Разделенные

Глава 9

Ткань привезли на следующий день к вечеру вместе с иголками, нитками и еще тысячей непонятных вещей. Особенно впечатляла огромная машина с целым рулоном тонкой бумаги, предназначенная, как можно было догадаться, для выкроек. Все это Нииша велела тащить в общую комнату гарема.

— Все равно там будете работать, вот пусть у вас и лежит.

Но работа застопорилась с самого начала.

— Какой мы род? — в пустоту спрашивал Джиро, злой не то из-за того, что им предстояло заниматься женской работой, не то из-за того, что они ехали в империю на таких странных правах, что даже Акайо не мог их толком объяснить. — Почему путешествуем такой группой? Почему с нами вообще женщины?!

— Одна женщина, — педантично поправил его Иола. — Госпожа говорила, что хочет одеться мужчиной.

— Чтобы ее казнили в первой же деревне? — Джиро вцепился себе в волосы, почти такие же длинные, как и до стрижки, резко качнулся вперед и назад. Акайо уже знал, что он так успокаивается, когда чувствует, что вот-вот сорвется, но подойти и помочь не успел. К нему обернулся Иола:

— Ты ей скажешь?

— Да, — кивнул Акайо. Джиро был прав. У Таари была очень необычная внешность для кайны, что само по себе могло стать проблемой. Но за мужчину ее принять было невозможно.

— И почему мы все острижены, — напомнил Тетсуи. Акайо вместе с ним невольно бросил взгляд на Рюу, сидящего в стороне с независимым видом. В свете возвращения в империю его прическа была весьма неуместна. — Так стригутся, только если покрыли себя позором…

— А не мог покрыть себя позором целый род? — спросила Таари, открывая дверь. Наверное, услышала вопрос из коридора, все же говорили они куда громче, чем следовало таким поздним вечером. Может быть, она и пришла только потому, что они мешали ей спать?

— Мог, — кивнул Юки раньше, чем Акайо успел что-то сказать. Увидел, как недоуменно посмотрели на него остальные и покраснел, словно небо на закате. Объяснил, потупясь: — Моя семья однажды вся подстриглась, я еще маленьким был. Младшая сестра отца отказалась выходить замуж за назначенного ей человека. Сбежала из дома с рыбаком. Отец отправил к жениху старшую из дочерей вместо сестры, но нам всем все равно пришлось подстричься. Потому что не воспитали как должно и не усмотрели.

— Отлично, — отрывисто кивнула Таари с таким выражением, будто ей пришлось одобрить как минимум совершенно выдохшийся чай. — Значит, Тэкэра у нас будет в роли хорошей девочки, заменяющей положенную невесту, а остальные ее сопровождают.

— Госпожа, — Акайо встал, склонил голову. Здесь смотреть в глаза было сложней, чем где-либо. — Боюсь, что в роли невесты должны быть вы. В вас слишком легко заподозрить женщину, и если это случится…

Миг она молчала. Акайо закрыл глаза, уверенный, она смотрит на него обескураженно, но по мере того, как понимает, что именно он не договорил, удивление сменяется яростью.

— Вот как, — голос ее звенел холодом, способным заморозить море. — Потрясающе.

Хлопнула дверь. Акайо, не открывая глаз, медленно опустился на колени. Он словно внезапно оказался в пустоте, провалился в черное глухое небытие, оставшись наедине с хором своих мыслей.

Он знал, что сказал правду. Он знал, что Таари будет в ярости. Он сам уже не мог представить, как можно относиться иначе к тому, что кому-то может быть дело до твоих дел — тем более до настолько личных.

Но это было так! Это нельзя было игнорировать, им совсем скоро предстояло жить среди тех, кто всегда очень внимательно следит за окружающими. Иногда даже внимательней, чем за собой.

Акайо сам не понимал, как мог считать это естественным. Как бы он ни злился иногда на Эндаалор, нельзя было не заметить, насколько во многом эта страна лучше его родины. От этого было больно. От того, что несовершенство империи злило и пугало Таари — еще больней. Хотелось догнать, схватить за руку, несмотря на то, что Акайо знал — за такую дерзость она сейчас накажет его так, что он пожалеет всерьез. Может даже стать бесполезен на несколько дней, пока не заживет иссеченная кожа.

Но все равно сам готов был молить о каре. Лишь бы она не уходила так, лишь бы не оставляла его наедине с этой тянущей пустотой, сжимающей сердце ледяными когтями.

На плечо легла тяжелая рука.

— Ты все правильно сказал, — донеслись будто издали успокаивающие слова Иолы.

Акайо это знал. Но легче не становилось.

Он впервые почти испуганно подумал — а что будет, когда они окажутся в империи? Сколько всего он не замечал раньше, а теперь ужаснется? Как часто он будет видеть на лице Таари злость, презрение, разочарование?.. И сможет ли защитить ее?

Впервые он увидел это так очевидно — ему нужно будет защищать ее и остальных. Это будет его долгом, и не перед предками, родом или императором, а перед собственной совестью. Перед этим миром, показавшим ему иную жизнь.

Подумалось — уходя в армию, каждый знает, что никогда не вернется домой. Ибо нет ничего более почетного для солдата, чем умереть в бою, и уходя на войну, никто не думает о том, что будет делать, когда вернется.

Акайо не знал, почему, но чувствовал, что к их экспедиции такое отношение подойдет даже лучше, чем к любому из его прежних сражений.

Хоть из одного из них он уже и не вернулся.

По правде сказать — из первого же настоящего боя. Не считать же таким разгон шайки бандитов или борьбу с гадалками в столице.

***

Таари не пришла ни на следующий день, ни после. Акайо старался помнить, что у нее много дел перед отъездом, что он сам никак не может найти время и заварить чай во дворе, хотя он всего лишь один из девяти человек, шьющих костюмы. Он простой солдат в этом бою, Таари — их генерал.

Эти мысли почти помогали. По крайней мере, большую часть дня он мог не думать о том, что это он виноват в том, что Таари больше не приходит. Тяжелей всего становилось вечерами, когда усталость уже не позволяла работать, слишком ясная голова на давала уснуть, а тело против воли дрожало, надеясь на сессию. На третий день он, постояв на пороге своей комнаты, стащил одеяло на пол. Сам над собой посмеялся — собирается спать как в первые дни, только на этот раз устроился не в безопасном углу, а под самой потайной дверью. В голову приходило много ассоциаций с собственным поведением, далеко не самых лестных, но он молча смел их, как пыль с давно не используемых чашек.

