Разговор за рюмкой чая. А поезд наш всё дальше мчится

Притормози у счастья

Три дня как в небесной канцелярии происходило нечто несуразное. Верхушка лета – сезон зноя и редких грозовых дождей, а на город, где жила семья Ворониных, налетели вдруг шквалистые дожди.

Температура опустилась до восьми градусов. Непрерывный дождь по капельке высасывал из душ и тел, оглушённых несвоевременной погодной мутацией последние возможности приспособиться.

То тут, то там стихия обрывала линии электропередач, рушила мачты, удерживающие провода, не выдерживали нагрузки трансформаторные подстанции.

Фёдор работал в аварийной бригаде. Трудились на пределе возможностей, поскольку современная жизнь без электричества немыслима в принципе: отключи подачу энергии и жизнь замрёт.

Прошедший день был на редкость неудачным. Бригада ремонтников металась с одного вызова на другой, некогда было перекурить, съесть бутерброды. Два раза попадали в разлив, едва не утонули вместе с аварийной машиной.

Витька Угольников получил серьёзный ожог, замкнув собой цепь неожиданно свалившейся шиной на линии, которую диспетчер по какой-то причине не отключил, хотя по рации сообщили, что участок обесточен.

Мало того, что целый день крутились под проливным дождём, устали, промокли до нитки, так ещё заставили писать объяснительные записки, потом допрашивали с пристрастием.

Фёдор долго стоял под горячим душем, согреться и расслабиться не получалось. Было впечатление, что под пресс положили пакет со льдом. От голода, напомнившего вдруг о себе, неприятно урчало в желудке.

Только когда приятно зарокотал двигатель старенького Опеля, а печка выдала первые порции тёплого воздуха, удалось немного отключиться от перегрузки, от готовности к экстремальной жизнедеятельности.

От растекавшегося по расслабленным мышцам тепла Фёдор отяжелел, едва не задремал, почти отключился.

Дома ждали.

Хотя, последние несколько месяцев он не был в этом уверен. Как-то неуютно стало.

Ангелина, которую раньше он нежно называл Геля, всё чаще воспринималась как Ангина.

Кто она ему?

Вначале Фёдор воспринимал лишь романтические эпитеты: любимая, милая, моя, изредка обращаясь к жене сладенькая или малышка. Какая она была ласковая и нежная, какая тонкая и звонкая.

Была, да-а-а. Именно была.

Ведь часа не могли прожить друг без друга: тело начинало гудеть и вибрировать, как двигатель автомобиля, когда через карбюратор подаётся в камеру сгорания обеднённая топливная смесь.

Хорошее настроение и радость наполняли Фёдора лишь в присутствии любимой, особенно в те моменты, когда прикасался к ней или смотрел глаза в глаза.

Теперь он не может ответить себе на систематически загружаемый в мозг вопрос: почему он вообще на Ангелине женился, разве на то была причина? Неужели мы женимся потому, что так принято?

Конфликты и дипломатические споры начались через неделю после свадьбы, но сила влечения и страсти запросто стирала любую обиду.

Чтобы почувствовать себя счастливым достаточно было поцелуев и объятий, глобальные же противоречия легко преодолевались в постели, поглощаемые острыми ощущениями, сладчайшими эмоциями и пикантными упражнениями.

Любовь, не любовь – что-то магнетическое долгое время объединяло Фёдора с женой, он мучительно нуждался в близости.

Почему теперь Ангелина перестала возбуждать? Ведь она по-прежнему красива, но желания дотронуться до спелой груди, обнять, поцеловать за ушком или в шею, с вожделением залезть рукой под юбку или головой под кофточку, вдохнуть до головокружения аромат женского тела, чувствуя, как волнуется пульс в каждой клеточке тела, как кровь устремляется вниз живота – ничего этого давно нет.

Ангелина есть, Фёдор тоже, а желания слиться в любовном экстазе исчезло. Иногда очень не хочется возвращаться домой. На работе или с друзьями куда интереснее.

Сложно понять, почему испарились чувства. Хотя, чего от себя-то таиться? Всему виной тёща, возложившая на себя по собственной воле роль дрессировщика, с садистским удовольствием формирующего характер дочери, наставляя её, как правильно надевать на супруга ошейник, как пользоваться естественными различиями и физиологическими преимуществами, чтобы добиться повиновения и исполнения желаний.

Паулина Леонтьевна контролировала все аспекты семейной жизни молодожёнов, влезала в хозяйственную, финансовую, даже интимную сферу, требовала по доходам, расходам и планам.

Фёдор не имел склонности к интригам, таланта и желания отстаивать свою точку зрения, добиваться лидерства. Постепенно тандем жена-тёща сосредоточили в своих руках властные полномочия, с усердием и упоением пользовались ими, невзирая на его мнение.

