Развод

Часть четвертая Затем: 1997 год

Пятница, 17 января 1997 года

9.34

Сегодня мы наконец-то окончательно съехались. За несколько месяцев до Рождества в филиале «Грин Лоу» в Блекфрейрс открылась вакансия. Теперь должность у Джима более важная, чем раньше, больше ответственности, но и денег тоже больше. Мы переезжаем в квартиру, расположенную в бельэтаже перестроенного дома в Мьюзвелл-Хилл. В квартире гостиная, небольшая кухня и ванная. Это, конечно, не рай, да и плата непомерная, но, посовещавшись, мы решили, что пока она нам подойдет. Самое привлекательное в этой квартире то, что она частично меблирована, поэтому нам не придется производить больших затрат на обстановку, нужно будет купить только то, без чего действительно не обойтись, например столовый гарнитур из сосны — стол и четыре стула, их мы купили на распродаже в мебельном центре. Это была наша вторая совместная покупка. Я ощущаю волнение и душевную приподнятость оттого, что теперь у меня свой стол и четыре стула, а это значит, мы можем пригласить кого-нибудь к себе на обед: мы можем принимать гостей. Это вселяет в меня предчувствие, что мы на правильном пути, ведущем к тому, чтобы стать по-настоящему взрослыми и самостоятельными. Мы наконец начали выходить из полустуденческого состояния, и мне кажется, что мы уже можем считаться настоящей семейной парой.

10.00

Я и Элисон с большим грузом нашего добра, сложенного в задней части автофургона, взятого мною напрокат на время уикенда, только что подкатили к своему новому жилищу. Я вылезаю из кабины, раскрываю задние дверцы и долго стою, глядя на черные мешки для мусора, набитые разным скарбом, чемоданы, сумки, коробки. Странное чувство возникает при виде упакованного имущества, принадлежащего вам, которое, как вы сами полагаете, придает вам статус хозяйствующего субъекта. А еще более странное чувство охватывает вас, когда оказывается, что часть этого добра принадлежит другому человеку, с которым вы решаете разделить свою жизнь.

К счастью, Ник и Джейн нашли время помочь нам, и, когда мы тащим все эти коробки, мешки, сумки и чемоданы в квартиру, мне неожиданно приходит в голову мысль, что вещей у Элисон не так уж и много. Она никогда не обременяла себя вещами. Все, что у нее было, так это вещи и предметы, необходимые девушке в быту: книги для обязательного чтения, свечи, индийские постельные покрывала, подушки, фотографии семьи и друзей, портативный черно-белый телевизор, давно тоскующий по свалке, допотопный видеомагнитофон с верхней загрузкой кассеты, целый мешок косметики (в том числе несколько миллионов флаконов шампуней и кондиционеров, и это несмотря на то что в последнее время я видел на ее плечах всего одну голову, которая нуждается в обработке шампунем/кондиционером) и, конечно же, одежда — вот, пожалуй, и все. Обычный девический набор. Вернее, скромный девический набор. Не такой громадный джентльменский набор, как у меня. В ее наборе не было сотен компакт-дисков, подставок для хранения компакт-дисков, хай-фай-стереосистемы, не совсем древнего переносного телевизора, не совсем древнего видеомагнитофона, двух чемоданов, черных мешков для мусора с одеждой, обувью и кроссовками, многих десятков старых номеров журналов для мужчин, «Экономиста», изображения Чуббаки[43] во весь рост, вырезанного из плаката на картонной основе, давнишних (но я все еще собираюсь почитать их, поскольку там столько интересных статей) воскресных приложений к газетам, джойстика для компьютерных игр, неприкосновенного запаса напитков (четыре упаковки «Карлсберга», бутылка «Джека Дениэлса», наполовину выпитая бутылка «Абсолют ситрус») и еще многого, многого и многого другого.

19.33

Наш первый вечер в новой квартире. Только я, Джим и Диско. Маленькая городская семейная ячейка. Мы смотрим телевизор, ждем на дом еду из китайского ресторана, торгующего навынос, и напитки — шесть упаковок пива «Бек» — из магазина рядом с нами. Но лучше всего мы чувствуем себя, когда садимся за наш новый стол и начинаем вкушать принесенную китайскую еду.

— Какое это счастье, — говорю я, держа в руке чек из ресторана. — Как это прекрасно. Когда мы поужинаем за нашим новым общим столом, как ты отнесешься к тому, чтобы отдохнуть на нашей общей кровати?

Джим улыбается во весь рот:

— Дорогая, тебе всегда приходят в голову превосходные идеи.

