Рай где-то рядом

Вверх на лифте

Элнер думала: ну когда лифт остановится и меня выпустят? В жизни не ездила на таком дурацком лифте! Он не просто поднимался, а раскачивался туда-сюда, кружился, ходил ходуном. А когда наконец остановился и открылись двери, Элнер не узнала ничего вокруг. Все было новое, чужое. «Неужто я улетела из больницы?» – ужаснулась Элнер. В самом деле, здание не сравнить с больницей: такое красивое, незнакомое. Уж не занесло ли ее на другой конец города, прямиком в здание суда? «Ну вот, заблудилась все-таки», – пробормотала себе под нос Элнер, шагая по коридору в надежде увидеть хоть кого-нибудь и узнать дорогу в больницу.

– Э-эй! – крикнула она. – Есть тут кто-нибудь? Шла она, шла, и вдруг навстречу ей выбежала хорошенькая голубоглазая блондинка в черных туфлях для чечетки и белом страусовом боа.

– Эй! – окликнула блондинку Элнер.

Незнакомка с улыбкой отозвалась:

– Здравствуйте, как дела? – И упорхнула прочь, не успела Элнер спросить дорогу.

Когда блондинка скрылась из виду, Элнер пришло в голову: да она же вылитая Джинджер Роджерс! Любимую актрису Элнер узнала бы из тысячи, а у Дикси Кахилл, хозяйки местной школы танцев, где училась Линда, в студии висел ее большой портрет. Но если подумать хорошенько, никакая это не Джинджер Роджерс, при всем сходстве. Что ей могло понадобиться в Канзас-Сити, штат Миссури? Чушь какая-то… Но постойте, ведь Джинджер Роджерс родом из Миссури! Даже если это не она, то наверняка ее родственница.

Элнер шла и шла, любуясь беломраморными стенами и полами. Норму бы сюда, думала она, ей бы пришлось по вкусу. Такая чистота, что хоть с пола ешь, – совсем как нравится племяннице (правда, какой смысл в том, чтобы есть с пола, для Элнер всегда было загадкой). Немного погодя Элнер различила в глубине коридора крохотную точку, пошла навстречу, и – о чудо! – это оказался человек за письменным столом перед дверью.

– Здравствуйте! – приветливо произнесла Элнер, приближаясь.

– Здравствуй, здравствуй! – послышалось в ответ.

Дойдя до конца коридора и разглядев, кто перед ней, Элнер остолбенела от изумления. Да это же не кто иной, как ее младшая сестрица, мать Нормы, Ида! Живая, настоящая, вся разодетая – в лисьих мехах, в сережках, а на шее жемчуг в несколько рядов.

– Ида? – ахнула Элнер. – Ты ли это?

– Я, кто же еще. – Ида брезгливо поморщилась при виде старого клетчатого халата.

Элнер обомлела.

– Силы небесные!.. Как тебя занесло в Канзас-Сити? Мы думали, ты умерла. Господи, милая моя, мы тебе и похороны устроили, и все такое прочее!

– Знаю, – кивнула Ида.

– Но… кого же мы похоронили, если ты здесь? Ида состроила свою излюбленную недовольную гримаску.

– Меня, разумеется, – вздохнула она. – Кстати, если помнишь, перед смертью я просила Норму не приглашать Тотт Вутен делать мне прическу. Я и телефон своего парикмахера ей оставила, и деньги вперед заплатила, – и что же Норма? Стоило мне умереть, она первым делом вызвала Тотт Вутен меня причесать!

«Боже милостивый!» – изумилась Элнер. Они с Нормой тогда решили, что Ида все равно никогда не узнает, но просчитались.

– Да ладно тебе, Ида, – попыталась оправдаться Элнер. – По мне, так вышло очень даже неплохо.

– Как же! – фыркнула Ида. – Я в жизни не делала пробор слева. А она меня выставила всем на посмешище с пробором не на ту сторону, да еще и с толстенным слоем румян. Ни дать ни взять клоун на арене цирка!