Какая разница, на кого он похож. Он хотел сделать так, лечь здесь, знал — ему так будет легче. Это было важнее всего. Да и кто мог его увидеть? Таари бы только вдохновилась таким выражением его чувств, а остальные…

Кажется, они слишком уважали Акайо и их с Таари отношения, чтобы не то что сказать, а даже подумать что-то плохое. Разве что Джиро мог, да и то смутился бы на первом же слове.

Акайо перевернулся на спину, заложив руки за голову. Отчитал сам себя — ты так увлекся собой и Таари, что почти забыл про остальных. Жил от сессии до чаепития, уроки почти целиком передал Иоле, за Джиро присматривал вполглаза. Хорошо еще, имена своих товарищей не забыл!

Подумал — и со стыдом понял, что не может припомнить имя девятого юноши, такого же тихого, как Кеншин, и попавшего на рынок не из армии Акайо. А ведь учил его эндаалорскому почти с самого начала!

Решил — этим и займусь. Здесь можно было игнорировать все, кроме Таари, но в экспедиции, как в битве, нужно будет знать каждого, кто будет стоять с тобой плечом к плечу.

Это решение принесло странную тяжесть, одновременно привычную и потому успокаивающую, но и раздражающую — так, как раздражает ребенка необходимость тренироваться каждый день. Но выбора у ребенка нет. Или он встанет сам и сделает все, что должен, или его заставят это сделать.

До недавнего времени Акайо предпочитал руководить самим собой, предвосхищая любые требования. И только сейчас, решив, что ему нужно нести ответственность за всех, понял, как от этого уставал. Почему было так легко с тех пор, как он пришел к Таари.

«Это не навсегда» — пообещал сам себе. Перевернулся на бок, подтянул колени к груди. Повторил успокаивающие слова, заглушая почему-то совершенно уверенный внутренний голос, говорящий, что он лжет. Сумел заснуть.

***

Проснулся неожиданно полным сил, может быть, просто по привычке — когда-то ведь высыпался за пару часов, каким бы тяжелым ни был день. Поймал Иолу на пороге ванной, спросил о девятом жителе гарема. Тот даже не удивился вопросу.

— Наоки. Его все забывают, слишком тихий. Но он не обижается.

Акайо кивнул, поблагодарил. Ушел умываться, спиной чувствуя взгляд Иолы и невольно сводя лопатки, будто возможные вопросы были стрелами, готовыми сорваться с натянутой тетивы.

Не сорвались. Акайо вздохнул почти с завистью. Он хотел бы быть таким же спокойным и равнодушным, как Иола. Увы, хоть он и умел теперь раскладывать по полочкам мысленной библиотеки не только свои знания, но и свои чувства, это не заменяло настоящего покоя.

За прошедшие дни Кеншин снял со всех мерки и договорился с машиной, напечатавшей выкройки. Они уже успели перевести большую часть на ткань и теперь собирали разрозненные куски в узнаваемую одежду. Нииша, заглядывавшая в гарем три раза в день, одновременно хвалила их за успехи и торопила.

— Зиму обещают суровую, а наша машина по холоду ездить не обучена. Если за пару недель не закончите — застрянете в Эндаалоре до весны. Таари нам всем головы пооткусывает!

Кеншин от этого тихо закипал, и Акайо с удивлением смотрел, как один из самых незаметных жителей гарема ругается себе под нос. Запоминал — не такой уж он тихий. Внимательней присматривался к остальным. С удивлением замечал, что Юки, казавшийся ему замкнутым, успел крепко подружиться со всеми сразу, а Джиро, вроде бы шумный и нахальный, молчит большую часть дня. За одно утро Акайо, кажется, узнал о своих соседях больше, чем за все прошедшие недели.

Работа шла. Они решили снова говорить между собой на родном языке, хотя раньше старались использовать эндаалорский. Джиро и Юки тут же поспорили, знает ли Таари кайнский. Акайо слушал их аргументы, продевая нить в иглу.

— Да какое ей может быть дело до языка «варваров»! — кипятился Джиро.

— Эндаалор строится на познании! Конечно, они знают наш язык, иначе как бы они сконструировали переводчики? — резонно возражал Юки.

— Ты еще скажи, что их машины замечательно справлялись с переводом!

Их слова эхом отдавались в голове, притягивали собственные мысли Акайо, как подобное всегда притягивает подобное. Словно складывались из свитков бумажные куклы, одна отстаивающая величие Империи, вторая — величие Эндаалора. Удар, блок, ответный удар; странный и глупый бой, потому что вместо того, чтобы следить за противником, каждый смотрит на собственноручно нарисованный его портрет. Очень неточный, потому что написан по описанию — и никто не знает, смотрел ли на противника тот, кто это описание составлял.

— Снимите шоры, — в конце концов попросил Акайо. — Оба. И спросите Таари, если вам так интересно.

И повторил этот совет еще раз, мысленно, сам для себя. Он был бы рад еще и оплеуху себе закатить, если бы это помогло закончить маленькую войну в библиотеке его головы. Жаль, что его мысли были куда упрямей, чем Джиро и Юки.

— Позволь с тобой посоветоваться, — подошел обеспокоенный Кеншин, сел рядом. — Таари нужно будет носить женское, мы все это знаем.

Дождался, пока Акайо кивнет, улыбнулся, будто в самом деле нуждался в подтверждении. Всплеснул руками:

— Но она не поручала нам шить кимоно! Только для Шо… Тэкэры. Ткань, конечно, подойдет та, которую мы для наших костюмов используем — ну будет девушка победней, это не так уж важно. Но…

— Я понял, — остановил его Акайо. Спросил: — Кем ты был раньше?

