Разные берега

Глава первая

Сиэтл, штат Вашингтон

Все началось со второго мартини.

– Да ладно, давай еще по одному! – уговаривала ее Меган.

– Нет, мне хватит.

Элизабет знала, что с алкоголем ей лучше не связываться. В этом она убедилась еще в 1976 году, когда училась в Университете штата Вашингтон.

– Ты не можешь не выпить за мои сорок два. Помнишь, как я прошлой весной напилась на твоем сорокапятилетии?

Да уж, празднование было бурное!

Меган подняла руку, подзывая официантку:

– Пожалуйста, еще два мартини и начос с фасолью.

Элизабет улыбнулась:

– Как бы мы об этом не пожалели.

Официантка вскоре вернулась с коктейлями и убрала пустые бокалы.

– Ну, мое здоровье! – сказала Меган, чокаясь с Элизабет.

Они дружили больше двадцати лет. После окончания колледжа их жизнь сложилась по-разному: Элизабет полностью посвятила себя семье, мужу, воспитанию детей, а Меган сделала блестящую карьеру юриста по бракоразводным делам.

Однако дружба их сохранилась. На протяжении всех этих лет Элизабет переезжала из города в город, но они с Меган поддерживали отношения, переписываясь по электронной почте, часто перезванивались.

Теперь наконец-то они поселились неподалеку друг от друга и могли время от времени встречаться. Для Элизабет это было самым приятным результатом недавнего переезда в штат Орегон.

Когда официантка принесла им по третьему коктейлю, Меган уже громко хохотала. Она взяла начос, на котором было больше всего сыра, и взглянула на Элизабет:

– Птичка моя, в чем дело?

Элизабет отодвинула свой бокал и откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. В последнее время это стало ее любимой позой.

– Птичка! – повторила Меган.

– Да все в порядке, не обращай внимания.

Меган понизила голос:

– Нет, я же вижу, с тобой что-то происходит. Я твоя подруга. Я люблю тебя. Выкладывай.

Именно поэтому Элизабет старалась не пить. Под действием спиртного ее неудовлетворенность жизнью переходила все возможные пределы. Она взглянула на свою лучшую подругу и поняла, что больше не может молчать.

Ее брак был на грани распада. Об этом тяжело думать, а рассказывать еще тяжелее.

Они с Джеком любили друг друга, но это чувство все больше напоминало привычку. Былая страсть уже давно прошла.

Но Элизабет не могла говорить об этом.

– В последнее время я что-то не очень довольна своей жизнью. Вот и все.

– А чего тебе не хватает? – спросила Меган.

– Тебе это покажется глупым.

– Я достаточно выпила, так что мне уже ничего не покажется глупым.

– Я хотела бы... стать такой, какой я когда-то была.

– Милая моя... – вздохнула Меган. – С Джеком ты, конечно, об этом не разговаривала.

– Каждый раз, когда доходит до серьезного разговора, я чего-то пугаюсь и говорю ему, что все в порядке.

– Я и понятия не имела, что тебе так плохо.

– А хуже всего, что я и несчастной себя не чувствую. – Элизабет облокотилась о стол. – Я просто чувствую себя опустошенной.

– Тебе сорок пять, дети уехали в колледж, отношения с Джеком уже не те, и ты хочешь начать все заново. Среди моих клиенток много таких, как ты.

– Ну вот! К тому же выясняется, что я такая же, как все.

– А что в этом страшного? Стереотипы как раз и отражают правду жизни. Ты хочешь уйти от Джека?

Элизабет посмотрела на обручальное кольцо с бриллиантом, которое не снимала вот уже двадцать четыре года.

– Да, я хочу пожить одна.

– Послушай, Птичка моя, каждый день я слышу от клиенток, какие они несчастные. Большинство из них в конце концов меняют замужество на работу с девяти до пяти и массу неоплаченных счетов. А их дорогие муженьки очень скоро снова женятся – на какой-нибудь молоденькой официантке. Отсюда первый совет: в том, что ты чувствуешь душевную пустоту, Джек не виноват. Сделать Элизабет Шор счастливой может только она сама.

– Я не знаю, как это сделать.

– Птичка, дорогая, давай начистоту. Я помню тебя талантливой, независимой, артистичной, умной девушкой. В колледже все думали, что ты станешь известной художницей. А теперь ты только тем и занимаешься, что украшаешь ваш очередной дом.

– Ты ко мне несправедлива.

– Я адвокат. Категория справедливости меня не интересует, – сказала Меган. – Кроме того, я знаю, что тебе было трудно с Джеком, когда он играл в футбол. Я знаю, что тебе хотелось где-нибудь осесть и пустить корни.

