Я пустила горячую воду, но Мэриголд решительно отказывалась забираться в ванну. Тогда я попыталась оттереть ее тряпкой, но она принялась пронзительно кричать. Ухватив ее за руку, призрачно-белую, как у привидения, я потянула ее за собой, уговаривая лечь в постель, но она стояла неподвижно, как скала. Ее невозможно было сдвинуть с места — босые белые ноги Мэриголд, казалось, вросли в пол, словно пустили корни. Оставить ее тут? Упаси бог! При одной только мысли о том, что она может натворить, мне стало страшно. В конце концов я выпустила из ванны воду, насухо вытерла ее полотенцем Мэриголд, а потом забралась в нее и свернулась там клубочком, подложив под голову свое собственное махровое полотенце. Сна у меня не было ни в одном глазу, да и как тут уснешь, когда собственная мать маячит в темноте, белая, словно всамделишное привидение?! Все-таки где-то перед самым рассветом я, наверное, ненадолго задремала, потому что потом вдруг проснулась, как от толчка, стукнувшись головой о кран. Мэриголд была здесь. Она слегка покачивалась с закрытыми глазами.
— Мэриголд?
Глаза открылись. Они были мутными, будто подернутыми пленкой.
— Мэриголд, прошу тебя. — Выбравшись из ванной, я осторожно обняла ее за перепачканные в краске плечи. — Ты спишь?
Она слегка моргнула. Но мне по-прежнему казалось, что она смотрит куда-то мимо меня.
— Может, давай все это смоем? — предложила я.
В ярком утреннем свете все выглядело гораздо хуже, чем ночью. Даже на ресницах Мэриголд толстым слоем, будто белая тушь, лежала краска. Она покрывала ее всю, в том числе и уши. Мэриголд умудрилась выкрасить их даже внутри.
— Ох, Мэриголд, ну что ты наделала? Только посмотри — ты же вся в краске! А что, если ты ослепнешь? Или оглохнешь? Это же опасно! Ну, пожалуйста, прошу тебя, давай смоем все это поскорее!
Теперь я вся тряслась, сама ужасаясь тому, как могла быть такой идиоткой и оставить все, как есть, на целую ночь. Наверное, потому что так до конца и не проснулась. Все это здорово смахивало на кошмарный сон, но в утреннем свете выглядело до ужаса реальным. Меня охватил такой страх, что пришлось воспользоваться унитазом прямо у нее на глазах. Я не могла терпеть ни единой минуты. Казалось, я вот-вот описаюсь. Но Мэриголд, по-моему, ничего не заметила.
Потом я кинулась вновь наполнять ванну водой. Мэриголд стояла, как каменный истукан, и мне так и не удалось заставить ее сесть в ванну. Вконец отчаявшись, я попыталась отскрести ее прямо так, но это было напрасной потерей времени и сил. Все, что мне удалось, — это отковырять несколько крохотных кусочков краски.
Не зная, что делать, я принялась копаться в шкафчике под раковиной и внезапно наткнулась на бутыль со скипидаром. Налив немножко на тряпку, я стала тереть ей ноги. Каждое мое прикосновение заставляло Мэриголд вздрагивать. Как я ни терла, краска так толком и не отошла, зато в тех местах, где мне все ж таки кое-как удалось ее отскрести, кожа побагровела и стала пунцово-красной. Понятия не имею почему — может, и от скипидара. К тому же ей наверняка было здорово больно.
— Я не знаю, что надо делать, — забормотала я. — Ты меня слышишь, Мэриголд? Что мне делать, пожалуйста, скажи!
Губы ее слабо шевельнулись, будто она пыталась что-то сказать, но с них не слетело ни единого звука.
— Что, больно? Потерпи, я сейчас смою скипидар. Наверное, он жжется. Прости. — Я снова и снова обмывала водой ее ноги, пока под ними не образовалась здоровенная лужа. Белая краска по-прежнему покрывала их отвратительным толстым слоем, на фоне ее проглядывавшая кое-где кожа казалась особенно багровой, и рядом с этим совсем уж жутко выглядело черное пятно татуировки возле большого пальца. Увидев его, я едва не хлопнулась в обморок со страху, решив, что это наверняка начинается гангрена, и только потом, разглядев тоненькую перепончатую лапку, сообразила наконец, что это всего лишь лягушка, вытатуированная возле ее большого пальца на ноге.
Я осторожно дотронулась до нее, и Мэриголд вздрогнула. Губы ее вновь зашевелились.
— Что? Я тебя не слышу. Говори погромче.
Вытянувшись во весь свой рост, я даже встала на цыпочки. Я не сводила глаз с ее губ — они шевелились, но слов по-прежнему было не разобрать. Потом я заглянула ей в глаза. В них плескался такой ужас, что я поняла: Мэриголд напугана ничуть не меньше меня.
— Нужно бежать за помощью, — выдохнула я. — Я скоро. А ты пока ложись в постель.
Мэриголд по-прежнему не сдвинулась с места. Пришлось мне завернуть ее в большое махровое полотенце. Потом я поцеловала ее бедное безумное белое лицо и выбежала из ванной. Хлопнув дверью квартиры, я вихрем слетела вниз по лестнице. Только не миссис Лафт, подумала я. Ни за что! Выбежав из дома, я помчалась по улице, свернула за угол, туда, где тянулись магазины. Попросить кого-то из продавцов? Нет. Может, добежать до школы? Там Оливер. И мистер Гаррисон. Нет.
