одна физиономия из дверей так и не появилась. Слышали, конечно, отзвуки чего-то крайне напоминающего разборку, но благоразумно не вмешивались в дела, которые их не касаются, так оно для организма здоровее. Будь среди затаившихся Гурамова подстраховочка, давно бы выскочил прямо в нежные и заботливые объятия Климентьева.

У входа послышался шум мотора — и тут же пятившаяся задом «газель» надежно заслонила вход от окружающего мира. Стукнула задняя дверца, створка чуть отошла, быстрым шагом вошли четверо с Рахманиным во главе. Ребята, старательно отобранные для этой операции по принципу наибольшей схожести с мелкой братвой: стрижки короткие, цепуры-гайки…

Двое остались на входе с Климентьевым, а остальные вразвалочку прошли к дальнему закутку.

— Ну и что вошкаетесь? — спросил полковник непринужденно. — Вырубай его нахер и пошарь насчет ключей. Сам он мне не нужен, мочить можно запросто…

— А если они порошок куда перетащили? — резонно возразил Кеша. — Пусть поживет еще, сука, пять минут роли не играют, а ему приятнее — подышит чуток…

— Мужики! — придушенно воззвал Гурам.

За что тут же получил от полковника чувствительный пинок под ребра и разъяснение:

— Мужики в поле репку сеют… За базаром следи, козел!

Он присел на корточки и, проворно ощупав карманы поверженного, выпрямился с солидной связкой ключей в руке. Ухмыльнулся:

— Я так полагаю, эти два точно от дверки…

— Вы! — прошипел Гурам, сохраняя некоторое самообладание. — Нет там никакого кокса, понятно? Кинул вас кто-то… Ребята, вы в такое влезли, точно огребете неприятностей! Вызвоните Данилу Черного, он вам быстренько объяснит, что к чему… Шли бы вы отсюда…

Он заткнулся, мыча — это Кеша по знаку полковника бесцеремонно припечатал пленного физиономией к грязному асфальту. Рахманин преспокойно возился с замками. Вмиг справившись с навесным и отперев врезной, он оглянулся на Гурама — нет, никак не похоже, что там, внутри, каким-то способом заминировано, иначе этот экземпляр дергался бы совершенно иначе, он ведь под самой дверью лежит, любым взрывом и его в первую очередь зацепит.

Ухитрившись чуток вывернуть башку из цепкой хватки, прижатый щекой к асфальту, Гурам прошипел:

— Идиоты! Огребете на свою жопу приключений, последний раз предупреждаю…

— Побачим, — спокойно отозвался полковник.

И вошел первым. Комнатушка заполнена не более чем на треть — справа штабелек деревянных ящиков с «дамскими пальчиками» и персиками, слева полдюжины больших коробок, судя по маркировке, из-под телевизоров «Панасоник»… и именно к ним кинулся с порога Тимурчик, радостно завизжал, тычась носом, заскреб передними лапами по ближайшей.

Рахманин нетерпеливо мотнул головой в ту сторону. Верхний ряд — пустые, полетели в сторону… Нижние старательно обмотаны прозрачным скотчем крест-накрест, тяжелые, так…

Скотч затрещал под лезвием короткого перочинного ножа. Затаив дыхание, полковник обеими руками раздвинул картонные боковинки. Тихонечко восхищенно выругался, в семь этажей с чердаком.

Внутри, почти до самого верху, лежали прозрачные пластиковые пакеты размером с крупную книгу — пухлые, в ладонь толщиной, плотно набитые чем-то светло-шоколадным, на первый взгляд похожим то ли на замазку, то ли на пластилин. Полковник ткнул верхний указательным пальцем — и под нажимом масса чуть вмялась, осталась небольшая ямка. Проскочив под его локтем, Тимурчик запрыгнул в коробку и принялся вертеться на пакетах, повизгивая, крутя обрубком хвоста, в совершеннейшем экстазе. Выражение его мордахи читалось легко: «Говорил я вам?!»

«Пластид, — ощутив блаженнейшую расслабленность, подумал полковник. — Кайф-то какой… Пластид! Именно в тех количествах, какие потребны для акции…»

Не оборачиваясь, он распорядился:

— Собаку уберите. Супостата сюда.

