Разговор с Горенштейном

Юрий Векслер. Разговор с Горенштейном

Фридрих Горенштейн прожил последние двадцать лет в Берлине, где мне посчастливилось с ним познакомиться. С группой актеров мы устроили в 1998 году публичное чтение пьесы Горенштейна «Бердичев», на которое и пригласили автора.

Писатель не очень любил интервью. Лишь один раз за годы знакомства (в 1999 году) мне удалось его разговорить, и высказывал тогда Горенштейн мысли, для него, как я теперь понимаю, важные. Говорил, как обычно, не гладко, но формулировал ясно. Поводом для разговора служил скандал вокруг пьесы Фассбиндера «Мусор, город и смерть», обвиненной в антисемитизме прежде всего за образ не имеющего в пьесе ни имени, ни фамилии персонажа, названного «Богатый еврей». В этом герое пьесы многие «узнавали» тогдашнего главу евреев Германии. В результате протестов руководства еврейской общины Берлина театр им. Горького вынужден был отказаться от постановки. Но в чем протестующие углядели антисемитизм? В изображении не слишком привлекательного еврея?

Горенштейн к моменту нашей беседы пьесу Фассбиндера еще не прочел, поэтому разговор шел о проблеме давней и общей: можно ли и нужно ли изображать в искусстве «нехороших» евреев, или надо это запрещать и делать вид, что в жизни не существует никаких других евреев, кроме прекрасных Иосифов и мудрых Соломонов.

Тема эта для писателя не была случайной. Еще за три года до нашего разговора он писал: «Мне кажется, когда Теодор Герцль задумывал восстановить еврейское государство, то одной из важных задач при этом было преодоление гетто как нормы общественно-государственного существования, т. е. преодоление гетто-комплекса. Что же означает гетто-комплекс? Это страх перед внешней средой, внешним окружением и компенсация его за счет властолюбивого господства над обитателями гетто. Я знал и знаю евреев, которые к другим евреям продолжают относиться, как к обитателям общего гетто. То пренебрежение, а подчас и гнусности, которые позволяет такой еврей по отношению к другому еврею, он никогда не позволил бы по отношению к русскому, украинцу, татарину, узбеку, потому что это внешняя среда, а внешней среды надо бояться. Таков их еврейский социал-интернационализм. И антисемиты еще говорят о едином еврейском кагале, а евреии-деалисты — о еврейской солидарности. Нет более психологически разъединенного народа, чем евреи, и создание еврейского государства как раз должно было служить психологическому объединению».[1]