Разум вашего новорожденного ребенка

Глава 11. Дебора знала, что у нее есть разум

Все сообщения о рождении обнаруживают активную работу мысли, но лишь немногие содержат такие определенные утверждения и проявления разума, как рассказ Деборы.

Дебора начинает серию отчетливых наблюдений, находясь еще на полпути из чрева матери. Пока внимание доктора было чем-то отвлечено, акушерка, наблюдающая за ее матерью, первой замечает появление ребенка. Поскольку у ребенка синие пальчики, персонал слегка заволновался, и Дебору выталкивают, тащат и потирают столь энергично, что ей это кажется излишним. Она глубоко убеждена, что с ней все в порядке, и пытается об этом сообщить, но никто ее не слушает. После того, как самые энергичные ее попытки общения были проигнорированы, у нее появляется озлобление и желание "кого-нибудь ударить кулачком".

Чувствительная к состоянию сознания своей матери, Дебора замечает, что мама пытается разглядеть, что происходит, но ее вновь кладут на стол. Дебора хочет, чтобы мама узнала, что с ней все в порядке, просто ей холодно. Позднее она замечает, что ее мама все еще взволнована и не уверена в том, что все в порядке, и тихонько плачет, но "не так, как раньше".

Когда Дебора сравнивает свои знания со знаниями больничного персонала, сообщение завершается уверенным заявлением детского разума. Сообщая, что она скорее осознавала себя разумом, чем человеком, Дебора говорит, что ощущала себя умным существом, и объясняет почему. Она решила, что разумнее тех, кто о ней заботится, потому что знает реальную ситуацию изнутри, в то время как они, похоже, знают ее только снаружи. Кроме того, Дебора оказалась способной принимать их сообщения, тогда как они не были способны принимать ее (сообщения).

Внимание, а вот и я!

Врач оглядывается в поисках чего-то. Я выхожу, но мне кажется, что это только мои глаза. Моему телу тепло, оно укрыто, но голова начинает чувствовать холод, и я вижу всех этих людей и яркую желтую комнату.

У доктора черные волосы и белая одежда, он смотрит на лоток с инструментами. Он отвернулся от меня. Сомневаюсь, что он знает, что я выхожу.

Может быть, кто-нибудь скажет ему, что я выхожу! Думаю, что мне придется это сделать самой. Он обернется, а я уже буду здесь. Не знаю, что он ищет, но это наверняка что-то очень важное.

Одна из акушерок наблюдает за моей мамой и замечает, что я уже здесь. У нее желтые волосы, белая одежда и белая шляпа.

Я вся замерзла и мне не по себе. Я ощущаю дискомфорт. Группа людей хватает меня, как будто они не могут решить, кому меня принимать. А я не хочу, чтоб меня кто-то принимал.

Не думаю, что мне это нравится. Полагаю, что я хочу назад. Мне не нравятся все эти люди, эти руки. Они меня сжимают. Думаю, что извлечение остальной части меня составляет для них проблему.

Я уже вышла, но часть меня все еще там — оставшаяся часть пуповины и все такое. Они продолжают передавать меня из рук в руки: от акушерки к доктору и обратно. Мне хотелось бы, чтобы они все же определились с тем, кто же меня возьмет. Они вроде бы толкают меня и тащат. Они разминают меня вокруг.

Не тот цвет

Я вся ужасно промерзла, особенно руки и ноги. Не думаю, что я должна была так замерзнуть. Мама пытается осмотреться вокруг и увидеть, что происходит, но они вновь укладывают ее на стол. Она начинает плакать, потому что не знает, что происходит, и думает, что со мной что-то случилось.

Со мной все в порядке. Просто я замерзла. Просто я хочу, чтобы все эти люди оставили меня в покое, а они все равно продолжают меня мять. Они извлекают меня за руки и за ноги и сильно мнут их. Почему бы им всем не оставить меня в покое? Со мной все в порядке, честное слово. Только оставьте меня в покое.

Все толпятся вокруг, тянут меня за пальцы и мнут их. Наверное, они думают, что я какого-то не такого цвета… Вот оно что — у меня синие пальцы. Вот почему они такие холодные. Они меня кладут рядом с кем-то на одеяло, много одеял. Кто-то держит меня. Это акушерка с желтыми волосами, и я теперь так сильно завернута, что больше не могу двигаться, но, по крайней мере, они перестали меня трогать.

Теперь она мне улыбается и показывает маме, что со мной все в порядке. Но я вся завернута, и моя мама ничего не видит, кроме моего лица. Она все еще беспокоится. Она все еще не верит.

Они дают ей немножко подержать меня. Моим рукам все еще холодно, они завернуты. Мама все еще немножко плачет, но не так, как раньше. Теперь все хорошо, и я могу поспать.

Никто не слушал

Я знала, что со мной все в порядке. Я пыталась всем сказать об этом, но они не слушали. Я пыталась говорить, но они не поняли меня. Я пыталась оттолкнуть их руками, но их было слишком много. Я плакала, пыталась говорить, но для них, наверное, это был просто плач.

Как было внутри

Внутри (в утробе) было спокойно, тепло и уютно. Темно. Никто меня не беспокоил. Я была счастлива тем, что имела. А потом все произошло очень быстро. Все было спокойно и прекрасно, когда внезапно я поняла, что что-то происходит.

Было много урчаний и движений вверх и вниз. Я не то чтобы испугалась, но была очень удивлена. Я ничего не сделала; я просто там лежала. Но что-то происходило, и я знала, что ничего не могу с этим поделать. Вначале я не думала, что это связано со мной. Я думала, что я только подожду, и очень скоро это все пройдет.

Как-то раз такое уже происходило, но оно длилось не очень долго, совсем недолго. Вот почему я подумала, что если я тихонечко посижу, это снова прекратится, как раньше, что со мной это никак не связано — это было что-то извне. Но потом я поняла, что на этот раз все было по-другому, потому что все это продолжалось и становилось сильнее.

Роды начались всерьез

Меня всю сдавливало и трясло. У меня было предчувствие, что должно произойти что-то, что мне не понравится. Я поняла: что бы ни произошло, лучше не будет. Меня все устраивало, и я не хотела ничего менять. Все менялось независимо от меня.

Я не хотела этому содействовать, но было ощущение, что мне все равно придется это сделать. Я все еще надеялась, что это прекратится, но в глубине души уже знала, что этого не будет. Я все еще не представляла себе, чем это все кончится и к чему приведет вся эта тряска и все остальное.

Жизнь вне чрева

И вдруг появилась эта желтая комната и эти люди. Это был момент, когда я начала осознавать, что происходит. Я бы не сказала, что была в восторге. По-моему, я сразу же заявила им все, что я об этом думаю!

