Разрушенные (ЛП)

— Эм, мистер? У вас есть ключ от большой двери? Моя тетя и ее друг оставили меня, чтобы поговорить с моей мамочкой, но я не хочу ждать. Я сказала, что буду послушной и посижу в машине, потому что маленькие дети не ходят внутрь, но я хочу увидеть ее.

Я резко развернулся на гравии.

Передо мной стояла идеальная копия Хейзел.

Ребенок.

Девочка.

Дочь.

Бл*дь.

Воспоминание вцепилось в меня своими грубыми пальцами, утаскивая глубоко в темноту.

— Поздравляю с твоим повышением. Расскажи мне снова, сколько членов семьи у тебя было.

Я ненавидел эту часть. Игры разума. Постоянное психическое мучение. Он знал, сколько членов семьи у меня было, потому что он заставил меня убить их всех.

— У меня была мать Вера Аверина. Она была шлюхой, предательницей и воровкой и заслужила умереть. У меня был отец. Алекс Аверин. Он был бабником, изменщиком и лжецом и заслужил умереть. У меня был брат, Василий Аверин. Он был порождением сатаны, язычник, в нем жило только зло, и он заслужил умереть.

В момент, когда мерзкая ложь была сказана, я поспешно подумал о правде. Мысленно, я исправил те отвратительные слова, что сказал. Вера, моя мать, была доброй и великодушной. Она не заслуживала умереть. Алекс, мой отец, был хорошим кормильцем и защитником. Он не заслуживал умереть. Василий…

Мое сердце перестало биться, пока горе не накрыло меня. Василий, мой брат, был искусным художником, добрым и умным. Он не заслуживал умереть.

— Хорошо. А ты знал, что у тебя была сестра?

Мои кишки сжались, угрожая взорваться. Сестра? Нет. Нет, пожалуйста, нет. Я не выдержу убить еще одного родственника. Девочку. Невинную, чья единственная вина была в том, что она делила одну кровь со мной.

— Ты убил ее тоже. Ты не помнишь?

Я моргнул. В моих ушах образовался шум, заглушая мою панику.

— Точно, сэр. Я не помню эту миссию. — Как и многое другое, я стер это воспоминание из своей памяти. Я не был удивлен, что не помню убийства еще одного родственника. Я бы скорее вытащил свой мозг через уши, чем помнил это.

— Да. Твоя мать была беременна девочкой. Двойное убийство, и ты даже не помнишь. — Похлопывание по плечу произошло вместе с зарядом электрического тока. Каждая мышца была захвачена, когда ток прошел через мое тело.

— Что ты говоришь? — спросил куратор, когда отпустил меня.

Мой разум кричал: «Умри, ублюдок». Мой рот сказал:

— Спасибо вам, сэр.

Я вернулся в настоящее, словно от удара, спотыкаясь, когда вертиго сильно ударило по мне.

Черт побери. Я чертовски ненавидел их. Ненавидел. Ненавидел. Ненавидел. Я желал, чтобы я мог приложить электрошокер к своей голове и умертвить свое тело. Воспоминания были худшими за очень долгое время, вызванные стрессом, из-за того, что я обидел женщину, о которой должен был заботиться.

Зел.

Ее дочь.

Я без сомнения знал, что девочка, стоящая передо мной — была ее. Здесь не могло быть ошибки, длинные темные волосы, идеальные скулы, форма подбородка. Единственным различием был цвет глаз. Зеленые уступали проникновенно карим, что смотрели прямо в мою гребаную душу.

Мое дыхание участилось, мое сердце билось как сумасшедшее. Я попятился назад, так быстро, как мои ноги могли двигаться.

Не подходи ко мне близко. Я не смогу сделать это. Я не выдержу еще больше крови на своих руках. Ее крови. Маленькое наследие Зел.

Гравий под моими ногами скользил так, что я чувствовал себя серфингистом, пытаясь убежать. Мне нужно было уйти далеко, далеко, от этой миниатюрной копии Хейзел. Прежде чем я причиню ей боль.

Ее темные глаза встретились с моими, и я потерял связь с реальностью.

— Третий и последний раз, убей его!

— Нет! — на моих восемнадцатилетних щеках была влажность, и у меня заняло некоторое время, чтобы понять, что это слезы. До этого я никогда не плакал. Даже когда убил свою мать и отца. Но это... я не мог сделать это.

— Вы заставили меня заботиться о нем! Вы оставили его со мной! Я думал, что вы хотели, чтобы я обучил его быть как мы! — мой голос надломился, когда я посмотрел на своего девятилетнего брата Василия. Его щеки все еще были по-детски пухлыми, в его голубых глазах стоял ужас. Темное пятно спереди его джинсов говорило о страхе, что захватил его мочевой пузырь.

Три месяца мы спали в одной комнате, ели вместе, смеялись вместе. Я думал, что мой куратор наградил меня за хорошее поведение и подарил мне друга. Подарил мне брата, чтобы обучать и ввести в новый образ жизни.

Я никогда не подозревал этого.

— Роан. П-пожалуйста, помоги мне. Не убивай меня. Пожалуйста? — из-за сопрано Василия мои глаза наполнились слезами, мое тело отяжелело, борясь против многих лет следования условному рефлексу и против гнева моего куратора.

— Я. Не. Сделаю. Это, — огрызнулся я, сделав большой глоток воздуха. Я отказался убить моего последнего кровного родственника. Мальчика, о котором я заботился большем, чем о ком-либо в этом мире.

— Нет, сделаешь, агент Фокс. В противном случае, мы будем мучить его, пока он не умрет, затем искалечим тебя, что ты больше не сможешь двигаться.

Я не мог больше стоять.

Мой куратор схватил Василия за шею, перемещая его ближе ко мне.

— Сделай это.

Рвота вырвалась из моего рта, выливаясь на бетонный пол.

Мой брат перестал плакать, вырываясь из захвата куратора. Вместо того чтобы бежать от мужчины, призванного убить его, он прибежал ко мне и обнял меня своими костлявыми руками.

— Мистер? Эй, мистер? — то, что кто-то потянул меня за рукав, выдернуло меня из ужасного воспоминания, вернув в реальность. — Вы в порядке? — высокий, мелодичный голос, пронзил мой пульсирующий мозг.

Я отстранился, разрывая ее хватку на своей рубашке.

— Не трогай меня.

Маленькая девочка опустила взгляд и стала ковырять своим блестящим, черным ботинком землю.

— Ох. Извините. — Ее глаза снова встретили мои, широко открытые и обеспокоенные. — Вы в порядке? Вы бормотали что-то, что я не могла понять. — Она наклонила голову. — На каком языке это было? Моя учительница говорит, что мы должны изучать иностранный язык. Я бы хотела выучить, но не знаю какой. Может, я могу выучить тот, на котором вы только что говорили. — Она шагнула вперед, ее маленькие губы не переставали шевелиться. — Можете вы научить меня? Я люблю учиться, и мама будет по-настоящему гордиться мной. Вы научите меня, пожалуйста? — она захлопала ресницами, и мое гребаное сердце раскололось на кусочки.

Я задержал дыхание, напрягая мышцы, взывая ко всему самообладанию, которым обладал. Если я когда-нибудь и нуждался в полной и абсолютной дисциплине, то это сейчас. Я избегал детей с тех пор как потерял Василия. Я не мог смотреть на них или слушать их, или даже смотреть на них по телевизору.

Для меня дети были воплощением того, что я пытался оберегать: невинность, хрупкость, доверие и безоговорочное принятие.

Я не заслуживал ничего из этого, поэтому не имел права находиться рядом с ними.

Маленькая девочка подошла еще ближе, вторгаясь в мое пространство. Я не знал, как вели себя большинство детей, но она была дерзкой — такая чертовски смелая и любопытная. Разве она не должна быть робкой и кроткой? Бояться разговаривать со странным незнакомцем?

— Вы выглядите напуганным. Что случилось? Вы можете рассказать мне. Я никому не скажу. — Она жестом скрестила пальцы на уровне сердца, таким образом давая обещание, что никому не скажет. — Я обещаю. У меня иногда бывают ночные кошмары. А у вас?

Все в ней гипнотизировало меня, и я не мог сдвинуться ни на дюйм. Она сделала еще один шаг.

— Вы не похожи на других взрослых. Вы выглядите, как они, но я не думала, что взрослые могут бояться. Вы не должны бояться. Моя мама учила меня не бояться ничего.

Ее крошечные пальчики коснулись ее губ.

— Упс. Она говорила, что мне нельзя говорить с незнакомцами. Эм, вы ведь не разговариваете со мной? Она по-настоящему злится, когда я разговариваю с людьми. Я не знаю почему. Я знаю, когда они плохие, а вы не плохой. Мама еще расстраивается, когда я кашляю, это так глупо. — Ее взгляд встретился с моим. — У вас есть мама, которая говорит вам не дружить с незнакомцами?

Она шла, пока не оказалась прямо передо мной. Мое тело дрожало. Воспоминания о Василии и моем прошлом продолжали громить меня, пока этот идеальный ангел болтал, смотря глубоко в мою черную душу, дальше, чем она даже имела право.

— Оу. Что случилось с вашей щекой? — ее маленькая ручка указала вперед, глаза сощурились из-за солнца позади меня. — Выглядит так, как будто плохой человек обидел вас. — Ее глаза сузились. — Плохой человек обидел вас? Я надеюсь, что вы заставили его заплатить. Этим людям нельзя позволять ходить и делать других людей уродливыми.

Каждое слово оставляло на мне зазубрины, как будто я большое дерево, которое рубили топором. Каждый слог рушил уже треснутый фундамент, и мои корни начали ломаться

Моя левая нога обессилила, и я закачался прямо на гравии. Моя правая нога присоединилась к ней, пока я не стоял на коленях перед единственным созданием в мире, с которым я не мог бороться.

Я повалился на землю перед ней, погубленный ее нетронутой невинностью.

Каждый орган выл против условного рефлекса, каждая кость взревела в агонии — мой отказ нанести больше боли принес приказы, которые заставили меня оцепенеть, и усиливались, разъяренные моим неповиновением.

Мне больше не нужны кулаки, чтобы найти искупление. Я нашел наказание, просто глядя в глаза кого-то настолько чистого.

— Вы понимаете по-английски? — спросила девочка, перемещаясь, чтобы встать прямо передо мной. Ее глаза были чуть выше моих, заставляя меня чувствовать себя, будто я должен подчиниться ей, повиноваться, поклоняться ей.

Я не знал, что заставило меня ответить, но я не мог остановить себя.

— Да, я понимаю по-английски.

Она улыбнулась, хлопая своими маленькими ручками.

— Здорово. Я подумала, поняли ли вы, когда сказали мне не трогать вас. На каком языке вы только что говорили?

— Русском.

— И ваша щека. Плохой человек сделал это?

— Да.

Ее улыбка увеличилась и вспышка гнева, которой не должно быть на лице маленькой девочки, перекосила ее лицо.

— Вы убили его? Я бы убила его.

Кем был этот ребенок? Этот идеальный, умный, храбрый, маленький ребенок.

Я опустил голову.

— Нет. Он все еще жив.

Она цыкнула.

— Ну, я убью его. — Перекинув волосы на одно плечо, она произнесла: — Вы мне нравитесь. — Ее лицо озарилось, как будто я прошел ее тест, на способность нравиться людям, и она протянула руку. — Я — Клара. Как ваше имя?

Деревья по периметру территории шелестели из-за ленивого, теплого ветра. Я таращился на маленькую девочку, одетую в фиолетовый свитер и черные легинсы. Ее волосы были распущены, пряди развевались на ветру. Одинокая фиолетовая лента струилась вокруг ее подбородка.

Мое зрение размылось по краям.

Эта девочка была всем, в чем я нуждался. Все, от чего я бежал и к чему бежал, даже не зная об этом.

Ее милое бесстрашие поймало мое сердце, и в считанные минуты она заняла все мои мысли.

Моя сила притяжения сдвинулась.

Я безумно, черт побери, влюбился.

Я знал, что не должен был делать этого.

Я знал, что должен бежать не оглядываясь.

Но я не мог.

Вытянув руку, я застонал, когда маленькие пальчики сжались вокруг меня. Слезы появились на моих глазах от ошеломляющей благодарности. Благодарности за то, что я смог сохранить самообладание и благодарности за это идеальное создание.

Ее прикосновение разбило меня.

Ее прикосновение разбудило меня.

Ее прикосновение разрушило меня.

— Привет, Клара. — Я посмотрел в ее глаза. — Я Роан.

Я всегда знала, что у жизни есть свои любимчики. Как и у родителей иногда есть любимчики среди детей, жизнь щедро одаривала вниманием и подарками тех, кого любила. Другие ее не волновали, были забыты. Им было позволено выжить, но к ним не было никакого особенного отношения.

Я была из тех, кому позволено выжить — я пробивала свой собственный путь без какой-либо помощи.

Но Фокс, он был совершенно другим.

Он был ребенком, кого все родители ненавидели. Тем, кого не понимали и притворялись, что он не существовал.

Не потому, что он был злым, неуклюжим или жестоким, а потому что он был испорчен и нуждался в слишком большом количестве помощи, чтобы исправиться, чтобы стать подходящим для общества.

Игнорирование и ненависть толкнули этого ребенка во тьму.

Я хотела ненавидеть его.

Я хотела презирать его.

Он причинил мне боль.

Он использовал меня.

Снова и снова.

Но в конце концов я поняла его.

Я простила его.

Но я никогда не буду в состоянии спасти его.

Три события, изменившие мою жизнь, произошли в быстрой последовательности.

Первое случилось, когда Клу ввалилась через двери «Обсидиана» на этаж бойцов и почти сбила меня с ног. Я собиралась уходить, чтобы покинуть мир Фокса навсегда, когда она ворвалась из ниоткуда.

Я завертелась и начала падать назад, но была поймана Штопором, появившимся рядом с ней.

Один взгляд на ее опухшие от слез глаза, и я знала.

Что-то случилось с Кларой.

— Она в порядке? Скажи мне! — паника вспыхнула в моей крови, сдирая с меня кожу живьем. — Скажи мне, Клу! Сейчас же! — сценарии моих ночных кошмаров всплыли в моей голове.

Клара умерла.

Клара в коме.