— Крестьянином, — отозвался Кеншин. Отвернулся. Передернул плечами, будто пытался стряхнуть воспоминания, легшие на них, как старый плащ. — Да, я не могу без приказа. Наверное, еще больше, чем вы, солдаты. А ты вообще генерал, у тебя нет такой привычки…

— У меня есть, — прервал его Акайо. Отводить взгляд не стал, успел себя остановить. — Так что я понимаю. Извини, что спросил. Ты прав, мы должны сшить кимоно. Будет проще, если Таари будет в роли невесты. Тогда ей простят куда больше — можно будет молчать или говорить, когда захочется, можно будет заходить в любой дом. Так и для ее работы будет лучше. А Тэкэра будет наставницей.

— Хорошо, — благодарно кивнул Кеншин. Поймал его руку, на миг прижался лбом к тыльной стороне. — Спасибо!

Ушел, на ходу раздавая указания.

Акайо еще минуту сидел, пытаясь вернуть душевное равновесие. Потом встал и пошел искать Таари. Если обычный церемонный жест благодарности вызывает стремительную цепочку совершенно ненормальных ассоциаций — с этим нужно что-то делать. Чем быстрее, тем лучше.

***

Он обошел весь дом, прежде чем догадался подняться к ее спальне, а потом так долго стоял у двери, не решаясь даже постучать, а не то что зайти, что она позвала его сама:

— Хватит мяться на пороге, входи.

Открыл дверь, шагнул внутрь. Опустился на колени, не поднимая глаз.

— Молодец, сразу обозначаешь, зачем пришел, — засмеялась Таари, весело, но как-то очень устало. — Жаль только, я совершенно не в форме. Особенности женской физиологии, увы.

Акайо залился краской, поняв, о чем она говорит. Извинился так церемонно, что она еще минуту молчала. Растерянно спросила:

— Что с тобой?

Он только ниже опустил голову, не уверенный, что может рассказать, боясь прозвучать глупо. Недостойно. Попросту невежливо.

Она подошла ближе, остановилась перед ним. Легко балансируя на одной ноге, второй толкнула его под подбородок — сначала коленом, затем ступней. Потребовала жестко и властно:

— Объяснись. Сейчас же!

Усмехнулась уголком губ, впившись взглядом в его лицо. Акайо знал, что, как и она, начинает выглядеть иначе. Он видел себя в зеркало во время сессий. Когда вспоминал потом — было неловко, но в процессе собственная беспрекословная покорность только возбуждала сильней.

— Я очень скучал по вам. Не только по вашим приказам и действиям, но и по возможности быть рядом. Простите. Мне не следовало навязываться.

— Дурак! — Таари слегка хлопнула его ладонью по макушке, скорее как провинившегося кота, чем как человека. — Мне нравится слушать твои просьбы. С чего ты взял, что что-то изменилось?

— Я подумал, что вы сердитесь на меня и не желаете меня видеть. Я думал, что нравы моей родины вам настолько неприятны, что…

Она рассмеялась. Наклонилась, взъерошила ему волосы. Повторила:

— Дурак, — но так мягко и нежно, что это было лучше любой похвалы.

Он кивнул. Да. Дурак. Согласен быть дураком, лишь бы не оказаться правым.

С плеч будто свалилась целая гора. А когда Таари аккуратно, но крепко взяла его за волосы и пошла к кровати, заставив следовать за собой, на выбор ползком или на коленях, стало совсем хорошо.

Успел только записать в мысленный свиток: «В следующий раз слушаться собственных советов и идти спрашивать ее». Добавил «Сразу!», подчеркнул двумя чертами. Улыбнулся. И еще на два часа совершенно исчез для окружающего мира.

***

Она пила таблетки, остановившись у туалетного столика. Он лежал на полу рядом с кроватью и беспокоился. Следуя только недавно — кажется, целую жизнь назад — записанному принципу, заставил себя сказать:

— Прости. Я пришел не вовремя. Тебе же плохо.

— Будто я сама не разберусь, плохо мне или нет и отчего, — фыркнула Таари. Залпом допила воду из высокого стакана, рассеянно потерла низ живота. Улыбнулась: — Вообще от сессий и секса в такие дни мне даже лучше. Вон про обезболивающее только сейчас вспомнила, потому что увлеклась. А ты молодец. Не боишься и не стесняешься.

Подумал. Признался:

— Боюсь. И стесняюсь. Но во время… Это не важно.

— Вот и молодец, — она села рядом, откинувшись на высокий борт кровати. — А раз ты у нас такой смелый и вообще сам пришел, будешь слушать мои проблемы. Может, когда я это проговорю, мне легче станет.

Замолчала, вертя в руках стакан с таким видом, словно именно в нем и заключались все ее беды. Акайо ждал, уговаривая себя не засыпать. После прошедших часов очень хотелось. Таари вздохнула, будто готовясь нырнуть в ледяное море… Но вместо пугающих откровений вдруг сказала:

— Надо же, как сложно. Я думала, будет легче. Что стоит только сказать шкафу, из которого вечно норовит вывалиться парочка скелетов, «Ладно, я больше не держу дверь» — и они посыплются наружу, по дороге разбираясь, кто есть кто и кто первый начал. А они стесняются. Вернее, я. Быть твоей верхней не стесняюсь, уже даже могу с удовольствием провести сессию в институте, посреди фуршета в честь своей не-защиты. А говорить не могу. Вот что значит отсутствие опыта, — улыбнулась. Помолчала. Призналась: — Я вообще никогда ни с кем не говорила так, как сейчас хочу. Даже с Ниишей, хотя она мне почти как мать… Да, в этом вся проблема — «почти как». И бабушка П’Ратта тоже «почти». А папа после маминой смерти весь в работу ушел. Отличный способ, кстати, я оценила и так же ушла в учебу. Виделись с ним раз в неделю, иногда даже реже, домом Нииша занималась. Так и жили, пока я институт не закончила. Думаю, поэтому ничего не замечала. Только после диплома узнала, что он, оказывается, болел. Даже к врачу не ходил, хотя мог! Мы тогда мое поступление в аспирантуру отмечали, впервые за годы поговорили. Я его убедила пойти к медикам, думала, хоть теперь начнем общаться. Про маму хотела спросить, вообще про все. А утром он к завтраку не вышел. Я поднялась к нему, постучала… Он лежал на кровати, уже холодный, похожий скорее на куклу, чем на человека, пусть даже мертвого. И улыбался. Никогда ему эту улыбку не прощу. Знаю, глупо, плохо так говорить, но до сих пор как вспомню — злюсь. Думаю, что ему-то что, он поговорил с дочерью и ушел к обожаемой жене. А я? Я осталась!