Вначале я "корчила много рож". Вела себя лицемерно, потому что не могла сразу освободить руки. Но что я действительно хотела сделать, так это сжать кулаки, но мои руки были прижаты. Поэтому все, что я могла сделать, так это "корчить рожи". И я также поняла, что могу издавать звуки, — что, кажется, и случилось.

Когда я была предоставлена самой себе (внутри), шуметь не было необходимости. И мне все это нравилось. Когда меня побеспокоили, я страшно разозлилась, хотя не совсем понимала, на кого надо злиться. Просто я разозлилась. Наверное, из-за того, что меня побеспокоили.

Как только мои руки освободились, я сама стала трясти ими. Мне хотелось ударить кого-то кулаком! Думаю, что я прилично размахивала руками. В тот момент они заметили, что у меня синие руки. Но я была слишком занята, чтобы это заметить. Кроме того, я не знала, что такое синие руки. Просто я знала, что очень разозлилась, и примерно в это время поняла, что могу издавать звуки. Я так разозлилась из-за того, что что-то должно было произойти!

Это немного удивило меня, но, казалось, совсем не удивило их. Они даже совсем не обратили на это внимание. Я не только разозлилась, но еще и начала расстраиваться, так как ничего не могла поделать. Я хотела вырваться и ударить кулачком кого-то, но все этому препятствовало — все эти руки, сдерживающие меня, мнущие и хватающие. Поэтому я просто начала громко кричать, так как это, похоже, было единственное, что я могла сделать.

Дыхание и крик

Начало дыхания было для меня тоже необычным. Я никогда раньше ничего подобного не делала. Я всегда просто лежала и слушала тишину, ощущая теплоту. Дыхание было еще одним сюрпризом, как и крик. Оно было похоже на маленький взрыв. Когда я первый раз вдохнула воздух, я закричала. Но это ощущение не было неприятным, потому что благодаря воздуху крик становился громче. Чем больше я набирала воздуха, тем громче становился крик. И это была хорошая идея, потому что я старалась привлечь к себе их внимание.

Всякий раз, прежде чем я издавала крик, воздух врывался в мою грудь. Затем я заметила, что это происходит между криками, я об этом тоже подумала. Это немного отвлекло меня от моего раздражения, потому что я концентрировалась на том, что происходило внутри меня. Я прислушивалась, как это звучит. Ощущала, как входит и выходит воздух. То, что воздух можно было вдыхать и выдыхать быстрей и медленней, была замечательная идея. Я думала, что как бы долго мне ни пришлось быть здесь, у меня, вероятно, будет нечто похожее на крик и воздух. Это было хотя бы каким-то занятием для меня.

Большие перемены

Пожалуй, больше всего меня разозлило следующее: все время, пока я там была, я была предоставлена самой себе. Все происходило так, как я этого хотела. И я представила себе, что произошло. У меня было такое ощущение, что вокруг были другие существа, а не люди. Не такие люди, как я. Но они не были так уж важны, потому что находились снаружи.

Затем, когда я вышла, это меня разозлило, так как мне нечего было сказать по этому поводу. Когда я пыталась это сделать, никто не обращал на меня внимания. Это тоже меня разозлило, потому что я всегда думала, что знаю о том, что происходит.

Разумная мысль

Я чувствовала, что много знаю, и это на самом деле было так. Я думала, что я весьма умна. Я никогда не представляла себя человеком, но только разумом. Я полагала, что мои мысли разумны, и поэтому, когда ситуация стала мной управлять, мне это не очень понравилось.

Я видела, что все эти люди ведут себя словно сумасшедшие. Вот тогда я и подумала, что я болев разумное сознание, потому что я знала, что со мной происходит, а они, похоже, нет.

Казалось, что они меня игнорируют. Они как бы делали это не со мной, а с моей наружной оболочкой. Они вели себя так, как будто только она и существовала. Когда я пыталась им что-либо сообщить, они просто не слушали меня, как будто этот крик ничем особенным не был. Он звучал не слишком впечатляюще, но это было единственное, что я могла.

Я на самом деле чувствовала, что была разумнее их.

Глава 12. Кит при рождении сталкивается со смертью

Кит открывает магическое окно, через которое мы видим не только драматичные детали ее необычного рождения, но и загадочную смесь ощущений и мыслей, которая проходила сквозь нее в это время. Подобно многим другим людям, помнящим свое рождение, у нее обнаруживается двойное состояние: она участник-наблюдатель. Она глубоко и болезненно осознает свое физическое тело, но это не ослабляет работу ее мысли. Демонстрируя мудрость, к которой мы совершенно не готовы, Кит приводит факты, анализирует возможности, точно характеризует акушерку и врача и в одиночку бесстрашно встречает нравственные дилеммы. В своем рассказе о родах она показывает нам тесную связь и нежную заботу, которые обычно появляются между ребенком и матерью.

За свои 37 лет Кит в разное время страдала загадочными дыхательными проблемами, включавшими ощущение тяжести в груди и неспособность втянуть в себя достаточно кислорода. По мере того, как мы с помощью гипноза начали исследовать эту цепь ощущений, Кит внезапно пережила сильное эмоциональное потрясение, начала задыхаться и плакать, а затем вспомнила, что почти задохнулась при родах. Ниже приводятся выдержки из рассказа Кит.

В наше время жизнь матери и ребенка редко подвергается риску во время родов, но в описываемом случае от медицинского персонала потребовались героические усилия. Кит в деталях описывает процесс своего спасения, оценивает диалог между акушеркой и доктором и даже приводит их мнения по широкому спектру знаний, включая ее собственную сферу внутренних знаний.

Акушерка хочет все бросить и уйти, так как они слишком долго оживляли ребенка, и она боится, что его мозг безнадежно поврежден. Доктор, проявляя необыкновенную настойчивость, пробует различные трубки и использует приемы, которые никогда до этого не использовал. Пока все это происходит, Кит передает информацию о происходящем: "Я застываю… немею… ничего не помогает".

Это предполагает возможности духовного акушерства, когда доктора, по сути, поддерживают двустороннюю связь с ребенком и взаимодействуют при чрезвычайных ситуациях в родах. В то время как врач пытался ввести трубку в ее легкие, Кит рассказывает нам: "Она слишком глубоко… она почти доходит до моего желудка!" Позднее, когда трубка большего размера установлена правильно, она говорит: "Я уже получаю немного кислорода, но его все еще недостаточно. Если бы он только мог продвинуть ее немного глубже". При этом она комментирует, что люди не понимают того, что дети могут вступать в общение и для этого им не нужны слова.