Клара ушла навсегда.

Мои глаза расширились, сердце застучало сильнее.

— Она ум-умерла?

Пальцы Штопора впились в мой локоть, пока он держал меня, чтобы я могла сохранять равновесие, когда Клу обхватила мои щеки руками и покачала головой. Ее миндалевидные глаза были красными от слез, но она казалась спокойной.

— Нет! Она в порядке.

Она в порядке. Спасибо, Господи.

Паника сменилась на чистый гнев.

— Ты довела меня почти до сердечного приступа, чтобы прийти и сказать, что она в порядке? — я сбросила руку Штопора, положив свою руку на быстро колотящееся сердце. — Я не понимаю.

Клу бросила взгляд на свою поддержку. Бен был тем, кто сглотнул и сказал:

— Она упала в обморок в школе. — Его голос был мягкий и гладкий, сохраняя меня спокойной, даже когда появилось ощущение, что мое тело разрывается на части. — У нее был приступ в течение трех минут. В школе позвонили в скорую, и они отвезли ее пункт первой помощи.

Моя голова закружилась. Мои худшие ночные кошмары становились явью. Слишком рано. Слишком рано!

Ее приступ кашля прошлой ночью и теперь это? Ее симптомы стремительно усиливались.

Я должна была попросить Фокса о деньгах прямо сейчас. Я должна придумать историю, чтобы заставить его дать мне еще сто тысяч долларов.

Клу погладила меня по плечу, ее тепло и поддержка помогали собрать мои разрозненные мысли.

— Она в порядке. Врачи не знают, что послужило причиной этого…

Я зарычала.

— Конечно, они не знают, что было причиной. Чертовы идиоты не обнаружили это раньше. — Я схватилась за грудь, так как огромный шар боли образовался в моей груди. — Они не обнаружили это, Клу. Из-за их ошибки моя дочь приговорена к смерти.

Я всегда держала в узде свое горе, но в эту секунду хотела взорваться. Я хотела крушить мир как беспощадный тайфун, и разрушить так много, как это возможно.

Я хотела уничтожить докторов, которые сломали мою жизнь и жизнь моей малышки.

Я не хотела больше ничего терпеть. Фокс причинил мне боль. Жизнь залепила мне пощечину. Мое прошлое почти разрушило меня. Я просто хотела отключиться.

Я недостаточно сильная!

Рыдание почти вырвалось из моей груди, и я наклонилась, чтобы сделать несколько долгих вдохов.

Если ты начнешь плакать сейчас, ты не остановишься.

— Все в порядке, Зел. Все будет в порядке. — Клу гладила мою спину и бормотала: — Это хреновая ситуация, но она в порядке. Честно говоря, если подумать, то больше похоже, как будто она симулировала это, чтобы сбежать из школы. Ты не должна волноваться.

Я подбросила руки в воздух.

— Я не должна волноваться? — слезы отдались волной неприятного покалывания по позвоночнику. — Как ты можешь говорить так? Каждую ночь я лежу в постели и считаю ее вдохи, чтобы убедиться, что она все еще со мной. Настанет день, когда она перестанет дышать, Клу! Тогда что? Что, черт побери, я буду делать со своей жизнью?

Сожаление и ненависть к самой себе обрушились волной на меня. Где я была, пока Клу забирала мою дочь из пункта первой помощи? Вместо того чтобы быть со своей дочерью, я была с мужчиной, который трахал меня, с мужчиной, которого я уже и не надеюсь спасти.

«Твои приоритеты все испортили».

Я ненавидела себя.

Я никогда не прощу себя.

Все, что случилось с Фоксом, казалось ничтожным. Что, если он ранит меня? Что, если у меня был какой-то гребанный «синдром-спасителя»? (прим. пер. «синдромом спасителя» обладают люди, которые постоянно испытывают необходимость кого-то спасать). Что, если это моя вина, что он слетел с катушек?

Я толкнула его за пределы его контроля, и за последствия могла винить только себя. Он не хотел обидеть меня — под всем этим запугиванием он был обычным человеком, который пытался найти выход из положения, — так же, как и я.

Его проблемы были вампирическими: он высасывал мою душу и энергию, пока я не оставалась полностью опустошенной и бесполезной и не находилась на самом пределе своих эмоциональных возможностей.

У меня не осталось ничего, чтобы дать ему, но я должна продолжить. У меня не было такой роскоши, чтобы забыться или предаться слезам.

Клара была единственной, кто мне нужен.

Она была всем, что имело значение.

Всхлип покинул мое горло, и Штопор обнял меня своими большими руками. Тепло его тела помогало мне сжечь некоторые мои бесполезные мысли, мгновенно приводя меня в ясное сознание.

Они с Клу едва знали друг друга, но он стал огромной частью наших жизней. Каждую ночь я возвращалась домой, и он был там. Невероятный повар, тактичный гость и полностью одурманенный Клу.

Его глубокий голос вибрировал в его груди.

— Все в порядке. Мы будем с тобой, если это когда-нибудь произойдет. А сейчас... Клу. Расскажи ей.

Перестав сутулиться, я снова стала натянута как струна от нервов.

— Рассказать мне, что?

Клу сделала шаг назад.

— После пункта первой помощи, мы отправились домой, но Клара устроила огромную истерику и заставила нас приехать к тебе. Она отказывается ехать домой без тебя. Я никогда не видела ее такой расстроенной и упрямой. Она вела себя как маленькая злючка.

В моих ушах зазвенели громкие, ужасные колокола. Пожалуйста, только не говори…

Бен прочистил горло.

— Я знаю, это не лучшая идея, привезти ребенка в нелегальный клуб, но... она здесь.

— Что? — завизжала я, привлекая внимание двух здоровенных мужчин, разогревающихся на боксерском ринге.

Они привезли мою умирающую дочь в дом монстра!

— Она ждет тебя в машине. Штопор пошел со мной в клуб. Я подумала, что мы могли бы поехать домой вместе. — Клу гладила меня по руке, пытаясь успокоить. — Все в порядке, Зел. У нас будет спокойная ночь — только мы трое, как в старые добрые времена.

Я не слушала то, что она говорила.

— Вы оставили мою дочь в машине перед нелегальным клубом. Как вы могли быть такими глупыми?

Мое тело умирало изнутри от мысли, что Клара была так близка к дьяволу внутри Фокса. Две части моей жизни, которые я так старалась держать подальше друг от друга. Две части, которые никогда не должны были встретиться.

— Это был единственный выход. Мы не могли привести ее сюда, — сказала Клу.

Ничто не могло сдержать меня. Я задымилась от злости.

Прорвавшись через огромные, металлические двери, я быстро бежала по коридору к выходу.

Пожалуйста, пусть его не будет с ней поблизости. Я сжала руки, молясь, чтобы Фокс все еще был в своей ванной, делая, Бог знает что, чтобы взять себя в руки.

Я не могла переварить мысль, что он был рядом с таким драгоценным, хрупким созданием.

Если он даже просто смотрел на нее.

Ярость бурлила в моей крови. Мои материнские инстинкты включились в полную силу.

Во второй раз моя жизнь изменилась, когда я выбежала через двери.

Мое сердце ухнуло в желудок, когда я вышла наружу и резко остановилась.

О боже мой.

Нет, пожалуйста. Пусть это будет галлюцинацией.

Это не могло быть правдой. Не могло.

Клу остановилась рядом со мной как раз, когда Бен вылетел из помещения, натолкнувшись на нее.

— Какого черта? — пробормотала Клу. — Потрудись объяснить, что…

Я сглотнула крик и была готова броситься в атаку как кавалерия из ста человек. Мои руки и ноги были оружием. Мой голос был трубой, издающей звук предупреждения врага о его скорой смерти.

— Отойди от нее!

Фокс поднял взгляд, его белые глаза расширились, когда я остановилась. Он не сдвинулся ни на сантиметр, когда я оскалила зубы, как дикая кошка, и крикнула отойти от нее.

Их руки повисли в воздухе, и Клара сделала шаг, наткнувшись на мое тело.

— Оу!

Я никогда не чувствовала себя настолько плохо, не чувствовала такого сильнейшего желания к насилию, чтобы пустить чью-то кровь. Тяжело дыша, я отодвинула ее за себя, ограждая ее крошечное тельце своим. Я стояла лицом к мужчине, о котором я думала, что могу позаботиться, к мужчине, которого я тайно желала, что могу полюбить, и на кого выплеснула всю свою враждебность и перевернутые с ног на голову эмоции.

— Не смей прикасаться к ней! О чем ты думал? Только потому, что ты смог причинить мне боль, ты думаешь, что можешь причинить боль моей дочери? Как тебе не стыдно!

Фокс вздрогнул, как будто я ударила его, и склонил голову.

Клара извивалась, вырываясь из моей хватки, чтобы встать перед ним. Мои глаза метались между ней и Фоксом, считая расстояние между ними — оценивая риск, может ли он попытаться опрокинуть и прижать ее к земле.

Ее яркие, наполненные огнем глаза, вперились в мои. Страх и замешательство окрасили ее щеки.

— Что ты делаешь, мамочка? Он не причинит мне боль! Мы — друзья. Мы пожали друг другу руки, как новые друзья. Помнишь? Ты учила меня. — Ее маленькие ножки затопали по гравию. — Он не сделал ничего плохого. Оставь его в покое!

Ее нрав был живым и здоровым. В этот момент я оценивала цвет ее кожи, то, как она дышит, выискивала любой признак, что она была более близка к смерти, чем к жизни. Но она практически сияла, ее щечки были окрашены в розовый цвет, и она источала силу.

Она никогда не была обычным ребенком. Всегда была очень смелой во всем — бесконечные вопросы и никакого страха, когда ей приходилось с кем-нибудь разговаривать.

Поверх ее головы я посмотрела на Фокса. Он не двигался. Не имело значения, как много раз я моргнула, я не могла избавиться от картины: маленькую ручку Клары поглотила огромная рука Фокса. Та же самая рука, что душила меня и крепко держала, пока он неистово трахал меня. Та же самая рука, что была вся в шрамах, и бесчисленное количество раз делала вещи, с которыми он не мог жить.

Игнорируя Клару, я прошипела:

— Фокс. Ты слышал меня. Не подходи к ней близко снова. Это не было частью соглашения.

Его глаза медленно поднимались, как будто сила его злодеяний обрушилась на его плечи тяжким грузом.

— Мне жаль. — Он моргнул, покачав головой. Осознание заполнило его серебристый взгляд. — Я ничего не мог поделать. Я… — его глаза взметнулись к Кларе. В это же мгновение они заискрились обожанием и благоговением. Мое сердце остановилось от того, как он смотрел на нее — совсем по-другому, нежели на других. Он превратился из злого бойца в доброго гиганта, который зависел от каждого слова ребенка перед ним. — Она совершенство, Зел.

Медленно, с хрустом костей, он поднялся в вертикальное положение и провел рукой по волосам. Он встряхнулся, как будто был медведем, который вышел их спячки.

— Ты никогда не поймешь, как сильно я ненавижу себя за то, что случилось между нами сегодня. Никакое количество извинений не искупит того, что я сделал, но, пожалуйста, поверь мне, когда я говорю, что никогда не причиню боль твоему ребенку. — Его рот скривился, и он ударил себя в грудь. — Я даю тебе свою клятву.

Клара вырвалась из моих рук, бросившись к Фоксу. Мое сердце перестало биться, когда она обернула свои крошечные пальчики вокруг его чудовищных.

— Ты слышишь? Ему грустно. Ты отругала его, теперь прости его. Так ведь работает наказание, верно? Когда я делаю что-то плохое, ты кричишь и затем обнимаешь меня. — Она ступила вперед, безуспешно пытаясь потянуть Фокса ко мне. — Обними его, чтобы он почувствовал себя лучше.

И Фокс, и я одновременно рванули назад, оставив Клару стоять между нами. Наши голоса слились в громкую комбинацию:

— Нет.

Мы стояли уставившись, пока Клара уверенно стояла на гравийной насыпи.

— Он мой. Я представилась, и мы теперь друзья. Он нравится мне, и ты глупая, если думаешь, что он обидит меня. Он не сделает этого, мамочка. Он не плохой незнакомец, поэтому перестань так себя вести.

Их моего рта вырвался звук полусмеха, полупаники. Как я вырастила такого красноречивого тирана? Такую упрямую и взрослую не по годам.

Появилась Клу, остановившись рядом со мной. Ее тело было готово к бою, глаза метались между Фоксом и мной.

— Все в порядке?

Штопор появился позади нее, его темная кожа поглощала солнечный свет, как черный мрамор.

— Мистер Обсидиан. Все в порядке?

Фокс посмотрел на него, прочистив горло.

— Да. В порядке. Все в порядке. — В его голосе не было ни единого признака, что что-то случилось, или признака боли, которую я слышала, когда он клялся, что не причинит Кларе боль.

Его глаза вернулись к Кларе, снова наполнившись изумлением, граничащим с одержимостью. Мое сердце пропустило удар. Почти бессознательно я двинулась вперед и одной рукой приобняла Клару за плечи, сильнее притягивая ее к себе.

Она вырывалась. Ее сила заставила меня покачнуться на ногах, и мое внимание сконцентрировалось на ней. Ее щечки были розовыми, губы красными, а глаза горели огнем. Единственным признаком ее приступа была более бледная, чем обычно кожа.

Она была готова начать войну за покрытого шрамами незнакомца, которого только что встретила.

Она такая же, как и я.

Эта мысль одновременно и приводила в восторг, и ужасала. В детстве я была такой же упрямой. Я хотела взмахнуть волшебной палочкой и сделать всех счастливыми: спасти котят, помочь бездомным детям. Обнять щенков и обеспечить мир во всем мире. Я была такой глупой, думая, что обладаю силой изменить чью-либо жизнь. А Клара не проживет достаточно долго, чтобы выучить этот урок.

Нуждаясь в том, чтобы прикоснуться к ней и напомнить себе, что она в безопасности и невредима, я нагнулась. Разгладив ее любимый фиолетовый джемпер, я спросила:

— Ты в порядке? Тетя Клу рассказала мне о том, что случилось в школе.

Она посмотрела на Фокса, подарив ему небольшую улыбку. Казалось, что он находился в трансе, не вернув улыбку в ответ, и как будто даже не признавая никого вокруг себя.