Пятница, 14 февраля 1997 года

7.31

Я выхожу в вестибюль проверить содержимое почтового ящика. Среди макулатурной почты попадается конверт, присланный мне родителями. Я сразу же догадываюсь, что в нем, и открываю его со смешанным чувством любопытства и вины. Внутри светло-желтая поздравительная открытка с золотым сердцем посредине. На развороте надпись: «В День святого Валентина все еще тоскую по тебе. Д.». Я понимаю, что должна выбросить ее, но не могу. Я кладу открытку в конверт, а когда Джим уходит на работу, прячу ее в коробку из-под обуви.

Четверг, 13 марта 1997 года

6.43

Прошел месяц с того дня, как я и Элисон стали жить вместе, и все у нас распрекрасно. Когда мы вместе, то большую часть времени в основном хохочем и едим разные вкусности. Поскольку мы практически никуда не ходим, наши друзья волнуются, живы ли мы вообще. Но мы никуда не ходим не потому, что мы не можем, а потому, что не хотим. Мы чувствуем себя примерно так, как Том и Барбара в «Хорошей жизни»[44], — полностью независимыми от внешнего мира. Мне нравится все, что происходит между нами. Вот, к примеру, сейчас я лежу на кровати рядом с Элисон, слушаю программу «Сегодня» и думаю о том, что пора вставать, как вдруг совершенно неожиданно до меня доносится запах, которого я никогда прежде не ощущал… по крайней мере, я никогда не обонял его из этого конкретного источника.

— Это ты? — спрашиваю я, толкая Элисон под бок.

— Что я? — отвечает она, явно притворяясь спящей.

— Ах ты негодная врунья, — говорю я, водя носом и принюхиваясь. — Я знаю, что это не я и не Диско, кстати, ее и в комнате-то нет. Так кто же это, по-твоему? — Я обнимаю ее и говорю, как с ребенком, успокаивающим тоном: — Все нормально, не бери в голову. Просто ты пукнула. Ну и на здоровье.

— Меня пучило всю ночь, но я старалась ничего не выпускать наружу, — оправдывается Элисон, но не выдерживает и заливается смехом, в котором примерно девять частей веселья и всего одна часть стыда. — Я виновата, Джим, прости меня. Я никуда не годная подружка, да?

— Почему?

— Ну, потому, что я… — она изображает на лице гримасу отвращения, — …при тебе.

— Мне многое не понятно, — говорю я. — Но не волнуйся и не бери в голову. Мы столько времени вместе, и только сейчас я впервые унюхал, как ты пукнула. Как случилось, что я не ощущал этого прежде? Ведь каждому время от времени надо пукать. Даже тебе. Так где же ты это делала?

Элисон в смущении хватается за голову.

— Когда ты дома, то в основном в ванной, иногда в прихожей, бывает перед входной дверью, а иногда в общественном месте, где я могу обвинить в этом кого-нибудь другого.

— Да ты не в себе. Ты это понимаешь?

Элисон кивает, а затем целует меня.

Пятница, 28 марта 1997 года

19.09

Начало вечера, я и Элисон сидим перед телевизором, Диско вытянулась между нами.

— А ты знаешь, она похожа на тебя, — говорит Элисон.

— Кто?

— Диско.

— Ты хочешь сказать, что я похож на кота?

— Да нет. Я просто думаю, что если она и похожа на кого-нибудь из нас, то это на тебя. Ты же как-никак ее папаша.

Я смотрю на Диско, которая, развалившись на спинке, широко зевает.

— Наверное, ты права, — говорю я, приглядываясь к кошке. — Она похожа именно на меня.

Пятница, 4 апреля 1997 года

3.45

— Ты проснулся?

В спальне темно; я поворачиваюсь к Элисон, а затем ищу глазами будильник, который стоит на полу у кровати с моей стороны.

— Нет, — вздыхаю я.

Элисон смеется:

— Мне не спится.

— Почему?

— Я кое-что надумала.

— Заснуть снова ты мне, конечно же, не дашь, пока мы не поговорим, так?

— Не дам.

— Ну, тогда давай говори.

— Вот уже три месяца, как мы открыто начали жить вместе, — гордо заявляет Элисон. — Я просто хочу убедиться в том, что у нас все в порядке.

— Позволь для начала спросить тебя, ты знаешь, который сейчас час?

— Знаю.

— И ты все равно хочешь получить ответ на свой вопрос?

— Да.

— Даже несмотря на то что нам обоим завтра вставать чуть свет и идти на работу?

— Да.

— Отлично. Я всем доволен. Ты действительно… как раз то, что нужно для жизни.

Элисон смеется:

— «Как раз то»? Но ведь ты-то знаешь, что я лучше, чем «как раз то».

— Ну хорошо, в таком случае можно сказать, что ты не такая уж и плохая.

— Я знаю, ты думаешь, что у меня не все дома, потому что у меня действительно не все дома. Но мне всего лишь необходимо убедиться, что все у нас хорошо. — Она на мгновение замолкает, а потом добавляет: — Отношения между людьми — это прежде всего общение, вот я и общаюсь с тобой.