В течение всех родов мысли и заботы Кит постоянно обращаются к матери. Будучи еще в утробе, Кит осознает, что возникла серьезная ситуация и она оказалась перед проблемой жизни и смерти, решение которой зависит от нее самой. Похоже, она первая узнает о внутреннем кровотечении и пытается прикрыть поток крови собственным телом. Если она повернется так, как положено при родах, ситуация станет критической. Она не хочет умирать и не хочет, чтобы умерла ее мама. Если ее мама все-таки умрет. Кит хочет "тоже умереть и остаться там, где она была".

Чрезвычайная ситуация в матке

(Со стоном.) Вокруг слишком много крови. Никто еще об этом не знает. Она (мама) вся заполнена ею, и только я одна удерживаю кровь, чтобы она не вышла наружу! (Всхлипывает.)

Ооо… Если я выйду, а она умрет, она никогда не узнает, как сильно я люблю ее! Я хочу узнать ее. Она много разговаривала со мной до моего рождения, но никто этого не знал, потому что они сочли бы ее сумасшедшей.

Я думаю, что они просто должны продолжать в том же духе и дать мне умереть. Я чувствую, что она достаточно настрадалась. (Затрудненно дышит и всхлипывает.) Я не чувствовала этого (ее страданий) до тех пор, пока она не начала наполняться кровью (сильно всхлипывает).

Я чувствовала, будто вот-вот утону, но знала, что так быть не должно (всхлипывает). Я не знаю, что мне делать.

О, Боже, я не хочу тонуть в крови! Боюсь, что так оно и будет (всхлипывает). Я также не хочу, чтобы она умирала. Если я не выйду, они меня оттуда вытащат. Ооох, они просто не понимают, что происходит!

Ооох, вот я и вышла и вижу ее (кровь), она повсюду! И она (мама) кажется такой беспомощной. Как бы я хотела чем-нибудь помочь ей!

Если бы у меня был шанс, я бы поговорила с ней. Я бы сказала ей, что все будет хорошо. Они не понимают, что дети могут это делать. Нам не нужно все время говорить словами.

Они держали меня вверх ногами и постоянно шлепали. Я не люблю, когда меня шлепают. Я даже толком этого не чувствую, но все равно это мне не нравится. Если бы они только позволили моей маме родить меня, у нас все было бы хорошо. Они сейчас обмывают ее, а потом переливают ей кровь. Она пытается поговорить с моим отцом, успокоить его. Ооох, ооох, как бы я хотела, чтобы они что-нибудь придумали для меня! Я сейчас совершенно окоченевшая. Я застываю. Акушерка хочет, чтобы доктор остановился, так как она считает, что я умерла. Доктор же приказал ей заткнуться… они не предполагают останавливаться.

Доктор не сдается

Если бы они только поторопились! Я окоченела (со вздохом). Он хочет просунуть трубку в мое горло, но я не хочу, чтобы он это делал. Ооо, меня сейчас стошнит от нее! (Вздыхая.) Она не помогает! Он ее втискивает, кажется, сквозь всю меня. Это ужасно! Ооох, ощущение такое, как будто они слишком далеко ее просунули. Она уже у меня в желудке. (Тяжело вздыхая.) Доктор берет меня на руки и качает. Он просунул трубку так далеко только потому, что делал это в первый раз. Это новая процедура. Я ничего не могу сделать.

Теперь трубка у него во рту. Он приказывает всем отойти и оставить его одного. Они думают, что он свихнулся. А он знает, что это последний шанс, потому что я слишком долго была без кислорода! Он держит меня, потому что чувствует, как я застыла. Ооох, как болят мои руки, они так онемели! Трубка у него во рту, но она недостаточно большая. Он ее только что с отчаянием вынул и кому-то кричит.

Ему нужна большая трубка. Ему нужна самая большая трубка, которую можно безопасно вставить в мое горло. Только что принесли еще одну, и он злится на акушерку, потому что она слишком долго за ней ходила. Вон там он видит большую трубку и кричит медсестре, чтобы она побыстрее ее принесла. К трубке прикреплено еще что-то, но он хватает ее, пропихивает в меня как можно глубже и кричит, чтобы ему быстрее принесли ножницы. 0-ох! Он очень быстро ее отрезает, но очень коротко, так что она высовывается из моего рта. Он запрокидывает мою голову и захватывает своим ртом почти все мое лицо. (Со вздохом.) Я получаю немного воздуха, но этого недостаточно. (Серия вздохов.) Если бы он мог просунуть ее немного глубже!

Ох, как долго это длится! Я ничего не чувствую, кроме верхней части моей груди. Все остальное как будто онемело и отмерло. И такое ощущение, как будто мое тело съежилось. Вот почему медсестра постоянно повторяет: "Она умерла". Она хочет уйти домой. Они пробыли здесь всю ночь. Доктор нажимает на мой живот. Если бы я могла вытянуть руку; так больно. Если они не поторопятся, у меня будут большие неприятности. Акушерка сказала, что если даже они сейчас заставят меня дышать, все равно я не буду в порядке; она говорит, что прошло слишком много времени.

Я знаю, что если они помогут мне начать дышать, то у меня все будет хорошо. Но (акушерка) знает, что я так долго не дышала, что мой мозг умрет, — вот что она думает. Но я знаю, что она не права. Она до этого никогда не видела, как это делается.

(Вздыхая.) Я могу сказать, что он (доктор) очень хочет помочь мне. Он вынимает из меня трубку, и мне не нравится это ощущение; меня от этого тошнит. И теперь он растирает мою грудь пальцами. (Тяжело дыша, вздыхая.) Теперь я дышу сама, но это тяжело. Нам всем теперь становится лучше. Я хочу плакать и непонятно почему…

Увидит ли она свою маму?

Ооох! Они только что сказали, что я тоже умру. Для моей мамы не хватает крови. Они продолжают нажимать на меня. (Со вздохом.)

… С ней теперь все в порядке, но я не могу дышать. Как бы я хотела знать, где она.

Теперь я ее вижу. Она пытается до меня дотянуться. Она слишком слаба, а я все еще не могу дышать. Я хочу, но не могу. (Вздыхает.) Я стараюсь, но у меня не получается. Кажется, воздух проходит недостаточно глубоко. Я чувствую, как воздух входит в меня, но это что-то не то. Я действительно сильно окоченела.

Кто-то шлепнул меня по попке. Шлепок был достаточно сильным…

Мне нужно, чтобы меня положили рядом с моей мамой. А они положили меня в отдельной комнате одну. Я была в замешательстве. Я не была уверена, что когда-нибудь снова увижу мою маму. Я думала, что она после всего этого, должно быть, умерла, и поэтому они меня положили в этой комнате до тех пор, пока выяснится, что со мной делать.

Все ли хорошо у мамы?