Сегодня мужчина был настолько утомлён, что не было сил думать о сложностях семейных отношений. Он хотел погрузиться в атмосферу домашнего уюта, поесть домашней стряпни, сесть в удобное кресло с бутылочкой холодного пива, несколько минут посмотреть телевизор и уснуть.

Аварийных заявок, когда закончилась смена, накопилось столько, что ночная бригада никак не смогла бы с ними справиться. Значит, следующий день будет опять изнурительным и суматошным.

Фёдор был бы весьма рад и признателен, если бы сегодня его избавили от общения с тёщенькой, если бы Ангелина встретила с улыбкой, вместо привычной процедуры травмирующего психику выноса мозга.

Тишина и спокойствие – вот в чём он нуждается. Всё прочее потом, не сейчас.

У него от усталости кружилась голова, закрывались, как ни старался, глаза.

– Припёрся! Не прошло и полгода. Совесть у тебя есть, – слишком эмоционально для рядовой ситуации закричала жена, напрягая мимические мышцы и брызгая слюной, – так-то ты относишься к родственникам!

– Ангелина, у меня был очень тяжёлый день. Остановись, не начинай. Отдохну и сам себе качественно вынесу мозг, но сначала борщ… или котлеты, без разницы что. Я не ел со вчерашнего дня, ужасно устал, хочу спать.

– А маму, маму мою с юбилеем поздравить не хочешь, – голосом Паулины Леонтьевны верещала супруга, – она о тебе паразите-бездельнике никогда не забывает. То носки, то футболки дарит. Говорила мне маменька – за кого замуж идёшь, он же и меня и тебя до инфаркта доведёт. Теперь вижу, что права она. Куда мои глазоньки глядели, когда чурбану бесчувственному девственность дарила, когда красоту, честь и молодость безоглядно вручила. Не способен ты Федька ценить женскую заботу и беззаветную преданность.

– Ангина, тьфу ты, Ангелиночка, накорми сначала, напои, спать уложи. Утро вечера мудренее. Не могу я о каждой мелочи помнить, у меня по жизни другие задачи и цели. У меня работа тяжёлая и опасная. Разве сложно было утром мужу тормозок с бутербродами на работу собрать, напомнить о памятной дате?

– А я не работаю, я спать не хочу! Столовка для того существует. И книжка записная. Ты ещё мой день рождения забудь – живо у меня с жилплощади вылетишь.

– Это и моя квартира тоже.

– А хо-хо ни хо-хо, мо-я! Ага, уже! Утрись, болезный. Недвижимость на меня приватизирована, мама была права, хорошо, что подсказала вовремя. Ты тут на птичьих правах, муженёк.

Ангелина вываливала на гудящую как колокол голову Фёдора проклятия и брань, припоминая какие-то давно минувшие события, ставила в вину непонятно чего, грубо, обидно обсуждала его родителей и родственников, у которых абсолютно не было позитивных качеств, зато каждого из них можно было с её слов упекать за решётку.

Фёдор усилием воли отключил слух, двигался по квартире как сомнамбула, не понимая, что делает, вымыл руки, прошёл на кухню.

Ужина не было. Холодильник тоже зиял девственной пустотой.

– Жрать захотел? А маму поздравил? Нет, не поздравил. Отныне у нас самообслуживание.

– Дай денег, я в магазин схожу.

– С деньгами каждый дурак продуктов накупит. Я маме на подарок всё истратила.

– Так получка через неделю только. На что жить будем?

– Кто у нас мужик – ты или я? Думай. Займи. Я у мамы могу ужинать.

– Понятно… Нет. Ничего не понятно. Кто дал тебе право потратить весь бюджет непонятно на что?

– Ах, вон ты как запел! Тёще на подарок денег пожалел! Она… она для тебя…

– Для себя она, для себя. И ты только для себя. Всё до копейки выгребаете, а на столе пусто, как в склепе. Когда ты успела превратиться в тень маменьки? Ты же поначалу внимательная и чуткая была, лаской и нежностью покоряла, бескорыстием и радушием обаяла. Смотрю на тебя, а вижу Паулину Леонтьевну, только ещё наглее и циничнее.

– Не устраиваю – проваливай. Свято место пусто не бывает. Желающих разделить со мной постель пруд пруди. Как же права была маменька, как права! Мужского в тебе – только штаны.

Фёдор выбежал из квартиры, громко хлопнув дверью, забыв в сердцах одеть плащ или куртку. Улицу по-прежнему поливал холодный дождь, до костей пробирали порывы ветра.

Вот тебе и лето… вот такая, брат, семейная жизнь!

Мужчина залез в машину, минуту послушал мерный гул мотора. Голова была пустая и мутная, зато закипала кровь.

