Развод. Будьте моим бывшим, доктор

Глава 3

На лавочке в предрассветной тьме нас действительно дожидается сгорбленная человеческая фигура. Выскакиваю из машины следом за Иваном Петровичем и ёжусь на холодном воздухе, моментально пробирающем до костей.

— Здорово, начальник, — хрипло приветствует нас мужчина.

— Давно не виделись, — отмахивается Иван Петрович, — чего тебе опять надо, Прапор, а?

— Хреново мне, — вздыхает тот.

— Можно подумать, мне не хреново, в четыре-то часа утра! — чуть не стонет врач. — У тебя совесть есть? Ты нафига скорую вызвал?

— Говорю ж, плохо, — Прапор пожимает плечами. — Ноги у меня болят.

— Ага, ноги, — кивает скептически врач, — а на другом конце города я не тебя вечером видел! На своих больных ногах ты сюда притопал или телепортировался?

— Слышь, начальник, не кипеши, — бомж чешет заросшую щетиной щёку. — Свези меня в больничку. Пожрать хочется и посидеть в тепле…

— Да ты не охренел ли часом?!

Я стою позади, не вмешиваясь в разговор, но тут Прапор меня замечает.

— О, а вас я и не увидел, мадам, точнее, мадмуазель, — кивает несколько раз. — Прошу простить мою невежливость! Если б не ноги мои, встал бы…

— Так, ты помолчи лучше, — прерывает его врач. — Агния Станиславна тебе тут не поможет!

— Э-э, нет, не прав ты, начальник, — бомж хитро грозит ему пальцем. — Я сразу вижу, добрая она!

Я, не удержавшись, издаю лёгкий смешок.

— Угадал ты, Прапор, у неё и фамилия такая: Добрая, — устало кивает Иван Петрович.

— Отвези, начальник, — снова начинает канючить мужчина. — А то я снова скорую вызову. И вообще, я головой сегодня ударился.

— Ты и так на всю голову ушибленный, — ворчит Иван Петрович. — Поехали. Сейчас с диспетчером свяжусь.

Отходит чуть в сторону и достаёт телефон.

— Мариночка, дай нам нейрохирургию, будь добра, — морщится от того, куда явно эмоционально посылает его диспетчер.

После пары минут и нескольких затейливых нецензурных выражений они всё-таки о чём-то договариваются. Я не особенно вслушиваюсь, да ещё и Прапор пытается втянуть меня в разговор.

— Госпожа доктор, сигаретки не найдётся страждущему? — спрашивает заискивающе.

— Не курю, — качаю головой, глядя на постепенно светлеющий угол неба.

— Эх, вот и я тоже был молодой, здоровый, не курил… А потом как в армию попал, так и всё… затянуло меня…

— Так, кончай россказни свои, — к нам подходит Иван Петрович, — и давай в машину. В ведомственную поедем, — и добавляет тихо, залезая в салон: — Авось пронесёт.

В присутствии какого-никакого, а пациента, я на задаю дополнительных вопросов. Можно и потом будет уточнить.

В ведомственный госпиталь мы приезжаем, когда небо уже не просто светлеет, а становится розовым и даже оранжевым у горизонта. Раньше, когда я работала на сутках в больнице, если была возможность — выходила на крыльцо, подышать воздухом и встретить рассвет. Сколько их было, таких рассветов в моей жизни…

— Шевели ногами, Прапор, сил никаких нет с тобой, — Иван Петрович качает головой и торопливо идёт к двери в дежурный приёмный покой. Я, с ковыляющим пациентом в арьергарде, тороплюсь следом. Здесь как будто ещё холоднее — даже невольно пробивает озноб и стучат зубы. Видимо, тянет из леса, который подступает к самой стене здания.

Зато в приёмке светло и тепло. Вдыхаю знакомые больничные запахи — после получаса в машине с «ароматным» соседом даже это лучше. Иван Петрович оборачивается ко мне от медсестры, с которой уже успел поговорить.

— Агния Станиславна, сопроводительный лист у тебя?

Я действительно весь день тренировалась, заполняя документацию под руководством врача. Владислав сразу сказал, что даст освоиться буквально пару смен, а дальше мне, вполне возможно, придётся кое-где ездить одной — далеко не всегда есть возможность поставить сразу двух врачей в бригаду.

Так что киваю и достаю из папки почти полностью заполненный сопроводительный лист, который надо передать в больницу вместе с поступившим пациентом — его потом подошьют к истории болезни.

— Отдай, пожалуйста, — Иван Петрович кивает на стойку и торопливо возвращается к Прапору, который решил чему-то повозмущаться.

— Возьмите, — краем глаза следя за ними, передаю бумагу медсестре за столом.

— Тут у вас подписи не хватает, — та, тоже занятая какими-то бумагами, пододвигает мне лист обратно.

Автоматически расписываюсь как привыкла, указываю свою фамилию и инициалы и встаю.

— Передала? Молодец, идём, — кивает мне Иван Петрович, двигаясь в сторону выхода. — И лучше бы нам поторопиться, потому что сегодня, оказывается…

— Какого чёрта? — раздаётся за нашими спинами низкий голос, от которого я вздрагиваю. — Кто мне сюда Прапора притащил?! Где сопроводиловка?