Я не знаю, почему плачу. (Всхлипывая и трясясь.) Просто мне страшно и грустно, и я не знаю отчего. Я думаю о своей маме. Я не хочу, чтобы она умирала! (Рыдая.) Я не вижу ее! Я не знаю, где она. (Всхлипывая.) Ооох… По-моему, моя мама умирает! Я не хочу жить, если она умирает! Мне страшно.

Они режут ее. Очень много крови (Стуча зубами, со стоном.) Она истекает кровью и умирает. Я просто знаю это.

(Всхлипывая.) Я не могу дышать. Мне безразлично. Я все равно не желаю дышать. Мне здесь совсем не нравится. Все это меня пугает. Такое ощущение, что я окоченела. (Тяжелый вздох.)

Они пытаются заставить меня дышать. Если бы они перестали это делать! Они пошлепывают меня. Они принуждают меня дышать. Но ничего не получается! Ооох, я коченею. Я хочу знать, где моя мама! (Всхлипывая, с отчаянием.)

Это все моя вина! Я просто знаю, что это так… (Со стоном, стуча зубами.) Вот почему я не хотела выходить — я знала, что будут неприятности. Я не хотела причинять ей боль. Вот почему я не поворачивалась. (Говорит с детским всхлипыванием.) Они заставили меня выйти, поэтому мне пришлось это сделать!

Я не знаю, где моя мама! Ооох, я не могу дышать. Я не буду дышать, пока с ней не будет все в порядке!

(Вздыхая.) Я чувствовала, что если моя мама умерла, мне тоже хотелось умереть и быть вместе с ней. Я не могла думать ни о чем другом, кроме смерти. И я чувствовала абсолютное одиночество. Я не понимала, почему они оставляют меня одну, потому что ничего со мной не случилось.

Мне было очень плохо, потому что до рождения мама говорила мне, что я буду особенная. Она знала, что я буду девочкой. Вот почему я знала, что акушерка была не права. Я знала, что если смогу начать дышать, со мной все будет в порядке.

Они так и не положили меня рядом с мамой за все то время, пока я там была…

Сегодня Кит — предприимчивая бизнес-леди, остроумная и обаятельная личность. Ее отношения с матерью всегда были теплыми и полными любви.

Глава 13. Джеффри: значение прикосновений

По мере того, как Джеффри подробнейшим образом описывает свои первые впечатления о существовании вне матки, он демонстрирует интерес к жизни. Он рассказывает нам обо всем, начиная с излития околоплодных вод до того момента, когда мама взяла его на руки. Он много знает о разных значениях прикосновений и рассказывает о том, что прикосновения могут быть прекрасными и ужасными. Прикосновения к коже могут быть возбуждать, ободрять и дарить счастье. Его новые ощущения интересны, но они воспринимаются им на фоне постоянного страха.

Какую радость приносят глаза, уши и мышцы! Когда он спит, то видит картины. Для него новы и непривычны приступы голода и ощущения рожка бутылочек, но он знает, что делать.

Он чувствует что-то волшебное в прикосновениях и присутствии мамы и ощущает ее гордость, когда она снова и снова "для собственного удовлетворения" произносит его имя. Ему хорошо, когда она разговаривает с ним. Он знает, что "с этим человеком ему не о чем беспокоится". Он чувствует, что в отличие от всех остальных, тех, кто просто его любит, мама любит его беспредельно.

Удовлетворение и ожидание

Темно. Вокруг меня тепло. Есть ощущение ожидания, как если бы я знал, что что-то должно произойти. Это новое ощущение. Все давит на меня со всех сторон. Я жду чего-то, что, я знаю, сделает меня счастливым. Темно… и чувство удовлетворенности, которое, кажется, стоит за моими эмоциями.

Я слышу отчетливое сердцебиение. Я понимаю, что звуки, которые я слышу, не мои. Вокруг меня все в движении. Все, что меня окружает, давит на меня.

Роды начинаются

Моя кожа (после излития околоплодных вод) ощущает по-другому. Чего-то не хватает, что-то вокруг меня ушло. Все еще тепло, но уже по-другому.

Затем я замечаю, что положение мое изменилось. Я чувствую, что на мою голову давят, как будто она внизу. Что-то крепко держит меня, очень теснит и постоянно толкает. Мне страшно, очень страшно!

Движение, странное движение — не такое, к которому я привык. Много движений. Становится теплее, жарко. Что-то мною движет. Это повсюду. Я поворачиваюсь, но все еще там. Страх уходит прочь.

Появилось чувство ожидания, как будто я знаю, что что-то вот-вот произойдет. Снова что-то окружает меня. И оно движется. Страх возвращается, большой страх! Столько всего происходит! Могу сказать, что я уже не там, где был.

Это окружает меня. Я чувствую, как проскальзываю сквозь это. Я ощущаю себя стиснутым, сжатым. Очень страшно! Больше уже нет покоя и тишины. Шумы, громкие шумы, от воздуха и воды. Чем бы ни было то, с чем я соприкасаюсь, оно издает сильный шум, что-то еще прикасается ко мне. Ощущение приятное. Оно дотрагивается… я думаю, это доктор. Я осязаю, я чувствую руки. Страх все еще сильный, но ощущение от рук приятное. Сильный страх и боль!

Внезапно родился!

Все происходит быстро. Внезапно все исчезает. Я кожей испытываю необычные ощущения! Навстречу мне приходит поток прохладного воздуха и мгновенно возбуждает меня. Пока все это происходит, страх не покидает меня. Страх — это доминирующая эмоция.

Столько происходит нового! До этого все было одинаково, всегда одно и то же. А теперь все по-другому.

И вдруг появляется что-то, чего я не понимаю. Я вижу свет! Я не понимаю, что это. Я боюсь. Я могу двигаться. Я могу двигаться, как только пожелаю, и ничто меня не останавливает. И все-таки я не знаю, что произошло… Я боюсь.

Я слышал разные голоса. Мужской голос говорит: "Все в порядке, все в порядке!" Очень громкий голос. Я слышал другие голоса. Я слышал голос, не похожий на другие. Он ничего не пытался сказать… просто шум. И с этим шумом я чувствовал боль. Что-то было особенное в этом голосе. Внезапно становится очень больно. Я кричу! Я чувствую свое дыхание. Я чувствую напряжение в горле. Чем сильнее я кричу, тем больше напряжение. Я хочу остановить это, но оно заставляет меня кричать еще громче.

Успокоенный человеческим прикосновением

Мне приятно, когда кто-то держит меня. Почему-то мне не хочется кричать. Мне не нравится, когда мне страшно. Раньше, когда вокруг было темно, я всегда знал, что все в порядке, даже когда страх не отпускал меня. А теперь, похоже, страх даже усилился.

