Разведчики

Глава десятая МАГАЗИН ГОСПОЖИ РАГИМОВОЙ

Курт Кох получил новое задание — оборудовать в Приморске комиссионный магазин. В разговоре по телефону с представителем интендантского управления он выразил возмущение: ему, офицеру армии великого фюрера, предлагают такую черную работу — ведь магазин в основном должен обслуживать местное население. Он, конечно, понимает, что следует поощрять частных предпринимателей, готовых служить Германии и фюреру, но при чем здесь он? Пусть организацией этой комиссионки займется тот же городской голова или служащие управы.

Ему ответили холодно: да, он офицер и в силу этого должен подчиняться приказу, а не обсуждать его. К тому же организации этого магазина придается особое значение. Это заставило призадуматься Курта Коха, а вскоре, когда он уже приступил к заданию, еще кое-что заставило его изменить первоначальное отношение к поручению. Особенно после сообщения Лизы Веселовой.

…Как-то к директору ресторана зашла танцовщица местного кабаре — некая Рагимова, разодетая татарка средних лет. Разговор происходил в маленьком коридорчике, который соединял кухню с залом, и Лиза слышала этот разговор от слова до слова. Вообще-то говорили собеседники о самых обычных вещах. Рагимова сказала, что она получила от властей разрешение открыть комиссионный магазин. Уже и помещение выделено на одной из центральных улиц города. Она просит господина Райского, если это возможно, прислать своих уборщиц и рабочих кухни, чтобы убрать помещение. Райский, конечно, обещал сделать это завтра же. И только одно место в разговоре насторожило Лизу.

Райский как-то вскользь заметил, что госпожа Рагимова рисковая женщина. Он бы не решился вкладывать средства в такое предприятие. Ну, допустим, продавать-то вещи станут — население голодает, а кто покупать их будет? Господа офицеры норовят все бесплатно хапнуть, в крайнем случае за полцены.

Но Рагимова беспечно махнула рукой: о нет, она не рискует. В том, чтобы такое предприятие было открыто, заинтересована полиция. У нее верные сведения на этот счет.

Анализируя потом этот разговор двух прислужников «нового порядка», Лиза вновь и вновь возвращалась к этим фразам. Чем же выгодно открытие комиссионного магазина полиции? Коммерческой своей стороной — вряд ли… Так что же? И Лиза рассказала обо всем Курту Коху, который как раз руководил последними приготовлениями к открытию комиссионки.

Курт Кох постарался разрекламировать «свое детище». Он рассказывал о нем всем знакомым и даже произносил в честь него громкие тосты. Когда ему позвонили из управления и предложили охладить свою шумную восторженность, было уже несколько поздно.

О предстоящем открытии магазина в городе говорили. Магазином интересовались многие. В том числе и Вероника Рубцова. Это было не удивительно, она любила красивые вещи и одевалась, несмотря на возраст, довольно изящно. Как-то вечером, когда Вадлер вышел от Розенберга, Рубцова попросила его проводить ее домой. А по дороге заговорила о магазине. Слышала она краем уха, что в городе скоро откроется комиссионка. Интересно, сможет ли она приобрести там шубу? Это ее давнишняя мечта.

Вряд ли, ответил Вадлер, в магазине будут такие вещи. И тут же галантно добавил, что, если госпожа Рубцова желает, он составит ей протекцию в отношении шубы… Впрочем, скорее, чем он, Вадлер, это может сделать тот же Курт Кох, он-то уж никогда не откажется услужить красивой женщине. На складах, которыми ведает интендантское управление, добра всякого, изъятого у арестованных коммунистов, полным-полно. Там, при желании, можно подобрать не только шубу.

Сдержанно поблагодарив, Рубцова вновь заговорила о загадочном комиссионном магазине, но Вадлер, поморщившись, перевел разговор на другое.

Когда отделка и укомплектование магазина были почти закончены, Курту Коху предложили передать свои полномочия адъютанту Вадлера. На сей раз обер-лейтенант не возражал представителю управления. Но стал очень холоден с Бергером. Тот сейчас же смекнул, что интендант обижен. Как же, хлопотал он, а «лавры» достанутся другому. Тем более, что Кох, вероятно, надеялся совершать в стенах комиссионки некоторые свои коммерческие операции.

Румянцев же думал про себя, что вся эта затея не очень-то умно продумана — сказалась, видно, склонность Вадлера к авантюрам. Однако не поможет ли это найти ответ на все еще не разрешенный вопрос: кто же предал Костомарова, Романца и других?

Об операции подпольщиков и ее провале Петрову и Румянцеву стало известно на следующий день. Немцы устроили засаду. Они знали о готовящейся операции. Значит, среди подпольщиков был провокатор.

