Разговор с молодым другом

Глава 1. Обыкновенный парень

(Дом в Климентовском переулке. Родной завод. Гордость рабочего человека. Рождение мечты.)

Когда я думаю о начале своей спортивной биографии, то всегда вспоминаю далекое детство, веселых мальчишек, моих сверстников, и наш двор.

Помню огромный восьмиэтажный дом, занимавший добрую часть Климентовского переулка. Примыкавшие к нему другие дома образовывали большой закрытый двор. Он служил нам местом постоянных встреч, дружеских бесед, веселых забав.

Но больше всего мы любили наш двор за его простор: здесь можно было даже играть в футбол. Немногие московские дворы в ту пору годились для этой цели. Мы часто устраивали состязания, на которых двор выступал против двора, улица — против улицы. Не берусь судить о технической подготовке игроков, но одно помню хорошо: по воротам били точно. Да иначе и нельзя было: стоило хоть немного промахнуться, и мяч летел в чье-нибудь окно. Раздавался оглушительный треск, мы все, словно осколки разбитого стекла, рассыпались в разные стороны. Как правило, в таких случаях мяч спасти не удавалось, но если даже он и попадал в наши руки, о возобновлении игры в течение ближайшей недели нечего было и думать. Вот почему мы всегда старались быть точными. Врагом номер один для нас, мальчишек-футболистов, был дворник дядя Ваня. Он грозил нам уничтожить мячи, сообщить в милицию и пожаловаться родителям. Но и без дядиваниных жалоб родители были его верными помощниками и запрещали нам «даже думать о футболе». Когда мне исполнилось двенадцать лет, я был допущен в «первую сборную» нашего двора. Помню, начал игру неплохо, но во время одной из атак столкнулся с защитником соперников, здоровенным парнем, и плашмя растянулся на асфальте. Наш капитан поднял меня за руку, дал пинка (таким простейшим способом он выразил свое неудовольствие тем, что я из выгодного положения не забил гол) и презрительно бросил:

— Не вышел силенкой — не лезь…

Так впервые в жизни я узнал, что сила в человеке далеко не последнее качество.

Летом 1940 года я отдыхал в одном из подмосковных пионерских лагерей. Физкультурным руководителем у нас был веселый, жизнерадостный паренек, студент одного из московских вузов. Каждое утро, какая бы ни выдалась погода, он в спортивном костюме выходил на зарядку, бегал и прыгал, а потом с невероятной легкостью проделывал упражнения с двухпудовой гирей. В его руках она казалась перышком: то легко взлетала к небу, то опускалась почти к самой земле. Наблюдая за ним, мы, мальчишки, часто спорили: сумеем ли мы так справиться с гирей? Словно угадав наши мысли, однажды физрук, закончив зарядку, обратился к нам:

— Ну, кто хочет испробовать силенку?

Желающих оказалось хоть отбавляй. Так получилось, что первым пришлось подойти к гире мне. Вокруг воцарилась тишина. Я чувствовал на себе пристальные взгляды товарищей и очень волновался. Быстро подошел к гире, схватился за холодную ручку, потянул ее на себя. Гиря не поддавалась. За спиной послышался легкий смешок. Я почувствовал, что краска заливает лицо. Еще не веря в поражение, я схватился за ручку двумя руками, потянул что есть силы и, не удержавшись, сел на землю. Грянул дружный смех. Чтобы как-нибудь оправдать себя, я зло выкрикнул:

— Чего хохочете, сами попробуйте! — И, вытирая ладонью пот, уже тише проговорил: — Что ж, не родился, видно, богатырем.

— Ничего, Алексей, — сказал мне тогда наш физрук. — Это дело поправимое. Нужно только как следует заняться своей закалкой…

— А как?

— Как, спрашиваешь? Вот вернемся через несколько дней в город, приходи ко мне в институт, все объясню.

Он записал на кусочке бумаги свой адрес и протянул мне. Я старательно спрятал записку в задний карман своих парусиновых штанишек. Но, вернувшись в Москву, обнаружил, что бумажка с адресом потеряна. Две недели приставал я к отцу с просьбой помочь мне разыскать физрука, но он только разводил руками:

— Эх, Лешка, легче в стоге сена булавку отыскать, чем в Москве человека без фамилии.

Было очень обидно. Но втайне я надеялся, что обязательно встречу нашего физрука следующим летом. Поэтому еще в январе начал приставать к отцу с просьбой записать меня в пионерский лагерь. В один из весенних дней он пришел с завода веселый и громко объявил:

— Ну, Леха, просьба твоя уважена. С первого июля в дорогу.

Но поездке этой не суждено было сбыться. 22 июня началась война. Вскоре мы с матерью уехали к родственникам в деревню. Стояла страдная пора. Рабочих рук не хватало. Было стыдно в такое время сидеть без дела.

Захотелось и в свои тринадцать лет как-то участвовать в общем труде. Мать не препятствовала.

— Иди, дорогой, иди, — говорила она, — все мы теперь должны помогать друг другу.