Она целиком и полностью вскружила ему голову.

Я ненавидела это напряжение. Искреннюю связь, что возникла у него с моей дочерью. Это выводило меня из себя, но также наполняло небольшим триумфом надежды. В первый раз я увидела стремление в его взгляде.

Стремление быть лучше. Тоску по чему-то, чего я не знаю.

— Я в порядке, — огрызнулась она, ее яркие глаза встретились с моими, прежде чем вернуться к Фоксу. — Я просто немного устала от кашля, это все. Я задремала, а в этой тупой школе позвонили в больницу.

— Клара. Ты знаешь, что тебе нельзя использовать слово «тупой». — Я постучала по кончику ее носа. — Используй «глупый» или не используй его совсем.

Она вздохнула, глаза вспыхнули.

— Не смущай меня, мамочка. Мне уже не пять лет.

Мое сердце забилось с новой силой, от воспоминаний о том, какой деспотичной она была в пять лет, с этими шелковистыми каштановыми волосами и энергией больше, чем у мегаваттной батареи.

Клу шагнула вперед, положив руку мне на плечо. Я встала прямо, не отходя от Клары.

Фокс не пошевелил и мускулом. Его глаза были наполнены воспоминаниями, которые я не понимала, его челюсть была расслаблена, тело сгорблено, как будто Клара забирала жизнь из него.

Несмотря на то, что случилось между нами, я ненавидела отчаяние в его взгляде — потерянность и печаль.

Отодвинув Клару за себя еще раз, я шагнула вперед и махнула рукой перед его глазами.

— Фокс.

Это заняло секунду, но он моргнул и сфокусировался, вырывая себя из какой-то темноты. Его плечи распрямились.

— Извини. Кое о ком задумался.

Кое о ком? О ком?

Сжав кулаки, он не сводил с меня взгляд, не смотря на Клару.

— Слушайте, я должен идти. Работать. Я забыл — срочное дело.

Мой желудок сжался от его очевидного страдания. Счета были в порядке, все материалы заказаны и доставлены. Клуб откроется только через шесть часов.

Он убегал.

Меня заполнили две противоположные эмоции. Я хотела, чтобы он убежал. Я хотела, чтобы он был как можно дальше от Клары. Но мое сердце плакало от мысли, что он будет один. Убежит от маленькой девочки, которая уже покорила его. Убежит от женщины, которая проявила вспышку гнева, а сейчас чувствовала бесконечную печаль.

Печаль по нему.

Печаль по нам.

Просто печаль.

Я хотела обвинить его в том, как он повел себя прежде — еще раз доказать, что он не был нормальным и не мог быть усмирен. Но если бы я обвинила его, я бы запятнала себя. Он бы никогда не причинил мне боль, если бы я не подтолкнула его. Он предупреждал меня, а я не послушалась.

Несмотря на то, что произошло, с момента нашей первой встречи в его поведении был виден заметный прогресс. Разница была в том, что он хотел измениться, в то время как я не думала, что он обладает достаточными возможностями, чтобы совершить это.

Этого просто было недостаточно.

Он был слишком опасным — полностью непредсказуемым, — и я не могла позволить ему находиться в этой части моей жизни. Если я предложу ему еще один шанс, он может причинить мне боль, или хуже, причинить боль Кларе.

Моим первым обязательством была моя дочь, и я не смогу совместить их вместе — это не сработает. Нежная и опасный. Хрупкая и пугающий. Нет, я не позволю этому произойти.

— Да. Хорошая идея. Тебе лучше уйти. — Я не хотела больше крови на своих руках, а я знала, что в конечном итоге убью его, если он даже посмотрит на Клару как-то не так.

Фокс сделал шаг назад с тяжелым кивком.

Штопор двинулся вперед.

— Эй, тебе нужна помощь? Я собирался на тренировку, прежде чем Клу сказала мне, что уезжает, но я буду более чем счастлив помочь, если тебе нужно что-нибудь, — его темные глаза метнулись к Клу.

Она кивнула с легкой улыбкой. Казалось, что мы втроем объединились для одной операции: «Держать Фокса подальше от дочери Зел».

Клу сказала:

— Это хорошая идея, Бен. Я вернусь и заберу тебя, когда отвезу Зели и Клару домой.

Маленькие руки Клары легли мне на бедра, и она перегородила мне путь.

— Я еще не хочу уходить. Мне здесь нравится. — Ее губы были надуты, и она указала на Фокса. — Я хочу узнать больше о плохом человеке. Он напугал моего нового друга, мне это не нравится.

Прежде чем я смогла схватить ее, она пересекла небольшое расстояние и встала очень близко к Фоксу. Слишком близко. Опасно близко.

Мое сердце взлетело до горла, кода она положила руку на бедро Фокса, просунув пальцы через петлю ремня.

Фокс закрыл глаза и сделал огромный вдох во всю силу своих легких.

Все замерли.

Клу и Бен понятия не имели, какой риск собой представлял Фокс, но, казалось, что они чувствовали. Они увидели мою панику, и все мы одновременно начали двигаться.

Подо мной захрустел гравий, когда я бросилась вперед и схватила Клару за руку, дернув ее назад.

— Нет! — она вцепилась в петлю ремня Фокса. — Я хочу остаться.

За всю свою жизнь она никогда не устраивала истерик. Никогда. Она знала, к чему это может привести, так что, черт побери, она делала? Второй раз за день.

— Клара Хантер, ты послушаешь меня прямо сейчас. — Я уперла руки в бока, сердито глядя на своего непослушного ребенка. Того же ребенка, что держался за монстра, как будто она нашла нового питомца.

Фокс внезапно упал — за секунду из стоячего положения он упал на колени. В то же положение, в котором я и нашла его, когда он пытался прикоснуться к моей дочери. То же положение, что позволяло ему быть чуть ниже полного роста Клары.

Его холодные глаза открылись, глядя на Клару.

— Ты должна слушать свою маму. Она хочет, чтобы ты ушла.

Клара поджала губы, ее щечки раскраснелись.

— Я не хочу уходить. У тебя есть истории. Я хочу их услышать. Я хочу услышать о плохих людях. Я хочу остаться. — Ее большие карие глаза наполнились слезами.

Несколько раз в прошлом Клара использовала притворные слезы, чтобы обвести меня вокруг пальца. У меня был иммунитет к ее хитрым уловкам, но у Фокса... не было.

Он застонал и опустил голову, обхватив ее руками. Я никогда не думала, что такой представляющий угрозу мужчина, будет разбит из-за нескольких слезинок ребенка.

Клара внезапно остановилась и сделала то, что почти заставило меня поседеть.

Ее маленькие ручки обхватили его голову, притянув к ее крошечной, хрупкой, такой уязвимой груди.

— Нет! — я рванула вперед, но Клу отдернула меня.

— Зелли, ты напугаешь ее. Все в порядке. Бен здесь, если что-то пойдет не так.

Она не знала, на что способен Фокс. Она не знала!

Я вырывалась из хватки Клу, слезы брызнули у меня из глаз, когда Фокс медленно оттолкнул мою дочь. Каждое движение было деликатным, он держал себя под контролем, источая дисциплину и строгость.

У Клары не оставалось и шанса, чтобы держаться за него. Своей большой рукой, которую он положил ей на живот, он оттолкнул ее, пока они не стояли на расстоянии вытянутой руки.

Ее руки больше не держали его за голову, и она стояла с широко открытыми глазами, наполненными болью.

— Тебе не нравится, когда тебя обнимают? Я люблю, когда меня обнимают, если я чувствую себя нехорошо или когда меня обидели, — говорила она беспокойно, не отводя взгляда от Фокса. — Тебя обидели, поэтому я хочу обнять тебя. Я сделаю так, что ты будешь чувствовать себя лучше. Обещаю.

Мои ноги дрожали. Я понятия не имела, как все еще умудрялась стоять.

Фокс смотрел на нее так, как будто кроме нее в мире ничего не существовало. Все его тело дрожало, а руки крепко сжимали его бедра, сильно врезаясь в мышцы.

— Для меня объятия значат не то же самое, что и для других людей, Клара.

Она снова подошла ближе к нему.

— Так... как ты заставляешь чувствовать себя лучше?

Глаза Фокса взметнулись к моим. Сила его взгляда ослабила контроль над моими эмоциями, и небольшой стон вырвался из моего рта.

— Ну, мне немного помогает твоя мама. — Он улыбнулся, и когда снова посмотрел на Клару, его глаза выглядели больше как мягкий снег, чем суровая снежная буря. — Она восхитительная. Ты счастливица, что она у тебя есть.

Клара посмотрела на меня и пожала плечами.

— Она нормальная, я думаю. — Небольшой смешок покинул ее рот.

Бен рассмеялся, и мои ноги не выдержали. У меня не было выбора, кроме как упасть на землю и встать на колени, как Фокс. Мы оба уставились друг на друга, стоя на коленях на гравии, и моя дочь между нами.

Его глаза кричали безмолвные обещания.

«Я обещаю, что не причиню ей боль».

«Я даю тебе мое слово».

«Пожалуйста....»

Я не знала, сломает ли меня его мольба, поэтому закрыла глаза, заблокировав его. Я никогда не знала человека, который мог расстраивать меня, вселять в меня ужас и выбивать меня из колеи в одно и то же время.

Мое разодранное, благодаря Фоксу, в клочья сердце, сбросило броню, которую я нацепила против него. В закаленной оболочке появилась трещина, и что-то дернулось глубоко внутри.

Я была не в состоянии помочь Фоксу.

Но моя дочь могла.

Моя маленькая умирающая дочь, по которой я буду скучать всю оставшуюся жизнь.

Мои глаза открылись, готовые ответить его безмолвным мольбам. Он хотел разрешения быть рядом с Кларой. Я могла позволить это на несколько часов, и затем я смогу забрать ее и запереть под замок. Было так много заманчивой опасности, с которой мне было по силам справиться. Ты причинишь ей боль, и я убью тебя.

«Ты причинишь ей боль, и я убью тебя».

«Я сделаю это, не колеблясь».

«Но ладно...»

Он расправил свои большие плечи, и слабая улыбка появилась на его губах.

— Klyanus' svoyey zhizn'u ya ne prichinu yey bol'.

Клу встала рядом со мной, скрестив свои стройные руки.

— Эм, потрудись повторить на английском?

Фокс покачал головой, его глаза открылись шире.

— Извини. Я не понял, что перешел на другой язык. Я сказал, что клянусь своей жизнью, я не причиню ей боль. — Его ответ был для Клу, но его взгляд не покидал мой. Его глаза светились правдой. Я по-настоящему поверила, что он быстрее убьет себя, чем позволит чему-то безумному внутри него причинить боль Кларе.

Маленькая капелька беспокойства испарилась, и я кивнула.

Фокс на мгновение закрыл глаза, светясь благодарностью.

Бен ступил вперед, его брови сошлись вместе.

— Подождите, что ты имеешь в виду под «я не причиню ей боль»? — его тон был резким. — Конечно, не причинишь. Кто, черт побери, говорит что-то подобное?

Напряжение возросло в нашей небольшой группке, из-за чего моя кожа покрылась мурашками.

— Все в порядке, Штопор. Я знаю, что он имел в виду. — Бен посмотрел на меня с беспокойством на лице. — Все в порядке. Правда.

Клара прыгала в своих пыльных черных туфлях.

— Я знаю, что он имеет в виду. Я знаю. Знаю.

Мое сердце замерло в ожидании ее слов. Фокс, казалось, также забеспокоился, и неловко заерзал на своих коленях.

— Он имеет в виду, что ему не нравится, когда его обнимают или прикасаются. Я думаю, это вина плохого человека, потому что плохому человеку не нравится любовь. Все плохие люди злые и холодные, я не люблю их. — Ее широко раскрытые глаза смотрели на Фокса. — Я права? Ты на самом деле хочешь, чтобы мамочка обняла тебя, хоть она и сердится, и кричит на тебя, но ты не знаешь, как это делать. На самом деле, это очень просто. Все что тебе нужно, это обернуть руки вокруг нее.

Прошла целая вечность, прежде чем Фокс побеждено кивнул.

— Ты права, крошка.

От мягкости его голоса в моей крови разгорелся огонь. Я позволила ему провести с Кларой всего несколько часов, не вечность. Я не могу позволить ему привязаться к ней. Она не принадлежала ему, чтобы он мог к ней что-то испытывать.

Я резко поднялась на ноги.

— Нет, Фокс.

Его глаза встретили мои, и он нахмурился.

— Что «нет»?

Я сердито посмотрела, надеясь, что он поймет мое безмолвное сообщение. «Не смей привязываться к ней. Она не твоя, чтобы привязываться».

Он тоже встал и сделал шаг назад. Он не сказал ни слова.

Клара повернулась ко мне лицом, ее руки на бедрах, она выглядела слишком упрямой для столь юного возраста.

— Если он хочет, чтобы его называли как животное, то я тоже хочу. Называй меня Пони... нет, подожди, называй меня Лошадка. — Ее нос сморщился. — Они не такие красивые как лисички. — Она повернулась к нему лицом. — Почему моя мама называет тебя так?

Фокс посмотрел на меня, прежде чем очень ловко сменить тему.

— Почему ты хочешь, чтобы тебя называли «Лошадка» или «Пони»? Я думаю, что Клара — очень красивое имя.

Клара захихикала, снова подходя к нему, как если бы он был огромным подсолнухом, а она голодным шмелем.

— Это потому, что я люблю лошадей. Мое самое любимое в мире шоу «Flick the pony», и когда я выросту, я заведу много-много лошадей и стану жокеем. — От ее радостного, наполненного надеждой голоса, я захотела разрыдаться.

У нее была одержимость лошадьми. Это могла быть мечта, воплощенная в реальность — позволить ей ее собственную лошадь или даже уроки верховой езды. В другой жизни, может быть. В других условиях, где над ее головой не было бы смертного приговора.

Фокс улыбнулся.

— Я тоже люблю лошадей. Всех животных. Я делаю их, ты хочешь их увидеть?

Солнце скрылось за облаком, и над нами нависла тень. Мое тело напряглось, ощущая предзнаменование, предчувствуя что-то страшное. Я не хотела, чтобы Клара находилась рядом с его домом. Я никогда не заберу ее отсюда с этими приводящими в восхищение статуями. Я согласилась позволить Фоксу поговорить с ней, но я не соглашалась ни на что большее, кроме краткого знакомства.