Антон не без труда, ухватив обеими руками под пузо, извлек торжествующего Тимурчика из коробки и вынес за дверь, в которую тут же препроводили Гурама, едва ли не утыкавшегося носом в пол, с вывернутыми за спиной руками. Вошедший следом Климентьев покачал рукой — он, зацепив за скобку указательным пальцем, держал «Макаров». Пояснил кратко:

— У генацвали был в кармане.

— Разогните его чуток, — приказал Рахманин, улыбаясь во весь рот. — Что вы его закорючили, словно трахаться собрались…

Улыбка была широченная, идиотская, полковник это прекрасно понимал, но ничего не мог поделать с физиономией — они нашли. Нашли! Им еще многое предстояло провернуть, но пластид — вот он, именно в таком количестве, о котором говорил Абу-Нидаль — присмиревший Абу-Нидаль, невероятно словоохотливый, даже подобострастный.

Гурама чуток разогнули. Он по-прежнему, сразу видно, не принимал в расчет худшего: грозно вращая глазами, кривил рожу, шипел и кипел, как перегретый самовар. В голосе явно прозвучало даже некоторое превосходство:

— Ну что, сопляки, видите где-нибудь порошочек? Говорю тебе, длинный, вызвони срочно Черного, тебе же лучше будет…

— Вопрос, конечно, дискуссионный… — сказал полковник, величайшим усилием воли справившись наконец с дурацкой ухмылкой от уха до уха. — Родной, ты ведь еще в советской школе учился? Ну вот, значит, по-русски разберешь, хотя бы по-печатному… Ознакомишься?

Он достал удостоверение, подержал перед физиономией Гурама сначала обложку, потом раскрыл книжечку, надолго зафиксировал у носа. Вновь не удержался от улыбки. Зрелище и впрямь было примечательное: когда за секунду рожа супостата меняется совершенно, так, что и словами описать невозможно эту богатейшую гамму отрицательных эмоций. Чрезвычайно приятное зрелище, знаете ли — ошеломление, безнадежность, тоска, опустошенность и черт-те что еще в богатом ассортименте, харя неглупого человека, осознавшего, что грянуло все же худшее, самое худшее, чего только можно ждать от жизни…

Убрав удостоверение, Рахманин вежливо осведомился:

— Пожелания будут? Скажем, адвоката позвать, по яйцам не пинать, не говорить будущим сокамерникам, что этот черномазый в хатку закрыт за попытку изнасилования малолетней… — он шагнул вперед, пятерней крепко сжал физиономию Гурама и сказал с яростным напором: — Поплохело, тварь? А чтоб тебе поплохело окончательно, я тебе поведаю, что Абу-Нидаля не грохнули в перестрелке у деревни, а взяли живехоньким, и нежную свиданку вам с ним устроить — как два пальца… — почувствовав под рукой шевеление лицевых мускулов, ослабил хватку. — Ну, что ты там хрюкнуть намерен? Излагай…

— Я… требую… грузинского консула…

— А парагвайского тебе не надо? — издевательски спросил полковник. — Что ж ты дурочку гонишь, а еще профессионал… Стыдно. Ну какой тебе может быть консул, если паспорт у тебя российский? За взяточку деланный, но натуральный, не фальшак. Какой тут, нахрен, может быть консул, ну что ты лепишь? Тебе напомнить, что российскому подданному полагается за терроризм, особенно в твоем случае… или сам знаешь? — он прицелился в Гурама кулаком, выставил указательный палец, отогнул большой и, не в силах справиться с улыбкой, произнес весело: — Как там было в старых фильмах? Вы проиграли, полковник Кребс! Пух! — и убрал улыбку с лица. — Ну, вышки теперь, конечно, не водится согласно гуманизму, однако пожизненка тоже штука неприятная, точно тебе говорю, паскуда… А впрочем, тебе еще до суда дожить надо, что опять-таки проблематично, ежели в теории… Так что решай в темпе, сука: или ты будешь петь, как птичка соловей на веточке, или жизнь твоя будет кошмаром почище любого ужастика. Ты мне и не особо нужен, откровенно говоря, у нас в лукошке уже мухоморов хватает — разговорчивых, готовых наизнанку вывернуться, чтоб только главарями не их признали… Усек?