Кто-то держит меня сейчас. Так приятно ощущать, когда что-то окружает меня. Я могу закрыть глаза, и все становится таким же, как прежде. Я не знаю, кто держит меня. Я не вижу лиц, только очертания. Я не знаю, что есть что. Я вижу очертания людей. Повсюду свет. Даже когда я закрываю глаза, света больше, чем раньше. Это волнующее открытие. Но страх все еще силен. Большую часть времени мне страшно. Но некоторые ощущения так приятны!

Так приятно смотреть своими глазами на вещи. Чем больше я это делаю, тем больше мне это нравится. Мне очень нравится смотреть, как движутся предметы. Теперь я перемещаюсь вверх-вниз. Кто-то держит меня; должно быть, они ходят. Мне нравится, когда они до меня дотрагиваются. Ощущения приятные, это еще одно новое впечатление. Их прикосновения несут тепло и успокоение.

В инкубаторе

Я вижу вокруг себя что-то блестящее. Свет отражается от него. Вокруг меня стекло или плексиглас. Теперь, когда я двигаюсь, ощущения другие. Что-то толкает меня в спину, в разных местах. Когда я поворачиваю голову, свет и цвета меняются, меняются очертания. Вначале это страшно — до этого ничего не двигалось. Чтобы я ни делал, подо мной всегда что-то есть, что-то твердое — это одно из первых ощущений, которые я познал.

Мне приятно. Я двигаюсь, а оно там. Мне хочется столько всего сделать! Мне хочется двигаться, но я не знаю, как двигаться так, как мне хочется. Теперь ощущения от движений совсем другие. Мои руки и ноги движутся с такой легкостью, я только и думаю о том, чтобы ими пошевелить. Без цели, просто почувствовать их движение. Я очень неуклюж.

Так много звуков! Они гораздо громче. Иногда я хочу, чтоб они прекратились, но есть и хорошие звуки. Хорошие звуки появляются, когда кто-то держит меня. Я хочу, чтобы кто-то держал меня. Так приятно, когда к тебе прикасаются. Они недостаточно долго меня держат. Мне вновь хочется ощутить близость, почувствовать, что меня обнимают.

Столько всего нового, и это не укладывается у меня в голове. Мне хочется увидеть больше, но я не знаю, как этого достичь. Я просто хочу больше

увидеть, и чем больше я вижу, тем мне лучше. Мне пусто без новых впечатлений. Я хочу творить сюжеты, но они просто существуют. Мне хочется самому передвигать предметы, но они не двигаются. Мне хочется вытянуть руку и дотронуться, но там ничего нет. Я хочу видеть, как двигаются предметы. Я вижу свои движения. Мои руки движутся перед моим лицом. Я постоянно лежу на спине. Я все еще вижу коробку. Смотреть из этой коробки трудно.

Сны и сновидения

Мне нравится спать, потому что, когда я закрываю глаза и свет исчезает, приходят картины — образы вещей, которые я видел. Только я вижу их не так, как раньше. Я вижу светящиеся металлические штуки, которые интригуют. Я вижу картины и хочу прикоснуться к ним. Я хочу знать, каков на ощупь свет. Я протягиваю руки, а их там нет! В ящике (люльке) много разочарований, но все же есть и открытия.

Я все еще открываю и пробую. Открываю себя. Части меня двигаются, когда я хочу, и не двигаются, когда я не хочу. Все так ново! Я открываю одни и те же вещи несколько раз. Мои руки и ноги, я продолжаю двигать ими, и каждый раз словно впервые.

Проголодался

Я проголодался. У меня было такое чувство, которого я раньше не испытывал. Я знал, что это нехорошо. Было неприятно, больно, и я пытался рассказать, что что-то не так. Каждый раз, когда я это делал, кто-то брал и поднимал меня. Иногда этого было недостаточно. Я хотел бы что-то поесть и продолжал кричать. Потребовалось некоторое время, чтобы связать кормление с приятным ощущением или кормление с уходящим чувством [голода]. Раза через два или три я уже знал, что кормление может избавить меня от этого.

Попить всегда тепло и приятно. После того как я это испытал, оно превратилось в то, к чему я так стремился. Когда это случилось в первый раз, кто-то держал меня на руках. Возможно, это была женщина. Она приложила что-то [бутылочку] к моим губам, и я автоматически начал сосать, вытягивая что-то оттуда. Появилось молоко, и я проглотил. Я знал, что делать.

Магия матери

Я вижу больничную комнату. Это происходит позднее, кажется, на день позднее. Я помню, что тогда впервые узнал разницу между тем, кто держал меня. В этот раз, когда она [мама] держала меня, я мог бы сказать, что она была другим человеком — каким-то особенным. Почему-то я просто почувствовал, что с ней мне безопасно, что мне не о чем беспокоиться с этим человеком.

Она гордо повторила мое имя несколько раз, как будто говоря: "Это мой сын". Она просто повторяла мое имя для собственного удовольствия. Когда она разговаривала со мной или обо мне, мне было приятно. Когда она держала меня или разговаривала со мной, что-то было по-другому. Я мог бы сказать, что она заботилась обо мне не так, как другие. Другие тоже были взволнованы, но она была ужасно взволнована. Для других я был частью работы. А для нее я был единственной мыслью — такое у меня было чувство.

Она держит меня сейчас на руках. Я вижу, как она держит бутылочку. Этот человек беспокоится обо мне. У этого человека нет ничего другого в мыслях, кроме меня.

Глава 14. Кристина любима своими родителями

Кристина была первым ребенком родителей, иммигрировавших из Швеции. Она родилась в больнице в Бронксе. Родным языком ее матери был шведский, поэтому общение с людьми, помогавшими при родах, было затруднительным, но это не волновало Крис. Как и другие малыши, она, похоже, понимала оба языка и воспринимала эмоциональные вспышки своей матери. Когда на сцене появился отец, ей несложно было понять язык его гордости, волнения и обожания его американской малышки.

Все другие воспоминания родов не очень наполнены счастьем, но эти я бы поставил на первое место в счастливом списке. Почти в шестьдесят лет Крис с удивлением обнаружила эти воспоминания; она и не подозревала, что помнит об этом. Она была очень удивлена, когда оказалось, что ее родители были так безумно счастливы. В последующие годы это чувство появлялось редко. Возможно, важнее всего было то, что Крис вновь обрела редкое ощущение своего совершенства. "Я — приз! — сказала она. — Я никогда не чувствовала себя так чудесно, так великолепно!"