Клу подошла ближе, прошептав в мое ухо:

— Я никогда прежде не видела, чтобы ребенок так вскружил голову мужчине. Не удивительно, что тебе нравится работать с ним. Под устрашающей внешностью, он был огромным добряком.

Я фыркнула. Фокс. Добряк? Я была единственной, кто сквозь этот серовато-синий шрам и его угрюмость видел… его душу? Его темную и испорченную душу?

Нет, я не была единственной.

Клара тоже видела, но вместо того чтобы бояться его, она страдала тем же недугом, что и я. Она хотела исправить его. Она наивно полагала, что немного клея и скрепок починят его. Но когда она поймет, что это невозможно, это разобьет ей сердце. Но как я могу предостеречь ее от попытки?

— У тебя есть лошади и пони... и овцы? Ох, я люблю овец. — Клара сделала еще один шаг к Фоксу и оказалась слишком близко.

Он предвидел, что она прикоснется к нему, и сделал шаг назад.

— У меня много животных, но нет овец.

Задумавшись, Клара жевала внутреннюю часть своей щеки, как будто это был решающий момент сделки. Ее глаза засияли.

— Ты можешь сделать овцу?

Фокс мягко улыбнулся.

— Я могу сделать овцу, если ты хочешь.

Она кивнула.

— Боже, да, я хочу.

Фокс сделал небольшой шаг, его тело было напряжено и угрюмо. Он выглядел так, как будто запас его сил истощался. Как долго он сможет держать себя под контролем?

Стремительно шагнув вперед, я схватила Клару и прижала ее к своим ногам, удерживая, обвив руками ее шею. Она завизжала, но позволила мне ограничить ее передвижения.

Третье и последнее событие, изменившее жизнь, произошло из-за невинного вопроса Клары.

— Мамочка, я хочу увидеть коллекцию животных Роана. Не забирай меня еще домой, хорошо?

Роан?

Роан.

Его настоящее имя.

Мои глаза, широко раскрытые и изумленные, вперились в глаза Фокса, в них было немного боли. Он сказал моей дочери, которая знала его десять минут, его настоящее имя. Он не предоставил мне эту честь. Он брал все, что я давала, и не давал мне ни единой частички себя.

Фокс стиснул челюсть, узнавая мой гнев, но, не признавая его. Вместо этого, он спросил:

— Это из-за Клары ты уходишь каждую ночь? Поэтому ты не остаешься?

Клу втянула воздух рядом со мной, наконец ощутив искры и энергию между нами. Я не ответила ему. Это было не его дело.

Он опустил глаза к Кларе.

— Твоя мама приходит домой каждую ночь? Ты будешь скучать, если она не придет?

Клара, счастливая быть включенной во взрослый разговор, быстро и без остановки выдала слишком много информации.

— Да. Она уходит на работу и затем возвращается домой, проводя время со мной и тетей Клу, и Беном. Мы смотрим телевизор. Она заставляет меня делать домашнее задание. — Ее носик сморщился. — Гадость. — Затем ее маленькая ручка сжала мою ногу.

Мое сердце сжалось от всепоглощающей любви.

— Но затем мы лежим в темноте и болтаем о том, чего хотим больше всего, как например, огромный холодильник, наполненный шоколадным мороженым, и когда она рассказывает мне множество чудесных историй, я засыпаю. Она на самом деле невероятная. — Она подняла голову, на ее маленьком носике отражался солнечный луч, пробивающийся сквозь облака. — Я люблю ее. Я буду скучать по ней, если она не придет домой, потому что она мой самый лучший друг в целом мире.

Она резко двинулась, бросившись к Фоксу, и взяла его за руку.

Он замер, превратившись из мужчины в статую. Его ноги задрожали, но он удержался на ногах.

— Вот почему тебе нравится моя мамочка? Она рассказывает тебе истории и помогает делать домашнюю работу?

Клу и Бен задержали дыхание, чувствуя мой страх. Я не смела двигаться, в случае, если стану спусковым крючком для агрессивной реакции Фокса. Бен осторожно придвинулся к нему, чтобы он мог схватить его в любой момент.

Я послала ему благодарную улыбку. Спасибо Господу, что он здесь. Мне нужен был постоянный телохранитель рядом с Фоксом. И я ненавидела, как печально это было.

Мы когда-нибудь найдем равновесие? Безмятежное мгновение, в котором мы сможем прикасаться друг к другу, смеяться и ласкать друг друга, как нормальная пара?

Мы не пара.

Отношениями между нами были сложными, но сейчас они превратились в Кубик Рубика с тысячью различных последовательностей цветов, когда Клара пересекла черту в царство тайн Фокса.

Фокс не выпускал руки Клары, и мое сердце подскочило до горла, когда он пригнулся, чтобы быть на одном уровне с ней.

— Она помогает мне с домашней работой, но никогда не рассказывает историй. Думаешь, ты можешь рассказать мне какую-нибудь из тех, что она рассказывала тебе?

О господи.

Что может быть еще хуже? Каждая история, которую я рассказывала Кларе, несла в себе жизненные уроки, которые я получила на своей шкуре. Мои испытания были мифическими существами, мои поражения — злыми ведьмами, но каждая история, в конце концов, заканчивалась счастливым концом.

Фокс поймет — он узнает мои секреты через мою дочь, как через открытую книгу. Ничего от моего прошлого не утаится от него.

Клара кивнула, счастье сверкало в ее карих глазах.

— Я могу. Ты расскажешь мне что-нибудь в ответ? Ты знаешь какие-нибудь хорошие истории? Держу пари, что знаешь. Готова поспорить, что ты получил шрам, сражаясь с драконом, спасая красивую принцессу. — Она потянула его за руку, ее юное тело источало сильное волнение.

Фокс кивнул.

— У меня есть несколько историй, которыми я могу поделиться. — Он немного наклонился и прошептал ей в ухо: — Я их никогда никому не рассказывал, поэтому ты должна будешь сказать мне, хороши ли мои истории.

Клара сияла, радость плескалась в ее глазах.

— Я скажу тебе. Хотя я уверена, что они великолепны. Можем мы сейчас пойти увидеть лошадей?

Фокс посмотрел на меня. Я посмотрела на Клу. Клу посмотрела на Бена. Бен посмотрел на Клару.

Существовал лишь единственный ответ, который я могла дать, но он не был тем, которого я хотела. Я желала, чтобы Фокс никогда не встречался с Кларой, так как я сомневалась, что теперь смогу разделить их.

— Да, ты можешь пойти. Но я тоже пойду.

Фокс подарил мне душераздирающую улыбку, прежде чем шагнул к дому.

С тяжелым сердцем и рукой, сжимающей нож в моем кармане, я последовала за убийцей, чья рука держала руку моей дочери.

Все люди коллекционируют воспоминания. Это когда-то было моим любимым времяпровождением: спрашивать собратьев новобранцев, об их любимом воспоминании. Где был их разум, когда их избивали или отдавали приказы на убийство?

Их счастливые мысли варьировались от мягких игрушек и хорошеньких девушек до их любимой еды. Ни разу мы не упоминали наши семьи.

Это приводило еще к большим неприятностям.

Я нарушил правило, думая о Василии.

Три месяца, что мы делили пространство — были самыми худшими и лучшими в моей жизни. Я был ответственен за его еду, воду и кров. Я был его защитником. Его братом и другом. Знать, что он полагается на меня, давало мне цель. Он давал мне причину продолжать идти. Продолжать надеяться.

День, когда они заставили меня убить его, разрушил все, что осталось внутри меня. Надежда угасла, все шансы на счастье были уничтожены. Все следы кем я был, были стерты — то, как они и планировали.

Почти десять лет я прожил в немом гонении, пока стены не рухнули, солнце не засветило, и боль нахлынула с новой силой.

Ребенок был моим исцелением.

Дочь женщины, которую я пытался убить.

Пришло время встретиться лицом к лицу с моим темным прошлым и сказать: «Да пошло ты».

Настало время создать новые воспоминания.

Оно обжигало.

Как оно обжигало.

Каждое ее прикосновение сдирало плоть с моих костей, опаляя меня, помогая забыть мое прошлое.

Каждый ее взгляд очищал мои преступления, не предлагая ни суда, ни сострадания.

Ее смех уничтожал мое отчаяние, укрепляя мое желание бороться.

Но затем появлялся условный рефлекс.

На вершине ее чудодейственного эффекта я боролся со своей привычной жизнью приказов, яростно бегущих в моей крови.

— Убей ее.

— Уничтожь ее.

— Мы не будем приказывать снова.

— Сделай это.

Приказы были постоянным потоком грязи в моей голове.

Я потел и дрожал, и изнывал от боли с быстро растущим желанием, усиливающимся отказом.

Находиться в присутствии Клары давало мне все то, в чем я нуждался, когда наносил себе повреждения. Никогда снова мне не будет нужно подносить лезвие к своей коже и наблюдать, как течет моя кровь. Так долго как она будет рядом со мной, у меня будет удовольствие и боль, надежда и проклятие, слабость и сила.

Я никогда бы и не подумал, что моей Ахиллесовой пятой станет оживленная, маленькая девочка. Но каждый раз, когда я смотрел на нее, чувствовал, что изменяюсь, развиваюсь, исправляюсь к лучшему. Мое тело боролось против целой жизни в дисциплине, разрушая старые навыки и испорченность.

Трансформация подарила мне гребаные крылья, но также давило на меня. Что, если Зел была права? Что, если я не смогу сдержать свою клятву и причиню Кларе боль, так же как ее маме?

Я не хотел того, что произошло сегодня. Я пытался остановить это, когда трахал ее. Я просто не был достаточно силен, и это убивало меня знать, каким сломленным меня оставили мои кураторы.

«Это было неправильно. Скажи ей уходить. Бежать. Никогда не возвращаться».

Опустив взгляд на ореол каштановых волос, окружающих кого-то такого невинного, я знал, что никогда не смогу быть мучеником и прогнать ее. Это могло быть смертным приговором, я был эгоистом — таким невероятным эгоистом — хотел заполучить обеих, мать и дочь.

Мои глаза взметнулись к Зел, наблюдая яростный взгляд в ее зеленых глазах. Чувствуя, что я не могу держать взаперти, разрушающее мои стены, переполняющее чувствами мою грудь, понимание, что связь, существующая между нами это не то, от чего я могу отказаться.

В первый раз я позволил себе признать, как сильно увлечен ею, как сильно мое тело изнывает от того, чтобы заняться с ней любовью, а не оскорбительным трахом. Я хотел, чтобы она была моей первой — моей первой настоящей связью.

Я хотел, чтобы она прикасалась ко мне.

Осознание надрало мне задницу. Прямо тогда я дал себе клятву, что исправлю себя. Что буду оставаться сильным и перестану быть такой жалкой киской. Я не остановлюсь, пока не исцелюсь достаточно для Зел, чтобы она могла прикоснуться к каждому сантиметру моего тела. Я не успокоюсь, пока не стану достаточно сильным, чтобы обнимать ее и прижимать ближе.

Я жаждал воплотить мечту в реальность.

Мой член затвердел от мысли, что снова окажется в ее рту, от ее пальчиков, путешествующих по моей коже. Я хотел отдать ей всё, кем я был — включая мои шрамы и татуировки. Я хотел, чтобы она поняла меня, чтобы она больше не боялась меня.

Открыв дверь, Клара бросилась вперед.

— Вау! — ее яркий радостный голос зазвенел по фойе.

Мое сердце сжалось от смеси мучения и обожания. В одном я был уверен: Клара будет тем, кто меня уничтожит. Она уже сорвала чеку, чтобы полностью разрушить меня.

И мне было плевать, даже если она сделает это. Я бы лучше был уничтожен ею, чем жил всю оставшуюся жизнь, сражаясь с условным рефлексом. Я не мог продолжать так жить — это не было жизнью. Я хотел большего. Я хотел ее. Я хотел Зел.

Я никогда не отпущу ее.

Она — моя.

Ее мать — моя.

Моя. Моя. Черт побери, моя.

Клара пританцовывала по моему дому, ее маленькие пальчики касались каждой статуи, что я сделал. Так же, как ее маме — ей нужно было прикасаться.

Она обернула свои ручки вокруг фигуры детеныша-медведя, протолкнула свои маленькие ручки в пасть волка, похлопала сов по головам и поцеловала верхушки голов пони.

В ее глазах теплилось изумление, и я хотел отдать ей все.

Меня не волновало, что она управляла мной. Меня не волновало, как безумно и неуравновешенно быть настолько одержимым ребенком, которого только что встретил. Никто не в состоянии понять истинную свободу, которую я чувствовал после двадцати двух лет жизни во тьме.

Клара была ходячим солнцем, и я был готов следовать за ней через все восходы и закаты.

Мое сердце раскололось на куски, звеня надеждой. Прежде чем я мог остановить себя, я пробормотал:

— Они все твои. Все до единого.

Зел замерла рядом со мной.

— Что? — ее глаза вперились в мои. В них вспыхнуло изумление, за которым последовало раздражение, смятение. — Ты не можешь. Нам негде хранить их. — Она опустила взгляд, ее плечи поднимались и опадали, когда ее дыхание ускорилось. Я не винил ее за то, что она была выбита из колеи — была в состоянии повышенной готовности, наблюдая за каждым моим шагом. У нее не было причин доверять мне, и она понятия не имела, что я осознал, что быстрее засуну пистолет себе в рот и пущу пулю, чем причиню боль Кларе.

Я не подчинюсь. Василий был последним ребенком, которого я убил.

Зел выпрямила спину, ее выражение лица было отстраненным.

— Это очень щедро с твоей стороны, но мы не можем взять их.

Клара резко затормозила передо мной, едва остановившись, прежде чем врезаться в мои ноги.

— Я люблю их. Люблю. Люблю. Люблю.

Мое лицо и уши все еще горели там, где она держала меня за голову, когда обнимала. Когда ее ручки обхватили мое лицо, мои внутренности вспенились, а мозг был готов взорваться. Меня почти вырвало на подъездной дорожке, когда я боролся со своим условным рефлексом. Воображение забрасывало меня образами смерти и расчленения. Я окаменел и не мог открыть глаза на тот случай, если найду ее порванной на кусочки на земле.