— Не успели… — выдыхает Иван Петрович.

— Кого тут… — начинает мужчина, в чью сторону я боюсь обернуться.

Только, зажмурившись, умоляю про себя: Господи, ну только бы не он! Пожалуйста, ну что тебе стоит! Но молитва не помогает.

— Да ладно, — слышу недоверчивое. — Добрая? Добрая А. С.? Агния?

Поворачиваюсь и смотрю на ночной кошмар всех моих лет учёбы и интернатуры.

Он почти не изменился. Только как будто стал ещё чуть выше, массивнее и шире в плечах. И такой же брутальный красавец, как был… сволочь такая!

— Агния? — повторяет, словно не веря своим глазам.

— Даниил Антонович, — киваю сухо. — Какие-то вопросы по пациенту?

— А я тебе скажу, какие вопросы, ягнёночек, — он расплывается в язвительной улыбке, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не запустить в него своей папкой, как не раз делала в университете.

— Меня зовут Агния Станиславна, — поправляю холодно. — Наше с вами знакомство не даёт вам права фамильярничать. Так что там по поводу вопросов?

— Ах, да! Повторю — какого хрена вы мне сюда притащили Прапора? — мужчина прищуривается, оглядывается на уже расположившегося со всеми удобствами на кушетке бомжа.

— По инструкции, — начинаю заунывным тоном, — пациента, имеющего в анамнезе поверхностную черепно-мозговую травму неуточнённой локализации, код МКБ эс ноль девять точка девять, необходимо доставить в нейрохирургическое отделение с целью уточнения и постановки диагноза, а также дальнейшего лечения в условиях стационара или амбулаторно, на усмотрение…

Набираю воздуха в грудь — тираду выдавала на одном дыхании, но Игнатьев, закатив глаза, перебивает:

— Так, хватит придуриваться! Инструкции я и сам знаю, не хуже тебя! — посылает мне многозначительный взгляд и оборачивается к Прапору. — Друг мой любезный, какого… лысого хрена, а?! Знаю я твои неуточнённые травмы, что на этот раз, шишка или синяк?

— Да ладно тебе, начальник, — начинает юлить бомж. — Чего тебе, тарелки каши мне на завтрак жалко, что ли?

— Дело не в каше!

Пока они переругиваются, я, кивнув Ивану Петровичу и получив в ответ такой же кивок, осторожненько проскальзываю мимо и тороплюсь на улицу. К машине, скорей, уехать отсюда.

Как же. Так мне и дали. А потом догнали и дали ещё раз.

— Ну и куда мы так спешим? — Игнатьев перехватывает меня у самого выхода.

— Что тебе надо? Я на работе, — отвечаю почти грубо.

Вот серьёзно, он — последний человек, с которым я хотела бы так столкнуться. В форме врача скорой, привёзшей в его отделение бомжа, который, судя по запаху, не мылся не меньше месяца. Тот самый закон подлости, по которому ты встречаешь бывшего в смокинге, выходящего из крутой тачки, когда сама с гулькой на голове, в куртке, хранимой на балконе на случай ядерной войны, и в тапках, страшных, как твоя жизнь, идёшь выбрасывать мусор к баку.

Не то чтобы Игнатьев был моим бывшим… Скажем так, неслучившимся бывшим. И слава Гиппократу, что неслучившимся!

— Агния, что ты делаешь на скорой? — Даниил смотрит на меня внимательно, и я даже не нахожу привычной язвительности в его глазах.

— Это моё дело. А твоё дело — искать у Прапора шишку на голове, — отмахиваюсь и выхожу на воздух.

— Да ладно тебе, ягнёночек!

О, а вот этот тон я узнаю. Сколько крови мне попортили эти насмехающиеся нотки. Вроде ничего такого он и не говорил, но всё время создавалось впечатление, что он надо мной издевается.

Сжав зубы, не реагирую на «ягнёночка» и целеустремлённо иду вперёд. Он меня ещё и «барашкой» регулярно раньше называл. Хорошо хоть, не овцой. Хотя не исключаю, что среди своих мог и так говорить.

— Агния Станиславна, вызов у нас, поторопись, — высунувшись из машины, говорит Иван Петрович.

Как вовремя, дай бог здоровья нашему следующему пациенту! Влетаю в машину, оставляя Игнатьева снаружи, и водитель заводит двигатель.

На подстанцию мы приезжаем уже почти к окончанию суточного дежурства. Я на негнущихся ногах вылезаю из салона — последний вызов оказался непростым чисто с психологической точки зрения, к мужчине на последней стадии рака, которому уже практически не помогают обезболивающие.

— Идём, Агния Станиславна, — хлопает меня по плечу Иван Петрович. — Ничего, ничего, новый день, за ним другой, привыкнешь.

Киваю и молча иду следом за мужчиной внутрь здания. Нервы у меня ни к чёрту не только из-за тяжёлой с непривычки смены. Последние недели не добавили спокойствия, а сегодняшняя встреча стала, так сказать, вишенкой на торте. Вот и тащусь, еле переставляя конечности.

