Разговоры в песочнице, или истории из жизни мам.

Свобода. Равенство. Материнство

— Алеша, я кому сказала, иди сюда! Алеша! Я кому говорю? Тебя машина задавит! Ну, я тебе сейчас дам! — Малинка металась между детьми, но в какой-то момент выбрала старшего, когда он направился к проезжей части. — Девочки, поглядите за Тоней, я за Алешкой побегу! Вот поймаю тебя сейчас, засранца этакого!

Угроза не остановила Лешку; наоборот, он радовался отличной возможности поиграть с мамой в догонялки. Чем больше Малина распалялась, тем громче смеялся ее сын. В итоге беглец был отшлепан и возвращен на площадку. Уже через минуту он радостно устраивал «дождик», подбрасывая лопаткой песок в опасной близости от Тониных глаз. Не успев отдышаться после погони, Малинка снова бросилась в бой:

— Алеша, прекрати! Так нельзя делать! — Она подбросила горсть песка и повторила: — Вот так делать нельзя! Лешка остановился и удивленно наблюдал: мама делает дождик значительно лучше, чем он, но при этом почему-то громко кричит. Странно. Малина посмотрела на недоумевающего сына, поняла, что эффекта явно не будет, бросила лопатку и стала восклицать в пространство:

— Это просто невозможно! Все время делает то, что нельзя! Говорю: «Не кричи!» — кричит! Говорю: «Не бросай!» — бросает! Наказание какое-то, а не ребенок!

— Вообще, сила действия обычно равна силе противодействия, — заметила Юлька.

— Алина, разве ты не знаешь, что подсознание игнорирует частицу «не»? — упрекнула Наташка. Я промолчала, предчувствуя бурные дебаты.

— Откуда я могу это знать, интересно? — возмутилась Малина. — И как ты предлагаешь обходиться без этой самой частицы? — Она распалялась. — Все теперь можно, да? Ну, конечно, давайте будем убегать на дорогу, бить сестру совком по голове, залезать в лужи, кидаться песком — у нас теперь полная свобода! Тетя Наташа все разрешает!

— Не передергивай. Можно запрещать, но формулируя запреты позитивно. — В Наташке чувствовалась преподавательская закалка во втором поколении; она спокойно, но упорно гнула свое.

— Ах, бедные детки, они так страдают от негативных частиц! Скоро уже мама будет в полном позитиве… на том свете! — Малина не успокаивалась.

— Послушай, я тебе принесу хорошую книжку...

— Да когда мне ее читать, книжку твою?

— Тогда скажу своими словами...

— Тоня, не бери с земли бумажки! — Малина уже была на другом конце площадки.

— Ребенку нужно создавать «да–обстановку»… — продолжала Наташка, повысив голос, чтобы быть услышанной.

— Чего? — Малина выгребала из тониных карманов окурки и крышечки от пивных бутылок.

— Да–о–бста–нов–ку! — проскандировала Наташка.

— Какое еще дао? — Тоню вернули в общество, так что можно было больше не кричать.

— Не дао, а «да–обстановку». У тебя, точнее, у твоих детей, «нет–обстановка» — вокруг них сплошное «не, нет, нельзя». Но для маленького ребенка эти слова ничего не означают. Они постигают все исключительно на собственном опыте, познают мир руками. Можно все твои запреты сформулировать без «не» — и они станут гораздо понятнее и эффективнее. Например: «Это горячо», «опасно», «грязно».

— Тоже мне, позитив… — не удержалась от комментария Юлька.

— Позитив, как минимум, в построении фразы, — настаивала Наташка. — Она не отрицает, а утверждает. А лучше всего ребенка переключить, предложить ему что‑нибудь конструктивное, скажи «Давай лучше куличик сделаем» вместо «Нельзя бросаться песком». Так ты прекратишь опасное действие, но ребенку не захочется настаивать на своем и упрямиться. — Кажется, наконец, Наташка высказалась.

— Замечательно. А что твои книжки предлагают, если ребенок размазывает кашу по столу? «Дорогой, давай будем есть ножом и вилкой»? — упрямилась Малина.

— А что в этом такого? — не удержалась я. — Пусть размазывает.

Девчонки развернулись в мою сторону.

— Как это? — только и смогла сказать Малина.

Я собралась описать Нюсины трапезы, но вдруг задумалась над тем, есть ли у нас вообще какие-нибудь запреты. Почему-то не вспомнилось ни одного. Я смутилась: что за анархия? Но свобода выходила и вправду абсолютная.

Ела Нюся сама. После этого, отмывая ее под душем и засовывая испачканную одежду в стирку, я утешала себя: ребенок развивает координацию глаз–рука. Развивать еще было, куда.

Нюся по–прежнему требовала грудь в любое время, без всякой системы. Здесь уж я сама виновата, пошла по пути наименьшего сопротивления. Для меня это был тот случай, когда «проще отдаться, чем объяснить, почему не хочешь».

Ползать тоже можно было везде, как и открывать любые доступные ящики — все ценные предметы я заранее переложила на недосягаемую высоту. Нюське же все равно пока не понятно, почему это нельзя брать. А мне лень ходить за ней по пятам и отнимать. Короче, у меня была абсолютная «да–обстановка», и признаю, что в итоге вид у квартиры был соответствующий.

Не скажу, будто я считаю, что детей нельзя расстраивать или что им все можно разрешать. Просто я не вижу смысла объяснять маленьким совершенно абстрактные вещи.

Пока я пыталась все это хоть как-то сформулировать, Наташка одобрительно кивала.