Но я сумею оттолкнуть ее.

Я буду держаться твердо.

Я спасусь, и она будет жить.

Я стиснул зубы, понимая, что мне придется контролировать себя, каждый раз, когда она подходит близко. Я никогда не был рядом с кем-то, кто касался меня так непринужденно.

— Поблагодари мистера Обсидиана за предложение, Клара, но ты знаешь, что у нас нет места, — Зел положила руки на голову Клары, проводя пальцами по ее каштановым волосам.

Клара надулась, взглянув на меня, а затем на Зел.

— Но... Я люблю их. Я хочу их всех в свою комнату. — Ее красивые карие глаза перемещались между нами, сверкая разочарованием. — Все они живые внутри. Им нужен дом. Им нужен кто-то, кто будет любить их и гладить их, и кормить, — громкий кашель прервал ее, вынуждая прижать руку ко рту и развернуться к Зел.

Тело Зел оцепенело. Она вцепилась в плечи Клары. Ужас, что отразился в глазах Зел, разбивал мне сердец. Это был просто кашель... разве не так?

— Дыши. Вот так. Тебе нужно…

Кашель остановился так же внезапно, как и начался, и Клара покачала головой. Вытерев рот задней части руки, она топнула ножкой.

— Я ненавижу кашлять. Это больно.

Зел прижала ее к себе, обнимая.

— Я знаю. Мы найдем способ остановить это. Скоро.

Я любил наблюдать за их взаимодействием вместе — такая естественная любовь. Семейная связь, которую я потерял навсегда. Зависть заполнила меня. Мое тело изнывало от желания занять место Клары — наслаждаться комфортом и безопасностью чьих-то объятий.

— Ты страдаешь от сенной лихорадки, Клара? — спросил я, привлекая внимание Зел ко мне. В ее глазах было нечитаемое выражение, защищая ее проклятые секреты.

Оживленность в Кларе немного увяла, но медленно пламя возвращалось. Она покачала головой.

— Я не знаю, что это. Это заболевание, которым лошади заражаются от сена?

Зел выпустила тяжелый вдох, затем рассмеялась.

— Нет, но оно имеет много значений. Сенная лихорадка — это когда у тебя аллергия на пыльцу или другие раздражители в воздухе.

Я ожидал, что Клара будет задавать сотни вопросов, но ее взгляд был серьезным, она кивнула.

— Понятно.

Повернувшись ко мне, она произнесла:

— У меня аллергия на воздух.

Зел издала небольшой удушающий звук, и я не мог объяснить, почему мой желудок решил бороться с моим сердцем в таком болезненном танго.

— У тебя аллергия на воздух?

Она подошла к статуе барсука, ее дыхание было немного хриплым.

— Должно быть, да, потому что я много кашляю, а я дышу только воздухом, а не пы-пыльцой.

Зел крепче обхватила себя руками, ее глаза прикованы к своей дочери.

Что-то было не так.

Мои инстинкты охотника пытались разгадать ее секреты, но она внезапно разомкнула руки и хлопнула в ладоши.

— Почему бы тебе не подарить Кларе одну из статуй? — она повысила голос, когда обратилась к Кларе. — Как насчет того, что ты выберешь одну? У нас есть комната для гостей.

Клара оживилась и просияла.

— Ладно. — Покружившись на месте, ее улыбка увяла. — Но их так много. Как мне выбрать?

Я не мог сдержать укол боли от того, чтобы заставить выбирать. Я не мог сделать это — не тогда, когда я хотел, чтобы она забрала каждую чертовую вещь в моем доме. Они не значили ничего для меня. Если я мог поделиться ими и получить улыбку или две в ответ — это делало меня богаче, чем все состояние моей семьи.

Сделав шаг ближе к Зел, я пробормотал:

— Они все ее. Все до единой.

Зел напряглась, и все чего я хотел — это прикоснуться к ней, предложить какое-то подобие комфорта. Что-то тяготило ее, и я хотел оказать поддержку — даже если она не доверяла мне.

Коснувшись ее щеки, я ожидал натиска условного рефлекса. Я был готов к боли и приказам, но вместо того, чтобы мучиться, была только пульсация и дрожь.

Терпимо.

Мои глаза расширились. Это был ключик? Подтолкнуть себя к границе своей выносливости — постоянное давление через боль, пока мой мозг либо адаптируется, либо взбесится?

— Почему ты делаешь это? — прошептала Зел, так чтобы Клара не услышала. — Почему тебя это заботит? Ты снова причинил мне боль, Фокс. Ты должен понять, как тяжело это для меня. Я не хотела, чтобы ты встретил ее.

Вспышка ярости и боли захватила меня врасплох.

— Ты думаешь, что мне плевать? Что я монстр, единственная цель которого — причинить тебе боль? — я ненавидел, что ее оценка меня была такой низкой. Какого черта?

— Нет. Я знаю, что нет. Я знаю, что ты пытаешься держать себя в руках, но это недостаточно хорошо. Ты не можешь ожидать, что я подвергну свою дочь опасности, только потому, что ты внезапно захотел ребенка в своей жизни.

Наклонившись вперед, я прошипел:

— Я не хочу ребенка в свою жизнь. Я провел всю свою жизнь, избегая их. Я не просил тебя приводить ее сюда. Я не могу изменить того, что случилось так же, как и ты. Никто не может предугадать, как я отреагирую, так почему бы тебе не прекратить бороться и, черт побери, довериться мне. — Мои глаза взметнулись к Кларе, которая не обращала внимания на наше обсуждение, поглаживая статую енота.

Ноздри Зел раздулись, и какое-то время мы сердито смотрели друг на друга. Она была той, кто в конце концов отступила. Ее глаза опустились.

— Мне не комфортно с этим, Фокс. Я знаю, что это была моя вина, что ты сорвался сегодня, но это не была моя вина до этого, или когда ты украл меня, угрожая ножом. Не думаю, что между нами все хорошо, потому что это не так.

Сделав шаг назад, она украла мой шанс на опровержение.

Я без сомнения знал, что если позволю ей сегодня выйти за дверь, то никогда не увижу ни ее, ни Клару снова.

Этот вариант даже не рассматривался.

Я нуждался в еще одном подкупе — еще одном контракте, чтобы привязать Зел к себе, — чтобы дать себе время исправить всё, что я разрушил между нами, и что более важно — исправить себя.

Сглотнув свою раздражительность, я сказал громко:

— Тебе не нужно выбирать, Клара. Они все твои. И тебе не нужно беспокоиться о том, где хранить их, потому что ты можешь держать их здесь. Вы с твоей мамой приглашены, чтобы остаться со мной насколько вы хотите. В действительности, я был бы счастлив, если бы вы переехали сегодня.

Клара завизжала и бросилась ко мне.

Страх и ярость промчались по моему телу, когда ее маленькие ручки обернулись вокруг моей ноги и сжали. Святое дерьмо. Не теряй контроль. Нет. Мир поплыл перед глазами. Пламя вспыхнуло. Кровь ударила по моим венам крошечными кинжалами.

— Убей ее.

— Заставь ее истекать кровью.

— Сделай это, агент Фокс.

Зел схватила Клару и оторвала ее от меня, быстро отходя назад.

— Не касайся его, Клара. Никогда.

Хоть мое тело и ощущалось, как будто я был избит и изуродован, после тяжелого пресса приказов, я чувствовал себя легче чем когда-либо. Я был решительно оживлен, потому что сдержался.

Ребенок мог обнимать меня, и я не ломался. Она все еще была жива, и я доказал себе, что могу обрести свободу.

Черт побери, это было самое лучшее чувство в мире.

Клара пыталась освободиться от хватки Зел. Ее миленькое личико сияло.

— Ты это имеешь в виду? Я могу остаться с ночевкой? И ты сделаешь мне овцу?

Прежде чем я ответил, она бросилась к Зел, почти сбивая ее с ног.

— Мамочка, можно? Пожалуйста. Пожалуйста. Как дополнительный бонус?

Зел улыбнулась, убрав несколько непослушных прядей со лба Клары.

— Как насчет того, что взрослые поговорят между собой? Я думаю, что видела медведя дальше по коридору. Просто не уходи далеко.

— Ох, правда? Я хочу погладить его. — Вихрем фиолетового, Клара убежала за пределы слышимости нашего разговора.

Зел медленно выпрямилась, и я боролся с сильным желанием сделать шаг назад. Ее глаза горели зеленым огнем.

— Что, черт побери, думаешь, ты делаешь?

Она была такой чертовски сильной. Такой ожесточенной в защите своего отпрыска. Мое сердце увеличилось в десять раз нормального размера, задыхаясь в моей груди. Прошло только пару недель, но я всегда буду в долгу перед этой женщиной, за то, что вернула меня к жизни. И потому что я обязан ей своей жизнью, я никогда не позволю ей уйти.

— Я соблюдаю наше соглашение.

— Какое чертово соглашение? Я не помню, что подписывала, что моя дочь и я переедем в твой причудливый дом. Ты не можешь говорить такое перед ребенком. Теперь она будет расстроена и разочарована, и будет ненавидеть меня, когда я заберу ее домой сегодня. — Она сделала шаг вперед. — Потому что это и случится, Фокс. Мы. Не. Останемся.

Я сжал руки.

— Ради всего святого, я не прошу тебя выйти за меня или остаться навсегда. Если ты не захочешь, чтобы я был рядом с вами снова, я не буду. Всё, что я хочу — это право заботиться о вас. Дай мне цель. Позволь мне доказать тебе и быть здесь для тебя. Это все, о чем я прошу.

Нижняя губа Зел дрожала, но ее лицо потемнело от ярости.

— Ты думаешь, я не могу позаботиться о ней самостоятельно? Ты думаешь, что достаточно сильный, чтобы броситься и все исправить? — она запустила руки в волосы, едва сдерживая слезы, сверкающие в ее глазах. — Какая часть «я не хочу, чтобы ты был рядом с ней» тебе не понятна?

Я двинулся вперед, вынудив ее сделать шаг назад.

— Я прекрасно понимаю. Ты гребная лицемерка. Одно мгновение ты здесь для меня. Исцеляешь меня. Отдавая мне все, что у тебя есть, даже когда все, что я могу — это брать, а в следующее мгновение ты хочешь утаить все от меня и выставляешь меня дьяволом. Не думай, что я не заметил, как много ты простила мне. Ты чертовски святая, если даже просто говоришь со мной после всего, что я сделал. Но я предупреждал тебя в самом начале, что чувствую то, что люди пытаются скрыть.

Схватив ее за локоть, я притянул ее ближе.

— Позволь мне рассказать тебе, что я понял. Ты утонула в печали. Ты смотришь на эту маленькую девочку, как будто она самый драгоценный бриллиант во всем мире, и ты ужасно боишься потерять ее. А этот кашель? Ты отреагировала так, как будто она сейчас умрет, и это не просто обычный недуг. Я думаю, что есть что-то большее, что ты не рассказываешь мне, и я хочу знать.

— Отпусти меня, ублюдок. Ты думаешь, что такой умный, но ты ничего не знаешь. Ты не знаешь, каково это быть матерью-одиночкой. Быть только матерью и перестать быть человеком, который преследует свои цели и мечты. Ты не знаешь, каково это, когда твоя жизнь перевернулась с ног на голову после несчастного случая, и когда этот несчастный случай оказался лучшим, что когда-либо случалось в твоей жизни.

— Я не знаю? Ты слушала хоть что-нибудь из того, что я говорил? Я был чертовым заключенным, с тех пор как мне исполнилось шесть лет. Ты единственный человек с кем я был близок за всю свою жизнь. Это так неправильно для меня просить о большем? Просить, чтобы ты осталась со мной и придала смысл моей гребаной полной сожалений жизни?

Я оттолкнул ее. Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди, и мне нужно было подраться. Мне нужно было вонзить свой кулак в какую-то плоть и кость, и выпустить свою ярость.

Бл*дь!

Зел стояла, сердито смотря на меня, дыхание тяжелое. Ее глаза взметнулись в направлении коридора, где исчезла Клара. Я не беспокоился, что ее не было в пределах видимости. Там не было ничего кроме статуй для развлечения, и она не могла никуда уйти, не вернувшись сюда.

— Ты невозможен, — пробормотала она.

— Нет. Ты невозможна. Дерьмо, я отдам тебе оставшиеся сто тысяч прямо сейчас, если это поможет мне в том, чтобы вы остались сегодня. Черт, я утрою сумму, если вы останетесь. Я дам тебе все, что ты захочешь — просто согласились остаться, по крайней мере, на несколько дней.

Зел переступила с ноги на ногу, ее глаза осматривали пространство, ища ответы.

— Несколько дней?

Я хотел вздохнуть с облегчением. Я выиграл. Этот этап.

— Это все, о чем я прошу. — Это было не так, но ей не нужно было знать.

Зел сгорбилась, казалось, что вся борьба испарилась из ее тела.

— Чего ты пытаешься добиться, Фокс?

Я проигнорировал мягкое поражение в ее голосе.

— Я ничего не добиваюсь. Я просто хочу возможности общаться с твоей дочерью, даже если это будет на короткий промежуток времени.

Волна уязвимости накатила на меня, и я опустил голову. Я так устал. Так сильно устал.

— Пожалуйста. Она нужна мне в моей жизни. Ты нужна мне. — Тяжело сглотнув, я схватил ее за руку и немного расслабился, когда условный рефлекс, не проявился. — Пожалуйста. Хейзел. Я дам тебе все, что ты хочешь. Я заплачу любую сумму, какую ты хочешь. Просто останься. Дай мне еще один шанс.

В ее глазах расцвела свежая злость.

— Ты думаешь, что я мелочная? Что ты можешь швырнуть в меня деньгами и купить меня и Клару? — она фыркнула. — У нас нет гребаного ценника, идиот. Ты можешь предложить миллион, и я не останусь, если буду думать, что ты обидишь ее.

— Я клянусь своей жизнь, что даже пальцем ее не трону. У тебя есть мое слово.

Он покачала головой.

— Этого недостаточно. Ты не можешь обещать это. — Ее глаза были прикованы к моим, и я хотел вырвать свое сердце и протянуть ей его. Тогда она узнает, как сильно я нуждаюсь в ней и Кларе и манящем лучике надежды, что она предлагает.