Если у Элнер и оставались сомнения, вправду ли перед ней ее сестра, то теперь они развеялись. Кто еще может так зудеть, кроме Иды?

– Полно себя изводить, Ида, – сказала она. – У Нормы не было выхода. Тотт – наша подруга, она пришла в похоронное бюро со своими инструментами. Для тебя ведь старалась. У Нормы не хватило духу обидеть ее отказом.

Иду никогда и никому не удавалось разжалобить. – По-моему, последняя воля умершего важней любых обид.

Элнер вздохнула:

– Так и есть, но согласись, похороны удались на славу. Народу пришло больше сотни, все твои друзья из Клуба садоводов…

– Тем более нужно было хорошо выглядеть. Надо было мне самой зайти к Неве в похоронное бюро и объяснить, что к чему.

– Что ж, дорогая, я так рада, что мы снова свиделись! – попробовала сменить тему Элнер.

Ида улыбнулась натянуто, все еще в обиде за испорченную прическу.

– Я тоже рада, Элнер. – И добавила: – А тебя здорово разнесло, как я погляжу.

– Есть немножко… годы берут свое.

– Пожалуй. Герта к старости тоже расплылась. Элнер оглядела беломраморный коридор:

– Ида, не пойму, что творится. Раз ты жива, что тебе стоило вернуться домой?

– Да умерла я, умерла. Здесь теперь мой дом, – сказала Ида, теребя жемчужное ожерелье.

– Где же мы? – Элнер заозиралась по сторонам. – И что я здесь делаю? Мне нужно в больницу, ты меня совсем запутала.

Ида хитро взглянула на Элнер:

– Ну же! Если я умерла, а ты меня видишь, – как по-твоему, к чему бы это?

Пришел черед Элнер обижаться.

– Откуда мне знать? Я с лестницы свалилась и туго соображаю, мне сейчас привиделась Джинджер Роджерс… а теперь ты говоришь, что умерла, а я тебя вижу как живую. Мне, похоже, совсем отшибло мозги – ничего не могу понять.

– Думай, Элнер, – велела Ида. – Я… И Джинджер Роджерс…

Элнер собралась с мыслями. Джинджер Роджерс давным-давно умерла, и Ида тоже; мало того, каждое Идино слово слышно без слухового аппарата!

Что-то не так… И тут Элнер осенило:

– Неужто и я умерла?

– В точку!

– Я мертвая?

– Мертвее не бывает, дорогуша.

– Кошмар!.. Меня похоронили?

– Нет еще, ты всего пару минут как умерла.

– Боже мой! Неужели правда?

– Да. Между прочим, ты чуть-чуть разминулась с Эрнестом Кунитцем[3], он вчера сюда попал.

– Эрнест Кунитц? Тот, что играл на тубе в программе Соседки Дороти?

– Он самый.

Голова у Элнер пошла кругом.

– Мне бы присесть и подумать хорошенько. – Элнер опустилась в красное кожаное кресло у двери.

Ида внезапно всполошилась:

– Ты очень расстроена, дорогая?

Глянув на сестру, Элнер покачала головой:

– Скорее удивлена.

– Как и все мы. Знаешь, что смерти не миновать, да только не веришь, что и сам умрешь.

– Я-то не сомневалась, что умру, – сказала Элнер. – Просто не думала, что так неожиданно. Хорошо, если духовку и кофейник успела выключить.

– Всем нам есть о чем жалеть, так? – многозначительно заметила Ида.

Через минуту, придя в себя и смирившись с непоправимым, Элнер подняла глаза на сестру:

– Бедняжка Норма: сначала ты, теперь я.

Ида кивнула:

– «День у каждого бывает, когда дождь не затихает»[4], как говорится.

– Верно… Надеюсь, моя смерть ее не сломит. Я ведь уже старая – значит, не такая уж это неожиданность, да?

– Совсем не то что моя смерть, всего в пятьдесят девять. Как гром среди ясного неба. Я ведь была в отличной форме, не сочти за хвастовство.