Вдруг разревелась, громко всхлипывая и даже не пытаясь вытереть слезы. Акайо осторожно сел, придвинулся, боясь неловким движением спугнуть ее чувства. Хотя как можно спугнуть реку, наконец прорвавшую плотину? Не зная, что еще сделать, бережно обнял ее. Таари уткнулась ему в плечо, обхватила руками, как хватаются за ствол дерева в многих метрах над землей.

Ему хотелось сказать: «Бедная». Хотелось сказать: «Я понимаю». Хотя что он мог понять, он ведь никогда никого так не терял.

Сложно потерять то, чего не имел.

— А самое смешное знаешь что? — шмыгнула носом Таари, скорее сердито, чем весело. — Он не отдавал мамины вещи в музей. А я подумала, что ей бы понравилось. Решила, пусть на них смотрят, она любила, когда ее нарядами восхищались. Но когда была на торжественной «передаче частной коллекции» — представляешь, как они это обозвали? — поняла, почему папа этого не сделал. Они столько всего подписали неправильно! Я точно знала, как надо, но чтобы слова стали научным знанием, нужно подтверждение нескольких компетентных свидетелей. То есть с дипломами в области кайнских костюмов. А то, что я дочь кайны, не считается!

Она прижалась к нему еще сильней, стиснула так, что отчетливо хрустнули ребра и на миг стало нечем дышать. Отпустила. Отвернулась, вытирая мокрое лицо.

— Спасибо. Я пять лет хотела про это поругаться, но не могла. Не стенке же выговариваться. Но тебе пора идти к своим. И кимоно возьми, не зря же мы его нашли… Во всяком случае не только для того, чтобы я впервые за кучу лет разревелась! Будете шить костюм для Тэкэры, скопируйте вышивку. В смысле, запрограммируйте машину, чтобы скопировала. Кеншин знает, как.

Акайо кивнул.

Он знал, что нарушит ее приказ, и знал, что каким бы ни было наказание, он не пожалеет о принятом решении. И она тоже.

***

Следующую ночь он не спал. Сидел в общей комнате, щурился на слишком яркий белый свет, радовался, что нитки разложены по номерам, отмеченным на ткани, и перепутать он ничего не может. Ушел уже и Кеншин, закончив последние штаны и разложив на завтра выкройки будущих рюкзаков, и Рюу, напоследок огласив гарем победным воплем — он наконец одолел подмышку рубашки, четыре шва которой никак не желали сходиться в одном месте. Уснул прямо в углу комнаты Тетсуи, склонившись над кимоно, с обработкой края которого воевал весь день.

Акайо сидел над белым полотном, из которого планировалось шить пояса, но которого как раз хватило на его сумасшедший план, и вышивал. Машина, как оказалось, настоящую кайнскую вышивку с плавными переходами цвета делать не умела, Акайо не умел тоже, но полагал, что научится самому намного проще, чем переучивать механизм. Тому даже непонятно, как объяснить, что не так.

На ткани медленно появлялся журавль, распахивал белые крылья, едва заметным оттенком отличающиеся от фона. Они весь день переносили рисунок вышивки, спорили, что и как нужно сдвинуть или увеличить — Таари была намного выше своей матери. Теперь Акайо вышивал, упрямо, как росток бамбука, пробивающийся сквозь почву. Клал стежок за стежком, промаргивался, когда плыло ощущение расстояния и начинало казаться, будто между ним и тканью пролегли многие метры. Обнаруживал себя дремлющим, раз за разом поднимал воспаленные веки. Кажется, прозвучал гонг. Кажется, кто-то звал его завтракать. Акайо вместо этого снова находил иглу, прослеживал пальцами линии схемы, уже не способный понять, что именно вышивает, но скрупулезно повторяя нанесенную на бумагу инструкцию.

Проснулся в очередной раз от шума воды, помотал тяжелой головой. Кто-то заслонил свет, то ли присматриваясь к кимоно, то ли просто напрашиваясь на требование отойти. Вынули из рук вышивку. Присвистнули.

— Иди спать, генерал, — судя по голосу, это был Иола, но разглядеть его против света не получалось. — Ты можешь себе это позволить.

Акайо вяло качнул головой, отказываясь и от звания — почему Иола решил его вспомнить? — и от предложения лечь. У него было всего два дня до того, как остальные закончат костюмы. Он должен был успеть…

Но у каждого есть предел выносливости. Акайо провалился в темноту даже прежде, чем понял, что Иола собирается не помочь ему дойти, а попросту поднять на руки и отнести в спальню.

***

От звука гонга Акайо скорее очнулся, чем проснулся. Сел, потер лицо, отгоняя муторный сон и с трудом припоминая, как оказался в своей комнате. Холодея, понял — снова утро! Прошлый гонг он застал над вышивкой, и значит, сегодня…

Выбежал в общую комнату как был, в измятой после сна одежде. Наткнулся на восхищенный взгляд Тетсуи, не понял, в чем дело, но спросить не успел. Вошла Таари. Почтительно склонился Кеншин, обвел рукой разложенные на полу вещи. Акайо скользнул по ним взглядом, замер недоверчиво. Белое кимоно лежало среди других, блестела густая шелковая вышивка.

Неужели он все-таки успел?..

— Что это?

Таари смотрела на явно не для Тэкэры сшитое кимоно так, словно перед ней лежала тухлая рыба. Кеншин потупился, сцепил руки, теребя пояс. Акайо вышел вперед.

— Это я решил, что мы должны сшить женскую одежду для тебя. Наказывай меня.

Она фыркнула, свет злых звезд, в которые превращались ее глаза в такие моменты, почти ослепил его.

— А есть смысл? Эти тряпки снова превратятся в ткань? Зима пообещает подождать, пока вы сошьете мне мужскую одежду?

— Нет, — Акайо склонил голову. — И все равно я просил бы подумать еще раз. Ты не похожа на имперскую женщину, но и на имперского мужчину тоже. Притворяться намного опасней. Мне жаль, что это так, но…

— Но ты не можешь это изменить, да, — она потерла явно усталые глаза. Покачала головой, словно бы не веря собственному миролюбию, усмехнулась: — Ладно. Что вы мне еще приготовили, заговорщики?