Рождение

Я гляжу на пол; моя голова внизу. Мое плечо наверху, как будто зажато. Боже, как странно! Холодно. О, Господи! Это действительно странно. Как будто… чья-то рука на моей талии. Я такая крошечная… просто маленькое крошечное существо, весящее около шести-семи фунтов. Я прямо здесь смотрю…

Я внизу, выхожу, но кто-то хватает меня, вытягивает мое плечо. Оно уже снаружи. (Она двигает плечом.) Моя голова снаружи. Она расположена лицом вниз. Они суетятся вокруг него (другое плечо). Здесь висит большая веревка. Моя маленькая ножка вроде согнута. Я снаружи! Ей-богу, что за суматоха!

Моя мама кричит, похоже на крики "Ой-ой-ой!". Это закончилось! Моя мама… кажется, я прощаюсь с ней. Здесь было так хорошо и тепло. Я ничего не понимаю. Это действительно волнует.

Я вижу стены и много окон, больших окон. Похоже на дневной свет. Я могу видеть это так ясно. Много оконных стекол. О, в этой комнате так светло!

Я просто подвешена здесь, как эта… и эта уродливая веревка идет куда-то внутрь. Я вся в грязи; чувствую, что я вся липкая и грязная. Фу! Я действительно взволнована.

Много шума, много людей, все кричат. Странно, потому что у них у всех такой акцент, как если бы они все жили в Бронксе, где все происходит. Кто-то говорит: "Положите ее вниз. Положите ее вниз. Вот так".

О, я кричу "А-а…" на самом деле громко. Мир, а вот и я! Это странная вещь. Уау! Кто знает о чем-то подобном? В течение всей моей жизни я никогда об этом не думала. Со мной все в порядке, я с уверенностью могу сказать вам.

Необычно, странно. Тем не менее я могу чувствовать это, я могу чувствовать, что происходит со мной. Мне становится немного одиноко без моей мамы. Я где-то лежу, в чем-то похожем на маленькую коробку. Я все еще кричу — очень счастливый крик. Я могу видеть свое лицо. Мои волосы слегка вьются, они белые сзади. Я очень новая, качественно новая. И я хочу назад, к моей маме, прямо сейчас.

Я жду, и эти люди ходят вокруг меня. Со мной все в порядке. Светит солнце, и я хочу увидеть мою маму, близко прижаться к ней. Я знаю, мне нужно, чтобы рядом со мной сейчас кто-то был, совсем близко, как если бы я должна была выйти из родового канала и сразу же вскарабкаться вверх и повиснуть на источнике всех удобств — моей маме. А она просто лежит, глубоко дышит. Она вся измотана. Она тоже хочет подержать меня. Она ждала меня семь лет.

Я просто там лежу и толкаюсь пятками. Я громко кричу, желая вернуть старые добрые времена. "Отнесите меня туда, где я предполагаю быть!" Я не из робкого десятка, просто как крошечное животное.

Мимо проходит нянечка. На ней маленькая белая простая шапочка, как из городской больницы, белая накрахмаленная униформа… Очень полная, добродушная леди. Ха! Очень смешно выглядящая девчушка. Полагаю, она собирается взять меня на руки.

Теперь я чувствую, будто я завернута во что-то, в одеяло, белое одеяло; это все, что на мне есть. И люди много кудахчут — ко-ко-ко — приятные звуки. На самом деле мне все равно. Мне нужно куда-то уйти. Я чувствую себя совсем отделенной.

А моя мама просто лежит там, на столе. Она дышит глубоко и с облегчением и сейчас спрашивает обо мне. У нее проблемы с английским. Она прилагает массу усилий.

Возвращение к материнским прикосновениям

Кто-то поднимает меня. Это толстушка в маленькой шапочке. Вот она поднимает меня, и я начинаю чувствовать себя немного уютней. Я могу видеть мою маму. Она сейчас протягивает руки. Теперь она держит меня на руках. О, да! Это наивысшее счастье! Она действительно счастлива. Это так странно! Я полностью прижата, как только что рожденный малыш, так и должно быть.

Моя мама разговаривает, произносит разные слова. Я не знаю, что она говорит, но знаю, чего она хочет. Мне кажется, она хочет… чтобы мой папа пришел на меня посмотреть. Она кому-то говорит, что хочет увидеть моего папу. Она так взволнована! Я никогда не видела мою маму такой взволнованной. Она просто счастлива, счастлива, счастлива.

Я лежу здесь, как маленький пищащий бурундук, ужасно счастливая. Все чудесно. Это хороший мир! Кроме того, мой папа должен прийти посмотреть на меня. Батюшки! Могла ли я мечтать о чем-то подобном?

Я просто лежу завернутая, и она теребит меня, глядит на мои взъерошенные волосы. Она очень довольна. И она тоже говорит по-шведски, лаская меня и воркуя надо мной. Она очень горда собой. А я чувствую, что я сырая и липкая, но это не имеет значения.

Здесь женщина с большой грудью. Она пытается поговорить с моей мамой. Еще больше кудахтанья… Да, как мы все довольны! Она стоит слева, и я лежу слева. Все, похоже, вытирают и убирают предметы на подносе.

Теперь они собираются меня куда-то унести. Я не слишком этим довольна… Няня протягивает руки. Я не хочу уходить, просто не могу в это поверить. О, дорогая, это на самом деле странно! Мне так удобно и тепло. И моя мама гладит мою маленькую головку. Она тоже не хочет, чтобы я уходила. По-моему, я ощущаю по вибрациям, как она счастлива. Хотя, могу сказать, что она напугана. Она все время говорит по-шведски, говорит, что ей нужно выучить английский и что она нервничает в ситуациях, подобных этой. Она просто пытается все объяснить.

Все, что я знаю, это то, что я лежу счастливая, как клоп. Я ничего не понимаю… но я все еще это чувствую! Просто одна из маленьких божьих детей.

Это так великолепно! Не могу дождаться, когда я начну что-то делать. Это такое чудо!

Мне очень сложно поверить, я прохожу через это прямо сейчас. Это самая чудесная вещь на свете. Я действительно чувствую себя совершенной крошечной малышкой. Я вижу, как я там спокойно лежу. А сейчас я засыпаю.

Радость в связи с приходом папы

Я вижу своего папу. Он так молод! О, нет, я не могу в это поверить. У него волосы! Я никогда не видела его таким раньше. Это его собственные волосы. Он их еще не лишился — о, это очень странно!

На нем белая футболка, и он так счастлив, стоит и играет моими ножками. А он ничего; он большой. А вот и моя мама, хвастается мной перед ним. Моя мама на самом деле превзошла себя! "Не правда ли, она хороша?" Она произносит это по-шведски, и это так ласкает ухо. Мой папа очень приятный. Он улыбается и сейчас поднимает меня на руки. Много сказано на шведском языке. Да, не удивительно, что я вся раздулась от гордости, до такой степени я собой довольна. И он трясет мои маленькие кулачки, и я…чувствую, что я так любима. Я чувствую, что меня хотят и любят. Но это не будет продолжаться очень долго, я знаю.