– Нет, ничего ты не знаешь, – перебила Элизабет. – С начала нашего замужества мы поменяли с десяток домов в разных городах. Ты-то сама постоянно живешь в Сиэтле. Ты не представляешь, каково это – вечно переезжать. Да, я помешалась на обустройстве и домашнем уюте. Но это потому, Мег, что здесь, в Эко-Бич, я чувствую себя дома. Впервые с детства.

– Хорошо, – ответила Меган. – Забудем про дом. Давай о другом. Что-то я не припомню, чтобы ты в последнее время рисовала. Или я не права?

На эту тему Элизабет уж точно не хотела говорить.

– Когда появились дети, на это не осталось времени.

– А сейчас?

Меган была доброжелательна, но настойчива. Она тактично напомнила Элизабет о том, что дочери уже больше не живут дома. Они ведь всегда были для Элизабет главным оправданием ее существования.

Но только женщина, у которой нет детей, может подумать, что все легко начать сначала. Мег не знает, что значит посвятить два десятка лет жизни детям, а потом понять, что они покинули дом навсегда.

И все же Элизабет вынуждена была признать, что мысли снова заняться живописью ее посещали. Несколько раз она даже принималась за наброски. Но результаты были неутешительными. Именно поэтому она посвятила все свои художественные задатки обустройству дома.

– Для того чтобы писать картины, необходима страсть, – сказала она. – Или просто молодость.

– Ерунда.

Меган покопалась в сумочке, достала блокнот и ручку. Что-то написала, вырвала страницу и протянула ее Элизабет.

– Я почти год ждала момента, чтобы рекомендовать тебе вот это.

Элизабет прочла: «Женская группа взаимной поддержки. Четверг, 19.00. Колледж «Астория». Аудитория 106».

– Мег, но я...

– Послушай меня, Птичка. У меня много клиенток в округе Грейс, и я рекомендую им посещать эту группу. Там собираются женщины, большинство недавно разведенные, чтобы поговорить друг с другом.

Элизабет сидела, уставившись на листок бумаги. Одно дело – выпить и откровенно поговорить с лучшей подругой, но совсем другое – войти в комнату, где полно незнакомых женщин, и заявить, что потеряла смысл жизни.

Она надеялась, что ее улыбка не выдавала горечи и сомнения.

– Спасибо, Мег.

Она подозвала официантку и заказала еще мартини.

Эко-Бич, штат Орегон

Будильник на тумбочке у кровати отсчитывал улетавшие в ночную темноту часы и минуты. В шесть тридцать, за целых полчаса до времени, когда ему нужно было вставать, Джек выключил его.

Он лежал, наблюдая за первыми лучами света, пробивавшимися сквозь шторы. На улице явно шел дождь. Стояла обычная для начала декабря погода.

Элизабет еще спала, ее светло-пепельные волосы разметались по подушке.

Раньше они всегда спали, прижавшись друг к другу. Но со временем это стало обоим неудобно.

Однако теперь все должно пойти по-другому. Наконец, в сорок шесть лет, у него появился шанс начать новую жизнь. В Сиэтле запускается еженедельная программа, освещающая главные спортивные события на северо-западе страны. Если удастся получить должность ведущего, три дня в неделю ему придется проводить в Сиэтле. Но это не страшно – все-таки шаг наверх по сравнению с мелочевкой, которую он освещает сейчас.

Он снова добьется успеха.

Последние пятнадцать лет Джек изо всех сил тянул лямку. Ему приходилось дорого расплачиваться за ошибки прошлого, переезжая из одного заштатного городка в другой. Но сегодня у него появился реальный шанс снова вернуться в большую игру.

Он поднялся с постели и поморщился от боли. Из-за постоянной влажности колени разболелись еще сильнее. Превозмогая боль, он побрел в ванную. Как обычно, кругом были разложены образцы ковровых покрытий и отделочных материалов. Птичка уже несколько месяцев «ремонтирует» спальню. То же самое и в столовой.

Джек уже принял душ и побрился, когда Элизабет заглянула в ванную.

– Доброе утро, – сказала она, зевая. – Что-то ты сегодня рано встал.

Ему стало обидно, что она обо всем забыла.

– Птичка, сегодня очень важный день. Я еду на собеседование в Сиэтл.

Она с недоумением приподняла брови, но потом вспомнила:

– Да, конечно... Уверена, тебя возьмут.