Элнер снова вздохнула:

– Лишь бы с Сонни все было хорошо. Правда, Мэкки обещал о нем позаботиться, а коты вряд ли скучают по хозяевам, им главное кормежка. – Элнер опустила глаза и продолжала: – Знаешь, Ида, странное дело: я ни капельки не чувствую, что умерла, а ты?

– Тоже. Я совсем не того ожидала. Только что была жива – и умерла, а разницы никакой. Роды и те куда больнее, уж ты мне поверь.

– Да, мне было ничуточки не больно. Честно говоря, я давно себя так хорошо не чувствовала. Правое колено раньше ныло, хотя я Норме ни слова не говорила, чтобы не потащила на операцию, а сейчас ни капельки не болит. – Элнер пошевелила ногой. – Ну и что теперь? Я со всеми увижусь?

– Точно не знаю, меня всего лишь попросили тебя встретить и проводить сюда.

– Спасибо тебе большое, Ида. Когда видишь родное лицо, уже не так страшно, правда?

– Да, – согласилась Ида. – Ни за что не угадаешь, кто меня здесь встретил, когда я умерла.

– Кто?

– Миссис Герберт Чокли.

– Кто это?

– Бывший президент Женского клуба Америки.

– А-а… наверное, тебя это порадовало.

Ида встала, открыла верхний ящик стола и принялась в нем рыться, не переставая говорить:

– Кстати, меня так срочно вызвали – что же с тобой случилось, сердечный приступ?

Элнер подумала.

– Не знаю точно, то ли осы до смерти закусали, то ли упала с дерева и разбилась. Я-то надеялась умереть в своей постели, да, видно, не судьба.

– Сердечный приступ, не иначе, – отозвалась Ида. – И папа умер от инфаркта, и Герта. У меня-то сердце было здоровое, но ведь ты старше меня и умерла скоропостижно… а я – нет. Врач говорил, у меня редкое заболевание крови, им страдали потомки королевских династий Германии.

«Опять она за свое! – подумала Элнер. – Уж который год как в могиле, а спеси не убавилось». Ида умерла не в пятьдесят девять, а в семьдесят лет от лейкемии, но ей всегда хотелось чем-то выделяться из толпы. Всю жизнь. Отец их – простой фермер, но послушать Иду, так он был барон, потомок Габсбургов, с родовым поместьем. А выйдя замуж за Герберта Дженкинса, Ида еще пуще задрала нос. Элнер приходилось то и дело напоминать ей, кто она и откуда, но теперь уже поздно. Раз уж и могила Иду не исправила, то это навечно.

Ида долго рылась в ящике, чем-то звякая. Наконец достала ключ: «Вот!» Затем развернулась и пошла отпирать тяжелые двойные двери. А когда все было готово, позвала Элнер:

– Ну, пойдем.

Элнер двинулась было следом – и вдруг застыла как вкопанная.

– Постой! Это ведь рай? Я не угожу в ад?

– Не угодишь, – заверила Ида.

У Элнер отлегло от сердца. Поразмыслив, она решила, что если даже Иду взяли в рай, то надежда есть у всякого. Оставался еще один вопрос.

– И что теперь?

Ида изумленно воззрилась на сестру:

– Как – что, Элнер? Встретишься с Создателем. Я и веду тебя, глупая, на встречу с Создателем.

– Да ты что! – ахнула Элнер. – А я-то… в старом халате с дырявыми карманами, и губы не подкрашены.

– Теперь на своей шкуре испытаешь, каково было мне.

– Могу представить…

– Готова?

– Думаю, да. Иначе меня бы здесь не было, так ведь?

– Верно. А теперь скажи, ты о многом жалеешь?

– То есть?

– О том, что хотела сделать, но не успела.

Элнер, подумав, отвечала:

– Я так и не побывала в «Долливуде»[5]… Жаль, не посчастливилось туда попасть, зато я была в парке «Мир Диснея», значит, жаловаться не на что. А ты?

Ида вздохнула:

– Я мечтала съездить в Лондон, побродить по дворцовым садам, выпить чаю с королевской семьей, но, увы, не довелось.

С этими словами Ида торжественно распахнула двери, отступила на шаг и сказала: «Опля!»