Кеншин бросился показывать остальное — одинаковые одежды восьмерых ее рабов, рюкзаки, простые кимоно Тэкэры и ее собственные, сменные. Рядом с каждым костюмом стояли традиционные имперские сандалии — Акайо не знал, откуда они взялись. Наверное, принесли, пока он спал.

Глядя на готовые костюмы, он с пугающей ясностью понимал — все готово. Приготовления завершены. Им пора отправляться в путь.

— Собирайте рюкзаки. Если у вас есть кто-нибудь знакомый в городе, позвоните им сегодня, — велела Таари. — Завтра отправляемся к границе.

Акайо почувствовал ее взгляд, кивнул, не поднимая глаз. Он чувствовал себя разбитым, растерянным, не понимающим, что ждет его впереди. Хотелось сесть, закрыть глаза, отрешиться от всего происходящего… Он должен был попрощаться с Лааши. Но, впервые с тех пор, как ему исполнилось четыре года, он отложил дело, которое нужно было сделать. Отодвинул в фон, сказал — потом, и пошел собирать рюкзак.

Вышло только хуже. День протек, как кисель, однообразный, вязкий и почти безвкусный. Акайо то и дело ловил себя на том, что замирает посреди движения. Смотрит остановившимся взглядом на чайный набор в витрине, на белый стул, на котором сидел три месяца, на книжный шкаф, из которого нельзя было взять с собой ни одной книги. Было почти физически больно расставаться с тем, что успело стать привычным, с домом, который он обрел впервые с тех пор, как покинул родную деревню. Акайо складывал сменную одежду, оборачивал в лист бумаги мыло, заказанное специально для экспедиции, подгонял по ноге сандалии, и раз за разом выкидывал из головы и обязанность позвонить, и все то, что хотел бы взять с собой, но не мог. Наконец бросил все, пошел к Иоле, надеясь, что можно будет просто молча посидеть рядом — Акайо предполагал, что для того тяжело будет расставаться с полюбившейся библиотекой и ему тоже понадобится поддержка.

Иола, однако, складывал вещи, улыбаясь почти мечтательно. Когда Акайо подошел, поделился:

— Очень удачно, что мы возвращаемся. Я много всего прочитал, теперь будет время и смысл все перевести на кайнский. Раньше я не понимал, зачем мне такая память, а теперь знаю — чтобы мог переводить, не держа в руках книги. Я буду диктовать, Наоки согласился записывать. Если дойдем до столицы, отдадим рукописи в имперскую библиотеку, а если нет — в какой-нибудь храм. Тогда любой сможет прочитать их, а не только те, кто окажется в Эндаалоре.

Акайо кивнул. У Иолы было такое ясное, будто светящееся изнутри лицо, что невозможно было даже предположить, что у него не получится. Не просто уверенность в своих силах — уверенность в правильности бытия. Вера, что все сложилось так именно для того, чтобы стал возможен перевод Робинзона.

«Тогда что происходит со мной?»

Он огляделся. Почти все в гареме выглядели веселыми, предвкушающими поездку, разве что чуть-чуть обеспокоенными. Хмурился один Джиро, что, впрочем, было для него обычно и могло даже не отражать то, что он на самом деле думал. Во всяком случае, только вчера он с восторгом расписывал, как хорошо будет посмотреть на родные храмы, зайти, поговорить с монахами.

Я в одиночестве, признался Акайо сам себе. Подумал — может, это из-за отложенного дела? Не пробовал раньше заниматься этими глупостями и не стоило начинать? Встал. Пошел к телефону.

— Привет! Хорошо, что ты позвонил, я тут так забегался, что все никак не находил времени тебя набрать, — голос Лааши звучал из дырочек в белом пластике так отчетливо, словно он стоял рядом с Акайо. Хотелось обернуться, заглянуть за дверь — не может же быть, чтобы их разделяли километры? — Я на рынке, прости, если плохо слышно!

— Хорошо.

— Что? Ничего не слышу!

— Я говорю, мне хорошо слышно, — повысил голос Акайо.

— А! Отлично! — Лааши почти кричал из маленького аппарата. — Слушай, может, я завтра перезвоню? Вечером не смогу, а утром…

Акайо покачал головой, потом опомнился, озвучил:

— Нет, не надо. Не получится. Мы уезжаем утром.

— Ого! Ваша хозяйка решила в отпуск смотаться? По ней и не скажешь, такая деловая, словно круглые сутки работает!

Акайо невольно улыбнулся, плотнее прижал телефон к уху. Внезапно отчаянно захотелось оказаться рядом с Лааши, выпить сакэ, как пил отец. Чтобы он хлопнул по спине, как старого друга, чтобы присвистнул, услышав о том, куда они едут. Чтобы увидеть, как изменится выражение его лица. Чтобы не поделиться, нет, нечем особо делиться, но все равно понять, что неведомый груз, который он нес, отныне разделен на двоих.

— Эй, Акайо, ты меня слышишь? — встревоженно позвал Лааши.

— Да, — отозвался тот. — Мы не в отпуск, мы по работе едем. В империю.

— Что?! — Лааши, кажется, подавился удивлением, раскашлялся. Попросил: — Скажи что ты шутишь, а?

— Нет, просто для работы…

— Для работы надо быть живыми! Ох, дыра, ты серьезно, да? Вам вообще как, нормально будет туда вернуться? Вас не узнают?

— Вряд ли, — пожал плечами Акайо. — Меня только в армии знали, а она вся или здесь, или в земле. Постараемся обходить родные деревни наших и все будет в порядке. Таари нужны данные о нашей вере, другим ее коллегам тоже…

— Ученые, — протянул Лааши, не то насмешливо, не то горько. — Мой Гааки такой же, от любимых бактерий не оторвать, спасибо хоть в холодильнике чашки Петри не хранит. А тебя явно твоя хозяйка покусала. Ладно, удачи вам тогда. Не помри там главное, а возвращаться не прошу.

— Но я хочу вернуться, — непонимающе возразил Акайо.