В прежние времена она наверняка постаралась бы подбодрить Джека, внушить, что все у него в конце концов получится. Но она уже устала от всего этого. За последние годы ему столько раз отказывали в работе. Немудрено, что она окончательно потеряла веру в него.

Джек делал вид, что ему нравится здесь, в Орегоне, что мечтой его жизни было освещать в местных новостях игры университетских команд.

Но Птичка знала, что он с трудом мирился с жизнью в захолустье.

– Джек, думаешь, новая работа все поправит?

Ему стало тошно. Боже мой, как он устал от подобных разговоров. Ее бесконечные поиски ответа на вопрос, почему что-то разладилось в их жизни, были невыносимы.

– Элизабет, не надо об этом хотя бы сегодня. Как он и ожидал, она с обидой посмотрела на него:

– Извини. Я понимаю, для тебя сегодня многое решается.

– Для нас, – поправил ее Джек, с трудом сдерживая раздражение.

Улыбка Элизабет была слишком лучезарной, чтобы быть искренней.

– Я уже придумала, где мы отпразднуем твое новое назначение.

Резкая перемена темы стала обычным ее приемом сгладить острые углы.

– И где же?

– На Аляске. Там есть лагерь, около которого водятся медведи. Ты живешь в палатке и наблюдаешь за жизнью медведей гризли в естественных условиях. – Она неуверенно подалась к нему: – Я думала, хорошо бы сбежать от всего этого, пережить настоящее приключение...

Он понимал, что она имеет в виду. Понимал он и то, что из этого ничего не получится. На новом месте разыграется все та же старая пьеса. Тем не менее Джек погладил Элизабет по щеке, надеясь, что она не заметит, насколько скептически он настроен.

– На словах очень заманчиво. А спать-то мы хоть будем в одном спальном мешке?

– Это можно организовать, – с улыбкой сказала она. Он привлек ее к себе и обнял.

– Может, когда я вернусь, мы отпразднуем это событие прямо здесь, в нашей спальне?

– Я надену белье, которое ты тогда мне подарил.

– Ну вот, теперь я целый день не смогу думать ни о чем другом. Отстранившись, он продолжал смотреть на ее прекрасное лицо. Когда-то, не так уж давно, они были без ума друг от друга. Как же ему хотелось вернуть те дни и те чувства! Дай бог, чтобы сегодня все изменилось к лучшему.

Джеку нравилась круговерть Сиэтла, города, в котором он уже давно не бывал.

Припарковавшись перед зданием из стекла и бетона на углу Мейн-стрит и 106-й, он еще с минуту посидел в машине, прежде чем решительно направиться к подъезду. На семнадцатом этаже он поправил шелковый галстук и вошел в приемную. Не забывай, что ты – Джек Молния, подбадривал он себя.

– Чем могу вам помочь? – доброжелательно улыбнулась ему секретарша.

– Меня зовут Джек Шор. У меня назначена встреча с Марком Уилкерсоном.

– Подождите минутку.

Несколько мгновений спустя в приемную вышла женщина и протянула ему руку:

– Рада познакомиться, мистер Шор. Я Лори Хансен. Мой отец говорил, что вы лучший разыгрывающий за всю историю Национальной футбольной лиги.

– Спасибо.

– Пойдемте в кабинет.

Джек последовал за ней по широкому, выложенному мрамором коридору. В конце коридора женщина, постучав, распахнула дверь.

Сидевший за столом мужчина оказался старше, чем ожидал Джек. На первый взгляд ему было около семидесяти.

– Здравствуйте, – встав со стула, поприветствовал его хозяин кабинета. – Садитесь, пожалуйста.

Они обменялись рукопожатиями, и Джек сел.

Марк Уилкинсон остался стоять по другую сторону стола. Одетый в черный костюм от Армани, он как бы олицетворял власть и мощь большого бизнеса. Он был владельцем самой крупной телекомпании на северо-западе страны.

Через минуту он тоже сел.

– Я просмотрел записи ваших программ, Джек. Вы прекрасный ведущий.

– Спасибо.

– Сколько времени прошло с тех пор, как вы играли за «Джетс», лет пятнадцать?

– Да. Я серьезно повредил колено. Как вы, наверное, помните, наша команда тогда уверенно шла к финалу кубка.

– Я помню, что вы получили приз как лучший разыгрывающий, – заметил Марк. – Ваши прежние достижения впечатляют.

То ли Джеку показалось, то ли Марк действительно подчеркнул слово «прежние»?

– Спасибо. Как вы знаете из моего резюме, я веду передачу на местном телевидении. За то время, что я проработал в Портленде, ее рейтинг заметно вырос.