Ощущение совершенства

Я — как маленькая слойка с кремом и могу чувствовать вибрации. Они ждали моего появления семь лет. Даже если бы они и были разочарованы тем, что я не мальчик, они бы не показали этого. Нет, нет, они здесь просто как два глупых малыша. А я — приз.

А я просто об этом знаю. Я такая маленькая, такая совершенная и такая любимая! И я даже не знаю, как говорить: все, что я могу делать, это кричать, выть и беситься. Мои маленькие ножки только двигаются вверх и вниз. И я просто прекрасно провожу время.

Не знаю почему, но меня великолепно приняли. Я никогда не видела своих родителей такими счастливыми и восхищенными. Моя мама просто вне себя.

Она никак не может на меня наглядеться, и конечно, они сейчас собираются забрать меня у нее. Она не слишком-то этим довольна. Мой папа говорит, что так должно быть. Эта чудесная Америка, и для меня так будет лучше — я это чувствую. Я ничего не понимаю, но это абсолютно фантастично.

Я никогда не чувствовала себя так прекрасно, так великолепно! Десять маленьких пальчиков на руках, на ногах. Маленький, пронзительно вопящий пискун. Все работает. Роскошная модель — ничего нет лучше! Уф, прекрасно быть такой совершенной, быть таким источником радости, видеть то, что я здесь вижу, видеть мою маму. А вот мой папа со своей маленькой американской малышкой. Вот она, такая совершенная, какая только может быть, — маленькая девочка Олсонов.

Глава 15. Измененный мир Чарльза

Чарльз дает нам четкое пошаговое описание путешествия по родовому каналу. Новые ощущения сравниваются со старыми. После рождения Чарльз открыл, что он был частью медицинских неудач; его мать истекала кровью и могла умереть. В середине кризиса он был ошеломлен тем, что доктор относится к нему как к незаконнорожденному, и он беспокоился, есть ли его вина в проблемах матери. До того как он смог убедиться, жива она или нет, его увезли со сцены действия. Те, кто заботился о нем, не замечали, что ему нужно быть с мамой и быть уверенным в ее безопасности. Они не имели представления о том, что у него на уме.

Он много рассказывает о том, как изменился его мир при переходе от постоянного контакта в матке в холодную родильную комнату, где его отделили. Другая постоянная тема — воссоединение с матерью, подобное возвращению в старый мир. К сожалению, он уже задумывается, кому доверять и кому он в действительности принадлежит.

Путешествие вниз по родовому каналу

Я слышу шум, подобный звукам, которые издает ваш желудок. И впереди меня длинный туннель. Я даже не могу себя видеть. Я вижу тени, это не беспросветная тьма, есть немного света. Оказывается, я двигаюсь, потом была вспышка света, но я еще сзади, в туннеле. Голоса нескольких беседующих людей. Приглушенные шумы. Я не думаю, что сейчас сдавлен.

Я не вижу ни своих ног, ничего; они где-то позади меня. Я лежу в животе. Не знаю, я ли двигаюсь вниз по туннелю или туннель приближается ко мне. Кажется, становится светлее. Я рисую себе мое рождение, как выходит сначала голова лицом вниз. Внезапно возникает свет. Я чувствую, что мое тело привязано внизу, когда выходят голова и плечи.

Доктор или тот, кто принимает меня, пригибает меня к животу. Я полагаю, так я выйду легче. Прохладно. Люди, похоже, бормочут; я не понимаю того, что они говорят.

Из матки на поднос

Доктор кладет меня на металлический поднос. Холодно. Много света; это не похоже на то, к чему я привык. Все, что я могу видеть, это свет; я никого не вижу. Я слышу шум, что-то бросают на подносы — приборы или что-то в этом роде — и бормотание людей. Никто после всего этого ко мне не прикасается.

Кажется, очень холодно, потому что до этого я был в теплом месте. Когда я выходил, мне впервые стало холодно. Было смешно, новый опыт. Когда меня переворачивали, я удивился, что же случилось, так как раньше меня тоже переворачивали. Я на подносе, который в два раза шире, чем я. Я не знаю, что происходит; мне холодно.

В первый раз я где-то лежу и ко мне никто не прикасается; только своей спиной я могу что-то чувствовать.

Волнующие слова

Я мог слышать все шумы… Они положили меня в сторону, чтобы позаботиться о моей маме. Я мог слышать все приборы и тому подобные штуки, хотя со мной они ничего не делали. У меня создалось такое впечатление, что моя мама истекает кровью.

Доктор сказал, что они работают над остановкой кровотечения. Он сказал, что у нее сильное кровотечение и нужно остановить его. Они очень быстро работают, как будто не знают, смогут ли остановить кровотечение. У меня такое впечатление, что они думают, будто моя мама умрет.

Они думают, что не смогут ей помочь. Я чувствую, что кто-то сказал: "Почему он не родился мертвым, тогда она не оказалась бы в таком ужасном положении!" У меня другая вспышка в памяти, как доктор что-то сказал о незаконнорожденном, — что я незаконнорожденный. Это происходит не потому, что я слушаю беседу; это как посылы или вспышки, которые я получаю, если вы понимаете, что я имею в виду.

А затем я обнаруживаю, что двигаюсь. Не похоже, чтобы медсестра подняла меня на руки; я все еще на подносе, который двигается. У меня такое ощущение, что я на подставке и подставка катится, а я в раздумье, куда мы едем. Я не знаю, закончили ли они или еще работают с ней. Я не слышал, чтобы они сказали, что остановили кровотечение. Как будто все сговорились озадачивать меня: не понимаю, что происходит, где я, почему мне холодно, почему внезапно возник свет и почему теперь везде свет.

Холодно и одиноко

Я просто там лежу, все переживая. Мне одиноко. Я не могу никого слышать, не могу никого чувствовать. Холодно, и я не понимаю, что происходит. В течение пары минут все изменилось.

Кажется, я готов расплакаться, такое ощущение, что я хочу закричать или издать какой-то звук. Я хотел заплакать, чтобы увидеть кого-нибудь рядом, чтобы кто-нибудь пришел. Я не знаю, почему я так сделал бы, раньше я никогда этого не делал; это как инстинкт.

Я весь замерз. Ни откуда не идет тепло. Я громко кричу, и кто-то появляется. Я чувствую тепло только потому, что они рядом; я чувствую жар, исходящий от них.

