Разбойничьи Острова

Гребень

– Медуза, что происходит с молодыми регинцами после Обряда Посвящения?

Дельфина до последнего надеялась, что Мудрая развеет ее опасения, но этого не случилось.

– Ты приносишь в жертву Маре птиц перед рейдом, – сказала Старуха. – Побежденного пленника отдали Маре, чтобы она щадила тебя. Его жизнь – за твою.

Медуза не добавила малоутешительное “Так надо” – это Дельфина знала и без нее. Жрицам и Совету виднее, как поступать, сомнений быть не может, вот только… все существо Дельфины восставало. Сами боги не убедили бы ее, что в гибели юношей есть что-то правильное.

– Медуза, как их убивают?

– Придет время, тебя посвятят в это таинство.

В Рогатой Бухте с ними расправлялась Маргара. За четверых дорогих ей воспитанников – четверо регинских сыновей, за Дельфину – тот спесивый и гордый мальчишка. Мара, видимо, довольна жертвой, раз Дельфина невредимой вернулась уже из четырех рейдов.

– Медуза, а что происходит с мальчиками, которые выиграли бой?

– Этих в жертву не приносят. Просто убивают.

– Им ведь обещают жизнь! Все обещания, выходит, обман?

Ну, конечно, обманывать нельзя только тэру, с врагами позволено все. Дельфина не первая и не последняя юная Жрица, которая содрогнулась от правды. Должно быть, и Медуза лет пятьдесят назад была в ужасе. Тэру не рассказывают о жертвоприношении, потому что это одна из тайн, известная лишь Жрицам и богам. Но многие, наверное, понимают. А сами регинцы – догадываются и они. По крайней мере, некоторые. Соперник Аны, щадивший ее, мог знать, что обречен в любом случае. Дельфина задала следующий вопрос, не уверенная, что хочет слышать ответ:

– Почему они вообще сражаются? Те, кто понимают, что им уже все равно.

– Потому что умереть можно медленно и унизительно – или же в поединке, прикончив напоследок врага. Что бы ты предпочла? Есть среди тэру такие, кто умеют все объяснить регинским мальчишкам.

Очевидно, эти тэру и убивают тех, кто выбрал смерть. Как интересно? Тоже Маргара? Дельфина попыталась вспомнить, кому ее отец велел тогда заняться ночью пленниками. А быть может, он сам? Дельфина не создана для бунта. Уверенная в правоте старших, она очень твердо произнесла:

– Я не буду убивать пленников. Даже, если мне прикажут.

Медуза не стала спорить, лишь брови Старухи иронично поползли вверх:

– В самом деле, девочка?

Перед рейдом Дельфине велели прийти на Полнолунный Мыс – северную оконечность Острова Обрядов, потайное место, о котором простые люди говорили только шепотом. В ночь ее Священного брака Господин Морской явился ей в облике божества, теперь ей предстояло узнать его во плоти мужчины. "Лишь одного мужчины, – заверили ее Жрицы. – Второй раз уже не больно". Дельфину нарядили в синий шелк, волосы перевили жемчугами, тело натерли благоуханными травами. Дали выпить отвар, который был, словно хмель, – дарил приятную легкость, оставляя сознание почти ясным. На берегу ее встретили Жрицы, убранные в синие – жены бога. Тина стала делиться своим богатым опытом, как во время Обряда угадать и достаться самому пригожему воплощению Алтимара. У Тины глаза разгорались предвкушением, а Дельфина послушно кивала, зная, что не имеет право выбирать.

– Не бойся, девочка, – уговаривала Тина. – Это весело.

В свои за тридцать она сама издали смотрелась девочкой – Дельфине по плечо, а с Маргарой лучше и не сравнивать. Удивительно, как в ее маленьком теле помещалось столько страсти.

Маргара, нелюбимая жена бога, которую Дельфине до сих пор приходилось звать матушкой, явно не ждала Обряд с нетерпением. Даже дома не снимавшая мужского наряда, Маргара была разодета в шелк, словно знатная дама, – с дамы Побережья дорогое платье и было снято ею самою. Оно почти лопался на богатырском теле. Изукрашена ожерельями и браслетами, венец в волосах, а волосы – в кой-то веки! – расчесаны, но все равно похожи на старую метлу. Нелепей в этом убранстве смотрелся бы только боевой конь. Дельфина отвела глаза, чтобы не расхохотаться.