— Это ты сейчас хочешь, — засмеялся Лааши, будто бы слегка натужно. — Знаешь, я родился в городе, меня мелким родители перевезли на ферму. Мол, свежий воздух, простор, для ребенка полезно, ну обычные оправдания. Я думал, мне там нравится. Думал, никогда ни на что не променяю простор наших полей. А один раз отвез в город урожай — и все, пропал. Готов был хоть на улице ночевать, лишь бы остаться. Так что ты не зарекайся. Тебе у нас нравится, но Кайн — твоя родина. Вдобавок ты знаешь, в чем она не идеальна, и имеешь пример, как это все исправить. Сочувствую я тебе, в общем. Бессилие — отвратительная штука.

Акайо потряс головой, пытаясь уложить в ней все услышанное. Исправить империю? Он даже не думал об этом, очевидно же, что один человек не способен на такое. Но слова Лааши отзывались в сердце, словно кто-то внутри улыбался забытой мальчишеской улыбкой, кивал энергично: «Да, я хочу! Да, все так! Какое бессилие, я знаю, я справлюсь!» Акайо зажмурился. С чем он собирался справится? Как?

Нет ответа. Восторженному мальчишке в сердце плевать на объективную реальность.

Зато теперь понятно, что с ним происходило в последние дни.

Бессилие в самом деле отвратительная штука. И невидимый самому себе отказ от того, что кажется мечтой, великой целью, прекрасным далеко не перестает быть отказом от того, что ты сам его не осознал.

— Спасибо, — тихо выдохнул в трубку. Вспомнил, что Лааши стоит посреди шумного рынка, повторил громче: — Спасибо! Я понимаю, о чем ты говоришь. И я не буду ничего обещать.

— Правильно, — одобрил Лааши. — Ладно, брат, мне пора бежать. Пока!

— Пока, — отозвался Акайо. Положил телефон обратно в выемку, посмотрел, как мигает лампочка.

У него не было братьев, ни родных, ни кровных. И Лааши не мог бы стать ему братом — слишком уж странно они познакомились, слишком недолго общались и слишком не нуждались друг в друге. Но услышать от него это слово все равно было приятно.

***

Вечером пришла Нииша, усталая, но довольная.

— Собрались? Тогда идемте ужинать. Должна же я вас проводить так, чтобы вы обо мне не забыли!

Стол ломился от блюд, среди них не видно было ни одного знакомого. Таари, уже сидящая за столом, пошутила:

— Это диверсия, Нииша, ты просто хочешь, чтобы мы объелись так, чтобы из-за стола встать не смогли, не то что ехать!

Ела, однако, мало и торопливо, очевидно желая еще что-то успеть. Над столом висела тишина, нарушаемая лишь стуком вилок и шорохом салфеток. Все думали о своем, когда раздался звонок в дверь. На пороге стояла смутно знакомая рыжая девушка.

— Прости, я совсем в ночи… О, ну вот, я тебя еще и от ужина отрываю!

— Заходи, — махнула рукой Таари. — У меня тут неравный бой с салатом, присоединяйся.

— Ну разве что с салатом, — засмеялась гостья. — Я далеко не со всеми кулинарными шедеврами сражаться могу.

— Вегетарианка, — непонятно чему обрадовалась Нииша, — ну хоть кто-то! Ты насколько строгая?

— Мед ем, — чуть смущенно призналась гостья, — остальное нет.

— Ну точно как я! Тогда вот это, это и это тебе подойдет. И десерт я сделала удачный, желейный.

Акайо переглянулся с сидящим рядом Иолой, тот пожал плечами, тоже не понимая, о чем говорят. Нииша, заметив, объяснила:

— Риико не ест мясо, молоко и яйца. Как и я.

— Вам нельзя? — заинтересованно уточнила Тэкэра.

— Нет, просто зверюшек жалко, — улыбнулась Нииша.

— Нет, просто экономней выходит, — одновременно с ней отозвалась Риико. Поймала заинтересованный взгляд Таари, объяснила: — У нас же сельское хозяйство как было на грани прокорма населения, так и остается. Едва-едва хватает на поддержание высокого уровня жизни для всех. Так что я ему помогаю по мере сил. Мне-то, с точки зрения утоления голода, все равно, что я съем — картошку или хрюшку, которая той картошки пару тонн схрумкала. Вот и выходит экономия, не для меня по кредитам, а для нашей пищевой промышленности.

Таари кивнула.

— Логичный подход.

И спокойно отправила в рот кусочек мяса. Акайо моргнул, пытаясь оценить — то есть, информация может быть верной не для всех? Что-то может быть логичным, но делать это не обязательно?..

Таари, заметив взгляды своего гарема, вздохнула. Пояснила:

— Я люблю мясо. И отказывать от него не намерена, хотя это и поможет нашей экономике.

— К тому же не всем можно отказываться от мяса, — добавила Риико. Обвела растерянным взглядом замерших рабов. — Вы чего?..

— Они кайны, — фыркнула Таари. — Им нужна одна истина на всех. Жуйте давайте, эти хрюшки и барашки уже съели всю положенную им картошку. Не зря же Нииша их готовила!

Акайо покорно взялся за вилку вместе с остальными, только Юки с несчастным лицом замер над тарелкой. Сидевший рядом с ним Тетсуи тихо спросил что-то, тот просиял, переложил свою порцию мяса на тарелку друга и нагреб салата. Риико ободряюще улыбнулась, Юки покраснел до корней волос.

Кажется, одного верного последователя она все-таки обрела.

Разговор перешел на устройства, которые привезла Риико, затем на погоду.

— Может, все-таки возьмешь машину на внутреннем сгорании? — беспокойно спросила Риико, когда они с Таари, придвинувшись друг к другу так, что едва не соприкасались головами, взялись изучать прогноз на планшете. — Если правда опустится до минус пяти, электромотор может и не потянуть.

— И задержусь еще на месяц, заполняя бумажки. Ты как будто наших экологов не знаешь!

— Но у тебя же правда важная экспедиция, — кипятилась Риико. — Если все получится, то весь отдел связи…

— Не настолько, чтобы рисковать, — оборвала ее Таари. Сделала предостерегающий жест. — Не говори ничего. Я этого в выводах не писала.