Они не берут меня на руки. Кто бы здесь ни был, он просто качает подставку или поднос, просто передвигает его. Мне лучше уже оттого, что я знаю, что кто-то здесь есть. Я перестаю плакать.

Чаша продолжает двигаться вперед и назад, и я засыпаю. Я не слышу ничьего разговора. Вроде это была обычная работа для медсестры или кого-то в этом роде: прийти и начать качать. Никто ничего не сказал, когда я был в той комнате. Лишь когда чаша начала двигаться, я почувствовал, что кто-то был рядом.

В детской: до сих пор ни одного прикосновения

Когда я проснулся, я был уже в другом месте. Здесь теплее, и я могу слышать крики младенцев. По шумам я определяю, что я в той же комнате. Есть еще и отдаленные звуки, возможно, в другой комнате. На мне что-то типа одеяла. Я не чувствую, чтобы меня поднимали или прикасались ко мне. До того, как я родился, ко мне постоянно прикасались или укутывали. А теперь, после всего, ко мне не прикасаются…

Назад к маме

Я вижу себя завернутым в одеяло. Я все еще в больнице, но я на кровати с мамой. Она держит меня. Верхняя часть кровати поднята под углом, и она сидит и держит меня. Она счастлива. Она говорит, что я красивый ребенок. Тем не менее я немного озадачен. Чего-то я не понимаю. Раньше со мной не возились, а теперь возятся.

А я просто не понимаю, мне неловко. Я привык, что ко мне не прикасаются, и я это принял. А сейчас она держит и нянчит меня. Кто-то входит, и ей нужно меня показать. Кажется, она гордится мной.

Чарльз размышляет, принадлежит ли он миру

Я вижу в комнате других людей. Они беспокоятся о моей матери. Я вижу моего дядю и мою бабушку. Они рады, что моя мама не умерла, но они недовольны ее решением родить меня и подвергнуться смертельному риску. Похоже, они не хотели терять ее. Она спорит с ними, убеждая, что она выжила и хотела, чтобы я жил, даже если бы она умерла. Это стоило бы того, так как я родился нормально. Они другого мнения.

У меня неловкое чувство. Я размышляю, действительно ли я принадлежу этому миру? Я думаю, не нужно ли мне вернуться в мою кроватку и слушать плач других детей, чтобы меня не трогали — похоже, я решаю, где я хочу быть. Затем входит медсестра и уносит меня обратно в другую комнату к другим детям.

Глава 16. Илэйн: предписание малыша для родов

Известно, что доктора дают рекомендациям. А что, если бы и дети могли давать рекомендации? Какое предписание они дали бы для родов? Илэйн предлагает идею. Ее желания — это отражение того, что можно найти в любом рассказе о родах. Она родилась двадцать лет назад в небольшом городке Колорадо, но это могло бы произойти в любом месте на Западе. Она рассказывает как самое плохое, так и самое хорошее из своего опыта, комментируя, как бы она поступила, если бы это было в ее руках.

Ее короткое описание событий в родильной комнате напоминает технический каталог о рождении. Она начинает с того, что ее передавали от одного незнакомца к другому, и заканчивает инкубатором. Илэйн прошла через холодные весы, болезненные уколы, ее держали, когда наносили на глаза клейкую мазь, делали отпечатки на ножках и ручках.

Рутина акушерской работы создала пропасть, отделяющую малышку от ласковых прикосновений и слов мамы. Она представляет, что бы ее мама могла предложить взамен, если бы у нее была такая возможность: "Она произнесла бы какие-то ласковые слова, сказала бы, что я желанна, что я ей нравлюсь и что она меня любит".

Уже много позже Илэйн и ее мать пережили божественное воссоединение. Илэйн тянется, а мама хватает ее крошечный пальчик. Убаюканная на руках матери, она уверена, что есть тот, кто понимает, что ей нужно прямо сейчас, — чего нет в больничной детской. Она с восторгом привлекает внимание своей мамы с помощью "воркования и попыток заставить ее улыбнуться", а не крика. "Я пытаюсь в основном говорить глазами", — уверяет она.

В родильной комнате

Внезапна я приземляюсь на руки к доктору, и он протягивает меня медсестре, которая кладет меня на весы. Было холодно, и мне это не понравилось. Я хотела лежать с моей мамой, а оказалась здесь, на проклятых весах!..

Они укололи меня в пятку, чтобы взять кровь на анализ, думаю, чтобы посмотреть, какая у меня кровь.

Они кладут что-то мне в глаза и держат меня так, чтобы я не смогла увернуться. Мазь; вся липкая. Мне это не понравилось, потому что я не могла открыть глаза…

Потом отпечатки на ногах. Потом отпечатки на руках. Потом они завернули меня в одеяло и положили в инкубатор.

Если бы это было в ее рунах

Я бы уменьшила количество света, чтобы не было так ярко, когда я родилась.

Я бы хотела, чтобы меня положили на живот моей мамы, я бы там удобно устроилась. Я не знала, как устроиться на весах.

Я бы хотела услышать, как она со мной разговаривает. (Расплакалась.) Я просто хотела мою маму!

Они же хотели, чтобы я была не с ней, а с ними. Это была обычная работа для них… Я не думаю, что моя мама хотела, чтобы все так было…

Если бы это было в рунах моей мамы

Она бы спустила вниз ноги. Она бы убаюкивала меня на руках рядом с собой, как только я родилась. Мой папа был бы рядом, поддерживая ее.

Она бы произнесла какие-нибудь ласковые слова, сказала бы, что я желанна, что я ей нравлюсь и что она меня любит. Я знаю, что она это чувствовала, но у нее не было возможности сказать все прямо мне.

Назад, к маме

Мама сидит на кровати, готовая кормить меня грудью. Она выглядит усталой, но счастливой.

На мне одеяло, розовое одеяло, и я пытаюсь посмотреть, как оно выглядит. Она протягивает руки и улыбается. Медсестра осторожно передает меня ей; я ценю ее осторожность.

Моя мама убаюкивает меня на левой руке и все смотрит и смотрит на меня. Я чувствую, что я тянусь и хватаю ее за палец. Моя рука не под одеялом, а болтается сверху. Она дотрагивается и берет мою руку. Я чувствую большое облегчение. Я чувствую сильную страсть. По-моему, ей легко, я рядом с ней. Я ощущаю, что есть тот, кто понимает, что мне нужно прямо сейчас.

И я не хочу добиваться внимания криками. Я хочу получить внимание с помощью воркования и попытки заставить ее улыбнуться. Поэтому я пытаюсь все это проделать, и она отвечает, как сумасшедшая. Я пытаюсь в основном говорить глазами. Здорово, я рада, что это [роды] закончилось! Я рада тому, что я с моей мамой.