— Что же мне делать? Ох, Стар, ну почему тебя нет?! Жестокая ты, бессердечная свинья, вот ты кто! Господи, Господи, что же мне делать?!
Впрочем, я понимала, что нужно сделать. И знала, что другого выхода у меня нет. Но даже забравшись в телефонную будку и набирая знакомый номер, я все еще колебалась — мне казалось, я предаю Мэриголд.
— Это срочно?
— Да. Да, это очень срочно, — повторила я. — Думаю, лучше всего прислать «скорую помощь».
Меня соединили еще с кем-то. И снова посыпались вопросы.
— Человек с ног до головы выкрасил себя краской, — сказала я. — Мне никак не удается ее смыть. Нет, это не мой маленький братик. И не сестричка. Это… моя мама. Нет, сама прийти она не сможет. Она… она не может двигаться. Даже не отвечает, когда к ней обращаются. Мне страшно — а вдруг она меня не слышит? У нее краска везде, по всему телу, и в ушах тоже. Мы живем по адресу Бикон-роуд, 35, квартира Б. Вы приедете?
Повесив трубку, я бегом бросилась домой, вихрем взлетела по лестнице и ворвалась в квартиру. Мэриголд так и стояла в ванной, словно белая мраморная статуя. Я бросилась к ней на шею, и мы обе едва не свалились на пол.
— Ох, Мэриголд, быстрее, нужно тебя одеть, а то они сейчас приедут. Прости меня. Знаю, ты жутко разозлишься, когда узнаешь, что я сделала, но ведь ты вся в краске, нужно же ее как-то смыть? Ты только посмотри, что ты сделала с глазами! А уши? Ну, ничего, ничего. Как только тебя отмоют, я заберу тебя домой, и все будет хорошо. Я стану ухаживать за тобой. Мы с тобой будем жить, как в сказке, только ты и я, вот только смоют с тебя краску и все, ладно? Пожалуйста, постарайся не очень сердиться! Я знаю, как ты ненавидишь больницы, но что же делать?!
Стоило мне только произнести слово «больница», как Мэриголд моментально начала дрожать. Она не произнесла ни слова, не оттолкнула меня, не попыталась одеться. Просто стояла и тряслась, как осиновый лист.
— Прости меня… Прости… — всхлипывала я, заливаясь слезами. Потом бросилась за одеждой для нее.
Господи, вы даже представить себе не можете, что это была за мука — всовывать ее руки и ноги то туда, то сюда! В конце концов я сдалась, ограничившись тем, что накинула ей на плечи домашний халатик, всунув в рукава трясущиеся руки, а потом как можно туже затянула поясок вокруг дрожащего, покрытого краской тела. Прекрасно понимая, что на высоких каблуках она сейчас и двух шагов не пройдет, я отыскала старую пару кроссовок Стар. Конечно, они были чуть-чуть маловаты, но все ж таки мне каким-то образом удалось втиснуть в них перепачканные краской ноги Мэриголд.
Стук в дверь раздался прежде, чем я успела придумать, что делать дальше.
— Нужно открыть им дверь. Иначе миссис Лафт опять поднимет визг, — пробормотала я. — Ох, Мэриголд, прошу тебя, не дрожи так. Все будет хорошо, вот увидишь, даю тебе слово. Они просто смоют с тебя всю эту краску, и ты сразу же вернешься домой.
Наши глаза встретились. Я похолодела — в глазах Мэриголд была такая мука, словно я воткнула ей нож в сердце.
— Так нужно, — пробормотала я и побежала открывать. За дверью стояли двое в белых халатах — мужчина и женщина.
— Она наверху, — прошептала я, стараясь говорить как можно тише.
Но не успели они войти, как миссис Лафт видимо караулившая за дверью, распахнула ее и высунулась наружу, бигуди жирно поблескивали у нее на голове, словно металлические гусеницы. Увидев белые халаты, она разинула рот и уставилась на них выпученными глазами.
— Господи ты боже мой, что она еще натворила, эта сумасшедшая?! — воскликнула она, неизвестно к кому обращаясь.
Приехавшие не обратили на ее слова ни малейшего внимания. Поднявшись на второй этаж, женщина посмотрела на меня, а потом вдруг ласково похлопала по плечу.
— Не переживай, котенок, все образуется, — весело бросила она.
Она даже не вздрогнула, когда я провела ее в ванну, где, с ног до головы покрытая краской, стояла моя бедная, потерявшая рассудок мама.
— Ну, дорогая, не упрямьтесь, пойдемте с нами. Мы живо смоем с вас всю эту гадость. Пошли, нам пора. Предпочитаете спуститься сами? Или можем снести вас вниз в кресле, если вам так больше нравится.
Глаза Мэриголд расширились, но она продолжала молчать. Женщина ласково взяла ее под локоть. И попыталась сдвинуть с места. Безрезультатно.
— Ну, пойдемте же, что толку тут стоять? Нам совсем не хочется силой тащить вас вниз, поверьте. Особенно на глазах у вашей маленькой дочки. — Взгляд ее упал на меня. — Послушай-ка, детка, а ты-то как же? У тебя есть кто-нибудь, кто бы мог присмотреть за тобой?
Я торопливо принялась соображать. Если я скажу «нет», то меня для начала отправят в приют, а потом наверняка в какую-нибудь семью.