Потом они ели на берегу, пили вино, танцевали, кружились, распевая гимны. То ли в еду было что-то подмешано, то ли это был сам танец. Берег плыл под ногами, Море закипало, небо извивалось, как страстная женщина на ложе. Юная Жрица всей сутью ощутила: теперь они все – одно единственное существо, тело богини Моря, неуловимой и безымянной. Богиня, как бабочка, отбросила свой кокон-Дельфину, завладела ею, чтобы отдаться Господину. Тогда появились мужчины. Не сосчитать сколько, не различить лиц и не понять, откуда они взялись. Дельфина точно знала, что вышли из воды. Присоединились к танцу. Брали за руки, обнимали, уводили за собой. Дельфина не заметила, как осталась единственной кружащейся фигурой посреди пляжа, шевелившегося от сплетенных тел.

Она резко остановилась, не решив, куда идти, пошла к прибою. Краем глаза увидела: Тину, распаленную, распластанную на песке, сгоравшую под руками сразу двоих любовников. Та заметила ее, поманила:

– Иди к нам, красавица.

Ничто не запретно в ночь Полнолунного Обряда, праздника, стиравшего границы. Тина была верна себе – в жизнь, словно в спелое яблоко, вгрызалась зубами, так, чтобы брызнул сок, до капли высасывала каждый миг, и сама растворялась в нем без остатка. Ее мужчины, должно быть, считали, что им повезло, – а ведь кому-то досталась Маргара.

Дельфина прошла мимо. Тина хитро усмехается, когда говорят об земном отце Теора. Наверное, сама не знает, кто он. Сыну она несомненно рассказывала об Обрядах в своей обычной манере, смеясь над священным. Дельфине захотелось, чтобы Мудрые узнали и наказали Тину за длинный язык. Но узнать могли бы только от нее, Дельфины.

Она вдруг испугалась, что мыслит по-земному ясно. Быть может, действие отвара уже иссякло? Подумала – и тотчас же всей сутью ощутила, что Господин стоит у нее за спиной. Не оглядываясь, побежала по берегу. Знала, что он преследует, и не знала, зачем убегает, если хочет быть пойманной. Она свалилась на песок, и кто-то настиг, зарылся лицом в рассыпавшиеся черные волосы, припал к трепещущему телу. Ночь перевернулась, навалилась. По телу побежали мурашки. Вода совсем не так ее ласкала, не сжимала, не обдавала кипятком. Он, мужчина из темноты, отнюдь не был груб, но его прикосновения рождали панику – словно, это в бою кто-то разбил ее щит, сделав уязвимой. Отбиваться Дельфина не имела права, но она знала, что делать. Стоит лишь закрыть глаза – и неведомый он перевоплотится в Алтимара, ее божественного возлюбленного.

Утром юная тэру проснулась в объятьях. Совсем новое ощущение – чужое дыхание рядом, тяжелая рука на ее груди. Она зашевелилась, и он тут же ее отпустил, сказал что-то снисходительно–ласковое. Островитяне верили, что на Полнолунном Мысе Алтимар является своим Жрицам, – никому не полагалось знать большее. Дельфине было известно, что бог в священную ночь завладевает телами мужчин, достойных такой чести, – их выбирают Старухи. После им настрого запрещается рассказывать кому-либо об Обряде.