Она провела руками по своим длинным волосам, ее идеальная грудь вздымалась и опадала от ярости.

— Что ты сделал со мной, Фокс... это... это неестественно. У тебя не должно быть такого сильного спускового крючка, что делает тебя опасным для всех, кто вступает с тобой в контакт. Что, если ты снова набросишься? Что, если меня не будет рядом, чтобы остановить тебя от того, чтобы задушить ее или разорвать на куски? Ты не доверяешь себе. Я не доверяю тебе, и я чертовски уверена, что не доверю тебе быть рядом с причиной моего существования. К тому же у нас есть жизнь, встречи на которые нужно ходить, обязанности, что нужно исполнять.

Ее злость питала меня, и я приветствовал тепло. Я проревел:

— Это очевидно, что ты не доверяешь мне ни в малейшей степени. Ты скрывала ее от меня. Ты держала каждую часть своей жизни в секрете от меня. — Мой нрав помог мне немного успокоить мое нестерпимое желание получить боль. — Ты знаешь обо мне больше, чем я знаю о тебе. Все насчет тебя — это тайна, и это чертовски больно думать, что я не заслуживаю услышать хотя бы немного о твоем прошлом, или кто ты настоящая.

Посмотрев туда, куда убежала Клара, я понизил голос и сделал шаг ближе к Зел.

— Ты сказала, что подписала соглашение, потому что хотела этого. Потому что чувствовала то же, что и я — ты была увлечена мной. И я принял, что связь и наслаждение, в конце концов, заслуживают твоего внимания, но не имеет значения, что я делаю, ты продолжаешь смотреть на меня как на любимый проект. Ты взорвала мой разум, когда сосала мой член, ты толкала меня, пока я не потерял контроль. И затем ты осуждаешь меня, когда я не отвечаю на твою сумасшедшую форму терапии. Мне нужно время. Я знаю, что нуждаюсь в помощи, но ты не заботишься обо мне... не так как я забочусь о тебе. — Я сжал губы вместе, ненавидя свой промах — я показал свою слабость.

Ее рот открылся.

— Ты думаешь, что я не забочусь о тебе? — ее глаза вспыхнули изумрудным огнем, прижавшись ближе, она заставила меня немного отпрянуть назад. — Ты такой же глупый, как и сломленный. Ответь мне на это. Почему тогда я продолжаю возвращаться? Какого черта я не могу ненавидеть тебя за то, что ты причиняешь мне боль? Не раз, не два, а три раза? Почему я просто не могу уйти и швырнуть твои гребаные деньги тебе в лицо?

Ее глаза блестели от накопившихся слез.

— Я расскажу тебе почему, придурок. Потому что, что бы ты ни чувствовал, я тоже это чувствую. И это — сводит нас вместе. Ты заставляешь мое сердце нестись галопом каждый раз, когда выглядишь таким сломленным. Ты заставляешь меня чувствовать что-то более сильное и глубокое, чем я когда-либо чувствовала к кому-либо. Так что не говори мне, что я не забочусь о тебе!

Убрав волосы, которые лезли в глаза, она зарычала:

— Независимо от того, что существует между нами — это определенно уничтожит меня. Как я собиралась игнорировать что-то настолько сильное и явное? Это сводит меня с ума, так же как ты и твои проблемы сводят меня с ума. Все, что я хотела — это способ сохранить… — Она прервала себя, прежде чем прокричала шепотом: — Я хочу тебя так сильно, что моя кожа кричит, чтобы ты прикоснулся к ней, и мои пальцы изнывают от того, чтобы прикоснуться к тебе, но я хочу узнать тебя. Я толкнула тебя за край, чтобы разрушить, надеясь, что ты найдешь способ вернуться к нормальности. Но это не сработало, и ты в конечном итоге причинил мне боль. После всего, что я сделала, у тебя есть наглость сказать мне, что я не забочусь о тебе?

Она тяжело дышала, щеки окрасились красным.

Я никогда не был таким живым. Таким чертовски возбужденным. Ее страсть, ее признание сжали мое сердце, пока я не мог больше оставаться равнодушным к сказанному.

Каждое гневное слово отдавалось в моем члене, делая меня таким твердым, каким я не был никогда в своей жизни. Все мое тело кричало от потребности в ней. Мне нужно было заявить на нее права. Заклеймить ее. Укрепить то, что существовало между нами.

Меня не волновало, что Клара дальше по коридору поглощена моими бронзовыми творениями. Меня не волновало, что стресс от дня размыл остроту моего зрения, и мое тело ощущалось как до предела натянутая резинка.

Мне, черт побери, было плевать.

— Я больше не могу это делать. — Я приблизился к ней, толкнув ее к противоположной стене. Мое сердце рвалось наружу, когда мой рот обрушился на ее.

Это не было мило. Это не было запланировано. Это был гнев и жестокость, и все в чем я нуждался.

Мои руки обхватили ее щеки, крепко удерживая ее на месте. Мои губы напали на ее с голодом и требовательно.

Она ахнула от удивления, затем застонала от злости, пытаясь укусить меня, когда я протолкнул язык между ее губами, и погрузил его в ее рот.

Я, черт побери, целовал ее так, как хотел сотни раз прежде. Я целовал ее со всем тем, что у меня было, и я надеялся будет.

Ее тело было напряжено, дрожа возле моего. Мой мозг искрился и был перегружен слишком большим количеством ощущений, но в первый раз я был в состоянии собрать их вместе. Я прижал ее к стене, сдавив ее грудь своей, любя быстрый стук ее сердца возле моих ребер.

— Черт побери, целуй меня, — я прохрипел у ее рта. Я хотел сорвать ее одежду и взять ее у стены. Я хотел погрузиться глубоко в ее горячую влажность и доказать ей, как я могу дать ей все, что она хочет.

Это длилось бесконечно долго, но внезапно напряжение в теле Зел переключилось на страсть. Ее язык вступил в борьбу с моим.

Мы не целовались. Мы боролись. Мы выливали все, что не могли сказать, в этом действии.

Я застонал, запустив пальцы в ее волосы, схватив ее за затылок и притянув крепче к себе.

— Я хочу, чтобы ты прикасалась ко мне. Я хочу, чтобы ты разрушила меня. Я твой, Хейзел. Черт.

Она проглотила мое приглашение, целуя меня сильнее, сминая мои губы своими. Наши зубы столкнулись, и моя кожа вспыхнула, от потребности ее пальцев на мне.

Но ее руки оставались прижатыми к бокам.

Она застонала, когда я покинул царство рассудка и излил каждое извинение, каждое сожаление, что у меня было, в ее рот и дальше по ее горлу в ее сердце. Я хотел, чтобы она знала, что я принадлежу ей. Мне нужно было, чтобы она знала, как помогла мне — больше чем она предполагала. Больше чем кто-либо.

Я отдам ей все, я не могу допустить, чтобы она ушла. Это единственное, что я не сделаю. Я бы с удовольствием похитил ее и держал в плену, но она дала мне шанс на исцеления не в самой себе, а в ее идеальной, изумительной, изменяющей жизнь, дочери.

Хлопки ворвались в мои мысли, а затем хихиканье женского голоса. Я рухнул на землю и выругался про себя.

Дерьмо. Вряд ли это уместно для глаз ребенка.

Я оторвался, сделав большой глоток воздуха и осторожно поправляя свои брюки. Клара стояла там, выглядя как будто увидела, как принц заявлял права на свою чертову королеву. Мое сердце сжалось от мысли, как близка она была к правде. Мое семейное древо было королевским. Моя кровь, по общему мнению, голубая.

Это сделало «Обсидиан» моим царством, а Зел моим объектом, которого я страстно желала. И я желал забрать ее за закрытые двери и передать себя под любое лечение и терапию, которые она имела в виду.

— Ау, я знала, что тебе нравится моя мама. Она целует лучше всех, но не так. Этот поцелуй был мерзкий. — Она закатила глаза. — Ты безнадежен. Ты не знаешь, как обниматься и целоваться.

Зел поперхнулась от удивления, быстро расправив свою рубашку. Она ненавязчиво вытерла красные распухшие губы, убирая следы моего поцелуя.

— Ты права, Клара. Ему нужно многому научиться. — Она бросила в меня взгляд, и я не мог бороться с улыбкой, захватившей мои губы.

— Я видела мишку. Он изумительный. Но я хочу овцу. — Клара излучала счастье, и я рискнул всем, неуверенно положив свою руку на ее костлявое плечо.

Успокоив свое быстрое сердцебиение, я улыбнулся.

— Я начну ее сегодня вечером. Мы с твоей мамой заключили сделку. Ты остаешься на несколько ночей, а затем отправляешься домой. Это подходит?

Ее улыбка немного увяла.

— Я полагаю, да. — Взглянув на свою маму, она добавила: — Но если я буду хорошо себя вести, могу я остаться на подольше?

Зел издала звук: хм, не сдвигаясь со своего места, прижатой к стене. Клара пошла к матери и уткнулась головой в ее талию. Зел обернула руки вокруг головы Клары, прижимая ее ближе. Она двигалась медленно, как будто ее тело было слишком тяжелым, слишком чувствительным. Я мог установить долгосрочную связь. Каждая часть моего тела ощущалась, как будто миллионы маленьких иголочек танцуют по моей плоти — это одновременно приносило и удовольствие, и боль, возбуждая и сбивая с толку.

Клара внезапно засмущалась и прошептала Зел:

— Я голодна. Могу я получить куриные наггетсы? Я была в больнице сегодня, и ты обычно покупаешь мне их, за то, что я такая храбрая.

Больница? Какого черта?

Моя взгляд сверлили дыру в Зел, но она избегала зрительного контакта. Нагнувшись, чтобы быть на одном уровне с Кларой, она прижала губы к ее уху и сказала что-то, что я не мог расслышать.

Мой желудок скрутило, в поисках признаков того, почему такая излучающая жизнь девочка, могла быть в больнице.

Зел наконец выпрямилась и встретила мой сердитый взгляд.

— Это была ее ежегодная прививка и все. Но она в порядке, я даю ей куриные наггетсы, когда она ходит на них. Как думаешь, мы можем раздобыть их для нее?

Прежде чем я в первый раз в жизни превратился в шеф-повара, мне нужно было знать. Я объявил это Кларе, но еще не договорился с Зел.

— Вы остаетесь?

Зел сморщила губы.

— Ты будешь сохранять дистанцию?

Да.

— Ладно. На одну ночь.

Я хотел поспорить о большем, но у меня было двадцать четыре часа, чтобы умолять и задобрить. Прямо сейчас, я должен был сделать самую домашнюю вещь в своей жизни, и я, черт побери, не мог дождаться.

Я скорее всего сожгу их, мы, вероятно, в конце концов сделаем заказ доставки на дом, но я не мог думать ни о чем другом, что бы предпочел сделать.

Улыбнувшись Кларе, я сказал:

— Пойдем посмотрим, что у меня есть в холодильнике. Я уверен, что там есть что-то восхитительно вкусное.

Клара просияла и отскочила от Зел.

— Ох, супер. И затем я хочу историю.

Никакое количество солнечного света не могло заставить меня чувствовать себя таким счастливым, как я чувствовал в этот момент. Жизнь внезапно стала казаться сносной — более чем сносной: радостной.

Я жестом показал Зел идти рядом со мной, желая, чтобы поскорее настал тот день, когда я смогу держать ее за руку и не бороться с желанием причинить ей боль.

Зел кивнула и шла в ногу со мной.

— Я не думаю, что истории Фокса подходят для твоих ушей, Клара. Как насчет того, что мы пойдем в библиотеку и выбреем несколько там?

Клара развернулась, сморщив носик.

— Я не хочу истории из библиотеки. Я хочу настоящие истории. — Она пританцовывала на месте, вертя в руках свой свитер. — И, мамочка. Его имя не Фокс. А Роан.

Это было два дня назад.

Сорок восемь часов, что были раем и адом — бесконечное количество стресса и боли. Мои нервы были расшатаны, воспоминания о Василии подкрадывались ко мне в трудные моменты, и я находил себя истощенным, когда залезал в постель на рассвете.

Но я бы не изменил ни единой детали.

Самоповреждение сражалось с условным рефлексом каждый раз, когда Клара была рядом, и я пытался понять свои спусковые механизмы лучше — понять, что заставляет меня ломаться и снова превращаться в Призрака, и что позволяет мне оставаться в здравом уме.

В первую ночь, после того как сжег целый противень куриных наггетсов, я наконец научился пользоваться духовкой и сделал лучшую еду в своей жизни. Сидя за кухонным столом, за которым я никогда не сидел, используя навыки, которые никогда не имел, я предавался нормальной жизни.

Уставившись на Зел и Клару, которые ели такую простую еду, я проклинал своих кураторов снова и снова за то, что украли мою жизнь. За то, что окунули меня в мир, отрезанный от любви, смеха и нежности. Нам не было разрешено формировать привязанность. Наши клетки были отделены, мы ели раздельно. Нашей единственной целью было отдыхать как складное оружие, пока не появится новый контракт. Новый враг, чтобы убить или вендетта, которую нужно выполнить от лица неприлично богатых мужчин или женщин.

Это было хуже, чем тюремное заключение, и я чувствовал, что тюремная решетка наконец исчезла — я нашел способ, чтобы сделать себя свободным, и я никогда не позволю никому украсть это от меня снова.

Зел сохраняла дистанцию. В первую ночь, я дал ей комнату рядом с моей — в полной мере осознавая, что ей нужно собственное пространство с Кларой. Я не настаивал на еще одном поцелуе или времени наедине, чтобы поговорить. Я был доволен тем, что они просто были в моем доме. Я мог быть одержим Кларой, но знал, что действовать нужно осторожно. Чтобы не показать насколько я был трахнутым на бошку, и насколько нуждался в ней.

Каждая секунда в присутствии Клары, поднимала черное облако от моего сердца, и я обнаружил, что мои губы дергаются в улыбке, и желудок сжимается от новой эмоции счастья. Это наполняло меня солнечным светом и в первый раз с тех пор как они украли меня, я не боялся темноты в моей душе. Я имел кое-что другое, чем смерть вокруг меня. У меня была жизнь.