— Спасибо за информацию. Может, теперь поспим еще?

— Поспим, — соглашается Элисон сонным голосом и целует меня в подбородок.

Она почти мгновенно погружается в сон, а я не могу заснуть и теперь лежу рядом с ней, размышляя о том, какой болезнью я, должно быть, переболел, что сопение, похрапывание и причмокивание женщины, лежащей рядом со мной, звучат для меня чарующей музыкой.

Воскресенье, 25 мая 1997 года

15.00

Я сижу у телефона и уже довольно долго разговариваю с Джейн. Джим смотрит телевизор в гостиной, а Диско, лежа возле меня на спинке, перекатывается с боку на бок по кровати, время от времени запуская когти в покрывало.

— Ну так как протекает совместная жизнь? — спрашивает Джейн.

— Грех жаловаться, — отвечаю я, не пытаясь приглушить счастливых ноток в голосе. — Я чувствую, что по-настоящему нужна ему.

— Как здорово! Я так рада за вас.

— Мне кажется, что за все то время, что мы вместе, мы прошли через все стадии: сумасшедшая влюбленность; непонятные, не совсем настоящие отношения — это когда мы жили в разных городах, — тогда все, что происходило, каким-то образом давило на нас. Но вот теперь мы по-настоящему живем вместе, и я… Понимаешь, дело в том…

— Ну?

— У меня такое чувство, что все очень уж хорошо.

— Как во время медового месяца?

— Именно так. Такое чувство, будто это такое время, когда мы относимся друг к другу самым наилучшим образом. Я уверена, что это долго не продлится. Рано или поздно этот медовый месяц закончится.

Суббота, 5 июля 1997 года

18.33

Мы впервые пригласили нескольких друзей на обед. Они должны прийти примерно через час, а пока что я смотрю видеозапись последней серии игры «Свидание с незнакомкой»[45], происходившей в прошлый уикенд. Я хочу, чтобы выиграла участница под номером три, но знаю, что студент с блестками на рубашке выберет номер два, потому что она сумела одним из своих ответов дать ему понять, что она блондинка. Вдруг я чувствую что-то не то. Я беспокойно повожу носом, вдыхаю воздух, дабы окончательно убедиться в том, что может пригрезиться только в кошмарном сне, но оказывается явью.

Принюхиваюсь.

Принюхиваюсь.

Принюхиваюсь.

Принюхиваюсь.

Так оно и есть.

Сижу в комнате, заполненной дымом. По воздуху плывет запах сгоревшего цыпленка под соусом провансаль. Я соскакиваю с кресла и вижу Диско, стремительно выбегающую из кухни. Я хватаю перчатки-прихватки с вышивкой «Добро пожаловать в Норидж», подаренные нам на Рождество мамой Элисон, и открываю дверцу духовки. Оттуда мне шлет привет дымящаяся куча обуглившихся останков цыпленка, покоящегося на блюде из огнеупорного стекла.

Я погубил цыпленка под соусом провансаль.

Оборачиваюсь, вижу стоящую в дверях полуодетую Элисон и снова смотрю на то, что должно было быть цыпленком под соусом провансаль.

Цыпленок погиб так же, как и я.

— Ты не представляешь себе, как мне жаль… — начинаю я, но Элисон не собирается ждать моих объяснений. Она поворачивается и уходит.

18.36

Сидя на краю кровати, я обдумываю случившееся. Некоторым образом чувствую себя виноватой за катастрофу, произошедшую с горячим блюдом. Ведь именно я передала в руки Джима судьбу цыпленка под соусом провансаль. И ведь знала, что буду жалеть об этом. Ведь знала же. Но в то же самое время мне не хотелось начинать нашу новую жизнь с придания ему статуса идиота, неспособного действовать даже сообразно простым указаниям. Ладно, будь что будет, а мне надо принять душ, уложить волосы и накраситься.

— Послушай, мне так жаль, — тянет Джим, стоя в дверях. — Я совершенно забыл о цыпленке.

— Да тебе и надо-то было всего-навсего выключить эту поганую плиту, когда она засвистит, — злобно обрываю его я. — Четырехлетний ребенок сделает это. Или даже не дрессированная обезьяна.

— Ну прости, — канючит Джим.

Я не могу заставить себя разговаривать с ним.

— Ну мне правда ужасно жаль, что так вышло. Послушай, крошка, я знаю, что делать. Ты готовь себя к приему гостей, а я наведу порядок на кухне. А когда гости придут, я скажу им, что во всем виноват я.