— Да, конечно, — сказала я. — Да, за мной есть кому приглядеть.
Похоже, прозвучало это как-то не совсем убедительно. Во всяком случае, я заметила, как люди в белых халатах быстро обменялись озабоченными взглядами.
— Мой папа, — добавила я.
Лица обоих разом просветлели.
— А где сейчас твой папа? — продолжала допытываться женщина.
— На работе. У него скоро смена кончается. Так что он вернется домой с минуты на минуту, — добавила я, подумав, что с каждым разом врать становится все легче.
Потом украдкой бросила взгляд на Мэриголд. Понятия не имею, слышала ли она хоть слово из того, что я тут говорила. Мэриголд по-прежнему била крупная дрожь. Я приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать ее на прощание, и лицо ее передернулось.
— Я люблю тебя, — прошептала я.
Мне очень хотелось услышать от нее те же самые слова. Хотелось, чтобы она обвила перепачканными краской руками мою шею и крепко-крепко прижала к себе. Чтобы она, забыв о своей болезни, повернулась к врачам и, смеясь, сказала, что я и в глаза никогда не видела человека, бывшего моим отцом. Что пусть едут в свою больницу без нее, потому что не может же она оставить меня одну.
Зеленые глаза Мэриголд в упор смотрели на меня, но она не сказала ни слова.
В конце концов медики отчаялись сдвинуть ее с места и, усадив на специальное кресло, прикрутили к нему ремнями. Пока они возились с ремнями, халат Мэриголд широко распахнулся и покрытая белой краской грудь бесстыдно вывалилась наружу.
— Ну-ка давайте-ка приведем вас в приличный вид, моя дорогая, — промурлыкала докторша в белом халате и заботливо закутала Мэриголд в халат, застегнув его до самого подбородка, словно имела дело с ребенком.
Они вытащили ее из квартиры и снесли по лестнице на первый этаж. Я семенила сзади, решив, что провожу Мэриголд до дверей. Миссис Лафт все еще подглядывала в щелку. Само собой, ей хватило одного-единственного взгляда, чтобы увидеть, в каком состоянии Мэриголд, и она со свистом втянула в себя воздух, тараща от возбуждения глаза.
— Не может ли девочка побыть немного у вас, пока ее папа не вернется домой? — спросила докторша.
Миссис Лафт издала какой-то неясный звук, похожий на сдавленное шипение и судорожно глотнула, словно поперхнулась собственной вставной челюстью.
Врачи «скорой помощи» сочли это за согласие. Подхватив кресло с сидевшей в нем Мэриголд, они вытащили его на улицу. Взгляд Мэриголд остановился на белой машине с красным крестом, и лицо ее разом перекосилось. Слезы ручьем хлынули из глаз и потекли по щекам. И все то время, пока санитары запихивали ее кресло в машину, она смотрела на меня в упор.
— Прости, — снова прошептала я.
Но разве можно было выразить одним коротеньким словом то, что я сейчас чувствовала?!
Потом они заперли дверь, и мужчина в белом халате показал мне большой палец.
— Не волнуйся, малышка. Все будет в порядке. Вот подлечим немного твою маму, и она вернется домой, — сказал он.
Он забрался в машину, и «скорая» уехала.
— Вряд ли тебе, парень, удастся ее подлечить — скорее рак на горе свистнет! — презрительно фыркнула миссис Лафт.
— А ну заткнись, глупая старая корова! — Я уже не владела собой.
От неожиданности и возмущения мисс Лафт выпрямилась во весь рост, даже ноздри у нее побелели. Смерив меня негодующим взглядом, она сморщила нос, будто от меня дурно пахло.
— Вот вам людская благодарность! Подумать только — а я еще согласилась присмотреть за тобой.
— А за мной вовсе не нужно присматривать! Я сама о себе позабочусь! — выкрикнула я.
— Ну конечно, конечно, мисс Злючка! Очень смешно! Кстати, а сколько тебе лет? Десять, да? Ну так не валяй дурака. Нужно позвонить куда следует. Не волнуйся, я уж постараюсь, чтобы о тебе позаботились.
— Нет! Нет, не надо! — Я с трудом проглотила вставший в горле комок. — Прошу вас, не звоните! Послушайте, к тому времени, как я вернусь из школы, мама обязательно будет дома! Вот увидите! И потом, есть еще мой папа. Да, папа!
— Не знаю, не знаю. Что-то не видела я никакого папы за все то время, что вы тут живете! Всякие дяди ходили толпами, и днем и ночью, да и чего ж тут удивительного, но вот папа… Держу пари, твой отец наверняка один из тех чокнутых парней, кто до седых волос одеваются, как шуты гороховые, все красоту наводят, вместо того чтобы делом заниматься! Видела я таких. Ну что, я угадала?
Я молча кивнула, в эту минуту я многое отдала бы, чтобы моим папой был Микки. Тогда бы он заботился обо мне, и мы бы вместе решали, как быть с Мэриголд. Почувствовав, как к глазам вновь подступают слезы, я подумала, что пора смываться. Мне очень не хотелось плакать на глазах у миссис Лафт.
— Мне пора в школу, — поспешно пробормотала я. — Я и так уже здорово опаздываю. Боюсь, мне влетит.
И конечно, мне влетело. Когда я вбежала в класс, прошло никак не меньше половины урока.
— Ради всего святого, Долфин! Почему так поздно? — завопила мисс Хилл. — Где ты была?