— Очевидно же, — начала было Риико, но осеклась. Раздраженно пожала плечами, — Ладно, хочешь делать вид, что ничего такого не говорила — делай. Хотя как по мне, это глупо! Если бы ты открыто заявила, что собираешься доказать, тебе бы не только машину, но и сопровождение выделили, всю охрану из лабораторий сдернули бы!

— Вот именно, — спокойно подтвердила Таари. — И вместо экспедиции получилось бы военное вторжение. Нет уж, достаточно Высадки, и так эти герои кайны с тех пор о нас самоубиваются постоянно. Мы даже в таких условиях спасаем от силы две трети, а внутри страны, без станций реанимации… Это будет геноцид.

Риико расстроенно покачала головой, Акайо сидел, разламывая свой кусок пирога на крошки. Чувствовал взгляды, но не поднимал глаз. Он давно понял, что Ясная Империя обязана существованием не своим силам, а милосердию соседей, но для многих это могло стать серьезным ударом.

Например, для Джиро.

Вскинул голову одновременно с тем, как тот вскочил. Поймал взгляд, увидел, как Джиро подавился словами. Вместо гневного монолога выдавил одно слово:

— Извините.

Риико и Нииша наперебой кинулись извиняться сами, гостья особенно сокрушалась, что не подумала и не хотела задеть ничьих чувств. Джиро отрывисто мотнул головой. Видно было, какой шторм бушует за окаменевшим лицом, как сложно ему сдерживаться, отвечая на ненавистном языке:

— Нет. Вы говорили правду. Я не должен был…

Запнулся, не в силах подобрать нужное слово. Акайо подсказал тихо:

— Злиться.

— Да. Злиться.

Риико аж задохнулась от такого подхода, принялась объяснять, что испытывать любые эмоции естественно, что он молодец. Нииша просто подошла к так и стоящему истуканом Джиро, обняла, как когда-то обнимала расстроенную провалом Таари. Тот не шевельнулся, Таари махнула рукой:

— Нииша, не надо. Не всем это помогает, — без улыбки взглянула в лицо Джиро. — Если хочешь, возвращайся в свою спальню. Можешь взять с собой чай.

Тот кивнул почти с облегчением, ушел, гордо держа спину. Риико расстроенно прикусила губу, вздохнула:

— Жалко его.

Таари пожала плечами.

— Мы скоро едем в его обожаемый Кайн. Я бы больше переживала, не захочет ли он сбежать, едва мы пересечем границу. Ошейники мне придется снять со всех, покрой кайнской одежды спрятать их не позволяет.

Рабы на миг опешили. Встал красный до остриженной макушки Иола. Медленно выдохнул, прежде чем заговорить:

— Джиро не сделает ничего, что могло бы навредить экспедиции. Наша честь не позволяет подобного предательства. Если вы не доверяете нам, то можете оставить здесь. Достаточно и одного провожатого.

Таари покачала головой, будто даже слегка виновато.

— Нет. Извините, я просто устала. Не хотела вас оскорбить. Просто Джиро до сих пор не понимает совсем элементарных вещей!

— Я тоже, — тихо признался Тетсуи. Съежился под направленными на него взглядами, но продолжил: — Я тоже не знал, что мы такие слабые. Что вы нас не захватываете только потому что жалеете. Я просто не вскакиваю и не кричу. И не потому что я умный, а потому что стесняюсь.

По мере речи он все ниже опускал голову, пока не уперся подбородком в грудь. Юки сжал его руку слева, Тэкэра справа. Тоже посмотрела на Таари, улыбнулась:

— Мне тут легче всех, я возвращения боюсь, а не радуюсь. Но знаешь, все равно обидно. Кайн — наша страна. С миллионом проблем, но все равно. Там живут наши друзья и родичи, мы не хотим отмахиваться от них только потому что несколько месяцев жили здесь. Для нас «кайны» — не безликое слово. Кайны — это мы.

Таари коротко склонила голову. Признала:

— Хорошая речь. Я вас поняла. Но в любом случае факты остаются фактами, и мы едем в экспедицию тихо, рискуя застрять посреди шоссе в выключившейся машине. Потому что ваши сородичи считают нас, эндаалорцев, врагами. А у нас просто не было особого выбора куда падать. Могли бы, поселились на другом конце планеты. Но плодородной земли тут кот наплакал, мы и так обходимся только самой необходимой малостью. Некуда нам с вашей территории деваться.

Теперь склонили головы ее рабы, признавая правоту хозяйки.

— Ну у вас и разговоры, — вздохнула ошарашенная Риико. — Давайте я передатчики из машины выгружу и поеду. Мне завтра утром хоть и не в экспедицию, но на работу. Хотелось бы выспаться.

Тягостный для всех ужин закончился, рабы молча разбрелись по дому, кто сразу спать, кто сидеть в общей комнате, разговаривать или читать напоследок. Акайо достал из витрины чайную доску, помедлил. Вынес все-таки на привычное место в саду, по пути захватив с одного из кресел плед. Заварил чай, ежась от пронизывающего ветра.

Он полагал, что должен злиться, как Джиро. Не на Таари, это было невозможно, но хотя бы на Эндаалор в целом. Или на Империю. Вместо этого на душе было спокойно. На губы норовила заползти совершенно неуместная улыбка — они друг друга поняли, а это главное. Каковы бы ни были факты, их можно было изменить. Менять мнения намного сложнее.

«На что ты надеешься?» — раздраженно спросил он сам себя. И ответил — если Джиро способен не взорваться в ответ на неприятную правду, если Тетсуи ради того, что считает правильным, способен перебороть страх, а Таари готова признать, что судит слишком резко, все не так уж безнадежно.

Рука замерла, кипяток расплескался по доскам, взвился паром в холодный воздух. «Что не безнадежно? — спрашивал Акайо, зажмурившись. — Что ты, погибший генерал, можешь изменить?»

— Там посмотрим.

Он вздрогнул, завершил прерванное движение, наполнив чайник. Таари, похоже, даже не заметила заминки. Подошла, села напротив, кутаясь в такой же, как у него, плед. Сказала недовольно:

— В такую погоду чай надо заваривать в гостиной.

Он молча подхватил доску, локтем распахнул дверь, пропуская хозяйку. Уже расставив посуду на упоительно теплом полу, тихо возразил:

— Ты не стала бы меня здесь искать.