— Отлично, — равнодушно-злым тоном говорю я, и буквально сразу же все мои надежды на то, что вечер будет веселым и приятным улетучиваются, поскольку я слышу, как Джим крутит телефонный диск, а затем говорит:

— Я хочу заказать ужин из «Банкета в пекинском саду» на шесть персон.

Воскресенье, 6 июля 1997 года

1.15

Мы с Джимом в постели, но лежим не как обычно, обнявшись или соприкасаясь телами; сейчас между нами расстояние, и мы все еще злимся друг на друга. В конце концов все обошлось. Угощение было хорошим, нашим друзьям все понравилось, а что касается Джима, то он был просто само очарование. Многие посчитали бы такой вечер удачным. Но только не я. Сейчас, лежа в постели, я переживала случившуюся размолвку и проклинала себя за то, что в злобе назвала духовку поганой плитой. У меня было такое чувство, что именно эти слова внезапно все изменили между нами. С того момента, как мы съехались и стали жить вместе, я прилагала отчаянные усилия к тому, чтобы подавить эту особенность своего характера, даже пыталась внушить себе, что она вообще каким-то образом уже исчезла.

Все были уверены, что мы безумно влюблены в друг в друга.

Все были уверены, что наши отношения обновились и укрепились, подобно стиральному порошку, в который добавлен пятновыводитель.

Все были уверены, что мы не ругаемся и не обзываем друг друга обидными словами.

Как бы мне хотелось вернуть время назад, к тому моменту, когда мы ожидали прихода друзей, и позволить Джиму сжечь столько разной еды, сколько ему заблагорассудится. А я бы отнеслась к этому спокойно и даже отрешенно. Я бы просто рассмеялась, смеялась бы и в том случае, если следствием его рассеянности было бы и худшее несчастье. Но сейчас я прервала перемирие, но мне кажется, что мы обязательно вернемся к той ситуации, которая существовала до прихода гостей.

— Джим? — шепчу я, повернув голову в сторону распростертого рядом тела. — Ты со мной не разговариваешь?

— Х-м-м-м-м? — бормочет он что-то непонятное.

— Ясно, ты со мной не разговариваешь. Ну послушай… прости.

— Все нормально, — беззлобно говорит он. — Я сам виноват.

— Мир? — спрашиваю я, потирая своей ступней его лодыжку.

— Да, — отвечает он. — Снова мир и дружба.

Пятница, 22 августа 1997 года

8.01

Мы с Джимом собираемся на уикенд в Норидж, чтобы отпраздновать мой двадцать седьмой день рождения вместе с родителями. Они позвонили Джиму и сказали, что хотят подготовить для меня сюрприз и пригласить на торжество целую кучу дальних родственников, с которыми я не виделась многие годы. Когда Джим сообщил мне эту страшную новость, я настолько сильно разозлилась на него за то, что он согласился привезти меня туда, что довольно долгое время едва разговаривала с ним. Сейчас я, правда, немного успокоилась, но только самую малость, потому что все еще не могу поверить, что Джим заставил меня попросить на работе трехдневный отпуск, чтобы мы могли приехать к родителям пораньше.

— Ну что, — говорю я Джиму, застегивая молнию косметички. — Нам лучше выехать сейчас, если мы собираемся приехать к родителям до обеда.

— Нет, мы пока не можем ехать, — отвечает Джим, роясь в ящиках моей прикроватной тумбочки. — Не могу найти твой паспорт.

— Так он в ящике кухонного стола… — Я внезапно замолкаю и внимательно смотрю на него. — А зачем тебе понадобился мой паспорт?

— Да потому что без него нас не выпустят из страны.

— Ты что, забыл куда мы едем? Мы же едем к родителям.

Джим трясет головой.

— Но ты…

— Я все наврал.

— Так куда мы, в конце концов, едем?

— В Нью-Йорк.

— В Нью-Йорк?

— На три дня в Нью-Йорк. Уезжаем сегодня днем, прибываем в понедельник вечером.

— А на работу?

— Я позвонил твоей начальнице и договорился с ней.

— Я сразу поняла, что затевается какая-то непонятная история. Сколько раз я пыталась договориться с ней о встрече в понедельник, но она как-то загадочно улыбалась и меняла тему разговора.

— Это мои проделки.

Джим открывает конверт, лежащий на кровати, и протягивает мне билеты.

— Ведь это нам не по карману, — говорю я, глядя на него.

— Не по карману, — соглашается он, — но нам надо немного отдохнуть и переменить обстановку, это мы и делаем.

— Но я-то укладывала вещи не для поездки в Нью-Йорк. Я укладывалась для скучного и нудного уикенда у родителей.

— Я знаю, — отвечает Джим. — Попробуй сказать, что я непрактичный, а? Смотри, такси, которое повезет нас в Хитроу приедет за нами через полтора часа, так что начинай укладываться заново. Да, послушай-ка… ты, наверное, знаешь, где мои джинсы, у которых я обрезал штанины, а? Нигде не могу их найти, хотя уверен, что они должны быть где-то здесь.