Сдав все бумажки и переодевшись, доползаю до Сашки. Счастье, что её квартира совсем недалеко. Но надо искать жильё. Саша, конечно, ругалась, когда я заикнулась об этом вчера — сказала, чтоб я даже не думала, и мы прекрасно поместимся у неё. И всё же это не дело, напрягать подругу, наверняка она со своим Владиком встречается не только у него, но и у себя.

Сашка встречает меня уже в коридоре.

— Как дежурство? — интересуется, подкрашивая губы у зеркала.

— Нормально всё, Сашуль, — машу рукой и, не сдержавшись, зеваю во весь рот.

— Иди ложись скорее! — подруга качает головой. — Я на работу, вернусь поздно сегодня, закрытие месяца.

Она работает в местном отделении банка, причём не рядовым сотрудником, а кем-то вроде главного бухгалтера. Сколько раз ей предлагали пойти на повышение в столицу, Сашка всегда отказывалась, в шутку объясняя, что она слишком любит свою деревню, так что никуда не уедет.

Немногие знали, что на самом-то деле она последние несколько лет ухаживала за лежачей матерью, которой не стало совсем недавно. Просто поразительно, как ей удавалось все эти годы сохранять свой фирменный оптимизм.

Сашка убегает, послав мне воздушный поцелуй, а я ползу в душ и долго стою под горячими струями. В постель уже просто падаю, заснув, кажется, ещё до того, как голова оказалась на подушке. Надо сказать, что после суточных мне редко что снится — уставший мозг отключается напрочь. Но сегодня… сегодня я почему-то возвращаюсь во сне в свой университет.

Сижу на своём привычном подоконнике недалеко от кафедры патанатомии и повторяю про себя основные особенности мезенхимальных опухолей. Причём вроде как и понимаю, что сплю, но в голове послушно всплывает нужная информация.

— Что ты здесь делаешь, ягнёночек? — раздаётся насмешливый голос, и я, резко обернувшись, теряю равновесие и лечу с подоконника прямо в объятия Игнатьева.

Вот только падать почему-то оказывается больно. Резко распахиваю глаза и подскакиваю. Оказывается, во сне я свалилась с дивана!

— Фу ты, чёрт! — от внезапного пробуждения меня немного колотит.

Подбираю одеяло с пола и, зевая, иду умываться. Судя по сумеркам за окнами, я проспала весь день. Надо сбегать в магазин и что-нибудь приготовить, Сашка вернётся — поужинаем.

Жизнь постепенно входит в новую колею. Я всё-таки настояла, что перееду от подруги в следующем месяце, так что мы с ней на пару активно ищем какое-нибудь жильё поприличнее. На скорой меня уже начали ставить на самостоятельные смены. И всё бы ничего, но, во-первых, я стала параноиком — у меня постоянно такое чувство, что за мной кто-то следит. А во-вторых, тяжёлым грузом висит напоминание, что уже совсем скоро мне нужно будет явиться в ЗАГС, чтобы подтвердить, что я хочу развода.

Очень надеюсь, что Игорь не выкинет какой-нибудь фортель, и нас разведут без проблем. Потому что если он решит заявить, что против, придётся идти в суд.

— Марина, мы закончили, — говорю в телефон диспетчеру, садясь в машину.

Сегодня старшая в бригаде я, со мной совсем молоденькая девочка-фельдшер, Сонечка, недавно из училища.

— Ну и чего там?

— Мальчик тридцати пяти лет, — усмехаюсь, — с температурой аж целых тридцать восемь и два.

— Как жив-то до сих пор, — такое ощущение, что слышно, как диспетчер закатывает глаза.

— И не говори. Мама, вызвавшая скорую, очень возмущалась, что я не сбила температуру и отправила её сыночку в поликлинику по месту жительства.

— Жестокая ты, жестокая, Агния Станиславна, — у Марины что-то пищит. — Так, ладно, давайте на трассу. Только что поступило, авария, есть раненые.

— Почему мы? Ремка* где?

— На инсульте. Как освободятся, к вам кину, но сама понимаешь…

— Понимаю. Миш, врубай маячки, — киваю водителю.

Доносимся до места аварии, проскочив пару светофоров на красный. Неслабо они столкнулись. Одна машина улетела в кювет, у второй снесён к чёрту весь перёд. Один пострадавший отделался лёгкими ушибами, а вот второй…

Водитель выскакивает из скорой следом за нами, помогает закатить носилки в машину.

— Соня, кубиталку**, быстрее! — выхватываю из набора обезбол, ввожу пациенту. — Интубируем. Соня, не спи, ну! Качай давай, у меня не четыре руки! Миш, погнали в госпиталь, наша больничка тут не справится нифига, — обращаюсь к водителю, пока фельдшер с выпученными глазами жмёт на мешок Амбу***.

Кто бы сомневался, что первым, кого я вижу в приёмном покое нейрохирургии, оказывается Игнатьев.

__

* ремка — реанимационная бригада на скорой

** кубиталка — кубитальный катетер, устанавливается для постоянного доступа к венам пациента

*** мешок Амбу — ручное устройство для искусственной вентиляции лёгких