Она засмеялась.

— Логично, — взяла протянутую чашку, покатала в ладонях, грея руки. Встряхнула головой, рассыпав по плечам медные в мягком свете ламп волосы, повторила: — Там посмотрим, кто прав и что из всего этого выйдет. Кто не рискует, тот не защищает докторские.

— Я не предам тебя. — Опустил глаза, сам не зная, почему решил сказать именно это. Почувствовал, как скользнула по волосам ее рука.

— Догадливый мальчик, — протянула Таари тем глубоким голосом, от которого все внутри обмирало и таяло, как воск. Обхватила его затылок, потянула. — Иди ко мне.

Он подался вперед, неловко оперся на руки по сторонам от ее коленей. Следуя за ладонью, коснулся лбом ее груди, опасно зависнув над чайной доской. Она прикусила его ухо:

— Люблю, когда ты боишься. Жаль, что пока только за свои чашки.

Он вспыхнул, как небо на закате, дернулся было вверх, надеясь перебраться через чайную посуду, но Таари удержала. Заставила упасть на бок. Под ребра уперся край доски, звякнула слетевшая на пол чашка.

— Видишь? Все в порядке, — Таари многообещающе улыбалась над ним. На ее раскрытой ладони лежал неведомо когда выхваченный из-под него чайный дракон. — Доверять нужно всегда, а не только во время сессий.

Акайо улыбнулся в ответ. Он понимал — на самом деле она говорит «спасибо, я поняла, что…». Просто она его верхняя. Она вообще верхняя, словно бы для всего мира, всегда. Так гораздо проще. Поэтому и говорит — так, зная, что он ее поймет.

Туфли прокатились по полу, бледная сухая пятка толкнула его в грудь, заставляя перевернуться. Он не заметил, когда и куда Таари убрала чашки, но судя по тому, что тонкий фарфор не захрустел жалобно под спиной, она успела это сделать. Блеснули зеленые глаза, скользнула вдруг по губам смущенная улыбка:

— В дороге мы не сможем это делать. Значит, надо сейчас.

Он кивнул. Ему тоже было нужно. О том, сколько продлится путь и, следовательно, перерыв в сессиях, думать не хотелось.

***

Он вернулся в гарем такой поздней ночью, что ее следовало бы назвать утром. Однако стоило лечь, как в дверь постучали. Акайо со вздохом поднялся, надеясь, что вопрос несерьезный и не отвлечет надолго. Глупо. Если ради этого кто-то стерег его половину ночи, то вряд ли хотел спросить, стоит ли брать запасной обрезок ткани на случай, если прохудится одежда.

Вид стоящего на пороге Джиро развеял остатки надежды верней, чем порыв ветра разгоняет речной туман.

— Я сделал то, что не прощают. А ты так и не отомстил мне.

Акайо подавил недоуменное: «О чем ты?» Посмотрел внимательней. Джиро стоял, обхватив себя за плечи, глядя в сторону. Его внезапная вина была настолько не к месту, что Акайо только пожал плечами.

— За меня отомстила Таари. Сразу.

— Она только распяла меня и отдала тебе, — упрямо мотнул головой Джиро. — А ты не стал ничего делать. Нииша отдавала приказы, от которых было больно, и, наверное, я мог бы возненавидеть ее за это. Но ты успел раньше — просто потребовал перестать. Защитил меня. Взял под опеку. После того, что я сделал!

— Да. Потому что Ниише ты ничего не сделал, и она не имела права мстить тебе. Тем более так, отдавая ненужные приказы.

— Но…

— Ты считал, что я вас предал, — прервал его возражения Акайо. — Для тебя естественно было попытаться отплатить мне болью за свое унижение. Я не держу зла, и хватит об этом. Иди спать. Утро уже скоро.

Джиро кивнул, так и не подняв взгляда. Развернулся по-военному, разве что не строевым шагом промаршировал к себе в комнату.

Акайо вытянулся на кровати. Полежал миг, пытаясь выкинуть из головы внезапные душевные терзания Джиро. Раздраженно сел.

Проще всего было бы пойти в комнату для сессий, давно уже не запиравшуюся, через нее проникнуть в спальню Джиро. Вытащить его из постели, связать. Сделать что-нибудь из того богатого арсенала практик, которые Акайо знал как нижний.

Но это было намного более личным, откровенным действием, чем он хотел допускать в отношении Джиро. Поэтому вместо того, чтобы считать, какая по счету дверь ему нужна, Акайо, ругая себя последним болваном, пошел к Таари. Слишком очевидно было, что даже если Джиро сможет не говорить о своей вине, не думать о ней для него невозможно.

— Поздравляю, — фыркнула сонная Таари, выслушав его. — Можешь почувствовать себя человеком, у которого внезапно завелся нижний.

Акайо посмотрел удивленно. Да, он пришел не вовремя, да, он помешал ей спать. Он бы понял, если бы она просто его прогнала, но это был целенаправленный болезненный укол. К счастью, очевидно неправдивый.

Таари, прикрыв ладонью широкий зевок, извинилась:

— Не обращай внимания, я просто тебя ревную. Джиро правда проще всего наказать. Дать ему то, что он хочет.

— Но он не мой нижний. Нам обоим это не нужно.

— Тебе не нужно, — уточнила Таари, жмурясь на сияющую в небе луну. — А за него не решай. Лучше научись держать в руках плеть. Когда вернемся, станешь свободным человеком, и всем будет проще, если ты при необходимости сможешь дать своим рабам то, что им потребуется.

— Нет, — покачал головой Акайо. — Это неправильно. Ты ведь так не делаешь.

— Тогда ничем не могу помочь, — раздраженно пожала плечами Таари. — Ты же сказал, что не винишь его? Ну и все. Можешь еще добавить, что именно благодаря этой глупой мести ты стал моим нижним. А в остальном его тараканы — его проблемы.

Акайо собирался уточнить значение слова «тараканы» — определенно имелись в виду не насекомые — но Таари объяснила, не дожидаясь вопроса:

— Тараканы — в смысле, заблуждения. Психологические проблемы. Дыра, главное, ты меня понял! А теперь дай мне поспать. Мне завтра весь день машину вести.