В правлении колхоза ничуть не удивились моему приходу и зачислили в бригаду. На следующее утро меня вместе с другими мальчишками назначили копнить сено. Без привычки было тяжело. Но я никому не сознавался в этом и продолжал ходить на работу.

Как-то после очень сильного дождя я с группой мальчишек, шлепая по лужам, шел к амбару. Деревенскую улицу размыло.

— Ребята, — раздался вдруг неподалеку голос, — пособите.

Это звал на помощь дед Харитоныч. Его телега завязла в грязи. Дружно, всей гурьбой налегли мы на телегу, но она ни с места.

— Дети, одно слово, дети, — причитал дед Харитоныч, качая головой.

Телегу помог вытащить проезжавший мимо тракторист. Этот случай надолго запал в память. Если два года назад, на футбольной площадке, я увидел, что сильный побеждает в играх, то здесь, в колхозе, узнал нечто более важное: сила нужна человеку в его повседневной жизни, в труде. Недолго продолжалась наша деревенская жизнь: мать решила возвратиться домой, поступить на военный завод — помогать фронту. Отец не стал перечить и прислал необходимые документы.

В октябре мы снова были в Москве. Суровым, настороженным выглядел в те дни родной город. На окраинных улицах мы увидели баррикады, сложенные из мешков с песком, противотанковые заграждения. На площадях — зенитные батареи. По улицам, без песен и оркестров, торопливо проходили батальоны. Они направлялись к заставам — туда, откуда, как раскаты дальнего грома, доносились орудийные залпы.

— Ужель не остановят фашистов? — с тревогой спрашивала мать.

— Ты что, мать? — в сердцах отвечал отец. — Верно, близко подошел враг, не скрою, да только столицы ему не видать. Поняла — не видать. Не сломит он русскую силу.

Наступил 1942 год. Мне исполнилось уже четырнадцать лет. Я продолжал ходить в школу, учился старательно. Но в то грозное время хотелось скорее начать трудиться, хоть чем-нибудь помогать фронту.

— Пап, а пап, возьми меня к себе на завод, — упрашивал я по утрам отца.

— Знай учись, мал еще, — раздавалось в ответ. Но однажды, вернувшись поздно вечером, отец долго сидел задумавшись.

— Что с тобой, Сидор Аверьянович? — обеспокоено спросила его мать.

— Понимаешь, ушел от меня сегодня подручный. На фронт отправился. Хороший такой парень был, смекалистый. А нового не скоро найдешь, ой, не скоро.

— Что же делать-то будешь?

— Что делать, говоришь? А вот что: возьму-ка я в подручные Леху. — И, словно это было уже давно обдумано и решено, сказал, обращаясь ко мне:

— Завтра пойдем. Собирайся.

Было морозное мартовское утро, когда в специально подогнанной матерью на мой рост отцовской спецовке я шагал на завод. У проходной нас остановил вахтер. Лукаво подмигнув отцу, он обратился ко мне с вопросом:

— Ты куда это, хлопец, собрался?

— На работу хочу. Фронту помогать нужно…

— Фронту, ишь ты!.. А выдюжишь? Ведь это не хлеб с маслом есть, тут силенка нужна…

— Ничего, справлюсь.

— Ну что ж, тогда шагай. Люди теперь очень нужны.

Несколько месяцев я проработал подручным у отца, в столярном цехе. Отец мой любил свою профессию и очень гордился ею. Но в то время особого искусства ни от него, ни от меня не требовалось: мы ремонтировали ящики для снарядов, которые изготовлял наш завод.

Рядом со столярным цехом работали модельщики. Как-то, выполнив очередное задание, я зашел в соседний цех и впервые увидел работу модельщиков. Она сразу захватила меня. Это была, как говорится, любовь с первого взгляда. Покорила профессия людей, рождающих рисунок будущей детали, воплощающих в жизнь смелые замыслы инженеров и конструкторов. «Вот бы пойти по этой линии», — подумал я.

И мечта сбылась, как в чудесной сказке. Через несколько дней на нашей улице появилось объявление, что Московскому насосному заводу имени М. И. Калинина требуются ученики-модельщики. Решение созрело моментально, и вскоре я перешел на новый завод — на завод, с которым связаны воспоминания о лучшей поре моей жизни.

Принял нас, меня и моего друга, Валентина Рогожина, мастер цеха, старый коммунист Иван Васильевич Сухачев.

— С учебой, мальчишки, придется немного повременить. Сейчас у нас дело не очень хитрое, но важное: делаем ящики для мин.

— Выходит, поменяли шило на мыло, — фыркнул Васька, когда мы остались одни.

— Ничего, всему свой черед.

Действительно, ждать пришлось недолго. Иван Васильевич, несмотря на большую загруженность, следил за нами, давал несложные задания. Да чего там задания, каждую свободную минуту я старался посмотреть, как выполняют мастера свою работу. Заметив это, Иван Васильевич спросил:

— Что, брат, не терпится настоящим мастером стать?

— Хочется, — согласился я.

— Ну что ж, будем учиться потихоньку.

И настал день, когда мне дали самостоятельное задание — изготовить модель насоса. Как сейчас помню, это должен был быть торфяной насос диаметром в полтора метра. Я очень волновался. Но Иван Васильевич проверил готовую работу и сказал:

— Поздравляю, — Алексей! Специалист из тебя выйдет.