Я молча топталась у дверей, не зная, что сказать.
— Плохо, моя дорогая. Что случилось? Ты проспала?
Решив, что такое объяснение ничуть не хуже любого другого, я молча кивнула.
— Тогда тебе лучше пораньше ложиться спать. Вот, к примеру, скажи мне — когда ты вчера отправилась в постель?
Я попыталась вспомнить, но не смогла, к тому же полночи я вообще не спала. Интересно, какую физиономию скорчила бы мисс Хилл, узнав, сколько часов подряд я пролежала в ванне, поджав под себя ноги и не спуская глаз с Мэриголд?
Даже сейчас бледный призрак Мэриголд стоял у меня перед глазами, и глаза у меня снова защипало. Шмыгнув носом, я утерла его тыльной стороной ладони.
— Боже мой, неужели у тебя нет носового платка?! И потом… ты только посмотри, в каком ты виде! Похоже, ты даже не умывалась! И не причесывалась, я угадала?
Убедившись, что она снова принялась за меня, Кайли и Ивонна начали злорадно хихикать. Я кусала губы, чтобы не заплакать. Потом незаметно потерла краешек бархатной черной юбки, собирая подвластные мне силы зла, но что-то у меня ничего не получалось. А мисс Хилл все нудила, без конца повторяя, что мне должно быть стыдно, что я ленивая и неряха, что у меня нет никакого самолюбия и что, если я немедленно не перестану корчить рожи, то она за руку отведет меня к директору.
В ответ я только низко опустила голову, чтобы она не видела моего лица. Глаза мои застилала мутная пелена слез, и в этом тумане передо мной ухмылялись и гримасничали чьи-то злобные рожи. Вдруг краем глаза я заметила, как где-то в углу блеснули очки. Поморгав, чтобы смахнуть слезы, я покосилась в ту сторону и увидела Оливера. Лицо у него было очень бледное и будто застывшее, а глаза за толстыми линзами очков казались совсем круглыми. На лице его ясно читалась жалость, и вот этого я уже не могла вынести. Меня будто прорвало. Из глаз хлынули слезы, и я заревела в голос.
— Господи помилуй, да что с тобой наконец, Долфин?! Что за истерика? — Мисс Хилл презрительно скривила губы, но в голосе ее ясно читался страх. Несомненно, она догадывалась, что зашла слишком далеко. — Ну-ка немедленно прекрати! Что за глупости, в самом деле?!
Но я уже не могла остановиться. Я давилась рыданиями, хлюпала носом и глотала слезы. Из носа у меня текло.
— Вот, держи. — Я вдруг почувствовала, как чья-то рука всунула мне в ладонь носовой платок, и открыла залитые слезами глаза. Это был Оливер.
— Сядь на место, Оливер. И ты тоже, Долфин. А теперь, если ни у кого нет возражений, продолжим урок?
Украдкой пожав Оливеру руку, я уселась за нарту и насухо вытерла лицо.
Кайли и Ивонна шептали мне в спину всякие гадости, обзывая сопливой грязнулей.
— Кайли и Ивонна, немедленно прекратите! — прикрикнула на них мисс Хилл.
Мне было наплевать — я даже не обернулась, чтобы показать им язык. Теперь меня такая ерунда почти не трогала. Подумаешь, насмешки! Все, о чем я могла сейчас думать, была Мэриголд. Я ломала голову, гадая, что они с ней делают. И почему только я не догадалась поехать вместе с ней?!
На первой же перемене я пулей вылетела из класса, меньше всего желая с кем-то общаться, даже с Оливером.
— А я-то думал, им слабо заставить тебя плакать, — сказал он.
— Это точно. А уж этой злобной заднице Хилл тем более. Я плакала вовсе не из-за них ясно? — буркнула я, стискивая кулаки.
— А из-за чего? — спросил Оливер. — Только не злись на меня, Долфин. Я ведь твой друг.
— Знаю. Прости. Просто… Ох, Совенок, я не знаю, что делать!
— Оливер.
— Да. Прости. Я не подумала. Это все из-за мамы.
— Я почему-то так и подумал.
— Пришлось позвонить в «Скорую». Они приехали и забрали ее. Понимаешь, я должна была! Из-за всей этой дурацкой краски, что набилась ей и в нос, и в уши, и… А теперь она никогда мне этого не простит!
— Что-что? — переспросил Оливер, озадаченно хлопая глазами.
Я ему все рассказала.
— Оливер, я ее предала! Она ведь ненавидит больницы.
— У тебя не было другого выхода. Ты все правильно сделала, Долфин, честно.
— Как ты думаешь, может, плюнуть на уроки и поехать в больницу, побыть с ней?
— Скорее всего, тебя к ней не пустят. Наверняка они сейчас отскребают с нее краску. Лучше подожди немного. Дай подумать. Ну вот, ты опять! Где платок, который я тебе дал?
— Ох, Оливер! — Я уткнулась ему в плечо.
— Они снова лижутся, вот умора!
Я оглянулась и увидела Ивонну и Кайли. В толпе других девчонок они шли прямо к нам.
— А ну заткни свой дурацкий рот! — крикнула я Ивонне. — А то я так тебя разукрашу, что ни одной живой душе никогда и в голову не придет лизаться с тобой!
Я так вопила, что их вмиг как ветром сдуло.
— Ты иногда просто бешеная, Долфин, — пробормотал Оливер. — Знаешь, я рад, что ты на моей стороне.