— Нет, — говорю я. — Я их уже сто лет не видела. Может, ты потерял их при переезде? А вообще-то зачем тебе эти страшные штаны?

— Возможно, они и страшные, — задумчиво соглашается Джим, — но мне они почему-то нравятся.

Суббота, 23 августа 1997 года

10.23

Весь пол у кровати усыпан оберточной бумагой от моих подарков Элисон ко дню рождения. Я подарил ей несколько пар сережек с жемчугом, записную книжку с золотым обрезом и две книги, которые она хотела иметь («Бог мелочей»[46] и «Холодная гора»[47]). Окна в номере открыты. Мы лежим в постели и слушаем шумы Нью-Йорка.

— Даже шум уличного движения не такой, как в Лондоне, — говорит Элисон. Она умолкает и смотрит на меня. — Глупее этого ничего не скажешь, да?

— Ну что ты, — успокаиваю я ее. — Это, кстати, очень тонкое наблюдение.

Элисон смеется:

— Это как раз то, что больше всего привлекает меня в тебе. Я могу говорить глупости и при этом не чувствовать себя дурой.

15.03

Мы обедаем в кафе недалеко от Рокфеллер-центра. Наш столик стоит у окна, и мы видим проходящих мимо людей. Мы сидим друг напротив друга, время от времени наши взгляды встречаются, и тогда мы смеемся, как будто знаем то, что никто, кроме нас, не знает.

22.34

Мы здорово устали. После многочасового хождения по самым лучшим барам и клубам Манхэттена мы сочли за благо провести остаток вечера в гостинице и посмотреть, что показывают по американскому телевидению. И вот мы сидим в своем номере, и я галочками отмечаю в меню то, что утром нам принесут на завтрак.

— Сок апельсиновый или грейпфрутовый?

— Грейпфрутовый.

— Чай или кофе?

— Для меня кофе, пожалуйста.

— Хлопья? У них есть мюсли, кукурузные хлопья, отруби и овсяная каша.

— Не надо.

— Фрукты?

— Я предпочитаю то, что едят ножом и вилкой.

— Хорошо, сколько яиц?

— Два.

— Каких?

— Яичница-глазунья, — отвечает Джим.

Я не могу не рассмеяться:

— Ты хоть раз заказывал себе яйца в ином виде? Ладно, перейдем к следующему. Сосиски?

— Сосиски тут нормальные?

Я пожимаю плечами.

— Ну ладно, закажи мне несколько штук на пробу.

— Канадский бекон?

— И немного бекона. А лучше всего понемногу из того, что у них есть. Мне очень нравится завтракать.

— Хорошо, — говорю я, ставя в меню галочки. — Последний вопрос из меню: ты меня любишь? Варианты ответа такие: чуть-чуть, сильно, так сильно, что и не описать словами.

Джим смотрит на меня и улыбается.

— Вариант три.

Воскресенье, 24 августа 1997 года

9.47

Мы высоко-высоко на крыше небоскреба Эмпайр стейт билдинг. Элисон рассматривает Манхэттен через стереотрубу, для чего сначала нужно было опустить монету в щель стоящего рядом устройства. Я листаю путеводитель по Нью-Йорку.

— Если верить путеводителю, в Эмпайр стейт билдинг сто три этажа, — говорю я Элисон.

— Точно? — рассеянно спрашивает она.

— А высота телевизионной антенны, установленной на крыше, 1472 фута.

— Невероятно.

— Объем здания тридцать семь миллионов кубических футов.

— Удивительно.

— Для его сооружения потребовалось семь миллионов человеко-часов.

— Умопомрачительно.

— Ты, мне кажется, воспринимаешь все эти данные с каким-то сарказмом, — говорю я. — Цифры, по которым я вожу пальцем, зачитывая их тебе, должны тебя впечатлять.

— Так они и впечатляют. А как насчет вот чего? Существует девушка, назовем ее для удобства дальнейшего общения Элисон Смит…

— Хорошее имя.

— Ну так вот, эта девушка по имени Элисон Смит любит и всегда будет любить вас. Что вы скажете насчет этого факта, мистер Оуэн?

— Отрадно слышать, — отвечаю я смеясь. — Но уж если выяснять все до конца, то позвольте мне ознакомить вас с фактом, касающимся лично меня. Существует молодой человек, назовем его для удобства дальнейшего общения Джимом Оуэном…

— Хорошее имя.

— Ну так вот, этот Джим Оуэн считает, что, кроме нарезанного хлеба[48], лучше вас ничего и быть не может. А что вы скажете по поводу этого факта?