– А как обстоят дела с наркотиками? Джек понял, что все кончено.

– Пока я лежал в больнице, я незаметно для себя пристрастился к болеутоляющим средствам. Позже, когда крупная телекомпания предложила мне вести понедельничное футбольное обозрение, я подвел их. Больше подобных инцидентов не повторится.

– Джек, мы не можем позволить себе скандалов, вроде тех, что случаются на общенациональных каналах. Должен вам честно сказать: я не хочу рисковать из-за вас.

Джек думал когда-то, что самым несчастным в его жизни был день, когда он повредил колено и понял, что никогда больше не сможет играть. Именно поэтому он и позволил себе привыкнуть к пилюлям.

Но он ошибался. Оказалось, что медленный, необратимый процесс потери самоуважения выносить еще тяжелее.

Джек встал и, собрав все силы, улыбнулся:

– Спасибо, что уделили мне время.

На протяжении многих лет Элизабет смотрела по телевизору дневные ток-шоу. Участвовавшие в них психологи утверждали обычно, что не стоит отчаиваться, если любовь отступает перед чередой повседневных домашних забот, что ее еще можно возродить.

Она очень надеялась, что все эти психологи правы, потому что их с Джеком отношения дали серьезную трещину. После двадцати четырех лет брака они забыли, что такое любить друг друга.

Она уже не могла притворяться, что ситуация изменится к лучшему сама по себе. Чтобы это произошло, надо что-то предпринять. В этом единодушно сходились все психологи. Для того чтобы добиться результата, нужно что-то сделать.

Сегодня Элизабет постарается вдохнуть новую жизнь в их отношения.

Она весь день думала об этом. Придя домой, она приготовила на ужин любимое блюдо Джека – курицу в винном соусе.

Элизабет разожгла камин в гостиной, поставила свои любимые свечи с ароматом корицы, притушила верхний свет. Желтые стены сразу приобрели мягкий золотистый оттенок. На столики из красного дерева, стоявшие по обе стороны от дивана, падали красные и золотые отблески огня.

Убедившись, что все в полном порядке, она приняла душ, а потом достала из ящика комода кружевную белую рубашку и трусики, которые много лет назад Джек подарил ей на день Святого Валентина. Она ни разу их не надевала.

Элизабет нахмурилась. Они выглядели такими маленькими! А бедра у нее уже не такие стройные, как раньше. Белье было сорок четвертого размера, на размер меньше, чем надо. Не так уж и намного... Если, конечно, не вспоминать, что в молодости она носила сороковой.

Она надела рубашку, трусики и с облегчением вздохнула. Немного тесноваты, но вполне ничего.

Она достала из шкафа и накинула голубой шелковый халат, тоже подарок давних лет. Материя ласкала ее гладкую кожу, и она вдруг почувствовала себя очень сексуальной.

На часах было уже половина седьмого. Джек опаздывает.

Элизабет налила себе бокал вина и расположилась ждать в гостиной. Допив второй бокал, она начала беспокоиться.

К восьми ужин остыл и был безнадежно испорчен. И тут она услышала, как он отпирает дверь.

«Ты опоздал», – чуть не вырвалось у нее. Но она сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться. Хотя бы на один сегодняшний вечер она хотела быть для Джека любовницей, а не женой. Она налила ему бокал вина и пошла навстречу.

Джек с мрачным видом стоял в дверях. Элизабет сразу все поняла.

– Извини, я опоздал, – сказал он, даже не пытаясь улыбнуться.

Джек словно бы не замечал ни камина, ни свечей, ни ее наряда.

Она почувствовала себя глупо в этом халате.

– Меня не взяли.

– Почему, что случилось?

– Уилкерсон решил не рисковать и не брать на работу бывшего наркомана. – Джек улыбнулся так горько, что у нее заныло сердце. – Это, наверное, так и будет преследовать меня всю жизнь.

Элизабет видела, как ему тяжело, но, когда она захотела его обнять, он отстранился. Она смотрела на мужа и не знала, что делать, что сказать. В конце концов она протянула ему бокал:

– Выпей вина.

Джек взял бокал и прошел в гостиную. Сев за стол, он открыл портфель и достал оттуда кипу бумаг. Не поднимая на нее глаз, сказал:

– Зажги свет, а то ни черта не видно.

Она отвернулась, чтобы он не заметил, как ей обидно.

– Я принесу тебе поесть.

– Я люблю тебя, Птичка, – машинально произнес он ей вслед.

– И я тебя тоже, – тихо ответила она.