Клара не пошла в школу на следующий день. Вместо этого Зел позволила ее осмотреть мой дом, пока я спал до полудня. Я нашел их в теплице, когда проснулся, и шел за матерью и дочерью, впитывая их волшебство.

Я хотел Зел с того момента, как положил на нее глаз в «Обсидиане», но это было ничто по сравнению с горящей страстью, что тлела во мне сейчас. Каждый раз, когда она смеялась от острот Клары или перекидывала свои темные волосы через плечо, я понемногу был ближе к падению.

Я не знал, примет ли она меня или уйдет через несколько дней, и это будет конец, но она владела мной больше, чем кто-либо. Больше чем мои кураторы, больше чем я сам — я принадлежал ей целиком и полностью.

Я сделал правильный выбор — единственная правильная вещь в моей жизни — держать руки подальше от нее. Я не знал, как справиться. У моего члена был собственный разум, и мои глаза не были удовлетворены, пока она не попадала в центр их видения, но я отказывался снова причинить ей боль. Я это и имел в виду, когда согласился никогда снова не находиться рядом с ней, если это то, чего она желает.

Я игнорировал свои мысли о том, чтобы насильно взять ее и сохранить глубоко в себе это нежное и незапятнанное общение, что Зел и Клара давали мне.

В следующий раз, когда я возьму ее — если этот следующий раз случится — я хочу отдать ей все. Я хочу заняться с ней любовью. Я хочу постичь разницу. Я хочу, чтобы она поняла, что я принадлежу ей.

Время от времени Клара кашляла, и слезы наполняли ее глаза. Зел вставляла ей в рот ингалятор от астмы, и кашель прекращался. Каждый раз, когда я спрашивал, почему Клара кашляет, Зел сердилась и говорила мне, что это просто астма — ничего, о чем я должен беспокоиться.

Но я беспокоился. Сильно. Что-то было не так. От нее так и разило ложью, утопающей в горе, и резкое покалывание страха не покидало мою спину.

Видеть то, с какой любовью Зел относится к своей дочери — почти поставило меня на колени. Я бы отдал все, чтобы она посмотрела на меня так же.

Хотя ее печаль пятнала все, что она делала, она думала, что я не замечал, она думала, что Клара не замечала. Но мы замечали. Часто Клара ловила мой взгляд через плечо Зел, когда они обнимались. Ее маленькие брови взлетали в вопросе.

У Зел внутри была печаль, тяжелая и причиняющая боль, и она не произнесла ни единого слова об этом.

Когда Зел и Клара шли спать, я наблюдал за порядком в «Обсидиане». Когда последний боец уходил в пять утра, я отправлялся в свой подвал и работал над просьбой Клары.

Второй день был потрачен на лужайке под открытым солнцем. Вместе с бутербродами с Нутеллой и шоколадным зефиром. Зел закатывала глаза от того, как легко я потворствовал прихотям ее восьмилетней дочери. Она не знала, что соблюдать приказы было в моем ДНК. Она также не знала, что я боролся со своими кураторами всю жизнь и, наконец, наслаждался выполнять такие простые, невинные просьбы от кого-то такого маленького.

Я убью за нее без вопросов. Я буду защищать ее ценой собственной жизни.

Когда ужин закончился, и Зел сказала Кларе, что пришло ее время ложиться спать, она надула губы и стонала, и согласилась, только когда я затащил три бронзовые статуи в ее спальню, медленно строя металлический зверинец дикой природы.

Я потворствовал ей. Я обожал ее.

Я никогда не был настолько поглощен одним человеком. Каждый раз, когда я смотрел на ее оживленность, мое сердце разрывалось за Василия и каждого ребенка как я, которые были уничтожены как личности, потому что не были достаточно хладнокровны для извращенных игр наших кураторов.

Клара не имела ничего общего с ним — у нее были темные волосы и перламутровая кожа, в то время как у Василия была темная кожа и светлые волосы. Глаза Василия были как мои — арктические, бело-голубые; я имел смутное воспоминание, что моя мать называла их айсбергами.

Не важно, что Клара не имела ничего общего с ним. Мой мозг не переставал тыкать в так и незажившую рану, обращаясь к боли, которую я думал, оставил позади.

Но боль не была сравнима с новизной и теплом, что я нашел. Если Клара была моим солнцем — исцеляющим и отбрасывающим мою тень, — Зел была моим гребаным космосом.

Она была всем, чего я хотел. Всем, в чем я нуждался. Всем, чего я думал, я не заслуживаю.

«Обсидиан» был моей одержимостью, но теперь я больше не заботился о бойцах, избивающих друг друга в моем доме, или об устойчивом притоке денег, страстно стремящихся в клуб клиентов.

Я покончил с этим.

Я просто надеялся, что это тоже покончило со мной.

Я проснулся, как обычно, в полдень и тренировался около часа, прежде чем направился в свой кабинет. Календарь на моем столе сообщил мне, что это воскресенье.

Большая ночь в «Обсидиане» и выходной. Никакой школы у Клары. Мое сердце забилось быстрее от мысли попросить Зел остаться на еще одну ночь.

Ранее она согласилась, не потому что хотела, а потому что Клара прыгала рядом как безумная и скрепила сделку без ее разрешения.

«Спроси ее снова перед Кларой».

Я знал, что это было коварно использовать восьмилетнего ребенка, чтобы удержать Зел здесь, но я не против играть грязно, если это означает, что она никогда не уйдет. Мои дни были ярче и темнее, легче и тяжелее, когда она была рядом, и я не был готов отказаться от этого.

— Можем мы пойти на пляж? Я хочу пойти на пляж. — Голос Клары предшествовал тому, что она зашла в мой кабинет, с идущей следом за ней Зел. Я не видел их с прошлой ночи, и мое гребаное сердце выскочило прямо из груди и упало у их ног.

Взгляд Зел встретился с моим, в ее зеленых глазах появилась нежность.

— Доброе утро.

— Доброе утро, — пробормотал я. Я не мог оторвать глаз от нее. Одетая в белую юбку и розовый топ, она выглядела слишком молодо, чтобы быть матерью и слишком возбуждающе для моего и без того напряженного самоконтроля.

Клара прижала свои руки к моему столу и прыгала вверх и вниз.

— Доброе утро! Мы ходили на прогулку. Солнце вышло и уже жарко. Я хочу пойти поплавать.

Я откинулся на своем стуле, осматривая их.

— Я вижу, что у тебя была хорошая прогулка. — Я усмехнулся. В ее блестящих каштановых волосах были листья и кусочки свежескошенной травы.

Клара обошла мой стол, чтобы встать рядом со мной. Мою кожу покалывало, мышцы скручивало от предвкушения — ощущения того, как она будет касаться меня, и я готовился бороться с неизбежным желанием убивать.

— Да. Нравятся мои маргаритки? — она встряхнула волосами, показывая длинный венок из маргариток, вплетенный в ее пряди.

— Они красивые, — я улыбнулся, так и не расслабившись.

Клара ухмыльнулась.

— Ты пойдешь на пляж. Я уже надела свой купальник. Тебе нужно взять свой, чтобы мы могли поплавать.

Мое горло сжалось. Идея пойти на пляж приводила меня в ужас. Как я мог объяснить, что от мысли быть полуголым на пляже, я покрывался холодным потом? Как я мог объяснить татуировку на моей спине и шрамы на груди?

Я не смогу.

— Шрамы и отметины — это гордость, агент Фокс. Они показывают, насколько ты успешен. Многие запросы на убийство поступают, основываясь на том, как много увечий вы получили и пережили.

В этом были все мы. Оценивались, насколько продуктивно мы истребили другие жизни — как идеально подчинялись приказам.

— Пожалуйста, скажи, что ты пойдешь, — голос Клары вырвал меня из воспоминания. Она подошла ближе. Руки вытянуты, глаза полны решимости.

Вся моя сила была заменена ледяным страхом. Отодвинув свое кресло назад, я сохранял дистанцию. Я не мог сделать это.

Зел издала звук в задней части своего горла, ринувшись вперед.

— Клара, не трогай Фокса прямо сейчас. Он чувствует себя нехорошо. — Его глаза встретились с моими, и я перестал дышать.

Ее зеленые глаза светились, губы приоткрылись, лицо вспыхнуло. Она так напряженно уставилась на меня, я мог поклясться, что она касалась меня, шептала по моему покрытому черным телу. Вся ее страсть и тревога в борьбе за благосостояние Клары в совокупности с эмоциями, что она чувствовал ко мне. Как будто она била меня всем, с чем она боролась: неуверенность, злость, печаль, похоть, дружба, предательство. Мое сердце с медленных ударов перешло на быстрые, перекачивая кровь во мне от потребности.

«Я хочу тебя. Так чертовски сильно». Я отправил сообщения так упорно как мог, надеясь, что она расшифрует мое безмолвное предложение.

Она втянула воздух, а я опустил взгляд к ее груди, покрытой розовым топом. Ее соски затвердели пот тканью, и потребовалась вся моя сила воли, чтобы остаться сидеть и не броситься через стол, чтобы схватить ее.

Клара перестала существовать, когда я смотрел на Зел. Ее взгляд отяжелел от похоти.

Она делала меня чертовым безумцем.

Я не мог долго управлять своим телом, и вся моя концентрация улетучилась. Все мысли обратились к ней, связанной ее серебряным украшением, и к тому, как я трахаю ее. Мне было недостаточно ее. Я скучал по ней.

Еще одна мысль посетила меня.

Может, я делал это неправильно. Может, единственный способ добиться успеха и не причинить ей боль — это связать себя? Мне всегда предназначалось быть животным, которое подходит только для оков?

Жизнь решила ответить на мой тупой вопрос в виде крошечной, хрупкой ручки, что нежно легла на мою щеку со шрамом. Клара выбрала этот момент — момент, когда я не был сконцентрирован, — чтобы коснуться меня в самом неподходящем месте.

Жизнь перестала существовать.

Смерть заревела в моем мозгу.

Кулаки сжались. Тело напряглось. Зел закричала.

Ох, дерьмо. Ох, дерьмо.

Условный рефлекс понесся через меня, сея хаос в моем самоконтроле, напоминая мне, что я был сделан как оружие, не как человек, чтобы взаимодействовать с кем-то, так легко разрушаемым, как ребенок.

Я моргнул, в результате в мой фокус попала испуганная Клара и заплаканная рассвирепевшая Зел.

— Нет! — закричала она.

Мои руки сжались на плечах Клары, и потребовался весь остаток силы внутри, чтобы оттолкнуть ее. В момент, когда она упала на пол, Зел подняла ее и бросилась назад.

Я упал с кресла и схватился за голову, пытаясь подавить непреодолимые приказы.

Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь.

Я поднял взгляд, ища нож для писем, который держал на своем столе. Мне нужно было оружие, чтобы успокоить себя — прежде чем я сделаю что-то, с чем потом не смогу жить.

— Клара, нет! — закричала Зел, звуча приглушенно из-за приказов в моей голове. — Держись подальше.

На удивления Клара восстала против условного рефлекса, и она была той, кто закончил его. Ее громкий, тонкий голосок закричал:

— Хватит!

И... это произошло.

Просто так. Внезапная тишина, оставившая меня дрожащим и пугающе пустым.

Я привел голову в вертикальное положение, тяжело дыша. Я встал на ноги, скрипнув суставами, которые не имели права двигаться, после жизни мучений.

— Ты в порядке? — мой голос был хриплым, напряженным. Глотая воздух ртом, я провел руками по своим лохматым волосам.

Чары похоти между мной и Зел испарились, сменившись явным ужасом в ее взгляде. Мое сердце было готово остановиться. Почему, черт побери, я не могу быть нормальным?

Я хотел разгромить свой офис и драться. Я разрушил все. Доказал Зел, что Клара не была в безопасности рядом со мной. Бл*дь!

— Хейзел, ты знаешь я… — Что я мог сказать? Что я добился больше прогресса за последние два дня, чем до этого, но этого было недостаточно. Этого никогда, черт побери, не будет достаточно, чтобы заслужить их.

Клара извивалась в хватке своей мамы. Зел была мертвенно-бледной от шока, ее выражение лица было каменным.

Освободившись, Клара шагнула вперед. Недостаточно близко, чтобы прикоснуться, но достаточно близко для меня, чтобы увидеть свирепость в ее темных глазах.

— Извини. Я забыла. Я не собиралась дотрагиваться до тебя. — Она опустила голову, в результате чего ее черные волосы накрыли ее лицо как занавес. — Не кричи на меня, ладно?

Мое сердце остановилось. Я чувствовал себя так, как будто был готов расплакаться. Ничего из этого не было справедливым. Ни для Клары, ни для Зел и даже для меня. Я был и всегда буду машиной, которая должна помнить свое место и оставаться в тени.

Клара была такой невинной. Такой чистой. Всё, чего во мне не было.

— Я не буду кричать на тебя, ребенок. Это не твоя вина. — Тяжело вздохнув, я оставался стоять, ссутулившись на полу, не отводя взгляда от нее. — Я думаю, что ты и твоя мама должны уйти.

Зел сделала хриплый вдох, жизнь снова наполнила ее тело. Я искал ее взгляд и, черт побери, умер, когда она кивнула.

— Да, Клара. Я думаю, что мистеру Фоксу нужно какое-то время побыть одному. Пойдем на пляж с тетей Клу и дядей Беном.

— Но я не хочу идти на пляж с ними. И прекрати называть его Фокс! — щеки Клары стали розовыми. — Это была моя вина. Не выгоняй нас, пожалуйста. Ты не рассказал мне ни одной истории. Ты не показал мне овцу. Я не хочу уходить.

Я не мог стоять и смотреть, как дрожит ее нижняя губа.

Прямо там. Прямо тогда. Моя жизнь раскололась на части, превращаясь в гребанный перекресток.

Я был одержим тем, чтобы найти искупление. Разрушенный любовью. Преследуемый надеждой. Уничтоженный прошлым, от которого я не мог избавиться. Мои глаза вперились в Зел. Настало время. Я не мог притворяться, что у меня не было багажа или вопросов, от которых я никогда не буду свободен, но прежде чем Зел уйдет от меня навсегда, я хотел, чтобы она узнала правду.