— Блистательно, — отвечает она. — Ни одна девушка никогда не устанет слушать такого рода факты, особенно если они и в действительности что-то значат.

16.35

Мы стоим на вокзале Гранд Централ. Я говорю Джиму, что это должно быть самое красивое здание на всем свете. Мы смотрим на сонм огней в окнах наверху, и я спрашиваю его, почему никто из сотен людей, находящихся здесь, не смотрит пристально вверх, как это делаем мы. А он отвечает:

— Да потому, что, когда ты проводишь жизнь в повседневной борьбе за место под солнцем, вещам, подобным тем, на которые мы сейчас смотрим, можно уделить всего секунду, дабы ухватить их практическую ценность. То же самое можно сказать и о любви. Ты принимаешь ее за должное, а пройдет некоторое время, и ты перестанешь ее замечать.

Понедельник, 25 августа 1997 года

13.15

Мы в Центральном парке, сидим на скамейке напротив входа в зоопарк. Мы здесь уже часа полтора и просто глазеем на людей, перед тем как пойти в свою гостиницу и начать укладываться.

— Как ты думаешь, у нас когда-нибудь будут дети? — спрашиваю я Джима, глядя на проходящую мимо нас пару с детской коляской.

— Х-м-м… когда-нибудь, — отвечает он. — А сколько детей ты хочешь?

— Двух, мальчика и девочку. А ты?

Джим молчит. Вместо ответа он как-то по-особому пожимает плечами, как будто он затерялся в дебрях своего собственного сознания.

18.45

Сейчас мы в аэропорту, названном в честь Джона Кеннеди. Мы должны были сидеть в самолете уже два часа назад, но рейс на Лондон был отложен из-за грозы. До этого я не видела ничего подобного. Мощные потоки дождя безостановочно льются на огромные стекла окон, сбегая к стокам; беспрерывно в небе полыхают ослепительно яркие вспышки, за которыми почти мгновенно следуют ужасающие раскаты грома. Джим не обращает никакого внимания на разгул стихии. Он уже давно застрял в одном из киосков и никак не может выбрать пару журналов, посвященных поп-музыке, чтобы почитать в полете. Я наблюдаю, как он шарит по полкам, перебирая и просматривая журналы, и вдруг у меня появляется ощущение, что смотрю на него по-особому. Это, видимо, и есть один из таких моментов, о которых пишут в книгах… я ловлю себя на только что возникшей мысли о том, что во всем мире нет другого человека, с кем бы мне хотелось быть. И я знаю, что это такой миг, когда все расставляется по своим местам. Когда я подхожу к нему, чтобы поделиться с ним своими чувствами, на моем лице непроизвольно появляется улыбка.

— Над чем смеемся? — спрашивает Джим.

— Ни над чем… так, да нет, ничего особенного… Просто я сейчас поняла, что хочу, нет, что мне необходимо выйти за тебя замуж. Я серьезно. Я люблю тебя. Я хочу, чтобы мы были вместе всю оставшуюся жизнь.

Джим посмотрел на меня и сказал:

— Честно говоря, я чувствую нечто подобное. Я думаю, мы должны это сделать.

— Мысль о замужестве сама по себе нормальная, — говорю я Джиму. — Мы не должны делать из этого какого-то особого события. Мне не хочется ни многолюдной свадьбы, ни вообще какого-либо шоу. Давай просто сходим и оформим наши отношения.

— Ты хочешь сказать, что мы должны пожениться тайно ото всех или сбежать и обвенчаться?

— Джим, мы уже не так молоды, чтобы думать о побеге. Нам просто надо будет поехать куда-то, зарегистрировать наш брак, а потом, когда дело будет сделано, объявить всем о случившемся.

— И где бы ты хотела это сделать?

— Есть только одно место, которое, по-моему, подходит. Это то место, где все началось.

Вторник, 4 ноября 1997 года

12.03

Сегодня день нашей свадьбы, и мы приехали в Бирмингем. До назначенного времени регистрации у нас еще примерно два часа. Поэтому, как решили в поезде по пути сюда, мы берем такси до Селли Оук и обедаем в «Версити», который, к нашему великому разочарованию, после ремонта выглядит совсем не так, как раньше. После обеда мы доходим пешком до университета и садимся на скамью перед зданием библиотеки. Налево от нас красивое, увитое плющом здание факультета искусств, впереди — башня с часами и Юниверсити-сквер, куда я часто вместе с приятелями приходил летом, чтобы, лежа на спине, попытаться ухватить суть того, о чем говорилось в книгах по экономическому анализу. Я сижу на скамейке и как будто заново переживаю все, что было тогда.

— Это было долгое путешествие, — глубокомысленно произносит Элисон.

— Какое? — шутливо спрашиваю я. — Из центра города до студенческого городка?