Не скрою, слышать эти слова мне было приятно. Вскоре меня перевели из учеников в модельщики.

Однажды нашей бригаде дали срочное задание для фронта. Кончилась смена, отстояли другую, а макет сложной детали орудия все еще не был готов.

Слипались глаза. Усталость валила людей с ног.

— Что будем делать? — спросил Иван Васильевич. — Может, соснем хоть часок?

— Какой там сон, — ответили ему дружно. — Раз нужно для фронта — сделаем.

И пока не сделали, никто не ушел со своего места. А когда кому-нибудь было особенно трудно, ему говорили:

— Держись, не урони рабочую честь…

Рабочая честь! Здесь учили ценить и беречь ее. Однажды бригада мастера Павла Кочина, выполняя важный заказ, допустила брак. Контролеры, обнаружив брак, возвратили деталь в цех. Наступил час обеденного перерыва. Но никто не уходил. Рабочие цеха плотным кольцом окружили бригаду Кочина. Я впервые был на таком собрании. Не было здесь ни президиума, ни председателя. Никто не предоставлял слова, люди сами выходили в центр круга и произносили свою речь, короткую и убедительную. — Понятное дело, — сказал старый мастер Иван Васильевич, — холод, поспешили, решили скорей сбыть заказ с рук. Ну, положим, просмотрели бы контролеры, выпустили это дрянцо за ворота. Получил деталь заказчик, а она не годится. Там не знают, что Пашка Кочин ее загубил. Знают лишь, что сделано это на заводе имени Калинина. И пойдет о нашем заводе дурная слава. Разве не понимаете вы этого, ироды? — закончил он и помахал в сторону виновников кулаком…

Иногда среди начинающих спортсменов мне приходилось встречать таких, которые, добившись сколько-нибудь заметного результата, спешат уйти со своих предприятий, найти более легкую работу.

— Почему? — спрашиваю я их.

— На заводе будешь вкалывать — многого в спорте не добьешься, — отвечали они.

Это неправда. Работая до поступления в институт на заводе, я выполнил норму мастера спорта и стал одним из сильнейших атлетов в стране. Мешал ли мне завод? Нисколько. Наоборот, он дал мне путевку в жизнь. Да только ли мне? Сколько молодых парней, пришедших на завод настоящими несмышленышами, выращены заводским коллективом и стали крупными организаторами производства, замечательными специалистами. Я часто встречаюсь с моим сверстником Леонидом Давлюдовым. В четырнадцать лет мы с ним начали трудовую жизнь на заводе подсобными рабочими. Без отрыва от производства Леонид окончил техникум, затем институт, стал инженером. Мальчишкой помню я товарища по играм Виктора Чечнева. Сейчас он парторг цеха, руководитель большого коллектива. Так же как и многие мои сверстники, в юности я стремился к романтике, к героизму и нашел все это в своем модельном цехе. Я внимательно присматривался к опытным, старым мастерам, учился у них и в то же время хотел внести в дело что-то свое, новое. В обеденный перерыв, отказывая себе в прогулках и отдыхе, мы с товарищами направлялись в литейный цех, где на практике постигали «тайны» производства, смотрели, как сделанные по нашим моделям формы заполняют металл. Бывали мы и в механическом, и в сборочном цехах, смотрели, как обрабатываются отлитые детали, какой точности работа, советовались с токарями и слесарями. Потом мы подолгу простаивали на испытательном стенде, где уже готовый насос проходил испытания. Мы стояли, и на душе у нас было светло и радостно от сознания, что именно мы, модельщики, дали путевку в жизнь этой нужной людям машине.

На Московском насосном заводе имени М. И, Калинина родилась и моя большая мечта, которой потом, много лет спустя, суждено было осуществиться. Близился конец войны. Теперь в воскресные дни мы снова играли в футбол, зимой ходили на лыжах, отстаивая спортивную честь своих цехов.

На заводе тогда рабочие чаще всего обедали тут же, в цехе, разложив свой скромный паек на холодных рамах станков. Потом старшие товарищи выходили во двор покурить, погреться на солнышке, подышать свежим воздухом. А мы, молодежь, чтобы как-нибудь размяться, затевали соревнования по поднятию тяжестей. Благо в цехе нашлось что поднимать — это был суппорт от токарного станка весом килограммов десять. Помню, что первый раз я выжал его правой рукой раз пять, левой не смог ни разу. У остальных ребят результаты были гораздо лучше. Меня тогда очень задело, что я отстаю от них. И вот в те дни родилась у меня мечта: стать самым сильным среди всех рабочих завода. Однажды высказал ее своему большому другу Виктору Лощилову.

— Что ж, это от тебя зависит. Давай рвись к мечте своей, — ответил он.

Легко сказать — рвись… А как это сделать?

— Ты что, с луны свалился? Зайди в любое спортивное общество и запишись в секцию тяжелой атлетики. Верный путь.

Насчет того, верный ли это путь я, признаться, очень сомневался, но все-таки решил его испробовать.