— И я рада. Рада, что мы вместе… — вздохнула я. — Ты вправду поможешь мне придумать, что делать?
— Ну… я постараюсь.
Уроки тянулись так нестерпимо медленно, что, когда прозвенел звонок на большую перемену, мне уже стало казаться, что еще немного — и наступят летние каникулы. Я выжидательно посмотрела на Оливера.
— Позвоним в больницу, — предложил он. Денег у меня, естественно, не было, но у Оливера в карманах обнаружилась целая пригоршня монеток, и это нас здорово выручило, поскольку мне пришлось ждать едва ли не целую вечность, пока в справочной долго искали в списках имя Мэриголд, чтобы узнать, в какое отделение ее положили. В конце концов они соединили меня с отделением «Скорой помощи», те тоже проверили свои записи и сообщили, что у них Мэриголд уже нет.
— Значит, ее выписали? Она уже дома? — замирающим от волнения голосом спросила я. Тугой узел, стягивавший мне горло, разом ослаб, сердце радостно подпрыгнуло в груди.
— Н-нет…
Сердце у меня вновь ухнуло в пятки.
— Тогда где же она?
— Ее перевезли в Теннисон.
— Теннисон?
— Сейчас я вас соединю.
И снова медленно потянулись минуты ожидания. Я гадала про себя: что же могло произойти? Что это вообще такое — Теннисон? Может, отделение уха-горла-носа? Наверное, они решили лишний раз убедиться, что краска не причинила Мэриголд особого вреда. Или глазное — не исключено, что ей нужно промыть глаза и проверить зрение. Я вспомнила, какой толстый слой белой краски лежал у нее на ресницах…
Может быть…
Может быть, где-то в глубине души я уже знала, куда на самом деле ее поместили, только не хотела признаться в этом?
— Психиатрическая больница Теннисон. Чем могу помочь?
Я с силой притиснула телефонную трубку к уху. Мне не хотелось, чтобы Оливер услышал…
— Я подумала… к вам поместили одну леди, ее зовут Мэриголд, Мэриголд Вестворд. Возможно, на лечение. Вот я и решила на всякий случай позвонить проверить.
— Вестворд? Да, да, мисс Вестворд поступила к нам сегодня утром.
— И… ей лучше? Вы скоро ее выпишете?
— Я думаю, на это потребуется какое-то время. Простите, а кто говорит? Вы, наверное, дочка мисс Вестворд?
— Нет-нет, я уже взрослая. Просто у меня такой молодой голос. Как у девочки, — пробормотала я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал не так пискляво.
Пришлось повернуться к Оливеру спиной, чтобы он меня не отвлекал.
— В любом случае, нам нужно поговорить с кем-то из родственников мисс Вестворд. С кем-то из совершеннолетних членов семьи, — вежливо произнес женский голос.
— Я совершеннолетняя. И я ее родственница. Э-э-э… я ее сестра. Скажите, пожалуйста, возможно, она вернется домой к вечеру? Я с удовольствием пригляжу за ней, дам ей лекарство, и все такое. Видите ли, дело в том, что она терпеть не может больницы, просто ненавидит их — и все. В больнице ей станет еще хуже, точно вам скажу. Так что, если с нее уже смыли всю эту краску, может, вы отпустите ее домой, а? Прямо сейчас?
— Боюсь, на это не стоит рассчитывать, дорогая. В настоящее время мисс Вестворд серьезно больна.
— А что с ней? Это все из-за краски, которой она себя разрисовала? Отравилась, да?
— Нет, нет, что вы! М-м-м… не думаю, что это стоит обсуждать по телефону. Может, вы подъедете и мы все обсудим?
— Я… э-э-э… пожалуйста, а не могли бы вы просто сказать мне, когда она вернется домой? Завтра? Послезавтра? Когда ?!
— Трудно сказать. Разве тут возможны какие-то прогнозы? Но я не ошибусь, если скажу, что ей придется пробыть тут довольно долго. Может быть, даже несколько недель.
— Недель ?!
— Мне все-таки кажется, что вы еще не совсем взрослая. Откуда ты звонишь, детка? Есть с тобой кто-нибудь из взрослых? Послушай, дорогая…
Но я не решилась слушать дальше. С грохотом опустив трубку на рычаг, я крепко зажмурилась, стараясь выкинуть из головы то, что сейчас услышала. В коридоре было очень тихо —наверное, все были еще в столовой. Единственное, что я слышала, это взволнованное сопение Оливера у себя за спиной.
— Недель?! — прошептал он.
— Да. — Я открыла глаза. Обманывать его не было смысла. — Она в психушке. Они заперли ее в психушку. Ох, Совенок, что же мне теперь делать?!
Он даже не обратил внимания на «Совенка».
— Что-нибудь придумаем, — пробормотал он, стараясь придать своему голосу уверенность.
— Не могу же я остаться одна в доме, да еще на несколько недель. Миссис Лафт наверняка пронюхает и тут же настучит в социальную службу. И денег у меня тоже нет. Я даже не могу сходить получить положенное нам пособие, его отдадут только Мэриголд, я это точно знаю. Стар как-то попыталась, у нее ничего не вышло.
Вспомнив о Стар, я снова затряслась.
— А ты не могла бы поехать к Стар и пожить это время с ней и с ее папой? — спросил Оливер. — Ты ведь, кажется, говорила, что они тебе предлагали?