— Погоди, а если Нюся что-то опасное хочет? — пыталась понять Малина.

— Ну, пусть попробует. Я ей уже давала свой чай потрогать. Слово «горячо» мы выучили на «отлично». Пусть сама получает опыт, не смогу же я ей свою голову приставить.

— А дорога? — Дошли до наболевшего.

— Дорога это «Ай!!! Машина!!!» — резко и с интонацией такого ужаса, что все желание идти у Нюси пропадает.

— А грязь?

— Слушай, ну, поставь себя на ее место! Ей же интересно! А у меня на этот случай всегда с собой влажные салфетки, я ей ручки протираю, вот и все.

— Вы что, тоже все разрешаете? И грязь, и горячее, и острое? — Малина огляделась, как будто вместо благополучных мамаш перед ней стояли голодные упыри.

— О дозированном отрицательном опыте даже Никитины писали! — сообщила наша библиограф.

Я продолжила расстраивать Малину:

— Знаешь, похоже, у нас творится полный беспредел. В свое оправдание скажу, что таким образом надеюсь приучить Нюську самостоятельно отвечать за свои поступки. Хочешь чего-то? Уверена? Получи со всеми последствиями. Ну, а если нет желания что-то делать, тоже не вижу смысла заставлять. Например, есть, гулять, спать. В конце концов, кому это надо, ей или мне? Я никуда не спешу. Слава Богу, для продуктов есть холодильник, кровать всегда на месте…

— Ну, у меня все слегка не так, — Юлька, наконец, взяла слово, огляделась и, убедившись в абсолютном внимании слушателей, продолжила. Как часто бывало, говорила она о чем-то своем, лишь косвенно касаясь темы нашей беседы. — Свобода — это, конечно, хорошо. Но лично мне удобнее жить по режиму, чтобы заранее знать, когда появится возможность поработать, выйти в магазин или позвать гостей. Ну и потом надо же Катерину забирать из школы, водить на занятия. Плюс–минус пятнадцать минут, конечно, не критичны, но стараюсь Лерку все-таки сильно не расслаблять: еда, сон, купание — все примерно в одно и то же время. Он уже, кстати, вполне привык. А насчет ползать везде… Вот с Катериной проще было. У нее не было старшей сестры с кучей мелких прибамбасов. Я Лерке купила манеж. Теперь его хоть иногда можно нейтрализовать, например, пока Катерина не уберется. Разрешать все тоже не в моем вкусе. Человек должен расти и знать, что в природе есть запреты. А то как он это поймет потом? Всегда было можно и вдруг нельзя? С чего это? Нет, мне проще с самого начала ограничивать ребенка, чем потом с ним скандалить.

Мы долго тогда говорили с девчонками о том, где проходит граница свободы и вседозволенности, о том, что можно разрешать, а что не имеет смысла запрещать. Конечно, выходило, что у каждой свои ценности, в том числе и в самом прямом смысле. У меня, например, были только простенькие деревянные бусы, которыми Нюське всегда можно было играть. А у Юльки — «золото–брульянты», которые даже Катерине не разрешалось трогать.

Вопрос режима почти сразу замяли. Понятно, что с ним удобнее, но убиваться ради предсказуемости событий дня никому не хотелось. Решили, что все зависит от семьи. Там, где сама мама привыкла к распорядку, и дети подстроятся. А такой маме, как я, даже вывешенное на стенке расписание дел, таймер и будильник не помогут.

Отдельной темой было отношение к опасностям. Всем нам, действительно, очень страшно позволять детям делать некоторые вещи. Но тогда возникает слишком большой риск того, что без нашего участия они не почувствуют существующих угроз. Выходит, мы боимся вместо них, и чем сильнее наше стремление оградить и уберечь, тем больше их желание попробовать «а что, если…» в наше отсутствие. При этом Наташка говорила, ссылаясь на опыт своих виртуальных знакомых, что дети тоже бывают разные и нельзя вывести одно правило для всех. Кого-то нельзя ограничивать, а кого-то все-таки приходится, потому что сам он совсем не чувствует опасность. Она еще утверждала, что, ограничивая негативный опыт ребенка, мы тем самым мешаем ему осознавать собственные потребности. И даже как-то сделала вывод: если постоянно создавать абсолютно удобную и безопасную среду, ребенок не научится оценивать свое состояние и не станет просить о помощи, если ему будет плохо.

Короче, мы снова пришли к вопросу о том, кто же отвечает за здоровье и благополучие ребенка: мама или он сам. И должен ли с течением времени меняться ответ, который напрашивается сам собой, пока ребенок маленький? Я подумала, что и вправду слишком доверяю Нюське, надеюсь, что она не станет ничего делать себе во вред. Точнее, глобально во вред, например, бросаться под машину. По крайней мере, пока мой ребенок не предпринимал ничего подобного, поэтому я решила исходить из презумпции невиновности и не подозревать Нюську в суицидальных наклонностях. Речь идет именно об угрозе жизни. Потрогать горящую свечку или засунуть пуговицу в нос — не в счет. Это все-таки мамина задача, чтобы в пределах досягаемости младенца не было доступных свечек и пуговиц. Хотя я допускаю некоторую степень неблагополучия ребенка в педагогических целях «чтоб потом неповадно было», — тот самый наташкин «дозированный негативный опыт». Ладно, пусть будет. При наличии всех необходимых лекарств под рукой. Первое из которых — валерьянка маме. Желательно, регулярно, в профилактических целях.