Фёдор бездумно выжал сцепление, включил скорость и понёсся. Ему было без разницы – куда и зачем. Автомобиль уверенно набирал скорость, покорно слушался руля.

Мысли отсутствовали, их заменили эмоции, подстёгиваемые наркотическим действием избыточного адреналина. Мужчина жал на газ, чувствуя, как поступками начинает повелевать азарт.

Он никогда не любил лихачей и вдруг сам заразился желанием мчаться, закладывать крутые виражи, вписываться в резкие повороты и лететь, лететь бездумно на пределе возможностей старенького двигателя.

Дорога была сколькая, его занесло, закрутило, но в книге судеб не было указания завершить его жизненный путь. Фёдор слегка помял крыло, порвал одну из покрышек колеса, пока ставил запаску, немного успокоился.

Не вчера Ангелина превратилась в стерву, не одним днём превратила совместную жизнь в ад. Давно нужно было стукнуть кулаком по столу, предъявить права на личное мнение, с которым нельзя не читаться.

Нельзя мириться с матриархатом, нельзя балансировать на канате, подвешенном над пропастью, нельзя соглашаться со всем, что взбредёт в больную голову тёщи. Нельзя, нельзя, нельзя жить по чужому сценарию, наплевав на амбиции, на мечты и планы в угоду людям, которые никого не уважают.

Желание испариться, исчезнуть, чтобы проблема рассосалась сама собой, сменилось на попытку осмыслить тупик, в который умудрился себя загнать под руководством жены и тёщи.

Фёдор перебирал в уме варианты, как можно развернуть семейную лодку против ветра, чтобы не потопить её окончательно. Идей было так много, что выбрать ни одну из них было невозможно. Любая из них имела слепые зоны, проблемные участки и тупики.

Он уже давно ехал по пригороду. Дворники с трудом справлялись с потоком воды, низвергаемым с прохудившихся небес. На обочине стояла женщина без зонта и плаща. Она голосовала мокрая насквозь.

Фёдор посмотрел на неё безучастно, хотя подумал, что можно было бы подобрать, но она такая мокрая, что намочит сиденья. Суши их потом.

Фигура на дороге прыгала, пытаясь привлечь внимание, топала ногами, возможно, кричала и плакала.

Ничто не шелохнулось в его израненной душе. Он даже себя не мог сейчас исцелить, выручить, вытащить из лап обстоятельств.

Фёдор чувствовал, что вплотную приблизился к моменту истины, но не своей – тёщиной. Это она мечтала высосать из его бренного тела живительный сок, чтобы выстроить башню, из окон которой можно взмахом платочка решать его судьбу.

Если раньше можно было что-то изменить, если не поздно было предъявить жене ультиматум, поскольку эмоциональная и чувственная зависимость была взаимной, если способность любить имела место быть, а желание близости играло решающую роль, то теперь “глас вопиющего в пустыне” мог быть услышан и понят лишь небесами, которые тоже пошли вразнос, слезливо испытывая терпение Планеты.

Себя было жалко, очень жалко. Фёдор считал, что не заслужил такого отношения: он не предавал, не изменял, работал с полной отдачей, отдавал зарплату до копейки, относился к жене и тёще с возможной степенью уважения.

Что теперь? Ему цинично показали на дверь, обозначив степень зависимости. У него нет ничего, совсем ничего.

Проехав километров пять Фёдора торкнуло: женщина без зонта, ночью, одна под проливным дождём. Кто она, почему голосует? Если он не поможет, то кто… кто остановит в такую темень?

А вдруг в кустах притаились хулиганы или бандиты, что если цель этой женщины – нажива?

Сердце Фёдора заскрипело от невозможности принять решение.

– Ну и пусть, – подумал он, – пусть меня убьют. Пусть провидение решит за меня. Это будет азартная игра, случайное стечение обстоятельств, русская рулетка.

Он развернулся, нажал на газ и поехал навстречу судьбе.

Женщина сидела на бордюре обочины, обняв себя за плечи. Ей было холодно и страшно, но перспективы вызвать сочувствие не было: мимо проехали десятки машин, никто не обратил на неё внимание.

Фёдор остановился в метре от женщины, направив на неё свет фар. Она клацала зубами, что было слышно на расстоянии, но не повернула головы. Женщина устала, замёрзла и ни на что не надеялась. Она плевать хотела на превратности судьбы, которая отказалась проявлять по отношению к ней характер.

Мужчина подошёл вплотную. Женщину колотила дрожь, похожа она была на кошку, упавшую в стремнину реки, которую течение протащило по порогам и мелям.

Смотреть на несчастную было больно.

Одета она была в вечернее платье, облепившее худенькое тельце. Выглядела страдалица ужасно, если не сказать больше – нелепо. Дорогое платье, красивые украшения, туфельки на высоком каблуке и стекающие по посиневшей коже холодные струи.