— Да, конечно… из вежливости, на самом деле я им совершенно не нужна. Да и потом, я даже не знаю, где они живут. Стар обещала, что пришлет мне телефон. Тогда и спрошу. Может, она даже приедет… если, конечно, поверит мне. Ох, как бы мне хотелось, чтобы она была здесь!
— Но ведь я же с тобой, — проговорил Оливер, немного нервно поглаживая меня по руке, словно я была незнакомой собакой, от которой неизвестно чего ожидать.
Я обернулась к нему:
— Оливер, а не могла бы я… не могла бы я пожить некоторое время у вас с мамой?
Глаза у Оливера стали как два блюдца.
— Недолго. Всего пару дней. Только до тех пор, пока не смогу позвонить Стар. Ну пожалуйста, Оливер, скажи «да»!
— Я… я не…
— Я ведь тебя приглашала к себе, верно? И ты сидел у нас сколько хотел. Так почему я не могу прийти к тебе? Ну хотя бы сегодня?
— Да я бы с радостью, Долфин, — растерянно забормотал Оливер. — Но вот моя мама… в этом-то вся штука. Понимаешь, она терпеть не может, когда кто-то к нам приходит. Хочет, чтобы мы всегда были с ней вдвоем, понимаешь? Я уже спрашивал ее, не могу ли я пригласить тебя на чай, да куда там! Даже слышать не захотела! Нет, и все! Она не была раньше такой. Это все после того, как ушел отец.
— Послушай, у меня мама тоже чокнутая, еще похлеще твоей. Так что ко всяким там закидонам я давно привыкла. Я к тому, что, если ты боишься, что я буду смеяться или что-то такое, — в общем, можешь об этом забыть. Буду сидеть тихо, как мышка. Даже спальный мешок с собой прихвачу, так что никакой кровати мне не надо — могу спать на полу. Ну пожалуйста, Оливер!
— Ладно, я позвоню ей и спрошу. Только не думаю, что она согласится.
Оливер позвонил. Мне было хорошо слышно, как его мама сразу же взволнованно затараторила:
— Оливер, милый, это ты? О боже, что случилось? Почему ты звонишь? Что произошло? Ты не поранился? — Вопросы сыпались из нее, как горох, она не давала ему и слова сказать. С таким же успехом можно было остановить на ходу поезд. Но не успел он вклиниться, как она опять понесла всякую чушь, так что, по-моему, даже не услышала, что он сказал. Пришлось Оливеру повторить еще раз.
— Мам, пожалуйста. Не могу ли я пригласить к себе Долфин — помнишь, я как-то ходил к ней на чай? Так вот, могу я сегодня пригласить ее к чаю?
— И остаться на ночь, — подсказала я.
Но для мамы Оливера даже приглашение на чай было, похоже, чем-то из ряда вон выходящим. Она и слышать об этом не хотела.
— Совершенно невозможно, дорогой, ты же сам знаешь, особенно сегодня, У меня опять ужасная мигрень, голова просто раскалывается. И доктор говорит, что мне нужно соблюдать режим. Так что никак нельзя.
— Но, мам, Долфин сегодня даже негде ночевать. Пожалуйста… может, она все-таки может прийти?
— Оливер, ради всего святого, да что с тобой сегодня?! Я ведь уже, кажется, говорила тебе, что я думаю об этой странной девочке и обо всей их сумасшедшей семейке! Просто ума не приложу, что у тебя может быть с ней общего?!
Оливера всего передернуло. Глаза его смущенно забегали. Он явно избегал моего взгляда. Наконец он положил трубку. Повисло неловкое молчание.
— Боюсь, мне не удалось уговорить маму, — объяснил он, стараясь говорить бесстрастным тоном, но голос его выдал.
— Понятно. Я все слышала, — кивнула я.
— Знаешь что, — поспешно забормотал Оливер, — а может, сказать кому-нибудь из учителей?
— Что?! Да ты спятил! Интересно, кому? Мисс Хилл?
— Да нет же. Не ей. Мистеру Гаррисону, например. Он хороший. И наверняка придумает, как тебе помочь.
— Да, он хороший, тут ты прав. Но чем он может мне помочь? Думаешь, скажет: «О'кей, Долфин, поживи у меня пару недель или сколько хочешь, пока твою маму не выпишут из больницы»? Тебе самому не смешно?
— Нет… но, может, он хотя бы скажет, что делать?
— Да уж, знаю я, что он сделает. Тут же помчится звонить в социальную службу. Я и глазом моргнуть не успею, как меня упекут в какой-нибудь приют. Или вообще отдадут на воспитание в какую-то семью.
— Ну… по крайней мере, о тебе позаботятся. И потом, может, все не так уж плохо? Если тебя ненадолго отдадут в какую-нибудь семью, я хочу сказать.
— Ты слишком много смотришь телевизор. Моя мама все свое детство провела в таких вот приютах и все время переходила из семьи в семью. Слышал бы ты, что она рассказывала нам со Стар! Знаешь, среди этих усыновителей бывают такие…
— Но ведь это же только на неделю, самое большее — на две!