Кто же он? Романец и Алексеев погибли во время операции. Остальным удалось скрыться. Ни одного из них Румянцев и Петров не знали.

У Петрова были списки тайных агентов СД. Но это дела нисколько не прояснило, потому что агенты перечислялись под своими условными кличками.

Внимательно вслушивалась в разговоры пьяных гитлеровцев Лиза, пытался кое-что выпытать у Бергера Василий. Но все попытки ни к чему не приводили. Положение было не из веселых. Враг ходит по городу, выслеживает, вынюхивает, оставаясь сам неизвестным, не давая возможности принять против него какие-либо меры. Пока предатель оставался нераскрытым, патриотическим группам, действовавшим в городе, грозила серьезная опасность.

Через неделю магазин открылся. В витрине его красовалась поношенная чернобурка, висело несколько фотоаппаратов, какие-то старинные канделябры… Так же бедновато выглядели и полки магазина. Единственное, что могло привлечь внимание покупателя, так это, пожалуй, перстни на толстых пальцах госпожи Рагимовой. Впрочем, если покупатель был к тому же сведущ, он сразу мог определить, что бриллианты фальшивые.

Однако в магазине было довольно оживленно.

Госпожа Рагимова постоянно держала под прилавком несколько бутылок коньяку, и немецкие офицеры и полицейские часами толпились у прилавка, громко разговаривая. Появлялись в магазине и подозрительные типы в штатском. Показав что-то Рагимовой из-под полы, они исчезали в задней комнате.

Курт Кох продолжал очень холодно относиться к Бергеру. Тому же никак не хотелось терять дружбу с щедрым и оборотистым обер-лейтенантом. Поэтому как-то за ужином, подсев к Коху, он повел разговор издалека.

— Устал до смерти. Столько дел навалили помимо прямых обязанностей, прямо продыха нет.

— Да? — холодно уронил Кох. — Значит, ваши коммерческие способности ценятся гораздо выше, чем прочие. Вот командование и подбирает вам работу в соответствии с вашими склонностями.

Сделав вид, что он не заметил обидного тона своего собеседника, Бергер, доверительно понизив голос, сказал:

— Не в коммерции здесь дело, мой дорогой Кох. Возможно, впоследствии и можно будет что-нибудь выжать из этого предприятия, но на первых порах оно организуется с иной целью.

И, поскольку Кох всем своим видом изображал недоверие, продолжал совсем уже откровенно:

— В задней комнате магазина будут собираться агенты СД. Эти лица должны как можно реже появляться в кабинете Вадлера и вообще в полиции. А в магазине будет многолюдно. Пришел себе человек и ушел, а кто он и какие у него дела, ну, скажем, к директору магазина — кто же знает?

Кох заметно повеселел, и к концу ужина они были прежними друзьями.

Курт Кох тоже захаживал в «заведение» Рагимовой довольно часто. Особенно удивительного в этом ничего не было: Курта знали в городе как отъявленного коммерсанта. О его махинациях с драгоценными камнями шли довольно пикантные толки, но не осуждающие. Офицеры армии фюрера не брезговали побочными заработками. Продавали и покупали все. Было бы кому и у кого. А этот Курт ловчее других. Ему и карты в руки. Говорят, он и до самого Розенберга добрался — вручил ему вначале очень дорогой камень в виде подарка, а потом уже за деньги (и, кажется, немалые) сбыл довольно приличную партию. К тому же «заведение» Рагимовой как-никак было и его детищем.

В первое же свое посещение он попросил Рагимову узнать, не захочет ли кто из посетителей или ее друзей приобрести драгоценные камни. И стал нередко наведываться в магазин.

Госпожа Рагимова встречала Курта Коха с особым подобострастием, льстиво бормотала что-то о большой чести, которую так часто оказывает ей господин обер-лейтенант своим посещением.

Кох лениво прохаживался, окидывая беглым взглядом все, что было в магазине, иногда выпивал рюмку коньяку, недовольно морщился и уходил.

Хотя и редко, магазин посещали и жители города. И попробуй узнай, кто из них — предатель. С кем именно встречался Бергер в маленькой комнате за прилавком?

Вот и сегодня, пожалуй, ничего нового ему узнать не удастся. Курт Кох подошел к стойке.

— Рюмочку? — угодливо спросила Рагимова.

— Не откажусь.

В это время он заметил человека в сером пальто, невысокого, коренастого. Лицо его едва разглядел — человек прошел через магазин стремительно и скрылся за дверью маленькой комнаты. Человека в сером пальто он видел здесь и раньше. Видно, у Бергера он был не первый раз.

Нужно действовать. Такой возможности упускать нельзя. Курт Кох не спеша допил коньяк и направился к выходу. Затем, будто вспомнив что-то, круто повернулся и решительно направился к прилавку. Откинул его и толкнул дверь маленькой комнаты.