— Нет, от нашей первой встречи в университете до того места, где мы сейчас. Я имею в виду… 1989 год… а ведь кажется, что все это было только вчера. Я все еще помню, как воспринимала мир, какой представляла себе свою жизнь, как поначалу относилась к тебе. Все эти воспоминания до сих пор свежи в моей памяти. И как-то не ощущается, что с той поры прошло уже столько времени и оно так быстро пролетело, верно? Посмотри на нас. Вот какие мы после прожитых лет, ты бухгалтер, я работаю в издательской сфере, и мы вот-вот сочетаемся законным браком. — Элисон зажигает сигарету. — Если бы я, будучи студенткой, могла увидеть себя сейчас, была бы очень довольна. — Она умолкает, чтобы затянуться. — Она была бы немного разочарована тем, что я так и не удосужилась написать тот великий роман, который, как я уверена, носила в себе, но она наверняка обрадовалась бы тому, что я работаю в книгоиздательской сфере. Будучи очень разборчивой в отношениях, она, я думаю, была бы счастлива узнать, что я нашла любовь. Я думаю, что поскольку она вела себя смело и решительно в поисках нужного спутника жизни, то всегда думала, что такого человека, возможно, и не существует, а если он все-таки существует, то ей никогда не суждено с ним встретиться. Я думаю, она бы удивилась, узнав, что она нашла такого человека и им оказался «Парень, который одевается по-особому», потому что она была уверена в том, что этот парень совсем не то, что нужно. А что думаешь ты?

— Я думаю, что тот студент был бы несколько разочарован. Думаю, у него были грандиозные жизненные планы. Он стремился достичь многого, о многом мечтал. Наверняка он и не помышлял о том, чтобы закончить карьеру в бухгалтерии.

— Да, это очень печально, — вздыхает Элисон.

— Да нет, совсем не очень, — отвечаю я. — Но с другой стороны, я думаю, он был бы вполне доволен тем, сколько он зарабатывает.

— А не думает ли он, что ради этих денег изменил своей мечте?

— Он ведь студент. Конечно же, он уверен, что ради этих денег я изменил своей мечте. Думаю, что он некоторое время был бы даже раздосадован… по крайней мере до тех пор пока я не объяснил бы ему, что он никогда не собирался стать рок-звездой. Думаю, что он осознал бы то, что я достиг максимума при тех способностях и знаниях, которыми обладал он.

— Ну а что он думает обо мне? Мог бы он предположить, что ты спустя целых четыре года все еще будешь вместе с бывшей подружкой Деймона?

— Он удивился бы тому, что это настолько затянулось. Я думаю, его напугала бы сама мысль о том, что с кем-то можно пробыть вместе столь долгое время. Но при этом он чувствовал бы и определенное облегчение, поскольку я не думаю, что в его планы входило провести жизнь в одиночестве.

— Да, ну а что все-таки обо мне?

— Что бы он мог думать о тебе? Он подумал бы: «Да, ты в порядке».

— И только?

— Да, — отвечаю я. — Я думаю, он бы обставил все круто.

— Ну а что все-таки он в действительности думал бы обо мне? — не отступает Элисон, аккуратно стряхивая пепел с кончика сигареты. — Ну, например, ночью, когда он один и размышляет о жизни.

— Он бы думал, что все обернулось для него лучше, чем он заслуживал.

13.37

Я и Джим сидим в приемной отдела записи актов гражданского состояния, ожидая своей очереди на бракосочетание. Мы подумали, что будет просто смешно, если придем на регистрацию в затрапезном виде, поэтому, остановившись в гостинице, переоделись. Я надела джинсы, кроссовки, блузку кремового цвета и жакет. Джим тоже в джинсах, кроссовках и в толстом черном свитере с круглым стоячим воротником. Особо удивил он меня тем, что, когда мы вошли в приемную, он показал мне носки, которые были на нем: те самые вязаные цветные носки, в которых он явился на дискотеку первокурсников. Увидев их, я не могла удержаться от смеха. Не понимаю, как он мог хранить носки все эти годы. Мне казалось, я избавилась от большинства помпезно-шутовских нарядов, в которых он щеголял прежде.

— Не могу поверить в то, что меньше чем через полчаса мы станем мужем и женой, — говорит Джим.

— Я тоже, — согласно киваю я.

— Как ты думаешь, мы почувствуем какую-либо разницу между тем, что было до и что будет после?

— Конечно, — уверенно говорю я. — Я думаю, что почувствуем. Ты должен почувствовать разницу после того, как вступишь в брак, а иначе зачем, по-твоему, люди все еще делают это? Я уже ощущаю разницу.

Джим смеется:

— Мы даже еще не приняли решения, как нам быть с фамилиями. Ты по-прежнему хочешь оставаться мисс Смит или хотела бы стать миссис Оуэн?