— Как же, держи карман шире! Уж если мою маму заперли в психушку, то это, считай, конец! Даже если ее оттуда и выпустят, то наверняка скажут, что она неподходящая мать. И лишат ее родительских прав. Эти гиены из социальной службы станут всюду совать свой нос и наверняка разнюхают, что Мэриголд бывает довольно-таки странной, любит выпить, что она не прочь подцепить сомнительного дружка… не брезгует чужими кредитными карточками… ну и все такое прочее. И как только я попаду к ним в лапы — это все! Они ни за что не отпустят меня и не позволят вернуться к ней. А я хочу жить только с ней, понимаешь, Оливер? И мне все равно, какая она. Ведь она же моя мама !
Оливер беспомощно моргал, глядя на меня. Глаза его подернулись прозрачной пленкой — так бывало всегда, когда он особенно напряженно думал. Мне даже показалось, я слышу, как скрипят шестеренки в его мозгу и как что-то чуть слышно тикает: тик-так, тик-так, как будильник. Вдруг Оливер подскочил, словно этот самый будильник внезапно пронзительно зазвонил у него над ухом.
— Придумал! Все просто. Твой папа!
— Что?
— Твой папа! Стар ведь живет со своим папой, верно? Так почему бы тебе не дать знать своему папе о том, что случилось?
— Я же тебе сто раз говорила — нет у меня никакого папы!
— Но ведь какой-то же был, правда?
— О господи, ну сколько раз объяснять?! Моя мама проделала все очень быстро. Она почти не знала его, понимаешь? Так что вряд ли стоит на него особо рассчитывать.
— Так она что же — вообще не знала его?!
— Знала только, как его зовут. Поэтому, наверное, и связалась с ним. Дело в том, что его тоже звали Микки.
— Она связалась с ним только потому, что его звали Микки?! — потрясенно повторил Оливер.
— Да. Только поэтому. Ну и что? Ты же знаешь, что она не в себе.
— Так это все, что ты знаешь о своем папе? Только то, что его зовут Микки?
— Да. Так что, сам понимаешь, разыскать его я вряд ли смогу. Как ты себе это представляешь? Может, взять громкоговоритель и рявкнуть на всю страну: «Эй, все парни, кого зовут Микки и кто одиннадцать лет назад поимел небольшую интрижку, шаг вперед!» Так, что ли?
— А разве твоя мама больше ничего про него не рассказывала?
— Практически ничего.
— А ты сама неужели не спрашивала? Ведь он как-никак твой папа.
— Да какой он, к черту, папа?! Разве его можно сравнить с папой Стар? С тем, другим Микки? Мэриголд и Микки — они просто с ума друг по другу сходили! Знаешь, какая у них была любовь? Представить себе не можешь! И потом, они были вместе много лет… — Тут я осеклась. Мне вспомнилась вдруг одна фраза, небрежно брошенная Микки. Тогда он проговорился, что их с Мэриголд роман тянулся всего-то две недели. «Так, — мрачно подумала я. — Интересное дело. Сколько ж тогда Мэриголд крутила с моим отцом? Полчаса, что ли?»
— А где они познакомились?
— Не знаю. Нет, кажется, знаю. Что-то связанное с плаванием. Думаю, этот Микки здорово плавает. А вот я — нет. Терпеть не могу плавать. Держу пари, что он наверняка даже был тренером или что-то в этом роде.
— Он что, учил твою маму плавать?
— Не знаю.
Я изо всех сил пыталась вспомнить, что рассказывала Мэриголд. Это было давно, когда я еще училась не в этой школе и даже не в той, которая была перед этой, а вообще в другой. Нас тогда повели плавать. Я до смерти боялась опустить голову под воду, а остальные дети подняли меня на смех, и какой-то зловредный мальчишка просто взял и насильно окунул меня с головой. Я, конечно, рассказала обо всем Мэриголд, и она вспомнила, что в детстве тоже страшно боялась воды и плавать научилась, только когда стала взрослой. Зато теперь, похвасталась она, ей знакомы все стили и еще разные штучки, так что в один прекрасный день она меня научит всему, и тогда я тоже буду классно плавать, потому что тот, другой Микки…
— Может быть, это и был тот парень, который ее учил, — сказала я.
— Ну вот, не исключено, что он все еще работает тренером по плаванию. Здорово! Осталось только пойти в бассейн и отыскать его.
— Ничего не получится. Никакого бассейна не было. Мы тогда еще не жили здесь. Мы тогда жили… — Я попыталась вспомнить. Это было нелегко — где мы только не жили! Не могу вспомнить. Да и потом, какая разница?
— Тогда можно было бы попробовать его найти. Так что думай, Долфин.
— Как, интересно, я могу вспомнить, если это было еще до моего рождения?!
Мне было известно, что, когда я родилась, мы жили где-то недалеко от Лондона. На южном берегу какой-то реки. Только я не знала где.
Оливер принялся перечислять названия разных мест. Вытащил железнодорожный справочник и принялся продираться сквозь названия пригородных станций начиная с Ватерлоо. Некоторые из них казались мне знакомыми, некоторые я слышала в первый раз.
— Совенок, послушай… Мы только зря тратим время.
— Оливер. Нет, не зря. Можно позвонить во все эти города. И спросить, работает ли в каком-то плавательном бассейне человек по имени Микки.
— Что? Ты с ума сошел? Предлагаешь все их объехать?!
— Обзвонить!!! А номера телефонов узнать в справочной.
— И что потом? — спросила я. — Предположим, мы все-таки его найдем. Чего ты от него хочешь?
— Ну… он все-таки твой папа. Ты сама говорила, что отец Стар чуть ли не до потолка от радости скакал, когда увидел ее. И буквально умолял, чтобы она переехала к нему жить.