Она узнала человека, с которым провела ночь, вспомнила имя – Нан, сын Крибы и Нара. Человек с Острова Рифов, чья жена умерла год назад, а дети были старше Дельфины. Он погладил Дельфину по голове, назвал девочкой – хороший добрый тэру, брат, годящийся ей в отцы. Да он и был старым другом ее отца Аквина. Женщина раз и навсегда решила, что Нан не имеет отношения к тому, что было ночью. Ее ласкал любимый и отвечала она любимому. Знакомому с Острова Рифов она могла только дружески улыбнуться, старательно не опуская глаз и не краснея. Даже берег сегодня был совсем не тот, что накануне: тихий, пустынный, бесплодный, как и все береговая линия Остров. Простой мыс, каких вокруг десятки, и не следа вчерашнего безумия на грани миров – только песок, истоптанный не богами, а до полусмерти пьяными людьми. “Так и должно быть, – решила Дельфина. – Человечески мир большую часть времени должен оставаться обычным, иначе он не выдержит”. Вчерашние танцоры приходили в себя, испытывая все муки похмелья. Она угадала, что голова у Нана раскалывается, и пожалела его – травы опасны, а он ведь уже не молод. Сама она не знала дурноты, которую оставляет после себя блуждание в иных мирах. Старух это удивляло, а Дельфину ничуть: разве странно, что прикосновение богов не причиняет боли? Она встала и пошла прочь.

У нее может быть мужчина и вне Обрядов, это дозволяется, хоть смертный и не посмеет назвать ее своей. Дельфина верила, что ей не нужен смертный. Теор, смеясь, называл ее русалкой, она сама верила, что отличается. Не лучше других людей – юная Жрица ощущала это иначе и скромнее. Есть человеческий род – он не враждебен, но далек от нее. Есть стихии и братство Общины, одна из природных сил, – Дельфина часть их, волна среди волн, и осознает это чуть яснее остальных. Ее считали кроткой и покладистой – так и было, но Дельфина знала, что ее заслуги в этом нет. Просто из всех форм гордыни ей досталась самая безобидная – влюбиться в бога.

Через два дня после ее возвращения на Берег Чаек, Нан постучался в дом Цианы и Аквина. Принес в подарок их дочери искусно сделанный костяной гребень.

– Девочка, – шепнул он Дельфине, – что ты скажешь о старом дураке, который думает о тебе все время?

Он был смущен намного больше нее, а Дельфина знала, как должна поступить: обрадоваться подарку, как ребенок. Быть может, гребень принадлежал жене Нана? Дочь Аквина, наверное, казалась ему похожей на ту девушку, которой когда-то встретилась ему будущая жена. Дельфина угадывала, что ему одиноко в доме, полном внуков. Решила, что жестоко прогнать человека, для которого она утешение-воспоминание. Да и зачем? Он не хуже других и Дельфине не отвратителен. Ей легко было увидеть в Нане один из ликов Алтимара – ласкового и заботливого отца.

Потом Нан приходил часто, или же сама Дельфина навещала его на Острове Рифов. Часами сидела рядом и слушала его рассказы, позволяла ему еще поучить себя владению мечом, словно юную дочь. А иногда гладила его седеющую голову – и ощущала себя почти его матерью.

Пожалуй, самое опасное место на Островах – это Берег Пещер на Большем. К востоку от деревни Дельфины располагались глубоко вдающиеся в Море скалы, изъеденные тысячей каменных нор. Путаная паутина из пещер всех размеров, некоторые слишком высоко или далеко от воды и всегда остаются сухими, другие затопляются в прилив. И есть одна – Пещера. Ее, как Земли Герцога, упоминают без пояснений, с уважением и страхом. Она не велика, на вид не отличается от других. В прилив вода стоит в ней лишь по колено, а при низкой воде в самой ее глубине можно различить озеро. И не каждый поймет, что это крыша огромного подземного мира, лабиринта, куда не проникал луч солнца. Соленная вода прогрызла в скале целый замок, великолепию которого позавидовали бы Герцог и даже Король Регинии. Среди подводных зал есть и не затопленные до конца. Есть и совсем сухие возвышения, где можно развести костер, если доставить туда не намокшими кремень и пучок хвороста. Уже которое поколение островитян ныряло в лабиринт за моллюсками. Но каждый на Островах с детства понимал: каменное нутро Пещеры – не что иное, как ловушка, получившая за свой век немало жертв. Ни в коем случае не следовало приходить туда одному, заплывать слишком глубоко, не обвязавшись веревкой. И только безумный пошел бы в Пещеру в прилив, когда она, будто прирученный зверь, вспоминала свою истинную суть. Озеро сливалось с нахлынувшей от берега водой – такой заманчиво неопасной, до колена. Пол Пещеры неожиданно обрывался под ногами. И сильное от прилива течение, словно в пропасть, тянуло вниз, в подземные камеры, что откуда-то изнутри наполнялись морской водой полностью, – не вынырнуть, не вздохнуть.