— Я пока еще не думала об этом. — Я театрально покашливаю, прочищая горло. — Элисон Элизабет Оуэн — ну как?

— Элисон Оуэн звучит неплохо. А что, если тебе взять двойную фамилию?

— Х-м-м-м, — начинаю я. — Мне кажется, Элисон Смит-Оуэн не пойдет, верно?

— Да, похоже. Может быть, Элисон Оуэн-Смит будет лучше, но немного труднопроизносимо. Лично я считаю себя человеком девяностых годов, так, может быть, мне стать Джимом Смитом.

— Ни в коем случае, — твердо говорю я, — в сочетании с твоим простым и незамысловатым именем эта простая и распространенная фамилия будет наводить людей на мысль, что ты скрываешь свое подлинное имя и фамилию. Я буду Элисон Оуэн. Тем более что я уже малость устала быть Элисон Смит. Она была хорошей девочкой, но постоянно жаловалась и была всем недовольна. Элисон Оуэн намного более приятная женщина.

— Мистер Джим Оуэн и мисс Элисон Смит? — произносит приветливая дама средних лет в черном брючном костюме.

Мы с Джимом поднимаем на нее глаза:

— Да?

— Вы следующие, — объявляет дама.

14.00

Сейчас мы находимся в комнате, где нас должны поженить. Стены комнаты кремового цвета, огромное окно, против которого мы стоим, задрапировано с двух сторон длинными бархатными шторами. В комнате столько пластиковых стульев, что на них можно было бы рассадить сорок, а то и пятьдесят человек. Но сейчас нас в комнате всего трое, и поэтому она кажется еще больше.

— Я извиняюсь, — объясняю я регистраторше. — Мы пришли на регистрацию без свидетелей.

Регистраторша улыбается:

— Не беспокойтесь. Не вы первые и, я уверена, не последние. Я сейчас схожу и приведу кого-нибудь.

Она выходит и почти сразу же возвращается, ведя с собой молодого парня в форме охранника и хорошо одетую пожилую даму в шляпе.

— Это Дэниел, наш охранник, — представляет свидетелей регистраторша. — Многие из наших работников часто приглашаются в качестве свидетелей, но Дэниел новенький, поэтому, я думаю, он с охотой поучаствует в вашем бракосочетании.

Элисон и я обмениваемся рукопожатиями с охранником.

— Мне еще не приходилось быть свидетелем, — говорит он.

— Кстати, нам тоже, — отвечаю я.

— А эта дама сама изъявила желание помочь вам, — говорит регистраторша, — она сочетается браком сразу же после вас.

— Зовите меня Марджори, — обращается к нам дама, протягивая руку.

— Спасибо, что согласились нам помочь, — говорит Элисон. — Надеюсь, ваш будущий супруг не против?

— Он находит всю эту процедуру забавной. Простите за любопытство, а почему вы не привели с собой свидетелей?

— Это одно из многих обстоятельств, — замялась Элисон.

— Хорошо, теперь все в порядке, — говорит регистраторша. — Свидетели присутствуют, давайте начинать.

Я нервно кашляю, Элисон смотрит на меня. Я понимаю, что не в силах пройти через это. Я всеми своими костями чувствую, что сейчас должна произойти огромная ошибка.

— Нельзя ли чуть-чуть подождать? — обращаюсь я к регистраторше. — Мне необходимо поговорить с моей девушкой до того, как свершится церемония.

Я хватаю Элисон за руку, веду ее в дальний конец комнаты и, набрав полные легкие воздуха, говорю:

— Ты же знаешь, что я люблю тебя, знаешь?

— Ты передумал, да? — спрашивает Элисон. — Я так и знала, что этим кончится.

— Я вовсе не передумал, — говорю я. — Я просто хочу убедиться в том, что ты счастлива, делая этот шаг. Ты знаешь, что твои родители при этом не присутствуют, твои друзья тоже. Только ты, я, регистраторша и двое случайных людей, которых мы впервые видим.

— Меня все устраивает, — отвечает она. — Я никогда не хотела пышной свадьбы. Я не уверена, что до встречи с тобой вообще испытывала желание выйти замуж. Но я знаю только одно, я люблю тебя и наша женитьба — это, возможно, самое лучшее событие в моей нынешней и будущей жизни.

— У вас возникли проблемы? — спрашивает регистраторша, направляясь в тот конец комнаты, где мы стоим.

— Нет-нет, — отвечаю я. — Мы просто решили уточнить некоторые детали. — Я с улыбкой смотрю на Элисон. — Мы готовы, так что, пожалуйста, начинайте.

Мы снова идем туда, в переднюю часть комнаты, регистраторша делает то, что ей положено. Элисон и я говорим «да» в определенном месте церемонии, и вот все свершилось, все закончилось. Мы женаты.