— Да, так оно и есть. Но ведь это ж Стар! А кому, если только он в здравом уме, может прийти в голову умолять меня жить с ним в одном доме? Разве что психу. Да и потом, я же говорила, что он наверняка был едва знаком с ней. Уверена, что он и лица-то ее не вспомнит.
— А я не верю, чтобы кто-то смог забыть твою маму, даже если он видел ее всего пять минут, —твердо заявил Оливер.
Подумав немного, я была вынуждена признать, что доля правды в этом есть. Во всяком случае, звучало это вполне правдоподобно. Оставалось только гадать, относится ли это к идее Оливера в целом. Конечно, где-то в самом дальнем, ну, просто о-о-очень дальнем уголке души я надеялась, что когда-нибудь, в один прекрасный день, тоже встречу своего папу, моего Микки, и он полюбит меня. Полюбит просто потому, что я — его Долфин. Его маленькая дочка… Все это казалось таким неправдоподобным, таким сказочно-прекрасным, что я иной раз даже боялась об этом мечтать. Вот и сейчас я вдруг почувствовала, как мои щеки заполыхали огнем. Конечно, это было грустно и в то же время трогательно. Стоило мне только заикнуться о том, что в один прекрасный день наши папы наконец разыщут нас, как Стар тут же поднимала меня на смех. Именно поэтому, когда вдруг появился ее отец и принялся осыпать ее подарками, словно принц из сказки, у меня от зависти иной раз судорогой сводило горло — ведь это было так несправедливо! А вот мой отец… нет, уж он-то вряд ли будет похож на прекрасного принца! Скорее уж, на лягушку, которой никогда не стать принцем, целуй его или не целуй.
Вот так-то. А я была детенышем этого самого лягушонка, унылым, безобразным, никому не нужным уродцем.
— Нам никогда его не найти. Ни единого шанса… ну, может быть один на миллион. Да и потом… ну, найдем мы его, и что дальше? В любом случае я ему не нужна.
— Давай все-таки попробуем, — предложил Оливер.
Он набрал 192 и попросил сообщить ему номера плавательных бассейнов. Господи, сколько ж их было! Бумаги у него не оказалось, поэтому он принялся записывать телефоны прямо на руке. Потом у Оливера закончилась мелочь. Он отправился к секретарше и упросил ее разменять ему пятифунтовую бумажку монетками по десять центов — эти пять фунтов были у него спрятаны в потайном кармашке —на крайний случай, объяснил мне Оливер.
— Ну, вперед, — сказал Оливер. Подняв к глазам исчерканную неровными цифрами руку, он набрал первый из номеров.
— И что ты собираешься им сказать? — прошипела я.
— А я думал, что говорить будешь ты! — удивился Оливер.
— Я?! Господи, да я понятия не имею, что в таких случаях можно сказать. Что-нибудь вроде: — «Эй, вас, часом, не Микки зовут? Да? Вот здорово! Будем знакомы — я ваша дочь!»
— А почему бы и нет? — пробурчал Оливер.
Но в конце концов я его убедила взять переговоры на себя.
Переговорам этим, казалось, конца-края не будет. Горстка серебра с угрожающей быстротой таяла прямо на глазах — а все потому, что большинство наших звонков натыкалось на автоответчик с расписанием занятий по плаванию. Приходилось висеть на телефоне чертову пропасть времени прежде, чем удавалось наконец пробиться в офис.
У нас оставалось всего две монетки, когда Оливер внезапно весь напрягся и стиснул мне руку потной ладонью. Увы, тренера, как выяснилось, звали вовсе не Микки, а Ники. И вдобавок оказалось, что это девушка.
— Это какое-то безумие. Зря только профукаем все твои деньги, отложенные на крайний случай, — ворчала я.
— А это и есть крайний случай, — буркнул в ответ Оливер.
Он снова повис на телефоне. Мне казалось, время остановилось, а Оливер все слушал записи на автоответчике. От нетерпения я принялась грызть ноготь и грызла его до тех пор, пока не дошла до кожи. Показалась кровь.
— Прекрати, Долфин! — прикрикнул на меня Оливер.
Я слизнула кровь языком.
— Здорово! Так ты еще и вампир, оказывается!
Скорчив страшную рожу, я сделала вид, что сейчас вопьюсь зубами ему в шею. И вдруг в трубке раздался чей-то голос. Мужской.
— Центр досуга Нью-Барнс, плавательный бассейн. Чем могу помочь?
— О… здравствуйте. Послушайте, может быть, это покажется вам глупым, но не могли бы вы сказать, работает ли у вас инструктором по плаванию некий Микки?
— У нас нет никого по имени Микки, — ответил тот же голос.
— Вот видишь, — одними губами произнесла я, выразительно глядя на Оливера.
— Ни одного? — продолжал настаивать Оливер.
— Ну, как вам сказать… Вообще-то меня зовут Майкл. И когда-то меня называли Микки. Только это было много лет назад.
— О боже! — ахнул Оливер. — Послушайте, а можно вас спросить: вы давно работаете в этом бассейне?
— Конечно, в этом нет никакой тайны. С самого его открытия — почти пятнадцать лет.
— О черт, о черт! — запричитал Оливер. — А скажите, может быть, вы когда-то были знакомы с одной леди, очень красивой, с огненно-рыжими волосами? У нее еще куча татуировок!
— Вы хотите сказать… с Мэриголд?!