– Присаживайтесь, довезу.

– Мне далеко, у меня с собой ни копейки.

– Договоримся.

– Я не собираюсь расплачиваться телом! Ваша машина… я совсем мокрая.

– Принято. Переживу. Я тоже не настроен на интим, мне тоже плохо… Неважно. Показывайте дорогу.

Фёдор мельком посмотрел на тщедушное тельце, на детскую, почти плоскую грудь, на сморщенное от влаги и холода лицо, свисающие сосульками волосы. Определить возраст пассажирки, её облик было невозможно.

Печка была включена на максимум, адрес назначения был на другом конце города. Женщина, судя по фигуре, скорее всего девушка, молчала. Её лихорадило, трясло.

– Если можно – не гоните. Я боюсь быстрой езды, трижды попадала в аварии. Не переживайте, у меня есть деньги, только дома.

– Я знаю ваш адрес, бывал в том районе. Можете подремать. У меня хорошая печка. Меня зовут Фёдор.

– Очень приятно, Зоя.

– Как вы оказались одна среди ночи на пустынном шоссе?

– Можно, я не буду отвечать?

Дальше ехали в полной тишине. Время от времени Фёдор скашивал взгляд. Женщина была похожа на обсыхающего воробышка: перья волос торчали во все стороны, она то и дело проваливалась в сон, не в состоянии полностью открыть глаза.

Видимо холод и дождь отняли у бедняжки всю энергию.

По непонятной причине у Фёдора появились тёплые чувства.

Девушка, теперь было определённо понятно – ей примерно двадцать пять лет, заснула, повалилась на его плечо. От пассажирки пахло молоком и мандаринами. Переключать передачи было неудобно, но беспокоить её не хотелось.

Фёдор остановился на заправке, не глуша двигатель. Ему не хотелось беспокоить пассажирку, попавшую волей судьбы в неприятную ситуацию. Пусть поспит.

Проснулась она минут через двадцать, долго извинялась. Мужчина чувствовал отеческое беспокойство за судьбу незнакомки. Приятно было принять участие в её судьбе.

– Простите, ради бога, меня сморило. Я не хотела вас напрягать. Я знаю эту заправку. Мы совсем рядом, почти по адресу. Скажите, сколько я вам должна?

– Сущие пустяки. Побудьте ещё немного со мной. Впервые за последний год я почувствовал себя нужным.

– Давайте поднимемся ко мне, я угощу вас чаем.

– Нет-нет, мне неловко. Вы такая молодая, а я…

– Чай, только чай.

– Договорились, Зоя. Но я так устал, что способен заснуть даже стоя. У меня был тяжёлый день, скоро опять на смену.

Фёдор остановился у подъезда, где жила незнакомка, вышел, открыл дверь, поскользнулся и грохнулся в лужу.

– Провидение не оставило нам иного выхода. Придётся стирать вашу одежду, потом сушить… я справлюсь, а вы поспите. Ищите удобное место для парковки.

Квартира была однокомнатная, но ухоженная, уютная. Повсюду стояли цветы в горшках, запах подсказывал, что живёт в этом царстве чистоты и комфорта молодая женщина.

Теперь он мог её рассмотреть.

Фёдор был в полном восторге. Удивительно, но его совсем не расстраивала разница в возрасте. Её доверчивость и жизнерадостность бросались в глаза.

– Раздевайтесь, я дам вам махровую простыню, запущу стиральную машинку, и начнём пировать: чай с лимоном, сухари и сгущенное молоко.

– Я бы съел что-нибудь посущественнее. Скоро сутки как я не ел.

– Могу предложить гречневую кашу с молоком и малиновым вареньем, бутерброды с сыром и… или яичницу с беконом.

– Не отказался бы от того и другого.

– Решено. Вы в душ, я готовлю. Наедаемся от пуза, и спать.

Ангелина и Паулина Леонтьевна перезванивали друг другу всю ночь, почём зря чехвостя непокорного зятя.

Он не вернулся. На следующий день тоже.

Через месяц он подал заявление на развод и забрал вещи.

Проклятия жены и тёщи были ужасны.

Дома в однокомнатной квартире его ждала Зоенька. Действительно ждала, минуты считала до его возвращения, сервировала стол настолько изобретательно и изысканно, что сама испытывала наслаждение.

Когда Фёдор ел, она не могла оторвать взгляд, испытывая такие яркие эмоции, что не заметить её крайне возбуждённого состояния было невозможно.

Любимый отодвигал тарелку, вытирал губы и усаживал девочку на колени.

Он знал, чувствовал, чего ждёт его милая кошечка.

Фёдор некогда спас Зою от переохлаждения, а она его от эмоционального смятения и крушения иллюзий.

Кто знает, возможно, судьба преднамеренно выбрала такой извилистый путь.