Некоторые тэру верили, что далекая глубина Пещеры ведет к покоям Мары. Но за много лет до рождения Дельфины нашлись смельчаки, которые проплыли лабиринт насквозь и узнали, что он всего лишь соединен с переходами других пещер. Повторить их путь давно уже не считалось деянием. Дельфина знала лабиринт, как свой дом.

Она часто слышала, как ссору сравнивают с разгорающимся пламенем. Но ее стихией была вода – глядя на Теора и Наэва, Дельфина думала о Пещере. О неосторожном, который делает шаг и оказывается во власти течений. Не ощущает поначалу опасности, совершает одно неверное движение, другое – и вот он уже в самом сердце ловушки.

Весной Ана состригла волосы до короткой мальчишеской прически и сожгла пряди в знак того, что посвящает себя Инве. Они с Наэвом успели насладиться первыми месяцами брака. Успели обжить новый дом, где Ана порой вспоминала их бешеный танец и ненасытно кидалась в объятья: “Кружи меня! Кружи!” Она сладко дразнила мужа на стрельбище, обещая в награду себя, если Наэв ее победит. Но – все знали – в меткости ей не было равных. А после они исчезали в гроте Пещеры и разговаривали под переливы воды. Ловя рыбу, они вдруг набрасывались друг на друга, и рыбалка заканчивалась перевернутой лодкой и потасовкой в волнах – все-таки им обоим было шестнадцать. Рядом они были с рождения – Ава и Унда дружили так же неразлучно, как Ана и Дельфина – знали друг о друге почти все. Теперь же Ана и Наэв постигали единение в кипящей страсти. А потом и в горе. Слишком скоро после свадьбы они отдали Морю тело Сагитта, и до сих пор оплакивали его без слез, без слов, но вместе. Сагитт уходил, обещая рассказать Аве: их сын счастлив.

Но пришло время снаряжать корабли, и несбыточный сон Наэва стал иссякать и истончаться. Сколько бы юные супруги не изматывали друг друга ночами, пол-года брака не принесли плода. А значит, Ана отправлялась в рейд, и с остриженными волосами могла снять платок, не нарушая приличий. Жребий разделил ее с мужем. Зато оставил с Теором на великолепном корабле, прозванном “Скакуном” за непревзойденную скорость. Вслух Наэв не сказал, что хуже и быть не может. Вслух Теор пообещал Наэву беречь свою любимую сестру. Дельфина – тоже весь рейд на “Скакуне” – могла бы свидетельствовать, если б ее спросили: все мысли Ана были только о муже, вся забота Теора – искренняя забота брата. Чего бы ни стоило ему, скрывать не умевшему, держать на привязи чувства.

А сама Дельфина вскоре поняла, что Дэя благословила одну из ее встреч с Наном – она не сомневалась: первую, в ночь Обряда. У нее не было дурноты, что изводила Дэладу каждую беременность, не было вообще никаких доказательств, кроме ощущения – существует. Она всячески изучало новое чувство, растущее внутри. Еще не шевелится, не имеет мыслей, которые можно угадать. Вся заключена в слове “существует”, в уверенности Дельфины, что крошечная жизнь зародилась. Дэльфа – назвала она свой росток, старшую дочь, которая должна носить имя матери. Дельфина была не первой и не последней женщиной Островов, с которой это случилось во время рейда. Ей пришлось признаться Выбранному Главарю Милитару, выслушать его “вот и бери с собой девчонок!”. Следующие месяцы ее делом было готовить, стирать, чинить одежду, выхаживать раненых, ворожить на удачу. Ребенок освобождал ее от участия в набегах, и Дельфина была благодарна ему – по грабежам и опасностям она отнюдь не скучала.