Когда Курт Кох распахнул и тотчас же захлопнул за собой дверь, человек, сидевший у стола напротив Бергера, вздрогнул всем телом.

Со стороны могло показаться, что обер-лейтенант даже не взглянул на собеседника Бергера. Во всяком случае Бергер был в этом уверен. Подойдя к нему, Курт стал что-то шептать, а сам достал портсигар и, вынув папиросу, рассеянно постукивал ею по крышке портсигара. Постепенно недовольство на лице Бергера сменялось любопытством, жадный огонек загорелся в глазах. И все же, как ни поглощен он был разговором с Кохом, успел кивнуть своему посетителю. Тот поднялся и вышел, бесшумно притворив за собой дверь.

Когда очередное коммерческое предприятие было со всех сторон обговорено, Курт обернулся и рассеянно огляделся по сторонам. Комната небольшая, грязная. Закопченные стены, маленькое тусклое окно, стол, вдоль стены несколько стульев, ободранный шкаф. Вот и все.

— Да, неприглядная у вас «рабочая комната». Не располагает.

— Что же, нашей работе далеко не всегда сопутствует комфорт.

— Это верно, — усмехнулся Курт Кох, — иногда с такой грязью возиться приходится, что, как говорят, не приведи господь… Кстати, или мне показалось, или действительно, когда я вошел, вы были не один?

— Да, был здесь один из моих подопечных. В противоположность другим, человек довольно дельный. Оказал нам немало услуг… Ну что ж, пойдем, выпьем за то, чтобы наше очередное совместное предприятие оказалось удачным.

Когда вечером, проявив сделанный у Бергера снимок, Румянцев показал его Лизе, та вскрикнула от удивления. К Бергеру приходил Беляев. Эх, если бы знать раньше! Но хорошо, что хоть теперь узнали. Разоблачить провокатора — значит покончить с ним. В черном списке его жертв не появится больше ни одного имени. Это самое важное.

Значительно позже Румянцеву стал известен весь путь Беляева.

Плотником-краснодеревщиком Беляев стал лишь в двадцатых годах, когда планы его, Беляева (впрочем тогда его фамилия была Бердышев и он был видным членом националистической татарской организации «Курултай»), рухнули. Но он не верил, что крушение это окончательное. Он решил затаиться и ждать.

Планы его тогда были слишком грандиозны, чтобы можно было отказаться от них, чтобы не поставить на карту все, но дождаться их осуществления. И он, Бердышев, из тех, кто может ждать. И бороться. Приняв фамилию матери — дочери тополевского пристава, Бердышев обзавелся семьей и стал жить внешне так же, как жили и другие рабочие мастерской.

Когда немцы захватили Приморск, он не колебался ни минуты. Он должен служить им. Заслужить право стать одним из первых. Пусть будущее националистическое государство, о котором он мечтал, будет под германским протекторатом, лишь бы его мечты осуществились!

Но его хозяева распорядились иначе. Ему не предоставили руководящего поста в национальном татарском комитете, ему не дали в руки абсолютно никакой власти. Ему сказали: ты рвешься к власти, так заслужи это право самой черновой, самой опасной работой. Ты успешно маскировался все эти годы. Ты сумел завести себе товарищей и даже друзей среди настоящих рабочих. Они, видимо, верят тебе. Так вот изволь и дальше играть в честного человека, в патриота. И — доноси, предавай. А остальное… Какое дело было немцам до желаний Бердышева-Беляева, который, чтобы выслужиться, готов был на все.

А вскоре Беляев совершил первое предательство. Первое в цепи очень многих последующих. Был у него друг, слесарь Захаров, который не смог уйти на фронт, потому что у него была одна нога, и эвакуироваться тоже не смог из-за тяжело больной жены. Захаров как-то показал Беляеву листовку, в которой жителей города призывали к борьбе с фашистами. А на другой день Захаров был арестован. Правда, на сей раз Вадлер остался недоволен своим подчиненным. Важно было выпытать, откуда появилась листовка у Захарова. Допрос последнего ничего не дал, как и допросы большинства из тех, кого пришлось Вадлеру допрашивать. Но тут уж виноват сам Вадлер — поспешил с арестом.

Следующее дело Беляева — вербовка военнопленного Асанова. В этом Беляеву «повезло». К нему обратился отец Асанова — старый его сосед — с просьбой выручить сына из лагеря. Первая же встреча с младшим Асановым убедила Беляева — из этого парня, запуганного, жалкого, можно веревки вить. Асанов не только согласился на предложение, но буквально уцепился за него. Правда, в докладе Вадлеру все это выглядело несколько иначе. Но это уже несущественная подробность.