Я хотел узнать ее. Хотел заработать ее доверие. Хотел связь. Я не хотел, чтобы меня боялись или ненавидели. Я не хотел причинять беспокойство или быть тяжелым бременем.

Настало время сказать ей все, чтобы она могла решить сама.

Это был единственный путь вперед. И это значит, что я потеряю их обеих, потому что она никогда не позволит своей дочери находиться рядом со мной.

— Я думаю, что настало мне время рассказать тебе историю, Клара. — Мой голос звучал тяжелым и мрачным. Я расскажу тебе то, что напугает тебя и воплотит в жизнь твои кошмары.

Зел фыркнула, выпрямив спину.

— Я не думаю, что это хорошая идея. — Она сделала шаг вперед, обняла Клару за плечи. Ее тело дрожало от эмоций, ее конечности дергались, глаза окрашены печалью. — Пожалуйста, Фокс. Ты продолжаешь забывать, что она ребенок. Ты не можешь рассказать ей то, что я думаю, ты хочешь. Ты не можешь облегчить свою ношу, за счет такого невинного разума. Я не позволю тебе.

— Я буду аккуратно подбирать выражения. Я превращу это в сказку. Я клянусь, что не поделюсь слишком многим, просто... пожалуйста... дай мне возможность рассказать кому-нибудь. Прежде чем вы уйдете.

Она прикусила губу, по ее глазам было видно, что она размышляет.

Я посмотрел на свои руки. Подняв их, я сказал:

— Я расскажу тебе историю о каждом шраме, каждом порезе, каждой отметине на моем теле. Я отвечу на любой вопрос, который ты хочешь, и затем ты сможешь вынести приговор. — Мои пальцы не были конечностями — они были безжалостным оружием и провели всю жизнь в горе. — Я оставлю детали для тебя, но дай мне шанс рассказать твоей дочери одну историю.

Посмотрев на Клару, я добавил:

— Я расскажу тебе о мальчике, который потерял свою жизнь, только чтобы одна маленькая девочка вернула ее ему.

Клара улыбнулась душераздирающе-нежно, ее темные глаза были широко раскрыты и наполнены прощением. Ее неукротимость заставила меня тосковать по другому ребенку... мальчику, который был такой же стойкий и идеальный.

— Мне нравится. Но я хочу больше чем одну.

Зел сдалась. Ее плечи поникли.

— Одна история, и затем мы едем домой.

Я кивнул. Я мог жить с этим. Я не мог ожидать ничего большего.

Клара улыбнулась, счастье осветило ее лицо.

— Теперь расскажи мне.

В день, когда я рассказала отцу моего ребенка о Кларе, я ушла, истекая кровью, и напуганная.

Вместо соблазнительного, льстивого поведения, что заставило меня раздвинуть ноги перед ним, он посмотрел на меня, как будто я была грязью.

Он назвал меня потаскухой, шлюхой, сучкой-золотоискательницей.

Я не знала, что у него были богатые родители, или что он должен был унаследовать состоятельную империю. Мы познакомились на улице, тусуясь возле сети быстрого питания. Я думала, он был сиротой, как и я. Оказалось, он любил ошиваться на улице по ночам, прежде чем возвращался в свою идеальную кроватку. Я проследила за ним до его дома, чтобы узнать правду.

Его родители услышали наши крики; его отец вытолкнул меня за дверь, и я упала в большой цветочный горшок. Шипы розы врезались в нежную кожу ниже моего глаза.

Капающая кровь, пачкала мою единственную футболку, и я поняла, что не хочу иметь ничего общего с ними.

Малышка была моя.

Все время, с того самого дня, Клара была моей полностью. Я не была хороша в том, чтобы делиться, но Роан Фокс не оставил мне выбора.

Он влюбился в моего ребенка с искренней решимостью, что пугала меня больше, чем его темперамент и жестокость.

Он смотрел на Клару, как будто она была ключиком для решения всех его проблем.

Но он не знал.

Он не знал, что в один из дней, совсем скоро, она уйдет.

В день, когда это случится, его жизнь будет окончена, а мое сердце разбито, и я верну ему его голубую таблетку.

В день смерти Клары, она заберет нас обоих.

Это было неизбежно.

История.

Были хорошие истории, плохие истории, трагедии и идеальные «И жили они долго и счастливо». Что бы Фокс ни хотел рассказать Кларе, я сомневалась, что там будут пушистые единороги и веселье.

Я хотела покончить с этим — со всем этим. Я не могла вынести, что мое сердце разбивалось каждый чертов день. Я не могла вынести то, что постоянно лежу в кровати, думая о Фоксе и борясь с бесконечной войной ненависти к нему за то, что он заставляет меня чувствовать, и презрения к нему за то, что держит меня в заложниках.

Я была готова уйти. Я не могла приносить себя в жертву человеку, который страдал от больших демонов, чем сам дьявол. Я прошла через слишком многое, чтобы позволить ему снова обидеть меня.

Но затем он увидел Клару.

Он привязался к Кларе.

Он украл Клару, и она больше не была моей.

Медленный огонь ярости не покидал меня с тех пор, как он так одержимо влюбился в нее. Я хотела улизнуть в тот момент, когда он ушел спать, но когда взяла Клару за руку и потащила ее к подъездной дорожке, ощутила, как будто невидимая цепь привязала меня. Утягивая меня назад, заставляя остаться.

Это больше не были обязательства или деньги. Привязавшись к Кларе, он доказал, что у него есть сердце. Он доказал, что был человеком глубоко внутри, и так же сильно, как я хотела ненавидеть его, я не могла.

Не тогда, когда он души не чаял в моей плоти и крови, готовил ей еду, срезал корки с ее сэндвичей и подбегал к ней по каждому требованию. Он становился человеком в моих глазах, и это заставляло меня ненавидеть его еще больше.

Но ненависть была эмоцией, которая требовала безграничной энергии. Я потеряла желание подпитывать свою ярость и разжигать огонь своей злости. В конце концов, разве не все заслуживают счастья?

Даже люди, которые убивали. Если они покаялись и признали свои грехи, разве это не было моей сущностью как человека, помогать им на пути выздоровления?

Ценой Клары?

Нет, ценой его. Это Фокс будет страдать — не Клара. Она была слишком смелой, слишком любимой и сильной, слишком осведомленной о мире, чтобы перенять что-то от Фокса. Но он? Он не переживет ее потерю.

И это превращало мою ненависть в печаль, более тяжелую и всепоглощающую, чем прежде. Позволив им находиться так близко, я уничтожила их обоих.

Казалось, я не существовала ни для Фокса, ни для Клары, когда он встал с пола и зашагал к выходу. Он не вернулся, чтобы взять меня или предложить руку Кларе. Его тело было напряжено и неприкасаемо.

— Эй, подожди меня. — Клара вырвалась из моих рук и побежала за ним, как послушный щенок. С другой стороны, я же следовала за ними как зомби, чей мир только что взорвался.

Фокс вел нас по коридору, туда, где полуденное солнце сияло через стеклянный потолок. Тепло согревало мои плечи и макушку головы, когда мы спускались по лестнице в главное фойе. Мы направились вдоль длинного коридора к задней части собственности, прежде чем направиться дальше по лестнице, сменяя солнечный свет на тени.

Вся глупая надежда, что Фокс может преодолеть свою проблему того, что к нему нельзя прикасаться, разбилась в пух и прах благодаря тому, что произошло в его офисе. Он все еще был тем же самым. Все еще терзаемый призраками прошлого. Все еще разрушенный.

Я думала, что мое сердце никогда не найдет естественный баланс снова.

Мою кожу покалывало от мурашек, и я сделала поверхностный вдох. Я не была в этой части дома, и мои конечности дрожали от адреналина. Я продолжала внимательно следить за Кларой, на всякий случай готовая схватить ее, если что-то пойдет не так.

Я хочу оружие.

Мысль пришла мне в голову, когда Фокс остановился у огромной двери с большим замком в стиле средневековья. Гравировка в дереве, выглядящая как будто кто-то взял острый нож и неаккуратно вырезал три линии — III.

Она не выглядела так, будто принадлежала этому столетию. Как будто дом был построен в ее стиле, в этом было что-то зловещее и дьявольское — что-то живое.

Волосы у меня на затылке встали дыбом, когда Фокс вставил ключ и открыл дверь. Единственная дверь без блокировки с клавиатурой.

Он оглянулся, его серо-белые глаза вперились в мои. «Ты можешь уйти, если хочешь». Его взгляд кричал сообщение, сверкающее болью.

Я хотела принять его предложение. Я не была готова. Я не думала, что буду когда-нибудь готова для того, что он хотел показать мне.

Я не могла ответить ему — или молчанием или словесно. Мои мысли смешались друг с другом, пугаясь от понимания и ужаса того, что он хотел мне показать. Но в основном меня превратило в камень решение, которое я должна была принять.

Клара ринулась внутрь — никакого страха или остаточно шока от того, что случилось в его офисе. Краткий возглас удивления вырвался из нее, а затем последовало радостное хихиканье.

— Это как клетка. Нет, это как тюремная камера. — Она повернулась ко мне. — Помнишь? Эти картинки, что ты показывала мне, на которых были плохие люди в лондонском Тауэре, которые пытались украсть корону и все деньги королевы? Помнишь, мамочка, все эти штуки, что свисали со стен, и все ужасные предметы, что они использовали, чтобы заставить плохих людей говорить правду? Похоже на это.

Мое сердце перестало биться, когда я сделала шаг вперед, войдя в комнату. Клара была полностью права. Пространство выглядело как подземелье — подходящее только для кровожадных воров и людей, кого ждала виселица.

Фокс фыркнул, прежде чем пошел дальше, чтобы включить ряд светильников, что висели над рабочими столами, скамейками инструментов и принадлежностей. Свет помог развеять первое впечатление о клетке, но стены были отсыревшие, пол — недоделанный и уложенный землей.

Резкий металлический запах бронзы и безжизненного металла ударил мне в нос. Смесь старого дыма от большого пожара и холодной грязи вокруг нас — запах напоминающий Фокса.

Он принадлежал этому месту больше, чем принадлежал черным комнатам наверху. Я не могла переварить мысль, что он мог жить в подобных условиях. Выносил жизнь в такой окружающей среде.

Клара бродила по комнате, пристально изучая старомодные кузнечные мехи и рассматривая две огромных наковальни. Плоскогубцы валялись вместе с молотками и странными кусками выброшенного металла.

Мой взгляд упал на серебряную цепочку, свисающую с края стола. Фокс повернулся, чтобы встретиться со мной взглядом. Он кивнул.

— Та же самая толщина, что я использовал на тебе. Сейчас это кажется глупым. — Его взгляд упал на сверкающее серебро вокруг моего горла. Я все еще носила наручники со звездами, что он сделал мне. Центральная часть, которая крепилась от моих запястий к цепочке на животе — исчезла в его кармане, и я не видела ее больше.

— Ты никогда не была опасной. Это я. Я тот, кто должен надевать это. Не ты. — Его глаза опустились на мое горло, прослеживая металл под моей одеждой.

— Надевать что? — Клара встала сбоку от меня, ее глаза были расширены от интереса. Она мягко кашлянула, отчего мое сердце сжалось.

— Ничего.

— Ты всегда говоришь это, — фыркнув в раздражении, Клара умчалась и исчезла через щель в задней части рабочей комнаты.

— Клара! — я бросилась вперед, очень обеспокоенная тем, как много острых инструментов и опасного было в этом месте. Какого черта мы спустились сюда? Фокс мог рассказать ей историю в любом другом месте. Сад, в котором ярко светит солнце, был бы гораздо более лучшим местом, чем гребаный подвал. — Выходи оттуда.

— Дерьмо, я думал, эта дверь закрыта. — Фокс сделал шаг вперед, легко паря как тень на стене, а не человек. Что-то в нем изменилось, как будто он принял ту сторону себя, что собирался выставить напоказ. Он не прятался здесь — он соответствовал.

Я сдерживалась, позволяя ему открыть тяжелую дверь похожую на банковский сейф. Исчезнув внутри, он посмотрела через плечо.

— Там безопасно. Я уверяю. Это мое хобби — и все.

Я нахмурилась, входя в небольшое пространство. От пола до потолка были ряды полок.

О боже мой. Мое сердце сильно билось о грудную клетку, когда я осматривала все, что было на полках. Как это возможно? Я прошла сквозь время или попала на съемочную площадку.

— Ничего себе, это удивительно, — сказала Клара, кружась по сокровищнице оружия.

Фокс с осторожностью смотрел на нее, но его тело было повернуто ко мне, готовый принять, что бы я ни сказала. Я сердито посмотрела на него, не в состоянии поверить, что он думал — это умно привести ребенка в подобное место.

Но также сильно, как я хотела закричать, я не могла отрицать, что он вел себя как защищающий отец, готовый схватить любую опасность, что устремлялась к ней.

— Святое дерьмо. — Я двинулась вперед, мои глаза расширились от огромного арсенала, спрятанного под домом Фокса. Тайная комната полная тайных вещиц. Вещи из прошлого. То, что никто не должен видеть. Тут был каждый предмет смерти от кортиков, мечей, серпов, штыков до сабель, топоров, длинных луков и нунчаков.

— Как я и сказал, я не использовал их. Ни один. Я просто сделал их. Я делал это раньше с... и я нахожу это своего рода терапией — работать с тем, что знаю. — От его тела исходило напряжение, наполняя небольшое пространство мужественной энергией.

На моем лице было нечитаемое выражение, когда я бродила по комнате, впитывая вид оружия и приборов для убийств, вдыхая аромат бронзы и железа, металлических и острых предметов.

Клара запищала, проведя своими хрупкими пальчиками, по выглядящей устрашающе, булаве с шипами. У меня почти случился сердечный приступ, прежде чем Фокс осторожно убрал ее руки и расположил их у нее по бокам.

— Ты сделал это? — ее невинный голосок звенел по комнате — полное несоответствие чистоты в сравнении с варварством того, что она коснулась. — Ты собираешься на войну? С кем ты борешься? — она замера, прикусив нижнюю губу. — Ох, я поняла. Так ты получил свой шрам? Ты был на войне.

Мое сердце сияло за мою храбрую маленькую девочку.

— Перестань задавать такие пытливые вопросы, Клара. Его шрам — это личное, и я сомневаюсь, что это история, которую он может легко рассказать.