– Какая ты счастливая, – говорила Ана и всячески оберегала сестру, словно та вдруг стала хрупкой.

Потом настал счастливый день осени, когда “Скакун” медленно вошел в Гавань Острова Кораблей и заметил ранее вернувшегося собрата – “Острие”. И Ана сквозь холодеющую осеннюю воду кинулась навстречу мужу. Живая и невредимая, как и он сам.

– Скучала по мне?

Златовласка рассмеялась:

– Вот еще! Ничуть!

Наэв подхватил ее на руки, закружил, и так на руках унес в лодку. Домой. Остаться наедине. А Дельфина подумала, что боги создали мир ради таких мгновений.

– Знаю, знаю! – вслед им подтвердила хохотушка Меда. – И ночами не скучала, и во сне не видела, и дни не считала, и вдаль не глядела, не вспоминала и не тревожилась. Знаю. Эй, сестрица, ты спроси-ка его, много ли регинских красавиц о пощаде молили? Все – прелестные, ласковые, благодарные, что не убил. Кэв каждую осень передо мной кается.

Трусоватая рыжая Меда донашивала последние дни беременности, но это не мешало ей шутить, и уж, конечно, не отучила кокетничать напропалую, пока Кэв далеко. Ее мужа нрав жены не тревожил – пусть красивая женщина улыбается всем, а любит его одного.

А Ана изменилась буквально на глазах, когда Теор сошел на берег. Весь рейд ревновать ее было некому, потому и отношение ее к Теору было совершенно невинное. И вот, стоя возле Наэва, она сладко замахала названому брату рукой, убедилась, что в черных, на нее одну обращенных глазах, загорелся злой огонек сомнений. Дельфина наблюдала с болью и страхом. Знала, что упрекнет сестру позже, и та смутится, но не перестанет. Не сможет. Иные люди пьют без меры. Такие, как Тина, одержимо ищут опасность. А Ана жить не может, не проверяя каждый день власть своей красоты. Теор – он честен с ней и собой. Прокрасться запретными тропами, взглянуть на Невесту божества – это для него игра. Хотя его казнить могут, если узнают. Но на жену лучшего друга он не посягнет никогда. Дельфина это знала, и Ана знала. Наэв же никогда этого не поймет – слишком привык рядом с Теором быть проигравшим. А Ана – она не позволит лучшему из лучших себя забыть, как бы Теор ни старался.

После дележки добычи Ана показала Дельфине браслет из чистого золота, словно с дочери самого Герцога сорванный. Они вместе восхитились и испугались – надо было много раз рискнуть головой, чтобы заслужить право на такое сокровище. Лучше, отметила Дельфина, чем серебряный браслет из их первого рейда, от Теора. Не хуже всех тех браслетов, гребней, колец, обручей, поясов и тканей, которыми Теор мог бы осыпать любимую. Об этом думал Наэв, когда не жалел себя в рейде.

– Он сказал, – зашептала Ана, – что никогда больше не отпустит меня в Море. В шутку, конечно. Сказал, к следующей весне я обязательно рожу ему ребенка, – и закончатся для меня походы. Я ответила: если все мои ночи будут, как нынешняя, – я рожу тебе тройню.

Наэв говорил, смеясь, и Ана передавала его слова, сладко хихикая. У Дельфины на душе скребли кошки.

Получила и Дельфина подарок – от Нана, чей “Великан” вернулся последним, очень задержавшись и напугав женщину. Нан пришел к ней, увидел ее округлившуюся фигуру и опустил глаза, чтобы не выдать радость. Обычаи запрещали ему говорить вслух, что он имеет отношение к ребенку морского бога.

Зимой, когда пришло время, Дельфина ощутила себя праматерью богов Марой, из тело которой сотворили мир. Было ли больно великой Маре? Дельфина запомнила не мучение, а таинство. Не сравнить с Обрядами, не сравнить с любой иной болью, потому и болью она отказывалась называть это чувство иного мира – стать первоматерией, дающей жизнь. Выбрав ночь самого сильно шторма, Дэльфа родилась неприлично быстро и легко для первенца.