Потом он предал военнопленных, готовивших побег из лагеря. За это получил поощрение от начальства. Правда, только на словах. Об обещанной награде забыли.

Романца Беляев знал давно. Считались они добрыми товарищами. Романец встретил Беляева настороженно. Но после того, как увидел у него советскую листовку и послушал его довольно откровенные разговоры об устроителях нового порядка, поверил старому товарищу.

Ну, а дальнейшее для Беляева было не очень сложно. Он вошел в патриотическую группу. Узнав о готовящейся операции, доложил. Когда началась перестрелка, свернул за угол одного из зданий госпиталя и там переждал.

…Через две недели после того, как Курт Кох обсуждал с Бергером новое коммерческое предприятие в задней комнате заведения Рагимовой, Беляева нашли мертвым рано утром, в сточной канаве. Он лежал лицом вниз, почти утонув в зловонной жиже. Устанавливать, как он погиб, немцы не стали. То ли это было убийство, то ли сам смертельно пьяный свалился, не смог встать и задохнулся. И хотя последняя версия была маловероятна, фашисты остановились именно на ней: в собственном бессилии расписываться всегда неприятно.

Пьяно раскачиваясь, Вадлер говорил то возбужденно, то тянул слова медленно, уныло. Курт Кох, выбритый, розовый, как всегда подтянутый, с интересом разглядывал его. В таком состоянии он видел шефа СД в первый раз. Бергер спал тут же, положив голову на стол. Попойка продолжалась уже часа два.

Непонятно было, по какому, собственно, поводу они собрались, а может, и без всякого повода. Бергер еще днем, встретившись с Куртом в ресторане, пригласил его покутить в тесной мужской компании. Без всяких там девок. Вадлер, увидев Курта Коха, вначале поморщился, но быстро взял себя в руки и уже ничем не выдавал своего недовольства, весьма понятного, если вспомнить их прошлый разговор. Кох держался просто, часто обращался к Вадлеру, говорил с ним вовсе не пренебрежительно, как тогда. С каждой рюмкой Вадлер становился менее сдержанным. Язык у господина подполковника развязывался все больше.

А теперь он откровенничал. Невеселое это было откровение, ибо Вадлер подводил итоги своей деятельности.

— Но позвольте, господин подполковник, разве все так уж плохо обстоит? Вам удалось завербовать Рубцову, разоблачить этого… Костомарова, вам служила Зембровецкая…

— Зембровецкая… Кто она такая? Самая обычная потаскуха. Беляев, Асанов — бездарь. И с Костомаровым ерунда получилась. А кто убил Беляева? Куда делась Зембровецкая? Кто вел передачи по радио? Кто, скажите вы мне?

— Это не по моей специальности, — заметил Курт Кох.

— То-то, что не по вашей. Вы счастливей меня, обер-лейтенант, еще и потому, что у вас есть родина. А у меня? Что у меня?

— Но нельзя же так мрачно смотреть на вещи.

— Э-э, оставьте. Когда вы доживете до моих лет и увидите, что все ваши карты биты одна за другой, вот тогда я хотел бы знать, что и кто сможет вас утешить.

— Меня, надеюсь, такая участь минует, Вадлер, — это прозвучало неожиданно серьезно. Вадлер встрепенулся. Но Курт уже улыбался, как всегда, и закончил: — И потом всегда есть красивые женщины и вино — вот источник забвения. Испытанный.

— Все это в молодости, в молодости. А что у меня осталось в жизни? Разве я могу забыть когда-нибудь этих, которые молчат и смотрят, смотрят и молчат? — Вадлер стукнул ладонью по столу так, что звякнули бутылки, упали бокалы. — Эти глаза… Они меня всегда преследуют. Везде. Вот даже показалось, что вы сейчас глянули на меня так же…

— Это нервы, господин подполковник, надо почаще отвлекаться от работы, почаще встряхиваться, — и Курт засмеялся. — Берите пример с меня.

— Да, да, вы молодец. А вот скажите мне, Курт, что такое русская душа, в чем ее разгадка?

— Я не задумывался над этим…

— А я задумываюсь. Все чаще и чаще. И знаете, это иногда полезно. Начинают проясняться совершенно неожиданные вещи. Вот вы упомянули о Рубцовой. Я бы считал это самой крупной своей победой, искупающей многие неудачи, если бы… если бы…

— Что если бы? — насторожился Кох.

— Пока ничего определенного. Но боюсь, что и эта моя карта окажется бита.

Больше о Рубцовой Вадлер ничего не сказал. Курт не расспрашивал. Все это было слишком серьезно. Он напряженно думал, совершенно машинально прислушиваясь к пьяной болтовне своего собеседника.